Заключение

В основе когнитивной парадигмы лингвокультурологии лежат две важнешие закономерности:

1) формы репрезентации в языке действительности (образно-пространственные, вербальные, семантические и т. д.) обусловливаются главным образом дискурсивностью этнокультурного сознания;

2) между языком культуры и структурами этнокультурного сознания отсутствует строгая когнитивно-дискурсивная корреляция, что собственно и обеспечивает практически не ограниченные возможности наносмыслового взаимодействия языка, познания и культуры.

Выявленные закономерности опровергают ранее доминировавшее положение о линейной, последовательной обработке информации. Это, в свою очередь, обусловило поиск синергетических (нелинейных) способов обработки культурно обусловленной информации (Алефиренко, 2005). Для достижения этой цели в дальнейшей когнитивно-культурологической адаптации нуждаются такие понятия, как «когнитивная карта», «концепт», «фрейм», «схема», «скрипт». Они вполне соотносимы с идеями синергетической методологии, на которые опирается современная теория взаимодействия языка и культуры, поскольку ориентированы на функциональную связь системы с дискурсивной средой: содержат указание на решающую роль «рамки», «культурного контекста» и «смысла» в познавательной активности лингвокреативного мышления. Следует отметить, что появление в лингвокультурологии этих понятий перекликается с учением А.А. Потебни о механизме апперцепции (само понятие обосновано немецким психологом И.Ф. Гербартом), лежащем в основе перекодирования предметно-чувственной информации в смысловую структуру слова. Ученый доказывал, что в процессе вербализации мысли полученное впечатление подвергается новым изменениям в ракурсе традиционного этнокультурного сознания, т. е. воспринимается сквозь призму ранее приобретенного опыта. И это восприятие нелинейно. Именно вторичное восприятие мира, закодированное в слове, А.А. Потебня и называл апперцепцией. Ее результаты составляют когнитивную базу национально-культурного компонента языкового значения.

В связи с этим можно понять тех ученых, которые не считают возможным рассматривать языковую семантику вне когнитивной деятельности, памяти, внимания, общественных связей языковой личности и т. п. Так, А. Вежбицкая, например, полагает, что уже по своим онтологическим свойствам означаемые языковых знаков кодируют в себе признаки и свойства номинируемой внеязыковой реальности, в том числе и культурные реалии. Последнее обусловливается тем, что, по словам Э. Хатчинса, культура – это «протекающий внутри человеческой психики процесс познания, в котором участвуют наши повседневные культурные практики – эндопсихические и экзопсихические одновременно» (Hutchins, 1995: 356) (ср.: греч. endon – внутри; exo – вне, снаружи). Язык же – это канал, по которому названные внешние и внутренние практики сливаются в единое лингвокультурное образование. Языковые знаки как средство социального взаимного воздействия развивают общее для всех членов данного этнокультурного сообщества значение, становясь средством общения. Именно с возникновением знаковых лингвосистем, способных стать посредниками между внешними и внутренними сопереживаниями данного сообщества, можно говорить о началах культуры, образующих со временем ценностно-смысловую доминанту любой дискурсивной деятельности человека. Этим, собственно, и определяется невидимая, но, тем не менее, реально ощущаемая связь языка и культуры, о чем так проникновенно пишет П.А. Вяземский:

Язык есть исповедь народа:
В нем слышится его природа,
Его душа и быт родной.