10.1. Этноязыковое пространство культуры. 10.2. Языковое сознание как лингвокультурная проблема. 10.3. Принципы структурной стратификации этноязыкового сознания. 10.4. Этнокультурное сознание и языковое значение. 10.5. Значение – культурный концепт – понятие.

Формой существования культуры в сознании человека служит так называемое национально-культурное пространство, или общее для всех представителей данного этноязыкового сообщества сознание. Определение, конечно, впечатляет своей философской широтой и афористичностью, однако еще не раскрывает сущности рассматриваемой категории. Согласно «Лингвокультурологическому словарю» (РКП, 2004), национальное культурное пространство – это информационно-эмоциональное («этническое») поле, виртуальное и в то же время реальное пространство существования и функционирования человека, которое становится ощутимым при столкновении с явлениями иной культуры. Национальное культурное пространство включает в себя все существующие и потенциально возможные представления о феноменах культуры у членов национального лингвокультурного сообщества.

Национально-культурное пространство можно представить в виде поля. Его ядро образует национальная когнитивная база, под которой авторы словаря понимают определенным образом структурированную совокупность знаний. Когнитивная база проецируется на этнокультурное пространство и становится его важнейшей составной частью. Поскольку же это база этнокультурного пространства, знания должны быть национально и культурно маркированными представлениями, присущими всем представителям соответствующего лингвокультурного сообщества. С этим никто и не спорит. Однако более таинственным процессом является то, каким образом такого рода знания становятся общими для всех говорящих на том или ином языке.

Прежде всего, речь здесь должна идти не о биологическом индивидууме, а о личности. Иными словами, чтобы представлять какое-либо лингвокультурное сообщество, оказаться его неотъемлемой частью, индивидуум должен стать личностью. Достигается такое чудесное превращение путем так называемой социализации. Сутью этого процесса и его целью является трансляция культуры, прежде всего, посредством языка. На начальном этапе социализации культура актуализуется в виде фольклорных дискурсов, основными репрезентантами которых выступают народные песни, былины, пословицы, поговорки и другие структуры языка, фиксирующие народную мудрость. Затем этноязыковое пространство культуры расширяется: подключаются другие семиотические средства культуры, формирующие прежде всего базовые этнокультурные концепты.

Здесь мы вплотную подошли к феномену концепта. Написано о нем очень много. Однако от этого он не приобрел пока общепринятого понимания. Все еще существует два направления в его истолковании: когнитивистское и культурологическое. Казалось бы, не мудрствуя лукаво, для нужд лингвокультурологии нужно просто принять вторую точку зрения. Однако для становления когнитивно-семиологической парадигмы лингвокультурологии это было бы слишком простым решением. Поэтому попробуем разобраться в каждом из существующих подходов.

Начнем с того, что концепт рождается как образ, но, появившись в сознании человека, этот образ способен продвигаться по ступеням абстракции. С увеличением уровня абстрактности концепт постепенно превращается из чувственного образа в собственно мыслительный.

Вопрос о правомерности выделения языкового сознания в отдельную категорию остается в науке открытым. Считается, что любое сознание непременно объективируется лингвосемиотическим кодом. Однако не лишена смысла и другая точка зрения, согласно которой когнитивные процессы, конечно же, опираются на знаковые опосредователи, но ими могут быть не только знаки языковые, но и другие семиотические средства передачи информации. Как уже отмечалось, любая семиотическая система служит своеобразным «языком» или, точнее, кодом хранения информации в нашей памяти и ее декодирования в процессе речевого общения, т. е. передачи информации.

Дальнейшее изучение знакового изоморфизма между системой естественного языка и системой мышления обещает расширить наши знания о закономерностях накопления, хранения и переработки информации, связанных с мышлением. Мышление и язык возникли, по данным современной науки, в результате единого эволюционного процесса. Звуковой язык появился вместе с возникновением человека. Он формировался на основе уже имевшихся голосового и слухового аппаратов, способных соответственно производить и воспринимать акустические сигналы (свойство и животных). В процессе эволюции человека звуковые сигналы превращались в сложнейшую систему символов, знаков, наиболее совершенными из которых являются языковые. Очевидно, изначально эти знаки имели непосредственные (прямые) связи с предметами окружающего мира. Затем произошло замещение и полное вытеснение реальных связей условными, в результате чего знаки стали воспроизводимыми. Это свойство необходимо языку не только для того, чтобы, подобно генетическому коду, хранить и передавать информацию, но и для выполнения общественных функций. Поскольку свойство изоморфизма генетического и языкового кодов обусловливается, надо полагать, единством глобального эволюционного процесса, оно служит глубинным механизмом перекодирования информации из когнитивных структур (фреймов, концептов, гештальтов и др.) в структуры языковые – естественной основой синергетики когнитивного и языкового сознания.

Способы и средства такого перекодирования в целом зависят от понимания типологии когнитивных структур и их соотношения. Существует две точки зрения. Согласно первой, все многообразие видовых мыслительных структур можно подвести под одно родовое когнитивное образование – концепт; согласно второй, все типы мыслительных структур выстраиваются в одной плоскости – концепт, фрейм, скрипт, сценарий, гештальт и др. В нашем представлении когнитивные структуры находятся в иерархических отношениях, высший уровень в которых образует целостный мыслительный образ – гештальт, затем путем членения целого на составляющие его части выделяют три событийные структуры – фрейм, скрипт и сценарий. Элементарной когнитивной единицей событийных структур является концепт – оперативная единица ментальных или психических ресурсов нашего сознания, «содержательная единица памяти, ментального лексикона, концептуальной системы и языка мозга» (КСКТ, 1996: 90). Языковое сознание – в некотором роде производное этнокультурного сознания.

Этнокультурное сознание – результат отражения и восприятия образа мира (Гурочкина, 2001: 122–123) в соответствии с особой сеткой ценностно-смысловых координат, представляющих содержательные контуры той или иной национальной культуры. Специфику каждой этнокультуры определяет структурированная совокупность основных духовных ценностей, традиций и обычаев, закодированных в устно-поэтических и письменных произведениях. Прежде всего этнокультурной значимостью отмечены идиомы, паремии, языковые метафоры и устойчивые стилистические фигуры (Ковалева, 2004: 33). Эти языковые структуры представляют в нашем сознании в яркой образной форме наиболее важные для данной этнокультуры объекты – предметы, события, факты. Представления о культурно значимых предметах, событиях, фактах, зафиксированных в концептах, связаны с понятием прототипа, или, точнее, с прототипическими признаками тех или иных классов предметов.

Прототипический подход к семантике предполагает, что категории выступают в наиболее ярких и презентабельных образцах (Лакофф, 1988; Лангаккер, 1997; Рахилина, 1997). Прототип – это наиболее репрезентативный (канонический, эталонный) вариант определенного инвариантного системного объекта, характеризующийся наибольшей специфичностью (концентрацией специфических признаков данного объекта), способностью к воздействию на производные варианты и во многих случаях – наиболее высокой степенью регулярности функционирования. Одним из общих свойств инварианта и прототипа является свойство относительности, суть которого состоит в том, что рассматриваемое значение может быть производным от прототипа более высокого уровня и вместе с тем быть прототипом по отношению к тому или иному семантическому варианту, находящемуся на более низкой ступени иерархии.

Соотношение рассматриваемых понятий обусловливает алгоритм инвариантно-прототипического анализа: 1) решает вопрос истолкования данного семантического феномена как категориального значения, представляющего собой инвариант; 2) определяет сеть (ряд) вариантных реализаций изучаемого категориального значения (наличие вариантности предполагает использование понятия прототипа как эталонного варианта, наиболее ярко выявляющего специфику данного значения); 3) рассматривает отдельные этапы перехода эталонных свойств к свойствам единиц, находящихся в заядерной зоне, затем в ближней и крайней (дальней) периферии (Бондарко, 2002: 159–285).

Прототипические признаки – это те свойства, которыми характеризуются предметы соответствующего класса. Причем набор таких признаков и их иерархия в каждом национальном языке «свои». Иными словами, одни и те же объекты воспринимаются и кодируются этноязыковым сознанием в соответствии с выработанными в данном этнокультурном сообществе представлениями о данном классе предметов. И это при том, что логически механизмы их концептуализации остаются универсальными. Одинаковые концепты в разных языках могут иметь различные вербальные репрезентации в виде этнокультурного компонента значения слова или фраземы. Ср. ?прогадать? – рус. менять (променять) кукушку на ястреба (шило на швайку, сапоги на лапти) [лапоть – постолы, короткая плетеная обувь из лыка (лычники), мочалы (лычный лапоть); шило – спица, осаженная в колодочку для протыкания дыр при шитье кожи; швайка – лапотное шило, неосаженное в колодочку, свайка, кочедык]; укр. мiняти (вимгняти, промiняти), шило на мотовило; промiняти бика на iндика (ремiнець на личко) [мотовило – у крестьян костыль с развилиной на другом конце (колодка и рожки) для намота пряжи с веретена; укр. ремiнець – рус. ремешок (от ремень); лычко от лыко – волокнистое, неокрепшее подкорье молодой липы, идущее на лапти; кстати, из лыка делали ремешки (ср. поговорку: возьмешь лычком, отдашь ремешком)]; словац. dostat sa z blata do kaluze (z dazd?a pod odkvap) [букв. угодить из-под дождя под водосток]; чеш. vybrat si z dvou spatnych moznosti tu horsi; pfijit (dostat se) z deste pod okap, spadnout (z blata do louze) [из болота в лужу]; chytit to za spatny konec. С некоторыми смысловыми вариациями эти выражения выражают одно – ?из плохого выбирать худшее?, ?ошибаться в выборе?.

Как видим, номинативными единицами повышенной этнокультурной значимости являются обозначения предметов быта (одежда, украшения, денежные единицы, музыкальные инструменты и т. д.), а также антропонимы, топонимы, названия явлений и предметов духовной культуры, ритуалы, традиции. Другой тип номинативных единиц, ядерный компонент лексических значений которых национально обусловлен, образует, по данным А.Г. Гурочкиной, коннотативная лексика. Например, одних и тех же животных народы разных стран наделяют различными качествами (свинья – амер. ?грубиян, жадина?; рус. ?неряха, грязнуля?).

Специфика наименования, представления того или иного объекта, явления или процесса отдельным этноязыковым коллективом обусловлена его особым видением мира, определяемым культурной моделью, существующей в национальной традиции, и ее языковой проекцией. Изучение пословиц и поговорок, отражающих представления о мире внутри отдельной национально-культурной традиции, формирующей свой состав словаря, определяющей особенности текстовой организации, позволит выявить особенности восприятия и познания мира разными народами, характер отображения и расчленения мира языком определенного этноса.

Существуют уровневый и полевый принципы структурирования этноязыкового сознания. Согласно уровневой модели, оно включает в себя следующие культурно маркированные коды: (а) лексико-семантический (тезаурус), (б) грамматический (языковую компетенцию, по Н. Хомскому) и (в) коммуникативный. В соответствии с полевым принципом в этноязыковом сознании выделяются ядро и периферия. Ядро составляют языковые знаки (прежде всего словесные), которые в ассоциативно-вербальной сети объективируют базовые культурные концепты, периферию – производные от них субконцепты. Причем языковые знаки выступают не просто оболочкой концептов, а средством их смыслового обогащения. Дело в том, что, обозначая предмет, знак выделяет в нем соответствующие свойства, ставит его в нужные отношения к другим предметам, относит его к известным категориям (Лурия, 1998). В целом смыслопорождающая роль знаков как элементов языкового сознания состоит в том, что они являются средством осуществления интериоризации, превращения внешнего во внутреннее, т. е. «вращивания» образов познаваемых (внешних) объектов внутрь нервно-мозговой системы.

Сущность процесса интериоризации В.П. Зинченко (1997) объясняет с помощью теории предметной деятельности. При этом уточняет, что если признать, что предметное действие не только опосредствовано внешними орудийными и знаковыми средствами, но и содержит в себе, в своей внутренней картине, или форме, образ, цель, интенции, мотив, слово; если признать, что сама предметная деятельность есть идеальная форма, то понятие интериоризации в теоретической психологии станет излишним. Однако этот вектор размышлений меняет понятие медиатора, обобщающее различные виды средств, используемых в деятельности. К ним относятся как внешние (орудие труда, игрушка, символ, миф), так и внутренние (движение, действие) средства осуществления деятельности. Однако между этими типами средств не существует жесткой разграничительной линии. «Внешние» медиаторы в конечном итоге становятся «внутренними» как раз в процессе интериоризации. При этом делается крайне важное уточнение, что интериоризуются не внешние (вещные) орудия, а их значения и смыслы. Это замечание, с одной стороны, побуждает нас обратиться к сущности предметного значения, а с другой – к механизмам преобразования минимальных свойств и признаков познаваемого предмета в наносмыслы языковой семантики.

«Вращивание» образов познаваемых (внешних) объектов внутрь нервно-мозговой системы заключается в том, что образы внешнего мира, как уже отмечалось, не просто расширяют уже имеющееся культурно-смысловое пространство, но и активно воздействуют на ранее сложившуюся понятийную систему, стимулируя тем самым ее развитие. Это, как установил П.К. Анохин, обеспечивает так называемое опережающее отражение.

В процессе опережающего отражения порождаются новые смысловые элементы, требующие семиотизации и локализации в языковом сознании, проецируя тем самым семный состав означаемого языкового знака. Значение языкового знака является основной ячейкой языкового сознания, в которой фиксируется и представляется культурно-исторический опыт народа.

Язык, таким образом, служит не внешним атрибутом сознания, а объективированным сознанием, способным к опережающему отражению закономерно ожидаемых изменений в познаваемом мире. В процессе семиотизации познаваемых объектов развитию и трансформации подвергается сама структура сознания (его внутренние связи и отношения), изменяются и процессы, в нем протекающие. В конечном счете структурированное знание, будучи содержанием сознания, требует своей вербализации и, закрепляясь в языке, предопределяет изменение и смысловое развитие языкового знака, которое в конечном итоге завершает формирование культурного концепта. При таком понимании культурный концепт – это маркированный этноязыковым сознанием смысл, реализующийся в речи в достаточно широком диапазоне лингвосемиотических средств (слов, словосочетаний, фразеологических единиц, предложений и даже целого текста) в пределах того или иного этнически ориентированного когнитивно-семасиологического кода. Одни исследователи, в той или иной степени разделяющие такой подход к пониманию концепта, склонны, как уже упоминалось, к отождествлению понятий «концепт» и «смысл», другие усматривают в них разные сущности. Насколько это важно для лингвокультурологии?

В лингвокультурологии своеобразно переплетаются когнитивные и собственно культурологические категории. Важнейшей среди них является понятие этнокультурного (этноязыкового) сознания. Если сознание в когнитивистике – это высшая, понятийная, форма отражения человеком действительности и его отношения к отражаемому, то этнокультурное (этноязыковое) сознание – высшая духовная категория, представляющая собой ассоциативно-смысловую форму отражения ценностно-познавательного пространства того или иного этнокультурного сообщества.

В соответствии с таким пониманием структурными компонентами этнокультурного сознания являются, с одной стороны, когнитивные (понятия, представления) и некогнитивные (чувства, эмоции, воля и др.) элементы, а с другой – элементы культуры (ценности, оценки, смысловые интерпретации и т. п.). Познание – процесс отражения и воспроизведения в мышлении действительности, в результате которого происходит накопление знания. Знание, как показывает анализ данных определений, выступает общим элементом в содержании трех когнитивных категорий: знание – совокупность результатов отражения – и как таковое является содержанием и способом существования сознания; мышление – способ получения знания и сознание (сознание) – соотнесение знаний с действительностью, одного знания с другим. Знание как способ существования сознания закрепляется в языке, точнее, фиксируется и хранится при помощи языковых знаков в виде языкового знания. Следовательно, если предметно-семиотическое знание является содержанием и способом существования сознания вообще, то языковое знание является содержанием и способом существования языкового сознания, объективирующего, кроме всего прочего, и знание внутренних механизмов, связывающих концепты и речевые жанры.

В соответствии с изложенным следует различать две взаимосвязанные ментальные сферы:

а) когнитивную ментальность, т. е. наглядно-образное отражение мира по схеме: предметно-образное мышление (способ отражения, способ познания) – когнитивное сознание (продукт отражения и хранения социально-исторического опыта) – когнитивное знание (содержание и способ существования когнитивного сознания) – предметное значение (форма существования представлений и образов);

б) языковую ментальность (Почепцов, 1990: 119), т. е. языковое представление действительности в преломлении соответствующих языковых категорий по схеме: языковое / речевое мышление (лингвосемиотический способ познания) – языковое сознание (закрепленный за языковыми формами и категориями способ вторичного отражения социально-исторического опыта) – языковое знание (содержание и способ существования языкового сознания) – языковое значение (форма выражения языкового знания).

Пожалуй, впервые понятие «языковое сознание» было введено в науку В. фон Гумбольдтом. Язык, писал ученый, в своих взаимозависимых связях есть создание народного языкового сознания (Гумбольдт, 1985: 396–397). Специфической формой выражения языкового сознания является языковое значение. По данным когнитивной лингвистики, оно представляет собой результат качественно иного осмысления исходного (наглядно-опытного) отражения поименованного предмета, дополняет, обобщает его, вводит, по словам А.Н. Леонтьева, в новые связи и отношения. В этом смысле язык подчинен мышлению, о чем писал Э. Сепир: «…язык по своей сути есть функция до-рассудочная. Он смиренно следует за мышлением, структура и формы которого скрыты… язык не есть ярлык, заключительно налагаемый на уже готовую мысль» (Сепир, 1993: 36).

Причем подчинение языка мышлению носит эвристический, «творческий» характер. «Огромный выигрыш человека, обладающего развитым языком, заключается в том, что мир удваивается. С помощью языка, который обозначает предметы, он может иметь дело с предметами, которые непосредственно не воспринимаются и которые не входят в состав его собственного опыта. Человек имеет двойной мир, в который входит и мир непосредственно отражаемых предметов, и мир образов, объектов, отношений и качеств, которые обозначаются словами» (Лурия, 1979: 37).

Следовательно, слово, точнее, его значение как способ и форма существования сознания – это особая (когнитивно-семиологическая) форма отражения действительности, благодаря которой человек может свободно существовать в этом двойном мире. Все это оказывается возможным благодаря особым свойствам языкового значения: не будучи отражением в гносеологическом смысле, в слове как «особой форме отражения» происходят кодирование и категоризация знания в знаковой (символической) форме, которые одновременно обогащают его совокупным социальным опытом, упорядочивают и организуют в тех или иных языковых формах.

В ходе категоризации мира языковое сознание осуществляет сложную аналитическую и синтетическую работу. Расчленяя при помощи языка предметно-опытные знания на элементы и устанавливая между ними определенные связи и отношения (сходства, тождества, различия, принадлежности), мы тем самым обогащаем исходные когнитивные знания языковыми знаниями (лексико-семантическими, грамматическими и лингвопрагматическими), формой выражения которых являются языковые значения. Языковые знаки, именуя познаваемые предметы, с одной стороны, вбирают и фиксируют в своих значениях обобщенный опыт когнитивного освоения действительности, а с другой – подвергают его «давлению системы» языка, вводя соответствующие знаки в уже сложившиеся языковые отношения – эпидигматические, или деривационно-смысловые (Д.Н. Шмелев), семантические (полисемичные, антонимичные, синонимичные, гипонимические и др. парадигматические связи в семантическом поле), синтагматические и стилистические. Таким образом, значение языкового знака нетождественно когнитивным структурам, поскольку, кроме предметно-понятийного ядра, содержит эпидигматическую и системно-языковую информацию.

Исходным пунктом в определении когнитивно-семасиологического содержания значения является уяснение онтологической сущности базовых когнитивных категорий – концепта и понятия. В когнитологии эти категории одними учеными отождествляются, другими – разграничиваются. В первом случае содержание понятия «концепт» объясняется путем отсылки к словарной статье «Понятие» (Кондаков, 1976: 263, 456–460), во втором делается попытка доказать двойственность соотношения рассматриваемых категорий: с одной стороны, «концепт» и «понятие» различаются, а с другой – концепт отождествляется со смыслом имени, под которым понимаются способ именования объекта и содержащаяся в имени информация о предмете номинации (Гетманова, 1995: 21).

Нередко современные авторы, находясь в «поле притяжения» когнитивистики, не только все обыденные и житейские, но и научные, философские понятия называют концептами. Так, в одной из диссертаций однозначно утверждается, что «качество» – это концепт. Возникает резонный вопрос, какая необходимость отказываться от понимания категориального статуса логической категории? Один из авторитетнейших специалистов в этой области А.Г. Спиркин под логической категорией понимал наиболее общие, основные понятия и существенные определения объекта познания; они выражают универсальные, высшие формы обобщения бытия и познания. Качество относится к логическим категориям так же, как к таковым относятся категории количества, пространства, времени, причины и следствия. На наш взгляд, логические категории (категории мышления) – продукт длительного исторического развития человечества вообще и поэтому лишены субъективных (образных, оценочных, модальных) смыслов, присущих концепту по его природе. Вспомним средневековых мыслителей Петра Абеляра и Гильберта Порретанского. Для них концепт – предельно субъектен (память и воображение – неотторжимые свойства концепта), а понятие, и тем более категория, – объективны. Концепт – событие, а событие – не понятие и не категория.

Конечно, сама категоризация (особенно оценочная) – важный этап формирования концепта. Тем более что шкала оценок, мнений или стандартов, лежащая в основе оценочной категоризации, может, в свою очередь, иметь разные основания, в том числе и концепто-образующие. Ведь она может базироваться на конкретных ощущениях – чувственном опыте человека, на существующих стандартах и на эмоциях. Соответственно, оценочная категоризация также может иметь чувственную, рациональную или эмоциональную основу, что выражается при вербализации концепта.

По справедливому утверждению Н.Н. Болдырева, «эмоциональная оценка представляет собой определенную реакцию человека на объекты и явления окружающего мира, которые затрагивают личный мир говорящего, его цели и установки, нормы поведения и которые поэтому он воспринимает как важные для себя. Отсюда эмоциональная оценка чаще всего имеет чисто субъективный характер и связана с психологическими особенностями восприятия конкретных предметов и явлений отдельным человеком» (Болдырев, 2002: 360). В силу сказанного оценочная категоризация – обязательный этап в процессе формирования культурного концепта. Однако это еще не служит основанием для отождествления концепта с категорией. Тем более что в лингвокультурологии и концепт, и категория находят свою функциональную нишу.

Думается, что словарное отождествление концепта и понятия – лишь дань терминологической традиции, вносящей, тем не менее, сбой в понимании сущности концепта. Чтобы согласиться или усомниться в таком отождествлении, необходимо обратиться к классическому определению понятия и проанализировать, все ли его признаки применимы к концепту, и наоборот.

Итак, понятие – прежде всего набор необходимых и достаточных существенных признаков, отвечающих требованиям истинности и лишенных какого бы то ни было эмоционально-оценочного содержания за счет его высокого абстрагирования от нашего предметно-чувственного опыта.

Трудоемких исследований проводить не придется. Скажем сразу: ни одним из названных признаков концепт не обладает. В авторитетнейшем сегодня лингвокультурологическом словаре (Степанов, 1997: 40–41) дается иной набор категориальных признаков концепта. Это «пучок» представлений, понятий, знаний, ассоциаций, переживаний, сопровождающих слово. Отсюда следует, что и строение концепта более многолико, чем структура понятия. Концепт включает в себя и то, что принадлежит строению понятия, и то, что делает его фактом культуры (Там же). Так обстоит дело, если концепт сравнивать с понятием в его, повторим, классическом определении.

Современная философия стремится к расширительному толкованию понятия, что, как несложно предположить, сближает его с концептом. Е.К. Войшвилло (1989) пишет, что оперирование понятиями в той или иной мере связано с представлениями. Расчленяя в понятии предметы и явления на признаки, мы, в свою очередь, обычно сами связываем эти признаки с некоторыми представлениями. И даже имея дело с сугубо абстрактными предметами, человек стремится ввести в свои рассуждения элементы наглядности, конструируя для этой цели некоторые представления – наглядные модели абстрактных объектов. Как видим, он интерпретирует понятие как ячейку речемыслительного процесса. В одних случаях, по его мнению, связь слов с предметами может осуществляться посредством более или менее четких представлений (чувственных интуиции), в других – подключается интеллектуальная интуиция, возникающая в процессе усвоения языка. Вместе с тем возникает необходимость пересмотреть и само понимание «существенного признака». Ученый, по сути, разделяет «существенный признак» на два субпризнака. С онтологической точки зрения, выделяется существенный признак предмета познания как объективной реальности. С гносеологической точки зрения, существенным признаком предмета может выступать то качество, которое представляет его в отношении с другими предметами. Это уже подход с позиции прагматики, т. е. с точки зрения определенного использования предмета человеком.

Второй подход особенно близок и понятен психолингвистам (А.Р. Лурия, А.А. Залевская, А.Н. Портнов и др.). Как показывают их исследования, для носителей тех или иных лингвокультур наиболее важными могут оказаться не категориальные признаки, схваченные классическим определением, а характерные признаки предметов и явлений. Иными словами, в процессе лингвокогнитивной деятельности более значимыми для человека (субъекта познания) могут оказаться не «сильные», а «слабые» признаки. Они-то и станут для него в процессе эвристического поиска существенными. На первый взгляд, второй подход позволяет действительно поставить знак равенства между понятием и концептом. Однако при более глубоком проникновении в суть дела можно заметить, что и в этом случае речь идет о формах мышления, хотя и в процессуально-гносеологическом плане.

Столь широкое толкование понятия, в отличие от концепта, все же остается не репрезентантом смысла имени, а формой мышления, фокусирующей существенные признаки однородных предметов. Однако языковыми средствами выражения понятия называются при этом все те же номинативные единицы – слова и словосочетания (Гетманова, 1995: 18). При таком понимании не только предмет с понятием, но и значение имени (номинативной единицы языка) с концептом практически отождествляются. Концепт, как вытекает из подобных суждений, является способом, каким имя обозначает понятие и предмет. В когнитивной лингвистике такое понимание соотношения содержания когнитивных категорий и значения языковых единиц, их именующих, требует дополнительных исследований (Худяков, 2001: 32–37). «Концепт» и «понятие» здесь, как правило, различаются, хотя и не всегда однозначно и последовательно: «концепт» шире «понятия» (ЛЭС, 1990; Болдырев, 1999: 16); «понятие» шире «концепта» (КСКТ, 1996: 92).

Выявленные разночтения служат некоторым исследователям основанием для такого вывода: собственно языковых знаний, опирающихся на обыденное сознание, для разграничения «понятия» и «концепта» не существует (Худяков, 2001: 32–37). Другим авторам кажется более правомерным лишь разграничение сфер употребления соответствующих терминов. И все же проблема соотношения этих категорий остается в центре внимания большинства исследователей, хотя сами критерии такого разграничения все еще остаются весьма иллюзорными.

Так, по определению Ю.А. Корнеевой (2003: 251), «концепт – это существующий в сознании отдельного человека и сформированный на основе аналитико-синтетической деятельности мозга мысленный образ материального или идеального объекта (предмета, явления, процесса, их свойств и признаков), неразрывно связанного в сознании с соответствующим языковым знаком (словом или словосочетанием, эквивалентным слову)». Однако сама она понимает, что данное определение нуждается в дополнительных дифференциальных признаках, поскольку «оказывается применимым как к термину концепт, так и к термину понятие» (Там же). Вместе с тем найти их специфические признаки непросто. Ю.А. Корнеева считает, что концепты отличаются от понятий только 1) сложностью своей структуры и 2) степенью их субъективной значимости для каждого отдельного человека.

Концептами, в ее понимании, являются «не любые понятия, а лишь наиболее сложные из них, являющиеся важными элементами концептуальной картины мира и мировоззрения человека». Согласиться с таким утверждением не позволяют, по крайней мере, два назойливых вопроса. Во-первых, что значит «наиболее сложные понятия», и во-вторых, почему понятия не могут быть «элементами концептуальной картины мира и мировоззрения человека»? Ссылаясь на мнение Ю.С. Степанова, автор лишь дает понять, что такая сложность состоит в их абстрактности. Из подобного рода суждений выводимы два сомнительных следствия: 1) культурные концепты тождественны абстрактным понятиям типа жизнь, смерть, вечность, счастье, любовь, страх, душа, истина, добро, красота, справедливость, вера, война, пространство, время и др.; 2) концептами не могут быть понятия конкретно-предметной сферы типа «мебель», «посуда», «береза».

Сомнительными эти выводы представляются уже хотя бы потому, что в дискурсивном пространстве, как убеждают наши предшествующие исследования (Алефиренко, 2002), понятия конкретно-предметной сферы обретают статус культурного концепта. Примером тому могут служить цветаевская «лестница», гамзатовский «кувшин» или есенинская «береза». Некоторыми исследователями выделяются и менее поэтические концепты типа «дом» или «рога». Однако, как нам представляется, не любой дом и не любые рога можно называть концептом. Чтобы стать таковыми, они должны обрести ценностно-смысловую энергетику этнокультурного пространства порождающего их дискурса. При этом предметы должны наполниться символическими смыслами. Например, предметный образ дома может преобразоваться в концепт, если станет восприниматься в одном из своих символических смыслов: 1) как центр мира, убежище Великой Матери он может выражать защиту и замкнутость; 2) в племенных религиях дом (хижина, вигвам) олицетворяет космический центр и т. п.

Рога, для возведения их в ранг концепта, должны актуализировать одно их своих символических смыслов: сверхъестественную силу, божество, могущество души или жизненный принцип, возникающий из головы. Не случайно к шлемам и головным уборам в старину крепились рога. Они символизировали двойную силу, проявление духа, победу, успех, защиту, изобилие. В средневековой Англии рога стали символом позора, презрения, порочности и обманутого мужа. Последнее проникло и в культуру славян. Отрицательные смыслы обусловливаются тем, что в христианстве рога ассоциировались с дьяволом и силой зла.

Таким образом, формирующийся концепт должен сочетать в себе предметную и символическую образность, выражать ценностно-оценочный смысл. Кроме этого, напомним, чувственный образ предмета (в нашем случае дом и рога), чтобы стать концептом, должен наполниться событийным смыслом. Ведь концепт – это событие.

По этим же признакам следует отличать концепты от таких понятий и категорий, как количество, качество, красота, смелость, пространство или время. Если они лишены предметно-чувственной образности, событийности и ценностно-оценочного смысла, то должны квалифицироваться как абстрактные сущности – понятия категории.

Напрашивается и еще один вопрос: может быть, культурный концепт – это всего лишь обобщенное представление, передающее субъективное (для данной этнокультуры) видение мира – внешнего и внутреннего? Некоторые исследователи на данный вопрос отвечают утвердительно. Но достаточно ли для этого убедительных оснований?

Данные критерии разграничения рассматриваемых категорий также не являются для нас достаточными, поскольку трудно, а порой невозможно разграничить саму степень глубины и степень субъективной значимости культурных концептов и представлений, поскольку и тем и другим свойственны модально-оценочные функции. И культурные концепты, и представления, отражая объекты окружающего мира, выражают самый широкий спектр субъективных отношений и оценок, объективируемых лежащими в их основании образами.

Сложность разграничения культурных концептов, понятий и представлений следует прежде всего искать в объективной «генетической» близости данных категорий. Как показывает исследование механизмов порождения и функционирования культурного концепта в тексте (см., например, работы В.А. Масловой и др.), в индивидуальном сознании автора или читателя между культурными концептами, понятиями и представлениями могут происходить взаимные преобразования: субъективно воспринимаемые человеком как особо ценные, личностно значимые понятия и представления приобретают статус культурного концепта.

Возможность такого взаимоперехода позволяет выделять особый подвид языковой картины мира – индивидуально-авторскую картину. Ее оригинальность зависит от того, какие мысленные образы в словесной ткани художественного текста «упакованы» в виде концептов. Причем в такой лингвокультурологической упаковке могут оказаться весьма «прозаичные» объекты нашего жизненного пространства, которые в сознании большинства людей хранятся как представления или обыденные понятия. Так, в индивидуально-авторской картине мира М. Цветаевой присутствует концепт «лестница», существующий в сознании большинства людей в виде понятия.

Именно поэтому между концептами, понятиями и представлениями порой невозможно провести демаркационную линию. В процессе вербализации когнитивных структур понятия и представления могут трансформироваться в концепты, а концепты – в понятия и представления как в индивидуальном, так и в общественном (групповом) сознании. Концепт нельзя отождествлять с понятием уже потому, что он в сущности своей синкретичен: одновременно и суждение, и понятие, и представление. Это, если выйти за пределы строгих логических дефиниций, «обыденное образное понятие». Именно благодаря такой широте своего когнитивного диапазона концепт в одних случаях служит стимулом и источником семантического развития языкового знака, а в другом – его продуктом. Однако как конечный предел развития и формирования семантической структуры концепт, по выражению В.В. Колесова, есть то, что не подлежит изменениям в семантике словесного знака, что, напротив, диктует говорящим на данном языке, определяя их выбор, направляет мысли, создавая потенциальные возможности языка – речи (Колесов, 2002: 63).

Следовательно, концепт – сложное и многоярусное ментальное образование, в состав которого помимо обыденно-понятийного содержания входят еще оценочные и релятивно-оценочные смыслы, показывающие отношение человека к познаваемому объекту. Структура концепта, таким образом, включает содержательную и оценочную составляющие как единое синергетическое целое. Дискретность концепта обусловливается тем, что в его структуре можно выделить несколько взаимно обусловленных признаков-компонентов. Важнейшие среди них: 1) интернациональный, представляющий общечеловеческие ценности и представления; 2) идиоэтнический; 3) социальный, репрезентирующий социальный статус коммуникантов; 4) групповой – гендерный, возрастной, профессиональный; 5) индивидуально-личностный, отражающий образовательный ценз человека, его религиозные воззрения, личный опыт, речевой стиль и т. п. Своеобразие тому или иному концепту придает доминирование одних и угасание других признаков.

Однако несмотря на некоторое своеобразие, все концепты, как утверждает В.В. Колесов, обладают способностью выступать маркером этнической языковой картины мира и поэтому являются «не только феноменом культурно-языкового, но и культурно-семиотического плана». Ученый считает, что концепт способен отражать не только смыслы, облаченные в языковую плоть, но и «молчаливые смыслы» культурных артефактов, обладающих свойствами семиотических систем, среди которых языковая система является доминантной.

С подобного рода размышлениями трудно не согласиться. Язык посредством значений своих знаковых единиц действительно является хранителем и выразителем этнокультурных смыслов, однако его репрезентирующие возможности гораздо шире. Языковые парадигмы успешно аккумулируют в себе также разного рода универсальные смыслы логического характера и в результате оказываются способными выражать не только культурные феномены. К последним мы относим ценностно-смысловые и коннотативно-оценочные образования. В диапазоне же языковой семиотики оказываются и объекты «беспристрастного» (не содержащего ценностно-оценочного) отражения окружающего мира (езда, грязь, муравей, дерево, кирпич, трава, воздух). Другое дело, что любой из подобного рода объектов может оказаться включенным в силовое поле ценностно-смысловой системы того или иного этнокультурного сообщества. В результате такой интериоризации любой объект превращается в культурный концепт. Ср.: 1) Какой же русский не любит быстрой езды… (Н.В. Гоголь); 2) Муравей – символ неустанного труженика; 3) Не ударить лицом в грязь (Посл.); 4) Древо жизни и др. Однако это уже «другая история».

Язык же своими семиотическими средствами номинирует не только концепты культуры. Более того, пока в науке нет единого мнения о том, как в знаковых единицах языка проявляется культура. Согласно современным семасиологическим концепциям, в семантической структуре языкового знака содержится так называемый культурный компонент, по своей природе являющийся экстралингвистическим феноменом. Причем его место в семантической структуре словесного знака определяется по-разному. Одни исследователи полагают, что культурное содержание языкового значения представлено денотативной семемой, другие – лексическим фоном, или ореолом всевозможных непонятийных представлений. В первом случае культурный компонент локализуется в ядерной зоне (интенсионале) языкового значения, во втором – на его периферии (импликационале). Но в любом случае, согласно такому подходу, культурный компонент входит в состав семантической структуры языкового знака.

Этой точке зрения противопоставляется психолингвистическое толкование культурного компонента как фонового знания, которое находится за пределами семантической структуры знака в форме различных логических импликаций и пресуппозиций (В.П. Белянин). Такой подход противоречит основному постулату семасиологии, согласно которому языковое значение – лингвокреативный продукт отражательной деятельности человека, где представлены все значимые для этнокультурного коллектива и пропущенные через общественное сознание аспекты отражаемого объекта. К тому же, любой аспект отражения до его интериоризации представляет собой по отношению к языковой семантике фоновые (пресуппози-циональные, а значит, и неязыковые) знания. Неязыковые знания – фоновые знания, пресуппозиционные, неосознаваемые, имплицитные, внешне невыраженные; они обращены к глубинному уровню сознания; языковые же знания – логически осознаваемые и внешне (словесно) выраженные. Этим, собственно, и порождается диалектика соотношения языкового значения и концепта: (1) значение как продукт вербализации одного из аспектов познаваемого объекта; (2) концепт как когнитивная категория, формирующая предметно-образную конфигурацию языкового значения, оказывается одним из его компонентов; при этом часть смыслового содержания концепта остается за рамками семантической структуры слова и вместе с другими когнитивными категориями создает дискурсивное пространство высказывания.

Исследование механизмов порождения и функционирования культурного концепта в дискурсе (тексте) показывает, что в разряд концептов в индивидуальном сознании (авторском и читательском) переходят понятия и представления, в авторском и читательском восприятии обретающие особую культурно-смысловую ценность и в результате оказывающиеся личностно значимыми. Своеобразие индивидуальной (или, если речь идет о творческой личности, индивидуально-авторской) концептуальной картины мира во многом определяется тем, какие именно связанные со словом мысленные образы представлены в ней в виде концептов. В разряд концептов в индивидуальной концептуальной картине мира могут попасть самые разные понятия и представления.

Итак, главное свойство концепта – его амбивалентная структура. В отличие от концептов, понятиям и представлениям присуща моноаспектная структура. Причем понятия в составе концепта несут логическое содержание, а образные представления – оценочные и экспрессивно-образные смыслы, которые, как правило, не столько истинны, сколько художественны и основаны чаще всего на метафорических или метонимических переосмыслениях.

Итак, в силу своей амбивалентности многие концепты как некие глубинно-содержательные структуры, и прежде всего архетипические, материализуются в различных речевых жанрах. Архетипические концепты создаются дискурсивными практиками, поэтому оказываются фактически неотделимыми от них, так как актуализируются и в известном смысле порождаются ими. Поэтому концепты-архетипы оказываются сплавленными с жанрово-дискурсивными структурами. Следы этих структур постоянно напоминают о концептах-архетипах, а закрепившиеся в речевых жанрах концепты-архетипы проецируют в языковом сознании связанные с ними дискурсы.

1. Каковы условные границы этноязыкового пространства культуры?

2. Почему языковое сознание является лингвокультурологической проблемой?

3. Назовите принципы структурной стратификации этноязыкового сознания.

¦ Попытайтесь показать, как взаимосвязаны между собой этнокультурное сознание и языковое значение. Составьте соответствующую схему взаимодействия или письменно сформулируйте, в чем выражается эта взаимосвязь.