9.1. Лингвокультурологические аспекты взаимоотношения языка и познания. 9.2. Этнокультурное своеобразие слова.

Обозначенная проблема для языкознания не нова. Увлечение когнитивной семантикой на рубеже XX–XXI веков иногда сознательно или подсознательно связывается с представлением о том, что системно-структурные аспекты лингвистического анализа исчерпали свой эвристический потенциал. Такому пониманию, как ошибочному, противопоставляется убеждение А.В. Бондарко, что развитие когнитивной семантики не только не противоречит системно-структурному подходу, но, наоборот, предполагает его. Их совместимость допустима и с точки зрения описания средств формального выражения языковых значений, и с точки зрения системного моделирования семантических категорий языка и речи (единиц языка, высказывания и даже целого текста). Нет сомнения, что речь должна идти о системно-когнитивном исследовании языковой семантики.

Вместе с тем это не значит, что допускается возможность простого объединения семантики системно-структурной и семантики когнитивной. Этому противостоит отсутствие у них единого принципа. Системно-структурная семантика исследует содержание слова с позиции объекта (логический подход), а когнитивная – с позиции субъекта (антропоцентрический подход). Некоторыми учеными высказываются суждения о несовместимости двух названных подходов (Чернейко, 2003). Думается, что здесь нет оснований говорить о несовместимости методологических позиций. Наоборот, системно-структурный подход не противоречит стратегическим основам когнитивной семантики. Последняя, хотя и опирается главным образом на синтетическое видение объекта во всей его целостности и сложности, все же не может обойтись без аналитического осмысления реальной действительности (без разложения целого на части и установления между ними закономерных связей и отношений). Более того, синтез предполагает аналитическое мышление: прежде чем синтезировать познаваемое событие, необходимо знать, что в данный момент моделирование картины мира (или отдельного ее фрагмента) подлежит мысленной интеграции. И все же подобного рода аргументы останутся неубедительными, если не уточнить, о какой системно-структурной семантике идет речь.

Сразу же необходимо сказать, что исключаются принципы того лингвистического структурализма, который представлен в его ортодоксальном виде. Тем более что большинством структуральных школ (американским дескриптивизмом и копенгагенской глоссематикой) семантика вообще выводилась за рамки лингвистического исследования (исключение составляли Лондонская структуральная школа и Пражская функциональная лингвистика). Речь идет о таком подходе, при котором ставятся и решаются вопросы, связанные с устройством объекта исследования. Именно в ходе его реализации была достаточно основательно структурирована семантическая система языка в отечественном языкознании. В ее моделировании, как известно, используются элементы структурной семасиологии, а разработанная методика компонентного анализа позволила смоделировать семантическую структуру языка в целом, представить семантическую структуру отдельных языковых единиц и на этой основе описать принципы упорядочения отдельных семантических подсистем (ЛСГ, семантических полей и др.).

Однако для комплексного и корректного рассмотрения проблемы синергетики сопряженного кодирования информации языковыми и мыслительными средствами этого явно недостаточно. Собственно проблема состоит в том, что наши знания обычно не поддаются эксплицитной языковой и логической репрезентации. Ее сложность задана на нейрологическом уровне, поскольку образная информация сохраняется в правом полушарии коры головного мозга в виде зрительных образов, а мыслительная (понятийная) – в левом в виде сигнификатов линейно упорядоченных вербальных единиц (см.: Величковский, 1982: 237).

Ясно, что знания обоих типов не существуют изолированно, информация при необходимости перебрасывается с одного полушария в другое, она постоянно сверяется, коррелируется. Чрезвычайно важно понять, при помощи сопряжения каких мыслительных и языковых механизмов возникает та неуловимая синергетика слова, которая позволяет ему быть не только средством передачи, но и средством формирования и выражения мысли. Полагаю, что решение данной задачи нуждается в особом когнитивно-семиологическом подходе, опирающемся на синтетико-аналитическое осмысление взаимодействия внеязыковой и языковой семантики. Структурные элементы (наносмыслы) образного и понятийного познания на разных этапах отражения и интерпретации действительности находятся в интерактивном режиме: переходят друг в друга. Такая взаимность возможна лишь в том случае, если смысловые структуры языкового и доязыкового мышления изоморфны на уровне глубинной семантики (см.: Величковский, 1982: 237).

Объективирование информации языковыми и довербальными средствами можно рассматривать как явление двойного кодирования, согласно теории которого в процессе взаимодействия языкового и довербального кодов включаются механизмы избирательного внимания, благодаря чему при переходе от ощущений к восприятию и представлениям запоминаются наиболее значимые для человека признаки и свойства познаваемого объекта. Это приводит к конденсации и кристаллизации приобретенной информации в форме первичного концепта. Он – продукт многократного перекодирования мысли с правого, довербального, полушария коры головного мозга в левое (речевое) и наоборот. Такое перекодирование, преодолевая законы линейного мышления, порождает симультанные, синергетические (нелинейные) содержательные формы концепта, образующие его многослойную организацию, на которую впервые обратил внимание Ю.С. Степанов (1997).

Многослойный характер смыслового содержания концепта обусловливается двумя факторами: поэтапной, слойно-ярусной обработкой информации и триединством ее категоризации в (а) когнитивную систему, (б) эмотивно-оценочную и (в) языковую. Многослойная структура концепта формируется в результате взаимодействия разных креативных источников – эмпирического (предметно-чувственный опыт), мотивационного, рефлексивного и интерпретационного. В результате на основе иерархически организованной информации, с одной стороны, формируется знание индивида и сознание как общественная когнитивная категория, с другой – структурируется семантическое пространство языка.

Основой такого структурирования служат понятия «смысл», «значение» и «значимость» (наше понимание этих понятий см.: Алефиренко, 2005). В семасиологии бытуют различные толкования этой триады. В семасиологической концепции академика Д.Н. Шмелева (1973: 15), например, смысл определяется как «внеязыковое предметное содержание» слова. В нашей концепции такое понимание смысла является исходным, но не единственным. Кроме довербального, мы выделяем еще и речевой смысл. Однако и во второй своей разновидности он оказывается проецированным на внеязыковую действительность. Это позволяет использовать категорию смысла в исследованиях по когнитивной семантике в процессе познания и вербализации объектов внеязыковой действительности. В этом плане некоторые исследователи усматривают возможность параллельного употребления таких двух смежных понятий когнитивной семантики, как «концепт» и «смысл».

Сопоставляемые понятия действительно тесно взаимосвязаны, однако абсолютно тождественными не являются. Концепт – это одна из форм отражения действительности и в этой ипостаси пребывает в одном онтологическом ряду с другими формами отображения мира – «понятие», «представление» и «образ». По своей функциональной сущности он действительно имеет много общего со смежными (соотносительными) категориями. Более того, каждая из них находит особое преломление в содержании концепта, делая его многоярусным образованием, выполняющим роль речемыслительного посредника между языковым знаком и его мыслительными коррелятами – образами, представлениями и понятиями. Роль связующего звена в цепочке речемыслительных процессов обусловливается его антропоцентрической сущностью, в то время как образы, представления и понятия, скорее, категории логики.

Концепт – форма, в которой осуществляется дискурсивная переплавка эмоционального и интеллектуального отражения действительности; образы, представления и понятия – «вылитые» в процессе данной переплавки логико-эпистемологические структуры, воплощающие соответствующее миропонимание, результаты интеллектуально-эмотивной интерпретации познаваемого. И в этой своей ипостаси концепт представляет собой «приводной механизм» возникновения словесного знака, его протовербальный субстрат, поскольку для объективации концептуального содержания и, тем более, возможности его передачи другим людям нужен знак.

Однако на этом роль концепта в «жизни» знака не ограничивается. Он остается потенциальным источником дальнейшего дискурсивно-смыслового развития слова. Сказанное позволяет рассматривать концепт как одностороннюю психическую сущность понятийно-смыслового характера, обладающую протовербальным и поствербальным потенциалом. Его протовербальный потенциал состоит в том, что, не обладая ни предметным значением, ни референтной связью, концепт до объективации словом является несформированным конструктом, тем геном, энергетика которого, собственно, и продуцирует развитие семантической структуры словесного знака, его интенсиональное и экстенсиональное содержание. Благодаря своему поствербальному потенциалу концепт каждым слоем своего смыслового содержания участвует в формировании денотативных, сигнификативных и коннотативных сем, структурируя их в интенсионале или экстенсионале производного слова. При этом концепт не растворяется в семантической структуре слова: он остается этимологическим коррелятом внутренней формы слова.

Концепт, будучи генератором языковой семантики, оказывается в эпицентре семантической эволюции языкового знака в синтагматике (формировании его комбинаторных и валентностных свойств) и парадигматике (развитии его полисемии, синонимии, антонимии). Синтагматика слова отражает характер линейных отношений между концептами; парадигматика – смысловую глубину концепта, формируя тем самым концептосферу (систему вербализованных концептов) каждого конкретного языка. Сформулированное положение служит методологической основой исследования генетической и функциональной взаимосвязи концепта и слова. «Концепт – явленная в слове сущность» (Колесов, 2002: 128).

При таком понимании соотношения концепта с образами, представлениями и понятиями становится реальным определение роли довербального смысла в формировании языкового значения (Алефиренко, 2005: 74).

Вербализованный смысл невидимыми нитями связан с внутрисистемным статусом языкового знака, на что обратил в свое время внимание Д.Н. Шмелев (1973). Значимость, в его понимании, – это элемент внеязыкового содержания слов, выделяемый в результате их внутрисистемного «соизмерения».

Значение, в отличие от значимости, представляет внешние связи слова (вне лексико-семантической системы данного языка), которыми оно как нитями познавательного процесса связывается с когнитивно-дискурсивным пространством. При этом результаты познания находят свое содержательное элементарное отображение в семантической структуре слова. Иными словами, значение слова преломляет в себе «все те индивидуальные признаки, которые по своей совокупности отражают свойства предметов».

Однако значение никоим образом не является формой отражения действительности – свойств предметов и самих явлений. Формой отражения действительности служат не языковые, а мыслительные категории. Поэтому не стоит говорить также и о том, что «в единицах языка отображается внеязыковая действительность». Вместе с тем следует согласиться с Л.О. Чернейко (2003), разделяющей мнение Д.Н. Шмелева о том, что «индивидуальное лексическое значение слов в значительной степени обусловлено природой обозначаемых словами предметов и явлений самой действительности».

Проблема характера взаимоотношений означающего и означаемого в структуре словесного знака предельно ясна: с одной стороны, между названными частями словесного знака нет никакой природной связи, а с другой – между означаемым и познаваемым предметом действительности существует устойчивая и закономерная когнитивная связь. С таким положением дел, по мнению Л.О. Чернейко, можно согласиться лишь в той части, когда речь идет о физической действительности. Слово как носитель конкретного лексического значения словно выступает представителем предмета в общественном сознании, превращая его телесную сущность в образно мыслимую абстракцию. И наоборот, «абстрактный субстантив делает «вещами» факты сознания (свойства, отношения явлений) – зависть, ненависть, любовь; цель, мечта, идеал; конфликт, согласие; быт, уют, комфорт» (Чернейко, 2003: 285).

Такого рода «вещи» приобретают исключительно антропоцентрическую природу, поскольку соотносят словесные знаки не только с внешним, но и с внутренним миром человека, т. е. имеют преимущественно интроспективную сущность. Причем средствами объективации концепта как процесса преобразования телесной сущности в образно мыслимую абстракцию выступают не только лексические, но и грамматические категории (Полонский, 2004). Разноуровневые единицы языка, объективирующие культурные ценности «(слова-понятия, крылатые слова, фразеологизмы, прецедентные тексты), являющиеся стандартным типом языковой реакции носителя языка на внешние стимулы», В.Г. Костомаров и Н.Д. Бурвикова (2000: 88) называют лингвоэпистемами.

Словосочетание «национально-культурный компонент языкового значения», хотя и стало популярным в современных исследованиях, еще не обрело устойчивого и общепринятого понимания. Понятно лишь, что оно призвано фокусировать смыслы, рождаемые взаимодействием национального и культурного факторов формирования семантической структуры слова (фразеологизма). Но в чем его терминологическое содержание? В поисках ответа на этот непростой вопрос В.Г. Гак предлагает различать национальную и культурную специфику.

Национальную специфику слова, по его мнению, предопределяют два фактора – объективный и субъективный. Выявляются они путем сопоставления языков. Под объективным фактором понимается ценностно-смысловая значимость естественных и культурных реалий, определяющих своеобразие жизненного пространства того или иного народа. Субъективный фактор характеризуется возможностью факультативного выбора знакообозначений одних и тех же реалий, которые по-разному представлены ментальностью разных этноязыковых сообществ. Иными словами, национальная специфика проявляется различными языковыми репрезентациями одних и тех объектов реальной или воображаемой действительности. Причем такие различия не всегда культурно маркированы, а часть их и вовсе может быть не обусловлена культурными факторами. Культурная специфика, согласимся с В.Г. Гаком (1999), предполагает соответствие слова определенному элементу менталитета или какому-либо объекту предметно-культурного пространства народа, его истории, верованиям, традициям и естественным условиям жизни. В этой сфере и следует искать источники синергетики национального и культурного компонентов в семантической структуре слова.

Однако необходимо заметить, что разведение национальной и культурной специфики не является единственно возможным толкованием анализируемого явления. Ряд лингвистов в качестве предмета анализа исследуют национально-культурную специфику слова в ее единстве. В основе такого подхода лежит точка зрения Н.А. Бердяева, признававшего, что культура никогда не была и никогда не будет отвлеченно-человеческой, она всегда конкретно-человеческая, т. е. национальная (Бердяев Н., 1997). Именно данное философское воззрение является базовым для исследований национально-культурной специфики языка. Считается, что все, что может быть истолковано в терминах оценочности, принадлежит к кругу национальной культуры. Некоторые исследователи полагают, что национальная специфика слова этнически обусловлена, т. е. продиктована фактом принадлежности к определенному этносу.

Итак, лингвокультурологическое исследование сосредоточено прежде всего на анализе национальной специфики, реализующейся механизмами культурно-языкового взаимодействия. Поэтому второй задачей лингвокультурологии является исследование культурно-языковой специфики. Для этого предлагаются два метода – сравнительный и интроспективный. Сравнительный подход (см.: Седых, 2005: 118) предполагает сравнение с другими языками и культурами, поскольку именно сравнение способствует выявлению общих и специфических черт. Интроспективный анализ предполагает работу с информантами и текстовый анализ языкового материала с целью выявления национально-культурной специфики языка (Добровольский, 1997). Сочетание интроспективного и сравнительного методов при изучении национально-культурной специфики поможет уйти от полного этноцентризма (Стефаненко, 2000: 153–154), когда культурно-языковым стандартам одного сообщества придается статус универсалий. С другой стороны, сочетание данных исследовательских эвристик позволяет избежать противоположной крайности – обособленного описания лингвокультурного слова, что невозможно решить без обращения к внутренней взаимосвязи культурно-языковых универсалий и уникалий. Насколько это важно для изучения национально-культурной специфики слова?

В настоящее время этот вопрос находит различные, вплоть до взаимоисключающих, решения. С одной стороны, нигилистический взгляд на признание системных связей языка и культуры ведет к недопущению концепции культурно-языковой специфики. С другой стороны, признание тотального доминирования национально-культурной специфики в качестве следствия не допускает существования значимых универсалий. Нам представляется, что культурно-языковая специфика и культурно-языковые универсалии не находятся в отношениях взаимоисключающего противодействия. Они сосуществуют. Такая точка зрения согласуется с утверждением Б. Рассела (2001) о том, что наше знание о мире и вещах (речь в данном случае идет о вербализованном знании) состоит из знания двух видов – когда вещи известны как конкретности и как универсалии. Соответственно универсальная и национально-культурная составляющие слова находятся в комплементарных отношениях друг к другу.

Наличие культурно-языковой специфики отнюдь не отменяет действия культурно-языковых универсалий. Универсальное и культурно-специфичное находит отражение в языке как систем е, которая при анализе выстраивается в определенную языковую картину мира.

Системообразующими свойствами картины мира являются: 1) целостность; 2) космологичность (глобальность образа мира); 3) внутренняя безусловность и достоверность; 4) стабильность и динамичность; 5) наглядность и конкретность проявления элементов (ср. работы Б.А. Серебренникова, Э.Д. Сулейменовой и др.).

1. В чем состоит генетическая взаимосвязь языка и познания?

2. Можно ли считать концепт языковым значением слова или фраземы?

¦ Выпишите функции языка и функции культуры; сопоставьте их и назовите общее и отличительное.

¦ Одинаково ли связан концепт со значением и смыслом языкового знака?