ЭПИЛОГ. ВРЕМЯ РАЗЖЕЧЬ ОГОНЬ

Юго-Запад США,

начало 90-х годов ХХ века

Солнце зависло всего в нескольких дюймах над океанским горизонтом и, похоже, пребывало в задумчивой нерешительности: оставить ли этот мир на милость тьмы, уже притаившейся где-то среди пустырей на восточной окраине города, или же повременить с уходом, пренебрегая нелепыми условностями.

Пляж постепенно пустел. Но кое-кто не спешил его покидать, видимо, решив в полной мере насладиться закатом и тем, что, может быть, за ним последует.

Небольшая компания, состоявшая из двух молодых людей, девушки и пса неопределенной породы, готова была, судя по всему, к серьезным приключениям. На это недвусмысленно указывали и припасенные для ночного костра дрова, сложенные возле перевернутой лодки, и сумка с провизией и напитками...

Пока что участники вечернего пикника полусидели-полулежали на большом белом покрывале, расстеленном на все еще горячем песке, и наслаждались выпавшей им ролью зрителей в солнечной мистерии, охватившей западный край небес.

Впрочем, на покрывале расположились, питая его соленой влагой своих недавно выкупанных тел, только трое. Пес лежал чуть в стороне, на деревянном настиле в тени лодки, самоотверженно охраняя сумку с припасами. Он пристроил длинную щетинистую морду между передних лап, лишь иногда приподнимая ее, чтобы принюхаться к приносимым ветром запахам и к ароматам, исходившим от сумки. Затем вздыхал и вновь укладывался.

Когда девушка встала и отошла в сторону, чтобы переодеться в сухую одежду, пес проводил ее движением морды. В этот момент стало очевидно, что солнце все же приняло определенное решение. Легко преодолев последний дюйм, отделявший его от края вод на горизонте, оно коснулось их, расплескав бурлящее золото до самой кромки прибоя.

Девушка, одетая теперь в короткую, ярко-красную майку и светло-бежевые шорты, цвет которых контрастно подчеркивал шоколадный оттенок стройных загорелых ног, вновь присела на покрывало, миновав, однако, в процессе посадки оставленный ею ранее серый от влаги кратер неясной округлой формы с отчетливой грядой, разделяющей его пополам. Она высвободила густые темно-каштановые волосы, сдернув с них резинку, и встряхнула головой, разметав по плечам пышное облако.

Ее спутники, казалось, не обратили никакого внимания на проделанные маневры, всецело поглощенные созерцанием заката. Тот, что справа — ближе к лодке и припасам — коренастый, голубоглазый блондин, с тщательно расчесанными на пробор не слишком густыми волосами. А слева — высокий, худощавый юноша, черты лица которого выдавали изрядное присутствие латино-индейской крови, что в контрасте с синими глазами изящного разреза выглядело несколько необычно. Отброшенные назад, еще влажные после купания, прямые, черные волосы открывали широкий лоб.

Видимо продолжая начатый ранее разговор, юноша, сидевший слева, проговорил, не отрывая взгляда от вибрирующего в золотом мареве солнечного диска:

— Вряд ли нам еще когда-нибудь доведется вот так вместе смотреть на закат... Джейн, может, ты передумаешь? Гарвард... Что в нем хорошего? Оттуда выгнали Тимоти Лири...

— И правильно сделали! Только это было безумно давно, Алекс. В шестидесятые годы. Да меня и не интересуют психоделики. И хватит подкалывать — я еду не в Гарвард, а в Нью-Йорк. В Колумбийский университет.

— Гарвард, Нью-Йорк — какая разница? Все равно это чертовски далеко и бессмысленно.

Джейн пожала плечами, ничего не ответив. Алекс помолчал и продолжил.

— Ты хоть слышала, что человек — мера всех вещей? Теперь представь, сколько раз придется уложить твое прекрасное тело на шоссе, чтобы измерить дорогу от Калифорнии до Массачусетса...

— Я лечу самолетом. До Нью-Йорка, штат Нью-Йорк!..

— Вот-вот! Самолетом! А ведь ты хочешь стать психологом...

— Философом.

— Не важно. Тебе придется иметь дело с тайнами бытия и человеческой души...

— Да! И я стану настоящим ученым! Не так много среди женщин знаменитых философов. Вот ты, Адам, скольких женщин-философов можешь назвать?

Блондин, сидевший слева, посмотрел на Джейн, наморщил лоб, сделав нарочито глуповатое лицо, пожевал губы и ответил:

— Вообще-то я в философии не силен... Хотя... одну помню — Сафокл. Она жила на острове, в... Италии... Остров назывался Лесбос, и она основала движение феминисток! И еще одна... Мария Жюлио Кюри — она, кажется, из Канады, или... нет, эта была физиком.

Демонстрируя полное довольство своими познаниями, Адам улыбаясь потянулся было потрепать пса по загривку, но тот в последний момент увернулся и лизнул его руку.

— М-да, твоя эрудиция вызывает глубокое уважение! И откуда только ты все это знаешь?.. — задавая риторический, полный иронии, вопрос, Джейн прикрыла лицо рукой, чтобы спрятать улыбку. И, не дожидаясь ответа, продолжила: — Однако мужчин-философов действительно намного больше, чем женщин. Эту ситуацию надо исправить!

— А почему ты не можешь заняться философией здесь — в Калифорнийском университете?

— Потому что он не входит в «Лигу Плюща»!..

Словно не слыша ее ответа, Алекс встал, продолжая свою речь.

— Почему тащишь это прекрасное тело куда-то туда... — указывая направление, Алекс махнул рукой в сторону сгущающейся тьмы, — ...при этом транспортируешь его в брюхе чудовищной железной птицы? Ты хочешь познать тайны бытия и человеческой души, но для этого совсем не нужно поднимать юное, еще не до конца сформировавшееся тело на несколько миль выше среды его естественного обитания и мчаться, с ревом раздирая воздух и облака!

Похоже, этот разговор начал всерьез раздражать Джейн. Нервно откинув волосы в сторону, она повернула к Алексу свое миловидное лицо со слегка вздернутым носиком и большими, чайного цвета, но приобретшими странный красноватый оттенок в лучах заката, глазами.

— Алекс, что ты несешь? Что ты привязался к моему телу и к самолетам? Ты что, сам никуда не летал?..

— Один раз, в детстве. Мать потащила меня на похороны двоюродной тетки в Айову. Поэтому я знаю, что говорю. Хотя мы летели на небольшом самолете и не так уж высоко... Я тогда смотрел на людей, сидящих в салоне, и думал: «Несчастные! Вы жуете сэндвичи и пьете минеральную воду так же, как делали бы это и на земле. Вас восхитили живыми на небеса — пусть даже посредством уродливого магического приспособления — а вы, недостойные, вместо того, чтобы молиться и рыдать от избытка чувств — жуете или дрыхнете, словно скоты!»

— А ты в это время рыдал или молился? — спросил Адам, с интересом прислушивавшийся к разговору.

— Я разговаривал с духами.

— Ну, с духами ты у нас постоянно разговариваешь! — заметила Джейн с ноткой язвительности.

— То были особые духи. Возле поверхности Земли их нет. Они очень удивились, обнаружив, что внутри грубой железной птицы есть какой-то разум. А мне стало нестерпимо стыдно за людей... Меня даже стошнило... И на этом контакт прервался.

Джейн протянула руку и погладила по волосам вновь присевшего рядом Алекса.

— Такое случается со многими. Для этого в самолетах у каждого пассажира есть специальные пакеты...

— А помнишь, в младших классах тебя тоже часто тошнило? Прямо на уроках! — сказал Адам, дружески толкнув подругу плечом.

Джейн показалось, что она вновь ощутила неудержимые, знакомые ей с детства позывы «шестого чувства» — так она его про себя называла. Чувства, о котором она никогда никому не говорила, на котором, однако, строилась вся ее жизнь.

Когда-то родители Джейн были всерьез обеспокоены ее здоровьем. Время от времени, по непонятной причине девочку начинало тошнить. И эти случаи не удавалось связать ни с отравлением, ни с особенностями вестибулярного аппарата, ни с возрастными изменениями в организме. Ведь Джейн стойко переносила любые испытания — будь то долгая поездка в автомобиле, прогулка на катере, качели и прочие аттракционы, вплоть до «русских горок». Тошнота возникала сама собой, в определенных обстоятельствах... Уже проучившись несколько лет в школе, после целого ряда интуитивных прозрений, девочка догадалась, что столь неприятная особенность организма указывает на ее избранность, является ее призом, бонусом в игре под названием «жизнь». Она не стала подавлять свои способности, напротив — развила их и, в конце концов, научилась управлять организмом, избегая внешних физических проявлений.

Джейн сделала вид, что не услышала замечание Адама, лишь досадливо дернула плечом в ответ на его фамильярность.

— Алекс, но я не могу уже ехать на поезде или автобусом — это займет слишком много времени, и я буду вся вымотана, когда приеду! Лучше я пообещаю не есть и не спать в самолете. Я буду медитировать! Хорошо?

Рука Джейн все еще гладила волосы Алекса, и Адам, неожиданно для себя, почувствовал, что ему это неприятно. Он ощутил себя лишним. Тот, другой... тот, кого звали Стефаном, тоже что-то почувствовал. Он всегда обнаруживал себя, когда Адаму было плохо.

Возможно, существовавшая между ними связь объяснялась тем, что Адам и Стефан были близнецами, точнее — однояйцевыми близнецами. То есть они произошли из одной материнской яйцеклетки. Почти как клоны. Клоны друг друга, если можно так выразиться.

Поэтому не должен вызывать большого удивления тот факт, что они были и очень похожи.

Конечно же, имеется в виду не внешнее сходство. Только при рождении Адам и Стефан были совершенно одинаковыми. Полтора десятилетия неподвижности не могли благотворно сказаться на состоянии тела и облике Стефана. Давно уже не могло быть и речи о физическом сходстве...

Несмотря на безграничные восторги ученых, врачей и студентов-медиков, пользующихся возможностью исследовать столь странную форму жизни, по их мнению тлеющую в организме только за счет необъяснимой финансовой щедрости родственников, Стефан являл собой жалкое зрелище. И Адам порою с трудом подавлял рвотные позывы во время своих ежемесячных визитов в клинику. Глядя на непропорциональный череп, обтянутый бледно-серой, местами воспаленной кожей, тонкие, скрюченные конечности и мешок туловища с полуработающими внутренностями; ощущая неистребимый запах умирающей, но неспособной умереть плоти, ему так и хотелось щелкнуть тумблерами и выключить всю эту дорогую машинерию, оплетающую Стефана своими трубками и проводами, кормящую его, дышащую за него, даже испражняющуюся за него, а фактически — живущую за него.

Но поступить так Адам не мог.

Слишком привычны, очевидны были ему близость и сходство с этим существом. Не телесное сходство — внутреннее. Причем, если уж на то пошло, Адам ощущал, что духовно они с братом намного ближе друг другу, чем отдельные части души обычного человека.

Обычного — не сумасшедшего, страдающего раздвоением, разтроением, раздроблением личности. Чем больше соответствует норме, чем зауряднее человек, тем меньше он страдает — так казалось Адаму. Он полагал, что в большинстве своем люди слишком тупы, чтобы страдать. Одержимый то одним, то другим, то пятым, то десятым духом из обитающих в нем, на нем, вокруг него, обычный человек бьется, словно лист, среди множества других таких же листьев, под порывами ветра, и все увлекающие его силы искренне принимает за свои внутренние, глубоко интимные и личные движения души. Бьется, словно лист, пока очередной, особенно мощный порыв не сорвет его с Древа и не швырнет в небытие.

Такие мысли и образы приходили порою Адаму на ум. И он понимал, что не променял бы свое странное бытие на «нормальную жизнь». А со временем ему становилось все ясней то, что особая связь с братом — нечто гораздо более серьезное, чем просто духовная близость...

Глаза Адама начали сами собой закрываться. Почувствовав, что сейчас может случиться обратное тому, что ему хотелось бы, и в итоге Алекс и Джейн останутся здесь наедине, Адам встряхнул головой и произнес:

— Все, ребята, хватит. Мы ведь, действительно, в последний раз вот так здесь сидим. Стефан сейчас передал мне... он говорит, что это наш последний закат. Нет, он еще что-то хочет добавить... Когда-нибудь мы будем так же сидеть и смотреть на океанский восход. Только мы будем совсем другими. Я не понимаю, что это значит...

— А я догадываюсь.

Сказав так, Алекс слегка нахмурил густые брови и отстранился от руки Джейн, почти так же, как пару минут назад пес увернулся от руки Адама. Разница была в том, что напоследок Алекс не лизнул Джейн в руку. Присев на корточки, он принялся сосредоточенно бросать в воду мелкие камешки. Бросать и смотреть на расходящиеся круги. Благо океан почти совсем затих, затаился, словно пытаясь понять тайный смысл влетающих в него посланий.

На восьмом камне солнце втянуло последний луч за грань горизонта. С запада вдруг задул холодный ветер, неясные серые тени зашевелились среди просмоленных деревянных столбов причала. Зябко поежившись, Алекс выпрямился и потянулся, воздев руки к небу.

— Ну что же, пришло время разжечь огонь и веселиться?!..