12

На свет явилась Мудрость, а не божество – божество, которое, излечивая одной рукой, другой одновременно убивает… Спаситель – не такое божество, сказал я себе. Слава тебе, Господи.

На следующее утро нас привели в место, напоминающее маленькую ферму, где повсюду бродили животные. Я не заметил никакой записывающей аппаратуры, зато увидел – мы все увидели – черноволосое дитя, сидящее среди коз и цыплят. Рядом стояла клетка с кроликами.

Я ожидал безмятежности, всепонимающего Божьего спокойствия. Однако, завидев нас, девочка вскочила на ноги и побежала навстречу. На лице ее было написано раздражение, огромные глаза, расширенные от злости, уставились прямо на меня. Девочка подняла правую руку и ткнула в меня пальцем.

– Попытка самоубийства – жестокое насилие над собой, – проговорила она чистым голосом.

Девочка была, как и говорила Линда, не старше двух лет. Просто ребенок, вот только с глазами бесконечно старого человека.

– Это был Жирный Лошадник, – сказал я.

На что София ответила:

– Фил, Кевин и Дэвид. Вас трое. Больше никого.

Я повернулся к Жирному, однако никого не обнаружил. Я увидел лишь Эрика Лэмптона, его жену, умирающего человека в инвалидной коляске, Кевина и Дэвида. Жирный исчез. От него не осталось и следа.

Жирный Лошадник ушел навсегда. Словно никогда и не существовал.

– Я не понимаю, – проговорил я. – Ты уничтожила его.

– Да, – сказала девочка.

Я спросил:

– Зачем?

– Чтобы ты стал единым.

– Значит, он во мне? Живет во мне?

– Да.

Постепенно черты лица девочки разгладились. Огромные темные глаза подобрели.

– Он все время был во мне, – сказал я.

– Верно, – подтвердила София.

– Сядьте, – сказал Эрик Лэмптон. – Она предпочитает, чтобы мы сидели, тогда ей не приходится смотреть снизу вверх. Не забывайте о разнице в росте.

Подчинившись, мы опустились на сухую коричневую землю, и тут я узнал начальные кадры фильма «ВАЛИС». Их снимали здесь.

– Спасибо, – поблагодарила София.

– Ты Христос? – спросил Дэвид.

Он подтянул колени к подбородку, обхватил их руками и сам стал похож на ребенка – один ребенок обращается к другому в разговоре равных.

– Я то, что я есть, – ответила София.

– Мне очень приятно… – Я не знал, что сказать.

– Пока не исчезнет твое прошлое, – сказала мне София, – ты обречен. Тебе это известно?

– Да, – ответил я.

София продолжала:

– Твое будущее должно отличаться от прошлого. Будущее всегда должно отличаться от прошлого.

Дэвид спросил:

– Ты – Бог?

– Я то, что я есть, – ответила София.

Я сказал:

– Значит, Жирный Лошадник был частью меня, которую я спроецировал в мир, чтобы оградить себя от смерти Глории?

– Именно, – подтвердила София.

– А где сейчас Глория?

– Лежит в могиле, – сказала София.

– Она вернется?

София ответила:

– Никогда.

– Я думал, речь идет о бессмертии.

На это София ничего не сказала.

– Ты в силах помочь мне? – спросил я.

– Я уже помогла тебе, – проговорила София. – Я помогла тебе в семьдесят четвертом и потом, когда ты пытался убить себя. Я помогаю тебе с момента твоего рождения.

Я спросил:

– Ты – ВАЛИС?

– Я то, что я есть, – ответила София.

Я повернулся к Линде и Эрику.

– Она не всегда отвечает.

– Некоторые вопросы бессмысленны, – пояснила Линда.

– Почему ты не вылечишь Мини? – спросил Кевин.

София сказала:

– Я делаю то, что я делаю. Я – то, что я есть.

– Тогда мы не понимаем тебя, – проговорил я.

– Хоть это вы понимаете, – сказала София.

Дэвид спросил:

– Ты вечна, верно?

– Да.

– И ты знаешь все? – настаивал Дэвид.

– Да.

Я спросил:

– Ты была Сиддхартхой?

– Да, – сказала София.

– Ты убийца и жертва?

– Нет.

– Значит, жертва.

– Я жертва, – сказала София, – но я не убийца. Я – целитель и исцеленный.

– Но ВАЛИС убил Мини, – сказал я.

София промолчала.

– Ты судья этого мира? – спросил Дэвид.

– Да, – ответила София.

– Когда начнется суд? – спросил Дэвид.

– Вас всех судят с самого начала.

Я задал вопрос:

– Как ты оцениваешь меня?

София промолчала.

– Мы ведь когда-то узнаем это? – продолжал Кевин.

– Да, – ответила София.

– Когда? – настаивал Кевин.

Молчание.

– Думаю, пока достаточно, – проговорила Линда. – Поговорите с ней позже. София любит сидеть среди животных. – Она тронула меня за плечо. – Пойдемте.

По пути назад я заметил:

– Ее голос – тот же нейтральный голос ИИ, что я слышу с семьдесят четвертого года.

Кевин хрипло произнес:

– Это компьютер. Вот почему она отвечает только на определенные вопросы.

Эрик и Линда улыбнулись. Мы с Кевином смотрели, как катится в своей коляске Мини.

– Система ИИ, – сказал Эрик. – Искусственный интеллект.

– Терминал ВАЛИСа, – предположил Кевин. – Удаленный терминал главной системы – ВАЛИСа.

– Верно, – подтвердил Мини.

– Это не маленькая девочка, – продолжал Кевин.

– Я родила ее, – сказала Линда.

– Может, вам просто показалось, что родили? – поинтересовался Кевин.

Линда улыбнулась.

– Искусственный интеллект в человеческом теле. Ее тело живое, разум – нет. Она чувствует, ощущает, она все знает. Но ее разум не живой в нашем понимании. Она несотворенная. Она существовала всегда.

– Читайте вашу Библию, – сказал Мини. – Она была с Творцом еще до начала Творения. Она была его счастьем и радостью, его величайшим сокровищем.

– Не понимаю почему, – сказал я.

– Ее легко полюбить, – продолжал Мини. – Многие любили ее… так говорится в Книге Мудрости. Она входила в этих людей и направляла их. Даже в тюрьмах была она с ними – она никогда не бросала тех, кто любил ее.

– И голос ее слышен в судах человеческих, – пробормотал Дэвид.

– И она уничтожила тирана? – спросил Кевин.

– Да, – ответил Мини. – В фильме мы назвали его Феррисом Ф. Фримонтом. Но вы-то знаете, кого она повергла в прах.

– Знаем, – мрачно сказал Кевин.

Я понимал, о чем он думает. О человеке в костюме и при галстуке, который бродит по пляжу Южной Калифорнии. Бесцельно бродит, гадая, что же случилось, что же пошло не так. Человек, по-прежнему замышляющий коварство.

Под конец же царства их,
когда отступники исполнят меру беззаконий своих,
восстанет царь наглый и искусный в коварстве…

Царь слез, заставивший в конце концов рыдать всех. Против него выступило нечто, что он в своей ограниченности не смог распознать. И только что мы разговаривали с тем, кто сделал это. С ребенком.

Ребенком, который существовал всегда.

В тот вечер за ужином в мексиканском ресторанчике рядом с парком в центре Сономы я понял, что никогда больше не увижу своего друга Жирного Лошадника, и ощутил горечь. Горечь утраты. Умом я понимал, что развоплотил его, развернул вспять процесс его появления. И все равно мне было грустно. Я наслаждался обществом Жирного, его бесконечными мудрствованиями, рассказами об интеллектуальных, духовных и эмоциональных поисках. Поисках не Грааля, но излечения от раны, глубокой раны, которую своей смертельной игрой нанесла Лошаднику Глория.

Не забежать больше к Жирному в гости, не позвонить… А ведь он стал настолько естественной частью моей жизни и жизни наших общих друзей! Интересно, что скажет Бет, когда перестанут приходить чеки на ребенка? Ну, я в общем-то понимал, что смогу принять на себя экономическое бремя и позаботиться о Кристофере. Средства у меня были, и во многом я любил Кристофера так же, как его отец.

– Тошно, Фил? – спросил меня Кевин.

Мы могли говорить свободно – Лэмптоны высадили нас у ресторана, попросив позвонить, когда мы будем готовы вернуться в их большой дом.

– Нет, – ответил я и добавил: – Я думаю о Жирном Лошаднике.

После небольшой паузы Кевин проговорил:

– Значит, приходишь в себя.

– Верно, – кивнул я.

– Все будет хорошо, – грубовато утешил Дэвид. У него всегда были проблемы с проявлением чувств.

– Ага, – сказал я.

Кевин спросил:

– Думаешь, Лэмптоны – психи?

– Да.

– А как насчет маленькой девочки? – поинтересовался он.

– Она не псих. Настолько же не псих, насколько они – психи. Парадокс: два совершенно свихнувшихся человека – три, если считать Мини, – породили совершенно нормальное создание.

– А если я скажу… – начал Дэвид.

– Только не говори, что Господь извлекает добро из зла, ладно? – перебил я. – Сделай нам такое одолжение.

Кевин произнес, ни к кому не обращаясь:

– Она самый чудесный ребенок, какого я когда-либо видел. Вот только вся эта чушь насчет того, что она компьютерный терминал… – Он взмахнул руками.

– Ты сам так говорил, – напомнил я.

– Тогда, – возразил Кевин, – это имело смысл. Но не теперь. Когда я могу видеть в перспективе.

– Знаешь, что я думаю? – сказал Дэвид. – Я думаю, надо нам погрузиться в самолет и отправиться обратно в Санта-Ану. И чем скорее, тем лучше.

Я ответил:

– Лэмптоны не причинят нам зла.

Странно, больной… умирающий человек, Мини, восстановил мою веру в силу жизни. Полагаю, логичнее был бы противоположный вариант. Мини мне очень понравился. Однако, как хорошо известно, у меня есть склонность помогать больным и немощным, меня тянет к ним. А ведь мой психиатр не один год настоятельно советовал мне бросить. Это и еще кое-что.

Кевин сказал:

– Никак не могу дать оценку тому, что произошло.

– Да, – согласился я.

На самом ли деле мы видели Спасителя? Или просто умненькую маленькую девочку, которую, возможно, натаскали давать глубокомысленные ответы три проницательных профессионала, перед тем мастерски напустив нам пыли в глаза фильмом и музыкой.

– Странную форму он принял, – проговорил Кевин. – Девочка… Неминуемо определенное сопротивление. Христос в женском обличье – Дэвид чуть наизнанку не вывернулся.

– Она не говорила, что она Христос, – возразил Дэвид.

Я сказал:

– Но ведь так оно и есть.

Кевин и Дэвид оба прекратили есть и вытаращились на меня.

– Она Святая София, – пояснил я. – А Святая София – ипостась Христа, говорила об этом девочка или нет. Она очень осторожна. В конце концов, она знает все. Знает, что люди примут, а что нет.

– Опять продолжается то, что началось у тебя в марте семьдесят четвертого, – констатировал Кевин. – Это кое-что доказывает. Доказывает, что все правда. ВАЛИС существует. Ты и раньше это знал. Ты встречался с ним.

– Пожалуй, – согласился я.

– И то, что знает и говорит Мини, совпало с твоими знаниями, – заметил Дэвид.

– Ага, – сказал я.

Кевин продолжал:

– Хотя ты не уверен.

– Мы имеем дело со сложной технологией высочайшего уровня, – предположил я, – которую, возможно, создал Мини.

– Передача ультракоротких волн и все такое, – кивнул Кевин.

– Точно.

– Чисто технологический феномен. Гигантский технологический прорыв.

– А человеческий мозг служит приемником, – подтвердил я. – Причем без всякого интерфейса.

– Может быть, – согласился Кевин. – Так что нельзя сказать наверняка, чем они занимаются.

– Слушайте, – медленно проговорил Дэвид, – если у них в руках мощный источник энергии, которую они способны передавать на огромные расстояния посредством лазерных лучей…

– …они могут запросто убить нас, – закончил Кевин.

– Совершенно верно, – подтвердил я.

– Если, – продолжал Кевин, – нам вздумается заявить, что мы им не верим.

– Просто скажем, что возвращаемся в Санта-Ану, – предложил Дэвид.

– Или уедем прямо сейчас, – сказал я. – Из ресторана.

– А как же наши вещи… одежда, покупки. Все осталось в их доме, – запротестовал Кевин.

– Пошли бы они, эти тряпки! – выругался я.

– Ты что, боишься? – спросил Дэвид. – Боишься, что что-то происходит?

Я поразмыслил над его словами.

– Нет, – промолвил я наконец.

Я верил ребенку. И верил Мини. Всегда нужно полагаться на это – на инстинктивную уверенность… или на отсутствие таковой. Если рассудить здраво, то ничего больше не остается.

– Я хочу еще раз поговорить с Софией, – сказал Кевин.

– Я тоже. – Я кивнул. – Ответ в ней.

Кевин положил руку мне на плечо.

– Извини, Фил, но один ключ к разгадке у нас уже есть. Девочка прочистила тебе мозги во мгновение ока. Ты перестал верить, что вас двое. Перестал верить в Жирного Лошадника как в отдельную личность. С момента смерти Глории ни один доктор и никакое лечение не смогли этого добиться.

– Он прав, – мягко проговорил Дэвид. – Мы все надеялись на лучшее, однако нам казалось, что… ну ты понимаешь… что ты никогда не вылечишься.

– Исцеление… – прошептал я. – Она исцелила меня. Не Жирного Лошадника, а меня.

Они правы: чудо исцеления свершилось, и мы, все трое, понимали, что это значит. Мы знали.

Я сказал:

– Восемь лет.

– Да, – кивнул Кевин. – Еще до нашего знакомства. Восемь долгих долбаных лет боли, поисков и терзаний.

Я кивнул.

Голос в моей голове произнес:

Что еще тебе нужно знать?

Это были мои собственные мысли, умозаключение того, кто когда-то был Жирным Лошадником, а теперь воссоединился со мной.

– Вы понимаете, – сказал Кевин, – что Феррис Ф. Фримонт попытается вернуться? Он был свергнут этим ребенком – или тем, о чем говорит ребенок, – но он вернется, он никогда не сдастся. Сражение выиграно, однако борьба продолжается.

Дэвид сказал:

– Без этого ребенка…

– …мы проиграем, – закончил я.

– Именно, – кивнул Кевин.

– Останемся еще на денек, – предложил я, – и попробуем еще раз поговорить с Софией. Всего один раз.

– Неплохой план, – довольно проговорил Кевин.

Наше маленькое «Рипидоново общество» пришло к соглашению. Все три его члена.

На следующий день, в воскресенье, мы получили возможность побыть с Софией наедине, хотя Эрик и Линда и попросили, чтобы мы записали беседу на пленку. Поскольку выбора у нас не было, мы с готовностью согласились.

В тот день землю освещали теплые солнечные лучи, отчего окружающие нас животные казались некими духовными последователями девочки. Складывалось впечатление, что животные слушают и понимают нас.

– Я хочу поговорить об Эрике и Линде Лэмптон, – сказал я маленькой девочке, которая сидела на земле.

Перед ней лежала раскрытая книга.

– Ты не должен допрашивать меня.

– Почему я не могу спросить о них?

– Они больны, – сказала София. – Они не смогут причинить кому-либо зла, потому что подчинены мне. – Девочка посмотрела на меня своими огромными темными глазами. – Садитесь.

Мы послушно опустились на землю перед ней.

– Я дала вам девиз, для вашего общества. Я дала вам название. Теперь я даю вам задание. Вы отправитесь в мир и будете нести керигму,[18] которую я вложу в вас. Слушайте меня. Вот правда, истинная правда. Царству Зла приходит конец, и сын человеческий воссядет на престоле. Сие так же верно, как и то, что взойдет солнце. Темный царь будет повержен, невзирая на все его ухищрения. Он проиграет. Он уже проиграл и всегда будет проигрывать. А те, кто с ним, погрузятся во тьму и пребудут там вечно.

Вы понесете слово человека. Человек свят, и настоящий бог, живой бог – это сам человек. Не будет у вас богов, кроме самих себя. Дни, когда вы верили в других богов, закончились. Закончились навсегда.

Цель вашей жизни достигнута. Я здесь, чтобы сказать вам это. Не бойтесь, я защищу вас. Вы только должны следовать единственному правилу: любите друг друга так, как вы любите меня, и как я люблю вас. Ибо любовь происходит от истинного бога, который есть вы сами.

Время испытаний, обмана и горя ждет вас впереди, потому что темный царь, царь слез, не сдастся без боя. Но вы отнимете у него силу его; я обещаю вам это именем своим, как уже обещала однажды, когда темный царь правил и уничтожал смиренных во всем мире.

Битва, которую вы начали раньше, не закончена, хотя день целительного солнца уже пришел. Зло не погибает само по себе, ибо думает, что делает божье дело. Человек хочет делать божье дело, но есть только один бог, и бог этот – сам человек.

А потому только те вожди, которые спасают и защищают, будут жить. Остальные погибнут. Четыре года назад вновь поднялся угнетатель, и на короткое время он вернется. Будьте терпеливы в годину испытаний. А потом я воссяду на трон судии, и кто-то падет, а кто-то – нет. Все будет в воле моей. В воле моей, которая воля отца моего, к кому мы все идем. Все вместе.

Я не бог. Я человек. Я ребенок, дитя моего отца, который есть Сама Мудрость. Теперь вы понесете в себе глас и силу Мудрости. Таким образом, вы сами – Мудрость, даже если забудете об этом. Но вы долго не забудете. Я останусь с вами, и я напомню вам.

День Мудрости и власти ее настал. День силы, которая враг Мудрости, приходит к концу. Сила и Мудрость – две основы мира. Сила долго властвовала, однако ныне она уходит во тьму, откуда появилась, и Мудрость будет править одна.

Те, кто подчиняется силе, будут повержены, как повержена будет сама сила.

Те, кто возлюбит Мудрость и последует за ней, будут процветать под солнцем. Помните, я останусь с вами, в каждом из вас. Если нужно, буду с вами и в темнице; буду говорить в судах в вашу защиту. Голос мой слышен будет на земле, как бы тяжек ни был гнет.

Не бойтесь, говорите, и Мудрость направит вас. Умолкнете из страха, и Мудрость оставит вас. Но не будет в вас страха, ибо сама Мудрость уже в вас, и вы и она – одно.

Когда вернетесь в мир, я буду направлять вас изо дня в день. А когда умрете, я приду, чтобы забрать вас; на руках своих отнесу я вас домой, туда, откуда все вы вышли и куда возвратитесь.

Вы чужие здесь, но не для меня. Я знала вас с самого начала. Это не ваш мир, но я сделаю его вашим миром, изменю его для вас.

Не бойтесь. Гнет исчезнет, вас ждет процветание.

Таково то, что грядет, ибо говорю я властью, данной мне отцом моим. Вы – истинный бог, и ваше будет торжество.

Наступила тишина. София закончила свою речь.

– Что ты читаешь? – спросил Кевин, показывая на книгу.

Девочка сказала:

– «Сефер Йецира». Я почитаю вам, слушайте. – Она положила книгу и закрыла ее. – Бог также восстановил одного против другого; добро против зла, и зло против добра. Добро делает более чистым зло, а зло – добро. Добро – для добрых, зло – для злых. – София мгновение помолчала. – Значит, добро превратит зло в то, чем зло не хочет быть, а зло не может сделать добро тем, чем оно не хочет быть. Зло служит добру, несмотря на всё свое коварство.

Она замолкла и сидела тихо вместе со своими животными и с нами.

– Ты можешь рассказать нам о своих родителях? – спросил я. – Я имею в виду, если мы должны знать, что делать…

София проговорила:

– Идите туда, куда я пошлю вас, и будете знать, что делать. Нет такого места, где нет меня. Когда уйдете отсюда, вы не будете видеть меня, но потом вновь увидите.

Вы не будете видеть меня, но я всегда буду видеть вас, я постоянно буду заботиться о вас. Я с вами неизменно, знаете вы это или нет. Но я говорю вам: знайте, что я с вами, даже в темнице, если тиран бросит вас туда.

Возвращайтесь домой, и я скажу вам, что делать, когда придет время.

София улыбнулась.

– Каков твой возраст? – спросил я.

– Мне два года.

– И ты читаешь эту книгу? – спросил Кевин.

София проговорила:

– Я скажу вам правду, истинную правду: ни один из вас не забудет обо мне. И скажу, что каждый из вас еще увидит меня. Не вы меня избрали; я избрала вас. Я призвала вас сюда. Я послала за вами четыре года назад.

– Если Лэмптоны спросят вас, о чем мы говорили, скажите, что о том, как создать коммуну, – продолжала София. – Не говорите им, что я отослала вас. Но вы должны уехать от них. Таков ваш ответ: вам с ними больше нечего делать.

Кевин показал на магнитофон, в котором крутилась катушка.

– Все, что они услышат, – сказала София, – когда проиграют запись, будет только из «Сефер Йецира», ничего больше.

Вот это да, подумал я, не сомневаясь в ее словах.

– Я не оставлю вас, – повторила София, улыбнувшись всем нам.

В этом я тоже не сомневался.

Когда мы втроем возвращались в дом, Кевин спросил:

– Это все были цитаты из Библии?

– Нет, – ответил я.

– Нет, – согласился Дэвид. – Это было что-то новое, особенно та часть, где говорится, что мы боги. Где говорится, что нам больше не нужно верить в какое-либо божество, кроме нас самих.

– Какое чудесное дитя, – пробормотал я, думая, как сильно напомнила она мне моего сына Кристофера.

– Нам повезло, – хрипло проговорил Дэвид, – повезло, что мы ее встретили. – Он повернулся ко мне. – Она будет с нами, она так сказала. Я верю в это. Она будет внутри нас, мы не будем одиноки. Все одиноки… я имею в виду, были одиноки. До нынешнего момента. Она собирается распространиться по всему миру, разве нет? Войти в конце концов в каждого. Начиная с нас.

– В «Рипидоновом обществе», – сказал я, – четыре члена: София и нас трое.

– По-прежнему не так уж много, – заметил Кевин.

– Горчичное зерно, – проговорил я, – которое вырастает в такое большое дерево, что в нем смогут вить гнезда птицы.

– Да хватит тебе! – воскликнул Кевин.

– В чем дело? – удивился я.

Кевин напомнил:

– Нужно собирать вещички и сматываться. Лэмптоны – свихнувшиеся наркоманы. Они в любой момент нас шлепнут!

– София защитит нас, – сказал Дэвид.

– Двухлетний ребенок?

Мы оба вытаращили на него глаза.

– Ладно, двухтысячелетний ребенок, – буркнул Кевин.

– Единственный человек, который способен шутить над Спасителем. – Дэвид покачал головой. – Я удивлен: как это ты не спросил ее о своей кошке.

Кевин застыл как вкопанный, на его лице отразилась чистейшая ярость. Совершенно точно, он забыл. Упустил свой единственный шанс.

– Я иду обратно, – заявил он.

Мы с Дэвидом попытались утащить его за собой.

– Я не шучу! – яростно рявкнул Кевин.

– Да в чем дело? – спросил я, когда мы остановились.

– Хочу поговорить с ней еще. Я не собираюсь уходить отсюда; черт побери, я иду назад… да отпустите же, мать вашу!

– Послушай, – сказал я. – Она ведь велела нам уезжать.

– И она будет внутри нас и будет говорить с нами, – подтвердил Дэвид.

– Мы все будем слышать то, что я называю голосом ИИ, – настаивал я.

Кевин взорвался:

– А еще будут лимонадные фонтаны и деревья, на которых растет жвачка!.. Я ИДУ ОБРАТНО!

Эрик и Линда вышли из дома и теперь направлялись нам навстречу.

– Очная ставка, – пробормотал я.

– Вот же черт! – с отчаянием вскрикнул Кевин. – Я все равно пойду.

Он вырвался и побежал туда, откуда мы только что пришли.

– Все нормально? – поинтересовалась Линда Лэмптон.

– Прекрасно, – сказал я.

– О чем вы говорили? – спросил Эрик.

Я сказал:

– О коммуне.

– Отлично, – обрадовалась Линда. – Почему Кевин убежал? Что он собирается сказать Софии?

– Что-то насчет его дохлой кошки, – ответил Дэвид.

– Скажите, чтобы шел сюда, – проговорил Эрик.

– Почему? – спросил я.

– Мы собираемся обсудить ваше отношение к коммуне, – пояснил Эрик. – «Рипидоново общество», по нашему мнению, должно стать частью большой коммуны. Так предложил Брент Мини. Нам действительно нужно поговорить об этом. Мы считаем, вы подходите.

– Я приведу Кевина, – предложил Дэвид.

– Эрик, – сказал я. – Мы возвращаемся в Санта-Ану.

– Ваш рейс в восемь вечера, не так ли? – сказала Линда. – Времени вполне достаточно, чтобы обсудить ваше вхождение в коммуну. Мы вместе пообедаем.

Эрик Лэмптон сказал:

– Вас, ребята, привел сюда ВАЛИС. Вы уйдете тогда, когда ВАЛИС почувствует, что вы готовы уйти.

– ВАЛИС почувствовал, что мы готовы уйти, – сказал я.

– Я приведу Кевина, – повторил Дэвид.

Эрик сказал:

– Я приведу его.

Он прошел между Дэвидом и мной и направился туда, где беседовали Кевин и маленькая девочка.

Скрестив на груди руки, Линда произнесла:

– Вы не можете прямо сейчас вернуться на юг. Мини хочет так много с вами обсудить. Вы же помните, что ему совсем немного осталось, он быстро слабеет. Кевин и в самом деле хочет спросить Софию о своей кошке? Что такого важного в дохлой кошке?

– Для Кевина эта кошка очень важна, – сказал я.

– Да уж, – согласился Дэвид. – Для Кевина его кошка воплощает все, что есть неправильного во вселенной. Он верит, что София объяснит ему про кошку, а значит, объяснит все, что есть неправильного во вселенной – незаслуженные страдания и потери.

Линда не успокаивалась:

– Я не верю, что он сейчас говорит о дохлой кошке.

– Еще как говорит, – сказал я.

– Вы не знаете Кевина, – подхватил Дэвид. – Может, он говорит и о других вещах, все-таки последняя встреча со Спасителем, но во всем, что он говорит, самое главное – его дохлая кошка.

– Я думаю, нам лучше пойти к Кевину, – предложила Линда, – и сказать, что он уже достаточно пообщался с Софией. А что вы имели в виду, когда заявили, будто ВАЛИС чувствует, что вы готовы уйти?

Голос в моей голове произнес:

Скажи ей, что тебя беспокоит излучение.

Это был голос ИИ, который Жирный Лошадник слышал с марта семьдесят четвертого. Я узнал его.

– Излучение, – проговорил я. – Оно… – Я помедлил, и пришло понимание предложения ИИ. – Я почти ослеп. В меня ударил луч розового света… должно быть, солнце. И я вдруг понял, что нам пора возвращаться.

– ВАЛИС выстрелил в вас информацией, – быстро и тревожно проговорила Линда.

Ты не знаешь.

– Я не знаю, – сказал я. – Но после этого почувствовал себя по-другому. Как будто мне нужно сделать что-то очень важное в Санта-Ане. Есть еще люди, которых мы можем принять в «Рипидоново общество». Они тоже войдут в коммуну. ВАЛИС заставил их видеть разные вещи, и эти люди обратились к нам за разъяснениями. Мы сказали им о фильме… о том, что надо посмотреть фильм Матушки Гусыни. Они все смотрят его и много черпают оттуда. Мои контакты в Голливуде – продюсеры и актеры, которых я знаю… настоящие денежные мешки. Все они очень заинтересовались, когда я рассказал им что к чему. Особенно один продюсер из «МГМ», который может пожелать профинансировать следующий фильм Матушки Гусыни, причем крупнобюджетный. Он сказал, что уже думает об этом.

Мой словесный поток озадачил меня самого, он лился словно из ниоткуда. Складывалось впечатление, что говорю вообще не я, а кто-то другой. Кто-то, точно знающий, что нужно говорить Линде Лэмптон.

– А как зовут продюсера? – спросила она.

– Арт Рокоуэй, – сказал я – имя словно выскочило ниоткуда.

– А какие фильмы он снял?

Линда была очень заинтересована.

– Один о ядерных отходах, которые заразили большую часть центральной Юты. Та авария, о которой два года назад писали все газеты, а телевидение показать побоялось – на них надавило правительство. Тогда еще все овцы погибли. Все свалили на нервно-паралитический газ. Рокоуэй сделал крутой фильм, рассказывающий о расчетливом безразличии властей.

– А кто играл главную роль? – спросила Линда.

– Роберт Редфорд, – сказал я.

– Что ж, нам это было бы интересно.

– Так что пора возвращаться в Южную Калифорнию, – продолжал я. – Надо со многими переговорить в Голливуде.

– Эрик! – позвала Линда.

Она пошла навстречу мужу, который стоял рядом с Кевином. Собственно, он даже держал Кевина за руку.

Взглянув на меня, Дэвид подал знак, чтобы мы шли за ней, и мы все втроем направились к Кевину и Эрику. София, сидящая неподалеку, не замечала нас. Она читала книгу.

Вспышка розового света ослепила меня.

– Ох, Боже ты мой! – воскликнул я.

Я ничего не видел. Я прижал руки ко лбу, который болел и пульсировал так, будто вот-вот взорвется.

– Что случилось? – спросил Дэвид.

Я слышал низкое гудение, похожее на то, что издает пылесос. Потом открыл глаза, но вокруг не было ничего, кроме розового света.

– Фил, что с тобой? – спрашивал Кевин.

Розовый свет угас. Мы сидели на своих местах на борту самолета «Эр Калифорния». И в то же самое время я видел наложенное на сиденья самолета, на стену салона, на других пассажиров коричневое сухое поле, Линду Лэмптон, дом невдалеке. Два места, два времени.

– Кевин, – спросил я, – который час?

За окошком самолета царила тьма; большинство пассажиров зажгли лампочки над головами. Ночь. И одновременно яркое солнце освещало коричневое поле, Лэмптонов, Кевина и Дэвида. Тихо гудели турбины, меня слегка повело в сторону – самолет начал разворот, – и я увидел за окном множество далеких огней. Я понял, что мы уже над Лос-Анджелесом, и одновременно ощущал теплые лучи дневного солнца.

– Посадка через пять минут, – сообщил Кевин.

Временная дисфункция, понял я.

Коричневое поле понемногу растаяло. Растаяли Эрик и Линда Лэмптоны. Угас солнечный свет.

Окружающая меня обстановка стала материальной. Рядом Дэвид читал Т. С. Элиота.

– Почти прилетели, – сказал я.

Задумчиво ссутулившийся Кевин промолчал.

– Нам позволили уехать? – спросил я.

– Что? – Он раздраженно посмотрел на меня.

– Я только что был там.

Постепенно память о произошедшем начала приходить ко мне. Протесты Лэмптонов и Брента Мини – в основном Брента Мини. Они умоляли нас остаться, но мы должны были уезжать. И вот мы на борту самолета компании «Эр Калифорния». В безопасности.

Мини и Лэмптоны действовали двумя способами.

– Вы никому не расскажете о Софии? – с тревогой спрашивала Линда. – Готовы поклясться, все трое, что будете молчать?

Это был негативный способ. Второй способ, позитивный – увещевание.

– Подумайте сами, – говорил Эрик, поддерживаемый Мини, которого совсем убил тот факт, что «Рипидоново общество» решило отколоться. – Это важнейшее событие в человеческой истории, неужели вы хотите остаться в стороне? И в конце концов ВАЛИС выбрал вас. Мы получали тысячи писем по поводу фильма, и среди них лишь единицы от тех, у кого произошел контакт с ВАЛИСом. Мы – привилегированная группа.

– Это Зов. – Мини едва не умолял нас.

– Да, – эхом вторили Линда и Эрик. – Зов, который человечество ждало тысячелетиями. Почитайте «Откровение», почитайте, что там говорится об Избранных. Мы – Богоизбранные.

– Видимо, так, – сказал я, когда они провожали нас к взятой напрокат машине.

Машина стояла у ресторанчика Джино, на улице Сономы, где разрешена длительная парковка.

Линда Лэмптон подошла ко мне, положила руки на плечи и поцеловала в губы. Крепко и даже с некоторой – точнее, весьма немалой – эротической страстью.

– Возвращайся к нам, – прошептала она мне на ухо. – Обещаешь? Это наше будущее. Оно принадлежит немногим, очень-очень немногим.

На что я подумал: «Ты не могла ошибиться сильнее, дорогуша. Оно принадлежит всем».

А теперь мы уже почти дома. И помог нам ВАЛИС. Или, как мне приятнее было думать, Святая София. Думая так, я не терял из памяти образ окруженной животными маленькой девочки с книгой.

Пока мы стояли в аэропорту графства Оранж в ожидании багажа, я сказал:

– Они не во всем были честны с нами. Например, когда предупредили, что все, что делает и говорит София, записывается на аудио и видео.

– Тут ты можешь ошибаться, – возразил Кевин. – Существуют такие навороченные системы, работающие дистанционно. Девочка вполне может находиться в зоне их действия, никто ничего не заметит. Мини не хвастает – он действительно гений по части всякой электроники.

Я подумал о Мини, который мечтал умереть, чтобы вновь испытать единение с ВАЛИСом. А я? В 1974-м произошла моя встреча с ним, и с тех самых пор я жаждал, чтобы это повторилось. У меня даже кости болели, тело жаждало ВАЛИСа так же, как и душа, а может, и больше. Однако ВАЛИС проявлял благоразумие, и правильно. Своим нежеланием вновь прийти ко мне он демонстрировал заботу о человеческой жизни.

В конце концов встреча с ним едва меня не убила. Я мог бы вновь увидеть ВАЛИС, но, как случилось с Мини, он бы убил меня. А я не хотел этого – мне еще слишком много нужно было сделать.

А что именно мне нужно сделать? Я не знал. Никто из нас не знал. Я уже слышал голос ИИ в своей голове. Его услышат и другие, все больше и больше. ВАЛИС, живая информация, проникнет в мир, реплицируется в мозгу людей, сольется с ними и будет помогать им, направлять на подсознательном уровне, невидимо. Ни одно человеческое существо не осознает происходящего, пока симбиоз не достигнет критической точки. При общении с другими людьми такой человек не ведает, имеет он дело с гомоплазматом или нет.

Возможно, вернутся древние знаки тайного распознавания; скорее всего уже вернулись. Например, во время рукопожатия человек делает легкое движение пальцем, рисует на ладони другого две пересекающиеся дуги – схематичное изображение символа рыбы. Знак, который не заметит никто, кроме этих двоих.

Я вспомнил инцидент – больше, чем инцидент, – связанный с моим сыном Кристофером. В марте семьдесят четвертого, когда ВАЛИС овладел мной, взял под контроль мой разум, я провел весьма сложный обряд инициации Кристофера в разряд бессмертных. Медицинские знания ВАЛИСа спасли физическую жизнь Кристофера, но на этом ВАЛИС не остановился.

Я очень дорожу тем опытом. Все произошло тайно, даже мать Кристофера ни о чем не догадывается.

Сначала я приготовил чашку горячего шоколада. Потом хот-дог на сдобной булочке с обычным гарниром. Кристофер, тогда совсем малыш, любил хот-доги и теплый шоколад.

Мы с Кристофером сели на полу в его комнате, и я – или скорее ВАЛИС во мне, в качестве меня – начал игру. Сначала я, словно дурачась, поднял чашку с шоколадом над головой сына, а потом, как будто случайно, плеснул немного теплого шоколада на голову Кристофера, на его волосы. Кристофер, хихикая, попытался стереть шоколад. Я, конечно же, помог ему. И, наклонясь к сыну, прошептал:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Никто, кроме Кристофера, не слышал меня. Вытерев теплый шоколад с волос сына, я начертал на его лбу знак креста. Я окрестил его и конфирмовал. Я сделал это не властью церкви, но властью живого плазмата во мне – самого ВАЛИСа.

Потом я сказал сыну:

– Твое тайное имя, христианское имя, теперь…

И назвал ему имя. Только он и я знаем его. Он, я и ВАЛИС.

Затем я отломил кусочек булочки от хот-дога и протянул сыну. Кристофер – совсем малыш – открыл рот, словно маленькая птичка, и я положил туда кусочек булки. Словно мы с ним разделяем трапезу – обычную трапезу.

По какой-то причине было очень важно – критически важно, – чтобы Кристофер съел только хлеб, но не мясо. При таких обстоятельствах нельзя есть свинину. Меня предупредил ВАЛИС.

Едва Кристофер начал закрывать рот, чтобы прожевать булку, я вручил ему чашку с теплым шоколадом. К моему удивлению – он был еще такой маленький, что пил из бутылочки, никогда из чашки, – Кристофер жадно схватил чашку, поднес к губам и начал пить.

Я произнес:

– Это кровь моя и тело мое.

Мой маленький сын выпил шоколад, и я забрал у него чашку. Великое таинство было завершено. Крещение, конфирмация, а затем самое святое таинство из всех – причастие: таинство Господней Вечери.

– Кровь Господа нашего Иисуса Христа, пролитая за тебя, сохранит тело твое и душу для жизни вечной. Пей и помни, что кровь Христова пролита за тебя, и будь благодарен.

Самый священный момент. Священник становится Христом; сам Христос посредством божественного чуда предлагает верующим тело и кровь свою.

Большинство людей понимают, что путем чудесного превращения вино (или теплый шоколад) становится Божественной Кровью, а облатка (или кусочек булочки от хот-дога) – Божественным Телом, но очень немногие – даже из священников – осознают, что фигура, стоящая перед ними с чашей, – живой Бог.

Время преодолено.

Мы переносимся назад почти на две тысячи лет. Мы не в Санта-Ане, штат Калифорния, Соединенные Штаты Америки, а в Иерусалиме, примерно в тридцать пятом году общей эры.

То, что я видел в марте тысяча девятьсот семьдесят четвертого, когда друг на друга наложились Древний Рим и Калифорния, служило реальным свидетельством того, что можно видеть внутренним зрением, зрением, которым обладает только вера.

Мой случай с двойной экспозицией буквально – не фигурально – подтвердил истинность чуда литургии.

Как я уже говорил, технический термин для этого – анамнезия, утрата способности забывать. Она дает возможность вспомнить, вспомнить Господа и Тайную Вечерю.

Я был там, в тот последний раз, когда ученики собрались за столом. Хотите верьте, хотите нет.

Sed per spiritum sanctum dico; haec veritas est. Mihi crede et mecum in aeternitate vivebis.

Может, моя латынь и не очень, но вот что я пытался, пусть и запинаясь, сказать:

Я говорю посредством Духа Святого; истинно говорю. Верьте мне, и пребудете со мной в вечности.

Прибыл багаж, мы вернули квитанции полицейскому в форме и через десять минут уже мчались по шоссе на север, в сторону Санта-Аны.

Домой.