8

Власти не продержали Билла Лундборга в тюрьме долго. Епископ Арчер договорился о его освобождении, приведя в качестве аргумента историю хронической психической болезни Билла. И вот настал день, когда парень предстал в их квартире в Злачном квартале, одетый в шерстяной свитер, который для него связала Кирстен, да мешковатые штаны и все с тем же мягким выражением на толстом лице.

Что касается меня, то я была очень рада увидеть его. Я много думала о нем, как у него идут дела. Судя по всему, тюрьма не причинила ему вреда. Возможно, он не отличал ее от своих периодических заключений в больнице. Откуда мне знать, есть ли между ними какая разница, ведь я никогда не была ни в том, ни в другом месте.

— Привет Эйнджел, — поздоровался он со мной, когда я вошла в квартиру. Мне пришлось переместить свою новую «хонду», чтобы не схлопотать штраф. — На чем это ты приехала?

— На «хонде-цивик».

— У нее хороший двигатель, — воодушевился он. — Он не превышает число оборотов, как большинство маленьких. И он быстро заводится. У тебя четыре или пять скоростей?

— Четыре. — Я сняла пальто и повесила его в шкаф в прихожей.

— Для такой короткой колесной базы ездит она действительно хорошо, — продолжал Билл. — Но при столкновении — если в тебя врежется американская тачка — тебя просто снесет. Может, ты даже перевернешься.

Затем он поведал мне статистику смертельных исходов в одиночных автокатастрофах. Относительно маленьких импортных машин она представляла собой весьма мрачную картину. Мои шансы были просто ничтожны по сравнению с, скажем, «мустангом». Билл увлеченно рассказывал о новом «олдсмобиле» с передним приводом, который он обрисовал как крупное конструкторское достижение в плане тяги и управления. Была очевидной его убежденность в том, что мне необходим автомобиль побольше — он беспокоился о моей безопасности. Я нашла это трогательным, да и, кроме того, он знал, о чем говорил. Я потеряла двух друзей в одиночных катастрофах в фольксвагеновских «жуках», задние колеса которых стоят с развалом, из-за чего машина может перевернуться. Билл объяснил, что эта конструкция удачно модифицируется начиная с 1965 года, с тех пор «Фольксваген» используют неподвижную ось, а не качаюшуюся, что ограничивает схождение колес.

Надеюсь, я правильно передала термины. Информацией об автомобилях я целиком обязана Биллу. Кирстен слушала с безразличием, епископ Арчер выказывал по крайней мере деланный интерес, хотя у меня и сложилось впечатление, что это была лишь поза. То, что он интересовался и даже кое-что понимал, мне казалось просто невозможным: для епископа вещи, подобные схождению колес, были тем же, что и метафизические вопросы для остальных — лишь догадками, да к тому же и несерьезными.

Когда Билл отправился на кухню за банкой «Куэрс», губы Кирстен изрекли какое-то слово, обращенное ко мне.

— Что? — переспросила я, приложив руку к уху.

— Одержимость, — кивнула она важно и с отвращением.

Вернувшись с пивом, Билл продолжил начатую тему:

— Твоя жизнь зависит от подвески твоей машины. Поперечная торсионная подвеска обеспечивает…

— Если я еще хоть что-нибудь услышу о машинах, — прервала его Кирстен, — то начну визжать.

— Прости, — ответил Билл.

— Билл, — подключился епископ, — если бы мне пришлось покупать новую машину, то какую мне следовало бы взять?

— А сколько денег…

— Деньги есть, — уверил епископ.

— БМВ. Или «мерседес-бенц». Одно из преимуществ «мерседеса» — его невозможно угнать. — Он рассказал о поразительно сложных замках на «мерседес-бенц». — Их трудно открывать даже приставам. — Закончил он. — За то время, что вору необходимо для проникновения в «мерседес-бенц», он может обнести шесть «кадиллаков» и три «порше». Поэтому они предпочитают не связываться с ними, так что можно оставлять магнитофон в автомобиле. С любой же другой тачкой его приходится таскать с собой. — Затем он рассказал нам, что именно Карл Бенц разработал и построил первый практичный автомобиль, приводимый в движение двигателем внутреннего сгорания. В 1928 году Бенц слил свою компанию с «Даймлер-Моторен-Гезелльшафт», образовав «Даймлер-Бенц», которая и начала выпускать автомобили «мерседес-бенц». Имя Мерседес было дано в честь какой-то маленькой девочки, которую Карл Бенц знал, но Билл не помнил, была ли она его дочерью, внучкой или кем еще.

— Так, значит, Мерседес было не именем конструктора машины, — сказал Тим, — а именем ребенка. А теперь это детское имя ассоциируется с одним из лучших автомобилей в мире.

— Именно так, — подтвердил Билл. Он рассказал нам еще одну историю, которая известна лишь немногим. Доктор Порше, разрабатывавший как «фольксвагены», так и, естественно, «порше», не придумывал двигателя с воздушным охлаждением. Он натолкнулся на него в Чехословакии, в какой-то фирме, когда немцы вошли в страну в 1938-м. Билл не помнил названия чешского автомобиля, но это была мощная и очень быстрая машина с восьмицилиндровым двигателем, а не с четырехцилиндровым, которая переворачивалась так легко, что немецким офицерам в конечном счете запретили ездить на них. Доктор Порше модифицировал высокоэффективную восьмицилиндровую конструкцию по личному приказу Гитлера. Гитлер добивался, чтобы разработали двигатель с воздушным охлаждением, потому что надеялся пустить «фольксвагены» по автострадам Советского Союза, когда Германия захватит его, а из-за погоды, холода…

— Думаю, тебе следует купить «ягуар», — снова прервала его Кирстен, обращаясь к Тиму.

— О нет — запротестовал Билл, — «ягуар» — одна из самых неустойчивых и ненадежных машин в мире. Он слишком уж сложный, его приходится держать в мастерской почти все время. Впрочем, его бесподобный двигатель с двумя верхними распределительными валами, быть может, наилучший высокоэффективный двигатель из когда-либо созданных, за исключением шестнадцатицилиндрового двигателя туристических автомобилей тридцатых годов.

— Шестнадцатицилиндрового? — изумилась я.

— Они были слишком лощеными, — ответил Билл. — Между дешевыми автомобилями тридцатых и дорогими туристическими был огромный разрыв, такого сейчас нет… Сейчас марки варьируются от, скажем, твоей «хонды-цивик» — основного транспортного средства — до «роллсов». Цена и качество возрастают небольшими шагами, что хорошо. Это мера изменений в обществе между тогда и теперь. — Он начал рассказывать о паровых автомобилях, и почему этот замысел не удался, но тут Кирстен встала и со злостью посмотрела на него.

— Думаю, я пойду спать, — заявила она.

— Когда я завтра выступаю в «Лайонс клаб»?[62] — спросил ее Тим.

— О боже, у меня эта речь незакончена.

— Я могу выступить экспромтом.

— Она на пленке. Мне надо всего лишь переписать ее.

— Ты можешь сделать это утром.

Она молча таращилась на него.

— Как я сказал, я могу выступить экспромтом.

— Он может выступить экспромтом, — обратилась Кирстен ко мне и Биллу. Она продолжала пристально смотреть на епископа, который даже неловко заерзал. — О господи!

— Да что такое? — не выдержал Тим.

— Ничего, — она направилась в спальню. — Я перепишу ее. Это не было бы хорошей идеей, если бы ты… Не знаю, почему нам вечно приходится заниматься этим. Обещай мне, что не разразишься одной из своих тирад о зороастрийцах.

Тихо, но твердо Тим ответил:

— Если я должен отследить источники мысли Отцов Церкви…

— Не думаю, что «Лайонс» хотят услышать о святых в пустынях и монашеской жизни второго века.

— Тогда это именно то, о чем мне следует говорить, — заявил Тим. Он обратился ко мне и Биллу. — Некоего монаха отправили в город, чтобы он отнес лекарство заболевшему праведнику… Имена здесь не так уж и важны. Важно то, что заболевший праведник был великим, одним из самых любимых и почитаемых на севере Африки. Когда же монах добрался до города, пройдя долгий путь через пустыню, он…

— Спокойной ночи, — не выдержала Кирстен и удалилась в спальню.

— Спокойной ночи, — ответили мы.

Помолчав, Тим продолжил рассказ, негромко обращаясь ко мне и Биллу:

— Когда монах вошел в город, он не знал, куда идти. Блуждая во тьме — а была ночь, — он натолкнулся на нищего в сточной канаве, совершенно больного. Монах, поразмыслив над духовной стороной дела, помог нищему, дав ему лекарство — и вскоре у того появились признаки выздоровления. Но теперь у монаха ничего не было для заболевшего великого праведника. Поэтому он вернулся в монастырь, из которого пришел, ужасно боясь, что же ему скажет настоятель. Когда он рассказал ему, что сделал, настоятель успокоил его: «Ты поступил правильно». — Тим умолк. Какое-то время мы все сидели молча.

— Это так? — спросил Билл.

— В христианстве не делается различий между простыми и великими, бедными и небедными. Монах, отдав лекарство первому же встреченному больному, вместо того чтобы сохранить его для великого и прославленного праведника, заглянул в самое сердце своего Спасителя. Во времена Иисуса для простолюдинов существовал презрительный термин… они отвергались как «ам-ха-арец» — еврейское выражение, означающее просто «народ земли» и подразумевающее, что они не имеют никакой значимости. И именно к этим людям, «ам-ха-арец», и говорил Иисус, именно с ними он общался, ел и спал, то есть спал в их домах, хотя порой он ночевал и в домах богатых, ибо даже богатые не отвергаются. — Мне показалось, что Тим был чем-то подавлен.

— «Поп», — сказал с улыбкой Билл. — Так тебя называет Кирстен за глаза.

Тим ничего на это не ответил. Мы слышали, как Кирстен передвигалась в другой комнате. Что-то упало, и она выругалась.

— Что заставляет тебя верить, что Бог существует? — спросил Билл Тима.

Какое-то время Тим ничего не отвечал. Он казался крайне утомленным, но я чувствовала, что он пытается собраться для ответа. Он устало потер глаза.

— Есть онтологическое доказательство… — прошептал Тим. — Онтологический довод святого Ансельма, что если Бытие можно представить… — Он замолк, поднял голову и моргнул.

— Я могу напечатать твою речь, — сказала я ему. — Это было моей работой в адвокатской конторе, у меня неплохо получается. — Я встала. — Я скажу Кирстен.

— Да не стоит, — запротестовал Тим.

— Разве не будет лучше, если ты будешь говорить по напечатанной расшифровке?

— Я хочу рассказать им о… — Он снова умолк. — Знаешь, Эйнджел, я действительно люблю ее. Она столько для меня сделала. А если бы ее не было со мной после смерти Джеффа… Я не знаю, что бы я делал. Думаю, ты понимаешь. — Он обратился к Биллу. — Я очень люблю твою маму. Она самый близкий мне человек в мире.

— Есть ли какое-нибудь доказательство существования Бога? — повторил Билл.

Помолчав немного, Тим начал:

— Приводится несколько доводов. Возможно, наилучший происходит из биологии, выдвинутый, например, Пьером де Шарденом. Эволюция — наличие эволюции — представляется указывающей на замысел. Есть также аргумент Моррисона, что наша планета демонстрирует поразительную предрасположенность к сложным формам жизни. Вероятность того, что это является результатом случайности, весьма мала. — Он покачал головой. — Я плохо себя чувствую. Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз. Впрочем, в двух словах я сказал бы, что самый сильный довод — это теологический довод, довод о замысле в природе, о назначении природы.

— Билл, — сказала я, — епископ устал.

Дверь в спальню открылась, и Кирстен, уже в халате и тапочках, произнесла:

— Епископ устал. Епископ всегда уставший. Епископ слишком устал, чтобы ответить на вопрос «Есть ли какое-нибудь доказательство существования Бога?» Нет, доказательства не существует. Где «Алка-Зельцер»?

— Я взял последний пакетик, — тихо сознался Тим.

— У меня есть в сумочке, — успокоила я.

Кирстен закрыла дверь. С грохотом.

— Доказательства есть, — заявил Тим.

— Но Бог ни с кем не разговаривает, — возразил Билл.

— Нет, — согласился Тим. Затем он собрался — я увидела, что он выпрямился. — Однако в Ветхом Завете есть множество примеров того, как Иегова обращается к своему народу через пророков. Но этот источник откровения в конечном счете иссяк. Бог больше не разговаривает с человеком. Это называется «затянувшимся молчанием». Оно длится две тысячи лет.

— Я понимаю, что Бог разговаривал с людьми в Библии, в старину, но почему он не разговаривает с ними теперь? Почему он перестал?

— Я не знаю, — только и ответил Тим. На этом он и остановился.

Я подумала: ты не должен останавливаться сейчас. Не тот случай, чтобы умолкать.

— Пожалуйста, продолжай, — сказала я вслух.

— Который час? — Тим оглядел гостиную. — У меня нет часов.

— А что это за чушь с возвращением Джеффа с того света? — не унимался Билл.

О боже, сказала я про себя и закрыла глаза.

— Я вправду хочу, чтобы ты мне объяснил, — обратился Билл к Тиму. — Ведь это невозможно. Это не просто маловероятно — это невозможно. — Он ждал. — Мне говорила об этом Кирстен. Это самая большая глупость, которую я когда-либо слышал.

— Джефф общается с нами обоими, — ответил Тим. — Посредническими явлениями. Множество раз и множеством способов. — Он вдруг покраснел. Он выпрямился, и авторитет, таившийся глубоко в нем, вышел на поверхность: прямо на глазах из уставшего пожилого человека, обремененного личными проблемами, он превратился в саму силу — силу убеждения, направленную на слова, воплотившуюся в словах. — Это Сам Бог воздействует на нас и через нас должен принесть светлый день. Теперь мой сын с нами, он с нами в этой комнате. Он не покидал нас. То, что умерло, было лишь материальным телом. Гибнет любая материальная вещь. Гибнут целые планеты. Погибнет сама физическая вселенная. Будешь ли ты настаивать на том, что ничего не существует? Потому что именно к этому приведет тебя твоя логика. Вот так вот сразу невозможно доказать, что внешний мир существует. Это обнаружил Декарт, и это основа современной философии. Все, что ты можешь знать наверняка — это что существует твой собственный разум, твое собственное сознание. Ты можешь сказать: «Я есть» — и это все. И именно это Иегова и велит Моисею сказать, когда народ спросит, с кем он говорил. «Я есмь» — говорит Иегова. «Ихиех» на древнееврейском. Ты тоже можешь сказать это — и это все, что ты можешь сказать, больше ничего. То, что ты видишь, — не мир, но представление, сформированное в твоем разуме, твоим разумом. Все, что ты испытываешь, ты знаешь через веру. Также ты можешь спать. Не думал об этом? Платон рассказывает, что некий мудрый старец, возможно, орфик,[63] сказал ему: «Сейчас мы мертвы и в заточении». Платон не отнесся к этому утверждению как к абсурдному. Он говорит нам, что оно имеет важное значение, в нем есть над чем поразмыслить. «Сейчас мы мертвы». Может у нас и вовсе нет мира. У меня достаточно свидетельств — у твоей матери и у меня, — что Джефф вернулся к нам, равно как и на тот счет, что мир как таковой существует. Мы ведь не предполагаем, что он вернулся. Мы испытываем его возвращение. Мы жили и живем благодаря этому. Так что это не наше убеждение. Это реально.

— Это реально для тебя, — ответил Билл.

— Может ли реальность дать больше?

— Ну, я имею в виду, что не верю в это.

— Проблема коренится не в нашем опыте в этом деле. Она коренится в твоей системе верований. В ее рамках подобное невозможно. Но кто может сказать, правдиво сказать, что вообще возможно? Нет у нас знаний о том, что возможно, а что невозможно. Не мы устанавливаем границы — Бог устанавливает границы. — Тим указал на Билла, его палец не дрожал. — To, во что верят и то, что знают, в конечном счете зависит от Бога: нельзя возжелать собственного согласия или отказа, это дар Божий, случай нашей зависимости. Бог дарует нам мир и вынуждает нас соглашаться на этот мир. Он делает его реальным для нас: это одна из его возможностей. Веришь ли ты, что Иисус был Сыном Божьим, был Самим Господом? Ты и в это не веришь. Так как же я могу доказать тебе, что Джефф вернулся к нам из другого мира? Я даже не могу до казать, что Сын Человеческий две тысячи лет назад ходил ради нас по нашей Земле, жил ради нас и умер ради нас, за наши грехи, и на третий день воскрес во славе. Разве я не прав? Разве ты не отрицаешь и этого? Во что же ты тогда веришь? В какие-то объекты, в которые садишься и разъезжаешь по кварталу. Может, не существует ни объектов, ни квартала. Кто-то указал Декарту, что какой-нибудь злобный демон может заставить нас согласиться на мир, который уже не здесь, может внушить нам, что подделка и есть явное представление мира. Если подобное случится, то мы даже не узнаем об этом. Мы должны верить, мы должны верить Богу. Я верю Богу, что он не обманет меня. Я считаю Господа честным, правдивым и неспособным на обман. Для тебя же этот вопрос даже не существует, ибо ты никогда не допустишь, что Он вообще существует. Ты просишь доказательств. Если бы я сказал тебе в этот момент, что слышал глас Божий, обращавшийся ко мне, — ты бы поверил в это? Конечно же, нет. Мы называем людей, говорящих с Богом, набожными, и мы называем тех, с кем говорит Бог, сумасшедшими. Это эпоха, где недостаточно веры. Не Бог мертв, это наша вера мертва.

— Но… — Билл развел руками, — в этом нет смысла. Зачем ему возвращаться?

— Сначала скажи мне, зачем Джефф жил. Тогда, возможно, я смогу ответить, тебе, почему он вернулся. Зачем ты живешь? Для какой цели был создан? Ты ведь не знаешь, кто тебя создал — при условии, что кто-то создал, — и не знаешь зачем — при условии, что цель существует. Возможно, тебя никто не создавал, и, возможно, для твоей жизни нет никакой цели. Нет ни мира, ни цели, ни Творца, и Джефф не вернулся к нам. Это твоя логика? Так ты влачишь свою жизнь? Что, для тебя Бытие, как его трактует Хайдеггер, вот это и есть? Это убогая разновидность неподлинного Бытия. Она поражает меня своей слабостью, пустотой и, в конечном счете, тщетностью. Должно же быть что-то, во что ты можешь поверить, Билл. Ты веришь в себя? Допускаешь ли ты, что ты, Билл Лундборг, существуешь? Допускаешь, чудесно. Вполне неплохо. Начало положено. Исследуй свое тело. У тебя есть органы чувств? Глаза, уши, органы вкуса, осязания и запаха? Тогда, возможно, эта система восприятия была сконструирована для принятия информации. Если так, то вполне разумно предположить, что информация существует. Если информация существует то, возможно, она к чему-то относится. Возможно, существует некий мир — не безусловно, а возможно, — и ты связан с этим миром посредством органов чувств. Создаешь ли ты пищу для самого себя? Выходишь ли ты из себя, из собственного тела, для производства пищи, необходимой тебе для жизни? Конечно, нет. Отсюда логично предположить, что ты зависим от этого внешнего мира, о существовании которого ты владеешь лишь вероятным знанием, но необходимым знанием. Мир для нас — лишь условная истина, не неизбежная. Из чего состоит этот мир? Что за его пределами? Обманывают ли тебя твои чувства? Если они лгут, то зачем тогда они были вызваны к существованию? Это ты создал собственные органы чувств? Нет, не ты, но кто-то или что-то. Кто этот кто-то, который не ты? Очевидно, ты не одинок, ты не единственная существующая реальность. Очевидно, есть и другие, и один или несколько из них спроектировали и создали тебя и твое тело точно так же, как и Карл Бенц спроектировал и построил первый легковой автомобиль. Откуда мне знать, что Карл Бенц существовал? Потому что ты мне сказал? Я сказал тебе о возвращении своего сына Джеффа…

— Кирстен сказала мне, — исправил его Билл.

— Кирстен обычно лжет тебе?

— Нет.

— Какая ей и мне выгода говорить, что Джефф вернулся к нам из другого мира? Очень многие нам не поверят. Да ты сам нам не веришь. Мы говорим это потому, что верим, что это правда. И у нас есть основания верить, что это правда. Мы оба видели кое-что, были свидетелями случаев. Я не вижу в этой комнате Карла Бенца, но верю, что когда-то он существовал. Я верю, что «мерседес-бенц» назван в честь маленькой девочки и мужчины. Я — адвокат, человек, знакомый с критериями, по которым рассматриваются факты. У нас, у Кирстен и меня, есть свидетельства о Джеффе — явления.

— Да, но эти ваши явления, все вместе — они ведь ничего не доказывают. Вы лишь предполагаете, что их вызвал Джефф, вызвал все эти вещи. Вы не знаете.

— Позволь мне привести пример. Ты заглядываешь под свою машину и обнаруживаешь там лужу воды. Дальше, ты не знаешь, что вода вытекла из мотора, тебе приходится предполагать это. У тебя есть свидетельство. Как адвокат я понимаю, что составляет свидетельство. Ты же как автомеханик…

— Машина припаркована на твоем личном месте? — прервал его Билл. — Или на общественной парковке, как у супермаркета?

Захваченный врасплох, Тим помолчал, затем сказал:

— Я не понимаю.

— Если это твой гараж или парковочное место, — пустился в объяснения Билл, — где ставишь машину только ты, тогда, возможно, натекло из твоей машины. В любом случае вода не может быть из мотора, она из радиатора, или из водяного насоса, или из какого-нибудь шланга.

— Но это нечто, что ты предполагаешь, — ответил Тим. — Основанное на свидетельстве.

— Это может быть и жидкость из гидроусилителя руля. Она выглядит как вода. Хотя и немного розоватая. Еще жидкость вроде этой используется в трансмиссии, если у тебя автоматическая трансмиссия. У тебя рулевое управление с усилителем?

— Гдe?

— В твоей машине.

— Я не знаю. Я говорю о гипотетическом автомобиле.

— Или это может быть машинное масло — в этом случае жидкость розовой не будет. Тебе надо определить, вода это или масло, из усилителя руля она или из трансмиссии. Возможно несколько вариантов. Если ты находишься в общественном месте и видишь под своей машиной лужу, то, вероятно, это ничего не значит, потому что там, где ты припарковался, машины ставят множество людей. Лужа могла появиться еще до тебя. Самое лучшее, что можно сделать…

— Но ты можешь лишь предполагать, — настаивал Тим, — ты не можешь знать, что она вытекла из твоей машины.

— Ты не можешь узнать это сразу же, но можешь выяснить. Ладно, давай допустим, что это твой гараж, где ставишь машину только ты. Первое, что нужно определить, что это за жидкость. Так что залезаешь под машину — или сначала отгоняешь ее из гаража — и окунаешь палец в эту жидкость. Она розовая? Или коричневая? Это масло или вода? Допустим, что вода. Ну, тогда может быть все в порядке, может она вылилась из системы отвода радиатора. Когда глушишь двигатель, вода иногда может нагреться еще больше, и тогда она вырывается через выпускную трубу.

— Даже если ты можешь определить, что это вода, — упрямо продолжал Тим, — ты не можешь быть уверен, что она из твоего автомобиля.

— Откуда же еще ей появиться?

— Это неизвестный фактор. Ты действуешь исходя из косвенного свидетельства — ты не видел, что вода вылилась из твоей машины.

— Ладно, запусти двигатель и понаблюдай. Посмотри, не течет ли с него.

— И сколько это займет времени?

— Да ты должен знать. Тебе следует проверять уровень в гидроусилителе руля, проверять уровень в трансмиссии, в радиаторе и уровень моторного масла. Ты должен регулярно проверять все это. Пока ты там стоишь, можешь проверить. Кое-что, например, уровень жидкости в трансмиссии, нужно проверять только при запущенном двигателе. Между тем ты можешь проверить и давление в шинах. Какое давление ты поддерживаешь?

— Гдe?

— В шинах, — улыбнулся Билл. — Их пять. Одна в багажнике, запаска. Ты, наверное, забываешь ее проверять, когда проверяешь другие. Ты не будешь знать, что в твоей запаске нет воздуха, пока однажды не проколешь шину — и тогда-то ты и выяснишь, есть ли в ней воздух. У тебя домкрат на раму или на ось? Что за машину ты водишь?

— Кажется, «бьюик».

— «Крайслер», — поправила я тихо.

— Ах, — только и сказал Тим.

Когда Билл уехал к себе в Ист-Бей, Тим и я уселись в гостиной квартиры в Злачном квартале, и Тим завязал прямой и откровенный разговор.

— У Кирстен и меня, — начал он, — возникли некоторые разногласия. — Он сидел рядом со мной на диване и говорил тихо, чтобы Кирстен в спальне ничего не слышала.

— Сколько она принимает депрессантов? — спросила я.

— Ты имеешь в виду барбитураты?

— Да, я имею в виду барбитураты.

— Я вправду не знаю. У нее есть врач, который дает ей все, что она хочет… Она глотает сотню за раз. «Секонал». Еще у нее есть «Амитал». По-моему, «Амитал» она достает у другого доктора.

— Тебе надо бы выяснить, сколько она принимает.

— Почему Билл не хочет признать, что Джефф вернулся к нам?

— Бог его знает.

— Цель моей книги — дать утешение всем убитым горем, потерявшим своих любимых. Что может быть утешительнее, нежели осознание того, что за травмой смерти существует жизнь, так же как существует жизнь за травмой рождения? Иисус уверил нас, что нас ожидает жизнь после смерти. На этом зиждется обещание спасения. «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет оживет; И всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек». И затем Иисус говорит Марии: «Веришь ли сему?» На что она отвечает: «Так, Господи! Я верую, что Ты Христос Сын Божий, грядущий в мир». Затем Иисус говорит: «Ибо Я говорил не от Себя, но пославший Меня Отец, Он дал Мне заповедь, что сказать и что говорить; И Я знаю, что заповедь Его есть жизнь вечная».[64] Я возьму Библию. — Тим потянулся за книгой, лежащей на краю стола. — Первое послание к Коринфянам, глава пятнадцатая, стих двенадцатый. «Если же о Христе проповедуется, что Он воскрес из мертвых, то как некоторые из вас говорят, что нет воскресения мертвых? Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; А если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша. Притом мы оказались бы и лжесвидетелями о Боге, потому что свидетельствовали бы о Боге, что Он воскресил Христа, Которого Он не воскрешал, если, то есть, мертвые не воскресают; Ибо, если мертвые не воскресают то и Христос не воскрес; А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще во грехах ваших; Поэтому и умершие во Христе погибли. И если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков. Но Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших». — Тим закрыл Библию. — Сказано ясно и отчетливо. Никаких сомнений быть не может.

— Наверное, — ответила я.

— В уэде саддукеев обнаружилось столько свидетельств! Столько, что они проливают свет на все kerygma раннего христианства. Теперь мы знаем столь много. Павел ни в коем случае не говорил образно. Человек воскресает из мертвых в буквальном смысле. У них была методика. Это была целая наука. Сегодня мы назвали бы ее медициной. У них был энохи, там, в уэде.

— Гриб.

Он пристально посмотрел на меня:

— Да, энохи — гриб.

— Хлеб и отвар.

— Да.

— Но теперь его нет.

— У нас есть причастие.

— Но и ты, и я знаем, что в нем, в причастии, нет того содержания. Это как карго-культ,[65] когда туземцы строят имитации самолетов.

— Не совсем.

— И на сколько они отличаются?

— Святой Дух… — Он оборвал себя.

— Именно это я и имею в виду.

— Я убежден, что за возвращение Джеффа мы обязаны Святому Духу.

— Тогда ты считаешь, что Святой Дух действительно до сих пор существует, что он всегда существовал и что он есть Бог, одна из форм Бога.

— Да, теперь считаю, — ответил Тим. — Теперь, когда я узрел свидетельства. Я не верил, пока не увидел свидетельств — часы, останавливавшиеся на времени смерти Джеффа, опаленные волосы Кирстен, разбитые зеркала, булавки под ее ногтями. Ты тогда видела ее разбросанную одежду. Ты вошла и сама увидела. Это сделали не мы. И никто из живых не делал этого. Мы не фабриковали свидетельств. Ты считаешь, что мы могли бы пойти на это, на мошенничество?

— Нет.

— А в тот день, когда с полки повыскакивали книги и упали на пол — здесь ведь никого не было. Ты видела это своими глазами.

— Как ты думаешь, энохи все еще существует? — спросила я.

— Не знаю. В Восьмой книге «Естественной истории» Плиния Старшего упоминается гриб vita verna. Он жил в первом, веке… Почти как раз в то время. И при этом он отнюдь не ссылается на Теофраста. Он сам видел этот гриб, будучи непосредственно знаком с римскими садами. Это может быть энохи. Но это только предположение. Жаль, что мы не знаем наверняка. — А затем он по своему обыкновению сменил тему. Ум Тима Арчера никогда долго не задерживался на одном вопросе. — Ведь у Билла шизофрения, так?

— Да.

— Но он может зарабатывать на жизнь.

— Когда не в больнице или когда не уходит в себя перед больницей.

— Сейчас, кажется, его состояние вполне неплохое. Но я заметил неспособность теоретизировать.

— У него сложности с абстрагированием.

— Хотелось бы знать, где и как он кончит. Прогноз… неутешителен, говорит Кирстен.

— Просто ноль. Прогноз излечения — ноль. Но он достаточно сообразителен, чтобы держаться подальше от наркотиков.

— У него нет преимущества образования.

— Сомневаюсь, что образование такое уж преимущество. Все, что я делаю, — работаю в магазине грампластинок. И меня взяли туда отнюдь не из-за того, что я чему-то научилась на кафедре английского языка Калифорнийского университета.

— Я хотел спросить тебя, какую запись «Фиделио» Бетховена нам лучше приобрести.

— Где дирижирует Клемперер. Изданную «Эйнджел Рекордз». С Кристой Людвиг в партии Леоноры.

— Обожаю ее арию.

— «О лютый зверь»? Да, она поет очень хорошо. Но ничто не сравнится с записью Фриды Лейдер, сделанной много лет назад. Это коллекционный экземпляр… Возможно, запись переиздали на пластинке, но я никогда ее не видела. Я как-то услышала ее на КПФА, уже очень давно. Никогда не забуду.

— Бетховен был величайшим гением, величайшим творческим художником, которого когда-либо видел свет. Он преобразил представление человека о самом себе.

— Да, — согласилась я. — Заключенные в «Фиделио», когда их выпускают на свободу… Это один из самых красивых пассажей во всей музыке.

— Он выходит за рамки красоты. Здесь затрагивается представление о природе самой свободы. Как же такое возможно, что совершенно абстрактная музыка вроде его поздних квартетов может без всяких слов воздействовать в людях на их знание о самих себе, на их онтологическую природу? Шопенгауэр считал, что искусство, и особенно музыка, обладало… обладает силой вызывать желание, беспричинное, навязчивое желание обернуться на себя и в себя и отказаться от всех устремлений. Он рассматривал это как религиозный опыт, хотя и временный. Каким-то образом искусство, каким-то образом музыка обладают силой преображать человека из иррационального существа в некое рациональное, более не идущее на поводу у биологических импульсов — импульсов, которые уже по определению не могут быть удовлетворительными. Помню, как я впервые услышал финал Тринадцатого струнного квартета Бетховена — не «Grosse Fuge», а аллегро, которое он позже поставил вместо «Grosse Fuge». Такая небольшая необычная вещь, это аллегро… такая живая и светлая, такая солнечная.

— Я читала, что это было последнее, что он написал. Это небольшое аллегро было бы первым произведением четвертого периода Бетховена, не умри он. Эта работа в самом деле не соотносится с его третьим периодом.

— Откуда Бетховен получил представление, совершенно новое и оригинальное представление о человеческой свободе, что выражает его музыка? — задался вопросом Тим. — Он был начитанным?

— Он жил во времена Гёте и Шиллера. Aufklarung, немецкая эпоха Просвещения.

— Всегда Шиллер. Дело всегда сводится к нему. А от Шиллера к восстанию голландцев против испанцев, Нидерландской революции, которая обнаруживается в «Фаусте» Гёте, во Второй части, когда Фауст наконец-то находит то, что его радует, и просит мгновение остановиться. Видя, как голландцы отбивают землю у Северного моря. Однажды я перевел этот отрывок сам — мне не нравились имеющиеся английские переводы. Не помню, что я сделал с ним… Это было много лет назад. Ты знакома с переводом Байярда Тейлора? — Он встал, подошел к полке, нашел книгу и направился назад, открывая ее на ходу:

Болото тянется вдоль гор,
Губя работы наши вчуже.
Но чтоб очистить весь простор,
Я воду отведу из лужи.
Мильоны я стяну сюда
На девственную землю нашу.
Я жизнь их не обезопашу,
Но благодарностью труда
И вольной волею украшу.
Стада и люди, нивы, села
Раскинутся на целине,
К которой дедов труд тяжелый
Подвел высокий вал извне.
Внутри по-райски заживется.
Пусть точит вал морской прилив,
Народ, умеющий бороться,
Всегда заделает прорыв.
Вот мысль, которой весь я предан,
Итог всего, что ум скопил.
Лишь тот, кем бой за жизнь изведан…

— «Жизнь и свободу заслужил», — закончила я.

— Да. — Тим отложил «Фауста». — Жаль, что я потерял свой перевод. — Он снова открыл книгу. — Не возражаешь, если я прочту остальное?

— Да, почитай, пожалуйста.

Так именно, вседневно, ежегодно,
Трудясь, борясь, опасностью шутя,
Пускай живут муж, старец и дитя.
Народ свободный на земле свободной
Увидеть я б хотел в такие дни.
Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновение!
О как прекрасно ты, повремени!

— Здесь Бог выигрывает пари, заключенное на небе, — вставила я.

— Да, — кивнул Тим.

Воплощены следы моих борений,
И не сотрутся никогда они».
И это торжество предвосхищая,
Я высший миг сейчас переживаю.[66]

— Это очень красивый и ясный перевод, — сказала я.

— Гёте написал вторую часть всего лишь за год до своей смерти. Из этого отрывка я помню только одно немецкое слово: «verdienen». «Заслуживать». «Свободу заслужил». Полагаю, «свобода» — «Freiheit». Тогда получается «Verdient seine Freiheit…» — Он остановился. — Вот все, что я могу вспомнить: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!»[67] Кульминационный пункт немецкого Просвещения. С которого они так трагически пали. От Гёте, Шиллера, Бетховена — к Третьему рейху и Гитлеру. Кажется даже невозможным.

— И все-таки прообраз у этого падения был — Валленштейн, — заметила я.

— Который отбирал генералов по астрологическим прогнозам. Как же мог разумный, образованный человек — великий человек, и вправду один из могущественнейших людей своего времени, — как он мог поверить во все это? — спросил епископ Арчер. — Для меня это загадка. Загадка, которая, возможно, никогда не будет разрешена.

Я видела, что он крайне устал, и поэтому взяла пальто и сумочку, пожелала спокойной ночи и ушла.

На моей машине красовался талон. Вот дерьмо, сказала я самой себе, вытаскивая его из-под стеклоочистителя и засовывая в карман. Пока мы читаем Гёте, «Прекрасная Рита-счетница»[68] подсовывает мне талон. Что за странный мир, подумала я. Или, скорее, странные миры — множественные. И они не сходятся.

Примечания:

6

Имеются в виду слова Авраама Линкольна из речи 19 ноября 1863 г. в Геттисберге, близ которого 1–3 июля 1863 г. состоялось одно из крупнейших сражений Гражданской войны: «Мир обратит мало внимания и быстро забудет, о чем мы здесь говорим, но он никогда не забудет, что они здесь сделали».

62

«Лайонс клаб интернэшнл» — общественная органи-

зация бизнесменов, основана в 1917 г.

63

Эзотерическое мистическое учение в древней Греции и Фракии, связанное с именем мифического поэта и певца

Орфея, возникло около VI века до н. э.

64

От Иоанна 11;25–27, 12:49–50.

65

Карго-культ (от англ «cargo cult» — поклонение гру-

зу), или религия самолетопоклонников — термин, которым

называют группу религиозных движений в Меланезии,

по верованиям которых западные товары созданы духами

предков и предназначены для меланезийского народа.

66

И. В. Гёте «Фауст» Часть вторая, акт пятый. Перев. Б. Пастернака.

67

Перевод Н. Холодковского.

68

Эйнджел имеет в виду песню «Битлз» «Прекрасная

Рита» с альбома «Оркестр клуба одиноких сердец сержанта

Пеппера (1966).