История книги

Перевод – О. Колесников

Так как вся пресса указывает на русское царство террора, как до, так и после смерти царя – и вполне вероятно первое, – общее описание устройства русского общества поможет нам лучше понять происшедшие события.

То, что нынче известно как русская аристократия, состоит из трех различных частей. Ими могут быть широко представленные первоначальные славяне, примитивные татары и смешанные русифицированные иммигранты из других стран и подданные завоеванных государств, например – провинции Балтики. Цвет haute noblesse,[240] те, чья переходящая по наследству родословная располагается без всяких сомнений в самом первом ряду – это Рюриковичи, или потомки великого князя Рюрика и предшествующие правящие семьи отделенных друг от друга княжества Новгорода, Пскова и т. д., которые вместе сплотились в империю московитов. Таковы князья Барятинские, Долгорукие, Шуйские (ныне, как мы считаем, исчезнувшие), Щербатовы, Урусовы, Вяземские и т. д. Москва была центром сосредоточения основной части этого княжеского класса до царствования Екатерины Великой; и хотя, в большинстве случаях, они разорилась, все же остались такими же гордыми и надменными, как французские аристократические семьи голубой крови квартала Сен-Жермен. Имена некоторых самых высочайших из них практически не известны за пределами границ империи, ибо, неудовлетворенные реформами Петра и Екатерины и неспособные так изящно выделяться при дворе, как те, которых к вящему удовольствию прозвали парвеню, они гордо довольствовались тем, что никогда не служили ни на одной должности, где требовалась субординация, и не вступали в контакт с Западной Европой и ее политиками. Живя лишь своими воспоминаниями, они составляют отдельный и обитают на своего рода высшем общественном плоскогорье, откуда наблюдают за самыми обычными смертными. Многие из древних фамилий вымерли, а многие из тех, кто остался, пребывают в благородной нищете.

Рюрик, как хорошо известно, был по рождению не славянином, а варяго-русом, хотя его национальность, как и национальность его народа, пришедшего вместе с ним в Россию, и по сей день находится под большим вопросом и стала причиной многолетнего диспута между двумя выдающимися санктпетербургскими профессорами, Костомаровым и Погодиным (ныне покойным). Когда славяне упрашивали Рюрика прийти и править их страной, к нему обратились делегаты с такими ужасными словами: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет: идите княжить и владеть нами», – словами, которые их потомки могут повторить и в наше время. Приняв приглашение, в 861 году от Р. Х. Рюрик со своими двумя братьями прибыл в Новгород и основал русскую нацию. Таким образом, «Рюриковичи» – потомки этого князя, его двух братьев и сына Игоря, род, содержащий долгую преемственность князей и глав княжеств. Царствующий дом Рюрика стал угасать со смертью Федора, сына Ивана Грозного. После «Смутного времени» к власти пришли Романовы, из мелкого дворянского рода. Но это случилось лишь в 1613 году, и не без резона князь П. Долгорукий, современный историк Екатерины II (его книга запрещена в России), страдая от чувства личной обиды, насмехался над нынешним императором с таким замечанием:

«Александр II не должен забывать, что меньше чем за два века до его воцарения Романовы поддерживали стремя князьям Долгоруким».

Но, несмотря на это, после того как Михаил Романов стал царем, Мария, княгиня Долгорукая, вышла за него замуж.

Татарские княжеские фамилии – это потомки татарских ханов и магнатов «Золотой Орды» из Казани, которые очень долго держали Россию в подчинении, но которых в 1523–1530 гг. покорил Иван III, отец Ивана Грозного. Из семей этой крови можно упомянуть сохранившийся род князя Дундукова, глава которого был не так давно генерал-губернатором Киева, а недавно служил в Болгарии на схожей должности. На эти роды отчасти презрительно взирают «Рюриковичи», а также литовские и польские княжеские фамилии, которые ненавидят русских потомков Рюрика, как те – своих римско-католических противников. А также есть третья группа, древние ливонские и эстонские бароны и графы, курлядское дворянство и freiherrs,[241] хвалящиеся своим происхождением от первых крестоносцев и презирающие славянскую аристократию; и еще, некоторые правители приглашали в страну различные иностранные фамилии, так что к российскому роду прививался западный элемент. Имена последних иммигрантов в некоторых случаях русифицировались так, что опознать их трудно; как, например, английские Гамильтоны, которые теперь стали Хомутовыми!

Мы не располагаем данными, по которым смогли бы указать численность каждого из вышеупомянутых классов; но перепись, проведенная в 1842 году, показала в итоге, что наследственных дворян было 551 970, и 257 346 человек имели личное дворянское звание. В империи множество различных степеней дворянских чинов, включая княжеские фамилии и нижний слой дворянства. Существует и нетитулованное дворянство, например потомки русских бояр, зачастую гордящиеся деятельностью своей семьи больше, нежели князья. Например, семьи Демидовых и Нарышкиных, хотя им часто предлагались княжеские и графские титулы, всегда высокомерно отказывались от этой чести, мотивируя свой отказ, что царь может сделать князем кого угодно, но никого – Демидовым или Нарышкиным.

Петр Великий, лишив бояр княжеских привилегий и создав в империи должности, доступные всем, впервые ввел чины, или касту городских служащих и государственных сотрудников, разделив чины на четырнадцать классов, из которых первые восемь давали наследственное дворянство человеку, носящему его, а шесть последних жаловались только за персональные заслуги человеку, занимающему соответствующую должность, и родовитость не передавалась его детям. Служба не всегда повышала человека до дворянства, но поднимала лица неблагородного происхождения на более высокий общественный ранг (чиновник, государственный служащий многие годы считалось презрительным словом в устах дворянства). Только с воцарением Александра отменили старый эдикт о лишении дворянского ранга, то есть понижения до статуса крестьянства, любой семьи, которая в течение трех последних поколений не служила правительству. Таких людей называли однодворцами, и некоторые из их старейших семей оказались среди них в 1845, когда император Николай распорядился устроить пересмотр благородных титулов. Скрупулезное различие на вышеупомянутые четырнадцать классов для любого иностранца было такой же головоломкой, как соответственный порядок старшинства по должностям и различные нагрудные значки китайских мандаринов или свита у паши.

Помимо этих конфликтующих элементов высшего и низшего дворянства, прямых наследников древних бояр – этих славянских пэров лучших времен России, – когда она была разделена на мелкие владычества, которые выбирали для себя князя, которому бы хотели служить, и оставляли ему по его усмотрению тех, кто становились его вассалами, а не подданными, и имели собственные статьи военных доходов, и без одобрения какого-либо великогерцогского «указа» могли служить кому угодно, – и помимо возведенных в дворянское достоинство чиновников, сыновей священников и мелких торговцев, насчитывается еще 79 000 000 других людей. В их число входит ставшие самостоятельными миллионы освобожденных крепостных (22 000 000) крестьян, которые переселялись в города, предпочитая разнообразную торговлю и лакейскую службу земледелию. Остальные составляют (1) мещане, или мелких землевладельцев, на ступень выше крестьян; (2) огромное количество купцов и торговцев, разделенных на три гильдии; (3) потомственные горожане, которые не имели никакого отношения к дворянству; (4) черное духовенство или монахи и монахини; и белое духовенство, то есть священники, имеющие право жениться – группа людей, которые всегда держались в стороне, а право было наследственным; и (5) военные.

Мы не станем включать в нашу классификацию 3 000 000 мусульман, 2 000 000 иудеев, 250 000 буддистов, языческих ижоров, савакотов и карелов, которых, похоже, российский закон удовлетворял исключительно из-за терпимости к их разнообразным объектам поклонения.[242] Таким образом, за исключением очень высокообразованных иудеев и некоторых фанатически настроенных мусульман, остальных почти не волновала рука, управляющая ими. Однако мы напомним читателю тот факт, что в России в то время проживало свыше тысячи различных национальностей и племен, говорящих больше, чем на сорока различных языках, и они были разбросаны по территории, равной 8 331 884 английских миль;[243] что плотность населения всех русских, европейцев и азиатов была не больше 10 человек на квадратную милю; что железных дорог было очень мало и контролировать их было легко, а другие транспортные средства весьма скудны. Насколько возможно провести революционное изменение всей Российской империи, можно только строить догадки. Объединить такое множество наций в единое движение любому иностранцу казалось настолько безнадежным делом, что это приводило в уныние любого интернационалиста или нигилиста. Прибавьте к этому еще и необъяснимую преданность освобожденных крепостных и крестьянства к царю, в котором они видят благодетеля угнетенных, наместника Бога и главу их церкви, и это дело покажется еще больше проблематичным. В то же время нам нельзя забывать уроки истории, которые уже не раз показывали нам, как чрезмерная обширность империи при отсутствии единства среди ее подданных приводят к кризису, который и становится причиной ее краха.

В реальности, Санкт-Петербург, этот аристократический Parc aux Cerfs, место бесстыдного распутства и безудержных, буйных излишков, где так мало национального, что даже название его и то немецкое. Это и есть естественный порт для входа континентальных пороков, равно как полного равнодушия к нравственным идеалам, религии и общественному долгу, и все это постепенно становится господствующим. Парижское влияние коррупции, разложившее Францию, теперь перешло в Санкт-Петербург и оттуда разлагает Россию. Влиятельный российский журнал «Русская речь» на днях описал нам нижеследующую картину санктпетербургского общества:

Российское общество дремлет, или, скорее, ощущает сонливость. Оно лениво кивает, и иногда открывает свои безжизненные глаза, как может открывать их человек после тяжелого сытного ужина, вынужденный сидеть в неестественном положении, неспособный сопротивляться этой летаргической вялости и чувствуя, что он должен или расстегнуть пуговицы мундира и вздохнуть полной грудью, или… задохнуться. Но этот ужин официальный, и его тело, слишком полное для имеющейся одежды, буквально заковано в государственный мундир. Этот человек борется с непреодолимой дремотой; он чувствует, как кровь приливает к голове, ноги его дрожат, а рука механически тянется к пуговице мундира, чтобы сделать хоть один глубокий вздох, который прервал бы бесконечные мучения. Таково нынешнее состояние нашего общества.

Однако, опуская голову от угрозы апоплексии, от излишества трудно перевариваемой пищи, эти плотоядные подхалимы всегда готовы есть и пить и способны переварить, что бы им ни дали, но не уснуть. Нарушение седьмой заповеди, интеллектуально, как и физически, очерняет тело, разум и душу, это укоренилось в самом сердце общества. Прелюбодеи тела, прелюбодеи мысли, прелюбодеи знаний и наук, прелюбодеи труда – царствуют среди нас; они со всех сторон подкрадываются в виде представителей общества и народа, похваляясь своей немыслимой наглостью, причем весьма успешно, где бы они ни появлялись, отбрасывая в сторону стыд, и им совершенно все равно, разоблачены ли догола их деяния, даже в глазах тех, из кого они выжимают все, что можно выжать из такого дурака, каким есть – человек. Правительство и казначейство втихаря разворовывается; присваивается общественная и частная собственность; мошенники, плуты и жулики субсидируются бесчисленными дутыми предприятиями, биржевыми компаниями и обманными фирмами; профессиональными шулерами и насильниками женщин и детей, которых они растлевают и уничтожают; подрядчиками, ростовщиками, судьями-взяточниками и продажными советниками, хозяевами маклерских контор и жуликами всех мастей и национальностей, всех религий и всех общественных классов. Это и есть наша современная общественная сила. Подобно хищникам, преследующим добычу, они охотятся стаями, и эта сила, поглощая свою жертву, насыщаясь, с шумом грызет своими безустанными челюстями все – науку, литературу, искусство и даже свои мысли. Вот вам королевство этого мира, плоть от плоти, кровь от крови, которое создает образ животного, от которого впервые развилась великая ценность – человек.

Такова общественная мораль нашей современной России, по свидетельству русских. Если это так, то вскоре должна приблизиться кульминационная точка, из которой страна либо погрязнет в трясине разложения, подобно древнему Риму, либо потянется к возрождению, преодолевая все ужасы и хаос «Царства Террора». Пресса полна осторожных жалоб на «упадок сил» среди ее представителей, на постоянные знамения быстро надвигающегося общественного распада и глубокой апатии, в которую, похоже, низвергается русский народ. Единственные люди, полные жизни и деятельности среди этого избытка летаргии, похоже, это вездесущие и всегда невидимые нигилисты. Совершенно ясно, что шанс должен быть.

И из всей этой социальной грязи и неразберихи и черных поганок неожиданно развился нигилизм. Его теплое ложе готовилось годами посредством постепенно развивающихся живительных сил нравственного настроения и чувства собственного достоинства, а также разложения высшего класса, который всегда давал толчок для добра или зла тем, кто находился ниже их на социальной лестнице. Благодаря введению Николаем паспортной системы, возможность посещать Париж осталась только для богатого дворянства, которым царский каприз дозволил путешествовать. И даже им, привилегированным и богатым, приходилось заблаговременно, за полгода, печься о получении разрешения на выезд, да вдобавок заплатить тысячу рублей за паспорт; и довольно тяжкие штрафы в случае проведения за границей более разрешенного времени, к тому же любого ожидало наказание в виде конфискации всего имущества, если пребывание за границей продлится более трех лет. Однако потом, уже в царствования Александра, все изменилось; за освобождением крепостных последовали бесчисленные реформы – отмена цензуры, суд присяжных, равенство прав граждан, бесплатные паспорта и т. д. Несмотря на то, что сами по себе эти реформы стремились к хорошему, они были проведены весьма шероховато и плохо продуманно в отношении народа, совершенно не привыкшего к подобным привилегиям, что вызвало у них в сильнейшее возбуждение. И больной, высвободившись из своей смирительной рубашки, с дикими воплями стал носиться по улицам. Это привело к Польской революции 1863 года, в которой приняло участие множество русских студентов. За сим последовала реакция и, одна за другой, – жесточайшие репрессии, но было уже поздно. Сидящий в клетке зверь, вырвавшись из нее, почувствовал вкус к свободе, хотя, как обычно, к очень короткой, и а после этого он уже не стал таким покорным, как прежде. При прежнем царствовании редкий русский путешественник попадал в Париж, Вену и Берлин, теперь же там были тысячи и десятки тысяч путешественников; и такое же множество посредников неустанно трудились, чтобы импортировать порок и научный скептицизм. Имена Джона Стюарта Милля, Дарвина и Бюхнера не сходили с уст безбородых юнцов и беззаботных девушек, учащихся в университетах и колледжах. Первый проповедовал нигилизм, последний – Права Женщин и Свободную Любовь. Одни отращивали длинные волосы, как мужики, и одевались в красную национальную рубаху и крестьянский кафтан; другие коротко стриглись и предпочитали синие очки. Как грибы после дождя, под влиянием Интернационала, росли Трэйд Юнионы;[244] а демагоги пустословили в общественных клубах о конфликте между трудом и капиталом. Котел начал закипать. И наконец пришел соответствующий человек.

Историю нигилизма можно вкратце поведать в двух словах. Этому названию мы обязаны великому писателю Тургеневу, который создал образ Базарова и наделил этот тип человека ярлыком нигилиста. Вряд ли знаменитый автор «Отцов и детей» мог бы даже вообразить в то время, в какое национальное вырождение сможет привести его герой русский народ спустя двадцать пять лет. Только «Базаров» – в котором романист описал с сатирической точностью основные черты некоторых «богемных» отрицателей всего на свете, – теперь ярко сверкает на горизонте студенческой жизни и имеет очень мало общего, не считая названия и тенденции к материализму, с таящимися сегодняшними революционерами и террористами. Угрюмый, раздражительный, желчный и нервный, этот studiosus medicinae[245] просто-напросто неспокойных дух всесметающего отрицания; дух печали, хотя научный скептицизм царствует ныне в самых высших умах; дух материализма, искренне верящий (как он сам честно проповедует); результат долгих раздумий над препарированными останками человека и лягушки в вивисекционной комнате, где мертвый человек дал его мыслям не больше, чем мертвая лягушка. Для него не существует ничего за пределами животной жизни; а лопух, выросший в придорожной канаве – это и есть все люди после смерти. И вот этот типаж, Базаров, считается наивысшим идеалом для университетских студентов. «Дети» начинают разрушать построенное их «отцами»… И теперь Тургенев вынужден отведать горькие плоды с посаженного им дерева. Подобно создателю Франкенштейна, который не смог контролировать своего искусственного монстра, созданного его гением из полуразложившихся останков, выброшенных на задний церковный двор, теперь он находит, что его новый «тип» – который был бы с самого сначала ненавидим и ужасен для него, превратился в нигилиста с горячечным бредом, социалиста с окровавленными руками. Пресса по инициативе издающейся уже сто лет газеты «Московские Ведомости» подняла этот вопрос и открыто обвиняет одного из самых блестящих талантов России, того, чьи симпатии всегда были на стороне «отцов», в том, что он первым посадил это ядовитое растение.

Из-за особенно неустойчивого состояния российского общества в 1850–1860 годах это наименование приветствовалось и поощрялось, и нигилисты стали появляться повсеместно. Они захватили национальную литературу, и их новые учения быстро распространились по всей империи. И теперь нигилизм вырос в довольно мощную силу – империю в империи. Однако в России больше идет борьба не с нигилизмом, а с ужасными последствиями идей 1850 года. «Отцы и дети» впредь должны занять выдающееся место, как в литературе, поскольку вышеуказанное произведение создано на высоком уровне мастерства, так и в качестве создателя новой страницы в российской политической истории, конца которой не сможет предсказать ни один человек.