Что касается феноменов

Перевод – О. Колесников

Издателям «ЛЮЦИФЕРА»:

Я пользуюсь вашим предложением вести переписку, чтобы задать вопрос:

«Почему теперь мы ничего не слышим о знамениях и чудесах, которые сопровождали нео-теософию? Неужели „век чудес“ для Общества уже в прошлом?»

(С уважением, О.)

«Оккультные феномены» – вот на что явно ссылается наш корреспондент. Они выглядят весьма эффектно, но при этом не имеют никакого отношения к слову «чудеса». Предполагалось, что интеллигентные люди, особенно имеющие отношение к науке, по меньшей мере признают существование новой и весьма интересной области поиска и исследования, став свидетелями физических эффектов, производимых в любое время, которые никак нельзя объяснить. Предполагалось, что теологи охотно примут доказательства, в которых они так нуждаются в эти агностические дни, что душа и дух – не просто создания их воображения, следствия презрения к физическому строению человека, а сущности, совершенно такие же реальные, как и тело, и еще больше значительные. Эти ожидания не оправдались. Феномены были не поняты и представлены в ложном свете, в отношении как их природы, так и целей.

Теперь все материальные аспекты этих опытов объяснили несчастливым обстоятельством, за которым не надо далеко ходить. Ни наука, ни религия не признают существование оккультного, поскольку этот термин понимался и употреблялся в теософии в том смысле, что говорилось о сверхматериальной, но не сверхъестественной области, управляемой законами; равно как не признали существование скрытых сил и возможностей в человеке. Любое вмешательство в эту ежедневную рутину материального мира религия объясняет произволом доброго или злого диктатора, обитающего в сверхъестественной области, недоступной человеку, и дело тут не в законах, в их действии или устройстве, а в знании, что идеи и желания смертных полностью зависят от тайно внушенных связей, посылаемых через специфический проводник этому посланнику. Сила воздействия так называемых чудес всегда считалась обязательными и весьма значительными верительными грамотами, приданными посланнику с небес, а поскольку ментальный характер, относящийся к любой оккультной силе в этом свете, очень силен, то любое проявление этой силы предполагает стать «волшебным» или претендует быть таковым. Нет никакой необходимости считать, что этот способ ссылаться на исключительные происшествия – находится в прямом противоречии с научным духом нашего века, как и верить, что в настоящее время наиболее образованная часть человечества заняла отнюдь не эту точку зрения. Когда люди в наши дни видят чудеса, ощущение, возбуждающее их разум – это больше не почитание и благоговение, а любопытство.

Была надежда поднять и использовать этот дух любопытства, который вызвал феномены оккультизма. Считалось, что эта манипуляция с силами природы, которые лежат ниже восприятия – той поверхности вещей, которую современные науки вскапывают и долбят с таким усердием и гордостью, – приведет к исследованию природы и законов этих сил, неведомых науке, но совершенно известных оккультизму. То, что эти феномены вызывали любопытство в умах у тех, кто был им свидетелем, – это абсолютная правда, однако, к несчастью, это было большей частью необоснованной тратой времени. Величайшее число таких свидетелей выработали ненасытный аппетит использовать феномены для своего же блага, не думая при этом об изучении философии или наук, для которых истина и сила этого явления оказались просто-напросто тривиальными и, так сказать, случайными примерами. Лишь в немногих случаях пробужденное любопытство породило серьезное желание изучать философию и науку самим и для себя.

Опыт научил лидеров движения, что подавляющее большинство признающих себя христианами абсолютно устранились посредством своего умственного состояния и положения – в результате вековых суеверных учений – от спокойного изучения этих феноменов с точки зрения природных явлений, управляемых законами. Римская католическая церковь, верная своим традициям, освободила себя от изучения любых оккультных явлений под предлогом, что это несомненная работа Дьявола, всякий раз, когда они случались за пределами их собственной территории, поскольку церковь имеет законную монополию на легитимное производство чудес. Протестантская церковь отрицает личное вмешательство Дьявола на материальном уровне; но никогда она не занималась «чудесным» бизнесом сама, очевидно немного сомневаясь, будет ли признано зрелище добросовестным, если его кто-нибудь увидит, но, будучи совершенно неспособной, как и ее старшая сестра, к постижению распространения царства законов за пределы границ материи и силы, как известно нам в нашем нынешнем состоянии сознания, она освободила себя от изучения оккультных явлений под предлогом, что они скорее находятся в пределах области науки, нежели религии.

И вот теперь наука обрела свои чудеса, как когда-то Римская церковь. Но поскольку все здесь зависит от «изготовителя инструментов» для производства этих чудес и поскольку явление претендует на владение последним словом, касающимся законов природы, едва ли можно надеяться на любезное отношение к «чудесам» тех, в чьем механизме производства не хватает нужной части, и тех, кто претендует на эталонное понимание действия сил и законов, о которых они не имеют представления. Кроме того, современная наука работает в условиях неспособности ко всему, что касается исследований оккультизма, и находится в полном замешательстве, как и священники, ибо в то время как религия не может постичь идею естественных законов, применяемых к сверхчувственной Вселенной, наука вовсе не допускает существования какой-либо сверхчувствительной вселенной, на которую могло бы распространиться царство законов; равно как она не может постичь возможность какого-либо иного состояния сознания, чем наше нынешнее земное состояние. А потому трудно ожидать, что наука возьмет на себя эту задачу, для выполнения которой призвана, с огромным энтузиазмом и желанием; и действительно, похоже, уже чувствуется, что отношение к оккультизму ожидается не менее бесцеремонное, чем к божественным чудесам. Вот так сразу и молча пренебрегли этими феноменами; а когда обязательно надо выразить свое мнение, то оно выражается без колебания, без изучения и в исследованиях, основанных на слухах, чтобы использовать их для мошеннических уловок – проволочных силков, западней и так далее.

Этого оказалось достаточно для очернения лидеров движения, когда они стремились привлечь внимание мира к великой и неведомой области для научных и религиозных изысканий, лежащих на границе между материей и духом. Лидеров тотчас же объявили агентами Его Величества Сатаны или верховными адептами шарлатанства; и та злоба, отрезавшая их от всего, вероятно, пришла от класса людей, чье добросовестное изучение экспериментов, безусловно, должно было обучить их большему: ведь на феномены оккультизма претендовали спиритуалисты, как на работу их дорогих усопших, а лидеры теософии презрительно были объявлены чем-то гораздо менее заслуживающим доверия, чем даже медиумы.

Ни разу эти феномены не являлись в каком бы то ни было ином виде, чем в виде примеров власти над совершенно естественными, хотя и не признанными силами, и в связи с этим – над материей, которой обладают определенные личности, достигшие знания Вселенной намного больше и выше, нежели ученые и теологи, или даже вообще смогут достичь их путем, которым теперь следуют. И все-таки эта сила скрыта во всех людях, и могла бы со временем стать достоянием кого-нибудь, кто станет совершенствовать знание и приспосабливаться к условиям, необходимым для их развития. Тем не менее, за исключением нескольких малоизвестных и достойных примеров, это еще ни разу не было воспринято в каком-либо ином виде, чем в качестве допустимых чудес, либо как работа Дьявола, либо как вульгарные трюки, либо как удивительное чудо, на которое стоит поглазеть, либо как представление опасных «привидений», за которые выдают себя некие личности в зале для сеансов, пожирающих жизненные силы медиумов и простофиль, так легко поддающихся обману. А теософов и теософию атакуют со всех сторон злобно и жестоко, и при этом как не принимают во внимание фактов и логики, так и, ввиду озлобления, ненависти и осуждения, совершенно не могут постичь того, что не история религии учит нас тому, что станется с неразумными животными, невежественными людьми, когда их касаются лелеемые ими предубеждения и суеверия; и, в свою очередь, не история научных исследований учит нас, почему образованный человек может вести себя, как невежда, когда истина его теорий ставится под вопрос. Оккультисты способны производить феномены, но при этом они не могут снабжать весь белый свет мозгами, равно как разумом и верою, необходимыми для того, чтобы понять и должным образом оценить их. А потому едва ли можно удивиться, что слово явилось теперь, чтобы оставить в покое феномены и позволить теософским идеям отстоять свои подлинные заслуги.