Сила предубеждения

Перевод – К. Леонов

Есть колоссальная разница между тем,

Что мы видим, и тем, на что смотрим.

Все увиденное приобретает оттенки внутри нас самих,

Иногда все блекнет, исчерпав весь наш внутренний пыл;

Иногда фантазия освобождается, растет и крепнет,

Выворачивает все наизнанку, и одаривает

переливающейся палитрой красок.

(Александр Поп)

«Поистине легче и быстрее перейти к знанию от неведения, нежели от ошибки», – говорит Джердан.

Но кто в наш век, когда религии скрежещут зубами друг на друга, когда многочисленные секты, «измы» и «исты» танцуют дикий фанданго друг у друга на головах под ритмический аккомпанемент не кастаньет, а языков, изрыгающих брань, – кто же признается в своей ошибке? Но, тем не менее, все не могут быть правы. Никаким разумным образом невозможно объяснить, почему люди с одной стороны так цепко держатся мнений, которые большинство из них приняло, а не выработало, а с другой стороны они чувствуют себя столь яростно враждебными к другим мнениям, созданным кем-то еще!

Яркой иллюстрацией этой мысли служит история теософии и Теософского общества. И дело здесь вовсе не в том, что люди не хотели новизны или не приветствовали прогресс и рост мысли. Наш век так же жаден к созданию новых идолов, как и к ниспровержению старых богов; он так же готов оказать радушное гостеприимство новым идеям, как и в высшей степени бесцеремонно изгнать теории, которые сегодня кажутся исчерпавшими себя. Эти новые идеи могут быть столь же глупы, как молочный суп с зелеными огурцами, и так же нежелательны для большинства, как муха в церковном вине. Однако если они исходят из какого-либо научного ума, признанного «авторитета», то этого достаточно, чтобы фанатики науки приветствовали их с распростертыми объятиями. В наш век, как всем известно, каждый член общества, интеллектуал или ученый, глупец или невежда, неустанно гоняется за всякой новой вещью. По правде говоря, он занят этим еще больше, чем даже Афинянин во времена св. Павла. К сожалению, новые моды, за которыми гонятся люди, сейчас, как и тогда, – это не истины (тем более что современное Общество гордится тем, что оно живет в век фактов), а все те же человеческие увлечения, религиозные или научные. Поистине, все жадно ищут фактов – от серьезных научных совещаний, которые, кажется, связывают судьбы человечества с точным определением анатомии хоботка у комара, до полуголодных воинственных наемных писак после сенсационных новостей. Но только такие факты, которые способствуют тем или иным предубеждениям и предвзятым мнениям, являются руководящими силами в современном сознании и наверняка будут одобрены.

Все, что находится вне этих фактов – любая новая или старая идея, по той или иной загадочной причине ставшая непопулярной и неприятной для господствующих «измовых» авторитетов, – очень скоро почувствует свою непопулярность. Сначала встречаемая кривыми взглядами с поднятыми бровями и удивлением, она вскоре станет очень важной и почти a priori [заведомо, лат. ] табуированной, а затем ей будет отказано per secula seculorum [на веки вечные, лат. ] даже в беспристрастном выслушивании. Люди начнут комментировать ее – каждая группа в свете своих собственных предубеждений и присущих им предрассудков. Затем каждый будет пытаться исказить ее – даже взаимно враждебные группы будут объединять свои домыслы, чтобы до конца погубить незваного гостя, и чтобы каждый мог побезумствовать над ней.

Так действуют все религиозные «измы», а также все независимые Общества, будь они научными, свободомыслящими, агностическими или секуляристскими. Ни одно из них не имеет ни малейшего представления о теософии или об Обществе, носящем это имя; никто из них никогда даже не затруднился спросить о последних – да, все и каждый предпочитают сидеть в соломоновом кресле и судить ненавистного (может быть, потому что опасного?) пришельца, в свете своих собственных заблуждений. Мы должны прекратить обсуждение теософии с религиозными фанатиками. Недостойны презрения такие замечания, как сделанные в книге «Слово и дело», когда, говоря о «господстве спиритуализма и его успехах в новой форме теософии» (?), автор ударяет кувалдой, закаленной в святой воде, прежде всего, осуждая спиритуализм и теософию за «обман», а затем за наличие диавола в них.[680]

Но если помимо сектантов, миссионеров и темных ретроградов, мы обнаруживаем, что такой интеллектуальный гигант, с ясной головой и холодным умом, как м-р Брэдлаф впадает в широко распространенные ошибки и предрассудки – дело становится более серьезным.

Действительно, это настолько серьезно, что мы без колебаний заявляем уважительный, но решительный протест на страницах нашего журнала – единственного печатного органа, который способен опубликовать все, что мы хотим сказать. Это не трудная задача. М-р Брэдлаф только что опубликовал свои взгляды на теософию, занимающие полстолбца в его «National Reformer» (от 30-го июня 1889 г.). В его статье «Несколько разъяснительных слов» мы находим десятки заблуждений о предполагаемых верованиях теософов, которые вызывают наибольшее сожаление. Мы публикуем ее in extenso [целиком, лат. ], поскольку она говорит сама за себя и показывает причину его неудовлетворенности. Обороты, против которых мы возражаем, выделены особо.

Несколько разъяснительных слов

«Рецензия на книгу мадам Блаватской в последнем „National Reformer“ и объявление в „Sun“ принесли мне несколько писем о сущности теософии. Меня спрашивали о том, что есть теософия и каково мое собственное мнение о ней. Слово „теософ“ очень старое, оно использовалось в среде неоплатоников. Согласно словарю, его новое значение можно выразить как «тот, кто утверждает, что он познал Бога или законы природы посредством внутреннего озарения». Атеист, конечно, не может быть теософом. Деист может быть теософом. Монист не может быть теософом. Теософия обязательно включает в себя дуализм. Современная теософия, согласно мадам Блаватской, как это изложено в номере за последнюю неделю, утверждает многое из того, во что я не верю, и предлагает некоторые вещи, с которыми я, несомненно, не могу согласиться. Я не имел возможности прочитать двухтомник мадам Блаватской, но за последние десять лет я читал много публикаций, вышедших из-под ее пера, а так же написанных полковником Олькоттом и другими теософами. Мне кажется, что они пытаются реабилитировать особый вид спиритуализма с помощью восточной фразеологии. Многие из их положений мне кажутся полностью ошибочными и их объяснения полностью необоснованными. Я глубоко сожалею, что моя коллега и сотрудница, внезапно и не обменявшись со мной своими мыслями, приняла как факты такие вещи, которые кажутся мне столь же нереальными, как и любой вымысел. Мое сожаление усиливается еще и потому, что я знаю приверженность миссис Безант любому направлению, в которое она верит. Я знаю, что она всегда будет искренна в пропаганде тех взглядов, которые она собирается защищать, и я смотрю на возможное развитие ее теософских взглядов с тяжелым предчувствием. Позиция издателя этой газеты неизменна и прямо противоположна всем формам теософии. Я бы предпочел сохранить мир по этому вопросу, поскольку публичное несогласие с миссис Безант после принятия ею социализма уже причинило боль нам обоим; но чтение ее статьи и публичное заявление, сделанное по случаю ее присоединения к теософской организации побуждает меня сказать это со всей ясностью тем, кто обращается ко мне за советом».

(К. Брэдлаф)

Совершенно бесполезно сойти с нашего пути и попытаться превратить последовательно материалистические и атеистические взгляды м-ра Брэдлафа в наши пантеистические (поскольку истинная теософия такова), так же не пытались мы словом или делом обратить миссис Безант. Она присоединилась к нам целиком по своей свободной воле и согласию, хотя этот факт принес безграничное удовлетворение всем искренним теософистам, и лично нам это доставило больше радости, чем мы имели за долгое время. Однако мы хотим воззвать к хорошо известному чувству справедливости м-ра Брэдлафа и доказать ему, что он ошибается – по крайней мере в том, что касается взглядов полковника Олькотта и данного автора, а также интерпретации, которая дается им термину «теософия».

Достаточно будет сказать, что если бы м-р Брэдлаф знал правила нашего Общества, он бы понял, что даже если бы он, глава секуляризма, стал бы сегодня членом Теософского общества, это не привело бы его к необходимости отказаться хотя бы на йоту от его секуляристских идей. Мы имеем в Теософском обществе больших атеистов, чем он есть сейчас и чем он мог бы быть, например, индусов, принадлежащих к некоторым всеотрицающим сектам. М-р Брэдлаф верит в месмеризм, во всяком случае, он сам обладает большой целительной силой, и поэтому он не может отрицать наличие таких мистических способностей у некоторых людей. В то же время, если бы вы попытались говорить о месмеризме или даже о гипнотизме с этими индусами, они бы только пожали плечами и рассмеялись. Членство в Теософском обществе не предполагает вмешательства в религиозные, нерелигиозные, политические, философские или научные взгляды его участников. Общество не представляет собой сектантское или религиозное тело; это лишь ядро, объединяющее людей, посвятивших себя поискам истины, когда бы она ни приходила. Миссис Анни Безант была права, заявляя в том же номере «National Reformer», что Теософское общество имеет три задачи:

«основать Всеобщее Братство без различия расы и вероисповедания; способствовать изучению арийской философии и литературы; исследовать непонятные законы природы и психические силы, таящиеся в человеке. Что касается религиозных взглядов, члены Общества абсолютно свободны. Основатели Общества отрицают личного Бога, утонченная форма пантеизма мыслится как теософский взгляд на вселенную; однако и он не навязывается членам Общества».

К этому миссис Безант добавляет уже после своей подписи, что хотя она не может в «National Reformer» изложить полностью причины своего присоединения к Теософскому обществу, однако она

«не хочет скрывать тот факт, что эта форма пантеизма, по-видимому, дает возможность решить ряд проблем, особенно в области психологии, которых не касается атеизм».

Мы серьезно надеемся, что она не будет разочарована.

Вторая задача Теософского общества, а именно эзотерическая интерпретация восточной философии, никогда не заканчивалась без успеха в решении проблемы для тех, кто изучает этот предмет серьезно. И только другие люди, не являющиеся естественными мистиками, безрассудно врываются в тайны неизвестных психических сил, дремлющих в каждом человеке (как в самом м-ре Брэдлафе, так и в любом другом), вследствие своих амбиций, любопытства или тщеславия, – именно они обычно приходят в ярость и возлагают ответственность за собственную неудачу на Теософское общество.

Итак, что же здесь есть такого, что мешает даже м-ру Брэдлафу присоединиться к Теософскому обществу? Мы будем рассматривать аргументы пункт за пунктом.

Не потому ли, что м-р Брэдлаф является индивидуалистом, английским радикалом старой школы, он не может симпатизировать такой возвышенной идее, как Всемирное Братство людей? Его хорошо известное добросердечие и филантропическая деятельность, многолетние усилия в деле защиты страждущих и угнетенных, показали на практике прямо противоположное, каковы бы ни были его теоретические взгляды по этому вопросу. Но если, быть может, он остается верным своим теориям, несмотря на практику, мы перестанем обсуждать первую задачу Теософского общества. К сожалению, некоторые члены Общества столь же мало, как и он, симпатизируют этому благородному, но, возможно (для м-ра Брэдлафа), в некоторой степени утопическому идеалу. Никто из членов Общества не обязан полностью разделять все три его задачи; достаточно, что бы он признавал одну из трех и не был в оппозиции к двум другим, чтобы сделать возможным для него членство в Теософском обществе.

Не потому ли что он атеист? Для начала обсудим «новое мнение», которое он приводит из словаря, о том, что «теософ – это тот, кто утверждает, что он имеет знание Бога». Никто не может претендовать на знание «Бога», абсолютного и непостижимого всеобщего Принципа; а в личного бога восточные теософы (в том числе Олькотт и Блаватская) не верят. Но если м-р Брэдлаф утверждает, что в этом случае имя употребляется неправильно, мы должны ответить: теософия в собственном смысле слова означает знание не «Бога», а богов, то есть, божественного; таким образом, она является сверхчеловеческим знанием. Конечно, м-р Брэдлаф не будет утверждать, что человеческое знание исчерпывает вселенную и не может быть никакой мудрости вне человеческого сознания?

И почему монист не может быть теософом? И почему теософия должна включать в себя, по крайней мере, дуализм? Теософия учит более строгому и более широкому монизму, чем это делает секуляризм. Монизм последнего может быть описан как материалистический и кратко выражен в словах, «слепая сила и слепая материя, увенчанные мыслью». Но это – приносим извинения м-ру Брэдлафу – не настоящий, побочный монизм. Монизм теософии – истинно философский. Мы рассматриваем вселенную как нечто единое по своей сути и происхождению. И хотя мы говорим о духе и материи как о двух ее полюсах, мы все же настойчиво подчеркиваем, что их можно рассматривать как различные только с точки зрения человеческого, то есть маявического (иллюзорного) сознания.

Таким образом, мы понимаем дух и материю как единое по своей сущности, а не как отдельные, отличные друг от друга.

Что же это за «материи», которые кажутся м-ру Брэдлафу «нереальными, как и любой вымысел»? Мы надеемся, что он не имеет в виду те физические феномены, которые оказались смешаны в западном сознании с философской теософией. Как бы реальны они ни были – тогда, когда они не вызваны разного рода «волшебными трюками», – все же даже лучшие из них были, есть и будут не более, чем психологические иллюзии, как автор всегда их и называла к неудовольствию многих ее друзей, склонных к необыкновенным явлениям. Все эти «вымыслы» были хороши как игрушки тогда, когда теософия еще пребывала в детском возрасте; но мы можем заверить м-ра Брэдлафа, что все его секуляристы могут присоединиться к Теософскому обществу, и никто не будет ожидать от них, что они поверят в эти «вымыслы», – хотя сам он создает такие же «нереальные», но полезные «иллюзии» в своих месмерических лечебных сеансах, о многих из которых мы давно наслышаны. И, конечно, издатель «National Reformer» не назовет «нереальными» этические и облагораживающие аспекты теософии, неоспоримое влияние которых столь очевидно среди многих теософов, – несмотря на клевещущее и склонное к раздорам меньшинство? Ну и, конечно, он опять-же не будет отрицать возвышающее и придающее силы влияние верований, содержащихся в реинкарнации и карме, – учениях, решающих многие из социальных проблем, которые безуспешно пытаются найти свое решение другим путем?

Секуляристы любят говорить о науке как о «спасителе человека», поэтому они всегда готовы приветствовать новые факты и прислушиваться к новым теориям. Но готовы ли они слышать теории и принимать факты, исходящие от народов, которых они именуют угасшими, исходя из своей собственной ограниченности? Поскольку последние не только не имеют санкции ортодоксальной западной науки, но и высказываются в непривычной форме и подкрепляются доказательствами, не исходящими из индуктивной системы, которая полностью поглотила западных мыслителей.

Секуляристы, если они хотят оставаться последовательными материалистами, по необходимости должны будут исключить из своих объяснений больше половины вселенной. Это, прежде всего, та ее часть, которая включает в себя ментальные феномены, особенно сравнительно редкие и исключительные по своей природе. Или, может быть, они воображают, что в психологии – самой молодой из наук – уже все известно? Доказательством этого является Общество психических исследований с его Кембриджскими светилами, жалкими последователями Генри Мора: до чего же бесплодны и бестолковы его усилия, которые до сих пор привели лишь к тому, чтобы сделать запутанное еще более запутанным. И почему? Потому что они по-глупому пытались исследовать и объяснять психические феномены, используя физическую основу. Никто из западных психологов до сих пор не был способен дать адекватное объяснение даже простейшему феномену сознания – чувственному восприятию.

Явления телепатии, гипнотизма, внушения и многих других ментальных и психических проявлений, которые раньше рассматривались как сверхъестественные, или вызванные диаволом, сейчас признаются за чисто естественные феномены. И все же это, по существу, те же самые силы, только многократно усиленные, что и те «вымыслы», о которых говорит м-р Брэдлаф. И, поскольку ими обладают люди, которые имеют наследие тысячелетней традиции изучения и использования этих сил, их закономерностей и способов действия, – нет ничего удивительного в том, что они достигают эффектов, неизвестных науке, но кажущимися сверхъестественными лишь в глазах незнающих.

Восточные мистики и теософы верят в чудеса не больше, чем секуляристы; что же такого суеверного в таких исследованиях?

Почему открытия, достигнутые таким образом, и законы, выдвинутые в результате строгого и тщательного исследования, должны рассматриваться как реабилитированный спиритуализм?

Исторически признано, что Европа после разрушения Римской империи обязана возрождением своей цивилизации и культуры восточному влиянию. Арабы в Испании и греки Константинополя принесли с собой только то, что они получили от народов, живших еще дальше на Востоке. Даже достижения классического периода были обусловлены тем, что получили греки от Египта и Финикии. Еще более далекие, так называемые допотопные предки египтян, а также брахманов ариев появились однажды из того же источника. Как бы ни различались мнения ученых по вопросу о генеалогической и этнологической последовательности событий, все же бесспорным остается тот факт, что любой зародыш цивилизации, выращенный и развитый Западом, был получен им с Востока. Почему же тогда английские секуляристы и вообще свободомыслящие люди, которые, конечно, не имеют чувства гордости за свое воображаемое происхождение от десятка утраченных племен, – почему же они столь неохотно принимают возможность дальнейшего просвещения, идущего к ним с Востока, который был колыбелью их расы? Почему же они, те, кто более, чем кто-либо другой, должны бы быть свободны от предубеждений, фанатизма и узости взглядов, в высшей степени присущих религиозному сознанию, почему, спрашиваем мы, они, взывающие к свободной мысли, столько страдавшие от фанатических преследований, почему они так охотно дают ослепить себя тем же самым предубеждениям, которые они осуждают, называя это чудом.

Этот и многие другие подобные примеры обнаруживают с полной ясностью право Теософского общества на то, чтобы быть выслушанным честно и беспристрастно; но это является фактом, что из всех вновь возникающих «измов» и «истов», наша организация – единственная, полностью и абсолютно свободная от всякой нетерпимости, догматизма и предвзятости.

Теософское общество – это, поистине, единственная организация, которая протягивает руки ко всем людям, не побуждая никого принимать ее собственные верования, принадлежащими лишь небольшой группе внутри нее, называемой Эзотерической секцией. Оно действительно вселенское по своему духу и устройству. Оно не признает и не поощряет никакой исключительности или предвзятости. Только в Теософском обществе люди встречаются для совместного поиска истины, на платформе, из которой исключены всякий догматизм и сектантство, любая межпартийная вражда и ненависть; ибо, принимая каждую крупицу истины, где бы она ни находилась, оно терпеливо ждет до тех пор, пока шелуха, которая его окружает, не отпадет сама собой. Оно признает лишь одного врага – и избегает принимать его представителей в свои ряды, – врага, общего для всех, а именно, римский католицизм, и это только по причине его требования тайной исповеди. Но даже это исключение относится лишь к внутренней группе, по причинам, которые слишком очевидны для того, чтобы их надо было разъяснять.

Теософия до конца монистична. Она ищет во всех религиях, во всех науках, в каждом опыте, в каждой системе мысли одну лишь Истину. Какая цель может быть более благородной, более универсальной, более всеохватывающей?

Очевидно, что мир не научился рассматривать теософию с этих позиций, и необходимость освобождения хотя бы лучших умов англоязычного мира от предрассудков, вырастающих из плевел, посеянных нашими бессовестными врагами, чувствуется сейчас больше, чем когда-либо. Надеясь освободить эти умы от всех таких заблуждений и сделать более ясной позицию, занимаемую теософией, автор подготовила небольшую книгу, названную «Ключ к теософии», которая уже находится в печати и вскоре будет опубликована. Там собраны в форме диалога все основные ошибки в отношении теософии и ее взглядов, а также возражения на них; в этой работе будут предложены более детальные и полные аргументы для доказательства положений, выдвинутых в этой статье. Автор сочтет своим долгом послать первый экземпляр не редактору «National Reformer», а лично м-ру Брэдлафу. Зная его репутацию на протяжении многих лет, мы не можем поверить, что наш критик когда-нибудь унизится до того, чтобы последовать примеру большинства редакторов, гражданских или церковных, и осудит работу даже не открыв ее страниц, просто потому, что он уверен заранее, что ее автор или рассматриваемый им предмет не пользуется популярностью.

В этой книге будет показано, что главной заботой теософистов является поиск Истины и исследования таких проблем природы и человека, которые сегодня кажутся тайнами, но могут быть разгаданы наукой завтра. Будет ли м-р Брэдлаф против такой позиции? Принадлежат ли его суждения к категории тех понятий, которые никогда не могут быть пересмотрены? «Это должно быть твоей верой и убеждением, и поэтому всякое исследование бесполезно», – авторитетно заявляет римская католическая церковь. Секуляристы не могут придерживаться того же мнения, если они хотят остаться верными своему знамени.