О критике, авторитетах и других материях

Перевод – К. Леонов

Благоразумные и осторожные люди постоянно предостерегают теософов и издателей теософической периодики от того, чтобы они обижали «авторитеты», научные или общественные. Общественное мнение, настаивают они, это самый опасный из всех противников. Его критика губительна, говорят нам. Критика едва ли может надеяться на то, чтобы улучшить кого-либо или что-либо из того, что стало предметом обсуждения. Однако это обижает многих и вызывает ненависть к теософам. «Не судите, да не судимы будете», – таково обычное предостережение.

Именно потому, что теософы хотели бы судить самих себя и полагаются на беспартийную критику, они могут оказать этим услугу своим товарищам. Взаимная критика – это наиболее разумная политика, помогающая установить окончательные и определенные жизненные правила, не только в теории, но и на практике. Мы уже имели достаточно теорий. Библия полна полезных советов, но немногие из христиан когда-либо применяли хотя бы часть этих этических предписаний к своей повседневной жизни. Если одна критика вредна, то и другая – тоже; и так же обстоит дело с каждым нововведением, или даже с презентацией какой-либо старой вещи в новом аспекте, если обе они необходимым образом сталкиваются с взглядами того или другого «авторитета». Я придерживаюсь противоположной точки зрения и рассматриваю критику как огромный положительный фактор, способствующий в целом мышлению; и в еще большей мере это относится к тем людям, которые никогда не думают самостоятельно, а во всем ссылаются на признанные «авторитеты» и общепринятые правила.

Ибо что такое, в конце концов, «авторитет» в каком-либо вопросе? На самом деле, это не более чем свет, падающий на какой-либо предмет через одну единственную, более или менее широкую щель и освещающий его лишь с одной стороны. Такой свет, помимо того, что он является правдивым отражением личных взглядов, а частенько особых пристрастий лишь одного человека, никогда не может помочь в исследовании какого-либо вопроса или предмета со всех сторон или во всех его аспектах.

Авторитеты, призывающие к чему-либо, часто оказываются бесполезными, тогда как неспециалист, пытающийся представить данный вопрос или предмет в другом виде и с другой точки зрения, немедленно подвергается гонениям за его исключительную смелость. Не попытается ли он отвергнуть эти солидные «авторитеты» и бросить вызов респектабельной и освященной веками общепринятой мысли?

Друзья и недруги! Критика является единственным спасением от интеллектуальной стагнации. Это прекрасный стимул, который побуждает к жизни и действию – то есть к здоровым переменам – грузных жвачных животных, называемых Рутина и Предубеждение, и в частной, и в общественной жизни. Противоположные мнения подобны встречным ветрам, которые сдувают со спокойной поверхности озера зеленую пену водорослей, которые стремятся заселить его тихие воды. Если каждый чистый поток независимой мысли, который бежит по полю жизни вне старых канавок, проложенных Общественным Мнением, будет остановлен и окажется в тупике, то результаты будут очень грустными. Если эти потоки не будут больше питать этот водоем, называемый Обществом, то его воды загниют еще больше, чем сейчас. В результате этого, наиболее правоверные «авторитеты» общественного пруда будут первыми засосаны еще глубже в липкий ил и тину.

Положение вещей в том виде, как оно есть сейчас, не обнаруживает ясных перспектив в отношении прогресса и социальных реформ. В последней четверти нашего столетия только женщины достигли заметного благотворного прогресса. Мужчины со своим жестоким эгоизмом и привилегиями по половому признаку, упорно боролись, но потерпели поражение почти во всех отношениях. Таким образом, молодые поколения женщин выглядят полными надежд. Вряд ли они войдут в будущую категорию грубых и упрямых сторонниц м-с Гранди. Те, кто сегодня ведет ее ранее непобедимые батальоны по пути войны, это старые амазонки респектабельного общества; а ее молодые мужчины, – это мужские «цветы зла», ночные растения, которые цветут в оранжереях, известных под названием «клубов». Бруммели сегодняшнего дня стали еще большими сплетниками, чем старые кумушки начала нашего столетия.

Противостоять таким противникам или критиковать их, или даже находить у них малейшую ошибку – это значит совершить непростительное социальное прегрешение. Однако Непопулярный Философ не из пугливых, и высказывает свои мысли, не обращая внимания на самые громкие «воинственные вопли», звучащие в наше время. Он изучает своих врагов обоего пола спокойным и мирным оком человека, которому нечего терять, и подсчитывает безобразные прыщи и морщины на «священном» лице м-с Гранди так же, как он считал бы смертельно ядовитые цветы на ветвях великолепного mancenillier – в телескоп и издали. Он никогда не будет приближаться к дереву или отдыхать в его губительной тени.

«Ты не должен противостоять Божьему помазаннику», – сказал Давид. Но тогда как «авторитеты», социальные и научные, всегда первыми нарушают этот закон, другие иногда могут следовать ему. Кроме того, «помазанники» – не всегда те, кто помазан Богом; многие из них относятся к тем, кто сам себя помазал на царство.

Таким образом, если даже Непопулярного Философа обвиняют в том, что он пытается развенчать Науку и ее «авторитеты», он решительно возражает против этого заявления. Отвергать непогрешимость человека науки – это совсем не то же самое, что сомневаться в его знаниях. Специалист, особенно исходя из того, что он имеет какую-либо одну специальность, заслуживает меньшего доверия в других областях науки, и даже в общей оценке его собственного предмета. До сих пор официальная школьная наука базируется на временных основаниях. Она будет идти вперед по прямым дорогам до тех пор, пока не будет вынуждена отклониться от этих старых путей в результате свежих и неожиданных открытий в бездонных недрах знания.

Наука подобна железнодорожному составу, который перевозит багажный вагон от одной конечной станции к другой и к которому не имеет доступа никто, кроме железнодорожных чиновников. Но пассажиров, едущих тем же поездом, вряд ли можно удержать от того, чтобы они покидали на определенных станциях эту прямую линию, чтобы следовать дальше по дорогам, пересекающим эту главную дорогу. Они должны иметь эту возможность без того, чтобы их осуждали за клевету на главную линию. Двигаться далее конечной станции на лошади, в повозке или пешком, или даже стать первопроходцем, прокладывая совершенно новые пути через огромные девственные леса и дебри людского невежества, – это их бесспорная прерогатива. Другие исследователи, конечно, последуют за ними; и не менее ясно, что они будут критиковать этот вновь открытый путь. При этом они сделают больше пользы, чем вреда. Ибо правда, как говорит старая бельгийская пословица, это всегда результат столкновения мнений, подобно искре, вылетающей при ударе двух кремней друг о друга.

Почему человек знания всегда столь склонен рассматривать науку как свою личную собственность? Разве знание лишь какой-то вид неделимого семейного достояния, достающегося только старшим сыновьям науки? Истина принадлежит или должна принадлежать всем, за исключением тех немногих областей знания, которые должны постоянно сохраняться в тайне, как обоюдоострое оружие, которое и убивает, и спасает. Некоторые философы сравнивали знание с лестницей, вершины которой легче достичь человеку, не обремененному тяжелым багажом, чем тому, кто должен тащить с собой огромную кипу выцветших и засохших старых условностей. Более того, такой человек должен все время оглядываться назад из страха потерять что-либо из своих окаменелостей. Не потому ли, что у них был такой обременительный багаж, лишь немногие из них смогли достигнуть вершины лестницы, и не потому ли они утверждали, что выше ступеньки, достигнутой ими, нет ничего? Или же они отрицают саму возможность всякого свежего, живого цветения новых форм будущей жизни, ради сохранения старых, высушенных растений прошлого?

Каков бы ни был их ответ, без оптимистической веры в то, что когда-то наступит, жизнь была бы мало достойной жития. Мир находится под угрозой окаменения в своих старых предрассудках и рутине, из-за так называемых авторитетов, их страха перед малейшей критикой и ярости по отношению к ней, причем каждый из них требует, чтобы его считали непогрешимым в его собственной области. Консерватизм ухмыляется своей улыбкой мертвеца при каждой инновации или новой форме мысли. В великой борьбе жизни за выживание наиболее приспособленных, каждая из этих форм становится в свою очередь сначала мастером, а затем тираном, подавляющим всякий новый рост тогда, когда его собственный уже прекратился. Но истинный философ, как бы он ни был «непопулярен», пытается охватить истинную жизнь, которая бьет ключом из внутреннего источника Бытия, то есть из скалы истины, – он движется всегда вперед. Он чувствует одинаковое презрение ко всем этим маленьким и грязным лужицам, которые загнивают от лени на плоской, болотистой поверхности общественной жизни.