Независимо от того, является ли кто-то новичком или уже получившим определенные посвящения, он ежедневно выполняет различные упражнения в соответствии с программой, составленной для него тем ламой, которого он выбрал в качестве духовного руководителя. Только те, кто достиг конца пути, пройдя различные стадии посвящения, могут считаться освобожденными от этих ритуалов. Отсюда не следует, что все ученики полностью отказываются от них, но они могут свободно принимать такой распорядок, который, по их мнению, им больше всего подходит, и изменять его, как им удобно. Действительно, большинство мистиков, будь то монахи или анахореты, составляют для себя нечто вроде «расписания»; в каждый момент дня или ночи предписывается выполнять различные духовные упражнения. Те, кто отказывается от такой дисциплины, как правило, оказываются отшельниками, погруженными в непрерывное мистическое созерцание, не прерываемое действиями в их повседневной жизни.

Рекомендуемая ученикам практика бывает весьма разнообразной. Это зависит от характера послушника, его интеллектуального развития, способностей, духовных потребностей и даже от его физической конституции. Это зависит также от дам-нгага (традиционное эзотерическое учение), которому он следует в своей подготовке, а особенно – от собственных идей учителя относительно эффективности различных упражнений. Следует остерегаться оценивать это с западной точки зрения. Эти упражнения не предназначены для европейцев или американцев, умственная предрасположенность которых, образ мышления и мировоззрение весьма сильно отличаются от азиатских.

В качестве примера я вкратце приведу программу упражнений для учеников, посвященных в дам– нгаг лана-мед-па[91].

Программа охватывает четыре периода (шхун), предназначенных для медитации: на восходе, в полдень, в сумерки и перед отходом ко сну.

Рассмотрим их последовательно.

1. На восходе. Тема медитации: каким образом цепь причин и следствий, которая образует этот мир, и нирвана, которая за его пределами, обе возникли из Пустоты?

2. В полдень. Тема медитации состоит из трех загадочных фраз, похожих на те, которые в чести у китайских и японских последователей Бодхидхармы (школы чань и дзэн):

Мое тело подобно горе.

Мои глаза подобны океану.

Мой разум подобен небу.

Ученик не получает никаких указаний в отношении того, что он должен делать с этими фразами. Считается, что они могут вызвать размышления, могут привести его к состоянию умственной концентрации, граничащей с экстазом, или дать ученику возможность постичь определенные аспекты Реальности.

Неужели столь многое заключено в этих странных сравнениях? «Да», – утверждают некоторые, и, может быть, было бы опрометчиво отрицать это априори, не испытав все это в такой же среде, в которой живут тибетские ученики, и не пройдя предписанной им тренировки.

Хотя природа экстатических состояний, порождаемых этими фразами, остается тайной тех, кто их испытал, размышления, которые они вызывают у начинающих, узнать несложно. Далее следуют некоторые из таких размышлений, которые я узнала от самих новичков, с разрешения и в присутствии их духовных наставников. Я постараюсь как можно точнее перевести их на западный язык.

«Буря обрушивается на гору; вихрь внешней активности на мое тело. Подобно тому как гора остается недвижимой и неколебимой среди бури, так и мое тело, «закрыв врата чувств», способно воздержаться от ответного реагирования, когда восприятия и ощущения атакуют его, подобно урагану», – говорит один ученик.

«Гора отдает свою землю лесу, который пронизывает ее корнями. Бесчисленное количество трав и цветов питает гора… Это символ милосердия и самоотдачи», – думает другой ученик.

«Отрешенность… – говорит третий. – Времена года сменяют друг друга, покрывая гору зеленью или снегом, и она держит их на себе с одинаковым безразличием».

Учитель улыбается: все это лишь пустые разглагольствования, на которые не стоит обращать внимание.

Другой ученик объясняет: «Вздымаясь из необъятной земли, образуя с нею одно целое, будучи сама землей, гора не есть нечто отдельное. Все формы, включая мое собственное тело, происходят от общей основы всех вещей (кунгжи) и остаются с нею связанными. По сути они – не что иное как кунгжи»[92].

Учитель снова улыбается. У меня появилось сильное желание сказать, что ученик, возможно, напал на правильный след, но лама уже заговорил: «Медитируй, это не теории, которые необходимо открывать. Человек должен увидеть и осознать…»

Молодой монах говорит: «Океан отражает свет солнца и луны, движение теней плывущих над ним облаков, множество образов. Они только прикасаются к его поверхности, но ничто не проникает в его глубины. Подобно этому, образ предметов, отражающихся в моих глазах, не должен затрагивать мой разум».

Учитель замечает: «Это замечательно в качестве дисциплины, но от тебя требуется гораздо большее, чем простой свод правил поведения. Медитируй!..»

По-другому ответил его соученик, говоря медленно и отсутствующе, как во сне: «Если бы океан поглощал все образы, которые отражаются на его поверхности, то ни один из них не возмущал бы чистоту его прозрачной глади. Позволяя тонуть в глубинах разума всем образам, которые отражают глаза, пока все формы не скроются в нем и их тени больше не будут беспокоить взгляд, мы обретаем способность видеть за ними».

Учитель хранит молчание; он смотрит на учеников, сидящих у его ног.

Никто не ответил на его молчаливое приглашение. Понимают ли эту загадку те, кто молчит, лучше двух ответивших послушников? По-моему, эти молчащие еще дальше от решения проблемы.

«В безбрежной пустоте неба, – донеслось до меня в другом случае, – рождаются облака. Они появляются ниоткуда и исчезают в никуда. Нигде нет хранилища туч. Они рождаются в пустых пространствах небес и в них же растворяются, как мысли в человеческом разуме».

Говорящий опирался на учение первоначального буддизма, в котором не признается существование «ума», отличного от мыслей, «ума» как своего рода вместилища, где происходят ментальные процессы. Я рискнула ответить в стиле ученых лам, процитировав текст из Буддийского канона, но эта несвоевременная демонстрация эрудиции вызвала мягкий упрек в мою сторону.

«Споры уместны в чойра[93], – сказал лама. – Здесь бессмысленно повторять слова или мнения других. Знание приходит при личном непосредственном восприятии».

И этого ученика, как и его предшественников, отослали обратно к практике медитации.

1. После медитации над тремя приведенными фразами идет другая, которая выглядит следующим образом:

«Я отбрасываю прошлое: все, чем я был и что делал, мои любовь и ненависть, мои горести и радости.

Я отбрасываю будущее: планы, желания, надежды, страхи и т. д.

Остается только непостоянная совокупность элементов, которые в каждый момент времени составляют мое «я». Я исследую ее, анализируя каждую ее часть».

Откуда появляется это ощущение? Куда оно исчезнет, когда прекратится? Откуда приходит эта мысль? Куда она исчезнет, когда прекратится?

Подобному исследованию подвергается каждый из пяти элементов, которые, согласно буддистам, образуют данную личность, а именно: форма, восприятие, чувства, ментальные формации и сознание.

Цель этих интроспективных исследований – привести ученика к пониманию того, что все элементы так называемого «я» непостоянны, что невозможно найти первоисточник этих вечно протекающих процессов ощущений, восприятий и мыслей или придать какому-либо из них устойчивую форму, так как все они лишены субстанциальной реальности.

Продолжая двигаться в этом направлении, ученик приближается к полному осознанию одной из восемнадцати форм Пустоты, признаваемых ламами, которая называется «ранг-дзин-тонг-па-нйид»[94], или «Пустота в себе».

И таким образом медитация возвращается к исходной точке. «Все есть Пустота», и в этой Пустоте все феномены, образующие вселенную, так называемая личностъ и так называемое существование появляются из самих себя.

2. На закате ученик созерцает дыхание и практикует различные дыхательные упражнения. Мысль снова обращается к явному противоречию между Пустотой и явлениями. Выдыхая, он думает: «Возникает неведение, оно существует». Вдыхая, он думает: «Оно не существует; оно растворяется в Пустоте». Затем, вновь выдыхая, он думает: «Возникает знание; оно существует», а вдох сопровождается мыслью: «Оно не существует; оно растворяется в Пустоте».

3. Упражнение, похожее на вышеописанное, практикуется буддийскими монахами Цейлона и Бирмы во время ежедневных прогулок. Сделав шаг, они думают: «рождаются разум и тело», следующий шаг – «они исчезают» и т. д. Эти формулы монахи часто бормочут либо на пали, либо на местном диалекте, чтобы лучше сосредоточить внимание. Цель такой практики – запечатлеть в сознании факт всеобщего непостоянства, непрерывного изменения и становления.

4. Когда ученик собирается ложиться спать, он ложится в так называемую «позу льва», то есть на правый бок, подложив под голову ладонь правой руки[95].

При этом предписывается следующее созерцание.

Новичок представляет в своем сердце восьмигранную хрустальную вазу, в которой находится лотос с лепестками пяти мистических цветов: белого, красного, синего, зеленого и желтого. В центре лотоса – большая буква «А», излучающая ослепительно яркий свет.

На макушке головы он представляет другую букву белого цвета. Из этой буквы излучаются бесчисленные маленькие «А», которые потоком устремляются к сияющему «А» в хрустальной вазе, пронизывают его и возвращаются к «А» на голове, образуя бесконечную цепь.

Еще одно «А» красного цвета (иногда говорят о коричневато-красном «А») представляется в области промежности. Из него исходит поток маленьких «А» того же цвета, восходящий к сияющему «А» в сердце, и возвращается к красному «А», которое вновь направляет их вверх, замыкая в круг нижнюю часть тела, тогда как белые «А» охватывают кругом верхнюю часть.

Когда внимание ослабевает и ученика одолевает сон, он останавливает оба процесса и поглощает все «А» центральным «А». Последнее погружается в лотос, который складывает свои лепестки. Затем из цветка вырывается поток света. В этот момент ученик должен удерживать в сознании мысль: «Все – пустое».

Потом он теряет осознание окружающей обстановки. Представление о комнате, доме, где он находится, о мире, о его «я» – все это полностью исчезает.

Если же налджорпа бодрствует всю ночь, то он должен удерживать в сознании одну-единственную мысль – «свет», видение «света», исключая все остальное и без малейшего представления о «форме».

Самым важным результатом этого упражнения является подготовка разума к осознанию Пустоты. Обычно же результат представлен тремя уровнями: на высшем – полное отсутствие сновидений; на среднем – человек во время сна полностью осознает все происходящие во сне события как объекты сновидения; на низшем – он видит только приятные сновидения.

Следует заметить, что некоторые люди утверждают, будто сновидец пробуждается, если вдруг замечает, что он спит, или, скорее, полуосознанное состояние и позволяет ему это узнать, и отмечает приближение момента пробуждения. Это ни в коей мере не относится к тому, что случается с теми, кто тренируется в практике интроспективной медитации.

Налджорпа, которые еще не достигли достаточного спокойствия ума, чтобы спать почти без сновидений, полностью осознают в своих снах, что они спят и созерцают образы, лишенные реальности.

Кроме того, бывает так, что они, не пробуждаясь, погружаются в размышления об объектах своих сновидений. Иногда они созерцают, как будто во время театральной постановки, последовательность происшествий, которые они переживают во сне. Я слышала, что, бывает, некоторые колеблются, совершать ли во сне такие поступки, которые они никогда бы не совершили в состоянии бодрствования; но здесь они отбрасывают всякие сомнения, поскольку знают, что в данном случае поступок не является реальным.

В этом отношении тибетцы не являются исключением. Я позволю себе небольшое отступление и расскажу сон одной дамы, поведавшей мне его; сон этот несколько веков назад привел бы ее на костер.

Этой даме приснился дьявол. Странно звучит, но дьявол был влюблен в нее. Он пытался обнять ее, и страшное искушение охватило спящую. Будучи набожной католичкой, она ужаснулась при мысли поддаться искушению, однако ее подстегивало возрастающее чувственное любопытство. Любовь Сатаны! Какие глубины сладострастия, неизвестные целомудренной супруге, могли бы открыться! Какое удивительное переживание! Тем не менее религиозные чувства уже почти одержали победу в этой борьбе, когда вдруг спящую даму осенило, и она поняла, что это только сон. А поскольку это только сон…

Я не знаю, исповедовалась ли моя юная верующая в своем «грехе», и что сказал по этому поводу ее духовник, но ламы не проявляют никакого снисхождения к любым грехам, совершенным при подобных обстоятельствах. По их мнению, ментальный отзвук действия, совершенного во сне, будь оно добродетельным или греховным, равносилен тому же действию, совершенному наяву, в бодрствующем состоянии. Я еще вернусь к этому вопросу.

В этот период своей тренировки послушник может спать всю ночь, не просыпаясь для полуночной медитации, как это делают более подготовленные аскеты. Однако он должен проснуться на рассвете или незадолго до него.

Его первой мыслью должно быть «А» в его сердце.

Далее на выбор есть два пути продолжения. Более общий метод, для начинающих, заключается в созерцании того, как «А» выскальзывает из сердца и повисает в воздухе. Оно созерцается как символ Пустоты, и надо приложить определенные усилия для достижения совершенной концентрации на этой мысли. Второй метод, используемый более подготовленными учениками: «А» немедленно выскакивает в пространство и исчезает, как будто поглощенное бесконечностью, после чего ученик остается погруженным в мысль о Пустоте.

На восходе солнца медитация продолжается упражнениями, описанными в пункте 1.

При таком кратком изложении невозможно полно представить эти практики, когда односторонне вырисовываются только их странные стороны.

Я вполне готова доказать их действенность, однако, честно говоря, в свете объяснений компетентных лам они приобретают совершенно иной вид.

Например, указанное «А» – это не столько буква тибетского алфавита, сколько символ нерушимости существования не имеющего ни начала, ни конца универсального закона. Сосредоточением своего внимания на этих буквах, текущих подобно речной воде, ученик в конце концов постигает идею энергетических потоков, пронизывающих его самого, идею непрерывного взаимообмена между ним и внешним миром, идею единства той всеобщей активности, которая порождает здесь человека, там – дерево, а где-то еще – камень и огромное множество других идей, говорят практикующие эти упражнения.

Идея пустоты, связанная с этими разнообразными практиками, относится к вечному монолитному «я», существование которого, согласно фундаментальному учению буддизма, отрицается во всех существах и вещах. Тибетцы выражают это словами «ганзаг-даг– мед-па, чой-даг-мед-па», что означает: «человек лишен «я», все вещи лишены «я».

Вот перевод ортодоксальной буддийской формулы: все составное невечно; все составное подвержено страданию, поскольку все вещи лишены «я» («Дхаммапада»).

Ламаисты особенно настаивают на этом учении о «не-я», разделяя третье положение на два пункта. Они говорят, что на более низком уровне просветления человек постигает, что его собственная личность – это круговорот постоянно меняющихся образований, но идея «я» сохраняется. Постижение того, что все сущее одинаково лишено «я», указывает на полное Просветление.

Вышеописанные ежедневные упражнения и другие, схожие с ними, разработаны для того, чтобы привлечь и зафиксировать внимание начинающего, хотя он и не сразу постигает их значение или цель.

Медитация, описанная в пункте 2, имеет целью выработку беспристрастности. Предполагается, что эта практика позволит ученику достичь своих глубин, области совершенного спокойствия, из которой он сможет бесстрастно анализировать свои действия, чувства, мысли.