Под общим термином «лунг-гом» тибетцы подразумевают большое количество практик, соединяющих концентрацию ума и различные дыхательные гимнастики, цель которых – достижение разных результатов, как духовных, так и физических.

Если мы примем на веру распространенное среди ламаистов убеждение, нам потребуется найти ключ к волшебству, заключенному в этих любопытных тренировках. Тщательные исследования не вызывают, однако, большого энтузиазма, – ощутимых результатов добивается только тот, кто, занимаясь этими тренировками, стремится приобрести оккультные способности. Но ошибочно и отрицать, что последователи лунг-гом на самом деле производят некоторые необычные явления.

Результаты, приписываемые тренировкам лунг-гом, сильно варьируются, но сам термин особенно часто используют для обозначения такого вида тренировок, которые, как утверждают, развивают необычайную быстроту и выносливость, что позволяет адептам этого учения совершать длительные переходы с удивительной скоростью.

В биографии Миларепы читаем, что у дома ламы, учившего его черной магии, жил некий трапа, который бегал быстрее лошади. Миларепа похвастался, что обладает теми же способностями, и заявил, что однажды за несколько дней прошел расстояние, какое до тренировок преодолевал за месяц. Приписывал он это ловкому контролю за «внутренним дыханием».

Правда, от лунг-гом ожидают не мгновенного проявления необычайной скорости, а чудесной выносливости. И демонстрация результатов состоит не в беге на короткую дистанцию, как в наших спортивных состязаниях, а в преодолении больших расстояний быстрым шагом, без остановок за несколько дней и ночей.

Кроме сбора информации о методах, используемых в подготовке лунг-гом-па, мне посчастливилось увидеть своими глазами троих последователей этого учения. Это большая удача: теми или иными упражнениями лунг-гом занимаются многие монахи, но лишь немногие добиваются серьезных результатов, и потому настоящие лунг-гом-па встречаются очень редко. Первого из них я встретила в чанг танг[100] в Северном Тибете.

Как-то в конце дня, когда Йонгден, наши слуги, и я лениво ехали через широкое плато, я заметила впереди, далеко от нас, движущуюся черную точку; рассмотрела ее в бинокль – человек… Поразительно: встречи по пути в этом районе редкость, за последние десять дней мы не видели ни души. Да и не ходят обычно в этих краях пешком и в одиночку. Кто же этот странный путешественник?

Один из моих слуг предположил: может, кто-то из торгового каравана, на который напали грабители; убежал ночью, спасаясь, или еще как-нибудь освободился, а теперь вот потерялся в этих пустынных местах. Что ж, не исключено, тогда пусть едет с нами – довезем до ближайшей стоянки пастухов или куда он пожелает, если нам по дороге.

Продолжая наблюдать в бинокль, замечаю: идет этот человек необычной походкой и, что меня особенно поразило, с невероятной быстротой. Мои люди видели его невооруженным глазом только как движущееся пятно на поросшей травой земле, но тоже обратили внимание на быстроту, с которой он приближался. Отдаю им бинокль, и один из них, понаблюдав некоторое время, говорит:

– Лама лунг-гом-па чиг да[101].

Эти слова, «лама лунг-гом-па», сразу заинтересовали меня: так много слышала о чудесах, что творят эти люди; знакома с теорией их подготовки; пробовала даже практиковаться в таких упражнениях. Но вот приверженцев лунг-гом, выполняющих один из своих невероятных переходов, о которых так много говорят в Тибете, видеть не приходилось. Неужели мне повезло стать свидетельницей этого зрелища?

Человек приближался к нам, и скорость его передвижения стала еще заметнее. Что делать, если это настоящий лунг-гом-па? Мне хотелось рассмотреть его поближе, поговорить с ним, задать несколько вопросов, сфотографировать – да мало ли что… Но при первых же моих словах об этом тот, кто узнал в путешественнике лунг-гом-па, воскликнул:

– Почтенная, не останавливайте и не заговаривайте с ним! Это наверняка убьет его. Эти ламы во время перехода не должны прерывать медитации. Бог, который в них, исчезнет, если они прекратят повторять нгагс. А когда он покидает их раньше установленного времени, это для них такое сильное потрясение, что они могут умереть.

Пусть предупреждение, высказанное таким образом, не более чем простое суеверие, я не пренебрегла им. Из того, что я знала о «технике» этого явления, ясно: человек движется в некоем трансе; внезапное «пробуждение», даже если не вызовет его смерти, болезненно ударит по нервной системе. До какой степени шок окажется опасным для ламы, я не знала, – зачем подвергать его опасному эксперименту. И еще одна причина: тибетцы воспринимали меня как женщину-ламу, знали, что я исповедую буддизм, но не подозревали о разнице, существующей между моей концепцией учения Будды и ламаистским буддизмом. Простые тибетцы полностью игнорировали тот факт, что термин «буддизм» предполагает существование множества различных сект и точек зрения. Не потерять доверия, сохранить уважение и возможность близкого общения (все, что предоставлялось мне моим религиозным одеянием) – такая задача вынуждала вести себя в точном соответствии с тибетскими обычаями, особенно в вопросах религии. Это серьезно вредило моим научным интересам и порождало множество препятствий – неизбежная плата за то, что меня приняли в той области тибетской культуры, которую охраняли с большим рвением, чем саму территорию страны. Снова придется подавить стремление к исследованиям и ограничиться наблюдением за необычным путешественником.

К этому времени он уже почти догнал нас: я отчетливо видела совершенно спокойное, бесстрастное выражение его лица, широко открытые глаза – взгляд устремлен на невидимый далекий объект где-то в космосе… Он не бежал, а казалось, поднимался над землей, предварительно подпрыгнув. Выглядело это так, словно он обладал прыгучестью мяча и подскакивал, отталкиваясь от земли, каждый раз, когда его ступня касалась земли. Шаги ровные, будто отмерялись ударами маятника. Одежда – привычный монастырский балахон и тога, довольно поношенные. Левой рукой он придерживал складки тоги, наполовину скрывавшей его фигуру. В правой держал пхурбу (магический кинжал); рука слегка двигалась в такт шагам, словно опиралась на посох, словно кинжал, острие которого держалось над землей, прикасался к ней и поддерживал бегуна.

Слуги спешились и поклонились до земли ламе, прошествовавшему перед нами, а он продолжал свой путь, явно не заметив нашего присутствия. Не довольно ли сделано уступок местным обычаям; подавив желание остановить путешественника, я пожалела об этом – все же, так или иначе, я должна увидеть больше. Приказываю слугам снова сесть на лошадей и следовать за ламой. Он ушел довольно далеко, но, не пытаясь догнать его, мы не давали расстоянию между нами сократиться; мы с сыном наблюдали за лунг-гом-па и в бинокль, и невооруженным глазом.

Лица его уже не видно, но все еще поражает регулярность пружинящих шагов. Мы следовали за ним более двух миль, а затем он свернул с дороги, взобрался на горный склон и исчез в горах на краю степи. Всадники не в силах следовать за ним – нашим наблюдениям конец; пришлось повернуть и продолжить наше путешествие.

Интересно, заметил ли лама, что мы едем за ним. Держались мы на довольно большом расстоянии, но любой человек заметил бы, конечно, шестерых всадников. Как я уже сказала, бегун выглядел так, словно он был в трансе, трудно определить, притворялся ли он, что не видит нас, и поднялся в гору, чтобы избежать любопытных взглядов, или в самом деле не знал, что за ним кто-то едет, а просто двигался в намеченном направлении.

Утром четвертого дня после того, как мы встретили лунг-гом-па, мы добрались до территории под названием Тебгиай, где располагалось множество стоянок док– па[102]. Я не преминула рассказать пастухам, что мы встретили ламу лунг-гом-па, когда съехали на дорогу, ведущую к их пастбищу. Несколько человек из них тоже его видели, когда на закате того дня, чуть раньше нашей встречи, собирали свои стада. Это сообщение помогло мне сделать некоторые расчеты. В день, при обычной скорости наших животных, мы проезжали столько-то часов – за вычетом времени на установку лагеря и отдых; чтобы добраться до того места, где мы встретили лунг-гом-па, он, миновав докпа, двигался всю ночь и следующий день без остановок – при той скорости, с какой шел на наших глазах.

Идти двадцать четыре часа без перерыва не рекорд для горцев Тибета – они прекрасные ходоки. Лама Йонгден и я во время путешествия из Китая в Лхасу шли иногда девятнадцать часов подряд, не останавливаясь и не отдыхая. В один из таких переходов совершили переправу, по колено в снегу, через высокогорный перевал Део. Однако наш медленный шаг не идет ни в какое сравнение с прыгучим лунг-гом-па – он-то летел как на крыльях, и путь его начался в Тебгиае. Откуда он шел и сколько еще ему нужно пройти с того момента, как мы потеряли его из виду? Для меня это тайна. Докпа считали, что он, возможно, шел из Цанга, – иные монастыри этой провинции пользовались репутацией учебных заведений, где преподавали лунг-гом и как тренинг в быстроте ходьбы. Но пастухи не разговаривали с путником, а на территорию Тебгиая вело несколько дорог.

Методичные исследования недоступны на этих огромных просторах или требуют многомесячных поисков без надежды достичь хоть каких-то результатов. Просто я заметила, что монастыри в провинции Цанг известны своими тренировками в быстрой ходьбе. Есть легенда, которая рассказывает об обстоятельствах, заставивших самый известный из них (Шалу гомпа) заняться такого рода обучением и практиковать в своих стенах тренировки для лунг-гом-па.

Герои этой легенды – двое знаменитых лам: Йюнгтён Дордже Пал и историк Бустён. Первый известен как могущественный колдун, специализировавшийся на подчинении ужасных божеств. Родился в 1284 году нашей эры; считался седьмым воплощением Субхути (ученика исторического Будды); линия его реинкарнаций продолжалась позднее таши-ламами; последний из них – его шестнадцатое воплощение. Йюнг– тён Дордже Пал некоторое время жил при дворе монгольского императора, который затем стал править в Китае. Его гуру, как рассказывают, – лама– мистик, по имени Зурванг Сендж[103]; о нем, кажется, не известно ничего, кроме легенд и довольно фантастических историй. Умер он в возрасте 92 лет.

Бустён родился в селении Тхо пхуг, рядом с городом Шигадзе, в 1288 году нашей эры. Написал несколько книг по истории и собрал буддийские тексты, переведенные с санскрита, – это собрание называется Кахджьюр.

И вот однажды колдун Йюнгтён решил совершить торжественный дубтхаб, чтобы обуздать Шинджеда – повелителя смерти. Этот ритуал необходимо отправлять каждые двенадцать лет, в противном случае божество, чтобы утолить голод, съедает по одному существу каждый день. В результате дубтхаба Шинджед попал в зависимость от ламы-колдуна, и ему пришлось дать обещание не поражать людей в течение двенадцати лет. Во время ритуала ему принесли дары, а вместо жизней, которые он поклялся пощадить, обязались поклоняться ежедневно.

Бустён услышал о намерении Йюнгтёна, пожелал убедиться, правда ли его друг обладает силой обуздать ужасное божество, и пошел в храм его вместе с тремя другими учеными ламами. Там он нашел Шинджеда, уже дающего клятву Йюнгтёну. Его наводящая ужас фигура была «большой как небо». Так рассказывается в легенде.

Колдун сказал ламе: «Ты пришел вовремя, чтобы доказать степень своей любви и сострадания к людям». Далее сообщил, что покорил бога ради человечности; теперь нужно накормить его, чтобы успокоился; маг предложил одному из лам принести себя в жертву. Трое спутников Бустёна под разными предлогами отказались и поспешили уйти. Бустён остался один с Йюнгтёном и заявил: если для успеха ритуала нужно принести в жертву человеческую жизнь и это предотвратит ежедневные жертвы людей на двенадцать лет, он готов войти в открытый рот Шинджеда.

На это благородное предложение колдун ответил, что он успешно исполнит ритуал и без принесения в жертву своего друга, но поручает ему и его преемникам проводить такой ритуал каждые двенадцать лет. Бустён принял на себя это обязательство, а Йюнгтён с помощью своей магической силы создал бесконечное количество фантомов голубей и бросил их в рот Шинджеду.

С тех пор последующие реинкарнации ламы Бустёна, который управлял Шалу гомпа, проводили все церемонии по умиротворению злого божества. Казалось, со временем Шинджед приобрел себе товарищей, так как ламы из Шалу разговаривали теперь с многими демонами, привлекавшимися к этой церемонии.

Чтобы собрать всех этих демонов из разных частей света, требовался хороший бегун. Такого бегуна звали Махекетанг (имя Махе взято у буйвола, на котором ездил Шинджед). Это животное, рассказывает легенда, бесстрашно и, стало быть, не боялось вызывать злых духов. По крайней мере, именно такое объяснение дают в Шалу. Бегуна выбирают попеременно из монахов Ньанг тод кьид пхаг или из Самдинга. Те, кому выпадает честь исполнять роль Махекетанга, проходят предварительную подготовку в одном из вышеназванных монастырей. Подготовка состоит из дыхательных упражнений, выполняемых в строгой изоляции и в полной темноте в течение трех лет и трех месяцев.

Одно из таких упражнений особенно популярно среди тех тибетских аскетов, которые не отличаются особыми интеллектуальными способностями. Ученик сидит со скрещенными ногами на большой, толстой подушке; медленно и долго вдыхает, словно хочет надуть свое тело. Затем, задержав дыхание, подпрыгивает со скрещенными ногами, не пользуясь поддержкой рук, и падает обратно на подушку, оставаясь в том же положении. В ходе тренировки он повторяет это упражнение много раз. Иным ламам удается подпрыгнуть очень высоко; есть и женщины, которые тренируются в той же манере.

Нетрудно догадаться, что цель таких упражнений не тренировка в акробатических прыжках. По мнению тибетцев, кто проделывает это упражнение в течение нескольких лет, у тех тело становится очень легким, почти не имеет веса. Эти люди, говорят они, способны сидеть на колоске ячменя, и он не согнется, или стоять на горке зерна и не рассыпать ее. Подлинная цель – левитация.

Для проверки умения изобретен любопытный тест: ученик, проходящий его, проделывает действия, о которых уже упоминалось, или, по крайней мере, стремится приблизиться к подобным результатам. В земле выкапывают яму, глубина ее равна росту кандидата; над ямой строят своеобразный купол, размер которого также равен росту кандидата; в куполе делают небольшое отверстие. Затем между сидящим со скрещенными ногами на дне ямы и этим отверстием отмеряют расстояние в два его роста: например, рост человека 5 футов и 5 дюймов – отверстие в куполе на высоте 10 футов и 10 дюймов от дна ямы. Тест состоит из прыжков со скрещенными ногами, таких же, как во время тренировок (уже описанных), и входа через небольшое отверстие на верху купола.

Мне приходилось слышать, что говорили жители провинции Кхампа, – в их местах совершались такие подвиги; но свидетельницей успешного проведения такого теста никогда не была.

Судя по информации, собранной на месте, финальный тест, который используется для назначения кандидата Зовущим Буйволом (Махекетангом), проводится по-другому. После трехлетнего уединения в полной темноте монахи, которые доказали свои способности и успешно прошли все испытания, отправляются в Шалу, где их помещают в одну из мрачных хижин (уже описанных). Но в Шалу отверстие находится в стене кельи; кандидату не надо подпрыгивать до крыши; чтобы выбраться из ямы, где он должен оставаться семь дней, ему оставляют скамейку, чтобы он выполз из квадратного отверстия в стене кельи. Размер отверстия рассчитывается пропорционально расстоянию между вторым и большим пальцами его руки. Те, кто успешно справляется с заданием, назначаются махекетангами.

Трудно сказать, как тренировка, состоящая из того, что человека держат неподвижным в течение нескольких лет, приводит в результате к тому, что он приобретает необычайную скорость передвижения. Однако это особая тренировка, которой славится монастырь Шалу; в других местах мы встречали отличающиеся от этого и явно более рациональные методы, включая тренировки по ходьбе. Более того, нужно понять, что метод лунг-гом не ставит цель тренировать мышцы учеников – он призван развивать их психическое состояние; оно и позволяет им совершать невероятные по длительности пешие переходы.

Махекетанг отправляется в путь на одиннадцатый день десятого месяца тибетского года (соответствует нашему ноябрю). Посетив Лхасу, Самье и некоторые другие места, он возвращается в Шалу 25-го числа того же месяца – и немедленно отправляется в путь снова – идет в Шигадзе. Совершает продолжительный поход в горы Цанга (Цанг тод) и возвращается в Шалу через месяц. Затем прямые наследники Бустёна отправляют соответствующий ритуал, так как приглашенные Махекетангом демоны принимают приглашение без возражений.

Еще одного лунг-гом-па я случайно встретила в районе, населенном некоторыми независимыми племенами тибетского происхождения, – на шицуанском Дальнем Западе. Но на этот раз у меня не было возможности проследить за его передвижениями. Ехали через лес; мы с Йонгденом шли впереди слуг и животных, когда за поворотом дороги наткнулись на обнаженного человека с железной цепью на теле. Он сидел на скале, так глубоко погруженный в свои мысли, что не слышал, как мы подошли. Удивленные, мы остановились, но он вдруг заметил наше присутствие, – бросив на нас взгляд, вскочил и быстрее оленя бросился в чащу. Некоторое время мы слышали звяканье цепей, обвивавших его тело, но вскоре оно стало слабее и наступила тишина.

– Этот человек – лунг-гом-па, – сказал мне Йонгден. – Я уже видел одного такого. Цепи они носят, чтобы сделать себя тяжелее: пока тренируются в лунг-гом, тела их становятся такими легкими, что они опасаются взлететь на воздух.

Моя третья встреча с лунг-гом-па произошла в Га, районе Кхама, в Восточном Тибете. Снова я путешествовала со своим небольшим караваном. И вот появился этот человек: знакомый, обычный облик арджопа, то есть бедного паломника, несущего свой багаж на спине. Таких людей тысячами встречаешь на дорогах Тибета, и мы не обратили на него особого внимания, посчитав одним из многих представителей этого племени.

Эти нищие, одинокие пешеходы, имеют привычку присоединяться к любому каравану или к богатому путешественнику, которого им случится встретить на своем пути, и следовать за ним. Они идут за гружеными животными или, если их немного и груз не тяжелый, бегут рядом с всадниками до вечернего привала. Обычно это не вызывает никаких трудностей: во время длительных путешествий тибетцы отправляются в путь на рассвете и останавливаются на привал примерно в полдень, чтобы животные отдохнули и попаслись.

Трудности, которые сами арджопа берут на себя, спеша за всадниками, или любая помощь, которую они готовы оказать слугам, вознаграждаются ужином, а иногда и чаем с маслом и цампа, которыми их одаривают путешественники. В соответствии с этим обычаем человек, которого мы встретили, пристроился к нашему каравану. От него мы узнали, что он из монастыря Пабонг в Кхаме и направляется в провинцию Цанг, – довольно долгое путешествие, занявшее три или четыре месяца. Однако ничего удивительного – такие паломничества предпринимаются тысячами тибетских пилигримов.

Наш спутник провел с нами уже несколько дней, когда после небольшого привала мы снова около полудня отправились в путь. Думая, что навьюченные мулы не справятся сегодня с переправой через горный хребет, который был перед нами, я, мой сын и один из слуг поехали на поиски воды и пастбища, чтобы разбить лагерь до наступления темноты.

Когда хозяин едет вперед, человек, который его сопровождает, всегда несет котелок для чая и немного провизии, чтобы господин или лама приготовил еду, поджидая багаж и палатки. Мой слуга не преминул соблюсти этот обычай, но это само по себе тривиальное обстоятельство помогло раскрыть способности нашего лунг-гом-па.

Путь к перевалу оказался длиннее, чем я ожидала, и вскоре стало ясно, что навьюченные мулы не доберутся до вершины хребта до наступления ночи. Нечего и думать, что они спустятся на ту сторону перевала в темноте, – достигнув поросшей травой площадки у ручья, мы остановились там. Уже пили чай и собирали сухой коровий помет, чтобы разжечь огонь[104], когда я увидела, что арджопа карабкается по склону на некотором расстоянии от нас, передвигаясь с невероятной скоростью. По мере его приближения становилось видно, что он идет той же особой, прыгающей походкой, какую я заметила у ламы лунг-гом-па в Тебгиае.

Когда этот человек дошел до нас, некоторое время он стоял неподвижно, глядя прямо перед собой. Он совсем не запыхался, но, видимо, не совсем еще вышел из состояния транса и не мог ни говорить, ни двигаться. Однако постепенно возвращался к действительности. На мои вопросы отвечал, что занимался лунг-гом для приобретения быстроты с гомченом, живущим около монастыря в Пабонге. Его наставник покинул страну, и потому он идет в Шалу гомпа в Цанге.

Больше он ничего мне не сказал и глядел весь вечер очень грустно. Утром признался Йонгдену, что нечаянно впал в транс и у него появились самые что ни на есть обычные мысли.

Шел он рядом со слугами, державшими моих мулов, и почувствовал нетерпение: как медленно они идут, а в это время мы, уж конечно, жарим на огне мясо, – он заметил, что его нес сопровождавший меня слуга. Когда трое других слуг и он сам догонят нас, им придется поставить палатку, следить за животными и время останется только выпить чаю и съесть немного цампа перед сном.

Представил он себе нашу компанию; увидел огонь, мясо на тлеющих углях – и поддался соблазну: постепенно стал терять разум и перестал осознавать, где находится. Затем, охваченный желанием разделить с нами еду, ускорил шаг и механически пошел той особой походкой, которую изучал. Привычные ассоциации – походка, мистические слова, которым его научил его наставник, – привели к тому, что он стал мысленно повторять соответствующие словесные формулы. А это, в свою очередь, – к тому, что дыхание обрело соответствующий ритм и наступило состояние транса. И все же мысли о жареном мясе доминировали над всеми остальными. Послушник почувствовал себя виноватым: соединение прожорливости, мистических слов и упражнений лунг – гом это кощунственно.

Мой сын – лама не стал скрывать обретенных откровений. Заинтересовавшись, я задала несколько вопросов послушнику. Он не хотел ничего отвечать, но мне удалось выудить у него некоторые сведения, и они подтвердили уже известные мне факты. Рассказал он нам, что закат и ясная ночь – самое благоприятное время для пеших переходов. Советовали ему также тренироваться, глядя на звездное небо.

Видимо, он, как все тибетские мистики, дал своему гуру обет не разглашать тайну учения, и мои вопросы его встревожили.

На третий день после этой демонстрации бега, на рассвете, когда мы проснулись, его в палатке уже не было. Он ушел ночью, вероятно используя свои знания лунг-гом, и на этот раз по более важной причине, чем желание разделить с нами добрый ужин.

Кратко суммирую сведения, полученные из разных источников, об особой практике лунг-гом. Первая ступень, до начала обучения, как обычно, приобретение силы с помощью ритуала ангкур. Затем необходимо несколько лет под руководством опытного учителя заниматься дыхательной гимнастикой. Только после этого ученик приобретает достаточную степень натренированности, которая позволяет ему предпринять попытку скоростной ходьбы.

Новый ангкур проводится на этой стадии, и учитель передает ученику знания мистических формул[105]. Советует ему сконцентрировать мысли на ритмичном повторении про себя этих формул в течение всего пути; вдох и выдох также делаются ритмично; шаги подчиняются ритму дыхания и слогоритму формул. Идущий не должен ни говорить, ни смотреть по сторонам; сфокусировать взгляд на каком-нибудь отдаленном предмете и не позволять вниманию отвлекаться ни на что другое.

Несмотря на то что в состоянии транса нормальное сознание в основном подавлено, человек остается в достаточной степени живым, чтобы не забывать о препятствиях на пути и помнить о направлении и цели своего движения. Дикие пустынные просторы, плоская поверхность и особенно вечерние сумерки считаются самыми благоприятными условиями для переходов с помощью этой практики. Даже если путешественник уже сделал большой переход в течение дня и чувствует усталость, на закате он легко впадает в транс, перестает чувствовать усталость и продолжает двигаться еще несколько миль. Первые дневные часы тоже благоприятны, но менее. Полдень и день, узкие долины, леса, неровная почва считаются неблагоприятными условиями, и только мастера лунг-гом отваживаются преодолевать эти вредные влияния.

Эти объяснения, по-видимому, предполагают, что ровность пейзажа и отсутствие по соседству крупных предметов помогают впадать в транс. Ясно, что широкие, пустынные долины дают меньше поводов рассеивать внимание и отвлекаться от формул и ритмичного дыхания, чем скалистые горы, изобилующие камнями и кустарником, шумными горными потоками и т. п. Что касается регулярности шагов, то ее нелегко поддерживать на неровной, каменистой тропе.

Исходя из своего собственного, довольно поверхностного опыта изучения этой практики, я пришла к убеждению, что, хотя для переходов выбирают пустынные плато, лес, с высокими, прямыми деревьями, без подлеска, пересеченный прямыми тропинками, также довольно благоприятен для ходьбы в трансе, вероятно опять-таки из-за однородности окружающего ландшафта. Но это всего лишь выводы, основанные на чисто личных наблюдениях, сделанных в девственных лесах Пойула.

Любая ясная ночь представляется подходящей для тренировок начинающих, но особенно благоприятны ночи, когда на небе видны звезды. Всем и всегда советуют сфокусировать взгляд на какой-то одной звезде. Наверное, это связано с гипнотическим эффектом; мне рассказывали еще, что новички, которые занимаются такими тренировками, останавливают движение, если «их» звезда скрывается за облаками или поднимается выше их головы. Другие, наоборот, не замечают ее отсутствия, потому что к тому времени, когда звезда исчезает из вида, они уже создают ее субъективный образ и фокусируют на нем взгляд.

Некоторые посвященные в тайное знание признают, что в результате многолетних тренировок, после того как пройдено сколько-то миль, ступни лунг-гом– па перестают касаться земли и он просто скользит по воздуху с необычайной быстротой[106].

Отбросив преувеличения, можно сказать (в этом я убедилась из собственного, хотя и ограниченного опыта и из рассказов лам, которым можно доверять), что мастера этой практики добиваются состояния, когда не чувствуют собственного веса. Своеобразная анестезия «замораживает» боль от ударов о камни или другие предметы на дороге, и человек может идти часами с необычайной скоростью, наслаждаясь легкой эйфорией, – это состояние хорошо известно автомобилистам, едущим с большой скоростью.

Тибетцы различают длительные, регулярные переходы, совершаемые лунг-гом-па, и путешествия павос, или медиумов, впадающих в транс помимо своей воли и не имеющих перед собой четкой цели. Интеллектуальные ламы не отрицают реальности существования этого феномена, но не придают ему большого значения. Их взгляды напоминает нам отношение Будды, описанное в старой истории. Говорят, что Будда однажды путешествовал со своими учениками и встретил истощенного йогина, жившего в одиночестве в хижине посреди леса. Учитель остановился и спросил, как давно тот живет там в такой простоте и строгости.

– Двадцать пять лет, – отвечал йогин.

– И чего ты достиг этими долгими и упорными занятиями? – спросил Будда.

– Я могу перейти реку, ступая по воде! – с гордостью ответил отшельник.

– Бедняга! – сочувственно сказал Будда. – Ты правда потратил столько лет, чтобы научиться такой мелочи? Зачем? Любой паромщик переправит тебя на другой берег за мелкую монету.

Провести зиму в пещере среди снегов, на высоте от 11 до 18 тысяч футов, в легкой одежде или совершенно без нее и избежать простуды – дело труднодостижимое. Но все же многие тибетские отшельники справляются с ним каждый год. Их выносливость объясняют способностью вырабатывать туммо.

Слово «туммо» означает «тепло», но не обычное тепло, для которого в тибетском языке есть другое слово, а особый вид мистического тепла. Термин взят из мистической терминологии для обозначения мистического тепла, согревающего отшельника, который способен его вызвать.

Тибетские адепты тайного знания различают несколько видов туммо: экзотерическое туммо, которое возникает спонтанно в ходе особого восторженного состояния и постепенно обертывает мистика «мягкой, теплой мантией богов»; эзотерическое туммо, согревающее отшельника в снежных горах; мистическое туммо лишь отдаленно и фигурально связанное с термином «тепло», так как его основное значение – ощущение «райского блаженства» в этом мире. В тайном учении туммо это также тонкий огонь, согревающий генеративную жидкость и переносящий с ее помощью энергию по всему телу через крошечные каналы, которые называются ца[107].

Суеверия и необычное понимание физиологических процессов породили множество невероятных историй на эту тему; одну из них рискну коротко рассказать. Знаменитый аскет Речунгпа, стремившийся стать эрудитом, оставил своего наставника Миларепу вопреки его совету и начал изучать философскую литературу в Лхасе. Из-за отсутствия благословения духовного наставника учеба не пошла ему на пользу, по крайней мере с религиозной точки зрения. Один богач с восторгом воспринял рвение молодого человека к знаниям и освоению оккультного учения и, чтобы привлечь его в свой дом, отдал ему в жены единственную дочь. Все это случилось до реформ Кхапы, когда всем ламам разрешалось жениться. Девушка вовсе не разделяла восторга отца в отношении Речунгпы, но, обязанная подчиняться ему, в отместку решила сделать жизнь мужа невыносимой – пусть пожалеет, что поддался соблазну обрести богатство посредством женитьбы. Кротость, с какой он воспринимал все выходки жены, нисколько не смягчала ее сердца; она дошла даже до того, что ударила его ножом. И – о чудо – из раны вместо крови полилась генеративная жидкость. С помощью туммо, как сказал лама, поведавший мне эту историю (он верил в нее безоговорочно), тело Речунгпы наполнилось семенами жизни.

Отдавая должное тибетцам, добавлю, что другой лама смеялся над этой сказкой и так объяснил ее смысл. Действительно, с помощью практики туммо можно наполнить тело генеративной силой, которая позволяет осуществлять психические деяния, но эта тонкая, невидимая энергия (шагс) не увеличивает материальной субстанции.

Однако только немногим даже в мистических кругах известны до мельчайших подробностей все виды туммо, тогда как чудесная сила туммо, согревающая и поддерживающая жизнь отшельников в заснеженных скитах, известна каждому тибетцу. Из этого не следует, что процесс, с помощью которого создается это мистическое тепло, в равной степени знаком всем. Наоборот, ламы, обучающие ему, хранят секрет и не перестают заявлять, что сведения, полученные из рассказов или путем чтения, без практики, не принесут никаких результатов; их можно получить только с помощью индивидуального обучения и тренировок под руководством учителя, ставшего адептом.

Более того, только те, кто приобрел достаточные знания и навыки, чтобы самим передавать их ученикам, могут насладиться плодами своего труда. Самые главные требования, которые позволяют этого добиться, – достаточная практика в дыхательных упражнениях, способность сконцентрироваться, доходя до состояния транса, в котором происходит визуализация мыслей, и получение настоящего ангкура от владеющего им ламы вместе с силой, заключенной в нем. Посвящению в туммо предшествует длительный период испытаний.

Кроме всего прочего, испытания, как мне кажется, проводятся, чтобы проверить крепость кандидатов. Как ни верю я в метод туммо, но все еще сомневаюсь, что практиковать его безопасно для людей слабого сложения. Вероятно, тем не менее, что учителя туммо мудро стремятся избегать провалов, вредных для их самонадеянных учеников и отрицательно влияющих на их собственную репутацию.

Не знаю, хотел ли многоуважаемый лама, который «наставлял» меня, просто избавиться от лишней ученицы или поддался на мои уговоры и желал сократить мой испытательный срок. Велел он мне просто идти в уединенное место, искупаться в ледяном горном потоке, а затем, не вытираясь и не одеваясь, провести ночь без движения, в медитации. Зима еще не началась, но на высоте 10 тысяч футов ночь довольно прохладна, и я очень гордилась, что не подхватила простуду.

Позднее я таким же образом искупалась, но на этот раз не по собственной воле: переправляясь через реку Меконг, у города Ракши, в Северном Тибете, оступилась на скользком камне. Когда мы добрались до берега, одежда на мне заледенела, а переодеться было не во что. Легко понять, почему тибетцы, а они часто попадают в подобные переделки из-за тяжелого климата, высоко ценят этот метод защиты от холода. Посвященный отказывается от меховой и шерстяной одежды и никогда не подходит к огню, чтобы согреться. По окончании короткого периода, когда ученик полностью отдает себя под тесное руководство учителя, послушник уходит в очень далекое, совершенно изолированное место высоко в горах. В Тибете «высоко» означает высоту примерно 10 тысяч футов. По мнению учителей и адептов туммо, никогда нельзя выполнять тренировочные упражнения внутри дома или рядом с обитаемым местом: испорченный дымом и различными запахами воздух вместе с другими причинами оккультного характера помешает добиться успеха и даже может навредить. Удобно устроившись, ученик никого не видит, кроме ламы, – тот время от времени его посещает или ученик через довольно значительные промежутки времени приходит в жилище отшельника-учителя.

Послушник начинает занятия каждый день до восхода солнца и заканчивает все упражнения, относящиеся к туммо, до захода, потому что, как правило, проводит ту или иную медитацию на закате. Упражнения проводятся на открытом воздухе, ученик или обнажен, или в одном хлопчатобумажном халате.

Начинающие сидят на соломенной циновке, если она у них есть, на куске мешковины или на деревянной скамейке. Более «продвинутые» ученики сидят на голой земле, а те, кто добился значительных успехов в освоении учения, – на снегу или на льду замерзшего пруда или ручья. Не завтракают и не пьют, особенно горячие напитки, до начала тренировок.

Разрешается сидеть в двух позах: либо в позе обычной для проведения медитаций – со скрещенными ногами, – либо на западный манер, положив руки на колени, мизинец, большой и указательные пальцы вытянуты, а средний и безымянный спрятаны под ладонь.

Сначала выполняются различные дыхательные упражнения, чтобы прочистить ноздри для правильного прохода воздуха.

Затем, ритмично выдыхая, нужно мысленно освободиться от гордыни, гнева, ненависти, зависти, лени и глупости. При вдохах привлекаются и ассимилируются все возможные благословения святых, дух Будды, пять мудростей и все хорошее и возвышенное в мире.

Теперь, сосредоточившись, нужно распрощаться со всеми заботами и размышлениями. Совершенно успокоившись, нужно представить внутри своего тела, на уровне пупка, золотой лотос. В этом лотосе, сверкая, как солнце, стоит слог «рам»; над «рам» возвышается слог «ма»; из «ма» выходит Дордже Нальорма (женское божество).

Эти мистические слоги, которые называют «семенами», не рассматриваются как чисто письменные знаки или как символическое представление о вещах, – они воспринимаются как живые существа, стоящие прямо и способные двигаться. Например, слог «рам» – это не мистическое название огня, а семя огня. Индусы придают огромное значение правильному произношению этих «формул-семян» (биджа мантр). Они считают, что вся сила мантр заключается в звуке, – он сам по себе является, по их мнению, созидательным. Некоторые тибетские мистики согласны, что правильно произнесенный слог «рам» способен зажечь огонь, хотя эти мистические слоги обычно не используются в Тибете как звуки, а скорее как представители элементов, божеств и так далее. Тибетцы идентифицируют «рам» с огнем, полагая, что тот, кто знает, как использовать субъективный образ этого слога ментально, может что-нибудь поджечь или даже вызвать пламя, не имея никакого топлива.

Как только практикующийся в туммо представил себе Дордже Нальорму, появившуюся из ма, он идентифицирует себя с ней. Став таким образом божеством, он представляет себе букву «А» на месте своего пупка, а букву «Ха»[108] – у себя на макушке.

Медленные и глубокие вдохи действуют, как описано ниже, и появляется тлеющий огонь размером и формой с небольшой мяч[109]. Огонь и содержится в этой букве. С каждым вдохом появляется ощущение ветра, проникающего в живот на уровне пупка и усиливающего пламя[110].

Затем с каждым глубоким вдохом следует задержать дыхание. Постепенно время такого задерживания увеличивается. Мысли продолжают концентрироваться на разжигании огня, который поднимается вдоль вены умо, проходящей по середине тела.

Тибетцы заимствовали в Индии три мистические нади (артерии, вены), которые играют важную роль в различных психических тренировках йогов. В Тибете эти нади называют ца и делят соответственно на рома кьангма и ума.

Эти так называемые артерии не имеют ничего общего с настоящими артериями, несущими кровь по организму, – они представляют собой тончайшие нервы, переносящие психическую энергию. Три только что упомянутых ца самые важные, но существует бесконечное множество других.

Однако просвещенные мистики считают, что система ца совершенно лишена реальной основы; по их мнению, это всего лишь символический образ.

Упражнения проходят десять стадий, но следует понимать, что между ними нет никаких пауз. Разные субъективные видения и ощущения, их сопровождающие, сменяют друг друга серией постепенных модификаций. Вдохи, задержка дыхания и выдохи сменяются ритмично, все время продолжается построение мистических формул. Мозг постоянно концентрируется только на «одной точке» – на видении огня и ощущении тепла, которое он производит.

Кратко перечислю все десять стадий:

1. В воображении и субъективном видении появляется центральная артерия ума; она предстает в виде тончайшей нити или волоса; наполнена спускающимся огнем и пересекается с потоком воздуха, поступающего при вдохе.

2. Артерия увеличивается в размерах и становится толщиной с мизинец.

3. Продолжает увеличиваться и становится размером с руку.

4. Заполняет все тело, или скорее даже само тело становится ца, то есть превращается в своего рода трубу, наполненную сверкающим огнем и воздухом.

5. Теряются ощущения очертаний тела. Увеличившаяся сверх всякой меры артерия поглощает весь мир, и налджорпа чувствует себя бушующим пламенем, плывущим среди волн в океане огня.

Начинающие, чей мозг еще не привык к длительным медитациям, проходит эти пять стадий быстрее, чем более опытные ученики, которые медленно идут от одной стадии к другой, погружаясь в глубокое созерцание. Но все равно даже самым быстрым требуется час, чтобы добраться до пятой стадии.

6. Сильный ветер стихает, бушующие волны становятся ниже и спокойнее, сверкающий океан уменьшается и ограничивается размерами тела.

7. Артерия уменьшается до размеров руки, в которой снова виден заключенный в ней огонь.

8. Уменьшается до размеров мизинца.

9. Становится размером с волос.

10. Почти исчезает: огонь почти перестает ощущаться, как и все другие составляющие видения. Вместе с тем исчезают все представления обо всех других предметах. Мозг погружается в Великую Пустоту, где двойственность знания и ощущаемый объект более не существуют.

Наступает состояние транса; глубина и длительность его зависят от духовного и физического развития налджорпа.

Упражнение, вместе с первыми пятью стадиями или без них, можно повторять в течение дня или в то время, когда вы страдаете от холода. Но тренировка, если говорить точно, на ранних стадиях освоения учения совершается только до рассвета.

Вероятно, Миларепа обратился к этому способу согреться, когда его пещеру в Лачи-Канг (у горы Эверест) неожиданно засыпало снегом и ему пришлось оставаться там до самой весны. Он описал свое приключение в стихотворении; часть его (в вольном переводе) привожу далее.

Презрев мирскую жизнь,
Искал я одиночества на склонах Лачи-Канг.
И небеса с землею, сговорившись,
Послали бурю мне,
Соединив воздушные и водные стихии
В огромных южных темных тучах.
Они затмили солнце и луну
И сдули звезды с небосклона.
Снег шел долгих девять дней и девять ночей.
И были его хлопья словно шкуры овнов
Иль птицы, что, слетая с небес,
Кружились в снежном вихре.
Не видели еще такого снегопада на земле.
Покрыл он снежных великанов по самую грудь,
Деревья в лесу завалил по самые макушки и
Побелил черневшие громады.
Мороз сковал бушующие воды озер,
И спрятал он под лед стремнины гор.
Сравнял он горы и долины,
И голодом он уморил животных, птиц и зверей;
Мышей и крыс закрыл он под землей,
Как закрывали сокровища во время бедствий.
Снег, зимний ветер и мой тонкий халат из хлопка
Бились друг с другом на горе на белой.
Снег таял на мне потоком горным,
Ревущий ураган же разбивался о мой халат,
Хранящий еще яростное свое тепло.
Жизнь и смерть сошлися в битве.
И, победив, оставил метку в ските я,
Что говорила о величье туммо.

Миларепа описал свои впечатления в стихотворении, но даже если принять во внимание, что непогода застала его неожиданно, лишенным еды и крова, в этом нет ничего исключительного. Многие тибетские отшельники проводят зиму в обстановке, напоминающей ту, что живописует поэт.

Не настолько я самонадеянна, чтобы сравнивать свою «зимовку» в тибетских горах с бедствиями, испытанными Миларепой, но и мне знакомы описанные им декорации. Тоже жила в пещерах и хижинах на большой высоте. Никогда не страдала от отсутствия провизии, всегда имела достаточно топлива, чтобы разжечь костер когда нужно, но мне известны все трудности подобной жизни в ските отшельника. Помню и абсолютную тишину, и восхитительное одиночество, и чудесный покой, в котором просто купалось мое жилище, – вряд ли те, кто проводит свои дни в такой мудрой обстановке, нуждаются в жалости; пожалуй, им даже можно позавидовать.

В шесть оккультных учений, преподаваемых Наропой[111], должно, говорят, входить туммо. Вот краткое описание метода Наропы. Нужно помнить, как уже говорилось, что такие упражнения придуманы для освоения теми учениками, которые уже несколько лет тщательно изучали подготовительные дыхательные упражнения и другие виды гимнастики.

Тело, по описанию, должно принять следующую позу: сесть на корточки, со скрещенными ногами, подсунуть руки под бедра, соединить ладони. В этой позе нужно: 1) три раза повернуть живот справа налево и три раза – в обратную сторону; 2) втянуть живот как можно глубже; 3) встряхнуться, как это делают «своенравные кони», подпрыгнуть, сохраняя ноги скрещенными. Эти три упражнения повторяются последовательно и завершаются как можно более высоким прыжком.

Неудивительно, что после такого упражнения, человек ощущает тепло. Упражнение заимствовано из индийской хатха йоги, но в трактатах по хатха йоге не связано с туммо, известным тибетцам.

Процесс продолжается сдерживанием дыхания, пока живот не примет «форму чайника»[112]. Затем наступает время визуализации Дордже Нальормы, в том порядке, как описано выше. Теперь нужно представить солнце в обеих ладонях, в ступнях и в пупке. От трения солнц, находящихся на ладонях и ступнях, друг о друга вспыхивает пламя; оно подхватывает солнце, находящееся на пупке, – то также вспыхивает и наполняет все тело огнем.

С каждым вдохом нужно представить, что весь мир наполняется огнем. Заключить упражнение необходимо двадцать одним большим прыжком[113].

Хотя в обоих методах есть похожие образы, возникающие во время визуализации, тем не менее между ними есть значительные различия; так, второй метод предполагает прыжки и жестикуляцию, а первый требует полной неподвижности.

Возможно, здесь, как и во многих других случаях, некоторые элементы тренировок заимствованы из автохтонных оккультистов Бонпо. Один из них сказал мне как-то, что визуализация огня, а не движение воздуха в процессе дыхания производит тепло во время транса. Так как я не согласилась с его доводами, он добавил: «Одним предположением можно убить человека; он сам может убить себя одним самопредположением[114]. Если так можно вызвать смерть, то еще легче получить таким образом огонь».

Вдох, задержка дыхания и выдох выполняются механически в предписанном порядке теми, кто уже хорошо натренирован в технике туммо. Они не нарушают концентрации ума на образе огня, не мешают повторять магические формулы, которые должны сопровождать это созерцание. Эти более опытные ученики без усилия вызывают в своем воображении нарастающий огонь. Процесс у них идет сам собой, как результат навыка, приобретенного за время тренировок, и приятное ощущение тепла распространяется по всему телу – цель этой практики.

Иногда тренировки в туммо завершаются своеобразным экзаменом. В морозную зимнюю ночь тех, кто считает себя способным победоносно пройти испытание, ведут на берег реки или озера; если все водные потоки в районе замерзли, во льду делают отверстие. Выбирают ветреную лунную ночь – такие ночи не редкость на Тибете в зимние месяцы. Неофиты сидят на земле, скрестив ноги и сняв одежду. В ледяную воду опускают куски ткани; каждый обертывается в такой кусок и должен высушить его своим телом. Как только ткань высыхает, ее снова погружают в воду и обертывают ею тело послушника, чтобы он снова ее высушил. Операцию проделывают до рассвета. Того, кто высушит больше всех кусков, признают победителем соревнования.

Говорят, что некоторым удается высушить до сорока кусков ткани за ночь. Конечно, нужно делать скидки на преувеличения; возможно, размер куска ткани в некоторых случаях символический. Но мне доводилось видеть респа, которые высушивали много кусков ткани размером с большую шаль.

В соответствии с древними правилами нужно высушить по крайней мере три куска ткани, чтобы стать настоящим респа и получить право носить белую хлопчатобумажную юбку – знак мастера туммо. Но сомневаюсь, что это правило строго исполняется и в наши дни.

Респа – тот, кто носит только хлопчатобумажное платье круглый год и на любой высоте. Хотя в Тибете можно встретить и таких респа, которые надевают под него теплую одежду. Это либо настоящие мошенники, либо монахи, которые действительно прошли курс туммо, но не доучились до конца, чтобы полностью овладеть им.

Тем не менее, пусть есть и обманщики, и нерадивые ученики, некоторые адепты туммо идут дальше респа и отказываются даже от хлопковой одежды – живут обнаженными, в удаленных местах высокогорья длительные периоды времени, иногда всю жизнь.

Тибетцы чувствуют гордость за таких героев и не скрывают насмешек по отношению к обнаженным индийским йогинам, которых встречают во время паломничества в Индию. Не понимают, что индийская нагота – символ абсолютной реинкарнации, а не демонстрация необыкновенных физических возможностей.

Один из таких суперреспа, который практиковался в туммо в Канг-Тизе[115], путешествовал по долинам Индии вместе с другим респа и слугой. На пути из Непала в Гайа они встретили претенциозно выглядевшего садху, – он лежал на коврике и загорал.

– Старик, ты должен пойти в таком виде и лечь позагорать на берегу Мофанга[116]; тогда лицо твое, несомненно, примет совершенно другое выражение, – насмешливо сказал тибетский отшельник индийцу.

Тот конечно же не понял ни языка, ни почему трое путешественников разразились хохотом, увидев его.

Эту историю рассказал мне тот самый отшельник, который в преклонном возрасте все еще помнил и гордился шуткой, которую придумал в молодости.

На самом деле субъективное ощущение тепла сохраняется только у начинающих, во время проведения тренировочных упражнений. Когда прекращается концентрация мыслей и дыхательная гимнастика, холод чувствуется с прежней силой. И наоборот, говорят, что у практикующихся многие годы производство тепла становится естественной функцией организма, – она включается сама, как только погода начинает холодать.

Кроме теста с высушиванием мокрой ткани на теле, существует много других испытаний, позволяющих оценить количество тепла, которое способен выделить неофит. Один из таких тестов заключается в сидении на снегу. Количество растаявшего под человеком снега и расстояние, на которое утекает от него талая вода, – мера его способностей.

Нам трудно совершенно правильно понять, до какой степени простираются возможности тех, кто прошел через тренировки туммо, но некоторые из этих достижений очевидны. Отшельники действительно живут обнаженными или в тонких одеждах всю зиму и на большой высоте, как уже упоминалось. Видела их не я одна – члены экспедиции на Эверест внезапно встретили одного из обнаженных отшельников.

В заключение упомяну, что и сама достигла примечательных результатов даже при небольшом знакомстве с туммо.

Тибетские мистики не очень разговорчивы; те из них, кто берет себе учеников, обучают их методами, в которых разговорам уделяется минимальное место. Ученики отшельников-созерцателей редко видят своего наставника – только в периоды необходимые для духовного роста послушника и для того, чтобы удовлетворить его нужды. Несколько месяцев или лет иногда проходит между такими встречами. Но, несмотря на кажущееся равнодушие друг к другу, мастер и ученик, особенно продвинутый ученик, не страдают от отсутствия общения, когда оно необходимо.

Телепатия – область тибетского тайного учения, и, как представляется, в Стране снегов она играет роль беспроволочного телеграфа, не так давно изобретенного на Западе. Хотя беспроволочный телеграф доступен и в восточных странах, небольшая группа адептов этого учения предпочитает посылать свои сообщения «по воздуху».

Телепатия не есть что-то совершенно новое для людей на Западе, – психологические исследовательские общества уже не раз привлекали внимание к этому явлению, но исследования эти носят скорее случайный характер. Те, кто владеет телепатией, не всегда знают о своей роли. В особых случаях они могут посылать мистические волны, которые распространяются на более или менее далекое расстояние и воспринимаются другим человеком – восприемником, но не могут делать этого намеренно. С другой стороны, эксперименты по передаче волевых телепатических импульсов проводятся и с сомнительными результатами, так как их не удается повторить с тем же успехом так часто, как желают исследователи.

Среди тибетцев все обстоит иначе: здесь телепатию считают наукой, которую можно изучать, как все другие науки, если правильно ее преподавать и проверять теорию практикой. Описаны различные способы приобретения телепатической силы; единодушны тибетские адепты тайного знания в убеждении, что телепатия возникает при интенсивной концентрации мысли.

Заметим: в западных странах телепатия существует как понятие и предмет изучения, и потому причины ее возникновения, как представляется, те же, что открыты тибетцами. Учителя-мистики заявляют, что мастерство телепатии зависит от искусства в совершенстве владеть своим сознанием, – это позволяет производить намеренно сильные «однонаправленные мысли», от чего зависит все явление.

Восприемник частью сознания находится в постоянной готовности вибрировать на коротких телеграфных волнах – это считается почти таким же трудным делом, как и способность посылать эти волны. Для начала восприемнику необходимо «настроиться» на того, от кого он ожидает послания.

Затем усилием воли достигается концентрация сознания на одном-единственном предмете; она продолжается до того момента, когда все другие предметы исчезнут из поля его сознания. Это основа ламаистского духовного обучения; кроме того, оно включает психофизические тренировки с целью развить способности находить различные «потоки энергии», пересекающиеся друг с другом в разных направлениях.

Некоторые утверждают, что телепатия, как и туммо, и другие сходные достижения – естественное порождение духовных тренировок и, следовательно, не нуждается в отдельном изучении. Этим объясняется и способность всех великих гомченов и дубченов[117] общаться со своими учениками, на каком бы расстоянии от них они ни находились.

Однако кто-то видит это явление в другом свете: соглашается, что приобретение мастерства в процессе духовных тренировок дает умение в мелких техниках, таких, как телепатия; и если кто-то не сумеет достигнуть высот на мистическом пути, то, по крайней мере, он правильно культивирует телепатию или другие сопутствующие способности.

Мистики-наставники согласны с этим утверждением, и многие из них в той или иной степени учат своих послушников телепатии. С другой стороны, немало тибетских отшельников приобретают телепатические способности без специальных тренировок, чтобы улавливать телепатические сообщения своих гуру. Это считается наилучшим доказательством преданности учителю. Есть и такие, кто спонтанно приобретает способности передавать сообщения.

Что касается тех, кто специально развивает у себя телепатические способности, главную линию их тренировок можно коротко описать так.

Во-первых, необходимо пройти через изучение всех практик, связанных с переходом в транс «однонаправленности», то есть научиться концентрировать сознание на одном-единственном предмете и совершенно игнорировать существование всех других.

Затем освоить дополнительные практики, суть которых – «освободить» сознание от всех размышлений и установить в нем полнейшую тишину и черноту.

Теперь очередь анализа и уменьшения различных влияний, вызывающих внезапные, явно необъяснимые психические или физические ощущения или настроения, например внезапное чувство радости, грусти, страха или воспоминания о людях, вещах или событиях, явно не связанных с тем, что происходит вокруг.

Когда ученик посидит и позанимается какое-то время один, он может медитировать вместе с учителем в тихой, темной комнате, – оба концентрируют свои мысли на одном и том же предмете. В конце обусловленного периода ученик рассказывает учителю о фазах своей медитации; они сравниваются с фазами медитации учителя, отмечаются все соответствия и различия.

Вслед за этим, приостановив, насколько возможно, деятельность своего мозга, отбросив все размышления и ментальные представления, послушник наблюдает за мыслями, которые возникают в его сознании сами собой, неожиданно и не связаны ни с одним охватившим его чувством или какой-то заботой; он отмечает появившиеся образы, и снова, в конце медитации, мысли и образы сообщаются ламе-учителю, а тот проверяет, соответствуют ли они телепатически переданным ученику.

На этом этапе учитель передает ученику мысленные приказы, пока тот рядом с ним. Если они правильно принимаются и ученик отвечает соответствующим действием, упражнения продолжаются, а расстояние между учителем и учеником постепенно увеличивается.

В Тибете верят, что дубчены способны, если пожелают, читать мысли других. Если учитель владеет такой способностью, ему ни к чему учить своих учеников посылать ему телепатические сообщения, ведь даже само такое намерение он сразу уловит. А владеет ли он ею на самом деле или нет, все равно вынужден вести себя так, будто владеет. Следовательно, ученики практикуются в передаче сообщений друг другу. Двое или более послушников собираются для этого под руководством учителя, – тренировка их во многом напоминает описанную выше.

Послушники проверяют свои успехи, посылая друг другу неожиданные сообщения в то время, когда принимающий послание занят другими делами или не думает о получении такого сообщения.

Пытаются также пересылать телепатические сообщения людям, с которыми во время тренировок никогда таким образом не связывались и которые ничего не знают о телепатии. Некоторые экспериментируют с животными.

На такие тренировки уходят годы. Невозможно представить себе, сколько занимавшихся ими добились результатов. Но какие бы полезные плоды ни извлекли они из учения, самые почитаемые среди учителей-мистиков не поощряют такого рода занятия. Усилия, требуемые для приобретения таких сверхнормальных способностей, потрачены, считают эти учителя, на неинтересный детский спорт.

Вероятно, следует считать доказанным, что великие отшельники-созерцатели способны общаться телепатически со своими учениками; некоторые утверждают даже, что любой святой рассматривает эту способность как побочный продукт глубокого проникновения в психические законы и духовного самосовершенствования.

Говорят еще, что, когда, поставив себе цель достичь просветления, человек совершает различные медитации, для него стирается четкая грань между «собой» и «другими» как совершенно разными сущностями и он лишается точки контакта, – вот тут ему легко удается овладеть телепатией.

Открытие – во время длительного самоанализа – «таких точек контакта» приводит к сфере, в которой ограниченное существо исчезает и воспринимаются только непрерывные обмены (мыслями). Такие психические и мистические опыты трудно описать словами. Каким бы ни было соотношение правды и вымысла в таких теориях, предпочитаю избегать подобных обсуждений. Скажу тем не менее одно: такие факты общения учителей-мистиков с учениками, как дождь писем с потолка или появление у адресата под подушкой, неизвестны в ламаистских мистических кругах. Когда вопросы относительно таких фактов задаются отшельникам-созерцателям, ламам-эрудитам или высшим ламаистским священникам, те с трудом верят в серьезность поставленных вопросов и воспринимают их как неуместные шутки.

Помню изумление ламы из Ташилхунпо[118], когда я рассказала ему, что некоторые филинги[119] верят в такие способы связи с умершими и даже с тибетскими учителями – мистиками.

– И это люди, которые завоевали Индию! – воскликнул он, совершенно изумленный такой ограниченностью этих грозных в других отношениях англичан.

Полагаясь на свои наблюдения, занявшие несколько лет, возьму на себя смелость сказать, что в Тибете созданы наиболее благоприятные условия для телепатии и для других психических явлений вообще. Каковы же эти условия? Самонадеянно пытаться дать им определения, поскольку сама природа этих психических явлений все еще неясна.

Может быть, играет роль высокогорное расположение страны; еще надо принять во внимание тишину, которой окутана страна, – невероятную тишину; позволю себе воспользоваться таким выражением: она слышится за голосами самых бурных горных потоков.

И снова упомяну о безлюдности, малонаселенности: здесь нет больших толп людей, чья умственная деятельность создает завихрения психической энергии, возмущающей эфир. Кроме прочего, важно здесь спокойствие тибетцев, чьи умы не заполнены, как наши, заботами и размышлениями.

По тем или иным причинам, но телепатия, как сознательная, так и бессознательная, встречается в Тибете, по моему мнению, довольно часто.

Судя по моему собственному опыту, я, не сомневаюсь в том, несколько раз принимала телепатические послания от лам, под руководством которых занималась умственными или психическими практиками. Может статься даже, количество таких посланий больше, чем я подозреваю. Однако вспоминаю лишь несколько случаев, когда лама, после того как посылал сообщение, справлялся у меня через некоторое время, поняла ли я его.

Кроме общения по вопросам духовного содержания, – тут важна не только телепатия, но и общность мыслительного процесса, протекающего сходным образом у учителя и у ученика, – происходили и процессы совершенно иного рода, – расскажу о двух случаях.

Один связан с долиной реки Дайншин – это во время моей поездки в Лхасу. Лама, который, как мне показалось, провел сеанс телепатической передачи, был из монастыря Чёсдзонг.

Йонгден и я провели ночь на открытом воздухе, заснули в канаве, проделанной водным потоком в сезон дождей, но в то время сухой и прихваченной морозцем. Из-за отсутствия топлива мы отправились в путь без обычного для нас чая со сливочным маслом. Итак, голодные и мучимые жаждой, шли мы пешком до самого полудня, когда увидели на обочине дороги благообразного ламу – он сидел на ковре для седла[120]и заканчивал полуденную трапезу. С ним – трое молодых трапа, с хорошими манерами, больше похожие на учеников, сопровождающих своего наставника, чем на простых слуг. Четыре спутанные лошади пытались пастись на высохшем лугу, рядом с этой группой. Путешественники – они везли с собой связку дров – разожгли огонь, на углях все еще кипел чайник.

В соответствии с нашим положением нищих паломников[121] мы уважительно приветствовали ламу. Вероятнее всего, желание, которое пробудил в нас вид кипящего чайника, отразилось на наших лицах. Лама пробормотал:

– Ньиндже![122] – и громко пригласил нас сесть и вынуть наши чаши[123] для чая и цампа.

Трапа разлил нам оставшийся чай, поместил сумку с цампа рядом с нами и пошел к своим товарищам, которые уже начали седлать животных, готовясь отправиться в путь. Внезапно одна из лошадей чего-то испугалась и ускакала; это часто случается, – кто-то побежал за лошадью с веревкой.

Лама был неразговорчив, посмотрел на лошадь, выбравшую направление к деревне, и ничего не сказал. Мы продолжали молча есть. Потом я заметила пустую деревянную чашу из-под простокваши и догадалась, что лама брал простоквашу на ферме, которую я видела на некотором расстоянии от дороги. Диета из одной цампа, без овощей, слишком тяжела для моего желудка, и я пользовалась любой возможностью достать молочную еду. Я прошептала Йонгде– ну на ухо: «Когда лама уедет, сходи на ферму и попроси простокваши».

Говорила я очень тихо, и мы сидели далеко от ламы, но мне показалось, что он слышал мои слова.

Он бросил на меня изучающий взгляд и снова проговорил:

– Ньиндже!

Затем повернул голову в сторону убежавшей лошади: она убежала недалеко, но явно желала поиграть, и трапа никак не удавалось поймать ее. Наконец он набросил ей на шею веревку, и она послушно пошла за ним.

Лама, оставаясь неподвижным, не отрываясь смотрел на человека, приближавшегося к нам. Вдруг тот остановился, оглянулся и зашагал к большому камню неподалеку, где привязал лошадь. Затем вернулся немного назад и, свернув с дороги, направился к ферме. Через некоторое время я увидела, что он возвращается к лошади и несет что-то в руках. Вот он рядом с нами: оказалось, что это чаша с простоквашей. Он не отдал ее ламе, а, держа в руке, вопросительно смотрел на своего учителя, будто спрашивал: «Это то, что вы просили? Что мне делать с этой простоквашей?» На его немой вопрос лама ответил кивком и велел отдать простоквашу мне.

Второй случай произошел не в Тибете, а на приграничной территории, аннексированной Китаем и присоединенной к провинциям Шецуань и Кансю.

На опушке огромного первозданного леса, простиравшегося от Тагана до перевала Кунка, к моей небольшой компании присоединились шесть путников. Этот район известен тем, что здесь промышляли дерзкие тибетские разбойники, и те, кому приходилось пересекать его, искали любую возможность образовать как можно более многочисленную и хорошо вооруженную компанию. Пятеро из моих новых компаньонов – китайские торговцы, а шестой – Бонпо нгаспа, высокий человек с длинными волосами, обернутыми куском красной ткани, образовавшим объемный тюрбан.

Стремясь собрать все возможные сведения о религии страны, я пригласила этого человека к нам на обед, чтобы, воспользовавшись случаем, поговорить с ним. Оказалось, идет он к своему учителю, колдуну Бонпо, который совершает большой дубтхаб в соседних горах. Цель ритуала – поймать злобного демона, время от времени вредившего одному небольшому племени, живущему в этом районе. После дипломатических преамбул выразила желание нанести визит колдуну, но ученик его заявил – это совершенно невозможно: учителя нельзя беспокоить в течение целого лунного месяца – ему предстоит отправлять этот ритуал.

Спорить бесполезно – запланировала за ним последовать, когда он отделится от нашей компании после перехода через перевал. Посчастливится мне неожиданно предстать перед колдуном, вероятно, взгляну на него и на его магический круг. И я приказала своим слугам присматривать за нгаспа, чтобы он не ушел незаметно.

Вероятно, они слишком громко обсуждали полученный приказ: нгаспа понял, какой трюк я собираюсь проделать с его гуру, и заявил: бесполезно и пробовать провести его. Ответив, что не имею никаких дурных намерений по отношению к его учителю и хочу только поговорить с ним, чтобы пополнить свои знания, я велела слугам не спускать глаз с нашего компаньона. Нгаспа не оставалось ничего другого, как ощутить себя пленником. Но он понял, что ему не причинят никакого вреда, будут хорошо кормить, а это очень ценится тибетцами, и он отнесся к своему приключению с юмором.

– Не бойтесь, не убегу, – успокоил он. – Можете даже связать меня, если хотите. Мне не нужно идти вперед, чтобы предупредить учителя: он уже и так обо всем знает. Нгас рлунг ги тенг ла лен бтанг цар[124].

Нгаспа имеют обыкновение так много хвастать разными своими чудесными способностями, что я обратила на его заявление не больше внимания, чем обычно на слова его коллег по черному искусству. На этот раз я ошиблась.

Перейдя перевал, мы оказались на равнине, поросшей травами. На этом обширном плато не надо больше бояться грабителей. Китайские торговцы, которые не отставали от нас ни на шаг день и ночь, когда мы были в лесу, приободрились и покинули нас. Я все еще собиралась следовать за нгаспа. Но тут из-за холма появилась группа из полудюжины всадников – они неслись во весь опор ко мне; вот они спешились, приветствовали меня, предложили кха-таг (подарочный пояс) и преподнесли сливочное масло в дар. После этой демонстрации вежливости самый старший из них сообщил мне, что их послал великий Бонпо нгаспа; он просит меня переменить свои намерения посетить его, ибо никто, кроме его ученика, не должен приближаться к тому месту, где он построил магический кьилкхор.

Итак, я отказалась от своего плана. Нгаспа на самом деле сообщил учителю о моих намерениях – «послал ему весточку по ветру».

Настаивать бесполезно: если бы я и сомневалась в оккультных способностях учителя, достаточно сильных, чтобы помешать моему передвижению (несмотря на доказательства, предоставленные учеником), меня окружили крепкие вооруженные горцы. Полные уважения, они держались как могли приветливо, но их отношение изменится, вздумай я упрямиться и подвергать риску успех ритуала, в котором заинтересовано все племя. Поэтому я также сделала подношения: подарочный пояс – нгаспа и что-то из серебра – его учителю. Пожелала тибетцам удачно обезопасить себя с помощью первоклассного колдуна, и мы дружески распрощались.

В Тибете известна и визуальная телепатия. Если полагаться на истории, которые тибетцы рассказывают о знаменитых ламах, в них немало примеров этого явления; но правда тут перемешана с вымыслом, и многие склонны сомневаться в правдивости необычного события, чем ему верить.

Однако сегодня есть люди, которые утверждают, что способны узреть переданные им посредством телепатии видения и они сильно отличаются от тех, что приходят во сне. Иногда видения появляются во время медитации, а иной раз – когда наблюдатели заняты обычными делами.

Лама ципа[125] рассказывал мне, что однажды во время обеда видел гьюд-ламу[126], своего друга, которого не встречал несколько лет. Тот стоял у дверей своего дома рядом с молодым трапа, державшим на спине какой-то груз, будто собрался в путь. Путешественник поклонился на прощание в ноги ламе, а он улыбнулся ему и показал рукой на север. Трапа повернул в ту сторону и снова три раза поклонился. Когда он выпрямился и затянул пояс тоги потуже, ципа заметил, что она сильно разорвана с одной стороны. После этого видение исчезло.

Через несколько недель тот же самый молодой трапа пришел от гьюд-ламы, который велел ему научиться астрологическим вычислениям. Когда он, поклонившись, уходил, учитель сказал ему: «Ты направляешься сейчас к новому учителю своему, тебе следует поклониться и ему» – и указал на север, в том направлении, где жилище ципа. Заметил лама и большую дыру в тоге ученика, как и ципа, когда созерцал видение.

Хотел ли гьюд-лама передать другу новость – посылает ему в ученики молодого трапа, вот о чем я спросила ламу ципу. На мой вопрос он дал отрицательный ответ: событие недавнее, и с тех пор, как оно произошло, ципа не имел возможности обменяться сообщениями с гьюд-ламой.

Стоит добавить, что средний тибетец намного меньше нас интересуется природой психических явлений, относится к ним, безусловно, как к необычным, но не как к сверхъестественным чудесам. У него нет устоявшихся понятий о законах природы или о том, что возможно, а что нет, чтобы его приводили в замешательство подобные феномены. Образованные или невежественные, тибетцы безоговорочно признают, что все возможно для того, кто знает, как действовать, – следовательно, сверхнормальные деяния, как правило, не пробуждают никаких особых эмоций, кроме восхищения знаниями чудотворца.