Гончая смерти

— Все в порядке? — спросил мой пациент, когда я, закончив прослушивание, отложил стетоскоп. — Я могу жить спокойно до конца своих дней?

— Ваше сердце работает не совсем так, как хотелось бы, — ответил я, — но если относиться к нему осторожно, оно будет служить так долго, как вы того пожелаете. Следует, однако, избегать чрезмерных напряжений.

На лице мужчины появилось странное выражение.

— А если напряжения охотятся за мной? — спросил он.

— Вы должны так наладить свою жизнь, чтобы свести их, по возможности, к минимуму.

Из другого конца комнаты донесся голос Тавернера:

— Если вы закончили с его телом, Роудз, то я примусь за его душу.

— Мне представляется, — сказал наш пациент, — что они достаточно тесно связаны между собой. Вы сказали, что мое тело должно быть спокойным, — он снова взглянул на меня, — но что мне делать, если мой разум умышленно наносит ему удары? — и он повернулся к моему коллеге.

— Именно этим я и хотел заняться, — ответил Тавернер. — Мой друг сказал вам, что делать, теперь я покажу вам, как это делать. Идите сюда и расскажите мне о своих симптомах.

— Галлюцинации, — сказал посетитель, застегивая рубашку. — Черная собака свирепого вида внезапно возникает в темном углу и бросается на меня или пытается это сделать. Пока я еще не доставлял ей удовольствия видеть меня убегающим — я не решаюсь на это из-за нездорового сердца, но боюсь, что однажды мне придется бежать и тогда, вероятно, я свалюсь мертвым.

Тавернер вопросительно посмотрел на меня, я кивнул о Если человек побежит слишком быстро или далеко, это вполне может случиться.

— Какой породы эта собака? — задал вопрос мой коллега.

— Неопределенной. Обычная равнинная собака, четыре ноги, хвост, размером с мастифа, но другого телосложения.

— Как она появляется?

— Трудно сказать. Не похоже, чтобы она следовала какой-то системе, но обычно она приходит с наступлением темноты. Если я оказываюсь на улице после захода солнца, то стоит мне оглянуться — и я вижу ее идущей следом, или если я сижу в комнате, когда день уже угасает, но лампу зажигать еще рано, я могу увидеть, как она притаилась за мебелью и выжидает удобного случая.

— Удобного случая для чего?

— Вцепиться мне в глотку.

— Почему она ни разу не захватила вас врасплох?

— Этого я сам не могу понять. Она, кажется, теряет массу возможностей для нападения, выжидая удобного момента для атаки до тех пор, пока я не осознаю ее присутствия.

— Что она делает потом?

— Как только я повернусь и увижу ее, она начинает приближаться ко мне! Если я выхожу, чтобы прогуляться, она ускоряет бег, чтобы догнать меня, а если я внутри помещения, начинает выслеживать меня среди мебели. Я уже говорил вам, что она может оказаться лишь плодом моего воображения, но, когда она наблюдает за мной, ее взгляд ужасен.

Пациент умолк и вытер со лба пот, выступивший у него во время рассказа.

Подобное преследование — не слишком приятная вещь для любого, кто одержим навязчивой идеей, но для человека с таким сердцем, как у нашего пациента, оно было особенно опасно.

— Что вы предпринимаете для защиты от этого создания?

— Я удерживаю ее, говоря: «Ты нереальная, ты знаешь это, ты только жуткий кошмар, и я не позволю тебе меня схватить».

— Хорошая защита, как и любая другая, — сказал Тавернер. — Но я обратил внимание, что вы разговариваете с ней, словно она реальна.

— Ей-богу, именно так! — задумчиво сказал наш посетитель. — Это что-то новое. Я никогда раньше так не думал. Я считал само собой разумеющимся, что тварь нереальна, только фантом в моем собственном мозгу, но с некоторых пор начало вкрадываться сомнение. Если представить, что она действительно существует? Что она обладает реальной силой, чтобы напасть на меня? Где-то в глубине души у меня появилось подозрение, что эта собака вовсе не так безопасна.

— Она определенно станет крайне опасной для вас, если вы потеряете самообладание и побежите от нее. Пока вы сохраняете хладнокровие, я не думаю, чтобы она могла вам чем-то повредить.

— Совершенно верно. Но есть предел, за которым самообладание можно потерять. Представим, что ночь за ночью, укладываясь спать, вы всякий раз просыпаетесь от мысли, что это создание находится в комнате, вы видите ее морду, высовывающуюся из-за занавески, вы собираетесь с духом, освобождаетесь от нее и успокаиваетесь. Затем, когда вас вновь одолевает сонливость и вы бросаете последний взгляд, чтобы убедиться, что все в порядке, вдруг появляется что-то темное между вами и угасающим отблеском огня. Вы не решаетесь заснуть и не можете продолжать бодрствовать. Вы можете прекрасно сознавать, что все это игра воображения, но подобные вещи, повторяясь из ночи в ночь, изнашивают вас.

— Это происходит регулярно каждую ночь?

— Почти. Ее привычки не совсем постоянны, так как, кроме того, что я вам рассказал, она всегда отсутствует по пятницам, и, если бы не это, я бы уже давно умер. Когда наступает пятница, я говорю ей: «Ну, тварь, настало время вашего звериного шабаша», и в восемь вечера отправляюсь спать и сплю двенадцать часов подряд.

— Если вы согласны отправиться в мою. лечебницу в Хиндхеде, мы, возможно, сумеем удалить это создание из вашей комнаты и обеспечить хороший ночной отдых, — сказал Тавернер. — Но что нам действительно хотелось бы знать, — он сделал почти незаметную паузу, — почему ваше воображение посещают собаки, а не, скажем, освященный веками образ алой змеи?

— Я тоже хотел бы знать, — ответил наш пациент. — Если бы это были змеи, я мог бы взять побольше воды и утопить их, но эта крадущаяся черная тварь… — он пожал плечами и последовал за слугой из комнаты.

— Ну, Роудз, что вы на это скажете? — спросил мой коллега, когда дверь закрылась.

— На первый взгляд, — сказал я, — это похоже на обычный случай галлюцинаций, но я уже видел у вас достаточно странных больных, чтобы ограничиваться лишь внутренними механизмами психики. Вы считаете, что мы имеем дело еще с одним случаем передачи мысли?

— О, вы продвигаетесь, — сказал Тавернер, одобрительно кивая головой. — Когда вы впервые присоединились ко мне, вы, не колеблясь, рекомендовали успокоительные средства всем больным, у кого болезнь была связана с мозгом. Теперь вы признаете, что на Небесах и на Земле существуют вещи, которых вы не изучали в медицинских школах.

Итак, вы предполагаете, что мы имеем дело с передачей мысли? Я тоже склонен думать, что это так. Когда пациент рассказывает вам о своих галлюцинациях, он настаивает на них и часто объясняет, что это психические явления, но, когда пациент подробно описывает психические явления, он обычно извиняется за них и объясняет, что это всего лишь галлюцинации. Но почему тварь не нападет и не разделается с ним и почему она берет регулярный выходной, как будто в соответствии с каким-то указом о рабочих днях?

— Пятница, пятница, — размышлял он. — Что же в ней есть такое особое?

Он внезапно хлопнул ладонью по столу.

— Пятница — это день встречи Черной Ложи. Мы снова должны идти по их следу. Они узнают обо мне еще до того, как мы закончим. Кто-то получивший оккультную подготовку в Черной Ложе, несет ответственность за это собачье привидение. Причина, по которой Мартин может спокойно спать по пятницам, состоит в том, что его потенциальный убийца сидит в этот вечер в Ложе и не может заниматься своими личными делами.

— Его потенциальный убийца? — спросил я.

— Конечно. Любой, кто посылает подобный призрак человеку с таким сердцем, как у Мартина, знает, что рано или поздно призрак станет причиной его смерти.

Представим, что Мартин, обнаружив в безлюдном месте следующую за ним собаку, впал в панику и побежал?

— Он пробежит около полумили, — сказал я, — сомневаюсь, чтобы ему удалось пробежать больше.

— Это чистый случай ментального убийства. Какой-то хорошо обученный оккультист создал мыслеформу черной собаки, и он в достаточном контакте с Мартином, чтобы передать эту мыслеформу в его сознание с помощью передачи мысли, а Мартин видит или думает, что видит, образ, созданный в сознании другого человека.

Подобная мыслеформа сама по себе безвредна, кроме того страха, который она внушает. Но как только Мартин потеряет голову и прибегнет к сильным физическим мерам обороны, эта перегрузка спровоцирует сердечный приступ и он упадет мертвый без малейшего намека на то, что именно вызвало смерть. В один из ближайших дней мы посетим эти Черные Ложи, Роудз, они знают слишком много. Звоните Мартину в отель «Сесиль» и скажите ему, что мы вечером заберем его к себе.

— Как вы предполагаете справиться с этим случаем? — спросил я.

— Дом закрыт вибрациями психического колокола, так что с ним ничего не сможет произойти, пока он под его защитой. Затем мы выясним, кто отправитель, и посмотрим, можно ли разделаться с ним и остановить его раз и навсегда. Разрушение твари не лучший выход, ее создатель тут же произведет следующую. Тот, до кого мы должны добраться, — это человек, стоящий за этой собакой.

Нам, однако, надо быть осторожными, чтобы Мартин не заметил, что мы считаем, будто ему грозит опасность, иначе он утратит свою единственную защиту от твари — веру в ее нереальность. Это увеличивает наши трудности, так как мы не смеем задавать ему много вопросов, чтобы не вызвать у него подозрений. Мы должны добраться до фактов окольными путями.

По дороге в Хиндхед Тавернер беседовал с пациентом об оккультных теориях, чего прежде я никогда за ним не замечал. Иногда, уже подводя итог, он объяснял законы, лежащие в основе явления, чтобы лишить неведомое тех ужасов, которые оно вызывало, и дать возможность своему пациенту справиться с ними, но чтобы он это делал заранее? Никогда.

Я слушал, не переставая удивляться, а потом понял, что Тавернер хочет выудить. Он хотел выяснить, обладает ли сам Мартин какими-либо оккультными знаниями, и использовал свое собственное увлечение, чтобы пробудить интерес у другого, если он у него имеется.

Дипломатия моего коллеги немедленно принесла плоды. Мартин тоже интересовался этими вопросами, хотя реальные его познания были равны нулю — даже я сумел заметить это.

— Я хочу, чтобы вы и Мортимер встретились, — сказал Мартин. — Это ужасно, интересный тип. Одно время, бывало, засиживались с ним до полуночи, беседуя на эти темы.

— Мне доставит удовольствие встретиться с вашим другом, — ответил Тавернер. — Как вы считаете, его можно будет убедить приехать к нам в одно из воскресений? Я всегда ищу тех, от кого могу узнать что-нибудь новое.

— Я… я боюсь, что не смогу с ним сейчас связаться, — сказал наш спутник и погрузился во всепоглощающее молчание, из которого его не могли вытащить никакие усилия Тавернера опять завязать разговор. Мы явно затронули болезненную тему, и я увидел, что мой коллега мысленно отметил этот факт.

Как только мы приехали, Тавернер направился прямо в кабинет, открыл сейф и вынул свою картотеку.

— Маттео, Монтэгю, Мортимер, — бормотал он, перекладывая карточки. — Энтони Уильям Мортимер, посвящен в орден Братьев в Сутанах — октябрь 1912 года; назначен Вооруженным Охранником — май 1915 года; арестован по подозрению в шпионаже — март 1916 года. Возбуждено дело по обвинению в использовании чрезмерного влияния при составлении завещания его матери. (Все указывало на его причастность к этому, но никто не мог схватить его за руку.) Стал Великим Мастером Ложи Когорты Разрушителей. Код: два, три, два; псевдоним «Шакал».

— Так много о мистере Мортимере. Человек, с который, я думаю, лучше не встречаться. Теперь хотел бы я узнать, чем же Мартин вывел его из себя.

Поскольку мы не решались задавать Мартину вопросы, нам оставалось наблюдать за ним, и вскоре я заметил, что он просматривает получаемую почту с величайшей тревогой. Он всегда слонялся по холлу в ожидании ее прибытия и нетерпеливо хватал свою скудную почту, казалось, с той только целью, чтобы немедленно впасть в уныние. Какого бы письма он ни ожидал, оно так и не приходило. Он, однако, не выражал никакого удивления по этому поводу, и я пришел к выводу, что он скорее тешит себя надеждой, чем ожидает чего-то такого, что должно произойти.

Но однажды, когда он уже больше не мог этого выдержать, а я, проверив около восьми вечера почтовый ящик, сказал ему, что для него ничего нет, он выпалил:

— Поверите ли, доктор Роудз, что «разлука заставляет сердце любить сильнее»?

— Это зависит от человека, — ответил я. — Но обычно я замечал, что когда вы рассорились с кем-нибудь, то скорее готовы смотреть сквозь пальцы на его недостатки, если вы некоторое время находились вдали от него.

— Но если вы влюблены в кого-то? — продолжил он наполовину тревожно, наполовину застенчиво.

— Я считаю, что любовь остывает, если ее не подпитывать, — ответил я. — Человеческий ум обладает огромными возможностями адаптации, и рано или поздно человек привыкает обходиться без своих ближайших и любимейших.

— Я тоже так думаю, — сказал Мартин, и я увидел, как он отправился в дальний угол искать утешения в своей трубке.

— Значит, здесь замешана женщина, — сказал Тавернер, когда я сообщил ему о нашем разговоре. — Мне бы хотелось взглянуть на нее. Я намерен выступить в роли противника Мортимера, и, если он посылает черные мыслеформы, хотел бы я посмотреть, чего я смогу добиться с помощью белой.

Я догадался, что Тавернер намерен применить метод молчаливого внушения, непревзойденным мастером которого он был.

По-видимому, магия Тавернера сработала достаточно быстро, так как пару дней спустя я вручил Мартину письмо, которое заставило его лицо засиять от удовольствия, а его самого броситься в свою комнату, чтобы прочесть его в уединении. Через полчаса он пришел ко мне в кабинет и сказал:

— Доктор Роудз, удобно ли будет пригласить на завтрашний ланч двух дам?

Я заверил, что это вполне удобно, и отметил перемену, произошедшую с ним после получения долгожданного письма. В этот момент он справился бы с целой сворой черных собак.

На следующий день я увидел Мартина, знакомившего двух леди с окрестностями, а когда они пришли в столовую, он представил их как миссис и мисс Хэлэм. Мне показалось, что с девушкой что-то происходит, она была странно рассеянна и невнимательна. Но Мартин был на седьмом небе, а человек, не скрывающий своего счастья, всегда забавляет окружающих. Я со скрытой улыбкой следил за этой маленькой комедией, когда она внезапно превратилась в трагедию.

Когда девушка сняла свои перчатки, на среднем пальце левой руки у нее оказалось кольцо. Это, несомненно, было обручальное кольцо. Я поднял глаза на Мартина и увидел, как его взгляд остановился на кольце. Всего за несколько секунд человек был раздавлен, маленький счастливый прием был завершен. Он прилагал все усилия, чтобы играть роль хозяина, но эти усилия вызывали жалость, и я обрадовался, когда окончание завтрака позволило мне покинуть помещение.

Однако убежать мне не удалось. Когда я выходил из комнаты, Тавернер поймал меня за руку и увлек на террасу.

— Пошли, — сказал он. — Я хочу подружиться с семьей Хэлэмов, может быть, они помогут пролить свет на нашу проблему.

Мы обнаружили Мартина, идущего рядом с матерью, поэтому для нас не составило труда присоединиться в прогулке по парку к девушке. Она, казалось, приветствовала такую расстановку, и не успели мы провести в ее обществе несколько минут, как нам стала понятна причина.

— Доктор Тавернер, — сказала она, — можно мне поговорить с вами о себе?

— Это доставит мне удовольствие, мисс Хэлэм, — ответил он. — О чем вы хотите мены спросить?

— Меня ставят в тупик некоторые вещи. Возможно ли быть влюбленной в человека, который тебе не нравится?

— Вполне возможно, — ответил Тавернер, — но это не дает удовлетворения.

— Я обручена с человеком, — сказала она, передвигая по пальцу свое обручальное кольцо, — в которого я страстно и безнадежно влюблена, когда я не с ним. Но как только он появляется, у меня возникает чувство ужаса и отвращения к нему. Когда я не с ним, я страстно стремлюсь к нему, а когда он появляется, я чувствую, как все плохо и страшно. Я не могу выразиться яснее, но вы понижаете, что я имею в виду?

— Как вы с ним обручились? — спросил Тавернер.

— Обычным образом. Я знала его почти так же долго, как и Билли, — сказала она, указывая на Мартина, который шел впереди, прогуливаясь с матерью.

— Он не оказывал на вас чрезмерного давления? — спросил Тавернер.

— Нет, не думаю. Как только он сделал мне предложение, я согласилась.

— Задолго ли до этого вы знали, что примете предложение, если он его сделает?

— Не знаю. Я не думала над этим. На самом деле обручение было такой же неожиданностью для меня, как и для любого другого. Еще три недели назад я совсем не думала о нем как о муже, а потом внезапно поняла, что именно за этого человека я хочу выйти замуж. Это был внезапный импульс, но такой сильный и ясный, что я знала — именно так я должна поступить.

— И вы не сожалеете?

— До сегодняшнего дня не сожалела, но сегодня, сидя в столовой, я внезапно почувствовала, как было бы замечательно, если бы не нужно было возвращаться к Тони,

Тавернер взглянул на меня.

— Психическая изоляция этого дома достигает своей цели, — сказал он. Затем он опять повернулся к девушке. — Вы не допускаете, что именно сила личности мистера Мортимера повлияла на ваше решение?

В душе я был восхищен выстрелом, произведенным Тавернером наугад, и тем, как девушка блаженно шла в расставленную им ловушку,

— О нет, у меня часто бывают подобные импульсы, как раз один из них привел меня сюда.

— Следовательно, — сказал Тавернер, — он может быть совсем другим, чем тот, который заставил вас обручиться с Мортимером. Более того, я могу вам сказать, что именно я несу ответственность за этот импульс.

Девушка удивленно уставилась на него.

— Как только я узнал о вашем существовании, я захотел увидеть вас. Здесь находится душа, которая в настоящее время поручена моим заботам, и я думаю, вы внесете свой вклад в ее благополучие.

— Я это знаю, — сказала девушка, глядя на широкие плечи ничего не подозревающего Мартина с такой тоской и страданием, что сразу стало ясно, на кого направлены ее истинные чувства.

— Люди, когда хотят что-то сообщить, посылают телеграммы, но не я. Я посылаю мысли, ибо уверен, что им повинуются. Телеграммой человек может пренебречь, но мысль заставит его действовать, потому что он верит, что это его собственная мысль, хотя, конечно, необходимо, чтобы он не подозревал о полученном внушении, иначе он может поступить как раз наоборот.

Мисс Хэлэм с удивлением смотрела на него.

— Разве это возможно? — воскликнула она. — Я не могу в это поверить.

— Вы видите эту вазу с красной геранью слева от дорожки? Я заставлю вашу мать подойти и сорвать одну из них. Смотрите.

Мы оба уставились на ничего не подозревающую женщину, пока Тавернер концентрировал свое внимание на ней, и она, поравнявшись с вазой, достаточно уверенно подошла к ней и сорвала ярко-красный цветок.

— Что вы делаете с нашей геранью? — спросил ее Тавернер.

— Я прошу прощения, — ответила она, — боюсь, я поддалась внезапному импульсу.

— Далеко не все мысли возникают в голове того, кто их «думает», — сказал Тавернер. — Мы постоянно посылаем друг другу подсознательные внушения и воздействуем на умы, не подозревающие об этом, и если человек, понимающий силу мысли, намеренно тренирует свой ум в ее использовании, существует не слишком много вещей, которых он не мог бы сделать.

Прогуливаясь, мы дошли до террасы, и Тавернер попрощался и удалился в свой кабинет. Я последовал за ним и застал его у открытого сейфа с лежащей на столе картотекой.

— Итак, Роудз, как вы все это расцениваете? — обратился он ко мне.

— Мартин и Мортимер ухаживали за одной девушкой, — сказал я. — И Мортимер использовал для своих личных целей те же методы, что вы используете для своих пациентов.

— Совершенно верно, — сказал Тавернер. — Великолепный наглядный урок черного и белого оккультизма. Мы оба изучаем человеческий разум, мы оба изучаем скрытые силы природы, но я использую свои знания для лечения, а Мортимер свои — для разрушения.

— Тавернер, — спросил я, глядя ему в лицо, — что мешает вам тоже использовать ваши огромные знания в личных целях?

— Несколько вещей, мой друг, — ответил он. — Прежде всего те, кто обучен так, как обучен я, должны быть (хотя я не буду утверждать, что являются таковыми всегда) хорошо отобранными людьми, тщательно проверенными. Во-вторых, я член организации, которая, несомненно, покарает за злоупотребление полученными знаниями. И, в-третьих, зная, что я делаю, я не рискую злоупотреблять силами, доверенными мне. Нет во всей Вселенной такой вещи, как прямая линия, все движется по кривым. И это лишь вопрос времени, когда посланное вашим умом вернется к вам. Рано или поздно собака Мортимера вернется в дом своего хозяина.

Мартин не пришел к ужину, и Тавернер немедленно поинтересовался, где он может быть.

— Он отправился со своими друзьями к перекрестку, чтобы посадить их на автобус, идущий в Хэзлмер, — предположил кто-то, но Тавернер, явно неудовлетворенный ответом, посмотрел на часы.

— Осталось около двух часов светлого времени, — сказал он. — Если он не вернется к сумеркам, Роудз, дайте мне знать.

Это был серый вечер, приближалась буря и стемнело рано. Вскоре после восьми я разыскал Тавернера в его кабинете и сказал: «Мартина все еще нет, доктор».

— Тогда нам лучше пойти и поискать его, — сказал мой коллега.

Мы выбрались через окно, чтобы избежать встречи с другими пациентами и, пробравшись сквозь кустарник, вскоре оказались у болота.

— Хотел бы я знать, по какой дороге он пошел, — сказал Тавернер. — Здесь слишком много путей для выбора. Лучше нам идти по возвышенности и следить за ним через бинокль.

Мы направились к утесу, поросшему соснами, израненными ветром, и Тавернер обшаривал биноклем заросшие вереском тропинки. За милю от нас он обнаружил фигуру, которая двигалась в нашем направлении, но она была слишком далеко, чтобы рассмотреть ее.

— Возможно, это Мартин, — сказал мой спутник, — но мы не можем быть в этом уверены. Нам лучше остановиться здесь и подождать, как будут развиваться события. Если мы спустимся в ложбину, мы потеряем его из виду. Возьмите бинокль, ваши глаза лучше моих. Как дьявольски рано наступает темнота. Нам бы еще полчаса дневного света.

Налетел холодный ветер, заставив нас поежиться под нашими легкими одеждами, так как оба мы были в вечернем платье и без шляп. На западе клубились тяжелые серые облака, тяжело стонали деревья. Человек за болотом шел быстрым шагом, не глядя ни вправо, ни влево. Если не считать его одинокой фигуры, обширное серое пространстве было пустынно.

Внезапно быстрое движение прервалось, он оглянулся, помедлил и вновь ускорил свой шаг. Затем он опять оглянулся и перешел на полурысь. Пройдя таким образом несколько ярдов, он опять перешел на шаг и спокойно продолжал свой путь, перестав оглядываться.

Я передал бинокль Тавернеру.

— Это, несомненно, Мартин, — сказал он, — и он увидел собаку.

Теперь мы могли определить дорогу, по которой он следовал, и, спустившись с холма, быстро двинулись ему навстречу. Мы прошли около четверти мили, когда в темноте впереди нас раздался крик, пронзительный, нечленораздельный крик создания, загнанного до смерти.

Для того чтобы привлечь внимание, Тавернер издал такой крик, что я не ожидал, что легкие человека способны на это. Мы помчались к гребню и, когда начали спускаться по противоположному склону, увидели фигуру, пробирающуюся через вереск. Наши белые манишки хорошо выделялись в сгущающейся тьме, и он направился к нам. Это был Мартин, бежавший, спасая свою жизнь от собаки, несшей смерть.

Я быстро обогнал Тавернера и схватил загнанного человека в объятия, поскольку мы буквально налетели друг на друга на узкой тропинке. Я ощущал его выдохшееся сердце, удары которого были похожи на звук плохо отрегулированного двигателя. Я опустил Мартина на землю, подошел Тавернер со своей карманной аптечкой, и мы сделали все, что было в наших силах.

Мы успели как раз вовремя. Еще несколько ярдов, и человек бы упал. Когда я смог выпрямить спину и оглянуться вокруг, я поблагодарил Бога, что у меня нет этой ужасной силы видения, которая позволила бы мне увидеть, кто скрылся в темных зарослях вереска при нашем приближении. Я не сомневался, что этот «кто-то» ушел, так как полдюжины овец, пасшихся в нескольких сотнях ярдов от нас, разбежались, чтобы дать ему пройти.

Мы привели Мартина домой и сели рядом с ним. Состояние сердца, с которым так неправильно обошлись, было крайне опасно, и мы вынуждены были прибегнуть к наркотику, чтобы дать отдых напряженным нервам.

Вскоре после полуночи Тавернер подошел к окну и выглянул.

— Роудз, подойдите сюда, — сказал он. — Вы что-нибудь видите?

Я заявил, что не вижу.

— Было бы очень полезно для вас, если бы вы увидели, — заявил Тавернер. — Вы слишком склонны расценивать мыслеформы как порождение больного ума, как будто если они объективно не существуют, то они безобидны. Теперь давайте посмотрим на это с точки зрения пациента.

Он начал отбивать на моем лбу барабанную дробь. Вскоре у меня возникло такое ощущение, как если бы сдерживаемое желание чихнуть пробивало себе путь из носоглотки вглубь моего черепа. Затем я заметил, как в наружной тьме появилось слабое свечение, и увидел серовато-белую пленку, натянутую за окном. За ней я увидел Гончую Смерти!

Призрак, сгустившийся из тьмы, бросился к окну и прыгнул, но сразу же отступил, уткнувшись головой в серую пленку. Он опять сформировался и прыгнул, и, сбитый с толку, вновь вынужден был отступить. Из открытой пасти, казалось, вырвался беззвучный лай, а глаза сверкнули потусторонним огнем. Это был не обычный для глаз животного зеленый цвет, но пурпурно-серое отражение какой-то холодной планеты, недоступной нашим чувствам.

— Вот что Мартин видит по ночам, — сказал Тавернер, — только в его случае тварь действительно находится в комнате. Что если я открою путь через психический колпак, когда она опять сунет свой нос, и позволю ей войти?

Я покачал головой и отвернулся от этого кошмарного видения. Тавернер быстро провел рукой вдоль моего лба, совершая какие-то особые хватательные движения.

— Вы получили достаточно, — сказал он, — но никогда не забывайте, что галлюцинации лунатика так же реальны для него, как эта собака для вас.

На следующий вечер мы работали в офисе, когда я был вызван для беседы с леди, которая ожидала в холле. Это была мисс Хэлэм, и мне очень хотелось узнать, что же так быстро опять привело ее к нам.

— Слуга сказал мне, что мистер Мартин болен и я не смогу увидеть его, но мне хотелось знать, не сможет ли доктор Тавернер уделить мне несколько минут?

Я ввел ее в офис, где мой коллега не выразил ни малейшего удивления в связи с ее появлением.

— Итак, вы отослали кольцо назад? — спросил он.

— Да, — ответила она. — Как вы узнали? Какой магией вы занимаетесь на этот раз?

— Никакой магии, моя дорогая мисс Хэлэм, только здравый смысл. Вас что-то испугало. В обычном цивилизованном обществе люди не часто пугаются особенно сильно, поэтому я заключил, что стряслось что-то из ряда вон выходящее. Я знал, что вы были связаны с очень опасным человеком, поэтому я сразу обратил свое внимание на него. Что вы такое сделали, что могло вызвать его неприязнь? Вы недавно были здесь, вне сферы его влияния и в компании человека, который был вам небезразличен. Возможно, у вас произошел внезапный перелом в чувствах. Я хочу узнать, в чем дело, поэтому я выразил свою догадку в виде утверждения, а вы, считая, что я знаю все, даже не сделали попытки возразить — и в результате предоставили мне всю информацию, какую я хотел получить.

— Но, доктор Тавернер, — сказала девушка, совсем сбитая с толку, — почему вы затрудняли себя, если я готова была ответить на все вопросы, которые бы вы мне задали?

— Потому что я хочу, чтобы вы сами увидели, как можно манипулировать ничего не подозревающим человеком, — сказал он. — Теперь скажите мне, что привело вас сюда?

— Когда я вчера вечером вернулась домой, я знала, что не смогу выйти замуж за Тони Мортимера, — сказала она, — и утром написала ему, чтобы сообщить об этом. Он пришел прямо к дому и попросил меня выйти. Я отказалась, так как знала, что если увижу его, то снова попаду под его влияние. Тогда он прислал записку, в которой заявил, что не уйдет, пока не поговорит со мной, и я впала в панику. Я боялась, что он силой ворвется наверх, так что я незаметно выскользнула через заднюю дверь и приехала сюда. Я почему-то уверена: вы понимаете, что происходит со мной, и сможете мне помочь. Конечно, я понимаю, что он не сможет приставить пистолет к моей голове и заставить меня насильно выйти за него замуж, но он имеет такое большое влияние на меня, что я боюсь, как бы он не заставил меня сделать это помимо моей воли.

— Я думаю, — сказал Тавернер, — мы должны решительно разделаться с Мастером Энтони Мортимером.

Тавернер повел девушку наверх и разрешил им с Мартином не более одной минуты посмотреть друг на друга, не произнося ни слова, а затем передал ее заботам одной из сестер.

В этот же вечер, когда ужин подходил к концу, мне сообщили, что некий джентльмен желает видеть секретаря. Я вышел в холл, чтобы выяснить, кто был нашим посетителем. Меня приветствовал высокий темноволосый человек с очень необычными глазами.

— Я хотел бы видеть мисс Хэлэм, — сказал он.

— Мисс Хэлэм? — повторил я, как бы озадаченно.

— А почему бы и нет? — ответил он, несколько отступая назад. — Разве она не здесь?

— Я спрошу у сестры, — ответил я.

Я проскользнул обратно в столовую и прошептал Тавернеру:

— Мортимер здесь.

Он поднял брови.

— Я приму его в офисе, — сказал он.

Туда мы и направились, но прежде чем пригласить нашего посетителя, Тавернер установил на своем письменном столе лампу для чтения таким образом, чтобы его собственное лицо находилось в глубокой тени и практически было невидимо.

После этого был приглашен Мортимер. Он напустил на себя внушительный вид.

— Я пришел по поручению матери мисс Хэлэм, чтобы доставить ее домой, — заявил он. — Я буду рад, если вы сообщите ей, что я здесь Мисс Хэлэм сегодня не вернется домой, и она известила об этом свою мать телеграммой.

— Я не спрашиваю вас о том, какие планы были у мисс Хэлэм, я прошу передать ей, что я здесь и желаю ее видеть. Я полагаю, у вас нет возражений?

— Как раз есть, — сказал Тавернер. — Я категорически возражаю.

— Мисс Хэлэм отказывается меня видеть?

— Я не спрашивал ее об этом.

— Тогда по какому праву вы заняли такую возмутительную позицию?

— Вот по этому праву, — сказал Тавернер и сделал левой рукой особый знак. На указательном пальце было кольцо наиболее удивительной работы из всех, что мне приходилось видеть прежде.

Мортимер подпрыгнул, словно Тавернер направил в его голову пистолет. Он перегнулся через стол и попытался рассмотреть затененные черты лица, затем стал пристально разглядывать кольцо.

— Старший из Семи, — выдохнул он и сделал шаг назад. Затем он повернулся и прокрался к двери, бросив через плечо такой взгляд ненависти и страха, которого я дотоле не видел никогда. Я готов поклясться, что он оскалил зубы и зарычал.

— Брат Мортимер, — произнес Тавернер, — сегодня ночью собака вернется в свою конуру.

— Пойдемте наверх к одному из окон и посмотрим, действительно ли он ушел, — предложил Тавернер.

Со своего наблюдательного пункта мы могли видеть нашего позднего посетителя, который шел по песчаной дороге, ведущей в Тэрсли. Однако к моему удивлению вместо того, чтобы прямо держать свой путь, он повернулся и посмотрел назад.

— Он собирается вернуться? — спросил я с удивлением.

— Не думаю, — сказал Тавернер. — Смотрите, сейчас кое-что должно произойти.

Снова Мортимер остановился и огляделся вокруг, как будто чему-то удивляясь. Затем он начал с кем-то или чем-то бороться. Что бы это ни было, но оно, по- видимому, атаковало его в прыжке, так как он бил это нечто у груди, затем оно обежало его вокруг, так как он стал медленно поворачиваться, чтобы видеть это. Ярд за ярдом он прокладывал себе путь к дороге и наконец был поглощен сгущающимися сумерками.

— Собака сопровождает своего хозяина домой, — сказал Тавернер.

На следующее утро мы услышали, что недалеко от Брамшота обнаружено тело странного человека. Предполагалось, что причиной смерти послужил сердечный приступ, так как никаких следов насилия на его теле найдено не было.

— Шесть миль! — сказал Тавернер. — Он хорошо бегал!