Ленд-лиз: мнения и оценки

Прежде чем начать предметный разговор о ленд-лизе вообще и о танковом ленд-лизе в частности, хотелось бы остановиться на отношении к этой теме в нашей стране. Сразу надо оговориться, что даже в годы Второй мировой войны оценка ленд-лиза была неоднозначной. Это было вызвано главным образом противоречиями и взаимным недоверием между союзниками, каждый из которых отстаивал в этой войне прежде всего свои собственные интересы. В такой обстановке любая задержка в поставках, пусть и по самым объективным причинам, сразу вызывала всплеск раздражения и недоверия и приводила к замалчиванию или явному занижению роли этих поставок со стороны советского руководства. Так, например, в августе 1942 года во время встречи лидеров Великобритании и СССР в Москве Сталин заявил Черчиллю, что британцы оставляют себе самое необходимое из американских грузов, отправляя в СССР лишь остатки. Стоит только удивляться, как, выслушав это абсолютно наглое и несправедливое обвинение, Черчилль не подавился собственной сигарой.

Впрочем, спустя полгода в традиционном первомайском приказе Сталин не пожалел комплиментов в адрес союзников. Дружелюбный тон вождя подхватила вся советская пресса. Но когда после встречи в Вашингтоне в мае 1943 года Рузвельт и Черчилль известили Сталина, что из-за высадки в Италии они решили перенести высадку в Нормандии на май 1944 года, советский вождь понял, что его опять обманули. Последовавший за этим отзыв послов из Лондона и Вашингтона поставил межсоюзнические отношения на грань разрыва. И дело здесь было, как сообщил Сталин в письме Черчиллю, «не просто в разочаровании советского правительства, а в сохранении его доверия к союзникам, подвергаемого тяжелым испытаниям».

К этому времени в плане воздействия на союзников у Сталина появился веский аргумент — победы Красной армии и ее возраставшая с каждым днем мощь. Разгром немцев на Курской дуге и прорыв советских войск к Днепру заставили союзников пересмотреть свое отношение к СССР. В документе Объединенного комитета начальников штабов «Позиция России», подготовленном в конце июля 1943 года, говорилось: «Поскольку Россия является решающим фактором в войне, ей надо оказывать всяческую помощь и надо прилагать все усилия к тому, чтобы добиться её дружбы».

Апогеем сотрудничества союзников во Второй мировой войне стала Тегеранская конференция. В ходе нее удалось снять все или почти все спорные вопросы и в первую очередь вопрос о западных границах СССР, долгое время бывший камнем преткновения во взаимоотношениях союзников.

Однако постепенно все стало меняться к худшему. «Медовый месяц» союзнических отношений подходил к концу. Некоторое время сдерживающим фактором нарастающей конфронтации выступал Рузвельт. С приходом же к власти Трумэна «твердый курс» по отношению к СССР стал официальным, о чем новый президент заявил спустя сутки после вступления в должность. Советский Союз не оставался в долгу. Уже с марта 1945 года в советской прессе СССР стал преподноситься как главный и единственный победитель в войне.

Все точки над «и» были расставлены в 1947 году в книге тогдашнего председателя Госплана СССР Н. А. Вознесенского «Военная экономика СССР в период Отечественной войны». О поставках по ленд-лизу в ней вообще не было сказано ни слова, а лишь сообщалось, что они составили 4 % от советского производства. При этом недавний союзник по антигитлеровской коалиции именовался как «ожиревший на народной крови в период Второй мировой войны монополистический капитализм Соединенных Штатов Америки», который «теперь стоит во главе империалистического и антидемократического лагеря и стал застрельщиком империалистической экспансии во всех частях света». Цифра в 4 % была опубликована без каких-либо комментариев и вызвала много вопросов. В частности, неясно, каким образом Вознесенский и его сотрудники вычислили эти проценты. Оценить советский ВВП в денежном выражении было затруднительно из-за отсутствия конвертируемости рубля. Если же счет шел на единицы продукции, то тогда непонятно, каким образом танки сравнивались с самолетами, а продовольствие — с алюминием.

Все последующие годы помощь по ленд-лизу хотя и признавалась, но как бы вскользь, как нечто несущественное и незначительное. Подобное отношение нашло свое отражение и в исторических трудах, и в мемуарной литературе, и даже в кинематографе. В связи с этим будет не лишним вспомнить эпизод из художественного фильма «Выбор цели» (1975). В этом фильме, посвященном судьбе академика И. В. Курчатова, есть сцена беседы Сталина с Курчатовым, Иоффе и несколькими другими видными советскими физиками в 1942 году. Речь идет о разработке в США и Великобритании ядерного оружия, о чем стало известно советской разведке. На предложение одного из ученых попросить союзников поделиться результатами своих исследований Сталин раздраженно бросает: «Ничем они с нами делиться не станут. В то время как советские люди отдают свои жизни в борьбе с врагом, Черчилль торгуется из-за трех десятков „харрикейнов“! А их „харрикейны“ — дрянь, наши лётчики не любят эту машину».

В этой фразе есть четыре примечательных момента, характерных для советского подхода к помощи союзников. Во-первых, это противопоставление пролитой крови и экономической помощи, а по сути — циничное бравирование миллионами человеческих жизней, загубленных по непосредственной вине советского же руководства. Англичане с американцами тут совсем ни при чем. Руководители этих стран предпочли, в основном, положить на алтарь общей победы материальные ценности, порой для сохранения жизней соотечественников, откровенно подставляя своих союзников, как это сделали, например, британцы по отношению к Франции в 1940 году. В России же, где человеческая жизнь никогда ни во что не ставилась (вспомним крылатую фразу фельдмаршала Апраксина, произнесённую ещё в XVIII веке: «Мужиков бабы ещё нарожают, а за лошадей золотом плачено!»), всегда предпочитали расплачиваться кровью. И винить в этом кого-либо кроме самих себя нечего!

Второй характерный момент заключен в словах «Черчилль торгуется». То есть дело преподносится таким образом, что помощь от союзников приходилось как бы выбивать, преодолевая их сопротивление. Все это абсолютно не соответствует действительности. В течение всей войны союзники стремились выполнить все запрошенные Советским Союзом поставки. Срыв их по срокам в подавляющем большинстве случаев был связан только с проблемами транспортировки. Что же касается «торговли», то действительно союзники порой возражали советским представителям, особенно когда их заявки противоречили либо возможностям союзников, либо здравому смыслу. Так, например, в 1941 году некоторые недоразумения вызвала заявка на ежемесячную отправку в СССР 300 бомбардировщиков и 100 истребителей. Именно так, а не наоборот, несмотря на то что Красная армия вела оборонительные бои в условиях господства авиации противника. Кроме того, английские эксперты не могли понять, зачем русским дальние бомбардировщики, если их радиуса действия не хватит даже для того, чтобы долететь до румынских нефтепромыслов, не говоря уже о территории Германии, которую более успешно могут бомбить сами англичане. Тот факт, что буквально на следующий день русские легко согласились с английскими аргументами, породил первые сомнения в обоснованности советских заявок.

Такие сомнения, кстати сказать, возникали постоянно. В 1944 году разразился скандал, вызванный советской заявкой на поставку дополнительно 50 дизелей для морских охотников. Эта заявка вызвала некоторое напряжение у американцев, так как эти дизеля устанавливались на десантные плашкоуты, необходимые для высадки в Нормандии. В связи с этим один из офицеров американской миссии посетил советские верфи, для которых ранее уже заказывались такие дизеля. Там он обнаружил, что лишь три двигателя были установлены на кораблях, а остальные 123 ржавели за ненадобностью. После этого американцы захотели изучить потребность СССР в алюминии, никеле, меди и спирте, которые также были включены в заявку на дополнительные поставки в 1944 году. Но нарком внешней торговли далеко не в дипломатической форме отказал как в инспекции, так и в предоставлении требуемых материалов. Однако из других источников американцам стало известно, например, об использовании ленд-лизовского алюминия в качестве настилов на причалах и в товарных складах и о продаже Советским Союзом ленд-лизовских грузов в третьи страны. Тут, как говорится, комментарии излишни.

Что же касается возможностей союзников, то они были не безграничны, особенно в начальный период войны. Так, например, 30 июня 1941 года на стол госсекретаря США легла первая советская заявка на скорейшую поставку 3000 бомбардировщиков, такого же количества истребителей, 20 тыс. зенитных пушек, 50 тыс. тонн толуола, а также оборудования для военных предприятий на общую сумму 1837 млн. долларов! Основную часть этой суммы предполагалось оплатить в счет будущего 5-летнего льготного кредита, остальную часть — бартером. О распространении на СССР закона о ленд-лизе речь тогда ещё не шла.

Советская заявка поставила американцев в весьма затруднительное положение. Для ее выполнения им пришлось бы нарушить свои обязательства перед Великобританией и другими странами, сорвать расписание поставок и спешно перепрофилировать предприятия на выпуск недостающей или отсутствующей продукции. Даже полностью изъяв из армии США зенитные орудия всех калибров, советский запрос удалось бы удовлетворить лишь на треть! Ограниченным был и выпуск самолетов (в третьем квартале 1941 года в среднем 1700 в месяц), большая часть которых прямо с конвейера отправлялась в Великобританию. Для производства же запрашиваемого советской стороной высокооктанового бензина требовалось 2–3 года!

Третий момент заключался в утверждении «„харрикейны“ — дрянь», из которого вполне логично вытекал четвертый — «наши лётчики не любят». Оба этих момента имеет смысл рассматривать в комплексе. Слова «„харрикейны“ — дрянь» следует понимать фактически как оценку всего ленд-лиза, то есть как утверждение, что нам поставлялось одно старье, не нужное самим союзникам, а все новейшее и самое лучшее они оставляли себе. Насколько такое заявление справедливо, можно разобраться на примере того же пресловутого «Харрикейна».

Да, безусловно, по состоянию на 1941 год этот истребитель нельзя было считать самым современным. Да, «Спитфайр» был лучше, но их не хватало самим англичанам, а «харрикейнов» они могли поставить много и сделать это быстро. С другой стороны, идеальных самолетов, как, впрочем, и ничего другого, в мире не существует. Английский истребитель, например, по летно-техническим данным уступал советскому Як-1, но существенно превосходил И-15 и И-16, составлявшие львиную долю парка ВВС РККА в 1941 году и около 80 % парка истребительной авиации Северного фронта, куда в основном и поступали «харрикейны». Кроме того, все английские самолеты были оснащены радиостанциями, а по качеству сборки и технической надежности на порядок превосходили советские истребители любого типа. О том, насколько верно утверждение, что человек красит машину, а не машина человека, можно убедиться на примере 151-го крыла британских ВВС, воевавшего на советском Севере.

За два месяца пребывания крыла в СССР погода позволила нормально летать лишь одну неделю. Но и за этот короткий промежуток времени англичане успели отлично показать себя и свои самолёты. Соотношение потерь крыла и потерь противника составило 1: 15.

Ну а вопрос любви или не любви вообще сугубо субъективный. Ясное дело, что «Харрикейн» при первом знакомстве приходился не слишком по душе нашим летчикам: мало того что вся информация в кабине на английском языке, которого не знал никто (в отличие от наших дней в 1930-е годы наиболее изучаемым в СССР иностранным языком был немецкий), так ещё и все единицы измерения не метрические — футы, мили, галлоны и т. д. Алгоритм размещения приборов также не соответствовал принятому на советских самолётах. Абсолютно иной была и вся система эксплуатационного обслуживания самолета. Словом, этот перечень можно продолжать почти до бесконечности. Пересаживаясь с И-16 на «Харрикейн» или с Т-26 на «Валентайн», наши лётчики и танкисты испытывали морально-психологический шок от контакта с техникой, находившейся на более высоком уровне технической культуры, чем отечественная. Примерно такое же ощущение, правда, в меньшей степени (все-таки другое время), испытал каждый современный автомобилист, пересевший с отечественной автомашины на иномарку. Однако шок быстро проходит, втягиваешься, и обратно уже не хочется. Примерно то же самое происходило и во время войны: танкистов и лётчиков, «распробовавших» ленд-лизовскую технику, не особенно тянуло обратно на советскую.

Казалось бы, подтверждение этого можно найти в воспоминаниях ветеранов. Но не тут-то было. Найти объективную оценку ленд-лизовской техники в мемуарной литературе, издававшейся в советское время, попросту невозможно. При этом слово давалось исключительно тем людям, которые сталкивались с импортными машинами случайно, на короткое время. В итоге все сводилось к повторению штампов, описанных выше. С таким подходом можно столкнуться и в современной литературе. Вот несколько типичных примеров.

Вспоминает офицер-танкист Г. С. Шишкин:

«Одно время пришли „валентайны“. Когда узнали, что американские танки к нам прибывают, все начали бегать к зампотеху с жалобами на танк — то одно барахлит, то другое, — начали всякие поводы искать, чтобы пересесть на американский танк. Пришли они к нам… Ой, как посмотрели, что это за танк… Наши-то танки были грубо отделаны внутри, там и окалина, и от сварки могли наплывы сохраниться. А тут влезешь в него — мягкая кожа, золотыми буквами везде написано — „вход“, „выход“, „огонь“. Но бензиновые моторы — горят как свечка. Гусеницы у „валентайнов“ были резинометаллические. Для парада они были хороши, а в условиях боя — чуть-чуть крен, и она слетает. Володька Сомов, про которого я уже говорил, как-то взял кувалду, залез на танк, как врезал по броне, и кувалда вошла миллиметров на двадцать! Оказывается, как нам потом объясняли, у них вязкая броня. Снаряд её пробивает, а осколков нет. Пушка слабенькая. Абсолютно были не приспособлены к этой войне. Потом пожгли эти танки, по-моему, умышленно. Подо мной такой танк сгорел… Нет, воевать на нём плохо. Садишься в него и уже боишься. Никакого сравнения с Т-34».

Характерный пример. Совершенно ясно, что под личиной «американского» танка «Валентайн» скрывался «Стюарт». Так что память подвела ветерана. И не только память, но и логика: сравнивать «Стюарт» с Т-34, мягко говоря, неправильно. Конечно «Стюарт» хуже, поскольку он легкий танк, а Т-34 — средний. Но ведь и Т-60 хуже, чем Т-34, и Т-70! Вот их-то и надо сравнивать с американским легким танком! Но, судя по всему, на этих машинах Г. С. Шишкин не воевал. Весьма сомнительный эпизод с вмятинами на броне от ударов кувалды также оставим на его совести. Броня есть броня, и понятие «вязкая» отнюдь не означает, что она проминается от ударов кувалды. Скорее всего, это не что иное, как солдатская байка, сознательно направленная на принижение боевых качеств иностранной техники.

Не сходятся концы с концами и у А. С. Бурцева, который познакомился с ленд-лизовской техникой в 1-м Саратовском танковом училище:

«Практику вождения и тактику проходили на Т-26 и БТ-7, а стреляли из танков, на которых обучались. Сначала из „матильд“ и „валентайное“, а потом из Т-34. Честно говоря, мы боялись, что нас могут выпустить на иностранных танках: „Матильда“, „Валентайн“, „Шерман“ — это гробы. Правда, броня у них была вязкая и не давала осколков, зато механик-водитель сидел отдельно, и если ты башню повернул, а в это время тебя подбили, то водитель уже никогда из танка не выберется. Наши танки — самые лучшие. Т-34 — замечательный танк».

Такое ощущение, что инструкцию о том, как отвечать на вопросы по ленд-лизовской технике, оба фронтовика получали в одном кабинете. Впрочем, ничего удивительного — штамп есть штамп, его вбили людям в сознание, а как оно было на самом деле, никто и не задумывается. Можно подумать, что из наших танков механики-водители выскакивали легко и просто. Особенно из ИС-2, у которого водительского люка вообще не было! Что касается упомянутых иностранных танков, то утверждение Бурцева в отношении английских машин вызывает недоумение, так как конструкция люков позволяла механику-водителю покинуть их при любом положении башни. Лишь только у «Шермана», в том случае, если ствол орудия находится на люком водителя, открыть его невозможно. Однако делать на этом основании вывод, что импортные машины — «гробы», а «наши танки самые лучшие», несколько скоропалительно. В точно таком же положении мог оказаться и механик-водитель KB, да и как-то не приходилось слышать, что на Т-34 механики-водители, благодаря конструкции своего люка, погибали реже остальных членов экипажа. Кстати сказать, на большинстве отечественных послевоенных танков при расположении ствола пушки над люком механика-водителя последний не может покинуть танк. Правда, несмотря на это, их тоже считают лучшими в мире.

Столь же пренебрежительное отношение к иностранной технике демонстрирует в своих воспоминаниях и маршал Советского Союза И. И. Якубовский:

«Свои боевые машины мы придирчиво сравнивали с поступившими к нам на вооружение несколькими образцами американских и английских танков. Сравнение было явно в нашу пользу. Комфортабельный „Шерман“ был менее маневрен и слабее в огне, имел тонкую броню. „Черчилль“ грешил тем же, кроме того, имел гусеницы, на которых с большим трудом можно было преодолевать даже небольшие подъемы и спуски.

По моему предложению ремонтники наклепали на гусеницы „Черчилля“ шипы. Громоздкая машина несколько улучшила свою проходимость. А сам факт её лёгкой модернизации получил широкую огласку в 65-й армии. Командарм П. И. Батов нередко шутливо замечал при обращении ко мне: дескать, как это ты умудрился нашего союзника „Черчилля“ подковать».

Надо сказать, что факт подковывания «Черчилля» фигурирует во многих воспоминаниях, при этом каждый приписывает пальму первенства себе. Что касается «тонкой» брони «Черчилля», то, как всем известно (кроме маршала, очевидно), до появления «Королевского тигра» это был самый толстобронный танк Второй мировой войны.

Как видим, тональность у всех этих воспоминаний одинаковая, что и немудрено. Все упоминавшиеся танкисты эксплуатировали ленд-лизовскую технику эпизодически или, как И. И. Якубовский, были знакомы с ней понаслышке. Во вверенной ему 91-й отдельной танковой бригаде никаких «Черчиллей» и в помине не было, так что где и кого он «подковывал» — вопрос открытый. Совсем иной тон у ветеранов, подолгу воевавших на импортных машинах. Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться, например, с воспоминаниями Д. Ф. Лозы или А. И. Покрышкина.

В этой связи небезынтересно привести и точку зрения Г. К. Жукова, высказанную во время одной из бесед с писателем К. М. Симоновым, состоявшихся в 1965–1966 годах:

«Говоря о нашей подготовленности к войне с точки зрения хозяйства, экономики, нельзя замалчивать и такой фактор, как последующая помощь со стороны союзников. Прежде всего, конечно, со стороны американцев, потому что англичане в этом смысле помогали нам минимально. При анализе всех сторон войны это нельзя сбрасывать со счетов. Мы были бы в тяжелом положении без американских порохов, мы не смогли бы выпускать такое количество боеприпасов, которое нам было необходимо. Без американских „студебеккеров“ нам не на чем было бы таскать нашу артиллерию. Да они в значительной мере вообще обеспечивали наш фронтовой транспорт. Выпуск специальных сталей, необходимых для самых разных нужд войны, был тоже связан с рядом американских поставок.

То есть то развитие военной промышленности, которое осуществлялось в ходе войны, и переход ее на военные рельсы были связаны не только с нашими собственными военно-промышленными ресурсами, имевшимися к началу войны, но и с этими поставками».

А вот что говорил о поставках по ленд-лизу А. И. Микоян:

«Теперь легко говорить, что ленд-лиз ничего не значил. Он перестал иметь большое значение много позднее. Но осенью 1941 года мы все потеряли, и, если бы не ленд-лиз, не оружие, продовольствие, теплые вещи для армии и другое снабжение, еще вопрос, как обернулось бы дело».

Так кто же прав? Какими же они были в действительности — ленд-лизовские танки? Каковы были роль и значение ленд-лизовских поставок в годы Великой Отечественной войны, и могли ли мы обойтись без них? Попробуем разобраться.