Книги, составляющие третий раздел Священного Писания Ветхого Завета, к изучению которого мы приступаем, называются поэтическими по форме, или учительными — по содержанию.

Воскресший Христос сказал ученикам: «Вот то, о чем Я вам говорил, еще быв с вами, что надлежит исполниться всему, написанному о Мне в законе Моисеевом и в пророках и псалмах» (Лк. 24:44). Из его слов видно, что эти книги в то время объединялись под общим названием «псалмы». Поэтическими эти книги называли святители Кирилл Иерусалимский и Григорий Богослов, а также преподобный Иоанн Дамаскин. Учительными же их одним из первых называл писатель 6-го века Леонтий Византийский [51, т. 4, с. 3].

По объяснению святителя Афанасия Великого, «прилично было, чтобы Св. Писание песнословило Бога не только последовательной [прозаической] речью, но и не имеющею строгой последовательности [поэтической]. Так, речью связною сказано принадлежащее к закону и пророкам и все повествовательное, со включением Нового Завета. Не имеющею же строгого порядка речью сказано заключающееся в псалмах и песнопениях. А этим и соблюдается требуемое Законом, чтобы люди любили Бога всею крепостию и силою» [4, т. 4, с. 29]. Также он называет речь учительных книг «распространенной» [там же], указывая тем самым на особую форму, свойственную еврейской поэзии, когда мысль передается посредством двух или более, связанных между собой по смыслу, выражений (параллелизм).

Учительными эти книги мы называем потому, что в них содержится «учение благочестия» [59, с. 16]. «Учительные книги носят по преимуществу субъективный характер, в отличие от объективного изложения истин веры и благочестия в законе и объективного же описания жизни еврейского народа в писаниях исторических» [4, т. 4, с. 3]. Их задача — объективные законы и постановления, данные Богом, сделать для человека достоянием его собственный мысли, чувства и воли; показать их согласие с человеческой природой. Они дают нам переживание и осмысление этих богооткровенных истин в повседневной жизни, а также ответ человеческого духа на голос Божий. Каждая из учительных книг делает это особым образом; остальные особенности учительных книг мы рассмотрим в посвященных каждой из них разделах.

Книга не содержит определенных указаний на время ее написания и авторство. Святитель Иоанн Златоуст считал ее принадлежащей Соломону, или даже Моисею. Следует заметить, что бытовые реалии, которые в этой книге описываются, вполне могут быть отнесены к эпохе патриархов, к началу второго тысячелетия до Рождества Христова. Особенности языка и стиля этой книги, близость ее по многим выражениям к Псалтири, скорее, свидетельствуют о том, что окончательный вид свой она получила во времена расцвета Израильского царства, то есть во времена Соломона, в те времена, когда появились на свет и другие произведения учительной литературы. Одно другому не мешает, поскольку древнее предание могло получить свою окончательную форму гораздо позже. В других книгах Священного Писания об Иове говорится как о вполне реальном историческом лице (Иез.14:14, Иак. 5:11). В приписке, обретающейся в тексте Септуагинты, говорится, что Иов был потомок Исава, пятый от Авраама.

Первые две главы представляют собой введение или исторический пролог. Он повествует о том, что в земле Уц жил некий благочестивый человек по имени Иов. О том, где эта земля находится, есть много разных соображений. Одно из самых распространенных — что это северо-западная часть Аравии на границе с Идумеей. Писание представляет нам богатство и благочестие Иова, который имел обыкновение приносить жертвы не только за себя, но и за своих сыновей, ходатайствуя перед Богом о прощении их возможных прегрешений.

Далее следует сцена, в которой, как сказано в Писании, «пришли сыны Божии предстать пред Господа, между ними пришел и сатана» (Иов. 1:6), — картина довольно своеобразная по своему «натурализму», но она имеет, конечно, свое толкование.

Это описание ясно свидетельствует нам, что, несмотря на то, что сатана отпал от Бога и больше не стоит в ряду других ангелов, но, тем не менее, «в своем желании противиться Божественному плану…, в конце концов, вынужден участвовать в его исполнении» [33, с. 587].

Сатана (или диавол, т. е. клеветник) начинает клеветать на Иова, говоря о том, что этот праведник не бескорыстен; что, конечно, хорошо быть благочестивым, когда Бог о нем так заботится, когда у него все есть, когда он огражден со всех сторон этим попечительством. Вот если бы отнять у него все, то тогда мы бы посмотрели: действительно ли он такой праведный, как о нем все говорят?

Обратите внимание: сатана не имеет власти. Разве он не растерзал бы Иова, имей он ее? Но он говорит Богу: «Простри руку Твою и коснись всего, что у него, — благословит ли он Тебя?» (Иов. 1:11). И вот сатане дается позволение поразить все, что есть у Иова, только самого Иова не трогать.

Святитель Григорий Двоеслов говорит по этому поводу: «Удивительно, что он не присваивает себе права поражать, и это тот, кто никогда не упускает случая гордиться своей гордыней перед Творцом всяческих. Диавол знает, что сам по себе он не способен ни на что и даже не существует сам по себе как дух…. Надо знать, что воля сатаны всегда зла, но могущество его не вне закона. Потому что волю он имеет от самого себя, власть же — от Бога. То, что он хочет сделать по злобе, то Бог позволяет ему исполнить по правосудию…. Не следует бояться того, кто ничего не может делать без разрешения. Надо только трепетать перед той силой, которая, разрешая врагу буйствовать, заставляет неправую волю служить исполнению правых предопределений» [33, с. 588].

Наступает день, когда к Иову приходят подряд четыре вестника, которые говорят, что все стада его уничтожены, всех верблюдов его увели, что рухнул дом, в котором находились его дети — все дети погибли. Тогда встал Иов, поклонился Богу и сказал: «наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно! И во всем этом не согрешил Иов и не произнес ничего неразумного о Боге» (Иов. 1:20–22).

Затем происходит следующее: диавол опять начинает говорить, о том, что хотя ничего не получилось, однако за жизнь свою человек отдаст все что угодно, вплоть до того, что отречется от Бога: «простри руку Твою и коснись кости его и плоти его, — благословит ли он Тебя? И сказал Господь сатане: вот, он в руке твоей, только душу его сбереги. И отошел сатана от лица Господня и поразил Иова проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его. И взял он себе черепицу, чтобы скоблить себя ею, и сел в пепел /вне селения/» (Иов. 2:5–8). Вот картина. Мало того, что это неизлечимая болезнь, при которой заживо разлагается тело, — это еще болезнь, которая всегда считалась нечистой. И вот он сидит вне селения, скребет себя черепком, в кратчайший срок потеряв все: уважение, славу, богатство.

Сделаем небольшое отступление. Первые две главы, если посмотреть на них глазами неверующего, выглядят довольно странно. Ведь это, да будет мне прощено такое выражение, какая-то сцена из жизни заключенных: двое играют на вещи третьего, один выиграл и у того эти вещи отняли, — у того, который к этому спору вообще никакого отношения не имел. Хорошо, поспорил Бог с диаволом, — я это грубо представляю, чтобы обозначить проблему, — но чем Иов виноват? Почему нужно было на нем все это испытывать? На этот вопрос мы отвечать сейчас не будем, сделаем это позже.

Искушение продолжается. «И сказала ему жена его: ты все еще тверд в непорочности твоей! похули Бога и умри» (Иов. 2:9). Интересно, смотрите: дома нет, семьи нет, и скот уничтожен, а жену диавол не тронул. Смотрите, какая смысловая нить потянулась к книге Бытия. Как видим, враг не слишком разнообразен в своих приемах. Но Иов не уподобился Адаму и сказал: «ты говоришь как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? Во всем этом не согрешил Иов устами своими» (Иов. 2:10). Но обратите внимание: «злого не будем принимать», — для Иова зло, которое на него обрушилось — от Бога, для Иова нет третьей стороны, он не видит ее, для него есть Бог и он. В этой связи ситуация для него выглядит крайне странно.

Пролог книги для нас очень важен, поскольку проясняет нам исключительность ситуации, в которой казался Иов, для того, чтобы мы не соблазнились тем, то произойдет дальше.

Услышав о несчастии Иова, к нему приходят трое друзей — Елифаз Феманитянин, Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин, по-видимому, тоже богатые и знатные, как и он сам. Видя его в таком положении, в течение нескольких дней сидят рядом с ним и ничего произносят: у них не находится ни одного слова, чтобы сказать Иову. Что они при этом думают, можно заключить из того собеседования, которое между ними происходит в дальнейшем. И вот тогда Иов начинает говорить первым и проклинает тот день, в который он родился:

«Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! День тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! Да омрачит его тьма и тень смертная, да обложит его туча, да страшатся его, как палящего зноя! Ночь та, — да обладает ею мрак, да не сочтется она в днях года, да не войдет в число месяцев! <…> Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева? <…> На что дан страдальцу свет, и жизнь огорченным душею, которые ждут смерти, и нет ее, которые вырыли бы ее охотнее, нежели клад, обрадовались бы до восторга, восхитились бы, что нашли гроб? [На что дан свет] человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком?» (Иов. 3:3–6, 11, 20–23).

Мы знаем и других ветхозаветных праведников, которые тоже так сетовали и стенали относительно своих страданий. Моисей молился и говорил: «для чего Ты мучишь раба Твоего? и почему я не нашел милости пред очами Твоими, что Ты возложил на меня бремя всего народа сего? <…> когда Ты так поступаешь со мною, то лучше умертви меня, если я нашел милость пред очами Твоими, чтобы мне не видеть бедствия моего» (Чис. 11:11, 15). Упомянем и пророка Иеремию, который говорил: «Проклят день, в который я родился! день, в который родила меня мать моя, да не будет благословен!» (Иер. 20:14). Скорби этих ветхозаветных праведников велики, смерть кажется им избавлением. Здесь неслучайно много раз повторено слово «ветхозаветные», потому что они до благодати. После пришествия благодати апостол Павел хвалится скорбями, и хвалится страданиями, говорит: «в чем похвалюсь? Только в скорбях моих похвалюсь» («собою же не похвалюсь, разве только немощами моими») (2 Кор. 12:5), — потому что благодать Божия позволяет это переживать совсем по-другому.

Когда заговорил Иов, друзья вынуждены отвечать. Они пытаются его утешить, но делают это довольно своеобразно.

Следующие главы, с четвертой по двадцать шестую, построены по четкой схеме. Это три цикла бесед — по очереди речь каждого из друзей Иова: Елифаза, Вилдада и Софара, — правда, в третьем собеседовании речи Софара нет, — и ответ Иова на каждую из них. Потом следуют две речи Иова в защиту своей праведности и речь некоего Елиуя, который на протяжении всех предыдущих глав нигде не упоминается.

Что же говорят Иову его друзья? Друзья начинают ему говорить, что он неразумно ропщет на Бога, потому что Бог справедлив, Бог наказывает нечестивого, Бог благословляет праведника, и поэтому Иов может не беспокоиться о своей судьбе, если Иов праведен, как он думает, Бог его вознаградит и помилует. По умолчанию выходит так, что если Иов грешник, то поделом ему, только это явным образом не озвучивается. Но Иов должен смиренно молить Бога о помиловании, потому что у Бога просто так ничего не бывает.

Здесь еще нужно вспомнить о том, что если Иов действительно пятый от Авраама и живет на земле Уц, то это еще до Закона происходит. Но даже если принять во внимание Закон, то ситуация будет немногим проще. Ведь, на первый взгляд, все Пятикнижие построено, — по крайней мере, если не вникать в какие-то глубины, — на идее наказания и воздаяния земного. Кто будет соблюдать закон Божий, тот будет благословен, у того все будет хорошо, нечестивый будет наказан, истреблен и так далее. Никакой четко выраженной мысли о загробном воздаянии там нет, поэтому ход мыслей друзей Иова выглядит вполне закономерным.

Действительно, давайте спросим себя, что бы мы сказали человеку, оказавшемуся в ситуации Иова? Примерно то же, что говорили тому друзья. Но в случае Иова все это оказывается неверно. Иов страдает безвинно, и это ему, в отличие от друзей, хорошо известно. Иов упрекает своих друзей, как ни странно, в малодушии. Он говорит: «вы… увидели страшное и испугались» (Иов. 6:21). Впоследствии мы еще вернемся к этим словам. Действительно, трудно иначе объяснить ту энергию, с которой они полемизируют с Иовом.

После того как Елифаз порассуждал о том, что Бог благословляет праведников и наказывает грешников, Иов требует, чтобы ему доказали, что он действительно грешник, тогда он согласен продолжать этот разговор. Вилдад начинает ему доказывать, что Бог не может быть неправедным судьей, что если погибли сыновья Иова, значит они согрешили. И Иов в ответ соглашается, что никто не может быть чист перед Богом и никто не может быть праведным перед Богом, и просит, и молится Богу, чтобы был какой-то ходатай, который бы смягчил бы гнев Божий на него.

Затем Софар, третий друг, уже прямо обвиняет Иова в том, что он, по-видимому, грешник и поэтому вполне заслуженно несет свое наказание. На что Иов ему отвечает, что они, конечно люди весьма мудрые, но если вся их мудрость заключается в том, что они не смогли найти ни одного слова сострадания его положению, а только убеждают его, что так ему и надо, что он должен осознать свой грех и покаяться в нем, кроме того, что он такой страдалец, он еще и тайный грешник, и лжец, то лучше бы они, конечно, не считались мудрецами. И Иов начинает требовать суда Божия, обращается уже к лицу Божиему с требованием суда, чтобы Господь открыл ему, почему так происходит.

Дальше два цикла идут примерно по той же схеме. Характер друзей в их речах проявляется достаточно отчетливо. Во второй раз, поскольку Иов с друзьями не согласился, они ему начинают доказывать, что, по-видимому, он действительно грешен. Одним из его грехов является высокомерие, с которым он говорит о себе; самонадеянность, с которой он рассуждает о своей праведности; дерзость, с которой он берется судить о делах Божиих на земле. Друзья указывают ему: неужели он думает, что вот если он сейчас умрет на этой куче пепла и навоза, то земля без него опустеет, и случится какая-то мировая катастрофа? С какой стати он устраивает трагедию из того, что он так пострадал? У Бога и без него дел много. Пути промысла Божьего непостижимы, но все-таки они твердо убеждены, что суд Божий совершается здесь, на земле, всегда, в любых условиях и поэтому, если с Иовом такое произошло, значит он грешен. «[О ты], раздирающий душу твою в гневе твоем! Неужели для тебя опустеть земле, и скале сдвинуться с места своего?» (Иов. 18:4).

В конце третьего цикла бесед друзья уже начинают ему конкретно перечислять, в каких грехах он, наверное, виноват: что он притеснял вдовиц, что он обижал сирот, отказывал в хлебе голодным. При этом Елифаз высказывает следующую мысль: «Разве может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому. Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? И будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности? Неужели Он, боясь тебя, вступит с тобою в состязание, пойдет судиться с тобою?» (Иов. 22:2–4).

В ответ Иов подтверждает, что пути Божии неисповедимы, что никто не чист перед Богом, что даже в ангелах Своих Бог усматривает недостатки, но все-таки ему кажется, что мера возможного греха его не соответствует той мере страданий, той мере наказаний, которую он понес. И, более того, Иов вопиет к Богу и молит о помиловании и ослаблении страдания, даже если он и грешен. Потому что завтра его не будет и никто не вспомнит, кто он и каков был. Но при этом решительно не соглашается признаваться в тех грехах, в которых его обвиняют друзья: «не укорит меня сердце мое во все дни мои» (Иов. 27:6).

Судя по тому, что во время этого третьего цикла бесед Софар уже ничего не говорит, становится очевидно, что собеседование зашло в тупик, каждый остался при своем, аргументы исчерпаны, несмотря на накал спора.

Святитель Иоанн Златоуст считал, что Иов победил в споре, доказав свою правоту, после чего сделал поучение на пользу друзьям [78, т. 6, кн. 2, с. 668]. Он обратил к ним пространную речь, в которой снова вспомнил все произошедшее: о том благословении, в котором он пребывал, об уничижении, позоре и страдании, в которые он впал. Он снова убеждает друзей в своей невиновности, причем, перечисляет достаточно подробно свои добродетели.

Нужно сказать, что 31-ю главу книги Иова полезно почитать, чтобы посмотреть, каковы были ветхозаветные праведники — праведники до благодати, и себя сравнить: таковы ли мы, христиане?

И, наконец, он вновь высказывает желание, чтобы не из уст своих друзей слушать обвинения, но чтобы Бог Сам рассмотрел его дело. И в качестве доказательства искренности он выражает готовность понести проклятие, если ему действительно будут предъявлены какие-то серьезные обвинения.

Для того, чтобы сделать последующие рассуждения более наглядными, приведу ряд выдержек из речей Иова и его утешителей.

1-й цикл:

Елифаз: «Вспомни же, погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы?» (Иов. 4:7).

«Вот, что мы дознали; так оно и есть: выслушай это и заметь для себя» (Иов. 5:27).

Иов: «К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю» (Иов. 6:14).

«Так и вы теперь ничто: увидели страшное и испугались. Говорил ли я: дайте мне, или от достатка вашего заплатите за меня; и избавьте меня от руки врага, и от руки мучителей выкупите меня? Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил. Как сильны слова правды! Но что доказывают обличения ваши? Вы придумываете речи для обличения? На ветер пускаете слова ваши. Вы нападаете на сироту и роете яму другу вашему» (Иов. 6:21–27).

«Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость? И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего? ибо, вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет» (Иов. 7:20, 21).

Вилдад: «долго ли ты будешь говорить так? — слова уст твоих бурный ветер! Неужели Бог извращает суд, и Вседержитель превращает правду?» (Иов. 8:2, 3).

Иов — Вилдаду: «правда! знаю, что так; но как оправдается человек пред Богом?» (Иов. 9:2).

«Если [действовать] силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним? Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня; [если] я невинен, то Он признает меня виновным» (Иов. 9:19, 20).

«Ибо Он не человек, как я, чтоб я мог отвечать Ему и идти вместе с Ним на суд! Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас» (Иов. 9:32–33).

Иов — Софару: «подлинно, [только] вы люди, и с вами умрет мудрость! И у меня [есть] сердце, как у вас; не ниже я вас; и кто не знает того же? Посмешищем стал я для друга своего, я, который взывал к Богу, и которому Он отвечал, посмешищем — [человек] праведный, непорочный. Так презрен по мыслям сидящего в покое факел, приготовленный для спотыкающихся ногами» (Иов. 12:2–5).

«Вот, все [это] видело око мое, слышало ухо мое и заметило для себя. Сколько знаете вы, знаю и я: не ниже я вас. Но я к Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом. А вы сплетчики лжи; все вы бесполезные врачи. О, если бы вы только молчали! это было бы [вменено] вам в мудрость. Выслушайте же рассуждения мои и вникните в возражение уст моих. Надлежало ли вам ради Бога говорить неправду и для Него говорить ложь? Надлежало ли вам быть лицеприятными к Нему и за Бога так препираться? Хорошо ли будет, когда Он испытает вас? Обманете ли Его, как обманывают человека? Строго накажет Он вас, хотя вы и скрытно лицемерите» (Иов 13:1–10).

2-й цикл:

Елифаз: «Тебя обвиняют уста твои, а не я, и твой язык говорит против тебя» (Иов.15:6).

Иов: «слышал я много такого; жалкие утешители все вы!» (Иов.16:2).

«И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних! Многоречивые друзья мои! К Богу слезит око мое» (Иов. 16:19–20).

«Заступись, поручись [Сам] за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня?» (Иов. 17:3).

Вилдад: «когда же положите вы конец таким речам? обдумайте, и потом будем говорить. Зачем считаться нам за животных и быть униженными в собственных глазах ваших? [О ты], раздирающий душу твою в гневе твоем! Неужели для тебя опустеть земле, и скале сдвинуться с места своего?» (Иов. 18:2–4) (слав.: «Что бо аще ты умреши, не населенна ли будет поднебесная?»).

Иов: «доколе будете мучить душу мою и терзать меня речами? Вот, уже раз десять вы срамили меня и не стыдитесь теснить меня» (Иов. 19:2, 3).

«Братьев моих Он удалил от меня, и знающие меня чуждаются меня» (Иов. 19:13) (слав.: «Братия моя отступиша от мене, познаша чуждых паче мене, и друзи мои не милостивы быша»).

«Помилуйте меня, помилуйте меня вы, друзья мои, ибо рука Божия коснулась меня. Зачем и вы преследуете меня, как Бог, и плотью моею не можете насытиться? О, если бы записаны были слова мои! Если бы начертаны были они в книге резцом железным с оловом, — на вечное время на камне вырезаны были! А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей! Вам надлежало бы сказать: зачем мы преследуем его? Как будто корень зла найден во мне. Убойтесь меча, ибо меч есть отмститель неправды, и знайте, что есть суд» (Иов. 19:21–29).

Софар: «размышления мои побуждают меня отвечать, и я поспешаю выразить их» (Иов. 20:2).

«Когда надеется утвердиться нечестивый как помет его, на веки пропадает он; видевшие его скажут: где он?» (Иов. 20:7).

Иов: «выслушайте внимательно речь мою, и это будет мне утешением от вас» (Иов. 21:2).

«Часто ли угасает светильник у беззаконных, и находит на них беда, и Он дает им в удел страдания во гневе Своем? Они должны быть, как соломинка пред ветром и как плева, уносимая вихрем. [Скажешь]: Бог бережет для детей его несчастье его. — Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал. Пусть его глаза увидят несчастье его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева. Ибо какая ему забота до дома своего после него, когда число месяцев его кончится? Но Бога ли учить мудрости, когда Он судит и горних?» (Иов. 21:17–22).

3-й цикл

Елифаз: «разве может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому. Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? И будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности? Неужели Он, боясь тебя, вступит с тобою в состязание, пойдет судиться с тобою?» (Иов. 22:2–4).

«Верно, злоба твоя велика, и беззакониям твоим нет конца. Верно, ты брал залоги от братьев твоих ни за что и с полунагих снимал одежду. Утомленному жаждою не подавал воды напиться и голодному отказывал в хлебе; а человеку сильному ты [давал] землю, и сановитый селился на ней. Вдов ты отсылал ни с чем и сирот оставлял с пустыми руками» (Иов. 22:4–9).

«Помолишься Ему, и Он услышит тебя, и ты исполнишь обеты твои» (Иов. 22:27).

Иов — Вилдаду: «как ты помог бессильному, поддержал мышцу немощного!» (Иов. 26:2) (слав: «Кому хощеши помогати, не Сему ли, Егоже многа крепость?»).

«Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем» (Иов. 26:7).

Прежде чем в книге Иова нам встречается непосредственный ответ Бога Иову, вдруг возникает некий юноша по имени Елиуй, сын Варахиилов. Его предыдущее молчание (и как бы отсутствие) объясняется в книге тем, что он слушал тех, кто старше его летами (Иов. 32:4).

Однако когда друзья Иова умолкли, он обвиняет их в неспособности справиться с Иовом. Обвиняет Иова в гордости, самомнении, которые его довели до таких несчастий. Елиуй говорит, что все наказания и несчастья, которые бывают, Господь посылает, во-первых, для предупреждения каких-то преступлений, для предохранения человека от впадения в грехи. Во-вторых, — для того, чтобы очистить душу праведника. Хотя и для Елиуя тоже очевидно, что наказание бедствиями есть свидетельство какой-то нечистоты, которую должно очистить. Более того, Елиуй повторяет мысль Елифаза о том, что и собственно праведность или нечестие людей, в общем-то, к Богу большого отношения не имеют, что Богу нет дела до того, праведный человек или неправедный: «Если ты грешишь, что делаешь ты Ему? и если преступления твои умножаются, что причиняешь ты Ему? Если ты праведен, что даешь Ему? или что получает Он от руки твоей? Нечестие твое относится к человеку, как ты, и праведность твоя к сыну человеческому» (Иов. 35:6–8). Человек сам пожинает плоды от своих результатов: если он грешник, он сам разрушает свою жизнь, если он праведник, то он сам пожинает плоды своего благочестия; что слишком мелко для Бога сильно переживать за каждого человека.

И в заключение Елиуй говорит, что и Иова Бог готов был бы спасти, если бы только Иов сам себя не оправдывал, сам не вопиял о своей праведности, что в таком случае, конечно, он сам себя лишает возможности получения спасения.

Как я уже сказал, эта речь Елиуя не одинаково толкуется. Например, святитель Иоанн Златоуст считает Елиуя просто безбожником, и говорит, что и друзья Иова тоже поняли это, поэтому никто ему ничего не отвечает, с ним они даже не разговаривают: «И еще в пятый раз начитает говорить Елиуй, и ни Иов, ни трое друзей не слушают его, как безбожника, из чего открывается, что эти трое образумились» [22, т. 6, кн. 2, с. 670]. Другие толкователи считают, что он, наоборот, более осмысленно говорил к Иову, то есть все-таки он не настаивал только на том, что страдание есть наказание за грех, но все-таки развивал мысль об очистительном действии страдания. И поэтому, когда в конце Бог осуждает трех друзей Иова, то про Елиуя Он ничего не говорит.

Тем не менее, истина Елиуя — теоретическая [21, с. 9]. Она мало подходит к данной конкретной ситуации. Это мы точно знаем благодаря первым двум главам.

Мнение современной критики о том, что это поздняя вставка, ничуть не умаляет значения этого текста, поскольку дает некоторую полноту аргументам друзей Иова, больше добавить уже нечего.

На речь Елиуя ответа нет. Но происходит нечто существенно более важное: из бури раздается голос Божий, который обращается к Иову. В четырех последних главах, с 38 по 42, содержится пространная речь Господа, которая прерывается краткими репликами Иова. Первая часть ее исполнена риторическими вопросами, на которые Бог не требует ответа, отвечая Сам: «где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь. Кто положил меру ей, если знаешь?» (Иов. 38:4–5), — знает ли Иов меру всему на этой земле, знает ли он, как здесь все устроено. Он показывает, что величие творения и величие Божие превосходят всякую меру знания и понимания Иова. Но в первой речи обозрение творений Божиих ограничивается двумя уровнями: неживой природой и природой живой на уровне растений и животных.

Иов в ответ на эти слова признает неверность своих суждений о действиях Бога. В полемике с друзьями Иов доказывал, что они теоретизируют хорошо, но вот он лично много раз видел как праведники бедствуют, а грешники благоденствуют. Он говорил: спросите у путешественников, и они вам скажут, что они видели множество беззаконных людей, которые пребывают у власти и угнетают праведников, и даже заявил, что Бог не наказывает грешников, и позволяет им и детям их благоденствовать. Кажется, в пылу спора он погорячился. И Иов отрекается от своих слов и говорит: «вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои. Однажды я говорил, — теперь отвечать не буду, даже дважды, но более не буду» (Иов. 39:34–35).

Затем следует еще одна речь Бога, в которой Он говорит Иову о двух тварях, которые называются бегемотом и левиафаном. Описав их, Господь предлагает Иову сразиться с ними, спрашивая, есть ли у него достаточно силы и искусства для того, чтобы победить. На что Иов говорит вдруг так: «знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено. Кто сей, омрачающий Провидение, ничего не разумея? — Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал. Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне. Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов. 42:2–6). После чего Господь говорит Иову о том, что он оправдан, и о том, чтобы он принес жертву во искупление греха друзей своих, которые не так верно говорили о Нем. И Иов снова получает благоденствие, он получает вдвое больше скота и всяких богатств по сравнению с тем, сколько он имел прежде всей этой истории, но такое же количество детей, как он имел и раньше. Заметим этот немаловажный момент.

Пока что мы не получили ответ на то, что же это за ситуация, когда двое спорят, а третий страдает. Пока не совсем понятно, в чем же неправы друзья, которые говорят о том, что грешник несет наказание, а праведник благоденствует, в чем, собственно, прав Иов, который обвинял Бога в том, что Тот дозволяет благоденствовать грешникам. Более того, не совсем понятно даже, что же это за ответ такой? Кажется, что Бог является Иову, никак на его вопросы не отвечает, а просто демонстрирует Свою мощь. Иов видит эту мощь, понимает, что деваться ему некуда, кается, смиряется. И наступает такой странный и неподготовленный счастливый конец.

Давайте попробуем разобраться. Чтобы решить, с чего начать, посмотрим богослужебные тексты. Вот стихира из службы Иову Многострадальному: «Многострадальнаго, вернии, восхвалим Иова, иже прежде закона праведника, и прежде пророков пророка, вне рода и завета Авраамова веру Авраамлю добре сохраньшаго, страданьми своими страсти Христовы предъизобразившаго, и ныне в вышних селениих со Христом царствующаго и молящагося о душах наших» [1]. Воспользуемся этой стихирой в качестве ключа.

Пункт первый. Иов — пророк, тот, кому и через кого открывается воля Божия. Перед разрушением Содома Господь говорит: «утаю ли Я от Авраама, что хочу сделать?» (Быт. 18:17). «Ибо Господь Бог ничего не делает, не открыв Своей тайны рабам Своим, пророкам» (Ам. 3:7). Иов — истинный раб Божий, «который взывал к Богу, и которому Он отвечал» (Иов. 12:4), и вдруг он видит, что Бог делает что-то такое, что Иову совершенно непонятно. Иов готов, в конце концов, принять страдания, но он просит, чтобы ему Бог объяснил, почему так, какой в этом смысл? Именно это, а не нищета и проказа, является для него главным и самым страшным источником страдания.

В своих речах Иов все время переходит от полемики с друзьями к горячей мольбе, обращенной к Богу. «Разве к человеку речь моя? как же мне и не малодушествовать?» (Иов. 21:4). Не так это у его оппонентов.

Посмотрим на их речи. Бог у них представляется как Всемогущий и как Справедливый, не более того. Причем, интересно, мы нигде не найдем личного обращения к Богу — они всегда говорят о Боге в третьем лице: «Он». Милосердие Божие, очевидное для Иова, для них почти ничего не значит. Для Иова Бог не есть только, как для его друзей, трансцендентная реальность, абсолют, который делает что хочет, когда хочет, и для человека его пути совершенно непознаваемы.

В рассуждениях друзей Бог выступает неким механизмом, который осуществляет справедливость, невзирая ни на лица, ни на что. Согрешил — будешь наказан, сделал доброе дело — будешь благословен — все, никаких личных мотивов у Бога нет. Бог трансцендентный абсолют, совершенно непознаваемый, который функционирует по определенным законам. И даже друзья готовы признать, что Он вообще выше понятий добра и зла: «что Богу пользы от твоей праведности?». И, соответственно, что они предлагают Иову? Они как бы говорят: «ну зачем, что ты воюешь с ветряной мельницей? Зачем тебе судиться с Богом? Зачем тебе познавать Его действия? — вот есть такие правила, подчинись им, тебе будет хорошо, и живи, как хочешь. Бог сам по себе, ты сам по себе, всем хорошо. Бог лучше тебя знает, как и что делать. От твоих протестов ничего в мире не переменится, но тебе будет только хуже». Они предлагают Иову добровольно принять сложившуюся ситуацию.

Более того, фактически они предлагают Иову с Богом всерьез никаких отношений не иметь. То есть вера и религия друзей — это религия внешнего авторитета, она для падшего человека очень удобна, потому что она не накладывает на него никакой личной ответственности. Вот есть такие правила, я по ним живу, и все. Я все, что положено от меня Богу, сделал, и Бог тоже, что мне положено, мне в ответ дает. Мы квиты. Никакой любви тут не требуется, никакого дерзновения, никакой дружбы с Богом. Такое вот автоматическое благочестие.

Однако Иов — пророк. Он знает Бога, и не может принять тот ложный образ, который предлагают ему друзья. Именно его он хулит, а вовсе не Бога, как может показаться сначала. И это — подвиг веры. В одной проповеди архимандрита Тавриона (Батозского) есть такие слова: «Почему у людей бывает неверие? А потому, что они своего бога выдумывают. Никто своим умом не измеряй Бога!» [9, с. 198].

По слову святителя Василия Великого, принятие ложного образа есть идолопоклонство: «ибо идол есть также и всякое напечатлеваемое в душе представление понимаемого ложно — о Боге ли то, или о чем-нибудь познаваемом. И доколе не уразумеваются действия или явления истины, дотоле каждый чтит собственные свои кумиры…. Почему и те, которые имеют в себе ложные понятия о Боге, идолотворя в себе какое-то мысленное идолослужение, несуществующее почитают существующим, и они делаются повинными клятве: проклят, кто сделает изваянный или литый кумир, мерзость пред Господом, произведение рук художника, и поставит его в тайном месте! (Втор. 27:15)» [8, ч. 2, с. 104–105].

Таким образом, «Иов восстает против лживого подобия истинного Бога, против искажения Его царственности, преломленной господстве князя мира сего, против этой глумливой карикатуры: праведный отказывался признать в ней Лицо Того Господа, Которого жаждал увидеть» [33, с. 589–590].

Подтвердить эту мысль можно следующим способом.

В истории Иова можно найти параллель искушениям Христа в пустыне [ср. 30, с. 109–114].

Первое искушение было самое грубое — когда у Иова отнято все имущество. Он благословил Бога.

Второе искушение заключается не в потере здоровья, но в словах жены, предлагавшей похулить Бога [2], искусить Его, действительно ли Иов Ему дорог? Но Иов отказывается искушать Творца.

Если продолжать сопоставление, то в третьем искушении Иову должно быть предложено поклониться диаволу, признать его власть, и тем обрести благополучие. Но именно это и предлагают друзья. Ведь страдания Иова — дело рук сатаны. Следовательно, признать справедливость происходящего — это значит признать его власть, поклониться ему. Так же, как сатана предлагал во время искушений Спасителю. Прозревая это, Иов говорит Елифазу: «Будет ли конец ветреным словам? и что побудило тебя так отвечать?» (Иов. 16:3). Вилдаду: «Кому ты говорил эти слова, и чей дух исходил из тебя?» (Иов. 26:4).

После искушений Христа в пустыне говорится, что отошел от Него сатана до времени (Лк. 4:13). И на Голгофе слышится тот же голос искусителя: «других спасал, а Себя Самого не может спасти. Если Он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него» (Мф. 27:42), — то есть отказ от Креста Христова есть то самое искушение, которое претерпевает и Иов тоже, потому что именно это ему предлагают друзья. Мы с вами говорили в прошлом семестре, и я продолжаю настаивать на том, что нет другого пути в Царствие Божие, кроме Креста, через который идут все праведники и шли все праведники, даже до того, как этот Крест был физически воздвигнут на Голгофе, через это сострадание Христу. И здесь в случае Иова мы это видим.

Кстати сказать, в речах друзей Иова нас сразу удивляют жесткость и агрессия. Откуда они происходят? Иов, если так можно выразиться, является фактом, не вписывающимся в их стройную и удобную религию. А раз так, то либо воззрения должны быть пересмотрены, либо факт упразднен. В этом смысле друзья Иова также являются предтечами фарисеев, которые на слова: «Кто меня исцелил, Тот мне сказал: возьми постель твою и ходи», (Ин. 5:11), отвечали: «кто Тот Человек, Который сказал тебе: возьми постель твою и ходи?» (Ин. 5:12), а также устроили целое следствие с целью доказать, что Иисус не исцелял слепорожденного: «воздай славу Богу; мы знаем, что Человек Тот грешник» (Ин. 9:24).

Второй, выделенный нами пункт — вера Аврамова. Говоря в свое время об Аврааме, мы выяснили, что его вера была не только всецелым доверием, но и имела вполне определенное содержание. Это была вера в Бога воплотившегося, распятого и воскресшего. Иов соблюл именно «веру Авраама». В его речах мы видим несколько выражений, которые могут нам это подтвердить. «Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас» (Иов. 9:33). «И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!» (Иов. 16:19); «Заступись, поручись Сам за меня пред Собою» (Иов. 17:3). И затем в 19-й главе: «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога. Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его» (Иов. 19:25–27). Он восходит от идеи посредника к необходимости искупителя [21, с. 7]. Святитель Иоанн Златоуст делает из приведенных слов Иова вывод: «Следовательно, он знал, мне думается, о воскресении тела, если не скажет кто-нибудь, что воскресение есть освобождение от угнетавших его бедствий» [22, т. 12, кн. 3, с. 1068].

Забегая несколько вперед, в связи с учением о воскресении, можно обратить внимание на то, что Бог воздал Иову всего вдвое, по сравнению с тем, что у него было, кроме детей. А детей ему дал столько же, сколько было, что, несомненно, тоже говорит о том, что Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых, поскольку дети Иова хотя и погибли, но в воскресении мертвых Иов получит их всех — и тех, что были, и тех, что были ему снова даны. Так объясняет эту подробность святитель Иоанн Златоуст.

Были ли речи Иова с самого начала безупречны? Судя по ответу Бога — нет. Почему? Иов, как вы помните, говорит: я принимал от Бога всякое благо, неужели зло от Него я не приму? То есть Иов не видит и не знает о намерениях и действиях сатаны. Как не видят и не знают о них его друзья. Тезис друзей о благополучном устроении мира Иов оспаривает, хотя и оспаривает его тоже с чисто человеческих позиций, поэтому его аргументация и не заслуживает одобрения. Бог не отвечает на вопросы Иову потому, что эти вопросы поставлены в такой безысходной, чисто человеческой, перспективе, в которой они и не могут быть разрешены. Бог зла не творил, Бог смерти не творил, это происходит по некоторой другой причине, и как раз эта причина открывается Иову в обращенной к нему речи Бога.

Вспомним ту часть речи Господа, в которой Он говорит Иову о бегемоте и левиафане. Иногда в современных толкованиях приводится рассуждение о том, что это просто два страшных зверя, с которыми человек не может справиться, а если так, то как же он пытается противостать Богу?

Но здесь есть несколько странностей. Первая из них заключается в том, что о мире живой природы было сказано уже в первой речи, и возвращение к нему должно подразумевать какую-то особую причину.

Во-вторых, здесь говорится: «это верх путей Божиих, только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой». Никогда и нигде мы в Писании не встречаем того, что бегемот есть верх путей Божиих, самое совершенное творение. Затем говорится: «Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? вденешь ли кольцо в ноздри его? проколешь ли иглою челюсть его? будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко? сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы? станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих? <…> Клади на него руку твою, и помни о борьбе: вперед не будешь. Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его?» (Иов. 41:1–9). Конечно, если левиафан — это просто крокодил, то все-таки на крокодила довольно успешно охотятся и охотились, и от одного взгляда его не падают. Идем дальше: «нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять перед Моим лицем? <…> Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их. <…> От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари; из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; <…> Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. <…> Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов. Когда он поднимается, силачи в страхе, совсем теряются от ужаса. Меч, коснувшийся его, не устоит, <…> он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь; оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою. Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным; на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости» (Иов. 41:10–34). Слишком много для бегемота и левиафана.

Показав Иову некую закономерность и прекрасную устроенность всего творения на примере неодушевленного материального мира и мира животных, (хотя это уже мир после грехопадения, после проклятия, и тем не менее, он продолжает носить отблеск эдемской красоты), — Господь показывает ему еще другую область мироздания. Ту, где обитают свободно-разумные существа. И показывает собственно источник зла.

О левиафане можно найти в Писании еще другие слова, например, у пророка Исаии: «В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское» (Ис. 27:1). То есть левиафан есть «великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную» (Откр. 12:9), некогда искусивший человека и приведший его к гибели.

Святой Андрей, архиепископ Кесарийский в толковании на это место Апокалипсиса говорит: «У блаженного Иустина философа и мученика сказано, что по пришествии Христовом и осуждении в геенну стал он еще большим хулителем, хотя и ранее хулил Бога, но не так бесстыдно. Посему истинно о нем говорится, что по упорству воли "сердце его ожесте, аки камень" (Иов 41:15)» [2, с. 96].

В словах: «Сие есть начало создания Господня: сотворен поруган быти Ангелы Его» (Иов. 40:14), святитель Василий Великий также видит указание именно на диавола [8, ч. 2, с. 116].

И здесь оказывается, что закон смертного существования, против которого ополчается человек, по-своему благ. Он вносит определенный порядок в те новые условия жизни мира, которые появились после грехопадения. «Тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее» (Рим. 8:20). Сам сатана против воли участвует в деле спасения человека [33, с. 590–591]. Но это только до времени. Сам человек пока бессилен спастись. Показав Иову, откуда происходит страдание, Господь открывает ему, что для того, чтобы это страдание победить, мало, что называется, поубивать всех плохих и оставить только всех хороших. Должна быть одержана победа над диаволом, и эту победу одержит только Он Сам на Кресте.

Святитель Иоанн Златоуст говорит об ответе Бога Иову так: «Явившийся затем Господь оправдывает Иова и, научая тайне Христовой, говорит к Иову: Кто сей, скрываяй от Мене совет, содержай же глаголы в сердце? (38:2)» [22, т. 6, кн. 2, с. 670].

Я уже приводил вам слова, которыми Иов отреагировал на вторую речь Бога: «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов. 42:5–6). Что он увидел? Как и в случае Авраама, в опыте страдания Иов сделался соучастником тайны Христовой. И это было для него гораздо большей наградой, чем возвратившееся материальное благополучие. Он с ликованием и смирением отрекается, потому что все его выступления оказываются безумием перед лицом Креста Христова.

Весьма характерно в этом отношении и то, что в праздник Рождества Христова и Пасхи (точнее, в Великую Субботу) мы начинаем чтение паремий с первой главы книги Бытия, с повествования о сотворении мира, которым открывается и речь Господа к Иову.

И, наконец, третье объяснение смысла страданий Иова, которое дает нам взятая в качестве ключа стихира. Иов в себе самом пророчески изобразил страдания Спасителя. История Иова устроена совсем неслучайным образом. Продолжая сопоставление с Авраамом, вспомним, что жертвоприношение, в котором он познал тайну Христову, было прообразом крестных страданий Спасителя. Прообраз, со всей очевидностью, можно увидеть и в случае Иова [6, ст. 60–61]. Праведный Иов, как и Христос, страдал безвинно, не за свои грехи. В страшной болезни Иов был оставлен всеми, даже друзья пренебрегали им, считая грешником, как и Христос во время крестных страданий был оставлен учениками и поносим от врагов. Самое тяжкое в страданиях Иова — богооставленность. Вопль богооставленности вырвался на Кресте и из уст Спасителя. После своих страданий Иов как бы воскрес и вознесен Богом выше прежнего своего состояния. В Иове является прообраз Великого Первосвященника Христа, потому что он, Иов, приносит ходатайственную жертву о прощении своих согрешивших друзей.

«Разинули на меня пасть свою; ругаясь бьют меня по щекам; все сговорились против меня. Предал меня Бог беззаконнику и в руки нечестивым бросил меня», — говорит Иов (Иов. 16:10–11). Это место может быть понято как пророчество, поскольку буквально таких обстоятельств, в книге не описано [21, с. 6].

«Так презрен по мыслям сидящего в покое факел, приготовленным для спотытающихся ногами» (Иов. 12:2–5) — говорит о себе праведный Иов. Эти слова могли бы стать эпиграфом всей книги, поскольку его история является ключом к уразумению тайны страдания. «Вот, мы ублажаем тех, которые терпели. Вы слышали о терпении Иова и видели конец [оного] от Господа, ибо Господь весьма милосерд и сострадателен» (Иак. 5:11). Святой Андрей Кесарийский говорит: «"Они победили его Кровию Агнца и словом свидетельства своего…" (Откр. 12:11, 12) — Обвиняемые, говорит, святые и им [диаволом] оклеветаемые, подобно Иову, пред всеми людьми, в Него верующими и ему покоряющимися, победили его страданиями за Христа» [2, с. 97].

В день памяти святого Иова Многострадального читаются паремии из первой и второй главы.

Читается книга Иова также и на Страстной Седмице, с понедельника по пятницу. На вечерне в Великие понедельник, вторник, среду читаются 1–2 главы (те же самые паремии, которые читаются в день его памяти). В Великий Четверг читается 38-я глава — начало ответа Бога Иову, а в Великий Пяток — самый конец, о благословении последних дней Иова (Иов. 42:12–17). Несомненно, здесь также выстраивается связь со страданиями Христовыми.

Вот, по-видимому, все, что я хотел вам сказать о книге Иова. Добавлю, что большая ее часть, с 3-й по 42-ю главу, написана, в основном, стихами. В литературе встречается мнение, что это один из лучших образцов древнееврейской поэзии.

Псалтирь, с одной стороны, изучать очень просто, потому что она у нас все время на слуху, и это наиболее читаемая книга из всего Ветхого Завета, неслучайно, она даже нередко издается вместе с Новым Заветом. С другой стороны, по многообразию своего содержания и по известной своей неупорядоченности, она, конечно, достаточно проблематична именно для систематического изучения в рамках краткого курса. Но изучать надо. Можно выучить наизусть. Например, святитель Геннадий Константинопольский не рукополагал никого в пресвитеры, если тот не знал всю Псалтирь наизусть, считая, что человек еще не готов к служению. И в Лествице тоже мы видим, что когда игумен не стал поднимать одного из старцев после земного поклона, тот простоял несколько часов, и за это время по памяти вычитал про себя всю Псалтирь. Вот образцы для нас того, как нужно Священное Писание знать. Но если мы этого не имеем, то хотя бы общее представление о Псалтири должны себе составить.

По слову святителя Филарета Московского, Псалтирь «вместе с учением благочестия содержит также указания на историю оного, и многие пророчества о Христе Спасителе. Она есть превосходное руководство к молитве и прославлению Бога, и потому непрестанно употребляется в церковном богослужении» [59, с. 16].

В еврейской Библии Псалтирь называется «Тегиллим», или «Сефер Тегиллим», то есть «Хваление», или «Книга Хвалений». По-гречески: «Псалтирион». Это название древнего струнного инструмента.

Наибольшее количество псалмов написаны Давидом. Из них 73 имеют в еврейском тексте непосредственное надписание авторства. Еще пятнадцать имеют такое же надписание в греческой и славянской Библии. Кроме Давидовых, в Псалтирь вошли псалмы: Моисея — один (89), Соломона — два (71 и 126), Асафа-прозорливца и его потомков — двенадцать; Емана — один (87), Ефама — один (88), сынов Кореевых — одиннадцать, Аггея и Захарии — два (137 и 138). В книге Паралипоменон говорится, что во времена Езекии славили Бога «словами Давида и Асафа прозорливца» (2 Пар. 29:30).

В Новом Завете из Псалтири приводится 50 цитат. После книги пророка Исаии она является второй по частоте цитирования.

Для лучшего уразумения мы будем прибегать к русскому переводу Псалтири. Первым удачным опытом такого перевода следует признать «Перевод Псалтири на русский язык с греческого текста 70-и» под редакцией профессора Юнгерова [63]. Этот перевод ценен тем, что выполнен с учетом святоотеческого толкования, а не только лексики и грамматики.

На основании этого труда еще более удачный перевод выполнен Е. Н. и И. Н. Бируковыми. Он издан издательством ПСТБИ с параллельным текстом на церковно-славянском языке.

В начале надо сказать о нумерации псалмов. Дело в том, что нумерация псалмов в нашей русской и славянской Библии, которая следует греческому тексту, не соответствует нумерации еврейской, которая употребляется сейчас в западных изданиях Библии, поэтому если, скажем, вы возьмете Брюссельскую Библию, то увидите, что там дается часто еще один номер в скобочках. Это происходит из-за того, что некоторые псалмы в еврейской Библии имеют другую разбивку. Скажем, у нас это один псалом, а у них он разбит посередине и читается как два псалма. Обычно во всех наших Синодальных изданиях эта разница в нумерации указывается, поэтому имейте в виду, что если вы будете проверять сноску или ссылку в какой-то иностранной книге, то не начинайте сразу возмущаться, если вы не найдете в том псалме в русской Библии, на который указано, нужного текста. Посмотрите соседний, потому что может быть на единичку отличие. Кто не ленив, может посмотреть, в каких псалмах там начинается расхождение.

На первый взгляд, Псалтирь может показаться книгой, не имеющей никакой системы и смысла в порядке расположения псалмов. Однако это не так. Святитель Филарет Московский делает по этому поводу следующее замечание: «Вид случайного соединения частей служит покровом тайны не только для Псалтири в целом ее составе, но также и для духа некоторых псалмов в особенности. Но «несть бо нестроения Бог» (1 Кор. 14:33), и хаос не может быть совершенством Его творения. Посему беспорядок столь же недостоин творений Святого Духа, как и рабское художество словесное. Итак, в изыскании духа того или иного псалма, если оно и безуспешно, безопаснее признавать свое неведение и потребность дальнейшего исследования, нежели смешение частей или недостаток единства» [60, кн. 1, с. 20].

В настоящее время для удобства употребления Псалтирь делится на 20 кафизм. Но существует и другое разделение. С ветхозаветных времен в Псалтири выделяли пять частей, каждая из которых имеет литургическое окончание. Первый раз — после 40-го псалма: «Благословен Господь Бог Израилев во веки! Да будет так, да будет». Это «да будет, да будет» в привычном нам славянском тексте звучит: «Буди, буди», а по-еврейски: «Аминь, аминь».

Затем после 71-го псалма: «Благословен Господь Бог Израилев, Единый творящий чудеса, и благословенно славное Имя Его вовеки, и наполнится славою Его вся земля! Да будет, да будет так». Следом идет 20-й стих, или надписание 72-го псалма: «оскудеша песни Давида, сына Иессеова», то есть «окончились песни Давида, сына Иессеева». Хотя после этого надписания дальше тоже встречаются псалмы с надписанием «ле Давид», то есть «псалмы Давида». По-видимому, они окончились не в том смысле, что больше их там не будет, но это знаменует один из этапов сложения, формирования Псалтири.

Затем после 88-го псалма: «Благословен Господь во веки, да будет, да будет так».

После 105-го псалма есть указание, которое позволяет нам понять смысл этого «аминь, аминь». Здесь говорится так: «Благословен Господь Бог Израилев во все века! И скажет весь народ: Да будет так, да будет!». То есть это благословение, на которое должен следовать общий ответ «аминь». Так же, как это у нас в богослужении до сих пор и делается: в ответ на возглас священника лик отвечает «аминь».

С точки зрения истории указанные 5 разделов показывают нам этапы формирования Псалтири как сборника, который постепенно увеличивался в объеме.

Однако такое деление заключает в себе и духовный смысл. Богодухновенность касается не только момента написания каждого конкретного стиха, но и структура каждой книги тоже имеет определенный смысл.

Согласно святителю Григорию Нисскому в этих пяти разделах представлены пять степеней духовного восхождения по которым, начиная с отвращения от пути нечестивых, душа, через созерцание различных благ и приобретении добродетелей, возводится к «полноте и главизне человеческого спасения» [13, с. 28].

От «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых» (Пс. 1:1) в начале, то есть от самой нижней ступеньки, с которой начинается восхождение, до «Хвалите Бога во святых Его, хвалите Его во утвержении силы Его <…> Всякое дыхание да хвалит Господа» (Пс. 150:1, 6) в конце, изображающего ликование преображенной твари.

Многие святые отцы отзывались о Псалтири в превосходной степени, называя ее Писанием в миниатюре. О самом названии книги святитель Василий Великий говорил: «Все, как бы в великой и общей сокровищнице, собрано в книге Псалмов, которые из многих музыкальных орудий Пророк приспособил к так называемому псалтирю, давая тем, как кажется мне, разуметь, что в нем издает гласы благодать, подаваемая свыше — от Духа; потому что в этом одном из музыкальных орудий причина звуков находится вверху. В цитре и в литавре внизу звучит медь под смычком; а псалтирь причины гармонических ладов имеет вверху, чтобы и мы заботились искать горнего, и приятностию пения не увлекались в плотские страсти. Притом пророческое слово, как думаю, глубокомысленно и премудро самым устройством сего орудия показало нам, что люди с прекрасною и благонастроенною душою удобно могут восходить к горнему» [8, ч. 1, с. 180]. Псалтирь, по его мнению, превосходит и духовые инструменты, поскольку, когда трубишь в трубу или играешь на свирели — невозможно говорить слово и прославлять Творца.

Псалтирь, по словам того же святителя, содержит все себе все полезное, что содержится в Писании [8, ч. 1, с. 177].

По мнению святителя Афанасия Великого, «в этой книге измерены и описаны словом вся жизнь человеческая, и душевные расположения, и движения помыслов, и сверх изображенного в ней ничего более не отыщется в человеке» [4, т. 4, с. 32].

Подводя итог святоотеческому учению о Псалтири, проф. П. А. Юнгеров говорит еще, что «богословие свв. псалмопевцев представляет ту особенность, что оно носит не столько рассудочный, сколько сердечный характер. Псалмопевцы своим богопросвещенным сердцем переживали и перечувствовали вероучительные истины ветхозаветного богословия» [64, с. 6]. И как результат, эти переживания делаются доступными каждому, читающему Псалмы, чего не происходит при чтении других книг Писания.

Вы, наверное, замечали, что у псалмов есть, помимо их текста, и еще надписание, которое тоже требует иногда толкования. Некоторые надписания указывают на авторство. Об этом уже шла речь выше. Кроме того, встречаются такие, которые указывают на характер псалма:

«Аллилуия» — «Хвалите Бога»;

«Разума» или «в научение»;

«Хвала», «молитва».

Отдельная группа надписаний содержит указания на обстоятельства, в связи с которыми псалмы были написаны.

И еще одна группа указывает на время, или на способ исполнения. Например, надписания «песнь», «псалом песни» и «песнь псалма» указывают на инструментальное или вокальное исполнение. Или, например:«на духовых орудиях», то есть указывается вид аккомпанемента для этого псалма. Некоторые тексты, предположительно, имеют значение указания на «подобен», то есть песнопение, по образцу которого должен исполняться псалом. Например, «в конец» — указание на мелодию, или, возможно, на то, что они должны петься по окончании субботы или праздника.

Но мы не должны останавливаться только на возможном буквально-прагматическом значении надписаний. Если вы откроете святоотеческие толкования, то увидите, что здесь может быть раскрыт и духовный смысл:

«В конец (начальнику хора)» — то, что относится в пророческом смысле к последним временам;

«О возлюбленном» — о Христе;

«О наследствующей» — о Церкви;

«В столпописание» — откровение, за глубину и важность достойное быть высеченным на камне для последующих родов;

«О точилех» — о церквях христианских, и т. п.

Для удобства изучения псалмы разделяются иногда на три группы по преимущественному содержанию. Есть псалмы молитвенные, где человек обращается к Богу с прошением о помощи, покаянием, выражением печали. Есть псалмы учительные, к которым, как правило, принадлежат те, в которых в надписании стоит слово «учение» или «в научение». Есть псалмы хвалебно-благодарственные. К ним относятся, в частности, все, которые в надписании содержат слово «песнь», «аллилуия», «хвала», «во исповедание».

Молитвенные псалмы иногда называют по-другому: жалобы или плач. Но плач, строго говоря, — это название конкретного специфического жанра: надгробные погребальные песни (напр. 2 Цар. 1:19–27). По отношению к псалмам такое наименование может быть применено в том случае, когда речь идет уже о каком-то совершившемся необратимом событии: то есть не когда, скажем, враг наступает, утесняет, а когда он уже победил, разрушил, взял в плен, уничтожил. В качестве примера вспомним 136-й псалом «На реках вавилонских» — там уже все совершилось: плен, изгнание. Классический плач — это пророческая книга Плач Иеремии. Поэтому лучше их тогда назвать жалобами. Следует заметить, что такой плач или жалоба может быть или коллективным, или индивидуальным, в зависимости от того, от имени кого этот псалом произносится.

Обычно псалмы, относящиеся к этой группе, построены примерно по одной и той же общей схеме, хотя могут быть и варианты. Схема эта такова [31, с. 471–472]:

— в начале идет призыв, обращение к Богу, вступительная мольба о помощи;

— затем формулируется конкретная жалоба. Обычно это указание на физическое или нравственное страдание, а часто на то и другое вместе; или только на приближение этого страдания, грозящего человеку;

— затем идет прошение о спасении, об избавлении от страдания, часто это прошение приобретает форму прошения о наказании и истреблении врагов, от которых исходит угроза или которые являются источником этого страдания;

— затем практически всегда идет исповедание веры, часто в форме выражения полного доверия и предания себя в руки Божии, часто это исповедание веры формулируется в виде воспоминания об уже бывших благодеяниях;

— наконец, последним обычно бывает восхваление Бога. Похвала Богу воздается иногда в форме обета, то есть обещания о совершении хвалы, благодарения личного или общественного, о принесении жертв.

Вот таким образом построены обычно эти псалмы.

В качестве наглядного примера жалобы или плача могут быть взяты 12-й или 21-й псалом. 12 псалом я считаю полезным сейчас разобрать с точки зрения структуры.

Сначала — призыв, обращение к Богу с просьбой о помощи: «Доколе, Господи, забудеши мя до конца; доколе отвращаеши лице Твое от мене» (Пс. 12:2) — здесь уже конкретное указание проблемы: Ты, Господи, отвращаешь лицо Твое от меня — это страдание. «Доколе положу советы в души моей, болезни в сердце моем день и нощь; доколе вознесется враг мой на мя» (ст. 3) — вот источник страдания. Прошение об избавлении: «Призри, услыши мя, Господи Боже мой, просвети очи мои, да не когда усну в смерть. Да не когда речет враг мой: укрепихся на него. Стужающие ми возрадуются, аще подвижуся» (ст. 4–6). «Аз же на милость Твою уповах» — исповедание веры, предание себя в руки Божии. «Возрадуется сердце мое о спасении Твоем: воспою Господеви благодеявшему мне, и пою имени Господа Вышняго» (ст. 7) — славословие, которое приносится в конце; притом, что избавления еще не наступило, но тем не менее, конец псалма — это славословие, в котором также проявляется вера.

То же самое и в 21-м псалме: «Боже, Боже мой, вонми ми, вскую оставил мя еси» (ст. 1); и дальше — перечисление страданий, а в конце: «и семя мое поработает Ему: возвестит Господеви род грядущий: и возвестят правду Его людям родшымся, яже сотвори Господь» (ст. 32).

Сразу скажу, что плач, жалоба, могут иметь характер покаянный. Причиной бедствий, причиной страданий в таком случае является собственный грех или грехи того, от имени кого произносится этот псалом. Классический пример — это 37-й и 50-й псалмы, которые содержат в себе те же перечисленные выше элементы.

Проф. Юнгеров замечает: «У других ветхозаветных писателей раскрывается учение о грехе с внешней объективной стороны <…> Но внутреннего душевного состояния грешника касаются только псалмопевцы» [64, с. 15].

В псалмах можно выделить ряд аргументов к исполнению прошения. В основном это, конечно, касается прошения о помиловании.

Первый аргумент — это собственное благо, милосердие, величие и всемогущество Божие. Затем прежние благодеяния Божии: «раньше Ты помогал — помоги и сейчас, раньше Ты избавлял — избавь и сейчас». Затем тот факт, что сам человек есть творение Божие.

В 29 псалме есть интересный аргумент: «Что пользы в крови моей, когда я должен истлеть? Ужели прославит Тебя прах? Или будет он возвещать истину Твою?» (ст. 10). Помимо всего прочего, молящийся говорит о том, что если он погибнет, то одним верующим, возносящим хвалу Богу, будет меньше; это представляется как возможный ущерб для Бога и как побуждение к тому, чтобы человек был помилован. Если он умрет, у него уже не будет возможности исповедовать Бога, как-то исправиться, и одним хорошим человеком будет меньше. Или плохим, но который может исправиться, который этого хочет. И затем обещание исправления, и обещание какой-то благодарственной жертвы в случае, если такая милость будет оказана.

Дальше мы выделили группу хвалебно-благодарственных псалмов. Она может быть также разделена на хвалебные и на благодарственные. В чем разница? Благодарственные — песнь благодарения — это выражение благодарности в какой-то конкретной сложившейся ситуации, в частности: в случае избавления от врагов, исцеления от болезни, прощения греха, по поводу чего и воспевается благодарственная песнь, которая имеет обычно в общем виде такую простую структуру:

— вступление, в котором выражается намерение принести хвалу;

— основная часть, где описывается собственно само событие и избавление;

— некое заключительное славословие.

В качестве примера приведу 29-й псалом. «Превознесу Тебя, Господи, ибо Ты поднял меня и не возвеселил врагов моих из-за меня» (ст. 2). «Превознесу Тебя, Господи» — намерение совершить эту хвалу. Дальше идет: «Господи! Ты извел из ада душу мою, удалил меня от нисходящих в могилу. Услышь, Господи и помилуй меня; Господи! Будь мне помощником» (ст. 4, 11), — и, наконец: «Ты обратил плачь мой в радость, разорвал вретище мое и препоясал меня веселием. Да воспевает Тебя душа моя, да не буду сокрушаться. Господи, Боже мой! Во век буду исповедовать Тебя» (ст. 12–13). Структура: призыв к хвале, непосредственное описание события, славословие. В стихе: «Ты же отвратил лице Твое и я смутился» (ст. 8), — потеря богообщения воспринимается как одно из самых тяжелых испытаний и несчастий. И за что человек благодарит? — за то, что «услышал Господь и помиловал меня», снова Он услышал его молитву, снова вошел в общение с человеком.

Обратите внимание, в Псалтири сам человек, сам факт его существования, сам факт того, что он создан по образу и по подобию Божию, несмотря на его падение, есть уже основание для принесения Богу хвалы и благодарения.

Хвалебные песни или гимны восхваляют Бога вообще за все Его благодеяния вообще, за Его благость, не применяясь к каким-то конкретным сиюминутным событиям. Это просто песни, которые воспевают совершенство и благодеяния Божии. Они точно так же устроены:

введение — призыв хвалить Господа,

основная часть — обоснование,

и некое завершающее славословие.

Самый простой пример для разбора такого псалма — это 116 псалом: «Славьте Господа, все народы, восхваляйте Его, все люди» (ст. 1) — призыв к славословию. «Ибо непреложна милость Его к нам, и истина Господня пребывает вовеки» (ст. 2). Другой пример — это 112 псалом, который желательно знать: «Хвалите отроки Господа, хвалите Имя Господне. Да будет Имя Господне благословенно отныне и до века» (ст. 1–2). И дальше — «высок над всеми народами Господь, выше небес слава Его» (ст. 4) — вот основание для хвалы. «Кто как Господь наш, на высоте Живущий и на смиренных взирающий на небе и на земле, поднимающий с земли нищего, от гноища возвышающий убогого, чтобы посадить его с князьями, с князьями народа Своего» (ст. 5–8). Обратите внимание, переход очень резкий, то есть, сначала, что «От востока до запада славно Имя…» (ст. 3), «Кто как Господь наш на высоте живущий…» (ст. 5), — исповедуется Его величие, слава, как Творца, как Того, Кто превыше всего мира, и вдруг сразу резкий переход — «И на смиренных взирающий на небе и на земле, поднимающий с земли нищего» (ст. 6–7). Мгновенное изменение плана, переход от вселенской перспективы к конкретному нищему. Господь, Которого славу не могут вместить небо и земля, при этом озабочен делами какого-то вот грязного нищего, который лежит на земле. Господь до этого снисходит — это тоже является основанием для славословия Бога в Псалтири. Существует известное антихристианское мнение о том, что Бог, конечно, есть, где-то там, но что Он каждым из скольких-то миллиардов человек занимается, входит в его проблемы — это конечно смешно и странно об этом думать: ну, может быть, следит за тем, как планеты вертятся вокруг Солнца, но, конечно, каждым конкретным человеком Он не занимается, или ими занимаются какие-то мелкие такие божки, разные там Марсы, Афродиты, еще кто-нибудь на посылках. А верховное божество, оно конечно в такие мелочи не входит. Библейское откровение как раз этому резко противоречит и утверждает совершенно обратное. И в этом тоже видно проявление величия, всемогущества и всеведения Божия.

Здесь уместно привести комментарий П. А. Юнгерова: «Миропромышление Божие для псалмопевцев было не внешним фактом, как бы со стороны лишь «наблюдаемым» человеческим разумом, а живою органической силой, без которой мир и человек не могут ни одной секунды жить, и зависимость от которой всем миром постоянно чувствуется и доставляет всему радость. Только такая глубокая вера в Промысл Божий была понятна псалмопевцам, доставляла им радость и возбуждала хвалебные гимны; только при ней возможны ожидаемые псалмопевцами славословия Богу от земли и всего сущего на ней» [64, с. 10].

Еще псалом, который содержит в себе хвалу, — 33-й.

Повторюсь, что разделение носит условный характер, в одном псалме может сочетаться и то, и другое. Например, 33 псалом: «Благословлю Господа на всякое время…» и до «не лишатся всякого блага…» — это классический гимн. А дальше: «Придите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас» — уже классический «учительный» текст, где чада призываются научиться премудрости, основанием которой является страх Господень. Поэтому 33 псалом, может быть отнесен и в ту, и в другую группу. И это не единственный пример такого рода.

Учительные псалмы содержат в себе размышления по поводу жизненных обстоятельств, наставления о мудрой и ответственной жизни в согласии с законом Божиим. Их характеризуют те же самые признаки, которые отличают в целом учительные книги. Во-первых, это прямые поучительные наставления; во-вторых, — притчи (Пс. 127:3–4) и сравнения, образы, заимствованные из природных явлений. Потом — ряды перечислений. Некоторые из этих псалмов имеют в себе акростих, например 33-й и 118-й псалмы — там каждая строфа по буквам еврейского алфавита расписана. Затем, в таких псалмах часто встречается сравнение со словом «лучше», как в учительной литературе, или указание «блаженны», которые так-то поступают, которые так-то думают, или, наоборот, отвращаются от чего-то. Например, первый псалом: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых». Как раз в первом псалме видна связь между Псалтирью и другими учительными книгами. «Но в законе Господни воля его, и в законе Его поучиться день и нощь» (Пс. 1:2).

Псалмы 1, 31, 33, 48 обязательно нужно в этой связи назвать. «Уста моя возглаголют премудрость, и поучение сердца моего разум. Приклоню в притчу ухо мое, отверзу во псалтири ганание мое» (Пс. 48:4–5) — это типичная лексика учительной литературы. Потом псалмы 126, 127 тоже имеют выраженный дидактический характер: «Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущие: аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий» (Пс. 126:1). То есть, «если Господь не сохранит город, напрасно бодрствует страж». Это как раз ритмическая форма, очень характерная для учительной литературы — параллельность стиха. «Блажен, кто исполнит желание свое через них, не устыдятся они, когда будут говорить в воротах с врагами своими, блаженны все боящиеся Господа, ходящие путями Его» — 126 и 127 псалмы. Псалом 132 — то же самое сказано в форме поучения: «Се, что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе» (Пс. 132:1).

В отдельную группу выделяют иногда мессианские псалмы, то есть, те, в которых содержится пророчество о Христе. Разные учебники разное количество этих мессианских псалмов дают, но, по крайней мере, не менее 20-и к ним можно точно отнести.

Если взять Толковую Псалтирь Евфимия Зигабена, то там есть такая тенденция: буквально каждый стих так или иначе толковать в мессианском плане в каждом стихе находить какое-то указание о Христе. Другие толкователи, например преподобный Исидор Пелусиот, считали, что нет необходимости совершенно все Писание толковать применительно ко Христу, что это приводит иногда к довольно натянутым рассуждениям. Но, тем не менее, есть ряд псалмов, которые являются действительно мессианскими. В них есть пророчества о Христе, которые цитируются в Новом Завете именно в этой связи. Их нужно себе, конечно, представлять. Тем более, что в Псалтири, действительно, многое о времени Христове изложено.

В качестве пособия по этому вопросу есть таблички в приложении к Брюссельской Библии, в разных учебных пособиях. Есть материал в трудах Афанасия Великого — в послании к Маркеллину об истолковании псалмов [4], и в предуведомлении о псалмах [4], где имеется довольно большой раздел, в котором обобщенно излагается что говорится о Христе в псалмах.

Псалом 2. Здесь изображено, противление иудеев Христу и восстание на Него. Это место цитируется в книге Деяний апостольских: «вскую шаташася языцы, и людие поучишася тщетным? Предсташа царие земстии, и князи собрашася вкупе на Господа и на Христа Его» (ст. 1–2); «Возвещаяй повеление Господне. Господь рече ко мне: Сын Мой еси Ты, Аз днесь родих Тя» (ст. 7), — о том, что Христос есть Сын Божий. «Аз же поставлен есмь царь от него над Сионом, горою святою Его» (ст. 6, — Христос — Царь, который есть Сын Божий. «Блажени вси надеющиися нань» (ст. 12).

Псалом 8, на который ссылается Сам Господь Иисус Христос: «из уст младенец и ссущих совершил еси хвалу, враг Твоих ради» (ст. 3), — те же самые слова говорит Иисус Христос при входе в Иерусалим (Мф. 21:16). Стихи знать полезно самим, я указываю только какие-то центральные стихи, вокруг них еще есть нечто такое, на что следует обратить внимание.

Псалом 15: «яко не оставиши душу Мою во аде, ниже даси преподобному Твоему видети истления» (Пс. 15:10), — о том, что плоть Христова не увидит тления, и что душа Его не останется во аде.

Псалом 21, в котором подробнейшим образом излагается вид страданий Христа на кресте на Голгофе. С 21-м псалмом по выразительности может быть сравнима только 53-я и сопутствующие ей главы пророка Исаии. То, что этот псалом связан с Голгофой, говорит самый первый стих: «Боже, Боже мой, вонми ми, вскую оставил мя еси» (Пс. 21:2) — это вопль Христа на кресте, и эти Его слова в каком-то смысле подразумевают и всю остальную мольбу: «вси видящии Мя поругашамися, глаголаша устнами, покиваша главою: упова на Господа, да избавит Его, да спасет Его, яко хощет Его» (ст. 8–9). «Аз же есмь червь, а не человек, поношение человеков и уничижение людий» (ст. 7); «отверзоша на Мя уста своя, яко лев восхищаяй и рыкаяй. Яко вода излияхся; и рассыпашася вся кости Моя: бысть сердце Мое яко воск таяй посреде чрева моего. Изсше яко скудель крепость моя, и язык Мой прильпе гортани Моему, и в персть смерти свел Мя еси… Исчетоша вся кости моя: тии же смотриша и презреша Мя. Разделиша ризы Моя себе, и о одежди Моей меташа жребий» (ст. 14–19) — и дальше: «помянутся и обратятся ко Господу вси концы земли, и поклонятся пред Ним вся отечествия язык: яко Господне есть царствие, и Той обладает языки» (ст. 28–29). В таких псалмах-плачах, в молебных псалмах в конце всегда бывает славословие. Здесь славословие имеет форму пророчества о победе и об избавлении, которое крестом Господним будет совершено.

Псалом 23: «возмите врата князи ваша, и возмитеся врата вечная: и внидет Царь славы» (ст. 9) — эти слова истолковываются святителем Афанасием Великим как пророчество о Вознесении Господнем; также как и 6-й стих 46 псалма: «взыде Бог в воскликновении, Господь во гласе трубне», — тоже относят к Вознесению.

Псалом 39, «жертвы и приношения не восхотел еси, тело же свершил ми еси: всесожжений и о гресе не взыскал еси. Тогда рех: се, прииду: в главизне книжне писано есть о Мне: еже сотворити волю Твою, Боже Мой, восхотех, и закон Твой посреде чрева Моего» (ст. 7–9), — речь идет о том, что Христос, Который плотию приносит жертву на кресте, смертью Своей упраздняет все жертвы ветхозаветные, и делается это по воле Божией.

Псалом 40, ст. 6–10, Иуда и синедрион: «Враги мои говорили обо мне злое: "Когда же он умрет и погибнет с ним имя его?" И если кто из них навещал меня, неправду говорило сердце его; умножал он беззакония свои; уходил от меня, и совещались они. Обо мне шептались врази мои, на меня замышляли злое. Слова беззаконные говорили обо мне: "Неужели спящий восстанет вновь?" Ибо человек близкий мне, на которого я надеялся, вкушавший хлеб мой, поднял на меня пяту».

Псалом 44. Первая его половина вся целиком посвящена Христу: «красен добротою паче сынов человеческих, излияся благодать во устнах Твоих: сего ради благослови Тя Бог во век» (ст. 3) и так далее: «Престол Твой, Боже, в век века:… возлюбил еси правду и возненавидел еси беззаконие: сего ради помаза Тя, Боже, Бог Твой елеем радости паче причастник Твоих» (ст. 7–8). Вторая половина — это часть, посвященная Церкви: «… преста царица одесную Тебе, в ризах позлащенных одеянна преиспещренна. Слыши, дщи, и виждь, и приклони ухо твое» (ст. 10–11). Следует заметить, что это место толкуется также применительно к Пресвятой Богородице. Именно из него берется прокимен на Богородичные праздники: «Помяну имя твое во всяком роде и роде: сего ради людие исповедятся Тебе в век и во век века» (ст. 18).

Псалом 46, ст. 6 уже упоминался в связи с пророчеством о Вознесении (см. псалом 23) «Взыде Бог в воскликновении, Господь во гласе трубне».

Псалом 67, ст. 2: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его»; ст. 19: «Возшел еси на высоту, пленил еси плен: приял еси даяния в человецех, ибо не покаряющыяся, еже вселитися (даже среди непокорных вселишься)». Апостол Павел: «А "восшел" что означает, как не то, что Он и нисходил прежде в преисподние места земли? Нисшедший, Он же есть и восшедший превыше всех небес, дабы наполнить все» (Еф. 4:9, 10).

Псалом 68, ст. 10: «ревность дому Твоего снеде мя» — эти слова вспомнили апостолы после очищения Храма Христом. Стихи 13, 18–22 говорят о страданиях Спасителя: «Даша в снедь мою желчь, и в жажду мою напоиши мя оцта».

Псалом 71 тоже мессианский, речь идет о Соломоне, о сыне Давидовом, но идеальный образ царя, который здесь описан, он, конечно, исполнился не на Соломоне, а на Христе: «да восприимут горы мир людем и холми правду… И пребудет с солнцем, и прежде луны рода родов» (ст. 3, 5), — в этой поэзии более мессианские черты вырисовываются, чем просто черты какого-то царя. Смотрите: «будет утверждение на земли на версех гор: превознесется паче ливана плоть его, и процветут от града яко трава земная. Будет имя его благословенно во веки, прежде солнца пребывает имя его: и благословятся в нем вся колена земная, вси языцы ублажат его» (ст. 16–17), — навряд ли, такие слова могут быть отнесены к Соломону; ст. 6: «снидет яко дождь на руно», особенно, если вспомнить о знамении, данном некогда Гедеону (Суд. 6:36–40).

К нему примыкает псалом 88, содержащий обетование Давиду о Сыне (ст. 5, 26–30, 37).

Факт неверия во Христа во время Его служения тоже в Псалтири отмечен. В 94 псалме говорится: «не ожесточите сердец ваших, яко в прогневании, по дни искушения в пустыни: в оньже искусиша Мя отцы ваши, искусиша Мя, и видеша дела Моя» (ст. 8–9). На эти слова, в частности, апостол Павел ссылается, как раз говоря о том, что здесь речь идет о тех, кто не принимает Христа: «… присно заблуждают сердцем, тии же не познаша путий Моих: яко кляхся во гневе Моем, аще внидут в покой Мой» (ст. 10–11). Те, кто не веруют во Христа, и те, кто волею уклоняют свое сердце от Него, те не войдут в покои Божии, то есть, в Царство Небесное.

Псалом 109: «Рече Господь Господеви моему: седи одесную Мене, дондеже положу враги Твоя подножие ног Твоих» (ст. 1). Псалом короткий — 7 стихов, и все стихи целиком мессианского содержания: о прославлении, о предвечном рождении Христовом: «… из чрева прежде денницы родих Тя» (ст. 3), и о том, что Он есть первосвященник Нового Завета: «клятся Господь и не раскается: ты иерей во век по чину Мелхиседекову» (ст. 4).

Псалом 117: «Исповедайтеся Господеви, яко благ, яко в век милость Его» (ст. 1). Из этого псалма взяты стихи, которые поются на утрене, после шестопсалмия и мирной ектеньи: «Бог Господь явися нам, благословен грядый во имя Господне!» (ст. 25–26). Спрошу обязательно на экзамене, с какой стати мы начинаем на утрене трубить: «обышедше обыдоша Мя, и именем Господним противляхся им» (ст. 11) и свет зажигаем. К чему все это, о чем идет речь? Причем здесь стихи переставлены местами относительно того, как они в 117 псалме расположены. Если внимательно посмотреть, то мы увидим, что здесь изображается как раз пришествие Бога во плоти, победа Его над всеми неверующими и отвергающими Его: «не умру, но жив буду…» (ст. 17); и, наконец, о камне, отвергнутом строителями: именно о имени Иисусовом «преклонится всякое колено небесных, земных и преисподних», нет другого имени под солнцем, которым бы нам надлежало спастись — все это в 4-х коротеньких стихах удивительным образом содержится. И для человека, который понимает, о чем идет речь, в этих стихах и возвещается радость спасения и избавления человека, которая открывается после чтения покаянных псалмов шестопсалмия на утрени.

Псалом 131: «Се, слышахом Я во Евфрафе, обретохом я в полях дубравы» (ст. 6), — о рождестве Христовом. «Клятся Господь Давиду истиною, и не отвержется ея: от плода чрева твоего посажду на престоле твоем» (ст. 11), — тоже о Христе. Это вспоминается во время Благовещения. «Яко избра Господь Сиона, изволи и в жилище Себе… Священники его облеку во спасение, и преподобнии его радостию возрадуются. Тамо возращу рог Давидови, уготовах светильник помазанному Моему» (ст. 13, 16–17), — под этим светильником, который уготован Христу, понимается Иоанн Предтеча, о котором Сам Христос говорил: «Он был светильник, горящий и светящий; а вы хотели малое время порадоваться при свете его» (Ин. 5:35).

Пророчества о Божией Матери — уже упомянутые псалмы 44, 71 (ст. 6) и 131 (ст. 8): «Воскресни, Господи, в покой Твой, Ты и кивот святыни Твоея».

Есть также в Псалтири — это не собственно мессианские места — пророчества о призвании язычников: в 46 псалме (ст. 1), в 71 псалме (ст. 910).

При чтении псалмов обращают на себя внимание та свирепость и жуткие кары, которые предназначены врагам: с переламыванием костей, со схождением во ад живым и так далее, что, конечно же, вызывает некоторое волнение у благочестивой христианской души: ну, разве можно так с врагами поступать, и наоборот — радость у людей воинственных, что все-таки вот, правильным путем идем. Святитель Афанасий Великий поясняет это следующим образом: «Поелику Давид был пророк, и отверсты были внутренние очи его, и знал он, что лукавые духи радуются падению человеков, а напротив того, скорбят, когда люди преодолевают их; то, без сомнения, против них вооружаясь мысленно, молился он об исправлении человеков, к лукавым духам применяя сказанное им о врагах видимых. Ибо, если не так будем объяснять себе намерения пророков, то не только из сказанного ими не получим никакого назидания к стяжанию кротости, но даже приобретем какое-то суровое и противное евангельскому учению расположение, когда будем часто молиться о сокрушении врагов и не любить их; потому что Давид тысячекратно говорит: да постыдятся и посрамятся все враги мои, и я да не постыжусь. Не будем же думать, будто бы пророки и други Божии говорили это в ином, а не в выше сказанном смысле. Ибо такое разумение прилично тщательному исследователю, как скоро находит, что пророк молится о гибели врагов; то есть, сказанное о врагах видимых должен он применять к врагам мысленным» [4, с. 39]. Собственно, это вы в любом святоотеческом поучении встретите. Удивительно, но некоторые современные ученые-толкователи думают, что как раз Давид только и мечтал всех врагов перерезать.

Псалмы предназначены для пения: «Злостраждет ли кто из вас, пусть молится. Весел ли кто, пусть поет псалмы» (Иак. 5:13). Итак, не просто читать Псалтирь, а петь. Святитель Афанасий Великий в этой связи говорит следующее (Свт. Афанасий, посл. к Маркеллину об истолковании псалмов): «необходимо не преходить молчанием и того, почему таковые словеса поются плавным и песенным напевом. Ибо некоторые у нас из людей простых, хотя веруют, что самые изречения богодухновенны, однакоже думают, что поются псалмы по благозвучию для услаждения слуха. А это несправедливо. Ибо Писание не заботится о приятности и сладкоречии, да и пение установлено для пользы душевной, как вообще, так, в особенности, по двум следующим причинам» [4, с. 29].

«Во-первых, прилично было, чтобы Св. Писание песнословило Бога не только последовательной [прозаической] речью, но и не имеющею строгой последовательности [поэтической]. Так, речью связною сказано принадлежащее к закону и пророкам и все повествовательное, со включением Нового Завета. Не имеющею же строгого порядка речью сказано заключающееся в псалмах и песнопениях. А этим и соблюдается требуемое Законом, чтобы люди любили Бога всею крепостию и силою» [4, с. 29]. Во-вторых, поскольку в душе бывают различные движения ума, воли и сердца, то Писание требует, чтобы эти способности не были в разногласии и раздоре, но чтобы человек всецело, во всех движениях, служил воле Божией. «Подобием же и образом такого безмятежного и спокойного состояния помыслов служит приведенное в стройную меру произношение псалмов; потому что, как душевные помышления свои мы делаем известными и выражаем посредством произносимых нами слов, так и Господь, желая, чтобы сладкозвучие слов служило символом духовной стройности в душе, установил петь чинно и произносить псалмы нараспев» [4, с. 31].

«Посему, не таким способом читающие Божественные Песни псалмопевствуют неразумно, услаждают же сами себя, и навлекают на себя порицание, что "не красна похвала во устех грешника" (Сир. 15:9). Но поющие сказанным выше способом, — так что благозвучие речений происходит у них от благонастроенности души и от согласия ея с духом, — хотя поют устами, но, воспевая вместе и умом, великую доставляют пользу не только себе, но и желающим их слушать…. Таким образом, кто поет хорошо, тот приводит в стройность душу свою и как бы из неровной делает ровною, и душа, пришедши в состояние, сообразное с ее природой, ничего не боится, но делается тем паче способною к живости представлений и приобретает большее желание будущих благ; потому что настроенная благозвучием речений, забывает страсти, и, помышляя лучшее, с радостью обращается к уму, сущему во Христе» [4, с. 31–32].

«И была мудрость Соломона выше мудрости всех сынов востока и всей мудрости Египтян. Он был мудрее всех людей, мудрее и Ефана Езрахитянина, и Емана, и Халкола, и Дарды, сыновей Махала, и имя его было в славе у всех окрестных народов. И изрек он три тысячи притчей, и песней его было тысяча и пять; и говорил он о деревах, от кедра, что в Ливане, до иссопа, вырастающего из стены; говорил и о животных, и о птицах, и о пресмыкающихся, и о рыбах. И приходили от всех народов послушать мудрости Соломона, от всех царей земных, которые слышали о мудрости его» (3 Цар. 4:30–34).

Древность традиционно усваивала авторство всех этих трех книг — Притчей, Екклесиаста и Песнь Песней — Соломону, хотя современность предлагает разные другие учения, весьма разнообразные. Но, тем не менее, не дает стопроцентного опровержения того, что они написаны Соломоном. Поэтому мы будем следовать мудрой старине. В расположении этих книг есть большой смысл, который мы раскроем позже, когда будем приступать к изучению книги Песнь Песней.

Формально к лику святых Соломон не причислен, и в святцах мы его не найдем, хотя он и изображается иногда на иконах, а чаще в росписях с нимбом. Однако достоинство его книг от этого ничуть не страдает. Святитель Григорий Нисский говорит о том, что здесь следует подразумевать под автором не только Соломона, сына Давидова: «Не думаешь ли ты, что сим именем [т. е. «мирный». — авт.] называют Соломона, рожденного Вирсавией, принесшего в жертву на горе тысячу волов, воспользовавшегося на грех сидонской советницею? Другой означается им Соломон, Который и Сам от семени Давидова происходит по плоти, Которому имя мир, истинный Царь Израилев, создатель Божия Храма, объявший в Себе ведение всего, премудрость Которого беспредельна, лучше же сказать: бытие Которого есть премудрость, истина, и всякое боголепие, и высокое именование понятий. Он-то, сего Соломона употребив в орудие, через него беседует с нами: сперва в Притчах, потом в Екклесиасте, а после сего в предлагаемом любомудрии Песни Песней, постепенно и в порядке указуя словом восхождение к совершенству» [11, с. 17. Святитель Григорий автором книг считает Самого Христа, говоря о том, что Он есть и Учитель, и Проповедник, и Сын Давида, и Царь Израилев, но только уже в совершенном смысле.

«Притчи Соломона, сына Давидова, иже царствова во Израили» (Прит. 1:1). Святитель Василий Великий пишет: «Слово — притча — у внешних употребляется в означение изречений общенародных и произносимых, всего чаще на путях; потому что путь называется у них ?????? отчего и притчу (????????) определяют так: речение припутное, самое обычное в народном употреблении и от немногого удобно прилагаемое ко многому подобному. А у нас притча есть полезное слово, выраженное с некоторой прикровенностью, но как с первого взгляда заключающее в себе много полезного, так и в глубине своей скрывающее обширную мысль. Потому и Господь говорит: сия в притчах глаголах вам, но приидет час, егда ктому в притчах не глаголю вам, но яве (Ин.16, 25); потому что приточное слово не имеет открыто и общевразумительно высказанного смысла, но обнаруживает намерение свое косвенным образом и только людям более внимательным. Поэтому притчи Соломона есть, изречения, возбуждающие внимание и доставляющие пользу на всем пути жизни» [8, ч. 4, с. 194].

Наиболее простой способ дать какую-то структуру этой книги — формальный, по небольшим заголовкам, которые в ней имеются. С первой по девятую главы — собрание увещевательных речей Соломона. Эти речи посвящены премудрости как таковой, в них содержится убеждение слушающего или читающего взыскать и последовать премудрости и, наоборот, уклоняться от глупости и безумия. С десятой по двадцать вторую главы — это собрание собственно притч Соломоновых. С двадцать второй по двадцать четвертую главы — «собрание словес мудрых» (отдельный небольшой сборник). И с двадцать пятой по двадцать девятую главы — еще один раздел, который озаглавлен: «Притчи Соломоновы, собранные мужами Езекии». В конце книги — слова Агура и слова Лемуила царя (последние два имени некоторые считают прозвищами самого Соломона). Это разделение, действительно, чисто формальное и мало что говорящее о внутреннем содержании.

Премудрость библейская и языческие поучения. Нередко приходится встречать рассуждения о том, откуда заимствованы поучения этой и вообще всех учительных книг Библии, о сходстве ее с произведениями, дошедшими до нас с древних времен из Египта и Междуречья. В связи с этим хочется заметить, что и у верных, и у язычников и техническое устройство быта, и область душевная (которой ведает психология) — примерно одинаковы. С этим связано и наблюдающееся внешнее сходство религиозной практики. Но область духовная — резко отличается. Отсюда объясняется и некоторое внешнее сходство содержания, и существенное отличие смысла.

О Премудрости. В самом начале Соломон говорит о том, зачем он пишет эту книгу: «чтобы познать мудрость и наставление, понять изречения разума; усвоить правила благоразумия, правосудия, суда и правоты; простым дать смышленость, юноше — знание и рассудительность; послушает мудрый — и умножит познания, и разумный найдет мудрые советы… Начало мудрости — страх Господень; … а благоговение к Богу — начало разумения» (Притч. 1:1–7). Прекрасное толкование этого отрывка есть у святителя Василия Великого [8, ч. 4, с. 193–223], (см. Приложение к главе 3 раздела 1). Следуя за ним, выделим несколько уровней понимания премудрости.

Во-первых, есть мудрость житейская. Связана она обычно с умом и жизненным опытом. В самом общем виде мы можем сказать, что это — искусство правильно жить. Но это общее определение сразу переводит нас к другому пониманию. Правильная жизнь для верующего — это жизнь с Богом. А раз так, то премудрость обязательно оказывается связанной с благочестием. И это — во-вторых. По слову святителя Иоанна Златоуста, «высочайшая премудрость состоит в том, чтобы почитать Бога, а не в том, чтобы заниматься излишним и производить исследование совершающегося. Нет ничего, равного этому искусству, нет ничего сильнее этой мудрости, нет ничего лучше богобоязненности» [22, т. 12, кн. 3, с. 1073]. «Вот, страх Господень есть истинная премудрость, и удаление от зла — разум» (Иов. 28:28).

Начало премудрости — страх Господень. Это особенность библейской премудрости. Это не просто сборники умных мыслей по разным поводам: как лучше солить грибы, доить корову и так далее. Эти размышления конкретно связаны с тем, каким образом следует человеку жить для того, чтобы угодить Богу, каким образом должна быть построена жизнь человеческая с точки зрения спасения. Об этом сказано было еще Моисеем: «Вот, я научил вас постановлениям и законам, как повелел мне Господь, Бог мой, дабы вы так поступали в той земле, в которую вы вступаете, чтоб овладеть ею; итак храните и исполняйте их, ибо в этом мудрость ваша и разум ваш пред глазами народов, которые, услышав о всех сих постановлениях, скажут: только этот великий народ есть народ мудрый и разумный. Ибо есть ли какой великий народ, к которому боги [его] были бы столь близки, как близок к нам Господь, Бог наш, когда ни призовем Его?» (Втор. 4:5–8).

Очень важное для нашей темы замечание делает в своей книге митрополит Иерофей Влахос [20, с. 207]:

«Обычно говорят, что человек есть разумное существо, имея в виду, что он обладает разумом и мышлением. Однако в святоотеческом богословии разумным считается не такой человек, который обладает лишь разумом и произносимым словом, но тот, кто разумом и "разумною силою ищет и исследует, как обрести Бога" и соединиться с Ним» <преп. Феогност, Добр., т.3, с.386>. Разумен тот, кто очищает свой ум, в котором открывается Бог, и в дальнейшем выражает этот внутренний опыт посредством слова и мышления. В противном случае, человек неразумен и ничем не отличается от бессловесных животных. Конечно, такой человек обладает разумной способностью и разумом, однако, не будучи соединен с Богом, он является мертвым. Мертвая душа являет и омертвение разума.

До падения разум в человеке имел правильное употребление, то есть, ум ощущал Бога, а разум выражал опыт ума. «Чистый ум право смотрит на вещи; образованный упражнением разум виденное полагает как бы перед очами других» <преп. Феогност, там же>».

Это замечание находит свое подтверждение и в рассматриваемой книге: «Распутный ищет мудрости и не находит; а для разумного знание легко» (Прит. 14:6).

Премудрость не есть что-то такое, что человек может просто достичь своими усилиями. Прочитать все книги, выслушать все лекции и — сделаться премудрым. Приобретение премудрости требует больших, если не сказать, всецелых усилий. «Сын мой! если ты примешь слова мои и сохранишь при себе заповеди мои, так что ухо твое сделаешь внимательным к мудрости и наклонишь сердце твое к размышлению; если будешь призывать знание и взывать к разуму; если будешь искать его, как серебра, и отыскивать его, как сокровище, то уразумеешь страх Господень и найдешь познание о Боге. Ибо Господь дает мудрость; из уст Его — знание и разум» (Прит. 2:1–6).

Оказывается, что премудрость есть дар Божий, а источник премудрости в Самом Боге, Который сотворил мир, и только Бог может человеку эту премудрость даровать. Исходящая от Бога, она к Богу ведет — только такая премудрость почитается в Писании и в Книге Притч как истинная. «Аваддон и смерть говорят: ушами нашими слышали мы слух о ней. Бог знает путь ее, и Он ведает место ее. Ибо Он прозирает до концов земли и видит под всем небом» (Иов. 28:22–24). Сказав, что Бог — источник премудрости, скажем, наконец, и то, что Сам Он открывается как Премудрость. Здесь следует заметить, что премудрость у Соломона предстает персонифицированной: она что-то говорит, кого-то зовет, что-то делает. Возникает ощущение, что это некое лицо. В связи с тем, что уже было сказано выше, можно ожидать, что речь идет об Ипостасной Премудрости Божией. «От Него и вы во Христе Иисусе, Который сделался для нас премудростью от Бога, праведностью и освящением и искуплением» (1 Кор. 1:30), пишет апостол Павел.

Три воззвания Премудрости. Первые речи Соломона содержат в себе то, что иногда в учебниках [см. напр. 18, кол. 127–129] называют воззваниями Премудрости Божией к людям, потому что здесь речь идет от первого лица. Первое воззвание содержится в первой главе с двадцатого по тридцать третий стих. Смотрите, что здесь говорит Премудрость: «Обратитесь к моему обличению: вот, я изолью на вас дух мой, возвещу вам слова мои. Я звала, и вы не послушались; простирала руку мою, и не было внимающего; и вы отвергли все мои советы, и обличений моих не приняли. За то и я посмеюсь вашей погибели; порадуюсь, когда придет на вас ужас; когда придет на вас ужас, как буря, и беда, как вихрь, принесется на вас; когда постигнет вас скорбь и теснота. Тогда будут звать меня, и я не услышу; с утра будут искать меня, и не найдут меня. За то, что они возненавидели знание и не избрали для себя страха Господня, не приняли совета моего, презрели все обличения мои; за то и будут они вкушать от плодов путей своих и насыщаться от помыслов их. Потому что упорство невежд убьет их, и беспечность глупцов погубит их, а слушающий меня будет жить безопасно и спокойно, не страшась зла» (Притч. 1, 23–33). Здесь совершенно очевидно, что премудрость не есть просто знание, поскольку и те беды, которые придут на человека, который ее не имеет, и, наоборот, безопасность людей, следующих премудрости, явно превышает последствия от обладания или отсутствия обыкновенного знания. Эти слова весьма напоминают пророческую проповедь.

Второе воззвание премудрости содержится в восьмой главе. Премудрость «становится на возвышенных местах, при дороге, на распутиях; она взывает у ворот при входе в город, при входе в двери: к вам, люди, взываю я, и к сынам человеческим голос мой! <…> Слушайте, потому что я буду говорить важное, и изречение уст моих — правда; ибо истину произнесет язык мой, и нечестие — мерзость для уст моих; все слова уст моих справедливы; нет в них коварства и лукавства; все они ясны для разумного и справедливы для приобретших знание. Примите учение мое, а не серебро; лучше знание, нежели отборное золото; потому что мудрость лучше жемчуга, и ничто из желаемого не сравнится с нею. Я, премудрость, обитаю с разумом и ищу рассудительного знания. Страх Господень — ненавидеть зло; гордость и высокомерие и злой путь и коварные уста я ненавижу. У меня совет и правда; я разум, у меня сила. Мною цари царствуют и повелители узаконяют правду; мною начальствуют начальники и вельможи и все судьи земли. Любящих меня я люблю, и ищущие меня найдут меня; богатство и слава у меня, сокровище непогибающее и правда; плоды мои лучше золота, и золота самого чистого, и пользы от меня больше, нежели от отборного серебра. Я хожу по пути правды, по стезям правосудия, чтобы доставить любящим меня существенное благо, и сокровищницы их я наполняю. Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони; от века я помазана, от начала, прежде бытия земли. Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою. Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов, когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной. Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли: тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время, веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими. Итак, дети, послушайте меня; и блаженны те, которые хранят пути мои! Послушайте наставления и будьте мудры, и не отступайте от него. Блажен человек, который слушает меня, бодрствуя каждый день у ворот моих и стоя на страже у дверей моих! потому что, кто нашел меня, тот нашел жизнь, и получит благодать от Господа; а согрешающий против меня наносит вред душе своей: все ненавидящие меня любят смерть» (Прит. 8:2–4, 6–36). Премудрость рождена «прежде всех век». Премудрость предстает здесь некоей творческой силой Божией, посредством которой Господь творит мир. Мы знаем, что Господь творит мир через Сына, «имже вся быша». Неожиданно мы видим, что Премудрости усваивается сотворение мира и украшение его. Дар Премудрости подобен жемчужине и сокровищу. Ищущий мудрости познает ее учение. По содержанию этот отрывок напоминает нам евангельскую проповедь Спасителя (особенно речи, содержащиеся в Евангелии от Иоанна).

И, наконец, третье воззвание содержится в девятой главе. Оно известно лучше двух других, поскольку обычно читается в качестве третьей паремии на Богородичные праздники. По-русски она звучит так: «Премудрость построила себе дом, вытесала семь столбов его, заколола жертву, растворила вино свое и приготовила у себя трапезу; послала слуг своих провозгласить с возвышенностей городских: «кто неразумен, обратись сюда!» И скудоумному она сказала: «идите, ешьте хлеб мой и пейте вино, мною растворенное; оставьте неразумие, и живите, и ходите путем разума». <…> Начало мудрости — страх Господень, и познание Святаго — разум; потому что чрез меня умножатся дни твои, и прибавится тебе лет жизни» (Притч. 9, 1–6; 10). Здесь легко увидеть апостолов, посылаемых по устроении Христом Церкви на всемирную проповедь. Все уже совершилось и все приглашаются на эту торжественную трапезу Агнца. Понятно, что поскольку это принесение жертвы и устроение этого дома на семи столпах, то есть Церкви, стало возможным только посредством Боговоплощения, которое совершилось с участием Божией Матери, то эта паремия и читается на Богородичные праздники.

Такое понимание этого отрывка зафиксировано и в гимнографии [3]:

«Всевиновная и подательная жизни, безмерная Мудрость Божия созда храм Себе от Чистыя Неискусомужныя Матере: в храм бо телесен оболкийся, славно прославися Христос Бог наш.

Тайно водящи други своя, душепитательную уготовляет трапезу, безсмертия же воистинну Мудрость Божия растворяет чашу верным: приступим благочестно и возопиим: славно прославися Христос Бог наш.

Услышим вси вернии созывающую высоким проповеданием несозданную и естественную Премудрость Божию, вопиет бо: вкусите и разумевше, яко Христос Аз, возопийте: славно прославися Христос Бог наш».

Под трапезой, приготовленной Премудростью, можно понимать не только Евхаристию, но и учение Спасителя. Святитель Василий Великий говорит, что Писание «все говорит в высшем знаменовании, под образом телесного давая нам разуметь духовное. Ибо словесную пищу души называет трапезою, к которой созывает с высоким проповеданием, то есть учениями, не заключающими в себе ничего низкого и презренного» [8, ч. 4, с. 198].

О глупости. В противоположность мудрому, глупый — это не просто не очень умный человек. Безумный — это не значит то, что у него ума нет, а безумный — это понятие, связанное с нечестием: «рече безумен в сердце своем: несть Бог» (Пс. 52:2) — вот главное безумство, которое может иметь человек, которое проявляется в его нечестии. Помните, Христос в Нагорной проповеди говорит: «… кто скажет (брату своему) "безумный", подлежит геенне огненной» (Мф. 5:21). Поэтому, когда здесь речь где-нибудь идет о глупости, то нужно понимать, что глупость восходит как бы к самой сердцевине человеческой жизни, а именно к его самоопределению по отношению к Богу, в противоположении к мудрости библейской. И поэтому премудрость Божия совершенно непостижима для глупца. Казалось бы — это дар Божий и можно было бы дать его и глупцу, но поскольку глупец — это тот, кто отвращается от Бога в первую очередь, то, соответственно, таковой не может получить этот дар премудрости.

«Ибо невежда говорит глупое, и сердце его помышляет о беззаконном, чтобы действовать лицемерно и произносить хулу на Господа, душу голодного лишать хлеба и отнимать питье у жаждущего» (Ис. 32:6).

Кстати, вспомним, что «благоразумно» решившего расширить житницы богача Евангельская притча именует именно безумным.

Но в раскрытии понятия глупости следует пойти дальше.

Если олицетворением Премудрости в книге Притчей является добрая и благоразумная жена, то глупости — распутная женщина.

«Когда мудрость войдет в сердце твое, и знание будет приятно душе твоей, тогда рассудительность будет оберегать тебя, разум будет охранять тебя, <…> дабы спасти тебя от жены другого, от чужой, которая умягчает речи свои, которая оставила руководителя юности своей и забыла завет Бога своего. Дом ее ведет к смерти, и стези ее — к мертвецам; никто из вошедших к ней не возвращается и не вступает на путь жизни» (Прит. 2:10–11, 16–19).

«Ибо мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее; но последствия от нее горьки, как полынь, остры, как меч обоюдоострый; ноги ее нисходят к смерти, стопы ее достигают преисподней. Если бы ты захотел постигнуть стезю жизни ее, то пути ее непостоянны, и ты не узнаешь их» (Прит. 5:3–6).

Чужая жена завлекает в свои сети сладкими речами (Прит. 2:16, 5:3, 6:24, 7:21), хотя блудницам обычно свойственны другие приемы [1, с. 34]. Из вышеприведенных цитат делается ясным, что под глупостью, распутной женщиной понимается нечестие, и его источник — диавол. Особенно ясно это видно из того, что сразу за третьим воззванием Премудрости следует описание образа действия глупости:

«Женщина безрассудная, шумливая, глупая и ничего не знающая садится у дверей дома своего на стуле, на возвышенных местах города, чтобы звать проходящих дорогою, идущих прямо своими путями: "кто глуп, обратись сюда!" и скудоумному сказала она: "воды краденые сладки, и утаенный хлеб приятен". И он не знает, что мертвецы там, и что в глубине преисподней зазванные ею. [Но ты отскочи, не медли на месте, не останавливай взгляда твоего на ней; ибо таким образом ты пройдешь воду чужую. От воды чужой удаляйся, и из источника чужого не пей, чтобы пожить многое время, и чтобы прибавились тебе лета жизни.]» (Прит. 9:13–18). Диавол во всем пытается подражать Богу, но, не имея ничего своего, вынужден довольствоваться краденым и утаенным.

Поучения книги. Из того, что сказано, о том, как стяжать Премудрость и к чему она человека ведет, следуют и все остальные наставления во всех человеческих отношениях. Там рассматриваются отношения между мужчинами и женщинами, и как должно судить в суде, как нужно кому-то за кого-то поручаться, давать взаймы и так далее. Просматривается самое главное — то, что ведет человека к Богу, помогает человеку исполнить установление Божие или, наоборот, отвращает. Праведная жизнь в умеренности, в воздержании, с молитвой ведет к этому; всякое распутство, кражи, ложь и так далее, отвращает от этой жизни. И именно в этом ключе как раз и оцениваются те или иные пути человеческой жизни.

Если на первый взгляд книга Притчей — это собрание не связанных между собой поучений, то при более внимательном подходе можно заметить, что некоторые фразы повторяются, при этом изменяясь в одной из своих частей. И если подобрать похожие выражения, то можно получить замечательную «объемную» картину и убедиться, что все не так просто в этой замечательной книге. Для примера приведу две небольшие подборки.

Первая посвящена раздорам, которые многие считают неизбежным атрибутом человеческого общежития.

Прикрывающий проступок ищет любви; а кто снова напоминает о нем, тот удаляет друга (17:9).

Ненависть возбуждает раздоры, но любовь покрывает все грехи (10:12).

От высокомерия происходит раздор, а у советующихся — мудрость (13:10).

Вспыльчивый человек возбуждает раздор, а терпеливый утишает распрю (15:18).

Начало ссоры — как прорыв воды; оставь ссору прежде, нежели разгорелась она (17:14).

Честь для человека — отстать от ссоры; а всякий глупец задорен (20:3).

Прогони кощунника, и удалится раздор, и прекратятся ссора и брань (22:10).

Где нет больше дров, огонь погасает, и где нет наушника, раздор утихает.

Уголь — для жара, и дрова — для огня, а человек сварливый — для разжжения ссоры (26:20–21).

Не дружись с гневливым и не сообщайся с человеком вспыльчивым, чтобы не научиться путям его и не навлечь петли на душу твою (22:24–25).

Из приведенных текстов отчетливо видно, что столь привычные роду человеческому раздоры обличают присутствие глупца, гордеца и кощунника, то есть напрямую связаны с нечестием.

Во второй подборке собраны поучения о милостыне.

Милосердием и правдою очищается грех, и страх Господень отводит от зла (16:6).

Благотворящий бедному дает взаймы Господу, и Он воздаст ему за благодеяние его (19:17).

Человек милосердый благотворит душе своей, а жестокосердый разрушает плоть свою (11:17).

Кто ругается над нищим, тот хулит Творца его; кто радуется несчастью, тот не останется ненаказанным [а милосердый помилован будет] (17:5).

Кто теснит бедного, тот хулит Творца его; чтущий же Его благотворит нуждающемуся (14:31).

Кто затыкает ухо свое от вопля бедного, тот и сам будет вопить, — и не будет услышан (21:13).

Умножающий имение свое ростом и лихвою соберет его для благотворителя бедных (28:8).

Дающий нищему не обеднеет; а кто закрывает глаза свои от него, на том много проклятий (28:27).

И здесь также очевидна связь милосердия и благочестия. В этих примерах мы находим подтверждение высказанной ранее мысли о том, что главный интерес книги не в улучшении быта, но в научении праведности.

Составление таких подборок цитат можно порекомендовать учащимся в качестве полезного и назидательного упражнения.

Цитаты из книги Притчей в Новом Завете. Несколько цитат из книги Притчей встречается в Посланиях апостольских. Так, в послании к евреям в 12 главе говорится: «Вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха, и забыли утешение, которое предлагается вам, как сынам: сын мой! Не пренебрегай наказания Господня, и не унывай, когда Он обличает тебя. Ибо Господь, кого любит, того наказует; бьет же всякого сына, которого принимает» (Евр. 12:4–6) — это книга Притчей, 3 глава (Притч. 3:11–12), причем цитируется по греческому тексту Септуагинты, а не по масоретскому.

В первом послании Апостола Петра: «И если праведник едва спасается, то нечестивый и грешный где явится?» (1 Пет. 4:18) — это тоже цитата из книги Притчей из 11 главы (Притч. 11:31), и тоже цитируется в соответствии с греческим текстом.

В послании апостола Иакова в 4 главе (Иак. 4:6) и в первом послании апостола Петра (1 Пет. 5:5) то же самое, что и в Послании к евреям: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать», — тоже из третьей главы книги Притчей (Притч. 3:34).

Во втором послании апостола Петра во 2 главе: «но с ними случается по верной пословице: пес возвращается на свою блевотину, и вымытая свинья идет валяться в грязи» (2 Пет. 2:22), — тоже цитата из книги Притч (Притч. 26:11).

В послании к римлянам в 12 главе: «Итак, если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья» (Рим. 12:20) — это цитата из 25 главы книги Притчей (Притч. 25:21–22).

Можно притчи пытаться изучать еще и по богослужебному употреблению, а именно так, как они употребляются в паремиях. Вообще говоря, само слово «паремия» в переводе означает «притча». Таким образом, книга Притчей дает название ветхозаветным чтениям за богослужением.

Паремии из книги Притчей читаются на службах Кресту, Богородице, святителям.

Притчи читаются за богослужением во все будние дни Великого Поста. По мнению профессора А. Олесницкого по следующей причине. «После псалмов Церковь чаще других ветхозаветных книг предлагает для чтения книгу Притчей, особенно во дни Св. Четыредесятницы, так как, по приведенному свидетельству св. Григория и других отцов, учением книги Притчей сообщается духовная гибкость в подвигах святой жизни. В дни поста и покаяния больше, чем когда-либо, человек сознает себя странником, не имеющим пребывающего града, а книга Притчей или, по греческому названию ее, паремий, заключает в себе, как объясняют древние толкователи, именно дорожные напутствия странникам» [40, с. 73].

«Слова Екклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме» (Еккл. 1:1) — так начинается эта книга. Слово «Екклесиаст» означает «проповедник». Имя Соломона в ней прямо не называется, но в другом месте говорится, что он «был царем над Израилем в Иерусалиме» (Еккл. 1:12). Собственно, царями над Израилем в Иерусалиме были только два человека: Давид и Соломон, в момент воцарения Ровоама уже произошло разделение, поэтому выбор небольшой. Если автор говорит, что он сын Давида, значит он не Давид и, очевидно, что нам остается только Соломон.

Снова напомню о приводившемся выше токовании святителя Григория Нисского по поводу авторства книг Соломоновых. По поводу первого стиха он говорит, «что сила и этих слов возводится к Тому, Кто на Евангелии утвердил Церковь, ибо сказано: глаголы Екклесиаста, сына Давидова. А так и Его именует Матфей в начале Евангелия, называя Господа Сыном Давидовым» [15, с. 7].

Общая характеристика.

В начале своего толкования святитель Григорий Нисский пишет: «Ни истолкование нам предлагает Экклесиаст, трудность воззрения на который равняется величию доставляемой им пользы. Ибо после того, как ум обучен уже приточным мыслям, в которых, по сказанному в предисловии к книге Притчей, есть и темные слова, и премудрые речения, и гадания, и различные обороты речи (Прит. 1:6), — только пришедшим уже в возраст, способным к слушанию совершеннейших уроков, возможно восхождение и до сего возвышенного и богодухновенного писания. Посему, если притча и упражнение, приуготовляющее нас к сим урокам, суть нечто трудное и неудобозримое, то сколько надобно труда, чтобы самим вникнуть в сии возвышенные мысли, предлагаемые нам теперь для обозрения?» [15, с. 4–5].

На первый взгляд, Екклесиаст удивляет своим безудержным скептицизмом, так заметно отличающимся от спокойной уравновешенности Притчей и входящим в противоречие с хвалением Псалтири. Поэтому следует разобраться, в чем здесь дело, действительно ли эта книга несет в себе только негативное содержание, или все-таки она содержит и нечто положительное?

Изучив в начале курса различные виды толкования Священного Писания, мы можем попытаться выделить в книге два уровня: буквальный, то есть как бы некое тело, и аллегорический, как бы дух ее. Показывая некоторую бессмысленность и безнадежность многообразных плотских попечений, Екклесиаст прикровенно предлагает и положительное учение, указывая, к чему должна стремиться душа.

Отрицательный смысл. «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, — все суета!» (Еккл. 1:2). Таков лейтмотив книги. Более двадцати раз употребляется в ней это слово.

Сначала Екклесиаст рассматривает разного рода человеческие труды. Он решил все исследовать, — все наслаждения и все богатства мира, создал себе дома, сады, ни в каком удовольствии себе не отказывал и увидел, что все это — суета сует, и томление духа, и нет в них пользы под солнцем. Почему? — потому, что, умирая, не знает, кому оставит все это в наследство. Он говорит: «И возненавидел я весь труд мой, которым трудился под солнцем, потому что должен оставить его человеку, который будет после меня», — обидно, что он трудился, «и кто знает: мудрый ли будет он, или глупый? А он будет распоряжаться всем трудом моим, которым я трудился и которым показал себя мудрым под солнцем. И это — суета!» (Еккл. 2:18, 19); «И говорил я с сердцем моим так: вот я возвеличился и приобрел мудрости больше всех, — то было богатство, а теперь мудрости больше всех, — и сердце мое видело много мудрости и знания, и предал я сердце мое к тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость, и узнал, что и это — томление духа, потому что во многой мудрости много печали, и кто умножает познание, умножает скорбь» (Еккл. 1:16–18). Буквальный смысл довольно ясен: в русском переложении — это «много будешь знать — скоро состаришься».

Рассматривая все дела человеческие, Екклесиаст, констатируя по очереди суетность то одного, то другого, неожиданно говорит: «познал я, что все, что делает Бог, пребывает вовек: к тому нечего прибавлять и от того нечего убавить, — и Бог делает так, чтобы благоговели пред лицем Его» (Еккл. 3:14), — то есть рядом с рассмотрением непрочности и преходящности всех дел человеческих, вдруг он поставляет то, что прочно и действительно существует — только то, что исходит от Бога, то, что на Него опирается, и говорит: «что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было, — и Бог воззовет прошедшее» (Еккл. 3:15).

Между тем, в условиях падшего мира эта истина не вполне очевидна. Он говорит: «видел я под солнцем: место суда, а там беззаконие; место правды, а там неправда» (Еккл. 3:16). Поэтому, как кажется, — «… участь сынов человеческих и участь животных — участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущество перед скотом, потому что все — суета!» (Еккл. 3:19).

В мире сем, продолжает он свои наблюдения, и царство может быть утеряно, и друг может оказаться предателем, богатый притесняет бедного, и действительно показывает, что и здесь нет какого-то утешения и нет правды: «Есть мучительный недуг, который видел я под солнцем: богатство, сберегаемое владетелем его во вред ему» (Еккл. 5:12). Екклесиаст называет это мучительным недугом. Почему? «Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего, что мог бы он понести в руке своей… Какая же польза ему, что он трудился на ветер? А он во все дни свои ел впотьмах, в большом раздражении, в огорчении и досаде» (Еккл. 5:14–16), собирая себе богатство.

Он смотрит на богатство, почести и другие человеческие вожделения и показывает, что все это тоже суета и не приводит человека ни к какому утешению и радости. Екклесиаст утверждает, что мудрость ведет человека к тому, чтобы быть умеренным во всем, чтобы не прилепляться ни к каким сокровищам, ни к какому избыточеству. Смотрите, что он говорит: «Доброе имя лучше дорогой масти, и день смерти — дня рождения. Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу. Сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше. Сердце мудрых — в доме плача, а сердце глупых — в доме веселья. Лучше слушать обличения от мудрого, нежели слушать песни глупых» (Еккл. 7:1–5). Сразу же отметим, что по святоотеческому учению молитвы при гробах помогают разрушить состояние окамененного нечувствия, от которого происходят «песни глупых; потому что смех глупых то же, что треск тернового хвороста под котлом. И это — суета! Притесняя других, мудрый делается глупым, и подарки портят сердце. Конец дела лучше начала его; терпеливый лучше высокомерного» (Еккл. 7:5–8). Еще мы можем припомнить, что память святых празднуется, как правило, именно в день их преставления.

Затем говорится еще об одной опасности для человека. «И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она — сеть, и сердце ее — силки, и руки ее — оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею» (Еккл. 7:26). Смысл этого текста должен стать нам более ясным, если мы припомним сказанное о распутной женщине в разделе, посвященном книге Притчей. «Чего еще искала душа моя, и я не нашел? — Мужчину одного из тысячи я нашел, а женщины между всеми ими не нашел. Только это я нашел, что Бог сотворил человека правым, а люди пустились во многие помыслы» (Еккл. 7:28–29).

Дальше он рассматривает превосходство мудрости над глупостью, и снова приходит к тому, что мудрый ничуть не лучше глупого, потому что конец их один, и как тот умирает, так и этот.

Кажется, отрицательный смысл должен постепенно становиться для нас очевидным. Подлинно и незыблемо только то, что от Бога и действует в согласии с Его волей. Мир же без Бога, замкнутый сам на себя, не дает ни малейшей надежды на утешение своему приверженцу.

О том, что такое суета, святитель Григорий Нисский говорит так: «суета есть или не имеющее мысль слово, или бесполезная вещь, или неосуществимый замысел, или не ведущее ко Отцу чаяние, или вообще что-либо, не служащее ни к чему полезному» [15, с. 8]. Святитель Григорий Богослов в своем надгробном слове брату Кесарию сказал: «"Видех всяческая", говорит Екклесиаст, обозрел я мыслию все человеческое, богатство, роскошь, могущество, непостоянную славу, мудрость, чаще убегающую, нежели приобретаемую; неоднократно возвращаясь к одному и тому же, рассмотрел опять роскошь, и опять мудрость, потом сластолюбие, сады, многочисленность рабов, множество имения, виночерпцев и виночерпиц, певцов и певиц, оружие, оруженосцев, коленопреклонения народов, собираемые дани, царское величие, и все излишества и необходимости жизни, все, чем превзошел я всех до меня бывших царей: и что же во всем этом? "Все суета суетствий, всяческая суета и произволение духа" (Еккл. 1:14), то есть, какое-то неразумное стремление души и развлечение человека, осужденного на сие, может быть, за древнее падение. Но "конец слова", говорит он, "все слушай, Бога бойся" (Еккл. 12:13); здесь предел твоему недоумению. И вот единственная польза от здешней жизни — самым смятением видимого и обуреваемого руководиться к постоянному и незыблемому» [10, т. 1, с. 171–172].

Кратко и убедительно суммирует содержание книги святитель Афанасий Великий: «Предавшись умозрениям о каждом виде сотворенных существ, Соломон пришел к заключению, что исследования этого рода ни к чему не приводят и доставляют человеку только труд; премудрым и праведным становится человек не от знания, но от деятельной жизни. И елика аще речет мудрый уразумети, не возможет обрести: тем же все сие вдах в сердце мое, и сердце мое все сие виде (8:17); яко праведнии и мудрии, и делание их в руце Божии (9:1). Посему, оставляя исследования о сем, Соломон обращается к рассмотрению человеческой жизни, наблюдает различные обстоятельства, среди которых люди вращаются и приходит к заключению, что и здесь все управляется Божиим Промыслом: ни легким течение, ниже сильным брань, ниже самому мудрому хлеб, ниже разумным богатство, ниже ведущим благодать: яко время и случай случится всем им (9:11). И никто не может располагать сими случаями по своей воле: яко кто человек, иже пойдет в след совета, елика сотвори в нем (2:12). Человек в своей жизни ни над чем не имеет власти, разве только делать зло или делать добро и приготовлять во исход дела свои. Ибо и еже яст и пиет, сие даяние Божие есть (3:13). Итак, и исследование о том, как произошло все видимое, и приобретение сокровищ и наслаждение удовольствиями, вся сия суета суетствий и более ничто же, только излишество совета и произволения усилование. Но, говоря о суетности настоящего, Соломон тем самым показывает вечность будущего, увещевая памятствовать о вечных, и знать, что будет некогда кончина мира, в день, в оньже подвигнутся мужие силы, и упразднятся мелющие (12:3). Соломон говорит и о том, что последует за кончиною мира: яко все творение приведет Бог на суд о всяком прегрешении, аще благо, и аще лукаво (12:14). Упоминая о будущем суде, Соломон указывает на воскресение мертвых и воздаяние по делам» [цит. по 40, с. 74].

Значит, не вечно это безысходное круговращение, и благий Творец, неповинный во зле, творящемся в мире, приведет всякое дело на суд и восстановит мир в первозданной красоте. «Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло. Хотя грешник сто раз делает зло и коснеет в нем, но я знаю, что благо будет боящимся Бога, которые благоговеют пред лицем Его; а нечестивому не будет добра, и, подобно тени, недолго продержится тот, кто не благоговеет пред Богом» (Еккл. 8:11–13).

Положительный (духовный) смысл. Священное Писание отнюдь не ограничивается возможностью чисто буквального и внешнего его понимания. Мы можем проникнуть глубже. Книга Екклесиаста содержит не только предостережение от дружбы с миром и предупреждение о его конце, но и указания о том, как вести добродетельную жизнь. Подробное толкование в таком ключе дает святитель Григорий Нисский.

Вначале я не без умысла процитировал вам слова: «Кто умножает познание, умножает скорбь». Святитель Григорий толкует это таким образом, что, для того, чтобы приобрести премудрость, и для того, чтобы приблизиться к Богу, от человека требуется подвиг, при совершении которого его постигают скорби и различного рода страдания; но когда премудрость приобретается, то, вслед за апостолом Павлом, он может даже похвалиться этими скорбями.

Возьмем знаменитые слова: «Всему свое время:… время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий;… время раздирать, и время сшивать; время любить, и время ненавидеть…» (Еккл. 3:1–8). Святитель Григорий говорит о том, что под камнями следует понимать то, чем мы отгоняем от себя различного рода злые помыслы. «Без сомнения подлежит уразуметь, что убийственные для порока помыслы,… добрые разные суть, се метко бросаемые из пращи екклесиастовой камни, которые всегда надобно и бросать, и собирать. Бросать к низложению того, что высится против нашей жизни, а собирать, чтобы лоно души всегда было полно таких заготовлений и иметь нам под руками, что бросить на врага, если когда против нас иначе измыслит кознь» [15, с. 116].

Также и под объятиями разные вещи могут подразумеваться. Для правильного понимания того или иного слова всегда следует иметь в виду, как оно употребляется в других местах Писания. Например, в псалме сорок седьмом говорится: «обыдите Сион и обымите его». Сион — это гора, возвышающаяся над Иерусалимской крепостью, и обнять его довольно сложно, поэтому святитель Григорий говорит, что здесь требуется аллегорическое толкование, «поэтому советующий тебе обнять его, повелевает быть приверженным к высокой жизни, чтобы достигнуть самой твердыни добродетели, которую Давид загадочно означил именем Сиона, а время удаляться от объятий говорит о том, что тому, кто освоился с добродетелью, свойственно чуждаться сношений с пороком» [15, с. 118]. Более подробные выдержки из этого толкования приведены в приложении. В них мы можем видеть, что слова книги Екклесиаста: «бойся Бога и заповеди Его соблюдай» (Еккл. 12:13) не являются благочестивой припиской, сделанной с целью смягчить странное впечатление от книги, но действительным итогом ее учения.

Прежде чем мы перейдем к изучению книги Песнь Песней, следует остановиться на вопросе о том, случаен ли порядок книг Соломоновых в Писании, и если нет, то чем он обусловлен. Толкователи, склонные только к буквальному пониманию текста, высказывают мнение, что книгу Песнь Песней (про любовь) Соломон написал в молодости, Притчи (плод жизненного опыта) — в зрелом, а Екклезиаст был уже старческим подведением итогов и разочарований. Однако в Священном Писании мы видим другой порядок, который подсказывет нам необходимость иного объяснения, более соответствующего духовному смыслу Писания.

Для начала приведу высказывание преподобного Исидора Пелусиота. Он пишет в одном из посланий [27, ч. 2–3, с. 335]:

«Поскольку желал ты знать о порядке трех Соломоновых книг, то знай, что одна учит нравственной добродетели, другая показываете суетность труда увлекающихся житейским, а последняя — любовь к Божественному в душе, обученной сказанному выше. Посему и расположены книги сии одна на первом, другая на втором и последняя на третьем месте. Кто, став учеником приточника, преуспел в нравственности, тот, приступая к Песни Песней, не поползнется уже в любовь плотскую и обычную, но воспарит к Пречистому и Божественному Жениху, Который соделывает блаженными уязвленных к Нему любовью.

Посему, советую молодым людям касаться третьего писания не прежде, чем преуспев уже в двух первых. Ибо и по таинственным уставам непристойно, лучше же сказать, безрассудно проникать во святилища недостойным еще и преддверий.

Как в ветхозаветном храме внешний двор доступен был всем, а внутреннее Святое, окруженное преградами и доступное некоторым, недоступно было неосвященным и нечистым, во внутренность же Святого и во Святая Святых не дозволялось входить даже имевшим безукоризненную жизнь, кроме одного архиерея, как освятившего себя на это и сложившего с себя всякую смертную скверну, так и молодым людям надлежит вести себя и в отношении сих книг. Сперва им надлежит украситься доблестью нравов и тогда уже касаться недоступного многим. Ибо если те, которые должны оставаться вне ограды, не будучи посвящены, безрассудно с усилием приступят к божественному тайнодействию, то понесут крайнее наказание».

Итак, изучение каждой из трех книг требует все большего очищения. Но книги Соломоновы и руководят человека к очищению и возрастанию в добродетели. Именно с этих позиций объясняет порядок их расположения святитель Григорий Нисский.

Он говорит, что духовная жизнь, по подобию телесной, имеет свои возрасты в становлении добродетели, начиная с младенческого. И эти возрасты отражены в писаниях Соломона. Как разным возрастам человеческой жизни соответствуют разные виды деятельности, «так и в душе можно видеть некоторое сходство с телесными возрастами, по которым сыскивается некоторый порядок и последовательность, руководящие человека к жизни добродетельной. Посему-то иначе обучает притча, и иначе беседует Екклесиаст, любомудрие же Песни Песней высокими учениями превосходит и Притчи, и Екклесиаста. Ибо учение, преподаваемое в Притчах, обращает речь еще к младенчествующему, соразмерно с возрастом соображая слова. «Слыши, сыне, — говорит оно, — законы отца твоего, и не отрини завета матери твоея» (Прит. 1:8). Усматриваешь ли в сказанном еще нежность и необразованность душевного возраста, почему отец видит, что сын имеет еще нужду в материнских заветах и в отеческом вразумлении? И чтобы ребенок охотнее слушал родителей, отец обещает ему детские украшения за прилежание к учению; ибо детям приличное украшение — золотая цепь, блестящая на шее, и венок, сплетенный из каких-нибудь красивых цветов. Но, конечно, следует разуметь сие, чтобы смысл загадки мог путеводить к лучшему. Так Соломон начинает описывать сыну Премудрость, в разных чертах и видах объясняя благообразие несказанной красоты, чтобы к причастию благ возбудить не страхом каким и необходимостью, но вожделением и любовью, потому что описание красоты привлекает как-то пожелания юных к указуемому, возбуждая стремление к общению с благообразным. Посему, чтобы паче и паче возрастало в нем вожделение, из вещественного пристрастия превратившись в невещественный союз, красоту Премудрости украшает похвалами» [11, 18–20].

«После сего начинает Соломон приуготовлять юношу к таковому сожительству, повелевая ему иметь уже в виду божественное брачное ложе. <…> Сим и подобным сему воспламенив вожделение в юном еще по внутреннему человеку, и представив в слове самую Премудрость повествующею о себе, чем наиболее привлекает она любовь слушателей, говорит при том, между прочим, и сие: "аз любящия мя люблю" (Прит. 8:17), потому что надежда быть взаимно любимым сильнее располагает любителя к вожделению, а вместе с сим предлагая ему и прочие советы в каких-то решительных и вместе неопределенно выраженных изречениях, и, приведя его в совершенство, потом в последних притчах, в которых восписал похвалы он доброй жене, ублажив сие доброе сожительство, наконец, уже присовокупляет в Екклесиасте любомудрие, предлагаемое достаточно приведенному в вожделение добродетелей приточными наставлениями. И в этом слове, похулив приверженность людей к видимому, все непостоянное и преходящее назвав суетным, когда говорит: «все грядущее суета» (Еккл. 8:11), — выше всего, восприемлемого чувствам, поставляет врожденное движение души нашей к красоте невидимой, и, таким образом очистив сердце от расположения к видимому, потом уже внутрь божественного святилища тайноводствует ум Песнею Песней, в которой написанное есть некое брачное уготовление, а подразумеваемое — единение души человеческой с божественным. Посему, кто в притчах именуется сыном, тот здесь представляется невестою; Премудрость же поставляется на место жениха, чтобы уневестился Богу человек, из жениха став непорочною девою и, прилепившись ко Господу, соделался единым с Ним духом чрез срастворение с пречистым и бесстрастным, и из тяжелой плоти пременившись в чистый дух» [11, с. 22–24].

Эта книга, наверное, одна из самых таинственных во всем Ветхом Завете. Но и одна из самых соблазнительных, поскольку образы там настолько яркие и, можно сказать, чувственные, что человек, который не вполне еще свое сердце очистил от страстей, может быть приведен в немалый соблазн и смущение. Тем более, что в ней ни разу имя Божие не упоминается, ничего не говорится ни о Храме, ни о вере, ни о молитве, — только некий юноша с девушкой друг о друге воздыхают и описывают друг друга в разных восторженных выражениях. Что же делает это произведение в каноне Священного Писания?

Попробуем ответить на этот вопрос. Перечисленными выше вопросами не исчерпываются трудности, встающие на пути буквального толкования Песни Песней. Помимо того, что в ней нет никаких религиозных тем, она очень странная с точки зрения формы. Это книга без начала и конца — она начинается с полуфразы: «Да лобзает он меня лобзанием уст своих»; точно так же, как и обрывается непонятно на чем: «Беги, возлюбленный мой; будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических» (Песн. 8:14). Куда беги, зачем? Персонажи не обозначены, непонятно, кто с кем разговаривает: то вдруг возлюбленный — царь, то — пастух. Возлюбленная то сторожит виноград, то пасет овец, то она — царица в Иерусалиме, то ее вдруг стражники избивают. Поэтому существует большое количество различных объяснений: то ли это просто Соломон и его невеста, то ли это одна невеста и Соломон и пастух, между которыми эта невеста мечется. А, возможно, это один Соломон и две его возлюбленных: одна — царица, а вторая — пастушка. В этом смысле эта книга — находка для исследователей, можно всю жизнь открывать что-то новое.

Попытки назвать Песнь Песней сборником ветхозаветных брачных гимнов разбиваются о соображение, высказанное одним современным автором: «Можно ли себе представить, чтобы свадебные гимны древнего Израиля совершенно игнорировали Бога, когда известно, что брачные церемонии евреев включали в себя "благословения Божии" новобрачным и их дому» [37, с. 115].

Для полноты картины сошлюсь на одно пособие для переводчиков Библии: «Песнь Песней представляет собой уникум во всем Писании, и нет ничего, даже отдаленно напоминающего ее. Это — лирическая поэма, но это вместе и диалог и монолог, хотя, опять же, и эти термины не подходят; указания лиц, произносящих те или иные слова в Песни Песней отсутствуют; в ней есть драматические черты, но это — не драма; в ней нет никакого движения. Язык у нее совершенно особый и крайне трудный, но это — не литературное произведение: постоянно мы находим в ней существительные мужского рода, сопровождаемые прилагательными женского рода или глагольным окончанием, употребляющимся в отношении женского рода, и — наоборот: существительные женского рода, сопровождающиеся прилагательными мужского рода; или — существительные в единственном числе, а сопровождающие их глаголы во множественном, и наоборот» (Meek The Interpreter’s Bible. 1956. P. 91 [цит. по 37, с.107–108]), — на русском языке это передать без существенной потери специфики текста совершенно невозможно.

В нашей церковной жизни есть один момент, который сразу приходит на память при чтении этого фрагмента. Это пасхальная служба в большом многопричтовом храме. В Москве существует традиция, в соответствии с которой во время пасхальной службы духовенство переоблачается при каждении на каждой песни канона в ризы разных праздничных цветов, поскольку Пасха — праздников праздник. Пасхальная служба в таком переполненном народом храме, когда кто-то куда-то спешит, машет кадилом, меняется свечами, несколько хоров друг друга невольно сбивают и так далее — все это выглядит некоторым скандалом на фоне нашего северного, статичного благочестия. Я уже не говорю о тех формах ликования, которые приходится наблюдать на Пасху в храме Воскресения в Иерусалиме. Можно сказать, что сумбурная на первый взгляд форма Песни Песней и должна являть такое пасхальное торжество. Кстати, и в ветхозаветные времена было установлено читать эту книгу именно на Пасху.

Связь нам раскрывают святые отцы. Святитель Амвросий Медиоланский, говорит, что «Книга Песнь Песней представляет собой брак и единение между Христом и Церковью, между несотворенным Духом и тварью, между плотью и духом. В этой книге не будем искать ничего земного, ничего плотского, ничего мирского, ничего телесного, — ничего без глубокого значения или подвергшегося изменению» [цит. по: 37, с. 106]. Почему же об этом говорится в таких странных и полубезумных словах? Потому, что сам по себе предмет странен и безумен: соединение БогаТворца и твари. По этой причине, по слову святителя Афанасия, «отличие сей книги то, что она от начала до конца написана таинственно, со иносказанием гадательным, и смысл догматов, заключающихся в ней, содержится не в букве, но глубоко сокрыт под нею» (Синопсис [цит. по: 40, с. 80]).

В законоположительных и исторических книгах отношения человека и Бога предстают как договорные, регулируемые некоторыми взаимными обязательствами. Отсюда и представление о грехе, отпадении от Бога приобретает юридический оттенок. Грех есть нарушение договора, за которое Бог пытается взыскать с человека бесконечно большую неустойку. Эта схема крайне ограничена, она не дает адекватного изображения реальности. Оказывается, что наиболее подходящими образами в человеческом языке для описания отношений человека и Бога оказываются образы любви и брака: жених и невеста, брачный пир, отношения любящего и любящего, и всякое отступление от этих отношений есть попрание любви, что делает их крайне тяжелыми. Эти образы широко используются в пророческих книгах. В Евангелии Иоанн Предтеча говорит о себе: я «друг Жениха» (Ин. 3:29), женихом называя Христа. И Сам Христос говорит: «могут ли поститься сыны чертога брачного, когда с ними жених?» (Мк. 2:19), — называя Себя Женихом; а Царство Небесное уподобляя брачному пиру сына царя (Мф. 22:2–14). Апостол Павел пишет к коринфянам: «я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою» (2 Кор. 11:2) — так он описал результат своей миссионерской деятельности у них.

Основной смысл книги Песнь Песней — это союз Христа и Церкви. На протяжении всей книги жених совершенен, притом, что в возлюбленной сначала усматриваются недостатки. «Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня» (Песн. 1:5). Но уже в середине о ней говорится: «Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе!» (Песн. 4:7). Эти слова явно перекликаются со сказанным апостолом Павлом: «Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, очистив банею водною посредством слова; чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна» (Еф. 5:25–27).

Второе толкование, которое с первым неразрывно сопряжено, — аскетическое. Это об отношении Христа с отдельной человеческой душой, по другому выражению — Слова и плоти при воплощении, как с частью Церкви, как с малой Церковью, как с храмом Божиим, отдельно взятым. В аскетической литературе эта тема часто присутствует: в искании невестой своего Жениха и в томлении по Нему.

Например, здесь есть такое место: «Я встала, чтобы отпереть возлюбленному моему,… отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушел. Души во мне не стало, когда он говорил; я искала его и не находила его… Встретили меня стражи, обходящие город, избили меня, изранили меня; сняли с меня покрывало стерегущие стены» (Песн. 5:6–7), — о чем это? Отцы толкуют это таким образом: эта невеста вполне уже приготовилась к приходу жениха, но выясняется, что все равно душа человеческая никогда вполне сама по себе своими усилиями не готова к тому, чтобы принять в себя Бога, чтобы соединиться со Христом, что это дело, несколько превышающее естество человеческое; поэтому, бросаясь на поиск снова как бы отступившего Бога, встречает ангелов, которые укоряют ее, говоря о том, что и они вполне не могут соединиться с Богом, не могут вполне воспринять это непостижимое естество и еще более помогают ей совлечься от всего тленного. Неочевидно? Не дойдя до определенного уровня созерцания и рассуждения, довольно небезопасно пускаться в исследования этой книги.

Преподобный Макарий Египетский по этому поводу говорит: «Когда случается тебе слышать об общении жениха с невестою, о хорах певцов, о праздниках, то не представляй ничего вещественного и земного. Это берется только в пример по снисхождению, поелику те вещи неизреченны, духовны и неприкосновенны для плотских очей, но подходят под понятия только души святой и верной. Общение Святого Духа, небесные сокровища, хоры певцов и торжества святых Ангелов понятны только для человека, познавшего сие самым опытом, а не испытавший не может вовсе и представить себе этого» (Слово о любви, гл. 13. [цит. по: 54, т. 1, с. 226]).

В книге есть ряд выражений, которые известны всем, кто знаком с православной аскетической традицией. Одно из них: «Аз сплю, а сердце мое бдит» (Песн. 5:2), показывающее состояние души праведника, вшедшей в общение с Богом, стяжавшей благодать и дар непрестанной молитвы, не прекращающейся даже во время сна.

«Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь» (Песн. 8:6). Преподобный Максим Исповедник, комментируя это место, говорит, что любовь совершенно полагает конец всякому греху и всякой нечистоте в человеке, точно так же, как это делает смерть, с такой же непреложностью и неотвратимостью; поэтому в этом отношении любовь по своему действию сравнивается именно со смертью.

Существует еще третий вариант толкования, который в восточной традиции практически не представлен, но зато весьма популярен на Западе — так называемый мариологический, когда под невестой понимается Матерь Божия. Поэтому тексты из книги Песнь Песней в литургической традиции западной церкви приурочиваются нередко к Богородичным праздникам.

Не имея здесь возможности заняться последовательным объяснением книги, приведем описание одного подхода, предложенного святителем Афанасием Великим: «Отличие сей книги то, что она от начала до конца написана таинственно, со иносказанием гадательным, и смысл догматов, заключающихся в ней, содержится не в букве, но глубоко сокрыт под нею. Вся сия книга наполнена разговорами ветхозаветной Церкви со Словом, всего рода человеческого со Словом и церкви из язычников с Ним же, и опять Слова с нею и с родом человеческим; потом разговор язычников с Иерусалимом, и Иерусалима о церкви языческой и о самом себе. Далее воззвание служащих ангелов к призванным в веру людям. Приспособляясь к таким разговорам в Песне Песней, может каждый, рассматривая сию книгу, сочетать по смыслу сходные между собой происшествия» (Синопсис [цит. по: 40, с. 80]). Кратко этот же подход формулирует Д. Афанасьев: «В таинственном смысле предмет Песни Песней составляет пророческое учение о развитии и жизни общества верующих в союзе с Богом и под Его непосредственным водительством» [6, с. 255]. Его раскрытие этого подхода представлено в Приложении к главе 3 раздела 1.

Выше уже приводились слова преподобного Исидора Пелусиота, сопоставлявшие Песнь Песней со Святым Святых в храме Соломона. Совершенно явно и структурное сходство названий. Не было в храме более внутреннего, более драгоценного, более таинственного места: Святое Святых — дальше уже ничего. Точно так же и Песнь Песней. Много было песен: и Мариам-пророчица воспела песнь при переходе чрез Чермное море, и Моисей воспевал песни, но это все еще в пустыне; а вот Песнь Песней — то, чем все это должно получить свое завершение, после этого уже песни никакой быть не может. Святитель Афанасий Великий в своем Синопсисе говорит, что «Песнию Песней сия книга именуется потому, что она следует после других песней, и что после сей песни нельзя ожидать другой песни. Говоря о другой песни, я имею в виду не книгу, но то, что надлежит уразуметь о книге. Я скажу о сем яснее. Все Божественное Писание пророчествует о сошествии к нам Слова и явлении Его во плоти. Это составляет особый предмет воли Божией, и предвозвещение о том было преимущественным делом пророков и всего Божественного Писания. Все сии пророчества суть песни; Песнь же Песней как бы уже не пророчествует или предсказывает, но и показывает Того, о Котором другие предвозвещали, как бы уже пришедшим и принявшим плоть человеческую. Сего ради, аки на браце Слова и плоти чертога песнь поет Песнь Песней. Хотя и другие книги Св. Писания говорят о Спасителе, но, вместе с тем, они содержат и нечто другое; сия же книга едина точию Слова с плотью союз поет. В других Писаниях, как содержащих, кроме учения о Слове, и нечто другое, есть словеса гнева и прещения страха, а сия книга, как воспевающая одно только пришествие Слова, имеет одни лишь словеса услаждения, радости же и веселия, потому что в присутствии жениха всем радоватися достоит и никомуже плакати, якоже Сам Господь рече (Мф. 9:15). Посему, как после домостроительства, совершенного Спасителем, мы уже не ожидаем пророка, так и после того, что обозначено в Песни Песней, не должно ожидать другого чего-нибудь, новейшее нечто знаменующего. Подобно тому, как закон и пророки престали после того, как Иоанн Креститель указал Агнца Божия, так и воспетое в Песни Песней есть вершина того, что в ней воспето, не должно ожидать ничего другого. Чего бы иного по Христове пришествии ожидати достоит, разве суда и воздаяния? Как в законе было святое, и за святым — святое святых, а за святым святых уже не было внутреннейшего места, так после песней еще есть Песнь Песней, а после Песни Песней уже не должно ожидать внутреннейшего и новейшего обетования, ибо единою Слово плоть бысть и соверши дело» [цит. по: 40, с. 78–80].

Значит, Песнь Песней представляет исполнение того, что описано в прочих книгах Ветхого Завета, и после описанного в ней остается ждать только второго пришествия Христова. В этой связи неожиданная параллель для вызвавшей недоумение последней фразы книги — «Беги, возлюбленный мой; будь подобен серне или молодому оленю на горах бальзамических!» (Песн. 8:14), — обнаруживается в Откровении св. Иоанна Богослова. «Свидетельствующий сие говорит: ей, гряду скоро! Аминь. Ей, гряди, Господи Иисусе!» (Откр. 22:20). Есть несколько мест в Ветхом Завете, которые неожиданно подводят нас к апокалиптическому рубежу, к самой последней главе Откровения. Одно из таких мест — это книга Песнь Песней.

Среди учительных книг имеются две неканонические. Неканонические книги не являются богодухновенными, но признаются превосходящими иные человеческие писания и высоко назидательными.

Книга Премудрости Соломона была, очевидно, изначально написана на греческом языке, цитаты из других книг Ветхого Завета приводятся в ней по версии Септуагинты, что говорит о ее позднем происхождении.

По-видимому, эта книга написана была человеком, имевшим эллинистическое образование, которым в то время славилась Александрия, где была достаточно большая иудейская община. Проявляется это, в частности, в том, что автор использует философские термины и применяет дискурсивный метод, то есть прибегает к последовательным рассуждениям, что нехарактерно для учительных книг Библии.

Книга неканоническая, поэтому в ней можно встретить утверждения, не вполне корректные с точки зрения церковного учения. Например, выражение «чистое излияние славы Вседержителя» (Прем. 7:25) созвучно философскому учению об эманациях. «Не невозможно было бы для всемогущей руки Твоей, создавшей мир из необразного вещества» (Прем. 11:18) — из этих слов остается неясным, откуда это вещество взялось. Не вполне точна книга и в изложении исторических событий.

Святитель Иоанн Златоуст говорит о ней следующим образом: «Эта книга называется премудростью Соломоновой потому что, как говорят, она написана Соломоном. В ней содержатся учения о правде, о том, как узнавать людей злых и добрых, и пророчество о Христе. Также о том, что мудрость приобретается великим трудом и усердием. Еще говорится о некоторых произведениях природы, об идолах и их делателях, о надеющихся на них и служащих им. Кроме того, здесь находится песнь с исповеданием чудес, совершенных Богом для израильтян пред лицем врагов их» [22, т. 6, с. 671–672].

Книга может быть условно разбита на три части [18, кол. 137–138]. Первая часть (главы 1–6), в уподобление книге Притчи Соломона, содержит увещевания к приобретению мудрости и добродетели, противополагая человека премудрого и глупого, премудрого и нечестивого, праведника и грешника.

Во второй части (главы 7–9) излагается учение о премудрости как таковой: что такое премудрость и каковы ее действия в мире и в людях вообще.

В третьей части (главы 10–19) рассматриваются примеры действия премудрости в истории, каким образом премудрость от сотворения мира наставляла людей во всех путях жизни людей благочестивых и как наказывала, обличая с кротостью и долготерпением, людей нечестивых, особенно язычников. В качестве материала для этой третьей части берутся библейские истории, начиная от сотворения мира и кончая, примерно, временем исхода. Особенное внимание уделено казням египетским, в связи с которыми приводится подробное тщательное обличение идолопоклонства, языческих представлений о судьбе и тому подобное.

Учение о Премудрости. Наиболее важной с точки зрения учения о премудрости для нас является седьмая глава. Комментируя ее, святитель Иоанн Златоуст говорит: «О Христе же говорится и далее: от премудрости Божией я получил ведения всего: «в руке Его и мы и слова наши» (7:16). Потом — какова эта премудрость, и как она пришла к людям: «она — одна, но может все, и, пребывая в самой себе, все обновляет» (7:27). Эту премудрость, — говорит, — я и возлюбил от юности моей и получил от нее все блага телесные и духовные. Познав величие премудрости, я просил Господа, чтобы мне дан был Дух Святой, просвещающий меня в ней» [22, т. 6, кн. 2, с. 672].

Мы с вами уже говорили в прошлый раз, что особенность библейского изображения премудрости состоит в ясных указаниях на ее ипостасность. В книге Премудрости Соломона это менее очевидно. Премудрость выступает, скорее, как божественная сила. Прочитаем процитированный святителем фрагмент целиком: «Познал я все, и сокровенное и явное, ибо научила меня Премудрость, художница всего. Она есть дух разумный, святый, единородный, многочастный, тонкий, удобоподвижный, светлый, чистый, ясный, невредительный, благолюбивый, скорый, неудержимый, благодетельный, человеколюбивый, твердый, непоколебимый, спокойный, беспечальный, всевидящий и проникающий все умные, чистые, тончайшие духи» (Прем. 7:21–23). Кстати, обратите внимание, что здесь — 21 свойство, триада семерок, символ совершенства. Этот прием, возможно, также свидетельствует о философской образованности автора.

«Ибо премудрость подвижнее всякого движения, и по чистоте своей сквозь все проходит и проникает. Она есть дыхание силы Божией и чистое излияние славы Вседержителя: посему ничто оскверненное не войдет в нее. Она есть отблеск вечного света и чистое зеркало действия Божия и образ благости Его. Она — одна, но может все, и, пребывая в самой себе, все обновляет, и, переходя из рода в род в святые души, приготовляет друзей Божиих и пророков» (ст. 24–27). Эта терминология используется и новозаветными писателями.

Апостол Павел говорит о Сыне Божьем: «Сей, будучи сияние славы и образ ипостаси Его и держа все словом силы Своей, совершив Собою очищение грехов наших, воссел одесную престола величия на высоте» (Евр. 1:3).

«Мы проповедуем Христа распятого,… Божию силу и Божию премудрость… От Него и вы во Христе Иисусе, Который сделался для нас премудростью от Бога, праведностью и освящением и искуплением» (1 Кор. 1:24–30). В другом послании он говорит, что во Христе «сокрыты все сокровища премудрости и ведения» (Кол. 2:3).

Пророчества книги. В процитированном в начале главы отрывке Синопсиса святитель Иоанн Златоуст пишет, что в книге содержится пророчество о Христе. Он, а также святитель Афанасий Великий, находили пророчество в отрывке (Прем. 7:1–4). Там «говорится, что такое Премудрость — Сын Божий, и как слово стало плотью, и обитало с нами, и аз, — говорит он, — подобострастен вам сый человек от веления Божия вскормлен есмь» [22, т. 6, кн. 2, с. 672]. Хотя, на первый взгляд, в принятой у нас редакции текста речь идет об обычном человеческом рождении.

Святители Ипполит Римский и Кирилл Александрийский находили пророчество во второй главе книги, в которой от имени беззаконников говорится: «"… Устроим ковы праведнику, ибо он в тягость нам и противится делам нашим, укоряет нас в грехах против закона и поносит нас за грехи нашего воспитания; объявляет себя имеющим познание о Боге и называет себя сыном Господа; он пред нами — обличение помыслов наших. Тяжело нам и смотреть на него, ибо жизнь его не похожа на жизнь других, и отличны пути его: он считает нас мерзостью и удаляется от путей наших, как от нечистот, ублажает кончину праведных и тщеславно называет отцом своим Бога. Увидим, истинны ли слова его, и испытаем, какой будет исход его; ибо если этот праведник есть сын Божий, то Бог защитит его и избавит его от руки врагов. Испытаем его оскорблением и мучением, дабы узнать смирение его и видеть незлобие его; осудим его на бесчестную смерть, ибо, по словам его, о нем попечение будет". Так они умствовали, и ошиблись; ибо злоба их ослепила их, и они не познали тайн Божьих» (Прем. 2:12–22). Согласитесь, что этот текст может быть вложен в уста членов синедриона, которые произносили суд на Христа.

Эту цитату хочется продолжить следующим текстом из пятой главы: «Тогда праведник с великим дерзновением станет пред лицем тех, которые оскорбляли его и презирали подвиги его; они же, увидев, смутятся великим страхом и изумятся неожиданности спасения его и, раскаиваясь и воздыхая от стеснения духа, будут говорить сами в себе: "это тот самый, который был у нас некогда в посмеянии и притчею поругания. Безумные, мы почитали жизнь его сумасшествием и кончину его бесчестною! Как же он причислен к сынам Божиим, и жребий его — со святыми? Итак, мы заблудились от пути истины, и свет правды не светил нам, и солнце не озаряло нас. Мы преисполнились делами беззакония и погибели и ходили по непроходимым пустыням, а пути Господня не познали. Какую пользу принесло нам высокомерие, и что доставило нам богатство с тщеславием? Все это прошло как тень и как молва быстротечная..."» (Прем. 5:1–10).

Богослужебное употребление книги. Как было сказано в свое время, неканонические книги предназначены для домашнего употребления. А вот относительно книги Премудрости Соломона мы видим, что она весьма часто употребляется в паремиях за богослужением. Из прочих неканонических книг такой чести удостоилась только одна — пророка Варуха.

Паремии из книги Премудрости читаются на службах св. Иоанну Предтече, пророкам, святителям, мученикам, преподобным. В основном тексты берутся из первых девяти глав, — той части, которая касается премудрости и жизни праведников. Есть составные паремии, то есть набранные из различных стихов одной книги. Но бывает и так, что к стихам книги Притчей добавляется и стихи из Премудрости Соломоновой. Например, третья святительская паремия состоит, в основном, из стихов книги Премудрости Соломона: там только первый и последний стихи взяты из книги Притчей. Это свидетельствует о высоком назидательном значении неканонической книги Премудрости.

Самая распространенная паремия — это первые девять стихов третьей главы:

«Души праведных в руке Божией, и мучение не коснется их. В глазах неразумных они казались умершими, и исход их считался погибелью, и отшествие от нас — уничтожением; но они пребывают в мире. Ибо, хотя они в глазах людей и наказываются, но надежда их полна бессмертия. И немного наказанные, они будут много облагодетельствованы, потому что Бог испытал их и нашел их достойными Его. Он испытал их как золото в горниле и принял их как жертву всесовершенную. Во время воздаяния им они воссияют как искры, бегущие по стеблю. Будут судить племена, и владычествовать над народами, а над ними будет Господь царствовать во веки. Надеющиеся на Него познают истину, и верные в любви пребудут у Него; ибо благодать и милость со святыми Его и промышление об избранных Его» (Прем. 3:1–9). Здесь, как и в книге Иова, упрощено-линейное понимание воздаяния получает существенную корректировку с учетом воздаяния в вечности.

Также часто читается текст 4-й главы, продолжающий затронутую тему. «А праведник, если и рановременно умрет, будет в покое, ибо не в долговечности честная старость, и не числом лет измеряется: мудрость есть седина для людей, и беспорочная жизнь — возраст старости. Как благоугодивший Богу, он возлюблен, и, как живший посреди грешников, преставлен, восхищен, чтобы злоба не изменила разума его, или коварство не прельстило души его. Ибо упражнение в нечестии помрачает доброе, и волнение похоти развращает ум незлобивый. Достигнув совершенства в короткое время, он исполнил долгие лета; ибо душа его была угодна Господу, потому и ускорил он из среды нечестия. А люди видели это и не поняли, даже и не подумали о том, что благодать и милость со святыми Его и промышление об избранных Его» (Прем. 4:7–15). Текст не нуждается в комментариях. Обе паремии читаются на службах мученикам и преподобным.

В книге пророка Исаии говорится: «Он возложил на Себя правду, как броню, и шлем спасения на главу Свою; и облекся в ризу мщения, как в одежду, и покрыл Себя ревностью, как плащом» (Ис. 59:17). Похожее место есть и в книге Премудрости: «А праведники живут во веки; награда их — в Господе, и попечение о них — у Вышнего. Посему они получат царство славы и венец красоты от руки Господа, ибо Он покроет их десницею и защитит их мышцею. Он возьмет всеоружие — ревность Свою, и тварь вооружит к отмщению врагам; облечется в броню — в правду, и возложит на Себя шлем — нелицеприятный суд; возьмет непобедимый щит — святость; строгий гнев Он изострит, как меч, и мир ополчится с Ним против безумцев» (Прем. 5:15–20).

В своих посланиях эти образы употреблял апостол Павел, предлагая уже нам принять эти божественные доспехи: «Для сего приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злый и, все преодолев, устоять. Итак, станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мир; а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие» (Еф. 6:14–17). Также: «Мы же, будучи сынами дня, да трезвимся, облекшись в броню веры и любви и в шлем надежды спасения» (1 Фес. 5:8).

Важными с богословской точки зрения свидетельствами книги являются слова «Бог смерти не сотвори» (Прем. 1:13) и «завистию диаволею смерть вниде в мир» (Прем. 2:24).

Завершает раздел учительных книг книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова. Эту книгу в том виде, в котором мы имеем ее в своей Библии, предваряет предисловие переводчика, который говорит, что его дед Иисус написал ее на еврейском языке в Палестине, будучи сам знатоком закона и преданий отеческих. И этот его потомок, приехав в Александрию, обнаружил там недостаток образованности, затруднения людей, желающих жить благочестиво, и посчитал необходимым перевести написанную дедом книгу на греческий язык в 38 году при царе Евергете (предположительно в 132 году до Р. Х.). Следовательно, оригинал книги появился на свет где-то на рубеже III и II веков. Это было время, когда в Палестине началась эллинизация — размывание традиционной культуры культурой греческой или, вернее, эллинистической. Необходимость противостоять эллинизации, проявлявшейся, в частности, в отступлении от закона, и явилась причиной появления этой книги и ее перевода.

К настоящему времени значительная часть текста книги найдена и на еврейском языке. Заметим, что при этом книга не была автоматически переведена в разряд канонических.

Книга представляет собой собрание кратких поучений, сентенций, афоризмов и небольших картин, которые достаточно беспорядочно между собой соединяются и иногда даже повторяют поучения на одну и ту же тему поэтому, какой-то четкой структуры в ней выделить не удается. Иногда выделяют 1–42 главы в качестве нравоучительной части. Затем следуют несколько небольших разделов: с 42 по 43 главы, где воспевается сила Божия в природе, и с 44 по 50, где рассматривается действие премудрости Божией в истории. Эти последние главы ценны еще и тем, что в них отражены некоторые события и лица, по времени близкие к писателю этой книги, как раз находящиеся в промежутке между книгами Неемии, и Маккавейскими, о которых нам Священное Писание ничего не говорит. В последней главе содержится молитва благодарения и прошение о приобретении премудрости.

Заметим, что деление на главы здесь достаточно условно, и в некоторых книгах (я имею в виду не только книгу Иисуса, сына Сирахова, а вообще Ветхий Завет) иногда даже мешает уловить смысл, потому что мы привыкли, что если глава кончилась, то кончился и смысловой отрывок, а это может быть совсем не так, ибо это разделение на главы сделано достаточно произвольно: иногда удачно, иногда не очень.

«Всякая премудрость — от Господа и с Ним пребывает вовек» (Сир. 1:1).

Основной акцент книги, по сравнению с предыдущими, стоит в связи с уже упомянутой причиной ее написания. Закон, данный в Пятикнижии, для Сираха является выражением и обоснованием мудрости.

Учение о Премудрости. Центральный момент в смысле вероучения находится в 24-й главе, где мы тоже видим персонификацию премудрости. «Премудрость прославит себя и среди народа своего будет восхвалена. В церкви Всевышнего она откроет уста свои, и пред воинством Его будет прославлять себя: "я вышла из уст Всевышнего и подобно облаку покрыла землю; я поставила скинию на высоте, и престол мой — в столпе облачном; я одна обошла круг небесный и ходила во глубине бездны; в волнах моря и по всей земле и во всяком народе и племени имела я владение: между всеми ими я искала успокоения, и в чьем наследии водвориться мне. Тогда Создатель всех повелел мне, и Произведший меня указал мне покойное жилище и сказал: поселись в Иакове и прими наследие в Израиле. Прежде века от начала Он произвел меня, и я не скончаюсь вовеки. Я служила пред Ним во святой скинии и так утвердилась в Сионе. Он дал мне также покой в возлюбленном городе, и в Иерусалиме — власть моя… Я — как виноградная лоза, произращающая благодать, и цветы мои — плод славы и богатства. Приступите ко мне, желающие меня, и насыщайтесь плодами моими; ибо воспоминание обо мне слаще меда, и обладание мною приятнее медового сота. Ядущие меня еще будут алкать, и пьющие меня еще будут жаждать. Слушающий меня не постыдится, и трудящиеся со мною не погрешат. Все это — книга завета Бога Всевышнего, закон, который заповедал Моисей как наследие сонмам Иаковлевым"…» (Сир. 24:1–12, 20–26). Здесь присутствуют многие выражения, которые можно назвать ключевыми. Во-первых, «прежде век, от начала» (ст. 10) происходит премудрость от Бога; затем: «я поставила скинию на высоте, и престол мой — в столпе облачном» (ст. 4), — как вы помните, Моисей устроил скинию у подножия Синая по образу того, что было ему открыто на горе. Также здесь отмечено, что Израиль особым образом избирается среди всех народов, с тем, чтобы среди него создать особые условия, в результате которых стало бы возможно Боговоплощение, появилась, наконец, Та, Которая произнесла бы знаменательные в истории человечества слова: «Се, Раба Господня, да будет Мне по глаголу твоему» (Лк. 1:38).

«Ядущие меня еще будут алкать, и пьющие меня еще будут жаждать» (Сир. 24:23), — это не о том, что эта премудрость не насыщает, а о том, что никогда не наступает пресыщения ею, поскольку вкушение ее — блаженство.

И, наконец: «Я — как виноградная лоза, произращающая благодать» (Сир. 24:20), — сравним со сказанным в Евангелии от Иоанна: «Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода» (Ин. 15:5).

Далее сказано: «Все это — книга завета Бога Всевышнего, закон, который заповедал Моисей» (Сир. 24:25–26), — значит, Моисей говорил о Христе.

Нравственное учение. В целом поучения книги имеют несколько более прагматический характер по сравнению с книгой Притчей. Но и в ней есть очень много ценного и назидательного.

Словосочетание страх Господень семь раз повторяется только в первой главе, в разных вариациях, например: «Страх Господень отгоняет грехи; не имеющий же страха не может оправдаться» (Сир. 1:21). В этой же главе сказано: «Венец премудрости — страх Господень». В книге Притчей было написано: «Начало мудрости — страх Господень» (Притч. 1:7), а здесь страх Господень оказывается ее венцом. Объяснить это можно двояко. Можно сказать, забывая о Песни Песней, что Ветхий Завет еще не получил откровения о любви и не выходит за рамки законнического страха наказания. Но при этом получается замкнутый круг — от чего ушли, к тому и пришли. Но разве премудрость не ведет человека к совершенству?

Из Нового Завета мы знаем, что «в любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви» (1 Ин. 4:18). Как же это соотносится с тем, что сказано у Иисуса, сына Сираха?

Преподобный Максим Исповедник объясняет, что под страхом Божиим следует понимать несколько явлений. «Двояк страх Божий: один рождается в нас от угрозы наказания и благодаря ему появляются, по порядку, воздержание, терпение, упование на Бога и бесстрастие, из которого [возникает] любовь; другой сопряжен с самой любовью, производя в душе благоговение, дабы она, воспользовавшись доверчивым отношением любви, не впала бы в пренебрежение к Богу.

Совершенная любовь изгоняет (1 Ин 4:18) первый страх из души, стяжавшей ее и уже не боящейся наказания; второй же страх она, как было сказано, имеет всегда сопряженным с собой. Первому страху [соответствуют слова Писания]: "страхом же Господним уклоняется всяк от зла" (Прит. 16:6) и "начало премудрости страх Господень" (Прит. 1:7); второму же [страху слова]: "страх Господень чист пребываяй в век века" (Пс. 33:10) и "несть лишения боящимся Его" (Пс. 33:10)». [34, кн. 1, с. 104–105]. Он же в другом месте добавляет: «Ибо любви самой по себе, без страха, присуще становиться презрением, как то часто бывает, если близость, естественно рождаемая ею, не сдерживается уздой страха» [34, кн. 2, с. 43]. То есть один страх — наказания, другой — отпадения, один начальный, другой — конечный.

В книге есть замечательное выражение: «Если желаешь премудрости, соблюдай заповеди, и Господь подаст ее тебе» (1:26). Оно перекликается с известными словами Спасителя из прощальной беседы: «Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди» (Ин.14:15); «Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня; а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцем Моим; и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам» (Ин. 14:21). Явление премудрости есть явление Христа.

Автор дает множество полезных советов, касающихся самых разных сторон человеческой жизни, личной, семейной и общественной. Ограничусь лишь несколькими цитатами.

«Сын мой! если ты приступаешь служить Господу Богу, то приготовь душу твою к искушению: <…> Все, что ни приключится тебе, принимай охотно, и в превратностях твоего уничижения будь долготерпелив, ибо золото испытывается в огне, а люди, угодные Богу, — в горниле уничижения» (Сир. 2:1, 4–5).

«Лучше скудный знанием, но богобоязненный, нежели богатый знанием — и преступающий закон» (Сир. 19:21).

«Кто любит своего сына, тот пусть чаще наказывает его, чтобы впоследствии утешаться им… Поблажающий сыну будет перевязывать раны его, и при всяком крике его будет тревожиться сердце его… Лелей дитя, — и оно устрашит тебя; играй с ним, и оно опечалит тебя. Не смейся с ним, чтобы не горевать с ним и после не скрежетать зубами своими. Не давай ему волю в юности и не потворствуй неразумию его. Нагибай выю его в юности и сокрушай ребра его, доколе оно молодо, дабы, сделавшись упорным, оно не вышло из повиновения тебе. Учи сына твоего и трудись над ним, чтобы не иметь тебе огорчения от непристойных поступков его» (Сир. 30:1, 7, 9–13).

«Против вина не показывай себя храбрым, ибо многих погубило вино» (Сир. 31:29).

«Господь создал из земли врачевства, и благоразумный человек не будет пренебрегать ими» (Сир. 38:4).

«Выслушал ты слово, пусть умрет оно с тобою: не бойся, не расторгнет оно тебя. Глупый от слова терпит такую же муку, как рождающая — от младенца» (Сир. 19:10–11).

«Живущих с тобою в мире да будет много, а советником твоим — один из тысячи. Если хочешь приобрести друга, приобретай его по испытании и не скоро вверяйся ему» (Сир. 6:6–7).

«Сколько ты велик, столько смиряйся, и найдешь благодать у Господа» (Сир. 3:18).

«Высших себе не ищи и крепльших себе не испытуй» (Сир. 3:21–24).

«Помни последняя твоя, и во веки не согрешиши» (Сир. 7:39; 14:12).

Примечания:

1

Служба Иову Многострадальному. Минея, май, 6-й день. Стихира на литии.

2

«И здесь напоследок (диавол) приводит к праведнику жену, как сильнейшее из предпринятых средств [22, т. 12, кн. 3, с. 1038]; «Чтобы яснее видеть осадное орудие, подведенное к этой несокрушимой стене, выслушаем самые слова» [22, т. 12, кн. 3, с. 1034].

3

Великий Четверток. Канон на утрени, песнь 1, тропари 1–3, творение святого Косьмы Майумского.