На Румынском фронте

Иван Петрожицкий Фото из архива автора

Петрожицкий Иван Иосифович родился 17 апреля 1892 г в предмостье Туапсе Черноморской губернии. По окончании в 1910 г. реального училища и Майкопе он продолжил учебу на горном факультете Донского политехникума Военное образование получил а Михайловском артиллерийском училище и Севастопольской офицерской школе авиации. В конце февраля 1916 г. Петрожицкий получил диплом пилота и I марта прибыл в 26-й корпусной авиаотряд, в составе которого принял участие о Первой мировой войне на Румынском фронте.

События октября 1917 г. застали Петрожицкого о Киеве, на излечении после полученного в воздушном бою ранения Симпатизируя -народной власти-, ом и январе 1918 г. предложил местному ревкому свои услуги как военный летчик и вскоре возглавил 6-й авиадивизион. Затем он оказался на юте России, где приложил много усилий для создания красноармейских авиационных подразделений, был заместителем и начальником авиации Южного фронта. Выполнял Петрожицкий и боевые вылеты. например, весной-лотом 1918 г. он около 10 раз отправлялся на разведку на самых разных самолетах, в т. ч. «Ньюпоре XXI» и «Фармане ХХХ». Через год. когда белая конница генерала Мамонтова предприняла свой знаменитый рейд по советским тылам. Петрожицкий совершил несколько вылетов на разведку и бомбардировку обнаруженной им же кавалерии За ¦ боевые разведки на самолете рей/1ующей конницы Мамонтова- он был награжден орденом Красного Знамени.

В октябре Ивана Иосифовича назначили начальником авиации Юго-Восточного фронта, который вскоре переименовали в Кавказский. Осенью 1920 г. ему довелось организовать проведение весьма необычной для того времени операции. Когда 6 октября к Таганрогу подошли врангелевские корабли и стали обстреливать войска красных, он получил приказ командования фронта отогнать эскадру от берега всеми наличными силами Для решения этой задачи удалось сформировать сводный авиаотряд из 10 самолетов: трех «Дэ-Хэвилендов», двух «Фарманов XXX», «Вуазена», «Анасаля», «Ньюпора-ХХМбис». «Сопвича 1 1/2» и «Сопвича-Кеммела». Сам Петрожицкий отправился на задание на самом старом «Фармане», а в качестве летнаба взял своего напарника по Первой мировой Г. Вартоша, который успел повоевать на стороне белых, а после пленения красными перешел к ним 7 октября все 10 самолетов совершили налет на корабли, и хотя ни одна бомба в цель не попала, появление столь внушительной авиагруппы произвело на моряков должное впечатление, они прекратили обстрел и отошли. Однако на следующий день появились снова, и сводному авиаотряду пришлось повторить атаку, которая оказалась более результативной: одна бомба попала я миноносец. другая в баржу, еще один миноносец получил повреждения от близких разрывов (его бомбил Петрожицкий). В результате эскадра ушла в морс и больше не возвращалась.

После гражданской войны Петрожицкий занимал ряд командных должностей, а по окончании в середине 192Л г Академических курсов высшего командного состава РККА был назначен начальником Воздушных Сил Северо-Кавказского военного округа и прослужил в эгой должности около двух лет. В этот период он в последний раз участвовал в боевых действиях. Во время проведения спецопераций «по разоружению бандитских элементов в Чечне и Дагестане» Петрожицкий совершил на древнем «Фармане XXX» и новеньком P-1 три вылета на разведку. За заслуги в становлении авиации округа и личное участие в этих операциях он был награжден вторым орденом Красного Знамени, а через несколько лет командование вспомнило о боевой работе Петрожицкого на Кавказском ф/юнте в 1920 г., и ому вручили третий такой орден.

В 1935 г. Петрожицкий перешел на работу в Главное управление ГВФ. До 1939 г. его карьера складывалась вполне успешно, но затем он был арестован, объявлен «врагом народа»и отправлен в один из лагерей ГУЛАГа. Там в одну из суровых зим он отморозил ноги, которые пришлось ампутировать После этой трагедии, в 1948 г его поместили в дом инвалидов под надзор органов МВД. Лишь в ноябре 1954 г. решением Военной Коллегии Верховного Суда СССР Иван Иосифович Петрожицкий был реабилитирован -за отсутствием состава преступления-. Через год он был Восстановлен в рядах Советской Армии и одновременно уволен в отставку в знании полковника, а еще через год награжден орденом Ленина.

Поселился Иван Иосифович в Майкопе, где и прожил всю оставшуюся жизнь. Он активно занимался героико-патриотическим воспитанием молодежи. увлекся литературной деятельностью и долгое время работал над своими воспоминаниями. Умер И. И. Петрожицкий 18 января 1979 г. В знак уважения к памяти этого незаурядного человека впервые публикуются фрагменты из его мемуаров о Первой мировой войне, которые подверглись лишь минимальным редакторским правкам.

И. И. Петрожицкий (третий слева во втором ряду) среди летчиков 9-й армии. 1921 г.

Как всякий молодой активный летчик, я мечтал о выдающихся полетах, воздушных победах, но жизнь сразу стала вносить свои коррективы… 26-й корпус занимал позиции и Карпатских горах, где его войска, как и войска противника, зарылись я землю. Наш отряд получал задания только на ближнюю разведку, и мы каждый день скучно доносили: на дорогах столько-то подвод, столько-то автомобилей.

Первый мои боевой вылет был на ближнюю разведку. Чтобы ввести молодого летчика в курс работы, командир отряда послал в разведку сразу три самолета: два с опытными экипажами и третий ведомый. Но получилось так. что район заданной разведки был закрыт тучами, и два самолета повернули обратно, а третий остался. Не для того я рвался на фронт, чтобы, находясь в тылу противника, возвращаться с пустыми руками. Я стал искать, а может быть все же можно что-либо сделать. Нашел проход между тучами, прошел над Карпатами и увидел по карте, что в пределах досягаемости моего самолета находится город Чек-Середа с узлом четырех железных дорог. Произвел туда разведку и обнаружил огромные склады, а также аэродром с 48 caмолетами и штаб армии. По возвращении на свой аэродром (через два часа после возвращения первых экипажей) мне был сделан разнос командиром нашего отряда капитаном Антоновым. На его вопрос – где был. я объяснил. что слетал на разведку в Чек-Середу, и услышал: «Какой черт тебя туда носил? Ты что не знаешь, что мы корпусной отряд и дальность наших полетов в тыл противника не свыше 30 км!»

Однако после этого мне периодически стали ставить персональные задания армейского значения. Во время этих полетов за пределами 30-км зоны я обнаружил: горную подвесную дорогу к фронту, тыловую фортификационную подготовленную позицию на крупное войсковое соединение. Пяти пудовой бомбой завалил 6-этажное здание на конечной железнодорожной станции, питающей немецкие войска на нашем участке. Дважды (правда, безрезультатно) атаковал привязной немецкий аэростат…

Мне пришлось летать на самом тихоходном и маломаневренном самолете из состоявших тогда на вооружении русской армии – французском «Вуазене». Первые же воздушные бои показали, что я не умею летать, не знаю своего самолета, а «Вуазен» не имеет необходимого для воздушного боя маневра по вертикали. В одном из воздушных боев я обнаружил два немецких самолета и попытался уклониться от встречи снижением, но не смог этого сделать Прикрепленная к стабилизатору «Вуазена» специальная пружина позволяла выполнять лишь пологое снижение, а при превышении угла и скорости вырывала ручку управления из рук. Но самое существенное было в настроении летного состава нашего, да и не только нашего, отряда: у немцев самолеты быстроходные, маневренные и с надежными, автомобильного типа моторами. Наши же «Вуазены» и «Фарманы» но только хуже по своим летным данным, но у них не защищено самое уязвимое место – хвост, и любая пуля в бак, который находился перед выхлопными патрубками мотора, – закономерный пожар. Отсюда и неписанное правило от боя по возможности уклоняться.

Снимок неприятельского аэродрома, сделанный экипажем И. И. Петрожицкого

Прежде всего, я стал учиться летать. Овладел своим тихоходом, во всяком случае. поучился но нем скольжению и даже падению на крыло и ввел в число летных приемов рассчитанное, управляемое скольжение. Таким образом, я все же получил необходимый для воздушного боя маневр по вертикали (со снижением, Ред. ) Только не на нос, как на других самолетах, а на крыло. По-видимому, это было мое личное достижение, поскольку ни на старом фронте. ни в Красном Воздушном Флоте я не видел летчиков, которые применяли бы этот прием. Узнал слабые места самолетов противника, усмотрел стандартность постоянную повторяемость в поведении и в приемах немецких летчиков, тщательно отработал свои приемы. Используя все это, при встрече в нашем тылу с одним, а потом и с двумя вражескими самолетами, всегда заступал дорогу кичливому врагу.

Вспоминаю свой первый воздушный бой. Когда Румыния подписала союзный договор с Россией, наш отряд перелетел в Бокеу. где стоял румынский авиационный отряд. В порядке альянса нам приказали летать с тамошними наблюдателями, а им с нами Мне дали в летнабы молодого румына. Мы поднялись и тут обнаружили немецкий самолет, летевший в нашем направлении. У румын были на вооружении французские «Морис-Фарманы 40» и установка – при появлении немецких самолетов садиться. Мой летнаб стал показывать на немца и на землю, а я ему на пулемет и на немцa После двукратного разговора жестами он понял и схватился за пулемет. Немец, увидев «Вуазен», который почему-то не садился, решил проучить нахала. Но, хотя я еще не умел летать и боялся скользнуть на крыло, стал делать повороты с глубоким снижением и все же ему не дался. Это был первый воздушный бой над Бокеу Немецкие летчики куража ради либо для подавления психики румынского населения обычно снижались над городом и пулеметным огнем загоняли в дома жителей. И вот вдруг воздушный бой. Все высыпали наружу. Не справившись с нами, немецкий самолет улетел. Мы некоторое время летели за ним, и пока сели на свой аэродром, мой румын сделался национальным героем. О его воздушном бое было донесено самому румынскому королю, и тот наградил его каким- то орденом Второй воздушный бой выдался не совсем удачным, и все по трусости моего наблюдателя. Однажды, возвращаясь с разведки (со мной летел летнаб отряда подпоручик Болышев). мы увидели, что два немецких самолета бомбят замок, в котором размещался штаб нашего 24-го корпуса. Естественно, что я направился к ним. Один сразу стал уходить, но второй принял бой. Когда же и сумел зайти к нему под хвост, в мертвую зону его обстрела, он. спасаясь, бросил свой самолет в пике, сразу оторвался от нас и полетел к своим. Победа была одержана одним маневром, но враг сбит не был. Не был потому, что мой летнаб не стрелял. Оказалось, что он, трясущийся за свою жизнь, взбешенный тем, что я вовлёк его в явно безнадежный бои с двумя немецкими самолетами, думал не о стрельбе, а о том. как заставить меня выйти из боя.

Он стал истерически кричать – Влево и вниз! Влево и вниз! – но из-за шума двигателя я не сразу понял, что он хочет, и тогда стал получать увесистые удары по каске. Однако я не был в претензии, так-как думал, что у нас заел пулемет. Уже на планировании, когда мотор работал тише, я крикнул -Почему не стрелял? Заел пулемет?» – и услышал -А ты что не видел, что он пристрелялся и следующей очередью сбил бы нас- Такой ответ возмутил меня, и до самого приземления я частил его разными словами. После посадки подал рапорт командиру отряда о том, что с трусом летать отказываюсь. Болышев тоже подал рапорт, в котором писал, что наш отряд только корпусной, а Петрожицкий летает в глубокий тыл противника, даже когда его туда не по сылают, очертя голову бросается на каждый немецкий самолет, сегодня на 2. а завтра на 10. Петрожицкий не хочет понять при огромном количественном превосходстве противника в самолетах мы можем летать лишь потому, что немцы нас не трогают. Петрожицкий своими булавочными уколами может вызвать ответное действие, и тогда наш корпус окажется лишенным воздушной разведки. Поэтому он с карьеристом и авантюристом летать не будет. Командир отряда не дал нашим рапортам хода, и дело закончилось тем, что со мной вызвался летать прапорщик Григорий Бортош. Юный студент, маленький, смелый, загорающийся, он разделял мои устремления. Это была удача. Отныне мы вместе учились летать и драться.

Первую свою воздушную победу мы одержали 14 декабря 1916 г. В тот день наш отряд, в котором в то время было лишь 2 исправных «Вуазена», получил задание выслать все исправные самолеты для охраны с воздуха смотра войск 28-го корпуса. Такое же задание получил 9-й истребительный авиаотряд к назначенному часу из 9-го отряда прилетели 4 самолета. Таким образом, над местом парада было шесть машин. Время шло, а парад не начинался. У истребителей запас горючего был всего на полтора часа, поэтому два из них улетели пополнить бензин у себя на аэродроме, но не вернулись. Два других хотели заправиться у нас на аэродроме, но он был мал, эти летчики его особенностей не знали и оба капотировали при посадке Наш второй «Вуазен» также опустился. Таким образом, в воздухе остался только мой самолет.

Мы летали уже свыше трех часов. Войска. выстроенные для парада, все еще стояли на место. Чтобы как-то развеяться от монотонного кружения на одном месте, я предложил Бартошу слетать посмотреть на расположенный невдалеке румынский город Тырк-Ожна. Подлетев к нему и сделав нисколько кругов, мы повернули обратно, и тут я увидел впереди в воздухе много белых шариков. Это наша артиллерия шрапнелью обстреливала немецкие самолеты. Таким образом, мы были предупреждены о наличии в воздухе противника. Я пошил в направлении этих разрывов и вскоре увидел 6 немецких самолетов: 2 из них шли впереди развернутым строем, а 4 позади в строю клина с замыкающим Мой «Вуазен» уступал каждому из них по всем летным качествам. Каждый из них, пользуясь своими преимуществами в скорости и маневренности, мог бы расправиться со мною. Но я уже имел опыт боев и знал, что немецкие летчики, даже летящие о паре, неактивны и не нападают сами. Я находился над своей территорией, и это давало надежду, что в случае ранения или попадания в мотор, я смогу опуститься к своим. Затем я видел, что самолеты противника идут строем и смел думать, что немцы – люди раз навсегда установленною порядка, не будут нарушать строй из-за какого-то «Вуазена» И, наконец, так удачно для нас еще никогда не было: они шли в нашем направлении, мы были несколько выше, значит, я мог успеть занять нужную позицию.

Я решил атаковать их и крикнул Бартошу. чтобы он готовился к бою. Дальше все шло по разработанному нами плану: я пересек путь этим самолетам, повернул и пошел навстречу точно по оси их полета. К моменту встречи снизился до их высоты. Когда почти поравнялся с ними так, что один находился справа, а другой слева, я не стал входить между ними, а сделал вертикальный вираж, и в момент изменения направлении своего полета на 180" дал левый крен. Самолет послушно скользнул на левое крыло. Я его подровнял и закончил скольжение прямо под фюзеляжем левою немецкого самолета Но пулеметная установка «Вуазена» позволяла стрелять вперед и несколько вверх, но не прямо-вверх. Для того, чтобы Бартош мог стрелять, мы должны были находиться не только ниже, но и позади неприятеля Весь наш план был рассчитан на внезапность атаки и быстрый выход из боя падением на крыло. Так не получилось. Так что же, отказаться от боя? Спасаться? Упустить победу? Когда впервые все сошлось, когда я, наконец, занял позицию в мертвой зоне стрелка неприятельского самолета Конечно, нет! Я решил сделать очень крутую горжу, пока еще немецкий летчик в растерянности и не изменил направления полота. Крикнув Бартошу: -Готовься, горка! – я пошел сначала вниз, разогнал самолет, а потом до отказа взял ручку на себя. Немецкий самолет был над нами всего в 40-50 метрах. Мотор «Вуазена» взревел от перегрузки, нос еще поднимался, когда я уже до отказа дал руль глубины от себя. Казалось. «Вуазен» завис в этом положении, затем он медленно перевалил на нос, а Бартош в наивысшей точке горки успел дать короткую очередь прямо в днища немецкого самолета (после мы узнали, что этой очередью был ранен летчик-наблюдатель).

По нашим расчетам, при атаке снизу с близкого расстояния самолет противника должен был быть немедленно сбит, а вот этот продолжал лететь, как ни в чем не бывало. Поэтому, когда «Вуазен» пошел вниз, я снова разогнал его и сделал вторую горку, а так как немецкий самолет уже нас немного опередил. то oнa получилась более пологой. Это дало возможность Бартошу выпустить несколько коротких очередей, и мы увидели, как около немецкого самолета на мгновение появилось прозрачное марево, как бы пульсирующее облачко. Оно сразу исчезло. но пропеллер стал вращаться медленно, и самолет пошел на снижение. Дальше я не мог наблюдать за ним. Успел подойти второй немецкий самолет, и, несмотря на работу мотора, я услышал, как у меня над головой застучал его пулемет Повернув голову, я увидел противника: справа несколько выше и немного впереди нас. Очевидно. немецкий летчик, увидев, что я этакую летящего с ним в паре, пошел прямо на нас. Подойдя, развернулся на 90', пошел в одном с нами направлении, обогнал и теперь, отвернув немного и сторону, дал возможность своему летнабу стрелять в нас с левого борта. Раздумывать было некогда. Я в то же мгновение наклонил правое крыло своего самолета в сторону немца и дал левую ногу. Мой -Вуазен- сразу ушел под фюзеляж -Альбатроса-. Немецкий летчик за крыльями своего самолета не мог видеть моего маневра, а его летнаб уже не мог стрелять в нас. Теперь и второй неприятель был у нас на прицеле. Мелькнула мысль: неужели собьем? Это же будет больше, чем самая дерзкая мечта! Я свое дело сделал, теперь очередь за Бартошем! Он, как бы угадав мои мысли. начал стрелять. А я, как-то сжавшись я комок, оглянулся. Где же остальные самолеты противника, может быть, какой-либо уже нас атакует? Нет, они все вместе. Но Бартош закричал, что пулемет отказал. Делать было нечего. Я поставил самолет в положение вертикального виража, сбросил газ и камнем полетел вниз. Очевидно, немцы решили, что я сбит, о может быть, они даже при сбитии одного из своих не сочли возможным нарушать строй. Во всяком случае, осмотревшись, я нашел их на той же высоте и в том же строю. Только они не пошли по маршруту дальше, а летали по большому кругу, очевидно, желая видеть, что будет с их и с моим самолетами.

Сбитый Петрожицким и Бортошем неприятельский самолет «Ганза- Брандербург- С-1. 14 декабря 1916 г.

Группа офицеров возле сбитого самолета. Третий слева – И. И. Петрожицкий

Поврежденный неприятельский самолет, снижаясь, кружил между горами, вероятно, летчик высматривал площадку для посадки. Потеряв высоту, я смог догнать его и стал следить за его посадкой. Самолет немца планировал о ущелье, по склону которого шло шоссе, занятое какими-то войсками, садиться было негде, и он стал приземляться на шоссе. Люди на дороге бросились в разные стороны. Самолет сел, пробежал немного, задел концом крыла за верстовой столб и уткнулся носом в землю. Из него выскочили два человека и бросились бежать По ним открыли стрельбу солдаты, которых разогнал своей посадкой самолет немцев, и вскоре один из бежавших упал, а второй остановился и сдался в плен подбежавшим румынским солдатам. По прилету на свой аэродром. мы доложили, «по вели воздушный бой с немецкими самолетами и сбили один из них. Радовались все: и офицеры, и солдаты. Это был праздничный день 26-го корпусного авиаотряда, вторая воздушная победа отныне вписано в его историю. Командир отряда поехал объясняться в штаб корпуса, и командир корпуса прислал отряду свое поздравление.

Однако нам с Бартошем пришлось выдержать еще один «бой», но уже на земле, так как на сбитый нами самолет стали претендовать летчики 28-го корпусного авиаотряда, командир которого штабс-капитан Компанейцев выехал на место падения «Альбатроса», а также командир одной артиллерийской батареи, утверждавший, что это его орудия подбили самолет. Пришлось создавать корпусную комиссию для установления, чье воинское подразделение добилось успеха. Побывав на месте падения самолета, я насчитал в нем 18 пулевых пробоин, две из которых – в топливном баке, а остальные – в крыльях и стабилизаторе. Кроме того, мне пришлось собирать письменные свидетельства у очевидцев боя, побывать о госпитале, где лежал умирающий неприятельский летчик-наблюдатель (он получил 7 пулевых ранений, но только одно из них было нанесено огнем Бартоша, остальные и самые тяжелые он получил уже на земле огнем румынских солдат) Как оказалось, он был родом из Эльзас-Лотарингии, хорошо говорил по-французски и перед смертью подтвердил, что их самолет сбили мы с Бартошем. Немецкий пилот в звании майора, желая улучшить к себе отношение в плену, первоначально заявил, что он добровольно перелетел в стан русских войск, но после разбирательства всех обстоятельств боя отказался от этого заявления. Все вместе взятое убедило членов комиссии. что эта победа принадлежит летчикам 26-го корпусного авиаотряда, то есть нашему экипажу. Вскоре поступило телеграмма от шефа авиации Русской армии Великого Князя Александра Михайловича: «… Поздравляю гордость русской авиации прапорщиков Петрожицкого и Бартоша с выдающейся победой… -. После этого все стало на свои места: самолет типа -Альбатрос» засчитали нам с Бартошем и наградили за этот бой Офицерскими Георгиевскими крестами 4-й степени.

Мы с Бартошем продолжили выполнять дальние полеты на разведку Тогда же в декабря месяце, при выполнении одного из таких заданий мы увидели в глубоком тылу немцев, в лесу какое-то огромное здание. Подлетев ближе, попали и плотный огонь зенитной артиллерии. Дальше заметили, как из белых пятнышек на опушке леса (мы были на высоте 3000 м) стали выводить крохотные самолеты Мы долго не могли понять назначение большого здания, т. к. не рассмотрели его. А это был эллинг, в нею вводили дирижабль, конец которого еще виднелся снаружи. Мы были несказанно обрадованы и горды, что обнаружили место дислокации вражеского дирижабля. Ведь с помощью его ночных налетов немецкое командование держало в страхе всю Румынию. Психологическое значение этих налетов было чрезвычайно велико При отсутствии у румын зенитной артиллерии этот дирижабль стал ночным кошмаром городов, породив чувство полной беззащитности

Наступил 1917 г. На нашем участке фронта у немцев появились самолеты-истребители с пулеметами, стрелявшими вперед через пропеллер. Они стали охотиться за нашими самолетами, особенно за мной, так как только я из отряда выполнял полеты в глубокий тыл противника. Один раз мы с Бартошем во время очередного разведывательного задании своевременно заметили такой истребитель. Он был на большой высоте и бросился на нас, когда мы перелетели линию фронта. Я понял, что с такого разгона он неотразимо попадет мне под хвост и, чтобы избежать этого, круто скользнул на крыло навстречу ему. Его атака была сорвана, мы оказались на одной высоте и чуть не столкнулись друг с другом. Самолет быстро проскочил мимо, однако Бартош все же успел угостить его очередью. Мы видели, как он, круто снижаясь, врезался я лес на склоне одной горы. Это была наша вторая воздушная победа!

Летчики 26-го корпусного авиаотряда. И. И. Петрожицкий стоит четвертый справа, за ним – поручик К. А. Калинин, ставший впоследствии знаменитым авиаконструктором. Зима 1917 г.

В один из весенних дней я был вызван в 6-й авиапарк для приемки отремонтированного сбитого нами немецкого самолета. В мои руки попал немецкий «Альбатрос» завода «Ганза унд Брандербург»(9*) – более грузоподъемный по сравнению с нашими, с удобным люком для бомбометания и с надежным безотказным в работе мотором автомобильного типа, допускавшим выключение его в полете с гарантией, что в любую минуту можно его снова запустить. Это создавало для меня новые, интересные, даже увлекательные возможности. Но этот -Альбатрос» имел пулемет лишь на задней турели и. считая его непригодным для наступательного боя, я вразрез его верхних крыльев, над местом летнаба. установил второй пулемет, обстреливавший верхнюю полусферу. Мы с Бартошем приступили к выполнению заданий на трофейном аппарате и в одном из таких полетов испробовали его в воздушном бою. который также закончился в нашу пользу. Немец не знал, что у нас есть второй пулемет, стреляющий вверх-вперед. и напоролся на огонь из него. За эти победы я был награжден орденом Боевого Станиславы.

Однако вскоре немцы все же подловили меня. В тот день, 17 июля, поступило задание на обычную корпусную разведку, но мы с Бартошем напросились еще на бомбометание одного замка в глубине территории противника, красота которого когда-то побудила меня снизиться над ним в полете. Теперь, когда мы из разведывательных данных узнали, что там расположился штаб немецкою корпуса, мы хотели попробовать на нем наши новые термитные 2. 5-кг бомбы, допускавшие бомбометание с самой малой высоты. К сожалению. перед самым вылетом Бартош заболел. и я должен был взять другого летнаба. Но буду называть его подлинной фамилии, назову его поручиком Ивановым. В конце концов, он не виноват, что война заставила его взяться за дело, несвойственное его способностям и нервам Выполнив разведку. отбомбив штаб и фольварк и убедившись. что наши бомбы действуют хорошо (мы видели три пожара), я повернул к г. Чек-Середа, где собирался лучше определить расположение артскладов. которые обнаружили ранее. Однако, не долетая до Чек-Середы, мы увидели в воздухе группу из 19 немецких самолетов, шедшую встречным курсом. Чтобы уклониться от встречи и не вызвать подозрений, я несколько изменил направление полота. Расчет был на то, что мы летели на немецком самолете, и с такого расстояния противник не сможет увидеть наши опознавательные знаки. Однако расчеты не оправдались. От группы отделился один самолет и пошел в нашу сторону. Уже по тому, как он быстро приближался, я понял, что имею дело с каким-то новым самолетом. имеющим значительное преимущество в скорости по сравнению с моим.

Надо было драться, и я указал летнабу на верхний пулемет. Он взялся, но тотчас же его бросил, жестом показав, что пулемет не работает, и схватился за турельный. Уже по приему первой атаки я увидел, что имею дело не только с быстроходным самолетом, но и имеющим пулемет, стреляющий через пропеллер. Первая атака немецкого летчика была неудачна, и. отойдя в сторону, он снова стал нагонять нас, но не пытался занять опасную для меня позицию под хвостом моего самолета, а смело шел под огонь нашего турельного пулемета. Это давало мне надежду на победу, потому что стрельба с турели, то есть с рук, точнее, чем стрельба, при которой летчик целится всем самолетом У немца, по-видимому, в ленте через каждые 3-5 обычных патронов были пристрелочные, пули которых рвались в воздухе примерно за 50-100 м от нашего самолета и давали белые комочки дыма. Это позволяло немцу видеть, куда попадают его пули, и он дела л поправки при следующей очереди Но я тоже видел, где рождаются эти комочки, и обманывал нем1|а, давая легкое, без крена, незаметное для него скольжение. Но вот неприятель понял и учел мой обман, и его пули легли уже около моего правого крыла. Чтобы не налететь на них. я резко прекратил скольжение и подумал, что теперь, если он правильно прицелится, то может попасть. Мелькнула мысль – куда? Почему-то подумал – в мотор. Этот трофейный самолет и его мотор были гордостью нашего отряда, мы дорожили ими, каждая деталь была начищена до блеска и сверкала. Я пожалел мотор! Но между мотором и стреляющим немецким пулеметом был я сам. и я почувствовал сильный удар в предплечье правой руки. Рука скатилась со штурвала, и самолет тут же клюнул носом. Подтянув штурвал левой рукой, я посмотрел на правую – она безжизненно свисала вниз. В полушубке на предплечье было два отверстия. Одно – совсем маленькое, другое большое с рваными краями Боли не было, только сильно саднило, а по руке в кабину стекала кровь.

Сидевший ко мне спиной летнаб пока не знал о моем ранении, и когда немец снова подошел к нам, он начал по нему стрелять. Однако кровь из моей раны потоком воздуха разбрызгивало по кабине, и часть кровавых брызг попала на голову летнаба Увидев кровь на своем лице, он обернулся и понял, что я ранен. Это известие повергло его в шок. и -поручик Иванов-, вытаращив глаза, уставился на мою кровоточащую рану и совсем бросил свой пулемет, в это время белые комочки угрожающе набежали на мое левое крыло. Оглянувшись, я понял: немецкий летчик видит, что мой летнаб не стреляет, и безбоязненно приближается вплотную к моему самолету. Тогда я с разворотом на 180' бросился под немца Он сделал полот ий заход, и я снова бросился под него. А пока он заходил, я всячески старался вывеет летнаба из его состояния: крутил головой, кричал, но он по-прежнему смотрел только на рану и как бы не видел меня. Я понял, что он в беспамятстве, и выход мне надо искать самому. До сих пор ускользать от пуль противника удавалось, бросаясь под него, но с каждым разом мы теряли в высоте, а бой проходил над неприятельской территорией Мне же плен у немцев был страшнее смерти. Тогда пришла мысль о таране Но попробуйте таранить вражеский самолет, когда его скорость превосходит скорость вашего. Это возможно только на встречных курсах, а немец держался сзади.

С работающим мотором я повел свой самолет на снижение, немец сделал новый заход и снова стал нагонять меня, обстреливая. Но на этот раз я не спешил броситься под него, я давал ему возможность приблизиться, уклоняясь от пуль движением змейкой и небольшими пологими подскальзываниями, а когда он подошел близко, то, используя накопленную за счет снижения скорость, развернулся на 180". взял штурвал на себя, взмыл и пошел ему в лоб. Мой расчет на внезапность оправдался Немец не ожидал встречной атаки, и моя за гея с тараном едва не увенчалась успехом. Я надеялся подставить под его пропеллер свое шасси, или ударить его колесами в крыло. В этом все же был какой-то шанс на спасение. Один из ста, из тысячи – неважно… Немец, не ожидая такого нападения, на мгновение растерялся Наши самолеты почти врезались друг в друга, у него уже не было времени отворачивать, и он бросил свой самолет о крутое пике. Вот тут действительно я чуть не таранил противника. Когда он пошел вниз, я бросил свой самолет на него сверху, долю секунды видел хвост его машины перед самыми глазами и даже думал. что ударю шасси по рулям.

Мой бросок испугал немца. Некоторое время он не подходил близко, это давало мне возможность. уклоняться от его пуль и продолжать лететь в сторону своих. Но я еще оставался в глубоком тылу противника. лететь было далеко, а немецкий летчик изменил тактику – он стал стрелять отдельными короткими очередями, прекращая стрельбу, как только я начинал разворот под него. Сначала я подумал, что у него осталось мало патронов, а затем пришел к мысли, что он увидел мое окровавленное плечо и решил не сбивать меня, а заставить сдаться в плен Однако я был не согласен с такой перспективой и решил продолжить борьбу. Чтобы как-то компенсировать снижение, я. как только немец отворачивал для новою захода, набирал высоту. Но так долго не могло продолжаться. кровь текла и текла по руке, выхода не было, и тогда я решил еще раз попробовать таранить противника. Но на сей раз немец был начеку и, когда я, разогнавшись на снижении, стал резко разворачиваться, тоже пошел о разворот, и все же он чуть запоздал, попал в поля зрения моего летнаба, который бессознательно, в порядке самозащиты, схватился за пулемет и, почти не целясь, выпустил очередь. Тут наше крыло закрыло от нас неприятеля, и мы потеряли его из вида. Ожидая атаки снизу, я шел змейкой, делал крены, пока летнаб не указал мне на противника. Он был далеко на фоне леса, снижался пологой спиралью. затем перешел в пике, выровнялся и опять сорвался в падении. Я решил, что немецкий летчик тоже получил ранение.

Теперь самым главным было дотянуть до расположения наших войск и совершить там экстренную посадку, так как силы уже оставляли меня С большим трудом и напряжением всей моей воли удалось перетянуть линию фронта. Увидев возле шоссе подходящее поле, пошел на вынужденную посадку. Однако на пути оказался небольшой тополь, увернуться я уже не успел и ударился в него правым крылом. Самолет бросило и сторону, левое крыло коснулось земли и сложилось как гармошка. а самолет без удара, без сотрясения лег на левую сторону фюзеляжа. Мы выбрались из него и попали в окружение наших обозников, которые ехали по шоссе и видели нашу экстренную посадку. На мое счастье рядом оказалась перевязочная какого-то эпидемического врачебного отряда. где мне сделали перевязку и на носилках отправили в госпиталь при штабе корпуса. За этот героический полет командование корпуса представило меня к награждению Георгиевским оружием, а солдаты отряда представили к своему солдатскому Георгию с пальмовой веткой Такой орден, дававший солдатам право награждать своих офицеров, был введен после февральской революции 1917 г.

9* «Ганза унд Брандербург» австрийская авиационная фирма. Суда по всему. сбитый самолет был не германским -Альбатросом, а австрийским Ганза-Брандербург С-1. Создателем обеих машин являлся Эрнст Хейнкель. и нет ничего удивительного в том, что они походили одна на другую, а русские летчики называли их -Альбатросами-. (Ред. )

Подготовил Игорь Сеидов (Майкоп), который выражает особую благодарность в работе над статьей Ларисе. Александровне Григорьевой