Как и Кеннеди, Джонсон также проявлял немалый интерес к освоению космического пространства. Космический «послужной список» нового президента был достаточно богат. Фактически с октября 1957 г. — времени запуска первого советского ИСЗ, Джонсон, в то время — руководитель демократов в сенате, постоянно занимался вопросами космической деятельности. Именно он сыграл ключевую роль, вначале — в принятии сенатом в 1958 г. закона, учреждающего НАСА, а после — в создании сенатского Комитета по аэронавтике и космическим исследованиям. 19 ноября 1958 г… Джонсон представил перед политическим комитетом ООН предложения США по международному контролю над космическим пространством. Будучи вице-президентом в администрации Кеннеди, он также возглавлял Национальный совет по аэронавтике и космосу. Пожалуй, наибольшим признанием заслуг Джонсона перед космической программой США стало присвоение его имени (правда, уже после того, как Джонсона не стало) Центру пилотируемых полетов в г. Хьюстоне, штат Техас. Это — одно из крупнейших и важнейших подразделений НАСА, играющих ключевую роль в подготовке и осуществлении полетов астронавтов, которое теперь называется «Космический центр им. Джонсона» (Johnson Space Center)[392].

Впрочем, интерес Джонсона к космосу был продиктован не только его заботами об интересах США, но и личными амбициями как вице-президента. По мнению Джона Логсдона — директора Института космической политики в Вашингтоне, Джонсон

«…был исключительно озабочен проблемами национальной безопасности и считал, что Эйзенхауэр в своей реакции на спутник очень сильно недооценил то политическое поражение, которое [вследствие запуска советского ИСЗ] потерпели Соединенные Штаты. Он полагал, что конгресс, находившийся под контролем демократов, обязан был выработать альтернативу политике республиканской администрации [в области космоса] и что советские космические рекорды давали основу для подобной оппозиции. А кроме того — он хотел стать президентом. Джонсон чувствовал отношение общества к космосу и понимал, что на этом он может заработать себе больше известности и уважения за пределами сената»[393].

Из этого, впрочем, не следует, что Джонсон сфокусировал все свои усилия как государственного деятеля на победе США в «космической гонке», одновременно игнорируя возможность международного сотрудничества в деле освоения внеземного пространства. Отнюдь. Сам Кеннеди отмечал заслуги своего заместителя в выработке подхода Соединенных Штатов к вопросу о взаимодействии различных стран в космосе с самого начала космической эры[394]. По мнению Джонсона, «целью [освоения космического пространства] должен быть мир. А средством достижения цели должно стать международное сотрудничество», ибо «люди, которые вместе трудились над тем, чтобы дотянуться до звезд, вряд ли погрязнут в пучине войн и разрухи»[395]. В одном из первых программных заявлений по партнерству в космосе Джонсон сказал:

«До сей поры космическая эра была отмечена печатью соперничества. При этом, однако, важно не забывать, что соревнование идет между политическими системами, а не между научными сообществами различных стран. Логика мира, в котором правит наука, подвигает к сотрудничеству без учета политических границ. Мы должны сохранить этот импульс. Основная задача политика времен космической эры состоит в том, чтобы разрушить стены, возведенные между людьми его политическими предшественниками и современниками, а не возводить их еще выше, в свободные и мирные просторы космоса. Если потенциал космической эры будет полностью реализован, этот период будет однажды назван (и благословлен всеми людьми на Земле), как «Золотой век» политической науки»[396].

Однако, несмотря на некоторую схожесть подходов Кеннеди и Джонсона к вопросу международного, в частности советско-американского, сотрудничества в космосе, между ними были и заметные различия. В отличие от своего предшественника, Джонсон никогда не проявлял настойчивости в попытках сформировать «космический альянс» с СССР. За все время своего пребывания в Белом доме он ни разу не обратился с прямым предложением к Кремлю о партнерстве в космосе. Это, впрочем, не означает, что он игнорировал саму возможность объединения усилий двух стран за пределами земной атмосферы. Всего Джонсон сделал семь непрямых «заходов» на советское руководство с намерением установить двустороннее взаимодействие в космосе: два — во время первого срока в качестве президента США и пять — во время второго.

Самый первый был озвучен от имени Джонсона постоянным представителем США при ООН Адлаем Стивенсоном 2 декабря 1963 г. Стивенсон сказал, что президент поручил ему подтвердить предложение Кеннеди советскому руководству сделать экспедицию на Луну совместным советско-американским проектом[397]. Второй «заход» был сделан в статье Джонсона «Политика космической эры», опубликованной в газете «Сэтурдей Ивнинг Пост» (Saturday Evening Post) 29 февраля 1964 г. В ней он воздал дань «недавним совместным усилиям Соединенных Штатов и Советского Союза в области космической связи». По мнению президента, это могло стать «хорошим началом установления понимания между Востоком и Западом с помощью развития знаний. Нам хотелось бы видеть расширение этого понимания посредством реализации совместных космических проектов в области метеорологии, астрономии, освоения Луны и прочих планет»[398].

Третий «заход» Джонсон предпринял уже после избрания на второй срок в качестве главы государства, во время пресс-конференции, состоявшейся 25 августа 1965 г. Он выразил уверенность, что Соединенные Штаты «продолжат протягивать руку сотрудничества всем странам, включая Советский Союз, в грядущие годы захватывающего освоения космоса»[399]. Четвертый «заход» обозначился в речи, которую он произнес по случаю визита канцлера Федеративной Республики Германии Людвига Эрхарда на мыс Канаверал. В ней он подтвердил твердое намерение США искать пути взаимодействия в космосе с СССР[400]. Пятым «заходом» можно считать интервью президента, опубликованное в журнале «Америка Иллюстрэйтед» (America Illustrated) 27 сентября 1966 г. В этом интервью, рассчитанном специально на советских читателей, Джонсон выразил мнение, что Советский Союз и Соединенные Штаты «должны стремиться к прогрессу в области разоружения, а также к большим совместным усилиям наших стран в области освоения космоса»[401]. Шестой «заход» представлял собой намек на возможность советско-американского сотрудничества в области эксплуатации спутников связи, который президент сделал 14 апреля 1967 г. в специальном послании конгрессу по вопросу политики в области связи. «Советский Союз является лидером в сфере спутниковых технологий, — в частности, подчеркнул Джонсон. — Как мне сказали, нет никаких непреодолимых технических препятствий на пути соединения советской системы типа „Молния"[402] с системой „Интелсат"»[403].

Наконец, выступая 10 октября 1967 г. на церемонии вступления в силу Договора по космосу[404], Джонсон выразил надежду, что наступающее десятилетие будет отмечено крепнущим партнерством между Советским Союзом и США в области освоения космического пространства[405].

Новый президент не только не проявлял особой активности в попытках установить сотрудничество в космосе с Советским Союзом. Он вообще перестал отдавать предпочтение советско-американскому взаимодействию во внеземном пространстве, «растворив» его в разговорах о необходимости формирования некоего общего и равноправного партнерства в космосе, состоящего из всех мало-мальски «космических», держав. В начале своего президентства Джонсон подверг критике финансовые ограничения, наложенные конгрессом на программу «Аполлон». Напомню, что ограничения эти были введены законодателями из опасения, что средства, отведенные конгрессом на утверждение величия Америки в космосе, могли быть потрачены на демонстрацию советско-американской дружбы за пределами земной атмосферы.

Джонсон выразил озабоченность подобной позицией законодателей. По его мнению, она могла «вызвать определенные сомнения в нашем желании работать с другими странами по осуществлению самого важного космического проекта этого десятилетия» (президент явно намекал на возможность вовлечения прочих государств в программу «Аполлон»)[406]. В «Докладе Комитета по космосу», который был подготовлен в рамках Конференции по международному сотрудничеству, организованной Белым домом, особо подчеркивалось, что «Соединенные Штаты не стремятся к двухполюсным отношениям в космосе с Советским Союзом. Скорее США заинтересованы, чтобы эти первые совместные проекты с самого начала были открыты для участия других стран и служили общим интересам»[407].

Даже в непрямых предложениях о сотрудничестве к советскому руководству, сделанных «по случаю» и «по поводу», Джонсон не переставал отмечать, что для него советско-американское сотрудничество в космосе — лишь часть совместных общемировых усилий, направленных на освоение космического пространства. В специальном послании конгрессу, где он упомянул о возможности объединения «Молнии» и «Интелсата», он пригласил Советский Союз присоединиться к этой организации вместе со странами Восточной Европы[408]. А в речи, произнесенной в связи со вступлением в силу Договора по космосу, выразил надежду, что «следующее десятилетие будет отмечено крепнущим партнерством не только между Советским Союзом и Америкой, но между всеми нациями под солнцем и звездами…»[409] 

Итак, разница в понимании Кеннеди и Джонсоном международного сотрудничества в космосе очевидна. Если первый был явным сторонником советско-американского партнерства и активно его добивался, отдавая ему предпочтение перед иными видами «космических альянсов» США с другими государствами, то второй приглашал Советский Союз как бы «между прочим» присоединиться к союзу стран, совместными усилиями осваивающих внеземное пространство. Чем можно объяснить подобную разницу?

В первую очередь, личными причинами. Джонсон отождествил себя в глазах публики и политиков с «космической гонкой» и со стремлением выиграть ее у СССР даже в большей степени, чем Кеннеди[410]. Вспомним, что именно «возглавляемый Джонсоном совет подготовил исследование, которое вице-президент использовал для убеждения президента Кеннеди весной 1961 г. в том, что пилотируемая посадка на Луну должна быть осуществлена „до конца этого десятилетия"»[411]. Вот что сказал сам Джонсон о своих достижениях на космическом поприще, когда 9 января 1969 г. вручал медали НАСА «За заслуги» членам экипажа «Аполлона-8»: «…были люди в нашем правительстве, которые 10 лет тому назад боролись за то, чтобы обеспечить [ведущую] роль Америки в космосе. И я рад, что был одним из них»[412]. Очевидно, что для последователя Кеннеди космос был полем не столько для сотрудничества, сколько для соперничества.

Но были и другие, не связанные с личными взглядами Джонсона причины, которые обусловили изменившийся подход американской администрации к международному сотрудничеству в космосе. Одна из них — зарождение в середине 1960-х годов космических программ других стран. После того как Европа учредила Европейскую организацию космических исследований (European Space Research Organization — ESRO) и Европейскую организацию развития средств выведения (European Launcher Development Organization — ELDO), страны этого региона составили потенциальную конкуренцию американскому лидерству в космосе (с учетом того, конечно, что США выиграли бы «космическую гонку» у СССР)[413].

Президент понимал это, свидетельством чему могут быть его слова, которые он произнес во время смотра космической инфраструктуры США в 1964 г.: «До тех пор, пока мне позволено будет возглавлять эту страну, я никогда не соглашусь на второе место в [космосе] после какой бы то ни было (выделено мною. — Ю. К.) страны»[414].

Удержать лидерство за пределами атмосферы можно было, не только максимально укрепляя американскую космическую программу, но также стать главным организатором и руководителем международного сотрудничества в космосе. «Оперяющиеся» космические державы были в этом смысле более привлекательной целью для Соединенных Штатов, чем Советский Союз, ибо с большей охотой, чем последний, приняли бы американское руководство. Как подчеркнули авторы вышеупомянутого «Доклада Комитета по космосу», «быстрый рост космической деятельности за рубежом бросает вызов американскому лидерству в сфере сотрудничества. Иностранные ученые и инженеры будет находить все больше возможностей [для приложения своих знаний] в рамках их собственных национальных и региональных программ космических исследований — [возможностей], которые раньше предоставлялись лишь в рамках наших совместных проектов. По этой причине нам следует обратить особое внимание на разработку более масштабных и передовых совместных проектов, которые обладали бы большей притягательностью, чем национальные программы, если мы намерены разделить с другими технические и политические преимущества сотрудничества»[415].

Третья причина, по которой администрация США сместила акцент в международном сотрудничестве в космосе с преимущественно советско-американского взаимодействия на установление партнерства с европейскими странами, крылась в изменившейся международной обстановке. Изменения эти затронули отношения между США и Европой. По мере того, как холодная война, в состоянии которой находились Советский Союз и Соединенные Штаты, стала после 1962 г. постепенно сменяться «оттепелью», внутри НАТО да и Варшавского договора[416] наметились определенные трения.

Что, впрочем, неудивительно — ведь «их внутренняя целостность во многом зависела от того, насколько они воспринимали друг друга в качестве угрозы»[417]. Положение внутри Варшавского договора никак не могло повлиять на международный аспект американской космической политики, а вот внутри НАТО — повлияло. Не будет большим преувеличением сказать, что принятое в 1966 г. решение президента Шарля де Голля вывести Францию из военной структуры НАТО (сохранив участие страны в политических структурах этой организации) отразило определенный кризис Североатлантического блока. Сотрудничество с Европой в космосе (уместно напомнить, что Франция — одна из наиболее быстрорастущих космических держав этого региона) должно было укрепить пошатнувшееся «натовское» единство.

Что касается советско-американских отношений, то они оказались под отрицательным воздействием двух факторов:

1. Новое советское руководство во главе с Леонидом Ильичом Брежневым[418], пришедшее к власти в октябре 1964 г., посчитало, что Кеннеди слишком обогнал СССР в области строительства стратегических ракет, а потому ускорило производство этого вида оружия.

По признанию Роберта МакНамары, министра обороны в администрации Кеннеди, подобная политика Кремля не способствовала процессу разрядки напряженности в отношениях между двумя странами[419]. А разрядка эта, как мы уже неоднократно могли убедиться, — «брат-близнец» сотрудничества в космосе.

2. Рост военного вмешательства США во Вьетнаме фактически поставил Советский Союз и Соединенные Штаты по разные стороны линии фронта в этой стране. В то время как Вашингтон неприкрыто помогал Южному Вьетнаму, Москва почти так же открыто — Северному, что способствовало возвращению холодной войны в отношения между США и СССР.

Четвертая причина, по которой Джонсон не стал делать советско-американское партнерство в космосе центром своей международной космической политики, заключается в критике, которой подвергли его «космический курс» республиканцы. «Нью-Йорк Геральд Трибьюн», весьма влиятельная газета, отражающая взгляды правого крыла Республиканской партии, обычно ассоциируемого с глашатаем крупного бизнеса Нельсоном Рокфеллером и экс-президентом Эйзенхауэром, обвинила Джонсона в июне 1964 г. в том, что он утратил энтузиазм к победе в «космической гонке» с СССР. Подобные обвинения основывались на ряде фактов, в том числе на продолжающихся переговорах между НАСА и АН СССР (Драйден-Благонравов) о поиске путей объединения в космосе усилий двух стран, и на заявлении Драйдена, будто Соединенные Штаты желали бы «сотрудничать с Советами так широко, как это возможно в освоении космоса»[420]. Досталось «просоветской» политике демократов в области космического партнерства и со стороны кандидата в президенты от Республиканской партии на выборах 1964 г. Барри Голдуотера. Сей политический деятель (к тому времени — сенатор), зарекомендовавший себя как крайний консерватор, призывавший к жесткому противостоянию с СССР, в частности, заявил: «Великое дело освоения Луны и прочих планет — работа не только для Америки. Это скорее поле для международного сотрудничества… Однако в подобном сотрудничестве я бы отдал приоритет взаимодействию с нашими союзниками — передовыми свободными демократиями, а не коммунистическим государствам. Максимум пользы [от такого рода партнерства] может быть получен от свободного обмена идеями. (Увы, справедливость более чем прозрачного намека Голдуотера на данное преимущество сотрудничества с «передовыми демократиями» подтверждается переговорами Благонравова и Драйдена, в которых, как можно судить, «свободного обмена идеями» не было и в помине. — Ю. К.)

Начинать всякое международное сотрудничество, как мы это неоднократно делали, с выяснения, снизойдут ли люди в Кремле до взаимодействия с нами, является ошибкой. Они часто и недвусмысленно говорили, что подобное сотрудничество служит их дальней цели мирового господства и уничтожения свободных правительств. (К сожалению, приходится признать, что и здесь Голдуотер ничего не придумал, ибо идеологи СССР объявили «мирное сосуществование» одной из форм классовой борьбы. — Ю. К.)»[421]

Пятая причина, по которой новый президент, в отличие от своего предшественника, не делал «культа» из советско-американского партнерства за пределами атмосферы, состояла в отношениях, которые сформировались между Белым домом и Кремлем после того, как там сменились хозяева: вначале в США в ноябре 1963 г., а затем и в Советском Союзе — в октябре 1964 г. Перемены эти не способствовали сближению в космосе двух стран. Как отметил известный американский политолог Джон Льюис Гаддис, Хрущев и Кеннеди были лидерами, «способными увидеть общие интересы через искаженное стекло идеологических различий, громоздких бюрократических машин, разного предшествующего опыта, а также столь привлекательных славы и престижа. Так было не всегда в истории русско-американских отношений, не было никакой гарантии, что так будет и в будущем»[422].

Гарантии действительно не было, и это стало очевидно, уже когда в проверенном и в целом работающем уравнении «Хрущев-Кеннеди» еще оставалась первая составляющая — «Хрущев». Как вспоминал об этом сын Никиты Сергеевича:

«А еще через несколько дней [после убийства Кеннеди] во время вечерней прогулки отец вдруг вспомнил о своих лунных идеях. С горечью он произнес, что вопрос отпал сам по себе. Он доверял Кеннеди, рассчитывал на взаимопонимание. Был готов к рискованным по тем временам контактам не с администрацией США, а с личностью. Теперь личности не стало…

Немного подумав, он добавил, что с Джонсоном все пойдет иначе»[423].

К перечисленным причинам, «девальвировавшим» в глазах Джонсона исключительность советско-американского сотрудничества в космосе, следует добавить еще одну, последнюю. Не исключено, что новый президент прислушался к рекомендациям НАСА, содержащимся в докладе под названием «Советско-американское сотрудничество в рамках программ космических исследований». Данный документ, подписанный главой агентства Уэббом, содержал, в частности, следующее предложение: «В качестве тактического хода, нацеленного на оказание давления на Советский Союз, демонстрацию серьезности наших намерений, а также на завоевание симпатий некоторых стран, необходимо продумать механизмы, посредством которых «другие государства», а не только Советский Союз, могли быть вовлечены в наши лунные программы»[424].

Этот вышеупомянутый документ, представленный на рассмотрение Джонсону 31 января 1964 г., заслуживает того, чтобы остановиться на нем более подробно. С одной стороны, в нем суммируется опыт советско-американского взаимодействия (а точнее — его попыток) в космосе, а с другой — содержатся рекомендации, как дальше строить «космический мост» между двумя странами. Кроме того, доклад является исполнением последнего распоряжения президента Кеннеди касательно сотрудничества в космосе с Советским Союзом. Напомню, что директива эта в виде меморандума № 271 по действиям в области национальной безопасности была отдана Уэббу 12 ноября — за 10 дней до убийства Кеннеди.

Авторы доклада уделили основное внимание возможному взаимодействию с СССР в области пилотируемой экспедиции на Луну, а также связанных с ней беспилотных программ. Сделано это было по двум причинам. Первая — явный приоритет, отданный как Кеннеди, так и Джонсоном партнерству именно в рамках «Аполлона». Вторая — «сотрудничество в прочих сферах космических исследований, о котором говорилось в переписке между Кеннеди и Хрущевым, как в общих чертах, так и в деталях, в феврале-марте 1962 г., уже материализовалось в четких соглашениях по трем проектам. Оно также, очевидно, продолжает оставаться предметом переговоров, относящихся к данной переписке и соглашениям».

Интересно, что в докладе американская сторона, пожалуй впервые за всю историю «космических отношений» между СССР и США, откровенно продемонстрировала обеспокоенность перспективой возможного усиления Советского Союза в результате сотрудничества с Америкой: «Доклад основан на предположении о том, что у Советского Союза имеется какая-то программа, цель которой — пилотируемая посадка на Луну… Если такой программы нет, то Советский Союз, вероятно, будет пытаться скрыть это в течение неопределенного промежутка времени. (В таком случае, как считают некоторые, стремление США склонить [СССР] к сотрудничеству может даже побудить Советы предпринять незапланированные усилия для доставки человека на Луну. С положительной точки зрения это может отвлечь советские ресурсы от менее желательных сфер их приложения (читай — от создания новых видов оружия. — Ю. К.). С отрицательной — это может способствовать созданию в Советском Союзе новых технологий (выделено мною. — Ю. К.)»

Аналогичная озабоченность была продемонстрирована в документе по крайней мере еще в двух случаях. В первом речь шла о «полной» защите интересов США, связанных с национальной безопасностью и обороноспособностью:

«Никакие обмены [данными], имеющие отношение к безопасности, не могут даже рассматриваться при отсутствии определенной, соизмеримой и проверяемой информации от советской стороны». Во втором анализировался сценарий, при котором СССР разрабатывает тяжелый «лунный» носитель, а США — космический корабль. После эти два элемента соединялись, образуя, таким образом, «лошадь» с «повозкой» для путешествия на Луну. Идея была расценена как неприемлемая, ибо «отдать разработку [тяжелого] носителя Советскому Союзу не соответствует цели США достижения лидерства в космосе».

По мнению авторов доклада, сотрудничество с Советским Союзом должно быть в конечном итоге сконцентрировано на конкретных проектах. Таковые были объединены в три группы: А — «обмен данными», В — «взаимодействие в области эксплуатации» и С — «интегрированные проекты». Описание каждого проекта было выдержано в весьма многообещающих тонах, но при этом непременно звучала скептическая «нотка» (назовем условно — «минус»), объясняющая, что может воспрепятствовать осуществлению данного проекта.

Первая группа — «обмен данными» — была составлена из «наиболее реалистичных и конструктивных групп предложений», к которым были отнесены «совместные беспилотные программы, предназначенные для поддержки пилотируемой посадки на Луну». В их число вошли:

1. Обмен информацией по микрометеоритным потокам внутри лунной орбиты.

 «Минус». В июне 1963 г. советские ученые в рамках аналогичного обмена, связанного с полетом советского аппарата к Венере, а американского — к Марсу, отказались предоставить американским коллегам сведения по приборам и программе полета «Венеры», которые позволили бы ученым США провести основательный анализ данных, полученных при помощи советского автомата.

2. Совместное изучение космической радиации и солнечной активности.

 «Минус». Ожидается, что Советский Союз будет также неохотно относиться к существенному обмену данными, относящимися как к программе исследований, так и к задействованным в них приборам.

3. Совместное исследование характеристик лунной поверхности.

«Минус». Если советская лунная программа обгоняет американскую, то специалисты из СССР, возможно, больше знают об особенностях поверхности Луны, чем специалисты из США, а потому вряд ли будут заинтересованы в обмене знаниями. С другой стороны, если обе программы находятся в настоящее время примерно на одном уровне и обнаружится, что лунная поверхность имеет какие-либо совершенно неожиданные свойства, то подобная информация может стать жизненно необходимой для разработки соответствующего оборудования и даже для успеха экспедиции. В таком случае она может стать важным элементом «космической гонки», обладающим ценностью, как с точки зрения тактики, так и национальной безопасности. Каждая из сторон может захотеть удерживать данные знания в секрете от другой.

4. Взаимодействие в выборе мест для посадки на Луну.

 «Минус». Как и в предыдущем случае, успех кооперации будет зависеть от того, насколько одинаково СССР и США продвинулись вперед в подготовке «лунных» экспедиций. Если какая-либо из сторон обогнала другую, то вряд ли она будет заинтересована в «подтягивании» отстающей до своего уровня. Но и в том случае, если обе находятся примерно на одной и той же «отметке», сотрудничество представляется маловероятным, ибо данные о месте посадки играют важную роль в обеспечении победы в «лунном» соревновании.

5. Совместная подготовка астронавтов и обмен соответствующим опытом.

 «Минус». К началу 1964 г. как СССР, так и США осуществили по шесть пилотируемых пусков, но Советский Союз опережал Соединенные Штаты по суммарной продолжительности орбитальных полетов космонавтов. Поэтому американцы не смогут предложить для адекватного обмена свой опыт в области космических полетов и космической медицины. Исходя из этого, всякие попытки получить доступ к такого рода информации, имеющейся у Советского Союза, будут расценены Советами как проявление слабости американской космической программы, не говоря уж о том, что СССР будет с крайней неохотой делиться своим передовым космическим опытом и технологиями.

Группа В — «взаимодействие в области эксплуатации» — включила в себя следующие направления для возможного партнерства:

1. Взаимное предоставление услуг, связанных со слежением за космическими объектами.

 «Минус». Несмотря на то, что Хрущев сам предложил сотрудничество в отслеживании полетов аппаратов к другим планетам Солнечной системы, в дальнейшем он же и отказался от подобной идеи, сославшись на соображения безопасности.

2. Спасение экипажей космических кораблей, совершивших посадку в не запланированных для этого районах Земли.

 «Минус» (правда, как признали сами американцы, небольшой). Обмен аварийно-спасательными частотами между СССР и США может привести к ситуации, когда одна сторона, более готовая к проведению операции по спасению экипажа, может невольно помешать другой стороне, включившейся в подобную операцию с некоторым опозданием.

3. Спасение экипажей, терпящих бедствие в космосе.

 «Минус». Для подобной совместной деятельности потребуется совмещать траектории полетов и орбиты кораблей СССР и США, создавать совместимые системы обеспечения жизнедеятельности (СОЖ), радиосвязи, процедуры сближения и стыковки, а также не исключено, что и аэродинамические формы для обеспечения входа в плотные слои атмосферы. При этом следует помнить, что многие из технических сведений, которыми придется обменяться для реализации подобного проекта, не могут быть переданы за пределы страны по соображениям национальной безопасности.

4. Материально-техническое обеспечение (логистика) экспедиций на Луну.

«Минус». Подобная совместная деятельность сделает США зависимыми от верности Советского Союза взятым на себя обязательствам, в частности, от их своевременного и профессионального исполнения в течение ряда лет. Представляется разумным вначале «опробовать» партнерство на менее масштабных проектах.

5. Отдача. (Данный пункт доклада скорее относится к принципу построения отношений партнерства в космосе между СССР и США.)

Когда взаимные выгоды от сотрудничества не могут быть установлены в случае невозможности предоставить друг другу услуги однотипного характера, возможно предоставление других, аналогичных по своему значению, услуг. Например, США могли бы обеспечить СССР круглосуточным отслеживанием космических аппаратов, направляющихся к другим планетам (за исключением тех промежутков времени, когда Соединенные Штаты используют данную систему слежения в собственных интересах), а СССР мог бы поделиться с США образцами лунного грунта, если получит их раньше Соединенных Штатов.

Группа С — «интегрированные проекты» — предполагала максимально близкое сотрудничество по подготовке и осуществлению экспедиций на Луну, включая совместное создание космической техники и подготовку членов экипажей «лунных» кораблей. Общими недостатками для всех предложений в рамках этой группы считались два:

I. Практически все крупнейшие контракты на разработку и изготовление техники для проекта «Аполлон» уже были размещены на американских предприятиях, которые взяли на себя весьма непростые и дорогостоящие обязательства по выполнению данных контрактов.

II. Возложение на Советский Союз ответственности за создание ключевых узлов техники для американской лунной программы позволит Советам, с одной стороны, «вставлять палки в колеса» «Аполлону», а с другой — продолжать скрытно работать над осуществлением собственной лунной экспедиции.

Непосредственные проекты в рамках группы С:

1. Советский носитель/американский космический корабль.

«Минус». Помимо нежелания американской стороны передать разработку носителя СССР и тем самым лишиться возможности самим разработать подобную технику, имелось еще три сдерживающих фактора. Первый: на момент написания доклада у США не было определенных сведений о том, разрабатывает Советский Союз тяжелый «лунный» носитель или нет. Второй (в случае «рокировки» разделения труда, когда носитель делали в США, а корабль — в СССР): американский носитель будет использован для доставки советского корабля первым на Луну, что также не соответствует национальным интересам Соединенных Штатов. Третий: Советский Союз получит доступ к американским космодромам и технике, обеспечивающей космические старты, в то время как США, при существующей советской политике секретности, аналогичного доступа к стартовой инфраструктуре СССР не получат.

2. Предложение Тернера.

Инженер компании «Рипаблик Эйвиэйшн» Томас Тернер выдвинул следующий сценарий советско-американской экспедиции на Луну, опубликованный в журнале «Лайф» 11 октября 1963 г.: США разработают тяжелый носитель, а также «лунный» модуль (ЛМ), предназначенный для посадки на поверхность естественного спутника Земли. Далее в задачу Соединенных Штатов будет входить доставка модуля на околоземную орбиту. Одновременно Советский Союз выведет на ту же орбиту очень большой и мощный космический корабль (КК). Затем эти два элемента (КК и ЛМ) состыкуются и, используя двигательную установку советского корабля, отправятся к Луне. После того, как «связка» выйдет на лунную орбиту, модуль отстыкуется от корабля и с двумя членами экипажа на борту — советским и американским, совершит посадку на поверхность Луны. По завершении миссии на естественном спутнике Земли космонавт и астронавт вернутся на ЛМ на окололунную орбиту, пристыкуются к кораблю, перейдут в него, отстыкуются от модуля, а затем КК доставит их на Землю. По мнению Тернера, единственное, что пришлось бы сделать для реализации этого совместного проекта — разработать и построить единое стыковочное оборудование, а также установить единую систему связи.

 «Минус». Предполагается, что ни одна из сторон не станет полностью осуществлять свою лунную программу, полагаясь лишь на собственные силы. Это означает, что США будут зависеть от верности СССР взятым на себя обязательствам в течение ряда лет. Подобная ситуация неприемлема для Соединенных Штатов, ибо в случае выхода Советов из совместного «лунного» проекта серьезно осложнит реализацию программы «Аполлон». Отсюда вывод — предложение Тернера не является ни практичным, ни желательным в нынешнем контексте советско-американских отношений.

3. Обмен космонавтами/астронавтами.

В идеале США выиграли бы от такого обмена куда больше, чем потеряли, ибо в то время, как их программа подготовки астронавтов была практически полностью открыта как для американской, так и для мировой общественности, советская программа была укутана плотной завесой тайны. Американские астронавты, тренирующиеся в «Звездном городке», могли бы помочь приподнять эту завесу.

«Минус». В настоящее время не видно причин, по которым Советский Союз пересмотрел бы свою традиционную политику секретности во всем, что касается космонавтики. Это означает, что открытость США в сфере подготовки экипажей пилотируемых кораблей, скорее всего, не встретит взаимности со стороны СССР.

В целом авторы доклада рекомендовали продолжать проявлять интерес Соединенных Штатов, используя для этого установившийся канал связи НАСА — АН СССР, к положительному ответу Москвы на уже сделанные Вашингтоном предложения. Они советовали американскому правительству не выдвигать новой инициативы на высшем уровне до тех пор, пока Советский Союз не выполнит взятые на себя обязательства по договоренностям, ранее достигнутым между НАСА и АН СССР, или же не примет подтвержденное Джонсоном приглашение Кеннеди «отправиться вместе на Луну». «Исправительный срок», отведенный СССР для выполнения этих условий, составлял три месяца.

Что касается тактики дальнейших переговоров с Советским Союзом о полете на Луну, то здесь НАСА рекомендовало следующую схему:

«…выполнение предыдущих обязательств одновременно с учащением контактов по обмену информацией, подлежащей в начале [данных контактов] проверке. Таким образом будет достигнут необходимый уровень доверия, который может послужить основой для интенсификации сотрудничества.

…Поскольку переговоры по пилотируемым лунным программам непременно станут предвестником качественно новых отношений с Советским Союзом, требующих доказательств доброй воли, первые шаги [в рамках данных переговоров] должны быть нацелены на установление максимального доверия [между сторонами].

Наиболее предпочтительным первым шагом [в данном направлении] станет ощутимый прогресс в реализации обеими сторонами двустороннего (Драйден — Благонравов) космического соглашения, которое на момент написания [данного документа] не выполняется Советами (хотя они и продолжили соответствующие контакты).

Вторым шагом, более непосредственно связанным с действиями США в ООН, станет подробный обмен данными и информацией о современном состоянии космических программ двух стран. (Это должно включать в себя сведения, накопленные в ходе предшествующих полетов, подготовки к ним, а также полученные в результате медико-биологических исследований.) Преимущества этого шага в том, что для… его совершения от нас (т. е. от США. — Ю. К.) потребуется незначительное количество новой информации (видимо, потому, что космическая программа США была более открыта, чем советская. — Ю. К.), в то время как от СССР потребуется предоставить значительное количество закрытой до этого информации. Это станет действенной и полезной проверкой советских намерений в самом начале контактов [по вопросам сотрудничества], которая позволит установить первый уровень доверия, ибо все данные, предоставляемые Советским Союзом на данном этапе, будут подвергнуты проверке с использованием независимых источников.

Если данный шаг станет серьезным препятствием на пути дальнейшего прогресса [переговоров по установлению партнерства], то в интересах [тактической] гибкости его нужно включить в состав третьего шага…

Третий шаг будет состоять из взаимного предоставления комплексного описания лунных пилотируемых программ двух стран. Этот шаг опять же не отяготит нас вследствие открытости наших намерений, но от Советского Союза впервые потребуется осветить его концептуальный подход к решению проблемы высадки человека на Луну.

Четвертый шаг будет нацелен на то, чтобы путем более детального описания соответствующих лунных программ изолировать их дублирующие или конфликтующие элементы и таким образом определить возможности для компромиссов, дополнительных мер или совместных действий».

Итак, какие выводы можно сделать на основе анализа этого довольно пространного документа? Первый и, пожалуй, главный — НАСА, в целом, не отвергает идею сотрудничества с СССР, подходит к данному вопросу весьма основательно и в перспективе готово рассмотреть даже возможность совместной реализации лунной экспедиции. Но при этом очевидно, что доклад агентства означал конец тактики Кеннеди под названием «удивить-победить», когда президент выдвигал ошеломляюще смелые как для советского руководства, так и для своих соратников, инициативы, нацеленные на вовлечение СССР в сотрудничество в космосе с Америкой. Причем делал это, невзирая на прохладную реакцию Кремля на предшествовавшие попытки со своей стороны.

Умеренность энтузиазма НАСА по поводу возможного партнерства с Советским Союзом в космосе, впрочем, вполне объяснима. Корпоративные интересы агентства требовали «гонки» куда в большей степени, чем сотрудничества, ибо под победу над СССР в «лунном соревновании» можно было в тот период времени получить от конгресса значительно больше средств, чем под партнерство с Советским Союзом.

Завершая разговор об этом, пожалуй, самом объемном документе НАСА по вопросам сотрудничества в космосе с СССР, подготовленном в первой половине 1960-х гг., следует остановиться на том, как эта организация представляла себе взаимодействие с другими странами, помимо Советского Союза, в области освоения внеземного пространства. По мнению агентства, подобная совместная деятельность могла бы осуществляться по пяти направлениям:

1. Отслеживание космических объектов и сбор данных.

2. Научные эксперименты.

3. Предоставление контрактов на разработку и изготовление элементов американской космической техники.

4. Общее ознакомление с профессией астронавта.

5. Подготовка астронавтов и их участие в космических полетах.

Правда, что касается последнего, то здесь НАСА насчитало немало факторов как «за», так и «против». В числе первых:

а) «Мало какие еще единичные действия могут столь драматично символизировать истинное стремление президента к сотрудничеству»;

б) Мало что может сравниться с «импульсом, который будет придан этим [видом взаимодействия] отношениям Соединенных Штатов с Латинской Америкой или Азией, если пилоты — представители этих регионов (многие из которых подготовлены здесь) будут отобраны [для обучения специальности астронавтов]»;

в) «Мало что может быть сделано большего в течение последующих нескольких лет, чтобы затмить советские пропагандистские достижения в данной сфере или же эффективнее обезопасить нас против аналогичного советского шага».

Негативных аспектов такого рода партнерства тоже оказалось немало, в том числе:

а) соперничество среди заинтересованных иностранных государств;

б) увеличение количества кандидатов на редкие космические полеты;

в) неприятие иностранцев со стороны американских астронавтов;

г) вопросы безопасности;

д) борьба за очередь на полет;

е) критика со стороны конгресса и феминистских организаций;

ж) невозможность применить у себя на родине практические навыки, полученные в ходе обучения профессии астронавта в США.

Таким образом, по мнению НАСА, «итоговый анализ соображений как технического, так и политического плана, не позволяет принять идею [подготовки иностранных астронавтов в США] и отдает предпочтение сотрудничеству, описанному в пункте 4 (общее ознакомление с профессией астронавта. — Ю. К.)»[425].

Данный документ сыграл важную роль в формировании американского подхода к сотрудничеству с СССР в космосе (в годы президентства Джонсона). На то имелись две причины. Первая — стремление президента придать «второе дыхание» «избитому и погрязшему в проблемах правительственному космическому агентству»[426]. Одним из способов решить эту задачу было усиление роли НАСА в принятии решений, касающихся космической политики США. Агентство же, как уже отмечалось, не горело желанием образовать с СССР «космический альянс».

Вторая причина — «отношения между Кеннеди и администратором Джеймсом Уэббом не были ни длительными, ни особенно теплыми». Что же касается отношений между Джонсоном и Уэббом, то здесь другая история. Уэбб, чьи политические и деловые корни произрастали из американского юго-запада (т. е. оттуда же, откуда и у Джонсона), был назначен главой НАСА именно по рекомендации преемника Кеннеди. Да и вообще, знакомство этих двух незаурядных личностей состоялось еще во времена президентства Гарри Трумэна (1945-1953), когда Уэбб был сначала директором бюджетного бюро (Director of the Bureau of the Budget), отвечавшим за весь федеральный бюджет, а затем заместителем госсекретаря. Джонсон в то время был сенатором от штата Техас. Одним словом, Джонсон и Уэбб знали, как найти общий язык.

В целом, результатом «политики Джонсона стало возложение на НАСА всей полноты ответственности за осуществление прямого сотрудничества с СССР, предоставление агентству неограниченного права инициировать в рамках широких областей для партнерства, указанных в докладе Уэбба, любые совместные проекты, а также реагировать на соответствующие предложения противоположной стороны. Кроме того, агентству были даны заверения, что в случае значительного успеха или обещаний значительного успеха подобные инициативы будут пользоваться президентской поддержкой, как с момента их выдвижения, так и в процессе реализации»[427].

На практике это означало следующее: отныне НАСА станет «у руля» всей политики США, направленной на сотрудничество в космосе с Советским Союзом, и все контакты между двумя странами по данному вопросу будут осуществляться в рамках канала НАСА — АН СССР.

Прислушался Джонсон и к рекомендации Уэбба не выдвигать новой инициативы на высшем уровне до тех пор, пока Советский Союз не выполнит ранее взятые на себя обязательства по договоренностям, уже достигнутым между НАСА и АН СССР. В ходе предвыборной кампании 1964 г. Джонсон практически не затронул вопросы сотрудничества в космосе. Проигнорировал он их и 4 января 1965 г. во время своего «Обращения о положении страны», а также в инаугурационной речи, произнесенной им по случаю собственного избрания на пост президента уже в результате выборов, состоявшихся в 1964 г.

Впрочем, была у Джонсона мысль, по примеру своего предшественника, не дожидаясь ответа Москвы на американские инициативы, обратиться напрямую к Кремлю с очередным предложением о сотрудничестве в полете на Луну. Пришла она ему в голову, когда он готовился выступить с речью по случаю 20-й годовщины ООН, которая должна была отмечаться в июне 1965 г. Он даже попросил Драйдена, правда в условиях строгой конфиденциальности, сделать набросок соответствующей части своего выступления. Что Драйден и выполнил, причем, видимо следуя установке главы Белого дома соблюдать полную секретность, лично отпечатал свой ответ на машинке[428].

Итак, по мнению заместителя администратора НАСА, Джонсон должен был вновь напомнить всем членам Объединенных Наций о важности освоения и исследования космоса для будущего человечества, а также выразить пожелание, чтобы деятельность эта осуществлялась совместными усилиями всех стран планеты. После этого президенту следовало перейти к конкретным рекомендациям, а именно:

«…неотложно предпринять два действия:

Первое. Учредить в рамках ООН Комиссию по освоению Луны с целью формулирования дополнительных принципов для руководства работами национальных исследовательских экспедиций на Луне…

Второе. Соединенным Штатам и СССР сформировать совместную американо-советскую Комиссию по освоению Луны для решения следующих задач:

1. Доклада Объединенным Нациям о статусе осуществляемых национальных проектов, как в сфере научного исследования Луны при помощи автоматов, так и в области первых пилотируемых посадок на нее с последующим возвращением.

2. Планирования совместной программы для дальнейшего освоения лунной поверхности в течение следующего десятилетия, включая совместные экспедиции и базы, обмен персоналом, а также участие других стран и представителей ООН.

3. Подготовки черновика двустороннего соглашения по выполнению достигнутых договоренностей. Данный документ должен быть рассмотрен, как США, так и СССР, и стать официальным договором»[429].

Неизвестно, что повлияло на окончательное решение Джонсона, но он отказался от выдвижения подобной инициативы. Выступая на праздновании годовщины ООН в Сан-Франциско 25 июня, он вообще не коснулся темы освоения космического пространства.

Неутомимый Драйден попытался вдохнуть «новую жизнь» в отношения между НАСА и советской Академией наук. 26 марта 1964 г. он отправил письмо Благонравову с предложением встретиться в мае того же года в ходе заседания в рамках Научно-технического подкомитета Комитета ООН по космосу. Заместитель главы агентства отметил в своем послании, что США были бы заинтересованы в более быстром наполнении советско-американского сотрудничества в космосе реальным содержанием. Особое внимание Драйден уделил возможности координированных запусков экспериментальных метеорологических спутников, а также окончательному согласованию технических деталей для обмена метеорологическими данными, полученными при помощи спутников[430].

Оценив результаты встречи в Женеве, американская сторона буквально «воспряла духом». И не без основания. Во-первых, за несколько месяцев до этого взаимодействие в космосе между двумя странами наконец-то принесло первые реальные плоды. Напомню, что согласно «Двустороннему соглашению о сотрудничестве в космосе от 8 июня 1962 г.» и последовавшему за ним «Первому меморандуму о взаимопонимании от 20 марта и 24 мая 1963 г.» СССР и США должны были проводить совместные наблюдения и эксперименты с использованием американского метеорологического и связного спутника «Эхо II». Советская сторона отказалась поделиться с американской результатами радиолокационных наблюдений за процессом надувки спутника (представлявшего из себя, по сути, огромный воздушный шар), а также согласилась только получать, но не посылать радиосигналы, связанные с проведением экспериментов и испытаний. Мало кто из американских специалистов, столкнувшись с подобной неуступчивостью, верил, что из совместной работы в рамках «Эхо II» может что-нибудь получиться. Однако после того, как спутник отправился на орбиту 25 января 1964 г., они были приятно удивлены. Советские ученые не только провели оптические наблюдения процесса надувки спутника и передали полученные данные коллегам из США, но также предоставили в их распоряжение записи радиосигналов, полученные из обсерватории «Джодрел Бэнк» через «Эхо II». Несмотря на то, что связь, как отметил Драйден после завершения эксперимента, «осуществлялась только в одном направлении вместо двух и на менее интересных частотах, чем мы бы хотели, а ее прием был ограничен техническими возможностями наземных принимающих станций», «это было полезное упражнение по организации совместной работы с Советским Союзом»[431].

Как видно, встреча в Женеве проходила на весьма обнадеживающем фоне, но и результаты также давали повод для оптимизма. Советские специалисты дали понять, что запустят свой первый метеорологический спутник до конца 1964 г. и вообще проявили значительную заинтересованность в установлении так называемой холодной линии между Москвой и Вашингтоном. Эта линия представляла из себя канал связи передачи данных о погоде. Представители СССР и США договорились также о стоимости этого канала и о его управлении. Кроме того, советские эксперты намекнули на возможность по-новому взглянуть на проблемы, которые мешали выполнению советско-американских договоренностей о сотрудничестве в области геомагнитных исследований[432].

Однако наибольшим подарком американской стороне со стороны советской была инициатива последней включить в сферу двустороннего сотрудничества космические биологию и медицину. По мнению Драйдена, такого рода взаимодействие способствовало бы «достижению цели, поставленной президентом», а именно — двигаться к партнерству в области космических полетов[433]. Все договоренности, достигнутые в ходе женевской встречи, были отражены во «Втором меморандуме о взаимопонимании» от 5 ноября 1964 г., который был представлен на рассмотрение правительств двух стран.

Возвращаясь к новому предложению от советской делегации в столице Швейцарии, нельзя исключить, что оно было каким-то образом связано с образованием в 1963 г. в Москве Института медико-биологических проблем (ИМБП) — ведущего научно-исследовательского учреждения Советского Союза в данной сфере биологии и медицины. Создание подобной организации, безусловно, придало импульс развитию науки о воздействии факторов космического полета на живые организмы, что, в свою очередь, не могло не повысить интерес советских специалистов в этой области естествознания к сотрудничеству с американскими коллегами.

Подобная инициатива быстро привела к заключению предварительного соглашения о совместной подготовке публикации, освещающей эксперименты и накопленный опыт в рамках тем, которые еще предстояло установить. Однако разница в понимании исследователями СССР и США того, как этот проект должен быть осуществлен, не позволила ему увидеть свет. Заокеанские эксперты предложили, чтобы каждая тема освещалась одновременно советским и американским авторами. Они написали бы статьи, которые затем были бы напечатаны в сборнике «бок о бок». Далее сборник предполагалось опубликовать как на русском, так и на английском языках[434]. Это, по мнению американских исследователей, позволило бы провести сравнительный анализ работ каждой стороны в соответствующей сфере и таким образом взаимообогатить специалистов Советского Союза и Соединенных Штатов высшими достижениями друг друга. Драйден быстро проинформировал Благонравова, что с учетом очень незначительной редакторской правки «Второй меморандум» вполне удовлетворял США[435].

Ученые из СССР предложили иной подход, довольно сильно отличающийся от американского. По мнению Благонравова, освещение одной и той же темы как советскими, так и американскими исследователями привело бы к ненужному дублированию усилий. Он полагал, что специальная редколлегия, состоящая, из представителей Советского Союза и США, должна выбрать «наиболее выдающихся» исследователей в данной конкретной области космической биологии и медицины, либо из числа американских, либо советских экспертов, и поручить им написание соответствующих разделов. Интересно, что, по мнению Анатолия Аркадьевича, в исключительных случаях подготовка какого-либо раздела могла быть поручена представителю третьей страны. Но в любом случае, полагал Благонравов, каждая из основных статей должна сопровождаться небольшими комментариями представителей третьих стран, в которых они высказывали бы как собственные взгляды по освещенной проблеме, так и критиковали бы главных авторов сборника[436].

Подобное видение совместной работы не нашло понимания у американцев. Они полагали, что построенное таким образом сотрудничество не даст истинной картины достижений в той или иной сфере медико-биологических исследований, ибо «каждый из авторов [освещающих данную сферу] будет в основном не осведомлен о работах [проводящихся в данной сфере] за пределами своей страны». Драйден предложил Благонравову обсудить этот вопрос в ходе заседания Комитета ООН по космосу в Нью-Йорке в октябре 1964 г.[437] Анатолий Аркадьевич в принципе согласился, но при этом четко дал понять, что никаких изменений в позиции советской стороны в этом вопросе ждать не приходится[438]. Встреча в Нью-Йорке, как и следовало ожидать, не смогла разрешить возникшие противоречия, и в результате «Второй меморандум о взаимопонимании» был ратифицирован 5 ноября 1964 г. без упоминания о каком-либо взаимодействии в области космических биологии и медицины.

Впрочем, вопрос этот не заглох окончательно. 8 октября 1965 г. было достигнуто соглашение об учреждении совместной редколлегии, правда для того лишь, чтобы выработать базовые принципы для публикации сборника[439].

Что же касается «Второго меморандума», то его осуществление «забуксовало» так же, как и реализация предшествующих подобных договоренностей между двумя странами. Да и без медико-биологического компонента меморандум этот представлял собой, по большому счету, не более чем подтверждение благих намерений, отраженных в предыдущих соглашениях. Ни в рамках «Эхо II», ни «холодной линии», ни в области геомагнитных исследований, какого-либо прогресса в направлении объединения и координации совместных усилий достигнуто не было. Не проявила советская сторона интереса и к расширению сотрудничества на прочие сферы космической деятельности. А предложение американцев обменяться визитами специалистов на НИПы, отслеживающие полеты аппаратов к другим планетам Солнечной системы, равно как и предоставить друг другу на взаимной основе научные данные, полученные с автоматов СССР и США, отправленных к тому времени к Марсу, было встречено молчанием их коллег из Советского Союза[440].

Интересно, что Уэбб, видимо от «безысходности», рекомендовал даже Джонсону отступить от рекомендованной самим Уэббом политики в отношении СССР, а именно — не вмешиваться в «космические отношения» между двумя странами, предоставив их выстраивание НАСА и АН СССР. Глава агентства попросил президента в декабре 1964 г. обдумать вариант «о доведении через соответствующие каналы до высшего советского руководства нашего неудовлетворения медленным и ограниченным прогрессом [в области развития сотрудничества в космосе] к настоящему времени»[441]. Подводя итог почти трехлетнего советско-американского взаимодействия (а точнее — его попыток) в космосе, Драйден отметил:

«К сожалению, наши отношения с Советским Союзом не укладываются в привычную схему. Они скованы отсутствием стремления Советов вести содержательные переговоры по будущим направлениям космической деятельности, а также их нежеланием согласиться [о совместной работе] по конкретным проектам. Опыт учит нас, что Советы предпочитают дискуссии и соглашения общего характера, которые, с одной стороны, не накладывают на них обязательств вдаваться в детали, а с другой — позволяют получать дивиденды за международное сотрудничество, при этом не наполненное реальным содержанием»[442].

Примерно в таких же тонах обрисовал состояние советско-американских космических отношений и глава НАСА Уэбб в ходе слушаний в палате депутатов 6 апреля 1965 г.:

«Очевидным фактом является то, что Советы всегда предпочитали соперничать, а не сотрудничать в данной области. Мы стремились к сотрудничеству, а они — нет.

…Они ответили на некоторые наши инициативы в тех сферах, где сотрудничество носило бы взаимовыгодный характер. Однако, что касается более широкого фронта для взаимодействия в данной области, то в ней, как и во многих других, они выступали в качестве конкурентов, ищущих средства получить над нами власть, а также способствовать реализации своего стремления к мировому господству. Они отнюдь не намеревались объединить с нами усилия в совместном освоении этой новой среды…»

Далее Уэбб упомянул о «холодной линии», в частности о том, что Советскому Союзу еще предстояло выполнить свою часть соглашения, состоявшую в запуске метеоспутника и предоставлении США снимков, полученных с его помощью[443].

Обратим внимание на один интересный момент: Уэбб как бы делает противопоставление — советская сторона положительно восприняла те американские инициативы, в которых речь шла о взаимовыгодном сотрудничестве, но не согласна пойти на «более широкий фронт для взаимодействия». Что это — оговорка или невольное признание того, что данный фронт уже не предполагал равного получения выгод от совместной работы?

Несмотря на разочарование в Соединенных Штатах по поводу более чем прохладной реакции Советского Союза на предложения о сотрудничестве в космосе, в Вашингтоне решили не отступать. В письме к Благонравову от 5 марта 1965 г. Драйден выразил удовлетворение по поводу открытия «холодной линии» и выразил надежду, что ему и его советскому коллеге «удастся ускорить процесс развития и расширения» двустороннего партнерства[444]. Так, американская сторона, в частности, предложила сотрудничество в области борьбы с загрязнением окружающей среды, использование советского спутника «Молния-1» для проведения совместных экспериментов, а также отправку исследовательских аппаратов к Марсу и другим планетам Солнечной системы. Однако из Москвы не последовало никакой реакции на эти инициативы. Более того, Благонравов дал понять, что Советский Союз вообще намерен свести к минимуму контакты с США в области исследования и освоения космического пространства[445].

Что же произошло? Да, в общем, ничего необычного. Просто космическая политика в очередной раз стала заложницей земной — внутренней и внешней. Остановимся на первой.

В октябре 1964 г. Никита Сергеевич Хрущев, великий энтузиаст космонавтики и «космической гонки» с США, человек, сделавший освоение внеземного пространства одной из приоритетных государственных задач СССР — был отправлен в отставку. Новое руководство страны, возглавляемое Л. И. Брежневым, имело отличные от предшествующего правительства взгляды на внутреннюю и внешнюю политику Советского Союза. По словам Георгия Аркадьевича Арбатова, в 1960-х годах главы консультантской группы в ЦК, а затем директора созданного по его инициативе и при поддержке Брежнева Института США и Канады (ИСКАН),

«…вскоре стало очевидно, что как противники Брежнева, так и некоторые из его ближайших сторонников, толкают страну «вправо»… Многие хотели, чтобы он превратился в лидера «правого» толка, что означало реабилитацию Сталина и сталинизма, а также возвращение к старым догмам во внутренней и внешней политике»[446].

В ходе первой значительной дискуссии по вопросам внешней политики, состоявшейся в Президиуме ЦК КПСС (напомню, что в 1952-1966 гг. так называлось Политбюро ЦК), группа прогрессивно мыслящих консультантов и некоторых высокопоставленных руководителей выдвинула ряд предложений и инициатив, направленных на улучшение отношений с США и западноевропейскими странами. Однако представители «правого» крыла партии подвергли их позицию яростной критике за недостаточно четкие «классовую позицию», «классовую сознательность», а также за излишнюю «мягкость» по отношению к «империализму». В результате дискуссии идея нового подхода к отношениям с Западом была отвергнута[447].

Что же касается линии, восторжествовавшей в «западном» направлении внешней политики СССР по крайней мере до конца 1960-х гг., ее характер был весьма образно продемонстрирован в ходе одного из традиционных приемов в честь Октябрьской революции, состоявшегося через месяц после того, как брежневское руководство обосновалось в Кремле[448]. «Родион Малиновский[449] выпил лишнего и предложил вызывающий антиамериканский тост, оскорбивший американского посла Фоя Колера»[450].

Присутствовавший на приеме Юрий Владимирович Андропов, в то время «всего лишь» секретарь ЦК КПСС, а в будущем — председатель КГБ и Генеральный секретарь ЦК КПСС, расценил подобный поступок, как явный демарш новой власти в сторону США, призванный дать понять — «дружбы не будет»[451]. Понятно, что в подобном контексте двусторонних отношений вряд ли нашлось бы место даже для ограниченного сотрудничества в космосе.

Поворот советского руководства «вправо» оказал воздействие и на политику внутри АН СССР. Президент академии Келдыш, игравший одну из ключевых ролей в формировании советско-американского «космического альянса», присоединился к походу против инакомыслящих. Последние, или, как их называли — диссиденты, выступали против политического тоталитаризма внутри страны и, в частности, против железного занавеса, опущенного Кремлем между «социалистическим лагерем» и западными странами. Понятно, что подобная позиция одного из руководителей советской космической отрасли не могла способствовать сближению СССР и США в области исследования и освоения космоса.

Наконец, новые лидеры Советского Союза взяли четкий курс на укрепление «братского союза» с «естественными союзниками» и «классовыми братьями» Страны Советов. Таковыми в тот период времени были развивающиеся неприсоединившиеся ни к «Востоку», ни к «Западу» государства «третьего мира». Понятно, что в условиях раскола мира на две системы сближение с одной неизбежно приводило к охлаждению отношений с другой[452].

В начале 1960-х гг. стремление СССР упрочить позиции в «третьем мире» приобрело особо выраженный характер. Связано это было, в том числе, и с тем, что подобную цель также ставил перед собой Китай. Десталинизация, проведенная Хрущевым, была воспринята руководством «Поднебесной», как ревизия основных постулатов марксизма-ленинизма. Впрочем, дело здесь было не только и не столько в борьбе за чистоту идей классиков, сколько в личных амбициях китайского руководства. «Великий кормчий» Мао Цзэдун[453], установивший в Китае культ собственной личности, во многом копирующий сталинский, не мог принять даже посмертное свержение с пьедестала своего кремлевского «друга и учителя».

Между двумя партиями разгорелся ожесточенный спор, перешедший в почти неприкрытую вражду между Москвой и Пекином. Исход дискуссии во многом зависел от того, который из спорщиков сможет привлечь на свою сторону большее количество неприсоединившихся (а во многом и не определившихся) стран.

Одним из подобных рингов советско-китайского поединка стал Вьетнам. Брежневское руководство в большей степени и в более резкой форме, чем хрущевское, осудило вооруженное вмешательство США во Вьетнаме, особенно после того, как американцы начали бомбежки Северного Вьетнама в феврале 1965 г. Кстати, это случилось почти сразу после того, как эту страну покинул Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин, находившийся там с официальным визитом. Естественно, подобное «совпадение» привело к еще большему обострению отношений между Советским Союзом и Соединенными Штатами[454].

Еще один фактор, который отнюдь не способствовал советско-американскому сближению в космосе по крайней мере первые пять лет брежневского правления, — усилившееся влияние ВПК на политику СССР. Как отметил американский историк и политолог Роберт Такер, «Брежнев стремился обеспечить лучшие условия жизни населения при сохранении существовавшего уровня военных расходов и не внося при этом никаких фундаментальных изменений в советскую систему»[455].

Одним из примеров создания в угоду ВПК «пушек» вместо столь необходимого народу «масла» стало принятие на вооружение в середине 1970-х гг. двух МБР — РС-20А (SS-18) и PC-18 (SS-19). Обе машины стали ответом на аналогичные системы с разделяющимися боеголовками, созданными в США. РС-20А была ракетой ровно в два раза более мощной, чем РС-18 [стартовая масса первой — 210 тонн против 105,6 у второй]. Соответственно первая несла значительно больше головок, чем вторая, а следовательно — вполне успешно могла решить задачу сохранения военно-стратегического паритета с США. Хозяйственная логика подсказывала, что вполне можно было обойтись ракетами одного типа — РС-20А и, скорее всего, во времена Хрущева так и было бы сделано. Но времена Никиты Сергеевича прошли, а о том, как решило проблему выбора нового типа МБР брежневское руководство, рассказывает Сергей Хрущев:

«Объявили конкурс. Главными претендентами снова выступили Янгель и Челомей. Обе новые ракеты удались. Янгель и Челомей постарались на славу. Гречко, ставший к тому моменту министром обороны, никак не мог выбрать. Да и за спиной каждого из претендентов снова маячили «покровители» [456].

Он пошел советоваться к Брежневу. Тот принял соломоново решение: на вооружение приняли обе ракеты.

Правда, пришлось заплатить в два раза дороже: все пришлось делать в двух вариантах, не только системы, но и старты-шахты, обслуживающие системы, запасные части.

Когда я об этом рассказал отцу, он только крякнул и попросил переменить тему — о таком безобразии он просто не хотел слушать»[457].

Возросшее влияние ВПК на внутреннюю и внешнюю политику СССР имело двоякое негативное воздействие на советско-американское сотрудничество в космосе. С одной стороны, ВПК нуждался во внешнем враге для оправдания гигантских военных расходов. Поиск подобного врага (читай — США) неизбежно привел к общему охлаждению отношений между Советским Союзом и Соединенными Штатами, а подобные «заморозки», как мы уже могли убедиться, смертельны для столь нежного «растения», как сотрудничество в космосе.

С другой стороны, расширившаяся и активизировавшаяся деятельность ВПК в области создания новых типов ракет и космических аппаратов неизбежно усиливала режим секретности, традиционно окутывавший данную сферу советской науки и техники. Секретность же явно не могла способствовать сотрудничеству между потенциальными противниками в сфере технологий двойного использования.

У этой секретности в брежневский период была, впрочем, и еще одна «мать». Речь идет о политике, позже выраженной жителями СССР в иронично-патриотичной формуле: «советское — значит отличное». Цель данной политики состояла в том, чтобы убедить советских людей, а вместе с ними и весь остальной мир, в социально-экономическом, культурном и технологическом превосходстве первой в мире социалистической державы. Космические достижения были призваны стать одним из наиболее весомых доказательств справедливости вышеупомянутой формулы.

Но при этом руководители СССР уже в 1962 г. осознали, что Советский Союз проигрывал «космическую гонку» Соединенным Штатам[458]. Впоследствии это признал и сам Хрущев на свадьбе двух космонавтов — Адриана Николаева и Валентины Терешковой в ноябре 1963 г.[459] Сотрудничество с американцами могло продемонстрировать миру факт, что космические достижения СССР не такие уж непревзойденные, как пыталась представить официальная советская пропаганда, и что США фактически захватили лидерство в космосе.

Не будет преувеличением подчеркнуть, что отношение брежневской команды к взаимодействию с американцами в космосе во многом отражало ее общий подход к космонавтике. Если космическая программа была для Хрущева во многом тем же, что авиация — для Сталина, то есть символом укрепления технологического, экономического и оборонного могущества страны под его мудрым руководством, своего рода «любимое дитя» хозяина Кремля, то отношение Брежнева к космосу было в лучшем случае спокойно-нейтральное. Отчасти это объяснялось и личными причинами — ни Брежнев, ни Косыгин[460], ни Подгорный[461] не могли провозгласить себя творцами советских космических побед 1950-1960-х гг., хотя Брежнев, в бытность секретарем ЦК КПСС, курировал космическую отрасль СССР[462].

Не следует забывать и о том, что новые лидеры, в отличие от своего «взрывного» предшественника, предпочитали более плавный, эволюционный подход к развитию экономики, науки и техники Советского Союза. «Спринтерские рывки» в глобальном соревновании с США, в том числе и в космосе, были не в их стиле.

В итоге, как отметил Сергей Хрущев, «восторженность отца сменилась бюрократической строгостью его преемников». В качестве весьма показательной иллюстрации к своим словам сын Никиты Сергеевича привел следующий пример:

«Ракета [МБР] преодолела дистанцию успешно, попала, как говорится, точно в «кол». В таких случаях раньше всегда следовал звонок по ВЧ в Москву, победная реляция отцу и порция поздравлений от него.

…Владимир Николаевич [Челомей] Брежневу звонить не решился. Они были приятелями с Устиновым, и Челомей опасался «дурного влияния» (у Челомея не сложились отношения с Устиновым. — Ю. К.). Он решил доложить Косыгину. Челомей рассуждал просто: Председателю Совета Министров в первую голову интересно знать, как обстоят дела с обороноспособностью страны. Владимир Николаевич в душе лелеял надежду, если, конечно, разговор сложится, попросить премьера заступиться за «двухсотку».

УР-200, или на профессиональном жаргоне ракетчиков — «двухсотка», предназначалась для доставки к наземным целям ядерных зарядов большой мощности и выведения на орбиту различных средств противоракетной обороны. Базирование ракеты предполагалось как на открытых высокоавтоматизированных стартах, так и в шахтных пусковых установках (ШПУ).

4 ноября 1963 года с полигона Байконур был произведен первый пуск ракеты УР-200 с открытого старта. В период 1963-1964 годов было проведено девять пусков ракеты, подтвердивших заданные характеристики.

Дальнейшие работы над ракетой УР-200 были прекращены в связи с решением срочной задачи создания ракетных комплексов нового поколения в противовес американским МБР «Минитмен». В основу создаваемых ракет был положен принцип рассредоточения защищенных пусковых установок на местности в удалении друг от друга, что исключало поражение нескольких ПУ одним ядерных зарядом.

Соединили быстро, секретарь только осведомился: кто спрашивает? В ответ на приветствие Косыгин сухо осведомился: «В чем дело?» Владимир Николаевич стал докладывать: «Произведен пуск баллистической ракеты УР-200, отклонения от точки прицеливания минимальные». Он назвал цифры, которые я, конечно, не помню, они сохранились только в служебном формуляре машины, хранящемся вечно.

Косыгин слушал, не перебивая, но и никак не реагируя: ни вопроса, ни поздравлений.

Наконец Челомей замолк. Повисла пауза. Убедившись, что продолжения не будет, Косыгин переспросил:

– Чего же вы хотите? Владимир Николаевич растерялся.

– Доложить хотел, — начал он неуверенно. Продолжить ему не удалось.

– У вас что, министра нет? — добил его Косыгин.

– Есть… Дементьев, — совсем смутившись, ответил Челомей.

– В следующий раз звоните ему и докладывайте. Это его, а не моя обязанность заниматься ракетными запусками. Если возникнет необходимость, он меня проинформирует. Всего хорошего. — Косыгин положил трубку».

Подобный разговор был для Челомея, привыкшего к «отеческой заботе» о своей деятельности, проявляемой Кремлем, подобен шоку. Впоследствии он, правда, установил контакт с Брежневым и даже заручился поддержкой Гречко, но о «двухсотке» больше не заикался[463].

События, произошедшие в области внутренней политики СССР, а также на международной арене, в первую очередь смена хрущевского руководства на брежневское, а также усилившаяся агрессивная экспансия США во Вьетнаме фактически подписали «смертный приговор» советско-американскому космическому сотрудничеству второй половины 1960-х гг. Впрочем, Соединенные Штаты предприняли несколько попыток реанимировать, пусть и ограниченное, взаимодействие двух стран за пределами атмосферы. Увы, их результаты были более чем скромны.

Так, Благонравов согласился встретиться с Драйденом в ходе работы сессии КОСПАРа в г. Map-дель-Плата (Аргентина) в мае 1965 г., но лишь при том условии, если их переговоры будут носить неформальный и неконкретный характер. Он объяснил это тем, что не смог привезти в Аргентину экспертов для проведения двусторонних переговоров, а сам не имел полномочий для такого рода действий[464].

Благонравов объяснил отсутствие прогресса в установлении обмена метеорологическими данными, полученными при помощи спутников, тем фактом, что «качество советских спутниковых снимков не могло сравниться с качеством американских спутниковых снимков и к тому же они не соответствовали условиям, оговоренным в соглашении». Он намекнул на то, что метеорологическая служба СССР не подчиняется Академии наук. Впрочем, при этом Благонравов выразил уверенность, что необходимые снимки из космоса будут в СССР уже к концу 1965 г.

Драйден дал понять Анатолию Аркадьевичу, что «по его мнению, научное сообщество США не станет поднимать вопрос паритета», и попросил советского коллегу «четко довести до сведения [тех, от кого зависело решение данной проблемы], что мы не сможем бесконечно поддерживать [«холодную»] линию, если метеорологические данные, полученные со спутников, не будут в скором времени доступны».

По словам Драйдена, Благонравов «очень сожалел о том, что не смог обеспечить достаточного количества компетентных советских ученых в Аргентине» и что «рассчитывал на продолжение формальных переговоров в сентябре в Нью-Йорке». Драйден поинтересовался, «не оказала ли политическая ситуация воздействия на [их с Благонравовым] двусторонние отношения и не она ли причина, по которой в этот раз не проведено официальных переговоров». Анатолий Аркадьевич отверг данное предположение. Что же касается объяснения причин отсутствия на сессии КОСПАР значительного числа советских космических специалистов, то они, по словам Благонравова, просто не успели к ней подготовиться[465].

Последующая политика США в отношении космического взаимодействия с СССР не может не вызывать удивления. Казалось бы, советская сторона, пусть и в завуалированной форме, но четко дала понять — интереса в сотрудничестве с Америкой нет или, во всяком случае, не может быть, пока не будут решены более широкие вопросы безопасности. Об этом прямо сказала на пресс-конференции, организованной сразу после завершения сессии КОСПАР, заместитель председателя отделения космонавтики АН СССР Алла Масевич. Вот как она ответила на вопрос американского корреспондента, почему Советский Союз не планирует осваивать космос совместно с другими государствами:

«…вообще-то, мы работаем в тесном сотрудничестве со многими странами, и было бы желательно расширить взаимодействие в данной сфере, однако, факторы военного характера не позволяют сделать это. Чтобы такое стало возможно, необходимо, в первую очередь, достичь истинного разоружения»[466].

Однако, несмотря на кажущуюся тупиковость ситуации, США по-прежнему продолжают бесплодные попытки образовать хоть какое-нибудь действенное партнерство с Советским Союзом в космосе. Так, в сентябре 1965 г. глава НАСА Уэбб по личному поручению президента Джонсона направил приглашение для какого-либо крупного советского ученого присутствовать на запуске очередного корабля по программе «Джемини» (речь шла о «Джемини-VI»)[467]. Приглашение не было принято Кремлем, хотя Келдыш подтвердил, что советские ученые no-прежнему «положительно относятся» к сотрудничеству с США в области космоса. По мнению газеты «Балтимор Сан» (и, надо сказать, небезосновательному), СССР отверг приглашение «не только из-за прохладных отношений между Москвой и Вашингтоном вследствие вьетнамской войны, но и из-за предположения Советского Союза, что в случае принятия приглашения, ему придется ответить взаимностью, пригласив американского ученого на один из сверхсекретных запусков»[468].

Предположение американской газеты было спустя месяц с лишним подтверждено Н. П. Каманиным. До тех пор, пока космические аппараты выводятся в космос ракетами, используемыми, в том числе, и в военных целях, СССР не сможет отплатить взаимностью американцам и показать им свои носители, отметил генерал-лейтенант. Тем более если принять во внимание, специально подчеркнул помощник главкома ВВС по космосу, что «наши ракеты были, есть и, мы уверены, будут самыми мощными в мире, с наибольшей дальностью полета и способностью нести полезную нагрузку»[469].

Пожалуй, единственный проблеск случился лишь в октябре 1965 г. Во время работы очередной сессии Комитета ООН по космосу советские специалисты встретились с американскими с тем, чтобы совместно разработать план нового проекта в этой области.

6 января 1966 г. Уэбб, ставший после смерти Драйдена представителем американской стороны в отношениях между НАСА и АН СССР, направил письмо Благонравову с просьбой предоставить агентству описание экспериментов, проведенных при помощи советских КА типа «Венера»[470]. Цель подобного обращения состояла в том, чтобы избежать ненужного дублирования исследований, которые планировалось осуществить при помощи аналогичной американской техники. В ответе Анатолий Аркадьевич дал понять, что не располагает полномочиями для предоставления такого рода информации[471]. В марте и мае того же года Уэбб отправил Благонравову очередное письмо с предложением советской стороне самой определить области космической деятельности, в рамках которых можно было бы расширить сотрудничество между двумя странами[472]. Благонравов ответил, что Советский Союз еще не готов к дальнейшему сотрудничеству[473].

Тут, наверное, можно было бы поставить точку в рассказе о попытках (в основном неудачных) образовать советско-американский космический «альянс» во второй половине 1960-х гг., если бы не три обстоятельства. Первое: в 1966-1967 гг. СССР неожиданно предоставил США метеорологическую информацию в рамках так называемой «холодной линии». Второе: 27 января 1967 г. США, СССР и Великобритания подписали «Договор о принципах деятельности государств по исследованию и использованию космического пространства, включая Луну и другие небесные тела».

Наконец, третье — трагедии, потрясшие сначала американскую, а затем — советскую космические программы. Первая произошла 27 января 1967 г. на стартовой площадке, во время одного из занятий в рамках подготовки к первому полету по программе «Аполлон». Экипаж корабля «Аполлон-1» (по другому «насовскому» обозначению «Аполлон-204») в составе Гаса Гриссома, Эда Уайта и Роджера Чаффи погиб в результате случайного возгорания, случившегося в кабине их корабля[474].

Вторая — 24 апреля того же года, когда советский космонавт Владимир Комаров погиб при приземлении из-за отказа парашютной системы, после завершения первого испытательного полета по программе «Союз».

К сожалению, нет сведений о том, насколько подвигли трагедии руководителей советского государства и, в частности, космической программы СССР, к мысли о том, что, объединив усилия с другой космической державой — США, подобные инциденты можно было бы предотвращать в будущем. Но у руководства НАСА подобные мысли возникли. Свидетельство тому — слова Уэбба, которые он произнес на пресс-конференции через три дня после пожара на «Аполлоне-1»:

«Мы в Национальном управлении по аэронавтике и исследованию космического пространства стремимся сделать каждое реальное усилие [чтобы обеспечить безопасность астронавтов]. Могли бы жизни, которые уже нельзя вернуть, быть спасены, если б мы знали надежды, устремления и планы друг друга? Или могло бы их спасти полноценное [советско-американское] сотрудничество, будь оно в наличии на тот момент?

…Я очень надеюсь, что драматические события, случившиеся в 1967 г., наполнят реальным содержанием многочисленные заявления руководителей обеих стран о необходимости установления взаимодействия [в космосе] между двумя государствами»[475].

Увы, предположение Уэбба о том, что знание «надежд, устремлений и планов друг друга» могло бы спасти жизни американских астронавтов, не лишено оснований. 23 марта 1961 г. первый отряд космонавтов, или как его еще называли — «гагаринский» (все его члены были набраны туда вместе с Гагариным) понес первую утрату. В ходе проведения сурдобарокамерных испытаний погиб старший лейтенант Валентин Бондаренко. Сурдобарокамера — это изолированное от окружающей среды, замкнутое и герметичное пространство, где созданы условия абсолютной тишины, а внутренняя атмосфера отличается от обычной земной. До начала космических полетов считалось, что в корабле на орбите космонавта будет окружать абсолютное беззвучие, а потому требовалось проверить, как он будет реагировать на окружающую его невольную немоту.

Но вернемся к Бондаренко. Он погиб из-за нелепой случайности. В тот день Валентин работал при пониженном давлении, а это компенсировалось избытком кислорода. Сняв с себя датчики после медицинских проб, Бондаренко протер места их установки на теле ваткой и не глядя, бросил ее в сторону. Она упала на спираль включенной электроплитки, которая использовалась для подогрева пищи. В перенасыщенной кислородом атмосфере мгновенно возникло пламя, охватившее практически все пространство камеры. На Валентине загорелся шерстяной тренировочный костюм, но он не сразу подал сигнал тревоги, пытаясь самостоятельно ликвидировать пламя. Дежурный врач сразу открыть герметичную дверь, не выровняв давления снаружи и внутри, не мог. На это требовались лишние секунды, которые, в конечном итоге, и решили судьбу Бондаренко. Когда его вытащили, он был еще в сознании, повторяя: «Я сам виноват, никого не вините…» Врачи сделали все, что могли, но через восемь часов Валентин умер от ожогового шока[476].

Разумеется, информация о гибели Бондаренко была скрыта властями. О трагедии широкая публика узнала только в 1986 г., когда об этом на страницах газеты «Известия», получив поддержку на уровне членов Политбюро и преодолев сопротивление всевозможных цензур, рассказал Ярослав Голованов. Но если бы о том, что произошло с одним из членов гагаринского отряда, а главное — о причинах произошедшего, стало известно тогда же, как знать — не спасло бы это жизни Гриссому, Уайту и Чаффи? Ведь пожар на «Аполлоне-1» случился почти при тех же обстоятельствах, что и в сурдобарокамере — в замкнутой среде, в атмосфере, насыщенной кислородом. Быть может, зная о трагедии Бондаренко, американские специалисты предприняли бы особые меры безопасности для астронавтов, находящихся в аналогичных условиях, и экипаж первого «Аполлона» остался бы жив?

Но история, как известно, не признает сослагательного наклонения, а тогда, в 1967 г., окрыленный надеждами на то, что пережитые потери «просветлят» советское руководство, Уэбб предложил Благонравову встретиться в ходе работы очередной сессии КОСПАР в Лондоне в июле того же года. Цель встречи, по замыслу главы НАСА, состояла в том, чтобы вместе оценить прогресс в развитии двустороннего партнерства «так, как это предусматривалось каждые шесть месяцев в рамках двустороннего соглашения о космическом сотрудничестве»[477]. Благонравов отказался от встречи на том основании, что ему не удастся собрать необходимое количество советских экспертов для участия в подобных беседах[478].

Американская сторона восприняла ответ Благонравова как окончательное свидетельство того, что отношения между НАСА и АН СССР практически сошли на «нет». Никаких совместных мероприятий, так или иначе связанных с двусторонним космическим соглашением, заключенным в июне 1962 г., больше не проводилось.

Правда, США сделали еще несколько попыток установить с Советским Союзом в космосе пусть хоть и ограниченное взаимодействие. Артур Голдберг, сменивший Стивенсона на посту постоянного представителя США при ООН, предложил СССР отслеживать с территории Соединенных Штатов полеты советских спутников и кораблей[479]. Предложение осталось без ответа. Фредерик Сейц, президент Национальной академии наук США, предложил Келдышу в ходе своего визита в Москву в марте 1967 г. обменяться данными экспериментов, проводимых на лунной поверхности как Советским Союзом, так и Соединенными Штатами. Ответ Келдыша, последовавший через четыре месяца, содержал сведения, которые АН СССР и без того регулярно предоставляла международному научному сообществу[480]. Проигнорировала советская сторона и прочие предложения Сейца, касающиеся сотрудничества в области прогнозов погоды, фундаментальных космических исследований, орбитальных телескопов, а также исследований Луны и других планет Солнечной системы.

Сейц решил не сдаваться. 18 октября 1967 г. он отправил Келдышу поздравительную телеграмму по случаю запуска очередной «Венеры», в которой также особо акцентировал необходимость обмена данными, полученными в результате планетных исследований. Президент АН СССР поблагодарил за поздравление, но не ответил на предложение о сотрудничестве. Несколько позже Сейц предложил созвать специальную «рабочую встречу» между советскими специалистами, участвовавшими в подготовке и проведении экспериментов с помощью космического аппарата «Венера-4», и их американскими коллегами, проводившими аналогичные работы с «Маринер-5»[481].

Цель встречи — сравнить результаты, полученные исследователями двух стран. В ответе Келдыша, данном в январе 1968 г., содержался вроде намек на то, что неплохо было бы такое мероприятие провести. Но после этого президент Академии наук к данному вопросу больше не возвращался[482].

Кульминацией усилий американской стороны по вовлечению СССР в двустороннее сотрудничество в космосе стало выступление президента Джонсона 10 октября 1967 г. по случаю вступления в силу Договора по космосу. Как уже отмечалось, это была последняя попытка главы государства убедить советское руководство в необходимости объединить усилия двух стран в космосе. Правда, сделано это было не в форме прямого приглашения. Вот что сказал президент:

«Первое десятилетие космической эры было свидетелем своего рода соревнования. Мы стремились обогнать друг друга в космосе. Нам многое удалось осуществить, но в то же время мы зря потратили много энергии и средств, дублируя или копируя усилия друг друга.

Следующее десятилетие должно быть все сильнее отмечено печатью партнерства, причем не только между Советским Союзом и Америкой, но между всеми нациями под солнцем и звездами…

…По этой причине я хочу сегодня вновь повторить предложение Америки о полноразмерном сотрудничестве с любой нацией, которая пожелает объединить усилия в рамках величайшей и наивысшей исследовательской программы человечества. Космос — это горизонт, принадлежащий людям всей Земли, а потому должен в согласии изучаться и осваиваться ими»[483].

Но и этот слегка завуалированный призыв главы Белого дома к советско-американскому сотрудничеству в космосе остался без ответа. Советская сторона не прореагировала на попытку Джонсона использовать заключение Договора по космосу для того, чтобы вновь вернуться к теме о возможном объединении усилий в космосе двух стран. Позиция Москвы оставалась неизменной, мол, сначала решим политические проблемы на Земле, а уж потом будем говорить о совместном освоении заатмосферного пространства. Это и прозвучало в ответе, который посол в США Анатолий Добрынин дал президенту: «Мы надеемся, что [договор] поможет урегулировать важнейшие международные проблемы, с которыми человечеству еще приходится иметь дело на этой планете»[484]. Добрынин ни словом не упомянул возможность двустороннего сотрудничества в космосе, давая тем самым понять: взаимодействие с американцами на земной орбите и за ее пределами не входит в планы Кремля.

Не хотелось, чтобы у читателя складывалось впечатление, будто шестидесятые годы были для советско-американского сотрудничества в космосе временем бесплодных надежд, утраченных иллюзий и упущенных возможностей. Все же кое-каких результатов в области взаимодействия между двумя странами в деле освоения космического пространства достичь удалось. Речь идет о соглашениях, заключенных между Советским Союзом и США в рамках ООН. После долгих лет согласований, проволочек и взаимных обвинений в стремлении добиться одностороннего преимущества оба государства наконец-то подписали три международных договора, заложивших правовые основы космической деятельности.

Первые проблески надежд на достижение подобных договоренностей появились еще в конце 1963 г., когда СССР и США намекнули на возможность смягчения своих дотоле весьма жестких позиций в вопросе о контроле над космическими вооружениями. Почин здесь принадлежал советской стороне. Выступая с речью перед Генеральной ассамблеей ООН 19 сентября 1963 г. (за день до того, как Кеннеди официально пригласил СССР осуществить вместе с США пилотируемую экспедицию на Луну), министр иностранных дел А. А. Громыко заявил, что СССР готов заключить с США договор о запрещении вывода в открытый космос оружия массового поражения.

Вот что он, в частности, сказал:

«Советский Союз и Соединенные Штаты Америки настойчиво работают над решением еще более сложных и заманчивых задач в… [области освоения космического пространства]. И народы вправе ожидать, что новая среда, в которую вступил человек, — безграничный космический океан — никогда не станет еще одним плацдармом войны, разрушения, смерти. Взоры людей, обращенные к звездным далям, полны надежды на то, что завоевание космоса будет служить только мирным целям.

Московский договор («Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой». — Ю. К.) в июле 1963 г. запретил проведение ядерных испытаний в космическом пространстве. Теперь на повестке дня стоит другой вопрос.

Готовое уже сейчас предпринять шаги к предотвращению распространения гонки вооружений на космическое пространство и желая создать наилучшие условия для использования и освоения космического пространства на благо всех народов, советское правительство считает необходимым договориться с правительством Соединенных Штатов Америки о запрещении вывода на орбиту объектов с ядерным оружием на борту.

Нам известно, что правительство США также положительно относится к решению этого вопроса. И мы исходим из того, что обмен мнениями относительно запрещения вывода на орбиту ядерного оружия будет продолжен между правительствами Советского Союза и Соединенных Штатов Америки в двустороннем порядке. Было бы очень хорошо, если бы по этому важному вопросу была достигнута договоренность и заключено соглашение. Советское правительство к этому готово»[485].

Заявление Громыко, таким образом, устранило препятствие, до того времени прочно стоявшее на пути любого соглашения, призванного запретить размещение оружия в открытом космосе. Речь идет о настойчивом стремлении советского руководства заключить подобный договор только в контексте общего «земного» разоружения.

Впрочем, идя на подобный компромисс, министр иностранных дел позаботился о том, чтобы подобный шаг Москвы не был расценен как проявление слабости. Громыко намекнул, что знает о намерении США пойти на еще более радикальный шаг, а именно отказаться от требования, чтобы любое соглашение о контроле над вооружениями сопровождалось созданием надежной системы контроля над его выполнением с соответствующим механизмом инспекций.

В ходе всех послевоенных переговоров о разоружении, начиная с «плана Баруха» и заканчивая подписанием летом 1963 года вышеупомянутого договора о запрещении испытаний ядерного оружия в трех средах, США отказывались рассматривать так называемое «декларативное разоружение», то есть то, для контроля над которым не существовало эффективных механизмов[486].

Исключение было сделано лишь для тех случаев, когда нарушение договоренностей могло быть установлено с относительной легкостью и достоверностью. Вот почему Соединенные Штаты скептически относились к кампании Советского Союза, суть которой можно было выразить в общей формуле «запретить бомбу», не вдаваясь в подробности того, как это сделать, а главное — как проверять выполнение запрета. В этом и заключалась причина, по которой деятельность так называемого «Комитета по разоружению 18 держав» (первоначально «Комитета 10-ти»), учрежденного по предложению США, СССР, Великобритания и Франция в сентябре 1959 г., зашла в тупик.

Аналогичную позицию Соединенные Штаты занимали также по вопросу запрета размещения оружия в открытом космосе, да и по проблеме отмены ядерных испытаний. Вспомним, что договор, подписанный в 1963 г., запрещал ядерные взрывы лишь в атмосфере, в открытом космосе и под водой, т.е. там, где они не могли быть незаметно произведены. Что же касается подземных испытаний, они могли быть осуществлены достаточно незаметно, а потому в вышеупомянутый документ включены не были.

Кеннеди приложил максимум усилий для того, чтобы согласие США подписать договор о запрещении ядерных испытаний не было бы расценено советским руководством, как отход Вашингтона от требования обеспечить необходимый контроль путем соответствующих инспекций над выполнением данной договоренности. 26 июля 1963 г., за несколько недель до сентябрьской речи Громыко в ООН, президент, выступая по телевидению, в частности, заявил:

«Впервые достигнуто соглашение о том, чтобы поставить силы ядерного разрушения под международный контроль — цель, первоначально поставленная в 1946 г., когда Бернард Барух представил в ООН комплексный план контроля.

[Осуществление] этого плана, как и многих других последующих планов по разоружению, больших и малых, было заблокировано теми, кто выступал против международных инспекций…

[Данный] договор… таким образом, является ограниченным договором, который позволяет проводить подземные испытания и запрещает лишь те испытания, которые мы сами сможем отслеживать. [Для его осуществления] не требуется ни контрольных пунктов, ни инспектирования мест проведения испытаний, ни международной организации»[487].

Подобные слова, казалось, не оставляли лазейки для тех, кто надеялся ограничиться лишь декларативными заявлениями о запрете на размещение оружия массового поражения в космосе, не подвергая выполнение данного запрета соответствующим инспекциям. Действительно, ведь в то время, когда околоземный космос еще не был насыщен спутниками-шпионами, отследить вывод на орбиту ракеты с ядерной боеголовкой можно было лишь в том случае, если воочию увидеть ее старт. Для этого же нужно было оказаться рядом с пусковой установкой, откуда она покинула или только собиралась покинуть Землю.

Очевидно, что США придерживались подобной позиции в вопросе о запрещении оружия массового поражения в космосе и ко времени речи Громыко в сентябре 1963 г. Об этом свидетельствует «Предварительный план основных положений по договору о всеобщем и полном разоружении», который был предложен Соединенными Штатами к рассмотрению вышеупомянутому «Комитету 18-ти». Произошло это 18 апреля 1962 г., и к осени следующего года «предварительный план» так и оставался на рассмотрении данного комитета. Документ этот не только призывал страны «не размещать на орбите оружие, способное нанести массовое поражение», но также предлагал им согласиться на проведение периодических инспекций и проверок. Вот как предлагалось осуществить это на практике: «…„Ответственные за международное разоружение" будут проводить предстартовые проверки космических кораблей и ракет, а также создадут и будут использовать систему для регистрации необъявленных запусков.

Производство, хранение и испытание носителей для космических аппаратов будет регулироваться принятыми ограничениями. Данная деятельность будет контролироваться «Международной организацией по разоружению» в соответствии с условиями, которые будут установлены в дальнейшем в контексте проверки»[488].

Однако, как следует из речи Громыко, советский министр иностранных дел не сомневался — США смягчили свою позицию в вопросе проверки выполнения обязательств по разоружению. Откуда такая уверенность? Видимо, она происходила из осознания того факта, что США поняли — полбуханки лучше, чем вообще ничего. Вашингтон неоднократно заявлял, что США не станут размещать в космосе оружие массового поражения. Однако Москва избегала давать аналогичные обязательства. А ведь именно озабоченность перспективой увидеть проносящиеся в звездном небе над американской территорией советские ядерные боеголовки и была одной из важнейших причин, по которой Соединенные Штаты стали активно развивать свою космическую программу. Но как, по мнению вашингтонских политиков, можно было связывать себе руки обязательствами не «засорять» околоземное пространство атомными бомбами без аналогичного, пусть хотя бы и устного, обязательства Москвы? К тому же время работало не на всемирную безопасность. Ни СССР, ни США пока не вывели в космос оружие массового поражения, но уже имели соответствующие возможности, которые могли реализовать в любой момент. Об этом прямо сказал 16 июня 1962 г. госсекретарь Дин Раск:

«…существует растущая опасность, что космос может стать новым полем битвы человечества. Необходимо предпринять шаги на этом раннем этапе, чтобы уберечь космическое пространство от «засевания» оружием массового поражения — от того, что еще больше подорвало бы безопасность жителей нашей планеты. Речь идет о предварительном разоружении применительно к ядерному оружию, пока не размещенному в космосе»[489].

Одновременно представители Пентагона стали утверждать: если США смогут убедить Советский Союз в том, что у них нет намерения разместить оружие в космосе, Москва почти наверняка не выведет на орбиту собственные боеголовки. Министр обороны МакНамара и его ближайшие соратники к тому времени уже давно утверждали, что бомбы в космосе не имеют смысла. По их мнению (и с учетом уровня развития космической техники, вполне обоснованному), нанести удары с земли можно было куда дешевле и эффективнее, чем с околоземной орбиты. Это, как полагали МакНамара и К°, русские понимают ничуть не хуже американцев, а отсюда вывод: единственная причина, по которой Советы могут разместить за пределами атмосферы ядерное оружие, будет заключаться в их стремлении упредить аналогичный шаг со стороны Соединенных Штатов. Значит, лучший способ предотвратить подобные действия со стороны Москвы — уверить ее в том, что у Вашингтона нет такого рода замыслов.

Впервые мысль эта была озвучена 5 сентября 1962 г. заместителем министра обороны США Розуэллом Гилпатриком в ходе его выступления на встрече с представителями промышленности и университетов Среднего Запада. Он, в частности, сказал:

«Соединенные Штаты полагают, что в интересах их собственной безопасности, а также безопасности всего мира, представляется крайне желательным не допустить распространения гонки вооружений на открытый космос. Мы ищем любой приемлемый способ для достижения этой цели. Нет сомнения в том, что сегодня как Соединенные Штаты, так и Советский Союз могут разместить на орбите термоядерное оружие. Однако подобный шаг в обозримой перспективе не представляется разумным с точки зрения военной стратегии ни для какой из сторон.

У нас нет программы, предусматривающей выведение на орбиту оружия массового поражения. Гонка вооружений в космосе не укрепит нашу безопасность. Я не могу представить себе больший побудительный мотив для Советов разместить термоядерные вооружения в космосе, чем намерения США осуществить подобную программу. Мы не сделаем этого»[490].

При таком раскладе, рассуждали вашингтонские стратеги, Америка ничего не потеряет от обмена с Советским Союзом пацифистскими декларациями, относящимися к космическому пространству, а вот приобрести сможет не так и мало. Соответствующие намеки были сделаны представителями США и в «Комитете 18-ти». В ходе дискуссий, последовавших за предложением, выдвинутым ими в декабре 1962 г., суть которого состояла в «поэтапном» разоружении, они все чаще говорили о необходимости заключить договор о недопущении выведения оружия в космос. При этом американцы не акцентировали необходимость проверки выполнения подобной договоренности.

Как бы то ни было, но, похоже, ко времени своей речи в ООН 19 сентября 1962 г. Громыко был убежден в том, что США согласятся на декларативное решение проблемы демилитаризации космического пространства. Именно так, во всяком случае, воспринял слова советского министра иностранных дел Кеннеди. На следующий день после выступления Андрея Андреевича в ООН президент сам обратился с посланием к Генеральной ассамблее этой организации. Вот что он, в частности, сказал:

«Мы должны продолжить попытки заключить договоренность о недопущении вывода оружия массового поражения в открытый космос. Вчера советский министр иностранных дел положительно откликнулся на подобное предложение. Пусть же наши представители вернутся за стол переговоров с тем, чтобы выработать практическое соглашение по этому вопросу»[491].

Буквально в течение нескольких дней после обмена столь многообещающими намеками-декларациями американские и советские дипломаты договорились о том, чтобы сделать совместные заверения касательно запрета на размещение в космосе ядерного оружия, а также разработать проект резолюции Генассамблеи, отражающей данные заверения. Объясняя причину, по которой США поддержали подобную резолюцию, представитель США при ООН Стивенсон отметил:

«Проект предложенной резолюции отражает политику, которая уже проводится в США…

Говоря от имени моего правительства, хотел бы повторить то, что уже неоднократно было сказано раньше: у Соединенных Штатов нет намерения вывести на околоземную орбиту какое-либо оружие массового поражения, установить подобное оружие на небесных телах или же разместить его в космическом пространстве каким-нибудь иным способом…

…Нет сомнения в том, что проще не начинять оружием среду, в которой его никогда не было, чем договориться о разоружении тех сфер, в которых оно уже появилось»[492].

17 октября 1963 г. Генеральная ассамблея ООН единодушно приняла соответствующую резолюцию за номером 1884 под названием «Вопрос о всеобщем и полном разоружении». В ней приветствовалось намерение СССР и США не размещать в космосе ядерное или иное оружие массового поражения, а также призывались прочие государства последовать их примеру[493].

Согласие, которое удалось достичь Советскому Союзу и Соединенным Штатам по вопросу о недопущении милитаризации космоса, послужило основой и для следующего шага ООН в этом направлении. В ходе однодневного совещания 22 ноября 1963 г. Комитет по космосу принял решение соединить в одном «пакете» все вопросы, относящиеся к правовому регулированию космической деятельности, по которым было достигнуто соглашение. Данный «пакет» был затем представлен на рассмотрение Генассамблеи ООН в виде проекта резолюции под названием: «Декларация правовых принципов деятельности государств по исследованию и использованию космического пространства».

Принятие данной резолюции не потребовало дополнительных шагов ни с советской, ни с американской стороны. Ведь к тому времени все спорные моменты были обойдены представителями обеих стран или же оставлены для обсуждения в ходе будущих дискуссий. Однако значение этого документа в том, что в ходе его согласования удалось достичь консенсуса по ряду важнейших вопросов освоения космического пространства. Так, представитель США при ООН Стивенсон подчеркнул, что новые принципы, как только получат одобрение Объединенных Наций и приобретут статус международного права, сразу встанут на службу интересов государств планеты[494]. А советский представитель Морозов отметил иной положительный аспект резолюции. По его словам, ее принятие «преследовало цель скорее объединения, чем разъединения». Никто, по мнению Морозова, не надеялся, что проект документа отразит все принципы, которыми следует руководствоваться при освоении космического пространства. «…Естественно, что в попытке достичь разумный компромисс, — подчеркнул представитель СССР, — некоторые предложения, выдвинутые одними, но неприемлемые для других, просто не могли быть включены в проект декларации»[495].

Основные элементы резолюции, одобренной Генассамблеей 13 декабря 1963 г. и получившей номер 1962, включали в себя следующие принципы:

«1. Исследование и использование космического пространства осуществляются на благо и в интересах всего человечества.

2. Космическое пространство и небесные тела открыты для исследования и использования всеми государствами на основе равенства и в соответствии с международным правом.

3. Космическое пространство и небесные тела не подлежат национальному присвоению ни путем провозглашения на них суверенитета, ни путем использования или оккупации, ни любыми другими средствами.

4. Деятельность государств по исследованию и использованию космического пространства должна осуществляться в соответствии с международным правом, включая Устав Организации Объединенных Наций, в интересах поддержания международного мира и безопасности и развития международного сотрудничества и взаимопонимания.

5. Государства несут международную ответственность за национальную деятельность в космическом пространстве независимо от того, осуществляется ли она правительственными органами или неправительственными юридическими лицами, и за обеспечение того, чтобы национальная деятельность проводилась в соответствии с принципами настоящей Декларации. Деятельность неправительственных юридических лиц в космическом пространстве должна проводиться с разрешения и под постоянным наблюдением соответствующего государства. В случае деятельности в космическом пространстве международной организации ответственность за выполнение принципов настоящей Декларации несут, наряду с международной организацией, также и участвующие в ней государства.

6. При исследовании и использовании космического пространства государства должны руководствоваться принципом сотрудничества и взаимной помощи и должны осуществлять всю свою деятельность в космическом пространстве с должным учетом соответствующих интересов других государств. Если какое-либо государство имеет основания полагать, что деятельность в космосе или эксперимент, запланированные этим государством и гражданами этого государства, создадут потенциально вредные помехи деятельности других государств в деле мирного исследования и использования космического пространства, то оно должно провести соответствующие международные консультации, прежде чем приступить к такой деятельности или эксперименту. Государство, имеющее основание полагать, что деятельность в космосе или эксперимент, запланированные другим государством, создадут потенциально вредные помехи деятельности в деле мирного исследования и использования космического пространства, может запросить проведение консультаций относительно такой деятельности или эксперимента.

7. Государство, в регистр которого занесен объект, запущенный в космическое пространство, сохраняет юрисдикцию и контроль над таким объектом и над любым экипажем, находящимся на нем, во время их нахождения в космическом пространстве. Права собственности на космические объекты, запущенные в космическое пространство, и на их составные части остаются незатронутыми во время их нахождения в космосе и по возвращении на Землю. Такие объекты или их составные части, обнаруженные за пределами государства, в регистр которого они занесены, должны быть возвращены этому государству, при этом такое государство должно по требованию представить до возвращения опознавательные данные.

8. Каждое государство, которое осуществляет или организует запуск предмета в космическое пространство, а также каждое государство, с территории или установок которого производится запуск предмета, несет международную ответственность за ущерб, причиненный таким предметом или его составными частями на Земле, в воздушном пространстве или в космическом пространстве иностранному государству, его физическим и юридическим лицам.

9. Государства рассматривают космонавтов как посланцев человечества в космос и оказывают им всемерную помощь в случае аварии, бедствия или вынужденной посадки на территории иностранного государства или в открытом море. Космонавты, которые совершат такую вынужденную посадку, должны быть в безопасности и незамедлительно возвращены государству, в регистр которого занесен их космический корабль[496].

Резолюции эти — 1884 от 17 октября 1963 г., 1962 от 13 декабря того же года, а также их «предтеча» — 1721 от 20 декабря 1961 г., проложили дорогу к заключению официальных «космических» договоров между странами, в первую очередь между СССР и США. Теперь, казалось, ничто не помешает отдельным государствам придерживаться определенных правил и процедур, регулирующих их деятельность в космосе. К подобным правилам и процедурам относились:

1. Базовые правовые принципы.

2. Запрет на вывод в космос оружия массового поражения.

3. Ответственность за ущерб, нанесенный рукотворными космическими объектами.

4. Помощь космонавтам/астронавтам, а также космическим кораблям.

Проекты основных положений подобных договоров длительное время рассматривались как Советским Союзом и Соединенными Штатами, так и другими государствами. А потому сложилось впечатление: с учетом сглаживания разногласий (что к тому моменту во многом уже произошло в ходе обсуждения и принятия вышеупомянутых резолюций), данные документы ООН могут послужить основой для заключения двусторонних взаимоприемлемых межправительственных договоров.

Этого, однако, не произошло. Спорные вопросы, которые второпях были отставлены в сторону, чтобы не мешать подписанию столь многообещающих «космических» соглашений, вновь вышли на первый план. Серия заседаний юридического подкомитета Комитета по космосу в 1964 и в 1965 гг. не завершилась ничем, кроме абстрактно-расплывчатых докладов данного комитета Генассамблее и ответных увещевательно-уговаривающих резолюций Генассамблеи комитету. Типичным примером подобного ооновского документа стала резолюция 2130 от 21 декабря 1965 г., которая призвала Комитет по использованию космического пространства в мирных целях проявлять «настойчивость» в деле разработки космического законодательства, в частности, что касается помощи космическим кораблям и их экипажам, а также ответственности за ущерб, причиняемый космическими объектами[497].

В начале 1966 г. перспективы заключить конкретное соглашение по космосу стали столь призрачны, что в США решили придать импульс процессу путем прямого вмешательства президента Джонсона. Президент это и сделал 7 мая 1966 г. в ходе своего выступления в г. Сан-Антонио, штат Техас. Он, в частности, сказал:

«Так же, как Соединенные Штаты стремятся достичь мира на Земле, мы хотим сделать все возможное, чтобы освоение Луны и прочих небесных тел осуществлялось исключительно в мирных целях. Мы хотим быть уверены, что и наши, и иностранные астронавты смогут свободно проводить научные исследования Луны. Мы хотим, чтобы результаты этой деятельности были доступны всему человечеству.

Мы хотим уже сейчас предпринять шаги, чтобы достичь этих целей. По моему мнению, нам необходим договор, который установил бы правила и процедуры для освоения небесных тел. Основными элементами подобного договора могли бы стать следующие:

Луна и прочие небесные тела должны быть доступны для освоения и использования всеми странами. Никакая страна не может установить [над ними] свой суверенитет.

Должен быть установлен [принцип] свободы научного исследования, и все страны должны сотрудничать в области научной деятельности по небесным телам.

Должны проводиться исследования, направленные на предотвращение опасного загрязнения [окружающей среды].

Астронавты одной страны должны предоставить любую необходимую помощь астронавтам другой.

Никакой стране нельзя позволить разместить на небесном теле оружие массового поражения. Испытания оружия и военные маневры [на небесных телах] также должны быть запрещены.

Я убежден — мы должны сделать все, что можем, не только для нашего поколения, но и для последующих, чтобы не допустить возникновения серьезных политических конфликтов в результате космической деятельности. Думаю, время для этого пришло. Мы не должны его терять.

Я прошу посла Годдберга в Нью-Йорке начать предварительные переговоры по [заключению] подобного договора в соответствующем комитете ООН»[498].

Заявление Джонсона вызвало вихрь статей в Америке и западноевропейских странах. Их авторы говорили о необходимости срочного установления «правления закона» в сфере космической деятельности[499].

Действия американских дипломатов в ООН не заставили себя долго ждать. 9 мая постоянный представитель США при ООН Голдберг официально представил новый американский вариант договора председателю Комитета ООН по космосу Курту Вальдхайму[500].

В сопроводительном письме Вальдхайму Голдберг, помимо заявления Джонсона, упомянул длительную борьбу США за недопущение милитаризации космоса, а также прогресс, достигнутый в рамках данного направления в ООН. Что же касается особенностей нового американского предложения, оно, как подчеркнул постоянный представитель Соединенных Штатов, «…представляло из себя очередной крупный шаг, направленный на совместное превращение открытого космоса в [поле] для мирной деятельности. Поскольку вопрос этот представляется важным и требующим срочного решения, я был бы Вам очень признателен, если б Вы предприняли необходимые шаги для скорейшего созыва юридического подкомитета Комитета по космосу»[501].

Голдберг также провел соответствующие консультации с представителями других стран — членов Комитета по космосу о новом американском проекте договора. Одним из первых, по его словам, был постоянный представитель СССР при ООН, с которым он связался 1 мая. Голдберг передал ему письменное изложение основных моментов, содержащихся в предложении Соединенных Штатов:

«1. Луна и прочие небесные тела должны быть доступны для всеобщего освоения в соответствии с международным правом.

2. Никто не может распространить свой суверенитет на небесные тела.

3. Научные исследования должны осуществляться свободно, и все страны должны взаимодействовать в области научной деятельности, относящейся к небесным телам.

4. Государство, осуществляющее освоение небесного тела, должно сообщить о результатах своей работы.

5. Ко всем районам [поверхностей] небесных тел должен быть обеспечен свободный доступ.

6. Небесные тела должны использоваться исключительно в мирных целях. Никакой стране не должно быть позволено размещать на небесном теле оружие массового поражения. Военные укрепления, испытания оружия, а также военные маневры [на небесных телах] должны быть запрещены.

7. Страна, осуществившая космический запуск, должна иметь право распространить собственную юрисдикцию на свои сооружения на небесном теле, а также на людей, осуществляющих там от ее имени космическую деятельность.

8. Право собственности на объекты, совершившие посадку на небесное тело, а также на собранные или использованные там, должно быть сохранено за государством [осуществившим запуск данного объекта или его элементов на космическое тело].

9. Астронавты одной страны в случае необходимости должны предоставлять помощь астронавтам другой.

10. Государства должны проводить исследования и предпринимать соответствующие меры с целью избежать вредного загрязнения [окружающей среды]»[502].

Обратим внимание на один интересный момент: из 10 пунктов, содержащихся в американском проекте договора, 8 тем или иным образом относятся к регулированию деятельности государств на небесном теле. А самый первый говорит о необходимости обеспечения свободного доступа всех стран к небесным телам, и в первую очередь к Луне. Подобная структура предложения США — не случайна. До первого запланированного пилотируемого полета по программе «Аполлон», с которого должен был начаться штурм американцами Луны, оставалось около девяти месяцев. Вашингтон явно предпринимал шаги, направленные на обеспечение международно-правовой основы появления на естественном спутнике Земли представителей Соединенных Штатов.

Вскоре СССР предпринял аналогичный шаг. Министр иностранных дел Громыко направил 30 мая письмо Генеральному секретарю ООН с просьбой включить в повестку дня 21-й сессии Генассамблеи вопрос о «заключении международного соглашения по правовым принципам, регулирующим деятельность государств в освоении и покорении Луны и других небесных тел». Не преминув напомнить о достижениях Советского Союза в области космонавтики, а также о предшествующих попытках Москвы способствовать разработке законодательства по мирному освоению и использованию космического пространства, Громыко особо подчеркнул:

«1. Советское правительство считает своевременным разработку международного законодательства, которое, с одной стороны, регулировало бы освоение Луны и прочих небесных тел, а с другой — запрещало бы использование Луны и небесных тел с военными целями.

2. Запрет на использование Луны и прочих небесных тел в военных целях отвечает политике СССР, направленной на всеобщее и полное разоружение, ограничение гонки вооружений, а также смягчение международной напряженности.

3. Вышеупомянутые действия, направленные на демилитаризацию космического пространства, будут способствовать развитию международного сотрудничества в космосе.

4. Всем государствам должен быть обеспечен равный доступ к Луне с целью ее скорейшего исследования и освоения. При этом страны, занимающиеся какой-либо деятельностью на Луне, должны учитывать интересы друг друга. Советский Союз постоянно выступал за такого рода сотрудничество и всегда рассматривал свои успехи в космосе, как достижения всего человечества, а не только советского народа»[503].

Через пару недель после письма Громыко СССР представил свой проект договора[504]. Как и американский, он также преследовал цель объединить различные элементы космического законодательства, оформленные в виде положений международных деклараций, резолюций и договоров, в рамках единого документа. Было, правда, одно существенное отличие. В то время, как советский проект включал в себя ответственность за ущерб, причиненный рукотворными космическими объектами, в американском данный аспект космической деятельности был обойден молчанием. Обусловлено это было тем, что представители США стремились по возможности исключить спорные моменты из будущего договора с целью максимально облегчить его подписание. Соединенные Штаты к тому времени уже внесли на рассмотрение юридического подкомитета Комитета ООН по космосу проект специального документа под названием «Конвенция относительно ответственности за ущерб, причиненный запуском объектов в открытый космос».

В ходе заседания, прошедшего с 12 июля по 4 августа 1966 г. в Женеве, юридический подкомитет Комитета по космосу рассмотрел в приоритетном порядке оба проекта договора. По ряду общих принципов, большинство из которых уже были отражены в единодушно одобренных резолюциях Генассамблеи, соглашения удалось достичь достаточно быстро. Однако, что касается некоторых специфических вопросов, так или иначе относящихся к данным принципам, здесь возникли определенные затруднения. Так, например: нужно ли в обязательном порядке информировать международное сообщество о космической деятельности, или же это должно быть делом сугубо добровольным; можно ли размещать военное оборудование на небесных телах, если это делается в мирных целях; должны ли международные организации в своих действиях за пределами атмосферы следовать в политике тем же правилам и принципам, что и отдельные государства?[505]

Впрочем, вышеперечисленные вопросы были, пожалуй, не самыми сложными. Куда большими камнями преткновения оказались другие две проблемы. Одна из них была связана с компенсацией ущерба, причиненного космическими объектами. А другая — с оказанием помощи космическим экипажам и возвращением космических аппаратов, совершивших посадку на территориях стран, не имеющих к их запуску никакого отношения. Эти два спорных момента так и не удалось урегулировать, а потому их попросту решили обойти, ограничившись общим упоминанием о них в проекте договора. При этом подразумевалось, что решение данных проблем должно быть зафиксировано в отдельной конвенции, которая, в свою очередь, должна была стать предметом специальных переговоров[506].

19 декабря 1966 г. Генеральная Ассамблея ООН одобрила резолюцию 2222 (XXI), в основу которой лег проект «Договора о принципах деятельности государств по исследованию и использованию космического пространства, включая Луну и другие небесные тела» (далее для упрощения — «Договор по космосу»). Ключевыми положениями данного документа были следующие:

Статья I

Исследование и использование космического пространства, включая Луну и другие небесные тела, осуществляются на благо и в интересах всех стран, независимо от степени их экономического или научного развития, и являются достоянием всего человечества.

Космическое пространство, включая Луну и другие небесные тела, открыто для исследования и использования всеми государствами без какой бы то ни было дискриминации на основе равенства и в соответствии с международным правом, при свободном доступе во все районы небесных тел.

Космическое пространство, включая Луну и другие небесные тела, свободно для научных исследований, и государства содействуют и поощряют международное сотрудничество в таких исследованиях.

Статья II

Космическое пространство, включая Луну и другие небесные тела, не подлежит национальному присвоению ни путем провозглашения на них суверенитета, ни путем использования или оккупации, ни любыми другими средствами.

Статья III

Государства-участники Договора осуществляют деятельность по исследованию и использованию космического пространства, в том числе Луны и других небесных тел, в соответствии с международным правом, включая Устав Организации Объединенных Наций, в интересах поддержания международного мира и безопасности и развития международного сотрудничества и взаимопонимания.

Статья IV

Государства-участники Договора обязуются не выводить на орбиту вокруг Земли любые объекты с ядерным оружием или любыми другими видами оружия массового уничтожения, не устанавливать такое оружие на небесных телах и не размещать такое оружие в космическом пространстве каким-либо иным образом.

Луна и другие небесные тела используются всеми государствами-участниками Договора исключительно в мирных целях. Запрещается создание на небесных телах военных баз, сооружений и укреплений, испытание любых типов оружия и проведение военных маневров. Использование военного персонала для научных исследований или каких-либо иных мирных целей не запрещается. Не запрещается также использование любого оборудования или средств, необходимых для мирного исследования Луны и других небесных тел.

Статья XII

Все станции, установки, оборудование и космические корабли на Луне и других небесных телах открыты для представителей других государств-участников настоящего Договора на основе взаимности. Эти представители заблаговременно сообщают о проектируемом посещении, чтобы позволить провести соответствующие консультации и принять меры максимальной предосторожности для обеспечения безопасности и во избежание помех для нормальных операций на установке, подлежащей посещению[507].

Проект договора также содержал общие положения (статьи V, VI, VII и VIII) касательно ответственности государств за помощь космонавтам и их спасение, за возврат космических аппаратов, а также за ущерб, нанесенный рукотворными космическими объектами. Однако Генассамблея особо отметила неадекватность подобных размытых призывов и обратилась с просьбой к Комитету по космосу «Продолжить разработку соглашения по ответственности за ущерб, нанесенный рукотворными космическими объектами, а также соглашения по помощи космическим экипажам и аппаратам и их возвращению — [документов], которые уже включены в повестку дня работы Комитета»[508].

«Договор о принципах деятельности государств по исследованию и использованию космического пространства, включая Луну и другие небесные тела» был подписан одновременно в Москве, Вашингтоне и Лондоне 27 января 1967 г. в том виде, в каком он был представлен в резолюции ООН 2222. На церемонии подписания в Белом доме президент Джонсон сказал, что договор — «первый твердый шаг в сторону недопущения милитаризации космического пространства». По его словам, договор означал, что «однажды астронавты и космонавты встретятся на поверхности Луны как братья, а не как воины [бьющиеся за интересы] соперничающих наций, или идеологий»[509].

Что касается Москвы, то комментарии из нее поступили не от высшего руководителя советского государства — Л. И. Брежнева, а от министра иностранных дел Громыко. Впрочем, от этого оценка документа Кремлем не стала менее высокой, чем та, которую дал ему Белый дом. От имени правительства СССР Андрей Андреевич выразил глубокое удовлетворение фактом подписания подобного договора и подчеркнул важность правового регулирования космической деятельности. Он отметил импульс, который документ придаст равноправному международному сотрудничеству в деле освоения космоса в мирных целях. Министр также сделал особый акцент на роли, которую договор призван сыграть в недопущении милитаризации заатмосферного пространства. В заключение глава советского МИДа выразил уверенность, что подписанный документ станет шагом в направлении развития сотрудничества и взаимопонимания между странами и народами и будет способствовать урегулированию крупнейших международных проблем на Земле[510].

Как Верховный Совет СССР, так и Сенат США ратифицировали договор лишь через несколько месяцев после его подписания. Что касается американских законодателей, их несколько беспокоило отсутствие реальных механизмов, которые обеспечили бы выполнение запретов, содержащихся в документе. Однако к сентябрю-октябрю 1967 г. все возможные сомнения, связанные с подписанием договора, были так или иначе развеяны, как в Москве, так и в Вашингтоне, и 10 октября того же года он вступил в силу.

В то же время работа над решением вопросов, связанных с ответственностью за ущерб, нанесенный рукотворными космическими объектами, а также с помощью космическим экипажам и возвращением космических аппаратов, совершивших нештатную посадку за пределами запустившей их страны, была продолжена. Несмотря на то, что никаких серьезных спорных моментов тут не было, потребовался почти год переговоров, чтобы соответствующее соглашение увидело свет. 19 декабря 1967 г. Генассамблея ООН одобрила резолюцию 2345 (XXI) под. названием «Соглашение о спасании космонавтов, возвращении космонавтов и возвращении объектов, запущенных в космическое пространство». Основные требования, предъявленные к государствам, подписавшим этот документ, были следующие:

Статья 1

Каждая Договаривающаяся Сторона, которая получает сведения или обнаруживает, что экипаж космического корабля потерпел аварию, или находится в состоянии бедствия, или совершил вынужденную или непреднамеренную посадку на территории, находящейся под ее юрисдикцией, или в открытом море, или в любом другом месте, не находящемся под юрисдикцией какого-либо государства, немедленно:

a) информирует власти, осуществившие запуск или, если она не может опознать и немедленно информировать об этом власти, осуществившие запуск, немедленно сообщает об этом для всеобщего сведения с помощью всех имеющихся в ее распоряжении соответствующих средств связи;

b) информирует Генерального секретаря Организации Объединенных Наций, который должен немедленно распространить эту информацию с помощью всех имеющихся в его распоряжении соответствующих средств связи.

Статья 2

Если в результате аварии, бедствия, вынужденной или непреднамеренной посадки экипаж космического корабля приземлится на территории, находящейся под юрисдикцией Договаривающейся Стороны, она незамедлительно примет все возможные меры для его спасания и оказания ему всей необходимой помощи. Она будет информировать власти, осуществившие запуск, а также Генерального секретаря Организации Объединенных Наций о принимаемых ею мерах и о достигаемых результатах. Если помощь властей, осуществивших запуск, помогла бы обеспечить быстрое спасание или в значительной мере способствовала бы эффективности операций по поискам и спасанию, власти, осуществившие запуск, будут сотрудничать с Договаривающейся Стороной в целях эффективного проведения операций по поискам и спасанию. Эти операции будут поставлены под руководство и контроль Договаривающейся Стороны, которая будет действовать в тесной и постоянной консультации с властями, осуществившими запуск.

Статья 3

Если получены сведения или обнаружено, что экипаж космического корабля опустился в открытом море или в другом месте, не находящемся под юрисдикцией какого-либо государства, то те Договаривающиеся Стороны, которые в состоянии сделать это, окажут в случае необходимости помощь в осуществлении операций по поискам и спасанию такого экипажа в целях обеспечения его быстрого спасания. Они будут информировать власти, осуществившие запуск, а также Генерального секретаря Организации Объединенных Наций о принимаемых ими мерах и о достигаемых результатах.

Статья 4

Если в результате аварии, бедствия, вынужденной или непреднамеренной посадки экипаж космического корабля приземлится на территории, находящейся под юрисдикцией Договаривающейся Стороны, или будет обнаружен в открытом море или в любом другом месте, не находящемся под юрисдикцией какого-либо государства, он должен быть в безопасности и незамедлительно возвращен представителям властей, осуществивших запуск.

Статья 5

1. Каждая Договаривающаяся Сторона, которая получает сведения или обнаруживает, что космический объект или его составные части возвратились на Землю на территории, находящейся под ее юрисдикцией, или в открытом море, или в любом другом месте, не находящемся под юрисдикцией какого-либо государства, информирует власти, осуществившие запуск, и Генерального секретаря Организации Объединенных Наций.

2. Каждая Договаривающаяся Сторона, которая осуществляет юрисдикцию над территорией, на которой обнаружен космический объект или его составные части, по просьбе властей, осуществивших запуск, и с помощью этих властей, если их попросят, принимает такие меры, которые она сочтет практически осуществимыми для спасания этого объекта или его составных частей.

3. По просьбе властей, осуществивших запуск, объекты, запущенные в космическое пространство, или их составные части, обнаруженные за пределами территории властей, осуществивших запуск, возвращаются представителям этих властей, осуществивших запуск, которые по требованию должны представить до их возвращения опознавательные данные, или предоставляются в распоряжение таких представителей.

4. Независимо от пунктов 2 и 3 настоящей статьи, Договаривающаяся Сторона, имеющая основания полагать, что космический объект или его составные части, обнаруженные на территории, находящейся под ее юрисдикцией, или спасенные ею в каком-либо другом месте, являются опасными или вредными по своему характеру, может уведомить об этом власти, осуществившие запуск, которые незамедлительно принимают эффективные меры под руководством и контролем упомянутой Договаривающейся Стороны для устранения возможной опасности причинения вреда.

5. Расходы, понесенные при выполнении обязательств по обнаружению и возвращению космического объекта или его составных частей, в соответствии с пунктами 2 и 3 настоящей статьи, покрываются властями, осуществившими запуск[511].

Четыре месяца спустя, а точнее 22 апреля 1968 г., данное соглашение было подписано в Вашингтоне, Лондоне и Москве. Ратификация же его произошла лишь к концу 1968 г. с последующим вступлением договора в силу 3 декабря 1968 г.

Не так легко дело обстояло с соглашением об ответственности за ущерб, нанесенный космическими объектами. Несмотря на многочисленные предложения путей урегулирования этой проблемы, максимум, о чем смогли договориться заинтересованные стороны за месяцы, прошедшие после заключения «Договора по космосу», — это согласиться о природе и масштабе вопроса. Согласие было отражено в ряде докладов, подготовленных Комитетом по космосу в 1967, 1968, 1969 и 1970 гг. Доклады эти отразили: связь между международными организациями и соглашением об ответственности за ущерб; законы, применимые к измерению степени ущерба; обязательное посредничество третьей стороны при разрешении споров; ограничение объема компенсации ущерба, а также вопрос о том — должен ли ущерб, нанесенный ядерными материалами, также быть оговорен будущей конвенцией[512].

В конце 1970 г. Генассамблея ООН единодушно выразила глубокое сожаление по поводу того, что Комитету по космосу так и не удалось к тому времени завершить разработку конвенции об ответственности за нанесение ущерба. Генассамблея также призвала данный комитет сделать решающее усилие, чтобы представить проект конвенции на рассмотрение 26-й сессии[513]. Следствием подобного призыва стали неформальные консультации между членами Комитета, в первую очередь между русскими и американцами. В результате дискуссий контуры соответствующего соглашения впервые за семь лет стали приобретать более или менее четкие очертания. Процесс этот не остановился, а пошел дальше, приведя в конечном итоге к консенсусу по проекту искомой договоренности, достигнутому в ходе работы Комитета по космосу в Женеве с 29 июня по 2 июля 1970 г. Документ этот, позже названный «Конвенция о международной ответственности за ущерб, причиненный космическими объектами», был единодушно представлен Комитетом по космосу 21-й сессии Генассамблеи ООН, открывшейся в сентябре 1971 г. Он содержал 28 статей, в том числе ключевые:

Статья II

Запускающее государство несет абсолютную ответственность за выплату компенсации за ущерб, причиненный его космическим объектом на поверхности Земли или воздушному судну в полете.

Статья IV

1. Если в любом месте, помимо поверхности Земли, космическому объекту одного запускающего государства либо лицам или имуществу на борту такого объекта причинен ущерб космическим объектом другого запускающего государства и тем самым причиняется ущерб третьему государству либо его физическим или юридическим лицам, то два первых государства несут солидарную ответственность перед этим третьим государством в нижеследующих пределах:

a) если ущерб причинен третьему государству на поверхности Земли или воздушному судну в полете, то их ответственность перед третьим государством является абсолютной;

b) если ущерб причинен космическому объекту третьего государства либо лицам или имуществу на борту такого космического объекта в любом месте, помимо поверхности Земли, то их ответственность перед третьим государством определяется на основании вины любого из первых двух государств или на основании вины лиц, за которых отвечает любое из этих двух государств.

2. Во всех случаях солидарной ответственности, упомянутых в пункте 1 настоящей статьи, бремя компенсации за ущерб распределяется между двумя первыми государствами соразмерно степени их вины; если степень вины каждого из этих государств установить невозможно, то бремя компенсации за ущерб распределяется между ними поровну. Такое распределение не затрагивает права третьего государства требовать всей компенсации за ущерб на основании настоящей Конвенции от любого из запускающих государств или всех запускающих государств, которые несут солидарную ответственность.

Статья XII

Компенсация, которую запускающее государство обязано выплатить на основании настоящей Конвенции за причиненный ущерб, определяется в соответствии с международным правом и принципами справедливости, с тем, чтобы обеспечить возмещение ущерба, восстанавливающее физическому или юридическому лицу, государству или международной организации, от имени которых предъявляется претензия, положение, которое существовало бы, если бы ущерб не был причинен.

Статья XVIII

Комиссия по рассмотрению претензий устанавливает обоснованность претензии о компенсации и определяет сумму компенсации, если она подлежит выплате.

Статья XXII

1. В настоящей Конвенции, за исключением Статей XXIV-XXVII, ссылки на государства рассматриваются как относящиеся к любой международной межправительственной организации, которая осуществляет космическую деятельность, если эта организация заявляет, что она принимает на себя права и обязанности, предусмотренные настоящей Конвенцией, и если большинство государств-членов этой организации являются государствами-участниками настоящей Конвенции и Договора о принципах деятельности государств по исследованию и использованию космического пространства, включая Луну и другие небесные тела.

2. Государства-члены любой такой организации, являющиеся участниками настоящей Конвенции, принимают все необходимые меры для обеспечения того, чтобы эта организация сделала заявление в соответствии с предыдущим пунктом.

3. Если какая-либо международная межправительственная организация ответственна за ущерб в соответствии с положениями настоящей Конвенции, то эта организация и те из ее государств-членов, которые являются участниками настоящей Конвенции, несут солидарную ответственность, при соблюдении, однако, следующих условий:

a) любая претензия о компенсации за такой ущерб предъявляется в первую очередь этой организации;

b) если организация в течение шести месяцев не выплатила суммы, согласованной или установленной в качестве компенсации за такой ущерб, то только в этом случае государство-истец может поставить вопрос об ответственности государств-членов этой организации, являющихся участниками настоящей Конвенции, за уплату этой суммы.

4. В соответствии с положениями настоящей Конвенции любая претензия о выплате компенсации за ущерб, причиненный какой-либо организации, которая сделала заявление в соответствии с пунктом 1 настоящей Статьи, представляется государством-членом этой организации, являющимся участником настоящей Конвенции[514].

Данная конвенция была подписана 29 марта в США, СССР и Великобритании и вступила в силу 1 сентября 1972 г.

Тот факт, что Советский Союз и Соединенные Штаты после стольких лет серьезных разногласий по проблеме компенсации ущерба, нанесенного космическими объектами, смогли наконец договориться по данному вопросу, показался многим обнадеживающим знаком. Оптимисты полагали, что теперь процесс разработки космического права в рамках ООН пойдет значительно быстрее. На деле все оказалось значительно труднее. Это, впрочем, и не удивительно. Ведь проблемы, которые теперь предстояло урегулировать, были связаны с принципиальными идеологическими и политическими различиями между СССР и США. Так, в начале 1970-х гг. Генассамблея ООН призвала Комитет по космосу срочно дать определение «космическому пространству» применительно к космической связи, а также исследованию земных ресурсов с орбиты — задача, которую невозможно было решить, пока обе супердержавы не перестали бы рассматривать космос как поле для соперничества, а не сотрудничества.

Сказывался и традиционный подход СССР к максимальному засекречиванию своей космической деятельности. Именно по этой причине Москва противилась превращению ООН в своего рода координатора и организатора международных космических проектов, главными участниками которых, естественно, были бы Советский Союз и Соединенные Штаты. Подобное объединение усилий, да еще в рамках глобальной организации, предполагало бы доступ к космическим программам двух сверхдержав. Но США, которые довольно четко отделили гражданский «космос» от военного, в принципе, довольно безболезненно могли перенести ознакомление посторонних со своей «мирной» космонавтикой. Что же касается СССР, где невоенные космические проекты были только «сучками» на «стволе» оборонной космической программы, то он подобной беспечности себе позволить не мог.

Во многом в силу данного обстоятельства Советский Союз неоднократно давал понять, что не намерен участвовать в какой-либо международной космической деятельности под эгидой ООН, за исключением совместного исследования погоды.

Впервые разные подходы СССР и США к роли ООН в координации и регулировании проектов, связанных с изучением и освоением внеземного пространства, проявились в 1958 г. 13 декабря того года США смогли добиться от Генассамблеи ООН принятия резолюции, которая, по сути, сделала эту организацию одним из важнейших игроков на космическом «поле». Одобренный документ учреждал Специальный (Ad Нос) комитет по использованию космического пространства в мирных целях. В задачи нового органа входило определить:

«1. Направления деятельности и возможности ООН, а также ее специализированных агентств и прочих международных организаций, относящихся к мирному использованию космоса.

2. Области международного сотрудничества и программ в сфере мирного использования космоса, которые могли бы быть адекватно осуществлены под эгидой ООН на благо государств, независимо от уровня их экономического или научного развития…

3. Будущие организационные формы, которые смогли бы облегчить международное сотрудничество в этой области в рамках ООН.

4. Проблемы юридического характера, которые могут возникнуть в процессе осуществления программ по исследованию космического пространства»[515].

Специальный комитет также должен был информировать ООН о ходе выполнения данных задач.

Однако в силу вышеуказанных причин СССР препятствовал работе нового «космического» органа ООН в течение двух лет. Выход из тупика наметился лишь после 20 декабря 1961 г., когда была принята резолюция ООН 1721. Именно в ее рамках Советский Союз и США впервые пришли к согласию по базовым принципам исследования и освоения космического пространства. На волне подобного сближения позиций удалось договориться и о деятельности Комитета по космосу. Впрочем, для этого пришлось ее ограничить куда более жесткими рамками, чем те, в которых она была первоначально. В сферу деятельности комитета теперь входило лишь:

A) Поддерживать тесные контакты с правительственными и неправительственными организациями относительно вопросов [исследования и освоения] космического пространства;

Б) Обеспечить обмен такой информацией, относящейся к космической деятельности и добровольно предоставляемой правительствами разных стран, которая дополняла бы, но не дублировала уже существующие обмены научно-техническими данными;

B) Помогать в изучении способов развития международного сотрудничества в области космической деятельности…[516]

На практике же оказалось, комитет этот, как и ООН в целом, смогли выполнить только первых два пункта. Что касается третьего, а именно развития международного сотрудничества в космосе, то здесь прогресс практически отсутствовал по причинам, связанным, в первую очередь, с нежеланием Советского Союза приподнять занавес тайны над собственной космической программой[517].

Вся деятельность комитета (а вместе с ним и ООН в данном направлении) свелась, в основном, к помощи в установлении контактов между лицами и организациями, так или иначе связанными с космической деятельностью, а также в распространении информации о ходе исследования и освоения космического пространства.

Справедливости ради следует отметить, что ни Советский Союз, ни Соединенные Штаты не стали делать основную ставку на ООН в качестве локомотива развития заатмосферной кооперации. Данную задачу они решали в рамках отношений с другими странами без посредников в лице международных организаций. Подобная форма сотрудничества в космосе преследовала вполне определенные цели, мало связанные с исследованием и освоением космического пространства. О них достаточно однозначно сказал МакДугал, когда отметил, что запуск спутника «полностью изменил суть холодной войны. То, что раньше было военным и политическим сражением, в котором США (и СССР) достаточно было предоставлять помощь и спокойствие союзникам на переднем крае, стало тотальной борьбой за преданность и доверие всех народов (Советскому Союзу или Соединенным Штатам)»[518].

Разумеется, одной из форм борьбы за подобную «преданность» и стало приобщение как уже имеющихся, так и потенциальных союзников к передовым достижениям науки и техники, воплотившимся в форме ракет и аппаратов, предназначенных для проникновения в космическое пространство. Так, к началу 1970-х годов Соединенные Штаты уже напрямую взаимодействовали в области исследования космоса с 74 странами. Что касается Советского Союза, он также развивал соответствующее сотрудничество с другими государствами. Правда, в силу уже неоднократно отмеченной тесной связи советской гражданской и военной космических программ, Кремль предпочитал взаимодействовать в космосе только с «проверенными» партнерами, к категории которых относились страны социалистического содружества. Были, впрочем, и исключения, как, например, Франция и Индия.

Пожалуй, наиболее ярким примером неспособности ООН сыграть сколько-нибудь значительную роль в организации международной космической деятельности стала печальная сага о долго планировавшейся и постоянно откладывавшейся Конференции ООН по мирному использованию космического пространства, которая в конце концов была проведена в Вене во второй половине августа 1968 г. Идею осуществления подобного мероприятия выдвинул Советский Союз еще в октябре 1959 г. Предложение это было с энтузиазмом поддержано США и прочими некоммунистическими странами. Следующим шагом в данном направлении стало принятие 14 декабря 1959 г. резолюции Генассамблеи ООН 1472, в которой конференцию эту планировалось провести либо в 1960, либо в 1961г.[519]

Однако, когда дело дошло до конкретной реализации намеченного плана, советские представители выступили против намерения США придать ООН более активную роль в данном форуме. По их мнению, работа конференции должна быть в основном сведена к обмену информацией между ее участниками, причем в формате, который бы на ней обеспечил доминирующее положение СССР, как ведущей космической державы[520]. Понятно, что подобный расклад вещей не устроил ни Соединенные Штаты, ни их союзников, а потому мероприятие это было отложено до 1966 г., пока Комитет по космосу не учредил специальную рабочую группу для решения данной проблемы. Группа решила начать подготовку конференции «с чистого листа» и предложила провести ее в Вене в 1967 г. Главные вопросы, на решении которых должны были сконцентрироваться участники форума, были следующие: а) практическая отдача от освоения космического пространства с учетом потребностей развивающихся стран; б) возможности для международного сотрудничества в рамках национальных космических программ. Рекомендации группы были одобрены 19 декабря 1966 г. в виде резолюции Генассамблеи ООН 2221 (XXII)[521].

Однако, как показали дальнейшие события, повестка дня форума, который, кстати, был в очередной раз перенесен на год — с 1967 на 1968 г. — дала мало что нового с точки зрения развития сотрудничества. В центре внимания были последние космические достижения, а также то, как они помогут улучшить жизнь на Земле. При этом почти ничего не говорилось о механизмах, с помощью которых эти достижения можно было бы поставить на пользу всему человечеству. Разговор, в основном, вращался вокруг того, что уже сделано в рамках национальных программ (в первую очередь СССР и США), в частности, по установлению сотрудничества с другими странами. Вместе с тем, дальнейшие направления космической деятельности остались практически незатронутыми[522]. Не случайно поэтому многие участники конференции, а также сторонние наблюдатели, расценили данное мероприятие как во многом бесполезное[523].

Что же касается вопроса, ради которого форум был созван, а именно — роль ООН в развитии международного сотрудничества в космосе, здесь единственным результатом стало признание недостаточной вовлеченности этой организации в космическую деятельность. Участники также согласились, что если бы ведущие космические державы более активно использовали возможности, предоставляемые им ООН, то смогли бы достичь на «космической ниве» куда более впечатляющих результатов. Вот и все.

«Бесхребетность» итогов проведенного мероприятия была косвенно отмечена и Генеральным секретарем ООН У. Таном, который, подводя ей итог, смог только сказать: «Предложения и идеи, высказанные на конференции относительно будущей роли ООН, затронули широкий круг [вопросов]. Это призывает всех заинтересованных лиц со всей внимательностью рассмотреть направления и диапазон новых идей, отобрать [лучшие] и дать конкретные рекомендации относительно будущей роли ООН. Данные рекомендации должны обеспечить наиболее эффективное использование ресурсов и возможностей ООН в этой сфере деятельности с тем, чтобы люди как можно скорее получили практическую пользу от освоения космического пространства»[524].

Пожалуй, главным (и вполне предсказуемым) результатом работы форума стало подчеркивание важности советско-американского сотрудничества в космосе в качестве прелюдии и основы истинной интернационализации освоения космического пространства.

Интернационализация космоса, истинное международное сотрудничество в космосе, сотрудничество между странами или группами стран в исследовании и освоении космического пространства… На первый взгляд, за этими по сути своей весьма схожими терминами стоит одно и то же явление — взаимодействие между государствами за переделами атмосферы. Но только на первый взгляд.

На самом деле интернационализация космоса — это в настоящее время нечто идеалистическое и довольно абстрактное, ситуация, при которой «народы, распри позабыв, в единую семью объединятся» и при этом каждому государству, пусть даже самому бедному и незначительному, будет обеспечен такой же доступ в космос, что и мегадержаве. В общем, некое подобие ООН за пределами атмосферы.

Что касается истинного международного сотрудничества в космосе (на выделенном курсивом слове сделали акцент участники венской конференции), то это несколько более конкретное явление. Речь идет о равноправном взаимодействии стран в деле освоения космического пространства без учета их политических или экономических систем. И, наконец, есть (а точнее — было) сотрудничество, которое каждая из супердержав — СССР и США — во многом в пику друг другу развивали с отдельными странами или группами стран. Подобное взаимодействие, подчеркнули выступавшие на конференции, осуществляется в рамках американской и советской космических программ, служит, в первую очередь, национальным интересам Советского Союза и Соединенных Штатов и по сути своей является одной из форм соперничества в космосе между двумя сверхдержавами.

По мнению американских исследователей Харви и Сиккоритти, как США, так и СССР могли использовать механизмы ООН или же сопряженных с ней организаций для распространения в мировом сообществе сведений, полученных ими в результате исследования космоса. «Плюс» такой формы обогащения интеллектуальной копилки человечества новыми знаниями состоял в том, что при этом не требовалось ни формального соглашения, ни фактического взаимодействия между Советским Союзом и Соединенными Штатами за пределами атмосферы. Так, США, например, к тому времени уже довольно давно использовали Комитет по космосу, да и прочие органы ООН, для распространения «космической» информации.

Не упускали американцы случай и организовать небольшую международную кооперацию в рамках небольших проектов. К числу таких относились программа запуска геофизических ракет под эгидой ООН (с ограниченным участием СССР), ряд шагов по регулированию деятельности, относящейся к компетенции Международного телекоммуникационного союза (также с некоторым участием СССР)[525].

Довольно бурную деятельность Соединенные Штаты развили и в рамках Всемирной метеорологической организации, Всемирной организации здравоохранения, Всемирной организации продуктов питания и т. д.[526]

В деятельности некоторых из этих организаций принимал участие и Советский Союз. Что же касается будущего, то как СССР, так и США вполне могли предоставить в распоряжение ООН, а также ассоциированных с ней организаций, большой объем данных, полученных в результате исследования космического пространства. Однако ирония в том, что степень, в которой ООН могла распорядиться во благо человечества полученными от Советского Союза и Соединенных Штатов фактами, также зависела по меньшей мере от неформального соглашения между двумя космическими супердержавами или от их молчаливого согласия с подобной деятельностью ООН. Тем не менее, как свидетельствовала история да и развитие событий на конференции в Вене, СССР по-прежнему не приветствовал активизации и расширения роли ООН в области освоения космического пространства. На форуме в австрийской столице представители Советского Союза традиционно доложили об обширных двусторонних программах сотрудничества страны в области космоса с отдельными государствами, в первую очередь с восточноевропейскими сателлитами СССР, а также — с Францией. Кроме того, они упомянули о многосторонних программах, реализуемых Советским Союзом с участием стран «социалистического содружества», а также о намерении развивать и в будущем этот тип космического партнерства.

Что же касается Америки, она отрапортовала о своем взаимодействии как с отдельными странами, так и с группами государств, в основном в рамках уже упоминавшихся Европейской организации космических исследований — ESRO, а также Европейской организации по разработке ракет-носителей — ELDO. Проявляли США активность и в рамках тех международных космических консорциумов, в которых СССР не участвовал, как, например, «Интелсат». Более того, постепенно Вашингтону становилось все более очевидно — объединить вокруг себя страны, желающие участвовать в исследовании и освоении космического пространства, можно и без участия Советского Союза и более того — даже в пику последнему. Да и вообще советский «космический фактор» постепенно снижал свое влияние на формирование политики США в области космоса. Как отметили в 1969 г. члены Оперативной группы по космосу при Белом доме, «американское общество советские свершения в космосе… более не расстраивают. В настоящее время советские достижения уже не будут иметь того воздействия [на сознание людей], как в прошлом»[527]. Было, правда, одно «но». СССР и США продолжали ревностно отслеживать степень доступности космических программ друг друга, чтобы, не дай Бог, не дать потенциальному противнику информации о «двойных технологиях» больше, чем получил от него. По этой причине традиционная секретность, какой Советский Союз окутывал свою космическую деятельность, была одним из главных факторов, сдерживающих темпы открытия американской космической программы перед «третьими» странами».

Разумеется, при такой ситуации США были вынуждены выстраивать вокруг собственной космической деятельности барьеры, заглянуть за которые не всегда удавалось даже их ближайшим союзникам. Этот фактор, а также необходимость продолжать единоличную борьбу с СССР за космическое лидерство, ставили национальное в космической политике США над международным. Подобное распределение приоритетов неизбежно определяло особенность подхода Соединенных Штатов к сотрудничеству в космосе, при котором сотрудничество это также становилось одной из форм борьбы за ведущие позиции во внеземном пространстве. Победа определялась тем, кто больше сможет объединить вокруг себя стран, желающих и способных участвовать в освоении космического пространства.

Политические перемены как в Соединенных Штатах, так и в Советском Союзе (связанные, в первую очередь, со сменой высшего руководства этих стран) в 1963-1964 гг. привнесли свои новшества в советско-американские космические отношения. Подход Линдона Джонсона к партнерству в космосе между СССР и США отличался от того, что был у Джона Кеннеди. Подобно Кеннеди, Джонсон также был не прочь объединить усилия двух сверхдержав за пределами атмосферы, но не в пример своему предшественнику, отнюдь не предлагал Советскому Союзу принять участие в главном и наиболее престижном космическом проекте США — программе «Аполлон». Его приглашения СССР к сотрудничеству не шли дальше взаимодействия в рамках второстепенных проектов.

Подобные изменения были обусловлены рядом причин:

1. Джонсон в большей степени, чем Кеннеди, отождествил себя с достижением цели американского космического лидерства.

2. Он был озабочен той возможной конкуренцией, которую могли составить ведущим позициям США в космосе нарождающиеся космические программы других стран Запада. Одним из главных способов уменьшить эту конкуренцию было объединить усилия этих стран за пределами атмосферы под руководством Соединенных Штатов.

3. Для Джонсона космическое сотрудничество было, в первую очередь, средством укрепления связей с Европой, а не с СССР.

4. Не хотел новый президент навлечь на себя и критику со стороны республиканцев за преувеличенный интерес к взаимодействию с Советским Союзом в космосе при недостатке внимания к «заатмосферному» партнерству с другими странами. 

5. Для Джонсона развитие космических отношений Америки с другими государствами было ходом, рассчитанным на оказание давления на СССР.

Что касается отношения Советского Союза к сотрудничеству с Соединенными Штатами в космосе, отношение это не претерпело каких-либо существенных изменений в первые пять лет правления Брежнева. К факторам, которые оказывали негативное воздействие на советско-американское космическое взаимодействие в прошлом, прибавились еще три. Один из них — усилившийся консерватизм во внутренней и внешней политике СССР, другой — возросшее воздействие на жизнь государства военно-промышленного комплекса и третий — война во Вьетнаме, еще более обострившая отношения между СССР и США. Сочетание всех этих явлений практически полностью стерло из повестки дня советско-американского диалога какие-либо разговоры о серьезном двустороннем сотрудничестве в космосе.

Примечания:

3

Однодвигательный 18-тонный реактивный самолет-разведчик «У-2» был разработан фирмой «Локхид», группой конструкторов под руководством Келли Джонсона. Свой первый полет совершил в 1955 г. Предназначен для выполнения разведывательных миссий на высотах, превышающих 20 км. Неоднократно модифицировался. Последние модули были поставлены на вооружение ВВС США в 1989 г. Дальность полета последних модификаций достигает порядка 11 000 км. В мае 2002 г. на вооружении американских военно-воздушных сил находилось 37 У-2. С У-2 связан самый громкий скандал в истории авиационного шпионажа, когда 1 мая 1960 г. над территорией СССР в районе г. Свердловска был сбит самолет данного типа (пилот Фрэнсис Гарри Пауэрс).

4

McDougall, W. A…The Heavens and The Earth. A Political History of the Space Age, Basic Books, Inc., Publishers, New York, 1985, 113.

5

Sentner, D. «Ike Scores Again with Satellite Revelation», Los Angeles Examiner, 1 August 1955. NASA Historical Reference Collection, NASA History Office, NASA Headquarters, Washington, DC.

39

Голованов Я. К. Указ. соч. С. 253, 777.

40

Голованов Я. К. Указ. соч. С. 242-312.

41

«Редстоун» был спроектирован в рамках ракетной программы американских сухопутных сил. Он, как уже отмечалось выше, использовался для суборбитальных полетов. Следующим за «Редстоуном» идет «Атлас» — машина, способная выводить корабли на орбиту. «Атлас» вместе с «Редстоуном» были задействованы по программе «Меркурий» (первые полеты одиночных американских астронавтов в космос: 2 — на «Редстоуне» и 4 — на «Атласе» в 1961-1963 гг.).

«Титан» — более мощная ракета-носитель, которая использовалась уже для полетов экипажей из двух человек по программе «Джемини». «Титан», как и «Атлас», был создан группами конструкторов, работавших под руководством ВВС США. «Титаны» вывели в космос в 1965-1966 гг. 10 кораблей типа «Джемини».

Семейство носителей типа «Сатурн», включая его самого мощного представителя — «Сатурн-5», использовалось для лунной пилотируемой программы. В рамках данной программы в 1968-1972 гг. было совершено 11 полетов, из них 2 — на земной орбите, 2 — к Луне, а 7 — непосредственно на Луну (включая «Аполлон-13», экипаж которого из-за аварии на борту корабля не смог высадиться на поверхность спутника Земли). Каждая экспедиция состояла из трех человек.

После завершения лунной программы один «Сатурн-5» вывел в 1973 г. на околоземную орбиту первую американскую орбитальную станцию «Скайлэб», а его «меньшие» братья» типа «Сатурн-1Б» в 1973-1974 гг. поочередно доставили на нее три экипажа, каждый из которых состоял из троих астронавтов. Последний пилотируемый полет с применением носителя типа «Сатурн» (как и в случае со «Скайлэбом» — вариант «Сатурн-1Б») состоялся в 1975 г., когда на орбите американский корабль «Аполлон» состыковался с советским «Союзом».

Начиная с 1981 г. и по наши дни единственным типом пилотируемого корабля США является «Спэйс Шаттл».

42

Stuhlinger, Е., Ordway III, F.I., Werhner von Braun. Crusader for Space, Malabar, Florida, Krieger Publishing Company, 1994, pp. 301-302.

43

Вообще «шаттл», формой своей более напоминающий самолет, чем традиционный космический корабль, был призван стать космическим транспортным средством, доставляющим грузы на орбиту практически по цене обычных авиаперевозок. Те, кто строили подобные прогнозы, исходили из того, что «челноки» будут летать в космос чуть ли не каждую неделю. Этого не произошло и отчасти в силу данного обстоятельства: у «шаттлов» по-прежнему столь высокая стоимость эксплуатации. В настоящее время флот пилотируемых кораблей США состоит из трех «шаттлов» — «Дискавери», «Атлантис» и «Эндевор». Один из «шаттлов» — «Челленджер», взорвался в январе 1986 г. вместе с экипажем из семи человек во время выхода на орбиту, а другой — «Колумбия», разрушился при входе в атмосферу в феврале 2003 г. Как и в случае с «Челленджером», экипаж «Колумбии» погиб.

44

Почти мистическое совпадение, невольно «роднящее» двух главных конструкторов: фон Браун и Королев умерли практически от одной и той же причины. У первого был рак кишечника, у второго — прямой кишки.

45

Я пытался выяснить у сотрудников НАСА, был ли скрытый смысл в том, чтобы отправить «шаттл» в свой первый полет в двадцатую годовщину старта Гагарина, но все они утверждали, что это не более чем совпадение.

46

Хрущев С. Н. Никита Хрущев: Кризисы и ракеты. М.: Новости, 1994. Т. 1. С. 111-114.

47

Черток Б. Е. Указ. соч. С. 307, 308.

48

Более подробно об этом постановлении говорится у Голованова Я. К. Указ. соч. С. 710-711.

49

Sagdeev, op. cit, p. 201.

50

Голованов Я. К. Указ. соч. С. 571-572.

51

Попутно замечу, что похожая ситуация наблюдалась в начале 1960-х годов и в США, где ВВС также хотели монополизировать всю космическую деятельность в стране, фактически взяв на себя функции НАСА. Далее вы узнаете о том, как был достигнут компромисс между этими ведомствами.

52

Голованов Я. К. Указ. соч. С. 736-738.

392

Более подробно о космическом «послужном списке» Джонсона см. Congress, Senate, Committee on Aeronautical and Space Sciences, Statements by the Presidents of the United States on International Cooperation in Space: A Chronology, October 1957-August 1971, No. 92-40, 92nd Congress, 1st Session, 1971, p. 57.

393

Logsdon, The Decision to Go to the Moon, op. cit., p. 21.

394

См. Letter from John F. Kennedy to Representative Albert Thomas, September 23, 1963, op. cit.; Washington Sunday Star, November 24, 1963. Цитировано в Harvey and Ciccoritti, op. cit., p. 133. Более подробно об отношении Джонсона к международному сотрудничеству в космосе см. Statements by the Presidents, op. cit.

395

U.S. Department of State, Press Release, 17 November 1958, No. 695.

396

Johnson, L. В., «The Politics of Space Age», Saturday Evening Post, 29 February 1964, p. 23.

397

U.S. Department of State Bulletin, 30 December 1963, 1011. Цитировано в Harvey and Ciccoritti, op. cit., p. 135-136.

398

Johnson, op. cit., p. 23.

399

Public Papers of the Presidents of the United States: Lyndon B. Johnson, 1965, Vol. II, p. 918.

400

Public Papers of the Presidents of the United States: Lyndon B. Johnson, 1966, Vol. II, p. 1075.

401

Weekly Compilation of Presidential Documents, 3 October 1966, p. 1361.

402

Основные советские/российские спутники связи. Первый аппарат данного типа был запущен с космодрома Байконур в 1964 г. С 1970 г. «Молнии» запускаются с космодрома Плесецк.

«Интелсат» (INTELSAT) — это сокращенное название Международной организации телекоммуникационных спутников (International Telecommunications Satellite Organization — ITSO). «Интелсат» является в настоящее время крупнейшим в мире продавцом услуг, предоставляемых с помощью принадлежащих ему спутников связи.

Консорциум был образован 20 августа 1964 г. одиннадцатью государствами. В 1973 г. эта организация включала в себя уже 80 членов, а в настоящее время — их больше 100. Сигналы «Интелсата» принимают более 600 наземных станций в более чем 149 странах, а также прочих административно-территориальных образованиях. Штаб-квартира «Интелсата» находится в Вашингтоне.

403

Public Papers of the Presidents of the United States: Lyndon B. Johnson, 1967, Vol. II, p. 769.

404

27 января 1967 г. в Москве, Вашингтоне и Лондоне странами-депозитариями СССР, США и Великобританией был подписан «Договор о принципах деятельности государств по исследованию и использованию космического пространства, включая Луну и другие небесные тела». Вступил в силу 10 октября 1967 г.

405

Ibid., Vol. I, pp. 72, 73.

406

Ibid., Vol. I, pp. 72, 73.

407

The White House Conference on International Cooperation, November 28 — December 1, 1965, National Citizen's Commission, Report of the Committee on Space, Washington, D.C., 1965, p. 8.

408

Statements by the Presidents of the United States on International Cooperation in Space, op. cit., p. 83.

409

Public papers of the Presidents of the United States: Lyndon B. Johnson, 1967, Vol. II, p. 920.

410

Ibid., p. 133.

411

Washington Sanday Star, November 24, 1963. Цитировано в Harvey and Ciccoritti., op. cit., p. 133.

412

Public Papers of the Presidents of the United States: Lyndon B. Johnson, 1968-1969, Vol. II, pp. 1247, 1248.

413

Как ESRO, так и ELDO явились предтечами Европейского космического агентства (ЕКА). ESRO была образована в 1962 г. десятью европейскими странами и Австралией (последняя предоставила европейским коллегам испытательный полигон Вуумера). Между 1968 и 1972 гг. ESRO запустила семь спутников с использованием ракет НАСА. ELDO была образована в 1964 г. семью европейскими государствами. Одно из главных достижений этой организации — создание космодрома Куру во французской Гвиане. Попытка же ELDO построить для запуска итальянского спутника многонациональный носитель «Европа-1», первая ступень которого была бы разработана и изготовлена Англией, вторая — Францией, а третья — Германией, закончилась неудачей. Причина — бюрократические проблемы внутри самой ELDO. В 1975 г. ESRO и ELDO объединились в ЕКА.

414

Thompson, R. Е., «Johnson Vows to Keep U.S. First in Space», Los Angeles Times, 16 September 1964. NASA Historical Reference Collection, NASA History Office, NASA Headquarters. Washington, D.C.

415

Report of the Committee on Space, op. cit., p. 24.

416

Варшавский договор 1955 г. (о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи) подписан 14 мая в Варшаве Албанией (с 1962 года не участвовала в работе созданной на основе Варшавского договора Организации, а в сентябре 1968 г. вышла из Организации), Болгарией, Венгрией, ГДР (после присоединения к ФРГ в 1990 г. вышла из Организации), Польшей, Румынией, СССР, Чехословакией. Договор этот во многом стал ответной реакцией «Восточного блока» на создание НАТО, образованного 12 «западными» государствами 4 апреля 1949 г.

Целями Варшавского договора провозглашались обеспечение безопасности стран-участниц Варшавского договора и поддержание мира в Европе. Государства Варшавского договора создали Объединенное командование вооруженными силами, руководящее вместе с Военным советом и штабом деятельностью Объединенных вооруженных сил (местопребывание штаба — Москва). Высший орган Организации Варшавского договора — Политический консультативный комитет (ПКК). 26 апреля 1985 г. Варшавский договор был продлен на 20 лет. В феврале 1990 г. упразднены военные органы Организации. 1 июля 1991 г. в Праге Болгарией, Венгрией, Польшей, Румынией, СССР и Чехословакией подписан протокол о прекращении действия Варшавского договора 1955 г.

417

Gaddis, Russia, the Soviet Union and the United States: An Interpretive History, op. cit., p. 265.

418

Брежнев Л. И. (1906-1982) — глава СССР с 1964 по 1982 г., занимавший за этот период посты Первого секретаря ЦК КПСС (1964-1966), Генерального секретаря ЦК КПСС (1966-1982), а также Председателя Президиума Верховного Совета СССР (1977-1982). С правлением Брежнева, особенно в 1970-х — начале 1980-х гг. ассоциируется такое понятие в жизни Советского Союза, как «застой», характеризуемый стагнацией в экономике.

419

Ibid., p. 261.

420

Loory, S. Н., «U.S. Talking Down The Space Race», New York Herald Tribune, 9 June 1964.

421

«Views of the Presidential Candidates On the Future of the U.S. in Space». Missiles and Rockets, 26 October 1964, p. 17.

422

Gaddis, Russia, the Soviet Union and the United States: An Interpretive History, op. cit., p. 257.

423

Хрущев С. Н. Указ. соч. Т. 2. С. 465.

424

«US-USSR Cooperation in Space Research Programs», in Logsdon, J. M., ed., Exploring the Unknown, op. cit., Vol. II, External Relationships, pp. 168- 182. Процитированный абзац находится на с. 178.

425

Все выдержки и цитаты из данного документа взяты из «US-USSR Cooperation in Space Research Programs», in Logsdon, J. M., ed., Exploring the Unknown, op. cit., Vol. II, External Relationships, pp. 168-182.

426

Spivak, J., «New President Likely To Give Strong Support To Beleaguered NASA», The Wall Street Journal, 2 December 1963. NASA Historical Reference Collection, NASA History Office, NASA Headquarters, Washington, D.C.

427

Harvey and Ciccoritti, op. cit., p. 142.

428

Ibid., p. 140.

429

Hugh L. Dryden, Letter to President Lyndon B. Johnson transmitting draft statement for inclusion in UN address scheduled for delivery June 25, 1965. Цитировано в Ibid., pp. 140, 141.

430

Hugh L. Dryden, Letter to A. Blagonravov, March 26, 1964. Цитировано в Ibid., p. 142.

431

U.S. Congress, Senate, Committee on Aeronautics and Space Sciences, NASA Authorization for FY 1966, Hearing before the Committee on Aeronautics and Space Sciences, Senate on S. 927, Pt. 1, 89th Congress, 1st Session, 1965, pp. 60-61. Цитировано в Ibid., p. 143.

432

«NASA News Release, «Dryden — Blagonravov Talks in Geneva — Implementation of US-USSR Bilateral Space Agreement», June 8, 1964. Цитировано в Ibid., p. 144.

433

Hugh L. Dryden, Letter to Donald F. Hornig, June 30, 1964. Цитировано в Ibid.

434

«NASA News Release», June 8, 1964, op. cit.

435

Hugh L. Dryden, Letter to A. Blagonravov, July 2, 1964. Цитировано в Ibid., p. 144.

436

A. Blagonravov, Letter to Hugh L. Dryden, July 8, 1964. Цитировано в Ibid.

437

Hugh L. Dryden, Letter to A. Blagonravov, July 24, 1964. Цитировано в Ibid., p. 145.

438

A. Blagonravov, Letter to Hugh L. Dryden, September 5, 1964. Цитировано в Ibid.

439

NASA News Release, «U.S.-Soviet Cooperation», October 8, 1965. Цитировано в Ibid.

440

Hugh L. Dryden, Cable to A. Blagonravov, October 12, 1964. Цитировано в Ibid.

441

James E. Webb, Letter to President Lyndon B. Johnson, December 18, 1964. Цитировано в Ibid., p. 146.

442

Hugh L. Dryden, Letter to Donald F. Hornig, January 11, 1965. Цитировано в Ibid.

443

U.S. Congress, House, Subcommittee on Independent Offices of Committee on Appropriations, Hearings of Independent Offices, Appropriations for 1966. Pt. 2, 89th Cong., 1st Sess., 1965, pp. 1006-1007. Ibid., pp. 146-147.

444

Hugh L. Dryden, Letter to A. Blagonravov, March 5, 1965. Цитировано в Ibid., p. 147.

445

Более подробно о выдвинутых США инициативах в тот период времени см. Hugh L. Dryden, Letter to A. Blagonravov, April 27, 1965; U.S. Congress, Senate, Committee on Aeronautical and Space Sciences, NASA Authorization for FY 1971, Hearings before the Committee on Aeronautical and Space Sciences, Senate on S. 3374, Pt.

446

Цитировано по Arbatov, G. A. The System: An Insider's Life in Soviet Politics, Times Books, New York, 1992, p. 126.

447

Ibid., p. 115.

448

Ibid., p. 114.

449

Родион Яковлевич Малиновский (1898-1967) — маршал, министр обороны СССР в 1957-1967 гг.

450

Фой Дэвид Колер (1908-1990) — посол США в СССР в 1962- 1966 гг.

451

Ibid.

452

Ibid., p. 115.

453

Мао Цзэдун (1893-1976) — один из лидеров китайской революции и председатель Политбюро ЦК, а после — просто ЦК КПК (Коммунистической партии Китая) с 1943 по 1976 гг., т. е. фактический руководитель страны.

454

Ibid., р. 117.

455

Tucker, R. С. Political Culture and Leadership in Soviet Russia: From Lenin to Gorbachev, W. W. Norton & Company, New York, 1987, p. 128.

456

Янгеля «тянул» Устинов, а сам Гречко болел за Челомея.

Дмитрий Федорович Устинов (1908-1984) — министр обороны СССР в 1976-1984 гг.

Андрей Антонович Гречко (1903-1976) — министр обороны СССР в 1967-1976 гг.

457

Хрущев С. Н. Указ. соч. Т. 2. С. 517. Аналогичной точки зрения относительно причин принятия на вооружение двух типов ракет — РС-20А и РС-18, придерживается и академик Сагдеев. См. Сагдеев, op. cit., pp. 205, 206.

458

Каманин Н. П. Скрытый космос (1960-1963). С. 90, 91.

459

Ibid., р. 377.

460

Алексей Николаевич Косыгин (1904-1980) — Председатель Совета Министров СССР с 1964 по 1980 г.

461

Николай Викторович Подгорный (1903-1983) — Председатель Президиума Верховного Совета СССР в 1965-1977 г.

462

См. Александров-Агентов А. М. От Коллонтай до Горбачева. М.: Международные отношения, 1994. С. 117; Медведев Р. Личность и эпоха. Политический портрет Л. И. Брежнева. М.: Новости, 1991. С. 86, 87.

463

Хрущев С. Н. Указ. соч. Т. 2. С. 513-515.

464

Arnold Frutkin, Diary Note, 15 May 1965. Цитировано в Harvey and Ciccoritti, op. cit, p. 153.

465

Hugh L. Dryden, Memorandum of Conversation with A. Blagonravov, May 14, 1965, at Mar del Plata, Argentina. Цитировано в Ibid., p. 154.

466

Цитировано по El Mundo, May 15, 1965, Ibid., p. 155.

467

Public Papers of the President of the United States: Lyndon B. Johnson, 1965, p. 918. Цитировано в Ibid.

468

Furguson, Е. В., «Reds to Shun Gemini Shot», The Baltimore Sun, 9 September 1965. NASA Historical Reference Collection, NASA History Office, NASA Headquarters, Washington, D.C.

469

Цитировано по Moscow Radio Domestic Broadcast, October 24, 1965, Harvey and Ciccoritti, op. cit. p. 155.

470

James E. Webb, Letter to A. Blagonravov. January 6, 1966. Цитировано в Ibid., p. 156.

471

Senate Hearing, NASA Authorization for FY 1971, Pt. 3, «International Space Cooperation», p. 935. Цитировано в Ibid.

472

James Е. Webb, Letters to A. Blagonravov, March 24 and May 23, 1966. Цитировано в Ibid.

473

A. Blagonravov, Letter to James E. Webb, May 29, 1966. Цитировано в Ibid.

474

Гибель Гриссома навела многих на мысль о том, какую странную роль сыграл в его судьбе люк космического корабля. После завершения своего первого полета на «Либерти Белл-7» в июле 1961 г. он едва не погиб, когда люк его приводнившейся капсулы открылся преждевременно и она стала заполняться водой. Гриссом едва успел выскочить из обреченного спускаемого аппарата. Но через шесть лет после этого инцидента Гас погиб из-за люка, который астронавты «Аполлона-1» не смогли своевременно открыть. Произошло это вследствие того, что давление внутри кабины, в результате выделявшихся при горении газов заметно превысило давление за ее пределами. Эти ядовитые газы и стали главной причиной смерти экипажа «Аполлона-1».

475

James Е. Webb, Russian Accident Statement, NASA News Release, April 24, 1967. Цитировано в Ibid., p. 157.

476

Голованов, op. cit., с. 633.

477

James Е. Webb, Letter to A. Blagonravov, June 2, 1967. Цитировано в Ibid.

478

A. Blagonravov, Letter to James E. Webb, Julу 3, 1967. Цитировано в Ibid.

479

Senate Hearings, NASA Authorization for FY 1971, Pt. 3, «International Space Cooperation», p. 935. Цитировано в Ibid., p. 158.

480

Frederick Seitz, Letter to M. V. Keldysh, March 27, 1967, и M. V. Keldysh, Letter to Frederick Seitz, July 28, 1967. Взято из Senate Hearings, NASA Authorization for FY 1971, Pt.3, «International Space Cooperation», p. 938. Цитировано в Ibid.

481

Космический аппарат, первоначально предназначенный для исследования Марса, но после отправленный к Венере, 19 октября 1967 г. пролетел на расстоянии 3990 км над «Утренней звездой». В программу исследований входило изучение атмосферы и магнитного поля Венеры.

482

М. V. Keldysh, Letter to Frederick Seitz, January 24, 1968. Взято из Senate Hearings, NASA Authorization for FY 1971, Pt. 3., «International Space Cooperation», p. 936. Цитировано в Ibid.

483

Public Papers of the President of the United States: Lyndon B. Johnson, 1967, pp. 919, 920. Цитировано в Ibid., p. 159.

484

Weekly Compilation of Presidential Documents, October 16, 1967, p. 1427. Цитировано в Ibid.

485

ООН, Официальные отчеты Генеральной Ассамблеи, Пленарные заседания, восемнадцатая сессия, т.1, Стенографические отчеты заседаний 17 сентября — 14 октября 1963 года, Нью-Йорк, 1965, A/PV.1208, с. 32.

486

Конфронтация двух систем делала военный конфликт между ними вполне реальным. Опасность этой тенденции усугублялась ядерным фактором. До 1949 г. единственной державой, обладавшей ядерным оружием, были США, которые превратили его в основное средство давления на СССР. Летом 1946 г. США внесли на рассмотрение ООН «план Баруха», предлагавший учредить международную систему контроля над атомной энергией. Автор плана — известный финансист, видный деятель Демократической партии США Бернард Барух (1870-1965), человек, приближенный к некоторым американским президентам, например Вудро Вильсону, Герберту Гуверу и Гарри Трумену.

Контролировать все виды деятельности (научно-исследовательскую и производственную), связанные с ядерной энергией, должна была специальная международная организация, реальное руководство которой оказывалось у США. В случае принятия «плана Баруха» возникала возможность закрепления монополии США на разработки в области ядерной энергии. СССР выступил с контринициативой и внес на рассмотрение ООН конвенцию по полному запрещению ядерного оружия, предложив не применять его ни при каких обстоятельствах, запретить его производство и хранение, уничтожить все запасы. Контролировать соблюдение конвенции должен был Совет Безопасности ООН. План Баруха был отвергнут СССР, а конвенция по запрещению ядерного оружия — Соединенными Штатами. Обострение в международно-правовом плане вопроса об атомной энергии и ядерном оружии послужило началом эпохи «ядерной дипломатии», гонки вооружений на международной арене.

487

Public Papers of the President of the United States: John F. Kennedy, 1963, p. 602.

488

US, ACDA, Documents on Disarmament, 1962, Vol. 1, pp. 360, 361.

489

U.S. Department of State Bulletin, July 2,1965, p. 5.

490

Department of Defense News Release, September 5, 1962, pp. 3, 4.

491

Public Papers of the Presidents of the United States: John F. Kennedy, 1963, p. 695.

492

US, ACDA, Documents on Disarmament, 1963, pp. 536, 537.

493

United Nations, General Assembly, Resolution 1884 (XVIII): Question of General and Complete Disarmament, October 17, 1963.

494

United Nations, Committee I (Political and Security) December 2, 1963, A/C.1/PV1342, p.12.

495

United Nations, Legal Subcommittee of the Committee on the peaceful Uses of Outer Space, November 27, 1963, А/5549/Add. 1, pp.32-33.

496

Цитировано по http://space.org.ru//Media/Laws/LawPrinciplesDeclaration.

497

United Nations, General Assembly, Resolution 2130 (XX): International Cooperation in the Peaceful Uses of Outer Space, December 21, 1965.

498

Public Papers of the Presidents of the United States: Lyndon B. Johnson, 1966, pp. 487, 488.

499

См. например The New York Times, May 9, 1966; The Washington Evening Star, May 10, 1966; The Boston Globe, May 11, 1966.

500

Курт Вальдхайм, известный политический и государственный деятель Австрии, занимал пост Генерального секретаря ООН в 1972-1977 гг.

501

U.S. Department of State Bulletin, June 6, 1966, pp. 900, 901.

502

Arthur Goldberg, Letter to Kurt Waldheim, June 16, 1966. U.S. Department of State Bulletin, July 11, 1966, pp. 60-62.

503

Andrei Gromyko, Letter to the Secretary General of the UN, May 30, 1966. United Nations, A/6341, May 31, 1966.

504

See United Nations, Letter from P. Morozov, Acting Permanent USSR Representative, to the Secretary General of the U.N., A/6352, June 16, 1966.

505

United Nations, А/6341, May 31, 1966, Annex III, pp. 17-25.

506

См. раздел 4 (а) резолюции Генассамблеи ООН 2222 (XXI), 19 декабря 1966 г.

507

Цитировано по http://space.org.ru/Media/Laws/UseOfSkyBodies.

508

См. раздел 4 (с) A/RES/2222 (XXI), 19 декабря 1966 г.

509

Public Papers of the Presidents of the United States: Lyndon B. Johnson, 1967, p. 91.

510

A. A. Gromyko, January 27, 1967.

511

Цитировано по http://space.org.ru/Media/Laws/RescueAgreement.

512

См. United Nations, Office of Public Information, UN Monthly Chronicle, December, 1969, p. 81; August-September, 1969, pp. 123-126; October, 1970, pp. 16, 17.

513

United Nations, General Assembly Resolution 2733В (XXV), December 16, 1970.

514

Цитировано по http://space.org.ru/Media/Laws/DamageLiability.

515

US Department of State, Documents on Disarmament, 1945-1959, pp. 1304, 1305.

516

United Nations, General Assembly Resolution 1721 (XVI): International Cooperation in the Peaceful Uses of Outer Space, December 20, 1961.

517

Пожалуй, единственным проявлением смягчения жесткости позиции СССР в данном вопросе стала поддержка Советским Союзом резолюции ООН 2130 от 21 декабря 1965 г. Этот документ, разработанный и предложенный подкомитетом по науке и технике Комитета ООН по космосу, одобрял выделение средств на строительство международного экваториального космодрома для запуска геофизических ракет в г. Тумба, Индия. Эксплуатация космодрома началась в феврале 1968 г. СССР, помимо выделения средств на строительство данного сооружения, как к тому призвала резолюция ООН, также предоставил Индии соответствующую техническую помощь. (См. United Nations, Space Exploration and Applications, pp. 1081 — 1083).

518

McDougall, op. cit., p. 8.

519

United Nations, General Assembly, resolution 1472 (XIV): International Cooperation in the Peaceful Uses of Outer Space, December 17, 1959.

520

См. James E. Webb, Memorandum to Dean Rusk, June 30, 1961.

521

United Nations, General Assembly Resolution 2221 (XXII): International Cooperation in the Peaceful Uses of Outer Space, December 19, 1966.

522

Полное собрание материалов конференции содержится в United nations, Space Exploration and Applications, Papers Presented to the United Nations Conference on the Exploration and Peaceful Uses of Outer Space, Vienna, pp. 14-27, 1968, New York, United nations, 1969.

523

См., например Greenberg D. S., «Space: Vienna Meeting Examines Value for Developing Nations», Science, September 9, 1968, pp. 992, 993.

524

United Nations, Space Exploration and Applications, op. cit., p. vii.

525

Основы этой организации были заложены еще 17 мая 1865 г., когда в Париже был образован Международный телеграфный союз с участием 20 стран. Сделано это было для того, чтобы упорядочить передачу проволочных сообщений за пределы государств, каждое из которых имело свою телеграфную систему. С изобретением радиосвязи слово «телеграф» уженедостаточно емко обозначало все средства коммуникации с использованием электрических импульсов, а потому в 1932 году появилась новая организация с названием, используемым и сейчас — Международный телекоммуникационный союз (МТС). С 15 октября 1947 г. МТС является одним из подразделений ООН.

526

Всемирная метеорологическая организация (ВМО), международная межправительственная организация, специализированное учреждение ООН. (с 1947); начала деятельность с 1951 г. (в 1873-1951 — Международная метеорологическая организация) для сотрудничества в области метеорологических наблюдений и исследований, обмена информацией и др. Местопребывание — Женева. На 1.01.1997 г. членами ВМО состояли 162 государства, в том числе Россия.

Всемирная организация здравоохранения — специализированное агентство ООН, первичная ответственность которого касается вопросов международного здравоохранения и общественного здоровья. Посредством этой организации, созданной в 1948 г., профессионалы в области здравоохранения 165 стран обмениваются знаниями и опытом с целью сделать возможным достижение к 2000 году всеми гражданами мира такого уровня здоровья, который бы позволил вести им жизнь, продуктивную в социальном и экономическом отношениях.

Всемирная организация продуктов питания — одно из подразделений ООН. В настоящее время более известна как Всемирная продуктовая программа, осуществляемая с начала 1960-х гг. Цель программы — оказание помощи голодающим странам и народам.

527

Space Task Group Report to the President, September 7, 1969, p. 7.