3

ЗАЩИТНИКИ

Защитники прошлых лет. Стамбульский инцидент. Капитан. Рождение «тройки». Пятидесятники. Современники. Наши подвижные бастионы в Англии.

Зрители давно не видят причин восторгаться защитниками. Нападают они почти всегда двое на одного, и любой способ отобрать мяч представляется болельщикам закономерным. Раньше защитник нередко боролся один против двух форвардов, и его успех трибуны каждый раз встречали одобрительным гулом. Много удовольствия доставляли зрителям и часто возникавшие на поле соревнования в беге между форвардами и беками.

Правда, культура паса стояла тогда ниже, и это помогало защитникам. Но все же как разрушители они стояли выше сегодняшних стоперов, действовали без промедлений и отступлений.

Я вспоминаю беков двадцатых годов в сборной Москвы — Сергея Сысоева, Михаила Рущинского, Вячеслава Андреева.

В команде Замоскворецкого клуба спорта Сысоев играл справа и всегда стремительно шел на противника, зная, что партнеры его подстрахуют. Он был постарше нас, считался эрудитом, и мы звали его Сергеем Васильевичем даже в самых жарких схватках на поле. Может быть, потому, что он был с нами респектабелен и обращался: «Александр, Михаил», а не то что: «Сашка, Мишка», как мы все друг друга величали.

Сысоев преподавал спортивные игры и носился с внедрением у нас баскетбола, тогда мало известного в нашей стране. Вместе с другими энтузиастами новой игры он переводил книжки о баскетболе, разыскивал подходящие площадки, ставил щиты с корзинками. Ходил Сысоев всегда озабоченный, и мы никогда не знали, явится он на игру или нет, но из чувства почтительности прощали ему пропуски.

Михаил Рущинский (СКЗ) обычно пласировался сзади партнеров. Не обладая высокой скоростью, он мастерски выбирал место и потрясающе бил с обеих ног. Ему ничего не стоило пустить мяч на 70 — 80 метров.

Работал он фельдшером на заводе Ильича, ходил всегда спокойно, ставил по-утиному, как все футболисты, большие ступни крепких, слегка кривых ног. Смуглый, южного типа, широкоплечий, с гордой львиной головой и белозубой улыбкой, он чаще молчал, но был жизнерадостен и хохотал от души, раскатисто и громко. Все сердца невольно тянулись к нему. Звали мы все его за глаза «Руща».

Третий колоритный защитник сборной — Вячеслав Андреев из Орехова-Зуева. Старший брат его еще до революции играл центрального хавбека в знаменитой команде «морозовцев».

Беззаветно атаковать каждого, у кого мяч, — вот был девиз Вячеслава. Он никогда не грубил и не прятал ног в решающих схватках. Какая-то особая сноровка помогала Андрееву снимать мячи у лучших дриблеров тех лет. Думается, секрет заключался не только в уверенности защитника, но и в особой быстроте последнего усилия стопы. Вячеслав охотно применял подкаты. На отличном газоне поля в Орехове-Зуеве выработал он этот маневр, надолго потом забытый. Жесткие поля на других стадионах заставили Андреева подолгу лечить ободранные бедра и отвадили его последователей от этого радикального приема. Подкат вернулся в игру через тридцать лет, когда хорошие травяные покровы появились на всех крупных стадионах страны.

И мне, игравшему в разное время в сборной команде с каждым из этих трех беков, и зрителям тех лет очень нравилась их решительность, хотя часто им приходилось действовать в численном меньшинстве. Обычно хавбеки на защиту своих ворот не успевали. Команды играли по принципу: больше забить, а не меньше пропустить.

Еще складнее играли ленинградские защитники — Георгий Гостев из клуба «Коломяги» и Петр Ежов («Спорт»). По синхронности и блеску игры они долгие годы не знали себе равных. В Ленинграде Ежова и Гостева очень любили, им аплодировали не меньше, чем лучшим нападающим. Сейчас это звучит почти неправдоподобно. Защитников стало много, отличиться в толпе непросто. Тогда же не было никакой скученности на штрафной площадке: широкий простор для игры вперед на свободное место, рывки по 30 — 40 метров. Футбол не страдал еще очковой горячкой, а футболисты не боялись рисковать. Игра была зрелищной, результативной, и на трибунах год от году становилось все больше зрителей. Обилие почитателей способствовало росту новых талантов.

В 1924 году неожиданно триумфальным оказался дебют сборной команды Харькова. В ансамбле украинцев отлично выступали высокий, размеренный Николай Кротов и небольшой, стремительный Константин Фомин. Первый играл недолго, а второй вошел в состав сборной команды Советского Союза и почти десять лет считался сильнейшим левым защитником страны, выступая последние годы в московском «Динамо». Игру Фомина отличала особая скорость, резкость. Он всегда решительно шел в атаку.

По-другому действовали Павел Пчеликов (ОППВ — Опытно-показательная площадка Всевобуча, теперь ЦСКА) и Александр Старостин («Спартак»). К тому времени тактика нападающих стала прогрессивней. Форварды поняли, что выгоднее отдать мяч партнеру, чем рисковать потерять его в единоборстве с защитником. Неожиданные откидки мяча участились, и это потребовало от беков осмотрительности и маскировки своих намерений тогда, когда прямая атака запаздывала.

Александр Старостин внес новые принципы в игру защитника: самыми разнообразными способами вызывал он чужих нападающих на ошибки. Там, где не удавалось сбить противников с толку в технике, он хитро заставлял их грешить в тактике. Быстрота и разносторонность позволяли Александру с неизменным успехом многие годы выступать в сборной страны во всех разновидностях защитника, в зависимости от особенностей менявшихся партнеров. В паре с Ежовым он играл заднего бека, с Рущинским — переднего, с Пчеликовым — левого.

В 1922 году Александр выполнял роль центрального полузащитника в третьей команде «Красной Пресни», а потом вдруг скачок в первую команду на место защитника. От игры размеренной — к шквальной, от подыгрышей — к отбору. Наши противники утешались: «Скорость-то вроде не та». Но прикусили языки, когда увидели, как Александр приструнивал главных резвачей. В довершение всего на прикидке он отмерил 100 метров за 11,8 секунды. Для футболиста время и сейчас завидное. Тогда оно было выдающимся.

Прошел всего год, и Александр оказался уже в сборной, причем вне конкуренции. Как только нужно было прижать лучшего бомбардира, отряжали брата.

К 1928 году Александр вырос и возмужал: широкоплечий — рост 177 сантиметров, вес под 80 килограммов. Чуть подтолкнет, противник от мяча на метр отскакивает. Но играть грубо не любил. Технику напоказ не выставлял, однако, когда требовалось, мог показать и здесь свое искусство.

У нас дома на Пресненском валу дневала и ночевала футбольная компания. Тут были Петр Артемьев, Петр Исаков, Валентин Прокофьев, Петр Попов и другие. Помню, объявили мы раз соревнование: поднять с земли лежащий неподвижно мяч одним движением голеностопного сустава и пронести его на ноге вперед. Бились все по очереди, но никто не смог выполнить условие. Александр подошел и сразу все это легко проделал. Мы удивились, а он посмеивался:

— Коли платить есть чем, технике подучу.

Замечательной была и его стабильность в игре. Всегда не только хорошо, но обязательно на пятерку. Его футбольную хитрость и смекалку отмечал тогдашний наставник сборной Михаил Степанович Козлов, говоря о нем так: «Не обведешь — не проведешь». Нервами он владел в совершенстве.

Казалось, никакие обстоятельства на поле не могут вывести его из себя, не заставят потерять рассудительность и логику. И все-таки однажды срыв произошел. Мы его назвали «стамбульским инцидентом».

Впервые мы встретились с турками в 1924 году. Снегом и пятиградусным морозом удивила их Москва. Одетые в белую, с красной полосой на груди, традиционную форму, они дрожали от холода на разминке перед игрой. Боюсь, им мало помогали теплые перчатки и пушистые шерстяные шарфы.

Не легче бывало и нам в ответных визитах под палящим солнцем, на жестких, как асфальт, турецких полях. Обожженные солнцем ниже засученных рукавов руки, духота, жгучая пища, разница во времени — и станет понятно, как нелегко нам было в Турции, куда мы приехали в сентябре 1932 года, когда и произошел «инцидент».

Первая встреча окончилась 2:2. Через три дня — вторая. Поле — настоящий казарменный плац, ни травинки. Жестко, шипы продавливают подошвы. Мяч из-за такого грунта непослушен и капризен: высоко прыгает от земли, а чуть посильней тронешь ногой — отскакивает на два-три метра.

Перед началом матча в раздевалку пришли премьер-министр Турции Исмет Иненю и советский посол Яков Захарович Суриц. Оба любезно пожелали успеха.

Игра началась ураганно. Турки бросились в атаку, оголили тылы. Я прорвался по флангу, передал в центр, и Михаил Бутусов на первой минуте открыл счет. Гром с ясного неба распалил турок, они всей командой ринулись на нас. Но уже в те годы надежна была наша защита: Александр Бабкин, Александр Старостин, Константин Фомин, Андрей Старостин, Федор Селин, Иван Привалов могли выстоять перед нападающими куда более сильными, чем турецкие. Однако поддержка зрителей — могучая сила. Борьба за инициативу привела к грубости. Страдать от этого в первую очередь начали форварды обеих сторон. Защитникам просто совмещать резкость с отбором мяча. Нашему брату-форварду такое не под силу. Перед нападающим альтернатива: либо грубить и потерять мяч, либо создать угрозу чужим воротам и забыть про обиду. Редко, очень редко кто из нас выбирает первое.

Не грубили советские форварды и тогда. Это не помешало левому турецкому защитнику Бурхану, здоровому, горячему парню, вместо борьбы за мяч откровенно пройтись бутсой по моей коленке. Попади он чуть ниже — не избежать бы мне костылей. К счастью, турецкие шипы вспороли бедро, а сустав уцелел. Пока врач оказывал помощь, на поле началась вендетта.

Судьей был москвич Владимир Лукьянович Васильев, в прошлом неплохой нападающий, один из организаторов стадиона на Девичьем поле в Хамовниках. Интеллигентный и принципиальный человек, Васильев пользовался в сборной команде большим уважением.

Арбитр пытался образумить наиболее горячих. Стараясь подчеркнуть свою объективность, он обрушил кару в первую очередь на своих. Сейчас, через тридцать пять лет, это мне кажется верным. Но тогда, возвратясь на поле на одной ноге, я менее всего был склонен к умиротворению.

А тут еще внезапно ударили Бутусова ниже живота.

— Судья! — вопит он, скорчившись от боли.

Владимир Лукьянович старается спасти матч.

— А ты не подставляй, — вдруг советует он Михаилу.

— Ах, так! — вспыхивает Селин. — Ребята, огонь! — и врезается вместе с мячом в главаря турок центрхавбека Нихата.

Дело принимает явно недопустимый оборот.

— Капитан, принимай меры! — кричит мне Андрей.

Я беру себя в руки, вижу волнение в ложе нашего посольства. Но цепная реакция мести делает свое дело. Александр Старостин около штрафной мощным умышленным толчком корпуса сбивает центрфорварда Зеки, и тот не менее пяти метров катится по земле.

Свисток. Бледный судья идет к Александру.

— С поля, — глухо возвещает Васильев.

— Не пойду, — хрипло отвечает брат.

Я бегу к месту происшествия, но раньше там оказывается Павел Пчеликов, сорвавшийся со скамейки запасных.

— Владимир Лукьяныч, не надо! Он случайно, случайно, — лихорадочно умоляет Павел. — Игру вдесятером проиграем...

Мы окружаем судью. Турки рядом, но до конца не понимают, в чем дело. Тщательно определяют место падения Зеки — нет ли возможности заполучить пенальти. Сбитый форвард снисходительно качает головой, обрадовавшись, что его трусы не разлетелись в клочья.

Судья в страшном затруднении. Александр молчит, стиснув зубы.

— Владимир Лукьяныч, не удаляйте, клянусь, грубости конец, — убеждаю я. — Турки не поняли, Зеки в порядке...

Васильев, вняв увещеваниям, назначает штрафной.

— Следующего без колебаний немедленно гоню, — заявляет он.

После этого инцидента на поле восстановился мир, а результата не было еще долго. Затем последовали метаморфозы, которыми столь славен наш вид спорта. Герой этой поездки Василий Павлов (№ 10) в течение пяти минут забил три гола! Мы победили 4:0.

С Васильевым я виделся часто по служебным делам в «Спартаке». Почтенный по возрасту судья всесоюзной категории рассказывая много интересного из дореволюционного футбола, когда в наших командах играли знаменитые англичане — братья Чарнок, Макдональд, Ньюман и другие. Это были инженеры, приглашенные из Манчестера в наше Орехово-Зуево Саввой Морозовым, владельцем громадных текстильных фабрик. Английские футболисты возглавляли команду «морозовцев».

— Тогда, — говорил Владимир Лукьянович, — и защитников-то было всего двое. Это уже после навострились держать у ворот по семь-восемь человек. Испугались, что иначе не справиться с такими асами, как Федотов, Бобров, ди Стефано, Пеле, Копа, Гарринча, Сивори...

«И верно, — думаю я. — В доброе старое время против знаменитых форвардов всегда находились звезды в обороне, часто вдвоем разрушавшие атаки чуть ли не всей линии нападения».

Боюсь, что читатели одного со мною возраста не без ехидства подмигнут мне: «А вы забыли, что в те времена защитникам очень помогало правило офсайда, оно не позволяло нападающим принимать мяч, если перед ними оказывалось меньше двух игроков и вратаря?» Да, закон помогал обороне. Футбольные правила были повернуты против форвардов. Защитники могли не бояться тех противников, которые оказывались за спиной. Судьи тщательно следили за этим.

Эти правила просуществовали около четверти века. Голов стало меньше. Чаши весов снова нужно было выравнивать. И вот в 1926 году ФИФА решила: вне игры считать в том случае, если перед нападающим только один игрок.

На этот раз восторжествовали нападающие. Футбол оживился. Поднялись цены на форвардов. Деньги были не у всех, и голь оказалась хитра на выдумки. Не дожидаясь, когда ФИФА снова пересмотрит правила, тренеры стали выискивать собственное оружие и обрели его. Против звезд поставили несколько середнячков. Родилась массированная оборона — «бетон», «катеначчио», — в каждой стране ей дали свое имя. Защитников стало четыре, в оборону был оттянут еще один игрок. Он пристроился сзади всех и получил у нас одиозное прозвище «чистильщик»: он должен был «подчищать» ошибки партнеров. В Италии этого игрока назвали более благозвучно — «либеро», что значит свободный.

Фавориты уперлись в бетон. И представьте, не желая пробивать его лбами, посчитали мудрым впредь до новых времен тоже отсидеться в обороне. Стороны перешли к окопной войне.

Мастерство игрока растет, если ему приходится прилагать на поле необычные усилия. Нападающий, окруженный тремя защитниками, скорее станет совершенствовать свою игру, нежели три защитника, опекающие одного форварда.

Толковали так мы о футболе с Владимиром Лукьяновичем, вспоминали игры старого времени и наши проигрыши, которые нередко приходилось переживать русским футболистам в матчах с крупными иностранными командами, и радовались, что нынче-де советским футболистам мало кто может грозить такими неприятностями. Прикидывали, с кем предстоит встретиться нашей сборной, и считали, что вероятно, до зимы 1967 года неприятностей не будет. И футбол опять посмеялся над нами: нас победила молодая турецкая сборная. Такого не было ровно тридцать лет и три года: в 1933 году советская сборная проиграла 1:2.

16 октября 1966 года в Лужниках я готовился писать победный отчет. Встреча обещала быть любопытной, она позволяла сравнить достижения соперников за последние пять лет. За этот срок футбол обеих стран прошел многие испытания, подвергся влиянию различных школ и направлений. Интерес подогревался тем, что обе команды находились в преддверии отборочных игр на первенство Европы 1967 года.

Начало матча не предвещало катастрофы. Наша команда выглядела сильней, и победа казалась бесспорной. Турки были смяты, их ворота подверглись опасному штурму. Но чем дальше, тем хуже для нас стали развертываться события.

Любая встреча на уровне национальных команд требует тщательной подготовки. К этому матчу серьезного подхода не чувствовалось. Команда выглядела собранной наспех, в расчете на слабого противника. А турецкая сборная оказалась крепким орешком, хотя ее руководители скромно заявили, что приехали учиться у нас. Гости показали редкое присутствие духа, завидную технику и тот здравый смысл в игре, которого не хватило некоторым из наших игроков.

Я вспомнил, что в 1933 году мы проиграли главным образом потому, что нас судил турецкий арбитр: он незаслуженно назначил в наши ворота штрафной удар, закончившийся вторым голом. На этот раз на судью нечего было пенять. Поляк Ян Павлик судил отменно.

Первые трещины в нашей команде обнаружились именно в той защитной линии, которую все наши специалисты считали наиболее надежной и слаженной. Не хватило опыта руководить на поле у капитана сборной Альберта Шестернева (№ 3). А тут вдруг взяли и в перерыв заменили самого капитана. Во втором тайме вовсе не стало вожака, и потому расцвела партизанщина: каждый старался, но вразнобой. Так со счетом 0:2 и проиграла на своем поле более сильная советская сборная, забыв «обычай прадедов своих»: ни в коем случае не менять капитана, даже если игра не клеится.

Было время, когда футболисты обходились без тренера, но без опытного капитана на поле не выходили. Постепенно готовили на эту роль игрока, способного объединить усилия всех членов команды. Ему принадлежала вся полнота власти.

Я до сих пор в кругу маститых тренеров посмеиваюсь, что они и я выступали в ту счастливую пору, когда мы, игроки, сами решали, как действовать на поле, по ходу соревнования меняли тактику. Вот откуда брался творческий кругозор прежних мастеров, вот почему появлялось столько разнообразных дарований...

Ныне же тренеры общим для всех инструктажем невольно делают игроков похожими друг на друга — они одинаковы, как батоны с хлебозавода. Различия сглаживает и обязательная установка тренера на игру. А по существу установка — это чаще всего фантазия. Сколько бы ни старался тренер предвосхитить все грядущие события, он не в состоянии угадать, что произойдет на поле в действительности. Тренер всегда нацеливает команду на выигрыш, а смотришь, она уже через четверть часа проигрывает. Весь план сразу летит вверх тормашками, если на поле нет настоящего капитана. Только он может внести нужные поправки, бросить большие силы в нападение или, наоборот, стянуть их в оборону.

Тренер — это штабист, ему не разрешен выход на поле и вмешательство в игру. Капитан — боевой командир, находящийся в самой гуще боя. Потому-то дальновидный руководитель команды в первую очередь думает о том, чтобы рекомендовать в капитаны одного из своих лучших игроков. Без личного примера вожака команда никогда не добьется медалей и кубков. Исход борьбы иногда определяют мгновения, а тренер может менять установку и подсказывать только в перерыве. Недаром поклонники «Спартака», например, связывают взлет команды в 1956 — 1958 годах с именем бессменного кормчего Игоря Нетто.

Многие зарубежные тренеры, такие как Зепп Гербергер, связывают триумф своих команд с именем капитана. Так, первенство мира 1954 года было выиграно немцами главным образом потому, что вожак команды форвард Фриц Вальтер был великолепным проводником в жизнь всех замыслов мудрого Зеппа, проработавшего в сборной футбольной команде ФРГ двадцать пять лет.

Раньше нашего брата-капитана высоко ценили и даже прощали, когда мы допускали ошибки. Потому только слегка «проработали» меня, когда я один раз устроил вещь вовсе недопустимую.

Как-то моя жена была нездорова, и я решил взять свою пятилетнюю дочку Женьку с собой на игру. Привез ее разнаряженную на стадион Юных пионеров на международный матч. Посадил на поле, у чужих ворот (в те времена там всегда сидели запасные игроки противника), чтобы и она могла меня видеть, когда я буду атаковать по правому краю, и мне чтобы не упускать ее из виду.

Вначале все обстояло отлично. Я частенько поглядывал на нее, а она превосходно чувствовала себя в самой гуще футбольных событий.

Затем игра взяла свое, я увлекся, а тут еще наши противники забили гол. Вижу, на моем фланге возникла на редкость выгодная ситуация. По месту левого инсайда рвется с мячом вперед мой одноклубник Евгений Москвин, и оба немецких защитника устремляются к нему. Если Евгений передаст мяч вправо, то мне дорога на ворота открыта. Я отчаянно кричу:

— Женька, сюда! Женя, ко мне!

Москвин слышит и подает мяч мне на правый край. Предвкушая гол, рвусь к воротам.

Вдруг из-за кромки поля катится белый комок. С развевающимися бантами ко мне изо всех силенок бежит моя Женя:

— Папа, папа, я здесь...

Прежде чем я успел сообразить, что произошло, ошеломленный арбитр остановил игру.

Моему смущению не было границ. Мало того, что сорвался верный гол, всем стало ясно, что я главный виновник происшествия.

Я взял Женю на руки, вынес с поля и передал немецким запасным. Игру возобновили, судья дал спорный. К счастью, мы в конце концов выиграли этот матч. А ведь другой случай забить гол мог и не представиться.

Грубая ошибка капитана может «потопить футбольную ладью» даже в сравнительно спокойном товарищеском матче. Тем более капитан не должен допускать ошибок в минуты штормов и бурь, которые иногда бушуют на футбольных полях, почти как в океане, под грохот и рев трибун. И если на корабле капитан всегда возвышается на капитанском мостике, откуда все видно как на ладони, то в футбольных командах чаще всего капитанская повязка на руке защитника. В обороне, откуда все видно и откуда удобнее руководить, играют, как правило, наиболее искушенные и зрелые футболисты.

В Советском Союзе впервые три представителя задней линии воцарились на футбольном поле 23 июля 1937 года в матче «Спартак» — «Баскония». Появлению трех защитников предшествовали грозные симптомы. За четыре года до того события центральный нападающий турок молодой Вахаб поставил в тупик нашу оборону. Он пристраивался на поле за спиной советского центрального полузащитника. Когда мяч попадал к Вахабу, он словно в распахнутые настежь двери мчал на нашего вратаря. Тогда мы заплатили поражением за этот урок.

Через два года в Париже второй урок наша сборная получила от чемпиона Франции команды «Ресинг». Центрфорвард парижан сенегалец Куар, подобно Вахабу, не встречал на своем пути к воротам бдительного сторожа. Куар забил оба гола с пустого тогда «пятачка», который теперь в футболе (и особенно в хоккее) насыщен игроками.

Мы опять почесали в затылке, но тактику не меняли. По-прежнему три полузащитника обслуживали центр поля, а сзади у своих ворот на всю ширину фронта атаки оставались два защитника.

Через полтора года в Москву приехали баски. Их победное шествие возглавлял центр нападения Исидоре Лангара.

Накануне исторического матча с «Басконией» спартаковский тренерский совет (я тогда его возглавлял) решает перестроить оборону: поставить центрального защитника и его обязанности возложить на Андрея Старостина.

— Как?! — взъерепенился брат. — Вы меня на весь Советский Союз ославить хотите. Вы меня жизненного пространства лишаете. А кто нападению подыгрывать будет? Всю тактику, наигранную годами, рушите!

Андрей был серьезно обижен — столько голов забил, столько отличных пасов нападающим дал, так привольно колесил с мячом по всему полю, и на тебе! — торчи как привязанный в своей штрафной площадке. Но ведь играют же лучшие европейские команды с тремя защитниками. Так играют и баски. Разве Вахаб, Куар и сам Лангара не доказали, что они — главная ударная сила?

— Андрей, — обращаюсь я к брату, — не горячись, подумай и все взвесь. Кроме тебя, некому обезоружить Лангару.

Молчит, но взгляд строптивый. Объявляю перерыв. Все отправляются ужинать. После ужина кучками собираются на аллеях тарасовского стадиона, обсуждая проблему обороны. Будешь обсуждать, коли баски день назад выиграли у «Динамо» 7 : 4. Да как! Через двадцать минут после начала матча они вели 4:0. Затем динамовцы сделали невозможное — к перерыву уравняли счет. Все были уверены, что теперь победа за нами. Но баски, подкрепившись в раздевалке кофе с коньяком, во втором тайме в течение пятнадцати минут забивают три гола! Первый из них с тридцати метров влепил тот самый Лангара, который заставлял нас оттягивать назад Андрея.

Поздно вечером снова собрались на совещание. Тренерский совет так решительно опустился на стулья, что Андрей понял: уступки не будет. Он встал, не дожидаясь вопросов, и произнес почти как в римском сенате:

— Я люблю роль центрального полузащитника, но «Спартак» мне дороже!

На следующий день на стадионе «Динамо» мы наголову разбили басков — 6:2. Наш первый центральный защитник Андрей Старостин блестяще вышел из поединка с одним из лучших центрфорвардов мира Исидоре Лангара. С тех пор цифра «3» всегда красовалась на спине моего брата.

Так было положено начало в советском футболе той тактике, которая получила название «дубль-ве».

Отошел в историю последний центральный полузащитник советского футбола, хотя Андрей был на этом месте игроком новой формации, вобравшим в себя лучшие черты Федора Селина и Павла Батырева. Мощного сложения (рост — 180, вес — 82 кг), Андрей на редкость счастливо сочетал горячий темперамент с холодным футбольным мышлением, отточенную технику с высокой скоростью, жесткую атаку с мягкой отдачей.

После реформы в сезоне 1938 года крайние защитники перебазировались на фланги и стали опекать чужих крайних нападающих. Центр защиты во всех командах занял место перед своими воротами. Сюда ставили рослых, физически крепких, наиболее толковых игроков, которым вменялось в обязанность осаживать центрфорвардов типа «танк».

Разумеется, в конце тридцатых годов центральные защитники играли по-разному, ибо одни переквалифицировались из крайних защитников, а другие были центрами полузащиты. Но все же постепенно, где раньше, где позже, создались сыгранные ансамбли обороны. Лучшим оказалось содружество в московском «Спартаке»: Виктор Соколов, Андрей Старостин и Василий Соколов. Каждый ростом в 180 сантиметров, они вместе с блистательными вратарями Жмельковым и Акимовым обеспечили «Спартаку» двойной триумф (первенство и кубок) в 1938 и 1939 годах. Болельщики не зря называли их «линией Мажино», тогда еще не развенчанной. Именно «тяжкой твердостью своей» крепили они стремление вперед остальных звеньев команды, а центральный защитник Андрей Старостин не однажды своими далекими ударами приносил в трудные минуты победные очки. Умел он объединить игроков и в сборной страны и, как ее капитан, с 1938 года до самого начала Великой Отечественной войны ни разу не увел советскую команду с поля побежденной. Виктор Чистохвалов, Иван Кочетков и Юрий Нырков составили славную оборону московских армейцев, пять раз завоевавших золотые медали в семи первых послевоенных чемпионатах.

Виктор Чистохвалов начинал играть в московском «Спартаке» как центр нападения. Ему была понятна психология форварда, знакомы уловки и приемы обыгрыша защиты. Иван Кочетков играл вначале в «Торпедо», затем в «Спартаке» как нападающий и полузащитник. Вместе с Юрием Нырковым они играли блестяще, а главное, надежно, хотя Иван Кочетков по своей натуре был склонен к самым рискованным экспериментам. Он виртуозно владел мячом и ударом, но допускал вольности в обводке, и его уверенность в себе переходила иногда в самоуверенность. При средней скорости самого аса это нередко грозило реальной опасностью для ворот ЦДКА. Однако такие ситуации лишь обостряли игру: в команде всегда были силы, чтобы исправить любую ошибку своего незаурядного стопера. Так оно однажды и случилось в решающей игре на первенство страны с московским «Динамо», когда Кочетков забил мяч в собственные ворота, и только Всеволод Бобров увел команду от поражения, забив динамовцам на последних минутах победный гол.

Чистохвалов и Нырков действовали менее эффектно, но более прочно.

Очень надежный состав защитников сложился после войны и у московского «Динамо», выигравшего звание чемпиона в 1945 и 1949 годах. Всеволод Радикорский, Михаил Семичастный, Иван Станкевич, подкрепленные хавбеком Леонидом Соловьевым, были способны остановить нападение любого противника. Особенно трудно было пробиться к воротам динамовцев по самому короткому пути, через центр поля. Здесь несокрушимо преграждали дорогу Леонид Соловьев и Михаил Семичастный. Высокие, искушенные во всех футбольных хитростях, они, как известно, обезоружили в Лондоне такого прославленного бомбардира, как Лоутон (№ 9).

Семичастный появился на левом краю в ЦДКА. Быстрый, прыгучий, он первый сезон больше походил на легкоатлета и не без успеха подвизался в ручных играх.

Через год Москва увидела его на правом фланге московского «Динамо». В двадцать лет он бежал как олень, бил как снайпер и жонглировал головой как первоклассный цирковой артист. И наконец, еще одно: как боксер-левша труден для противника, так и Семичастный, играя на правом краю, был неприятен для чужого бека, потому что лучше владел левой ногой. Но в конце концов не мастерство нападающего создало Семичастному незабываемое имя. Чувствуя, как уходят годы для подвигов на флангах атак, он решает стать центральным защитником московского «Динамо».

В 1945 году динамовцы едут в Англию.

Бывший форвард встречается с форвардом, о котором все газеты пишут, что в игре головой нет ему равных. В дуэли побеждает Семичастный. Это отмечала даже британская пресса. Лоутон не забил головой ни одного мяча.

В жизнь входила новая тактика нападающих с большими перемещениями и сменой мест, требовавшая от обороны пылкого задора и юношеской подвижности. Чтобы противодействовать молодым форвардам, нужны были молодые защитники.

Целое десятилетие «Спартак» вынашивал надежды снова создать крепкую заградительную линию, и наконец это ему удалось. Николай Тищенко, Анатолий Масленкин, Юрий Седов и Михаил Огоньков по праву стали считаться лучшими защитниками.

Во многом благодаря этому талантливому и сыгранному квартету «Спартак» снова встал на ноги и четыре раза — в 1952, 1953, 1956 и 1958 годах — выигрывал чемпионат страны, хотя его вратари Владас Тучкус и Валентин Ивакин не были так стабильны, как Жмельков и Акимов. Новые защитники отличались высокой техничностью, прекрасно взаимодействовали между собой, получая могучую поддержку от передних линий своей команды. Редкий по дарованию квинтет нападающих — Татушин, Исаев, Симонян, Сальников, Ильин — нес на своих плечах все тяготы борьбы за центр поля, а полузащитник Игорь Нетто успевал оказываться у мяча в обеих штрафных.

Не случайно поэтому в сборной команде СССР, выигравшей в 1956 году Олимпийский турнир в Мельбурне, выступало девять спартаковцев.

Прочная линия защиты была и у основных соперников «Спартака» — динамовцев. Четыре раза — в 1954, 1955, 1957 и 1959 годах — обеспечивали они своей команде золотые медали. Правого защитника вначале играл Анатолий Родионов, затем — Владимир Кесарев; центрального — Константин Крижевский и левого — Борис Кузнецов.

Каждый из этой тройки был самобытен. Владимир Кесарев хорошо бежал, умел в пределах правил подтолкнуть корпусом. Благодаря высокому росту отменно боролся головой за верхние мячи. Вот почему уже в 1957 году он сменил Николая Тищенко в сборной команде и с успехом играл в ней до начала шестидесятых годов.

Константин Крижевский во многом напоминал популярного в свое время динамовца Федора Селина. Он мало уступал Федору в безупречной игре головой, в серии головоломных акробатический трюков при отборе мяча. Игра Крижевского носила сперва ярко выраженный разрушительный характер, затем он научился при необходимости точно направлять мяч своему партнеру.

Борис Кузнецов при среднем росте отлично прыгал. Азартный и смелый, он своей игрой очень импонировал зрителям. Стремительным ударом Кузнецов не раз забивал решающие мячи чужим вратарям, когда форварды московского «Динамо» оказывались бессильными обеспечить победу.

Были блестящие защитники и в других командах, но создать великолепный ансамбль обороны, подобный спартаковскому и динамовскому, никому в пятидесятые годы так и не удалось. В ЦДКА, например, был подготовлен игрок под номером три для сборной команды — Анатолий Башашкин. Но его фланговые партнеры во многом ему уступали.

Несколько лет успешно возглавлял оборону киевского «Динамо» Виталий Голубев, особый мастак отобрать мяч в критических ситуациях. Безграничная уверенность в себе и подчеркнутая храбрость делали этого центрального защитника почти непроходимым. Молодечеством отличались все его действия на поле. Простодушный и откровенный в жизни, Виталий и в игре не хитрил, и на чужие хитрости не попадался. Как правило, он не следовал по пятам за противником, но всегда успевал вовремя к мячу.

Блестяще сыграл Виталий Голубев свой срок (до 1960 года) в киевском «Динамо», в рядах же сборной спаять его с партнерами так и не удалось, хотя его несколько раз вводили в нее. Индивидуализм слишком прочно владел его сознанием. «Надеюсь только на себя» — вот девиз, под которым прошел свой путь в футболе этот своеобразный мастер.

Из плеяды лучших крайних защитников конца пятидесятых — начала шестидесятых годов заслуживают особого внимания торпедовцы Александр Медакин и Леонид Островский, спартаковец Анатолий Крутиков. Каждый из них был чем-то замечателен и в разное время защищал честь советского футбола в международных играх.

Анатолий Крутиков, самый быстрый из них, оказался в числе победителей Кубка Европы 1960 года. Ему же принадлежит патент на активные подключения крайних защитников в первую линию нападения. Жаль, что эта тактическая новинка, очень скрашивавшая монотонное течение футбольных игр, была довольно холодно принята нашими тренерами и одно время ее редко демонстрировали на поле.

Причина проста: выведение крайних защитников вперед обоюдоостро. Руководители полагают, что, зарвавшись, защитник может не успеть вернуться к своим обязанностям. Эта партизанщина, как тренеры-скептики называют всякий риск, стоила Крутикову места в сборной, где тактическое вольнодумие зачастую считается невыполнением игрового задания.

Анатолий Крутиков в сборную так и не был возвращен, хотя его феерические подключения в атаки привлекли тысячи новых зрителей на стадионы.

Леонид Островский, заменивший Крутикова в сборной на месте левого защитника, не вызывал нареканий. Но вместе с тем и не создавал твердого убеждения, что на это место не следует искать другого претендента. Островский — игрок слишком впечатлительный и потому не всегда стабильный.

Защитник Манук Семерджян в сборной появлялся мало, однако оставил свой след в советском футболе. Ереванец с блеском возглавлял оборону армянской команды, демонстрируя тот артистизм, по которому так истосковался советский зритель. Семерджян владел оглушающим ударом и каждый сезон был в числе лучших снайперов команды. К его достоинствам надо добавить и постоянство: несмотря на ряд самых лестных предложений, он остался верен Еревану.

А теперь о защитниках, выступавших на первенстве мира в Лондоне 1966 года. Ставка делалась на игроков не старше 1939 года рождения. Каковы же были подвижные бастионы у советских футбольных ворот?

Прежде всего остановимся на двух центральных защитниках, занимающих на поле особо важные стратегические позиции. От этих двух стоперов во многом зависит игра крайних защитников и обоих полузащитников. Больше всех, естественно, связан с ними вратарь.

Персона грата в защите сборной — Альберт Шестернев из ЦСКА. Атлетическое сложение (рост — 182 см, вес — 80 кг) помножено у него на редкую для футболиста быстроту и уверенный прыжок вверх. В единоборстве с противником, как правило, побеждает советский стопер. Вызвавший его на дуэль чужой форвард травмы не получит, но психологического воздействия не избежит: быстрота и решительность Шестернева обычно выбивают противника из седла.

Альберт, как и известный итальянец Факетти, начал свою карьеру в спорте с легкой атлетики. В семнадцать лет он обещал стать отличным десятиборцем. Разносторонние легкоатлетические способности очень пригодились и в футболе. Высокая скорость позволяет ему всюду поспевать и даже уходить в далекие рейды от своих ворот. Надежда, что почти любую свою ошибку он поправит за счет быстроты, придает Альберту уверенность в игре. «От такого не убежать» — быстро убеждаются противники. «Он догонит», — знают партнеры. На нем держится весь механизм защитных укреплений. Не случайно в его отсутствие советская команда проиграла бразильцам 0:3 в Москве, а с ним добилась почетной ничьей 2:2 в самом Рио-де-Жанейро.

Попытки индивидуально обыграть Шестернева обычно ни к чему не приводят. Менее уверенно чувствует себя наш стопер, попадая в тактический розыгрыш, когда чужие форварды оперируют быстрыми короткими передачами. Игра на перехватах — не его стихия, чутким выбором позиции Шестернев только начинает овладевать.

К чести Альберта надо сказать, что он совершенно не забияка на поле и уж вовсе мягкий, даже застенчивый парень в жизни.

Заниматься спортом он начал в ЦСКА и остается неизменно верен этому клубу. Сюда привела Альберта семейная традиция (его дед и отец — кадровые офицеры). Возможно, потому заметна и военная выправка сына.

Вторыми стоперами в Лондоне были спартаковец Алексей Корнеев, армеец Валентин Афонин (из Ростова-на-Дону) и динамовец Муртаз Хурцилава из Тбилиси. Все это рослые, технически подкованные футболисты в возрасте от 22 до 26 лет, с достаточным опытом международных встреч.

Несмотря на общую методику обучения, у каждого из них были свои сильные и слабые стороны. Алексей Корнеев, скажем, очень хорошо атакует, когда противник движется на него в лоб. Хуже у него идут дела, когда чужой форвард уже проскочил сбоку и его приходится догонять. Упустить неприятеля опасно, а догнать частенько не хватает скорости. Так и подмывает Алексея заплести чужаку ноги. Раньше он, не задумываясь, делал это. За преступлением следовало наказание: не раз судьи ставили мяч на одиннадцатиметровую отметку перед воротами московского «Спартака».

Годы и опыт образумили Корнеева. Он стал тактически мудрее, научился не догонять, а встречать. Трудно теперь чужому нападающему оказаться у него за спиной. Но горячий нрав нет-нет да и подведет спартаковца. И сейчас еще способен он отомстить за малейшую обиду. Обидой считает и то, что чужой нападающий обыгрывает его с мячом или хочет забить гол. Когда Корнеев в хорошей спортивной форме, обидчиков встречается мало. Но их сразу становится больше, когда сам Леша далеко не в порядке. Такое мы видели на поле не раз.

В канун восьмого чемпионата мира по футболу Корнеев был на редкость хорош. Не секрет, что он попал в сборную против желания старшего тренера Морозова. В Англии на скамейке запасных отличная готовность Корнеева таяла, как вешний снег, и его выступление против команды Португалии иначе, как посредственным, не назовешь. Вконец расклеился он, вернувшись домой. Число обидчиков на поле опять возросло.

В игре на Кубок победителей кубков с командой австрийского «Рапида» 9 ноября 1966 года в Москве Алексей Корнеев дошел до того, что «взял на рога» австрийского левого крайнего Кнеза. Польский судья ограничился назначением штрафного, хотя по всем правилам Корнеева надо было выгнать за то, что он ударом головы сшиб с ног австрийца. Московские зрители негодовали. В день игры казалось, что все кончилось для Корнеева благополучно. Но то, чего не досмотрел польский судья, отлично видели руководители футбола. За удар головой Алексея дисквалифицировали до конца года. Случись такое в Вене, не знаю, как бы повели себя австрийские болельщики. В Рио-де-Жанейро разгорелся бы большой скандал. Зрители там вспыхивают, как сухая солома, и по менее драматичным причинам. Вот почему трибуны от футбольного поля там отделены рвами с водой и металлическими сетками.

Как известно, футбольные правила идентичны во всем мире. И все-таки толкуют их зачастую по-разному. Еще больше разноголосицы в футбольных обычаях.

Знаменитый стадион Маракана в Рио-де-Жанейро, — самый большой в мире, на двести тысяч зрителей, — удивительно компактен, пропорционален и красив. Когда «Спартак» вышел на этот стадион для игры с командой «Фламенго», мы, руководители и запасные, намеревались, как всегда и всюду, устроиться где-нибудь около ворот или сбоку поля у сетки, отгораживающей зрителей. Только мы высунули головы из тоннеля, как полицейские сразу преградили нам дорогу.

— Ни единого человека! — перевели нам приказ офицера.

— Мы тренеры, а это запасные, — горячились мы, — в игре предусмотрены три замены.

— Никого на поле, кроме тех, кто играет, таков наш обычай, — отрезал офицер.

Но наши расстроенные лица его смягчили, и, желая, видимо, быть гостеприимным, он пошел на компромисс: разрешил нам высунуть головы из люка. Так и простояли мы весь матч на предпоследней ступеньке каменной лестницы, ведущей вверх из тоннеля. Утешало нас то, что из другого выхода на поле торчали головы тренеров и запасных из «Фламенго».

Таковы порядки на Маракане. А в Боготе, столице Колумбии, обычаи прямо противоположные. Нас не только с комфортом усадили на самой бровке поля, но и предупредили, что тренеры могут вставать, командовать и даже выходить на поле объясняться с судьей, если тот допустит какую-нибудь ошибку.

Смотрим — и правда, не успел арбитр свистнуть по поводу офсайда у наших ворот, как тренер «Миллионариуса», с которым играл «Спартак», устремился к месту происшествия. Он обиженно стал показывать судье место около штрафной площадки, где стоял спартаковский защитник. Чуть кто получал травму, на поле вбегали репортеры фотографировать потерпевшего. В перерыве журналисты сразу после свистка набросились на игроков с микрофонами, фото— и кинообъективами. В раздевалках — толчея, все что-то спрашивали, чем-то интересовались или просто разглядывали нас. После игры любопытных прибавилось вдвое. Мы уж с благодарностью вспоминали Рио...

Чем объяснить такой либерализм? Возможно тем, что в Колумбии собственных футбольных звезд нет, в командах играют привозные знаменитости. Нет, следовательно, и азартной борьбы за свой престиж, страсти не накаляются. К футболу здесь относятся как к театру. Поэтому власти уверены, что никаких эксцессов не произойдет. Но, с моей точки зрения, митинговать на футбольном поле тоже ни к чему. Крайности всегда ошибочны. Истина посередине. Например, в Стамбуле раздевалки изолированы от посторонних, на поле отведены специальные места для руководителей и запасных — напротив центрового круга, в специальных кабинах с задней стенкой и крышей. Зрители вас не видят, а поле — перед глазами. Это удобно, позволяет поддерживать связь с командой, все замечать, все слышать и, главное, не чувствовать, что за тобой наблюдают десятки тысяч чужих болельщиков...

Продолжим о защитниках.

Валентин Афонин по складу игры ближе всего к Корнееву и расположен к смелым продвижениям вперед, если мяч находится под его контролем. Но все же он не блещет тем отточенным мастерством, которое позволяет считать его заправским стопером. Он просто спортсмен счастливой судьбы. Три-пять лет назад его имя знали только во Владимире. Играл он здесь защитника в местной команде. Затем его приглашают в Ростов-на-Дону, в Спортивный клуб армии, где он и дебютирует в классе «А».

Николай Морозов, озабоченный укреплением обороны, в 1965 году неожиданно останавливает на Афонине свой выбор. Афонин надежно играет на флангах и в центре. В матче со сборной Бразилии в Рио-де-Жанейро в ноябре 1965 года Валентин опекал самого Пеле. И выдержал экзамен, хотя знаменитый бомбардир все-таки забил мяч в ворота советской сборной.

Игра Афонина экономна и проста. Он тщательно и прочно делает то, что рекомендует тренер. Оценки у него были не ахти какие, но он не получал и двоек. Английское слово: «Stoper» означает приспособление для остановки какого-либо механизма. Вряд ли оно подходит к игре Афонина. Он, правда, лукав, но сует палки в колеса чужим форвардам только тогда, когда рассчитывает, что сзади него два-три своих игрока. Поэтому основным напарником Шестернева в Англии был Муртаз Хурцилава, самый молодой из наших стоперов в ту пору (23 года). Очень темпераментный и жесткий разрушитель, он главное внимание уделяет атаке в момент приема мяча.

Манера его игры самая неприятная для чужих форвардов. Не жалея себя, Муртаз не бывает снисходительным и к тому, кто пытается грозить его воротам.

Муртаз не организует контратак и меньше всего думает о методах коллективной обороны. Все свое внимание и мастерство он направляет на персональную опеку порученного ему игрока, превращаясь в его тень, и, как правило, всегда лишает подопечного мяча и инициативы.

Играть против Хурцилавы трудно любому нападающему. Молодой грузин всегда действует очень азартно, не давая противнику доли секунды на размышление. Такой метод чреват просчетами. Неудача — и проскочивший вперед Муртаз выбывает из защитного эпизода, не успевая вернуться назад и снова подстроиться к своим партнерам. Иными словами, Хурцилава — узкий специалист в персональной опеке. Если среди чужих нападающих был известный ас, Муртаза оправданно прикрепляли к нему. Во всех случаях комбинационной игры противника кандидатура Хурцилавы становилась очень спорной.

Стремление тренеров сборной научить Муртаза играть коллективно требовало времени. Его не хватило, возможно потому, что Хурцилава в дни подготовки к первенству мира перенес операцию аппендицита.

В Лондоне Муртаз выступал неровно: отлично в игре против Италии и слабо — против Португалии, где стал виновником поражения, необоснованно сыграв рукой в своей штрафной площади. Именно за это Эйсебио забил нам одиннадцатиметровый.

Определить крайних защитников сборной перед восьмым чемпионатом оказалось еще труднее, так как здесь ни у одного из кандидатов не было такого преимущества, как у Шестернева среди стоперов. Руководство просмотрело на роли «двоек» и «четверок» москвичей Эдуарда Мудрика, Владимира Глотова, Владимира Пономарева, Геннадия Логофета, ростовчанина Анатолия Черткова, минчанина Игоря Ремина и ленинградца Василия Данилова. В первую очередь возможность занять такое место была предоставлена Владимиру Пономареву (ЦСКА), быстрые успехи которого обратили на себя всеобщее внимание.

Единственный сын заслуженного мастера спорта Алексея Пономарева, в прошлом нападающего московского «Динамо», Владимир с двух лет учился технике футбола. Затем, уже юношей, подражая отцу, он играл нападающим.

В команде ЦСКА, куда Володя перешел, его неожиданно поставили на место правого защитника. Эта роль на редкость подошла молодому парню. Из заурядного форварда получился упорный и надежный защитник. Правда, игра Пономарева не бог весть как разнообразна, но то, что умеет, он делает по-настоящему прочно. Особенно хорошо ему удается прессинг по всему полю.

Широкий стелющийся шаг позволяет Пономареву догонять самого быстрого противника. Его подкаты под мяч — образец решительности и корректности.

По характеру он боец, с большим чувством товарищеской солидарности, и веселый парень, оптимист, верящий в лучшее до последних секунд каждого матча.

Игра в нападении в свое время научила Пономарева разгадывать уловки чужих форвардов и направленно участвовать в контратаках своей команды.

Пономарев успешно справился с экзаменом в Англии. К сожалению, травма бедра надолго вывела его из соревнований.

Вторым крайним защитником сборной оказался Василий Данилов из «Зенита», который своей команде приносит то неожиданный выигрыш — лично забьет гол в чужие ворота, то проигрыш, когда мяч влетает в сетку «Зенита» из-за того, что его левый защитник не успел вернуться из атаки.

Василию 25 лет, он из Тулы. Небольшого роста (170 см), крепкий (73 кг), он не походит на защитника, он скорее типичный крайний нападающий и, вероятно, поэтому с такой охотой рвется к чужим воротам. Подобная тактика не встречает одобрения тренеров, считающих, что лучшая помощь нападению — ноль в свои ворота. Вот почему наступательные порывы Василия всячески трансформируют в стойко оборонительные. Его, как шутят партнеры, сажают на цепь длиной в 30 — 40 метров от левой штанги своих ворот. Но все-таки он частенько снимает с себя ошейник и однажды принес нашей сборной победу в Южной Америке, забив единственный гол.

В Англии он играл смело и удачно. Когда нужно, оказывался впереди, и всегда успевал в оборону. Ублажая тренеров своим послушанием, он ублажал и неукротимую привязанность к атакам, потому что у противника часто не оказывалось правых крайних в нападении.

После чемпионата мира игра Данилова в сборной потускнела. Стали поговаривать, что это был калиф на час. Жаль, если он снова не соберется.

Против всяких ожиданий был забракован тренерами на роль крайнего защитника Геннадий Логофет.

— Он подвел нас своей неготовностью, — утверждал Николай Морозов.

— Они не дали мне «высказаться» в составе сборной, — ворчал Геннадий.

Обе стороны в чем-то правы. Но посмотрим, что за душой у Геннадия, которого я знаю с юношеского возраста.

Пятнадцать лет капитаном московского «Спартака» был Игорь Нетто. В августе 1965 года кубок, выигранный «Спартаком», нес новый капитан — Геннадий Логофет. Своим избранием он был обязан спартаковской молодежи, отдавшей ему в закрытой баллотировке все голоса.

— Мы избрали Геннадия, — объясняли мне его сторонники, — за принципиальность.

Действительно, Логофет смело и громко проповедует спорные истины, вроде таких: «Важно не усердно тренироваться, а успешно играть», и «Энергию нужно копить для игр, а не растрачивать в подготовке».

К 23 годам Геннадий закончил институт физической культуры, и потому свои идеи он подкрепляет теоретическими выкладками. Ершистый характер не мешает Логофету быть симпатичным парнем и пользоваться большим успехом у зрителей.

Мне лично его игра импонирует, хотя неясно его подлинное амплуа. Начал он выступать как защитник, потом перешел в полузащиту, но для безупречной игры на этом месте ему не хватает терпения. Геннадий слишком горяч и порывист, чтобы беспрерывно плести тонкие сети комбинационной игры на центре поля. Как правило, он либо стремительно рвется вперед к чужим воротам, либо, поуставши, надолго оседает у своих. Отличный удар, незаурядная техника, полное бесстрашие подкупают в его игре. Однако все это непостижимо уживается в нем с ничем не оправданной грубостью.

Поэтому и получилось, что Кубок Советского Союза капитан Логофет нес по кругу почета, сильно прихрамывая. В игре он получил серьезную травму, но как настоящий боец не покинул поля.

«Не слишком ли мы усердствуем, заставляя игроков наступать на горло собственной песне?» — думал я, наблюдая советских защитников в Англии. Они там надежно оборонялись, но создавать контратаки явно не умели. Все косили глазом на тренера — ждали подсказок, как далеко можно кинуться вперед. А вот итальянский стопер Гуарнери в Милане ворвался в нашу вратарскую площадку и забил Льву Яшину победный гол в матче Италия — СССР.

Завтрашние советские защитники должны чувствовать себя как дома на любом участке футбольного поля. Пусть они приумножат наследство, доставшееся от своих славных предшественников! Наши стоперы созрели для скачка и ждут только тренеров, способных творчески расширить каноны прежних представлений о тактике.