2

ВРАТАРИ

Вратарское искусство. Основоположник Н. Е. Соколов. Продолжатели. Венский матч 1928 года. Концерты Владислава Жмелькова. Дружба дружбой, а кубок врозь. Первый чемпионат. Послевоенные вратари. Лев Яшин. Преемники. Современные течения. Пенальти-кик.

Вратарь занимает особое место в футболе. Он на самом важном посту в команде, это главный игрок. Если вратарь плох — проигрывает отличный ансамбль; если он играет блестяще — команда может победить более сильного противника.

Каждый вратарь способен сносно сыграть в любой линии: он умеет бить, останавливать и водить мяч. Правда, делает он это хуже полевых игроков, но зато его партнеры обычно совсем не могут заменить его в воротах, хотя ловить мяч руками на первый взгляд просто.

На самом деле искусство вратаря необычайно сложно. Несколько лет упорного труда должен затратить вратарь, чтобы отшлифовать техническое мастерство: броски, прыжки, падения, вскакивания, умение отбивать мяч руками и ногами, ловить его, выбивать и выбрасывать. Но и этого мало для высококлассного мастера. Он должен быть от природы одарен смелостью, решимостью, атлетическим сложением, высоким ростом. И наконец, нечего ему браться за гуж, если природа-матушка не наградила его чутьем угадывать уязвимые места в воротах, безошибочно определять мгновения и способы борьбы за мяч.

Поэтому стать незабываемым вратарем дано единицам, наиболее одаренным, неистово трудолюбивым людям, чаще всего фанатикам и энтузиастам футбола.

За пятьдесят лет, что я провел в футболе как игрок и руководитель команды, видел немало вратарей, которые не должны уйти из истории нашего спорта. Они создали лучшую в мире школу игры в футбольных воротах.

Не сомневаюсь, что многие из них имели право стать рядом с прославленными Заморрой (Испания), Планичкой (Чехословакия), Хиденом (Австрия), то есть теми голкиперами, которых тогда знал весь мир, как сейчас знает Льва Яшина.

Чем же отличается советская вратарская школа? Почему, наблюдая игру лучших команд мира, восторгаясь мастерством Пеле, Гарринчи, ди Стефано и других корифеев футбола, всегда ловишь себя на мысли, что этим ансамблям, завоевавшим мировые короны, международные и европейские кубки, все же, пожалуй, не хватает в воротах одного из лучших представителей наших вратарей?

Даже в игре знаменитого венгра Дьюлы Грошича, несмотря на талант и мастерство, были видны технические недоработки в ловле мяча, положении ног при падении, выбрасывании мяча рукой, подмечаемые только взыскательным взглядом специалиста.

Возможно, Заморра, Планичка, Хиден и Грошич с их большим международным опытом как игроки сильней большинства советских вратарей прошлых лет, но для меня наши играют зрительно красивей.

Возможность с детства наблюдать игру таких вратарей, как Владислав Жмельков или Лев Яшин, перенимать их технику, манеру поведения в воротах — это и есть настоящая учеба. Потому что, как известно, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. В этом, вероятно, и секрет того, что в Норвегии и Голландии появляются смена за сменой прекрасные конькобежцы, во Франции и Бельгии — велосипедисты, в Швеции и Финляндии — лыжники, а в Бразилии, Аргентине, Испании — виртуозные дриблеры. Им есть кому подражать, с кого брать пример.

С первых же шагов отечественного футбола нам безусловно повезло на самобытные таланты. В полную силу они расцвели на благодатной почве советского физкультурного движения и стали образцом для всех, кто потом стоял в воротах советских футбольных команд.

Я не видел русских вратарей, гремевших до первой мировой войны, москвичей Матрина и Мартынова. Но я много говорил с людьми, игравшими с ними вместе в сборной, например с лучшим нападающим тех лет Василием Георгиевичем Житаревым, который очень хвалил вратарей-соратников, но все же считал реформатором русской и зачинателем советской школы Николая Евграфовича Соколова.

За рубежом в первые годы после революции ничего не знали о советском футболе. Поэтому блестящее выступление Н. Е. Соколова в воротах сборной РСФСР в Швеции осенью 1923 года было для скандинавов одним из тех откровений, которыми начинала удивлять западный мир молодая Советская республика.

Много и пытливо Соколов работал над вратарской техникой, был отличным лыжником и бегуном на средние дистанции, пользовался безоговорочным авторитетом у игроков своей команды СКЗ (Спортивный клуб Замоскворечья). А там играли такие знаменитости, как Федор Селин, Павел Ноготков, Казимир Малахов, Василий Лапшин и другие. Соколов первым из наших вратарей начал выбрасывать мяч руками, первым стал требовать от своих защитников, чтобы они посылали мяч назад вратарю, первым предпочел ловить мяч не на грудь, а чуть ниже — на мягкую диафрагму. Благодаря своему влиянию в команде он мог командовать действиями защитников, подсказывать им выбор позиций и добиваться единства в механизме обороны.

Настолько филигранной была техника Н. Е. Соколова, что, по моему убеждению, встань он, прежний, в ворота нынешней команды, не посрамил бы и ее. Выше среднего роста (178 см), худощавый, хорошо координированный, Соколов играл красиво и просто, без всяких потуг на эффект и ухарство. Он предпочитал расчет, а не интуицию, хотя отказать ему в быстроте и смелости решений было нельзя.

Соколов не однажды давал нам уроки серьезного отношения к спорту. Помню, в 1922 году ехала в Петроград московская сборная. Я был вместе с Соколовым в битком набитом неплацкартном вагоне (времена-то были какие — только-только кончилась гражданская война). Утром я увидел, что в этой тесноте Соколов собирается заниматься разминкой. Я, тогда еще мало искушенный в методике футбольных тренировок, искренне удивился.

— Ты что это, — говорю, — тут повернуться негде.

А ему высвободили в проходе местечко, и он все-таки разминку сделал.

В 1924 году Соколов уехал в Ленинград учиться в Лесной институт. Выбранной в юности профессии Николай Евграфович не изменил, до сих пор он работает лесничим на станции Разлив, близ Ленинграда. Мы переписываемся с ним время от времени, и я не могу отказать себе в удовольствии привести здесь одно из писем Николая Евграфовича — по поводу взаимного обмена марками наших внуков.

«Дорогой Николай Петрович!

Не могу не выразить тебе сердечной признательности за презент, учиненный тобой моему внуку Юре. Потрафил. Искренне выражаю благодарность и от себя и от внука. Старое старится, молодое растет. Помню, и я когда-то коллекционировал и марки и перышки; то и другое покупалось в писчебумажном магазине Леттер на бывшей Пречистенке у Зубовской площади в низочке.

Вспомнилось это, и как вереница потянулись другие воспоминания.

Старая «Девичка», место гимназических футбольных схваток, и более позднее время. Вот первые пять тысяч метров. Вот эстафета 31,5. Моим противником был Сергеев от РГО. Было очень жарко, душно.

Вот 101000 15 мая 1921 года. На медальке выгравировано «МКС — русский рекорд». А вот маленькая фотография с Пл. Ипполитовым и Павлом Сергеевичем Львовым. По краям Соколов Н. и Гагулин И. — старт и финиш. В середине фотографии Хайдин И., Старостин Н., Красавин И. и др. У Павла Сергеевича — фигурка — приз.

А помнишь, как мы с тобой бежали в ОЛЛС 31000 со старта и как метров за 300 до финиша ты долбанул мне кроссинг?

С «ёжевом» в те времена было плоховато. Питались неважно, но спортом занимались от души; задора было много.

Слежу по печати и телевизору за достижениями наших спортсменов по всем статьям. Умиляюсь победам и досадую на проигрыши.

Нашел у себя фотографию. Если такой у тебя нет, с удовольствием ее тебе вручаю. Это, должно быть, 1927 год, Германия, Дрезден. Как будто так.

Сознаюсь, хулы достоин, на письма я скуповат. Не всегда отвечаю моему милому другу Петру Артемьеву и другим близким моему сердцу старым друзьям. Вот и тебе, дорогой мой Коля, пишу с большим опозданием.

Каюсь. Грешен. Прости.

Желаю доброго здоровья

целую Соколов.

Разлив. 30 марта 1966 года».

Появление Соколова в воротах ленинградской сборной значительно укрепило тылы этой команды и позволило основным противникам москвичей выиграть у них несколько встреч. В весенней встрече 1928 года в Ленинграде сборная Москвы проиграла потому, что «чародей Н. Соколов, — так писала местная газета, — четыре раза отразил удары выходившего на него один на один нападающего Н. Старостина». Это была сущая истина, без столь частых в футбольных отчетах прикрас.

Наберусь храбрости откровенно рассказать, что случилось после этого матча.

Мы с Николаем Соколовым были друзьями, хотя играли в разных клубах и на поле встречались как соперники. К тому же мы противостояли друг другу: я был форвардом, беспрерывно атакующим вратарей, а он вратарь, который отнимал у меня мою добычу. За мяч же я всегда дрался горячо и, чего скрывать, вратарям покою не давал. Шел на столкновения с ними, как говорят футболисты, действовал в тело.

После матча, в котором Соколов взял у меня четыре мяча, я, терзаясь мыслью, что подвел команду, места себе не находил, слонялся по коридорам «Европейской» гостиницы, где всегда останавливалась московская сборная.

После матча Соколов наведался в «Европейскую», в номер к Селину. Он был старым и самым нежным другом Федора Селина, хотя они сильно разнились: Николай — сплошная выдержка, безукоризненная дисциплинированность, умница, а Федор — порывистый, способный на любые чудачества, водил дружбу со всеми, его душа и кошелек были открыты для каждого. Потребность излить душу загнала и меня туда же. В комнате горячо обсуждалась игра. Видимо, как-то желая меня утешить, Соколов сказал:

— Николай, я думал, ты меня расшибешь, когда я под тебя бросился, но, к счастью, ты удачно перепрыгнул.

Взглянув в его счастливое лицо, я не сдержался:

— Ну, знаешь, в следующий раз я перепрыгивать не буду.

Соколов опешил.

— Федя, ты слышишь, что он говорит? Н-нет, ты слышишь? — От волнения он начал заикаться. — Это же безобразие!..

И ко мне:

— Т-ты, интеллигентный человек, и ради какого-то гола готов своему другу руки переломать...

Но я закусил удила:

— Понимай, как хочешь... — И вышел в коридор.

Не знаю, вспоминал ли Соколов когда-либо об этом инциденте, а у меня он из головы не выходил. Именно тогда я понял, что пресловутое «цель оправдывает средства» несовместимо с духом братства, которым пронизан спорт.

Чувство товарищества быстро стерло нашу размолвку. Не раз еще Николай отбивал и пропускал мячи, посланные мною. Но думаю, что ленинградцы вряд ли обижались на своего вратаря, хотя на Первой спартакиаде народов СССР и проиграли полуфинал московской сборной команде 3:5. Не было претензий и у москвичей к своему новому вратарю Михаилу Леонову — ученику Соколова. Действовал он в соколовских принципах, но от природы был одарен большей силой и страстью к силовым схваткам с противником в борьбе за мяч. Мне всегда казалось, что из него вышел бы неплохой боксер ближнего боя, такой, как известный в то время Яков Браун. Не зря за Леоновым, выросшим на Девичьем поле, ходила слава одного из лучших кулачных бойцов. Тогда еще существовали драки стенка на стенку зимой на льду Москвы-реки, где Леонов защищал интересы Дорогомилова против Красной Пресни.

Как у большинства физически сильных людей, у Леонова был добрый и открытый характер. На его широком, монгольского типа лице всегда держалась улыбка. Но в игре обычно веселый взгляд становился пристальным и строгим.

Он дублировал Соколова в клубной команде, и нет ничего удивительного, что усвоил привычки своего наставника. Однако манера игры у него была своя, отличная от соколовской. Там, где Николай Евграфович предпочитал выжидать, надеясь на ошибку противника, Леонов стремительно вступал в борьбу, вызывая чужих нападающих на спешку и неточности. Соколов неохотно покидал ворота, а Леонов, предвосхищая игру Планички, легко перемещался по всей штрафной площадке, давал острастку самым агрессивным форвардам. Соколов на все реагировал, вытянувшись в струну, Леонов стоял с поджатыми руками, собранный в мускулистый комок.

Его игра не была такой стабильной, как у Соколова, но в память врезались незабываемые моменты, поражавшие азартом и силой.

В октябре 1928 года сборная Москвы выступала в Вене против сборной Австрии. Это была пора расцвета австрийского футбола, в нем блистали такие звезды, как вратарь Хиден, центрфорвард Синделяр, инсайд Шаль, левый край Весели и другие. Сборную Австрии в те годы справедливо называли «вундер-тим» (чудо-команда), ведь она разбила в Вене со счетом 3:0 победителей Парижской олимпиады 1928 года — сборную Уругвая. Конечно, эти футболисты против нас не играли. Но молодежь, с которой пришлось сражаться нам, в дальнейшем стала оплотом таких лучших профессиональных клубов, как «Атмира», «Рапид», «Аустрия».

Мы появились в Вене впервые, и потому посмотреть на русских на стадионе «Рапид» собралось много народу. Все считали, что приехали провинциалы и сейчас им покажут...

Футбол в Австрии был трех видов: профессиональный, буржуазный и рабочий. Первый — мирового класса. Вторым считался рабочий футбол, выходцы из которого составляли когорту профессионалов. На матч с нами мобилизовали кое-кого из таких мастеров и среди них именитого Рейтерера, исключенного из «Рапида» за нарушение режима. Этот здоровый и веселый парень считался одним из лучших полузащитников Австрии. Все ждали от него чудес, и действительно, первые полчаса Рейтерер показывал высокую технику. Да и не он один. Пока у австрийцев было много сил, они хозяйничали на центре поля и на подступах к нашей штрафной. Но дальше этого дело не шло, самую штрафную площадку железно оберегала наша защита. Угрозы издалека гасил бывший в особом ударе Леонов.

Вначале зрители аплодировали лишь своим, но затем настроение на трибунах стало меняться. Быстрота и азарт всегда находят отклик, а этих качеств нам было не занимать. А мы еще на разминке завоевали симпатии австрийцев, когда Рущинский ударил издалека и мяч с силой влетел под штангу. Затем уже в игре Федор Селин не раз срывал аплодисменты одному ему доступными трюками. Конечно, австрийцы многое умели, в частности, они показали нам свою знаменитую кружевную игру, о которой до того мы знали лишь по газетам. А тут еще у сборной Москвы начались иного рода трудности. Внезапно был травмирован Канунников. Его заменил Сергей Иванов. Вся наша центровая тройка в эти трудные минуты работала в защите. Где-то у средней линии плассировались в ожидании мяча только два края — я и Холин. Неожиданно Исаков, как у нас с ним было наиграно в клубе, направил мяч мне через головы защитников. Я на скорости сразу оторвался от них. Почувствовав, что погоня опаздывает, влетаю с мячом в штрафную площадку, замахиваюсь на удар правой ногой и вторым зрением вижу, что на меня выбрасывается вратарь. В голове мелькает мысль: «Как бы его не разбить». Обстановка обязывает действовать решительно. И вдруг, вместо того чтобы броситься на мяч руками, как это практикуют советские вратари, австриец откинулся корпусом назад и прыгнул двумя ногами вперед. Я успел ударить по мячу, он попал вратарю в плечо и рикошетом от штанги ушел на угловой. Вместе с горечью неудачи чувствую, что моя правая ступня вроде бы оторвалась вслед за мячом. Боли нет. Лежа, взглянул: нога тут, цела и бутса, но я ими не управляю. Перелом.

Руководителем команды был В. А. Рябоконь. Он уже бежал ко мне. Тут же подали носилки, чтобы отправить меня в больницу. Я прошу: дайте досмотреть! Наложили шину, перевязали, носилки поставили у бровки поля.

Вместо меня в нападение перешел Леута, а хавбека стал играть Никишин. Во втором тайме был выбит и Станислав Леута, тоже при столкновении с вратарем. И снова из-за неразберихи в правилах: у нас на голкиперов не нападали, в Европе это практиковалось, если страж ворот был с мячом.

На поле появился наш последний запасной — Иван Филиппов. В роли правого края ему предстояло доказать, что советские вратари умеют действовать не только в воротах.

А сражение шло своим чередом. За полчаса до конца матча к нашим воротам выскочил чужой левый крайний. В момент прицела на удар мой брат Александр неосмотрительно сбил его. Пенальти!

Кто будет бить? Видим, разбегается метров с двадцати пяти правый защитник Принц, небольшого роста, коренастый, и пускает мяч с носка на высоте в полметра под правую руку Леонову. Удар был очень сильным, но наш вратарь отвел мяч на угловой.

Удача вдохнула в нас новые силы, да и австрийцы заметно устали. Инициатива медленно переходила к нам. На семидесятой минуте в верхний угол чужих ворот неожиданно, как из винтовки, выстрелил Владимир Блинков. Прыжок вратаря был эффектен, однако мяч вошел в самую девятку. Не знаю, разбился австриец о штангу или симулировал, но его унесли, и в ворота встал другой голкипер. Счет 1:0 в нашу пользу.

За минуту до финального свистка проход по краю Александра Холина с последующим прострелом вдоль ворот завершился вторым голом. Он стоит того, чтобы о нем рассказать.

Дело в том, что Филиппов из-за травмы был вынужден покинуть поле и присоединиться к разместившимся на носилках. Хрупкое преимущество в один гол ставило под сомнение нашу победу, которую старались удержать теперь десять игроков. Мое сердце обливалось кровью, и я взмолился, обращаясь к Леуте, пострадавшему меньше всех из нас:

— Стася, если можешь, хоть на полутора ногах выйди на поле. Даже еле двигаясь, ты отвлечешь на себя кое-кого из австрийцев.

И Леута, который на другой день не мог приподняться в постели, вышел на поле. И забинтованной ногой забил гол, после которого у хозяев поля не осталось надежд на победу.

Через день команда уехала играть в другие города, а мы с Леутой остались в Вене. Времени на размышления было в избытке. Невольно напрашивалось сравнение между Николаем Соколовым и австрийским вратарем, сломавшим мне ногу за здорово живешь. Соколов никогда бы не сделал ничего подобного, и он был прав, пристыдив меня в «Европейской» гостинице за мою вспыльчивость.

Футбольное подвижничество Михаила Леонова длилось не более пяти лет. Ежедневные тяжелые тренировки приходилось проводить после полного рабочего дня на производстве, поэтому с возрастом появилось желание сменить беспокойную должность стража ворот на уютное место в служебной ложе.

В воротах сборной Москвы появился Иван Филиппов. Среди «могучей кучки» московских вратарей он выделялся не только мастерством, но и безоглядной преданностью футболу. Он выступал в клубе «Красная Пресня» (потом «Пищевик»). Это был основной конкурент той команды, где подвизался Н. Соколов. Нет ничего удивительного, что Иван Филиппов из чувства соперничества особенно остро схватил технику Соколова и усвоил его приемы. Та же своеобразная красота в прыжках, те же элегантность и внутреннее достоинство во всех разнородных перипетиях игры, то же стремление сначала анализировать, а затем действовать.

Карьера Филиппова была короткой — тяжелое повреждение ноги (мениска) прервало ее. Правда, он продолжал еще сезона два-три выступать за свой клуб с перебинтованной коленкой. Но операцию на мениске тогда делать не умели, и ему пришлось оставить футбольное поле. Филиппов стал начальником созданной в 1936 году футбольной команды мастеров московского «Спартака». Здесь он оставался до 1941 года, когда добровольцем ушел на фронт. Сейчас Иван Михайлович живет и работает в Верхней Тавде Свердловской области.

На смену Филиппову в сборную Москвы пришел неизвестный до того вратарь из Орехова-Зуева Иван Рыжов. Знаменательно, что в те же годы в Орехове появился еще один вратарь — Николай Савинцев, уехавший вскоре в Ленинград и заменивший там Соколова. Среднего роста (174 см), с фигурой гимнаста, Николай Савинцев был необычайно подвижен. Он принимал и осуществлял свои решения мгновенно. Игра его была фейерверком прыжков, падений, вскакиваний и рывков. Все в нем было красиво, но играл он рискованно. «Беспрерывный танец на лезвии ножа», — говаривал о нем лучший аналитик футбола, знаменитый в прошлом центральный нападающий сборной Союза Петр Ефимович Исаков.

Савинцев промелькнул в большом футболе, как яркий метеор, играл он всего два-три сезона. Думаю, потому, что его незаурядные способности не могли развиваться сами собой, а требовали особого трудолюбия на тренировках и железного режима. У него на это не хватало ни терпения, ни характера.

Иван Рыжов был из другого теста. Высокий (180 см) и сильный, он много и упорно работал над собой, постепенно вырастая в спокойного, очень прыгучего и техничного хозяина футбольных ворот. Простой, скромный и отзывчивый, он пользовался особой любовью и в нашей команде, куда он пришел в расцвете сил в 1930 году, и в сборной столицы. В течение пяти-шести лет Иван Рыжов выступал надежно и ровно, во многих международных встречах демонстрировал изысканную школу советских вратарей.

У Ивана Рыжова были достойные конкуренты, и среди них украинские голкиперы Александр Бабкин из Харькова и киевлянин Антон Идзковский. Эти мастера воспитывались на примере Романа Норова и Серафима Москвина, долгие годы до этого защищавших ворота сборной Украины. Они с полным правом и не без блеска конкурировали с лучшими вратарями Москвы и Ленинграда.

Первый из них, Роман Норов, начал выступать в Николаеве, а затем перешел в харьковский «Штурм» и особенно отличился в 1924 году, когда сборная Харькова неожиданно, но заслуженно выиграла звание лучшей команды страны. По стилю Норов заметно отличался от своих российских коллег. Он меньше падал, предпочитая стоя угадывать, куда будет нанесен удар. Редко покидал ворота, в случае необходимости бороться с форвардом один на один отбивал мяч ногой, чего почти никогда не делали москвичи.

Целое десятилетие гремело имя Романа Норова на Украине, и отдельные приемы его игры, безусловно, были взяты на вооружение Бабкиным и Идзковским. Но в целом их вратарская техника сложилась под влиянием московской школы, представителей которой они видели не раз.

Распространению этой манеры вратарского мастерства способствовал и молодой москвич Серафим Москвин, переехавший в Одессу и заменивший затем Норова в воротах сборной Украины.

В Москве Серафим не успел развернуть своего дарования, зато оно необычайно быстро расцвело в Одессе, и уже через два года о нем много и заслуженно говорили по всей стране. Изящный и техничный, он провел не одно волнительное выступление, хотя настоящей стабильности в игре так и не добился. Легковесной комплекции, он всегда попадал в трудное положение в схватках за высокие мячи и довольно скоро из-за травмы спины вышел из строя. По выздоровлении он уже не сумел конкурировать с Бабкиным и Идзковским.

В 1932 году сборная команда СССР направлялась в Турцию. В ее составе вторым вратарем был Валентин Гранаткин, а первым — Антон Идзковский. Мы знали, что он присоединится к нам в Киеве, но он к поезду не явился. Положение было безвыходным: по расписанию мы только-только успевали на пароход в Одессе, и руководители сборной послали телеграмму в Харьков с просьбой командировать своего лучшего вратаря. Так Бабкин оказался на другой день на борту парохода «Чичерин», которым мы отбывали в Стамбул.

В первой встрече с турками в наши ворота встал Гранаткин, а новичок харьковчанин скромно сел на скамейке запасных. Игра началась для нас неудачно. Мы проигрывали 0:2, и в середине тайма стало ясно, что наш травмированный вратарь не в состоянии продолжать игру. Я, как капитан команды, дал знак Бабкину заменить Гранаткина. Сознаюсь, я шел на это с большой тревогой.

Вскоре мы отквитали один гол, на что турки ответили яростным штурмом. И вот тут-то харьковчанин показал себя во всем блеске. Непринужденно и мастерски выходил он из труднейших ситуаций у своих ворот, легко расправлялся с мячами, идущими, казалось, в самую цель.

Бабкин ошеломил турецких нападающих, да и мы сами были удивлены.

Уверовав в своего вратаря, который в перерыве весело разглагольствовал в раздевалке, мы во второй половине почти всей командой кинулись в атаку, но долго счет 1:2 грозил нам поражением. Лишь за восемь минут до конца Сергей Ильин (№ 11), заменивший Валентина Прокофьева, уравнял результат. А. Бабкин и в этом тайме взял несколько труднейших мячей.

На другой день стамбульская пресса восторженно отозвалась об игре Александра. Его имя сразу стало известно всем советским болельщикам, тем более что три следующие игры в Турции мы выиграли во многом с его помощью.

Внезапная слава довольно своеобразно отразилась на судьбе этого талантливого вратаря. Вскоре после возвращения домой его избрали одним из секретарей горкома комсомола, а примерно через год Александр Бабкин занял пост председателя городского комитета физкультуры и спорта. Обязанности председателя не позволяли ему до конца отдаться футболу, и, проиграв еще один сезон, Бабкин постепенно потерял свою спортивную форму. Угасла и популярность, взрывной волной прокатившаяся от Стамбула до Москвы. А жаль! Этот самородок-вратарь мог бы многое сделать для приумножения славы и мастерства советских голкиперов.

Антон Идзковский добился общего признания по-иному. Этот разносторонний спортсмен, последователь методов Соколова, годами шлифовал свою технику. Вдумчивый и упорный, он прочно владел всеми элементами вратарского мастерства, и потому игра его была очень стабильной.

Не менее десяти лет Идзковский как вратарь был вне конкуренции на Украине. Сейчас он главный тренер Украинской федерации футбола, растит новых отличных вратарей.

А как обстояли дела в тридцатые годы в Москве и Ленинграде?

Столица уповала на Валентина Гранаткина, который сначала снискал себе громкое имя в хоккее с мячом. Хорошо сложенный, прыгучий, он легко и просто расправлялся со всеми верхними мячами. Большая спортивная культура делала его лучшим представителем национальной сборной. Его энтузиазм, выдержка и дисциплина всегда ставились в пример.

Характерен такой случай. Гранаткин играл за сборную Москвы против сборной Ленинграда. Задолго до финального свистка он сломал себе палец на руке, бросившись под удар форварда Т. Аксенова, но не покинул поле до победного конца.

В Ленинграде в это время выше всех считался Георгий Шорец. Рано попав в команду мастеров, он быстро превратился в отличного вратаря. Шорец не был реформатором, но все, что он делал в воротах, было по-настоящему мастерски. Спокойный и смелый, он не раз приносил победы команде «Динамо», которая в те годы достойно представляла Ленинград и защищала цвета северной столицы против пяти мощных московских команд.

Все вратари, о которых я рассказал, учились, росли и совершенствовали свое мастерство в играх на первенство своих городов. Ведь тогда не существовало всесоюзного футбольного календаря. Опыта они набирались лишь в международных играх или в редких матчевых встречах четырех городов — Москвы, Ленинграда, Киева и Харькова. Правда, некоторые — Гранаткин, Шорец, Идзковский — успели сыграть сезон-другой и в первенстве СССР, введенном с 1936 года. Но к этому времени в советском футболе появилась плеяда новых вратарей, с которыми им уже по возрасту соперничать было трудно.

Я что-то не припомню, чтобы когда-нибудь потом в нашем футболе появилось сразу такое созвездие вратарских талантов, как в 1937 — 1938 годах: Владислав Жмельков, Анатолий Акимов, Евгений Фокин, Владимир Никаноров, Николай Разумовский (все Москва), Виктор Набутов (Ленинград), Александр Дорохов (Тбилиси), Николай Трусевич (Одесса — Киев).

Беру на себя смелость утверждать, что среди блистательных талантов того времени совершенно особняком стоит Владислав Жмельков.

В моей памяти Владислав Жмельков остался как вратарь почти сказочный, вратарь без слабых сторон. Это не умозрительное заключение. За полтора года пребывания в «Спартаке» он отразил все одиннадцатиметровые удары, назначенные в его ворота. Среди них был пенальти-кик, назначенный «Спартаку» за семь минут до конца кубковой игры при счете 0:0. В сезоне 1939 года Жмельков, чередуясь в играх с Акимовым, пропустил в свои ворота всего семь мячей.

Высокий (180 см), сухощавый, физически сильный, пружинистый и уверенный в себе, Жмельков вопреки обычным воплям вратарей: «Не давайте бить!» — не раз покрикивал своему главному партнеру Андрею Старостину (№ 3): «Да пропустите его, Андрей Петрович! Пусть пробьет...»

Вот и представьте, как действовали эти слова на защитников и как такая уверенность отражалась на чужих форвардах.

Жмельков делал все образцово: одинаково безупречно играл внизу и вверху, тонко угадывал место в воротах и безошибочно сражался «на выходах». Его популярность принесла ему медаль «Лучшему спортсмену года», учрежденную газетой «Красный спорт». А ведь в 1939 году в опросе, проведенном газетой среди читателей, фигурировали имена Михаила Ботвинника, боксера Николая Королева и других наших знаменитостей.

В чем же секрет мастерства Жмелькова? Думаю — помимо природного таланта, в феноменальном трудолюбии. Он тренировался в воротах по пять-шесть часов ежедневно. Он молился в то время одному богу — футбольному мячу (в дальнейшем, к несчастью, у него появились другие кумиры).

Владислав отлично играл и в поле — правого защитника. Такой редкой способностью совместительства на моей памяти владел только правый защитник (1922 — 1924 гг.) Василий Степанович Лапшин. В те годы он успешно соревновался за право занимать место в воротах московской сборной с самим Николаем Евграфовичем Соколовым.

Интересно, как очутился в «Спартаке» Жмельков и как он от нас ушел.

В 1937 году в армию был призван спартаковский вратарь Анатолий Акимов, оказавшийся поэтому в воротах московского «Динамо». А в московский «Спартак» перешел оттуда обиженный вратарь динамовцев Александр Квасников. Мы ему в дублеры искали молодого вратаря. В связи с этим кто-то из наших игроков вспомнил, что против них в товарищеской встрече на юге прошлой осенью подкупающе легко сыграл молодой паренек из подмосковного городка Подлипки. Его решили срочно разыскать. И он явился в городской совет «Спартака». На мой вопрос, вратарь ли он из Подлипок и как его фамилия, он ответил утвердительно и назвался Кузнецовым. Я направил его на сбор в Одессу и вскоре получил сообщение от начальника команды Ивана Михайловича Филиппова, что особыми достоинствами присланный мною Кузнецов не блещет. Это подтвердилось в товарищеских играх, и «Спартак» расстался через месяц с Кузнецовым, считая версию о подлипковском вратаре очередной футбольной басней.

Однако в мае в «Спартаке» появился другой юноша и осведомился, верно ли, что мы искали вратаря из Подлипок. Я на этот раз был более осмотрительным и проэкзаменовал пришельца — подробно расспросил о товарищеской игре на юге.

— Кузнецов был моим дублером в подлипковской команде. А играл против «Спартака» я, Жмельков, — как-то очень просто сказал мой собеседник.

Хорошо, что в тот счастливый для «Спартака» день я сразу поверил Жмелькову и послал его к Филиппову. Так началось его восхождение на вратарский пик.

Полтора сезона, с августа 1938 по ноябрь 1939 года, играл он в московском «Спартаке». Эти месяцы принесли ему немеркнущую и по сей день славу, а его команде — почетный дубль (выигрыш первенства страны и кубка) два года подряд.

Последние выступления Жмелькова совпали с событием, которому нет равного в истории футбола.

Московский «Спартак» в 1939 году упорно стремился повторить прошлогодний результат — выиграть кубок и первенство страны — и тем самым добиться триумфа, дотоле небывалого в советском спорте: два года подряд сделать дубль. К началу сентября команда была близка к этому. Мы лидировали в чемпионате с запасом в три очка и вышли в полуфинал кубка, где нашим противником оказалось тбилисское «Динамо».

И вот 8 сентября два главных претендента на приз скрестили оружие в Москве на стадионе «Динамо» при судействе ленинградца Ивана Горелкина, в прошлом знаменитого хоккеиста и видного футболиста.

Матч сложился на редкость напряженно, но играли корректно: между спартаковцами и тбилисскими динамовцами всегда были и сейчас остаются по-настоящему дружеские отношения.

Обе команды играли выше всяких похвал, защита и вратари тут и там казались непробиваемыми. И вдруг темпераментный Шота Шавгулидзе (№ 2) срезает мяч свечкой на свои ворота, к самой верхней перекладине.

К неожиданному подарку одновременно устремились два московских нападающих — Виктор Семенов и Алексей Соколов, мастаки играть головой. Рванулся к мячу и тбилисский вратарь Александр Дорохов. Все трое одновременно зависли в воздухе в высоких прыжках. Дорохов сумел руками отбить мяч, но всего метров на десять и прямо на ногу спартаковцу Андрею Протасову. Удар. Мяч влетел в ворота, но сетки не коснулся, так как Шавгулидзе, ворвавшись сбоку, прямо с воздуха вывернул мяч в поле. За мгновение до этого судья дал свисток на взятие ворот, и его помощник флагом также зафиксировал гол.

Динамовцы кинулись к арбитру. Допускаю, что многие из них искренне верили, будто гола не было. Все случилось так быстро, что положение мяча могли видеть далеко не все.

Судья решительно указал на центр, и «Спартак» выиграл этот тяжелый полуфинал.

Сразу последовал официальный протест тбилисцев, но во всех спортивных инстанциях он был категорически отклонен. Во всем мире действует закон, по которому лишь одному судье на поле дано право устанавливать: был или не был забит гол. Здесь же и сам судья и его помощник твердо заявляли, что ясно видели, как мяч минимум на полметра пересек линию ворот в воздухе и уж потом был выбит защитником.

Через неделю «Спартак» играл в финале кубка с ленинградским «Зенитом» и победил 3:1.

Все, казалось, шло отлично. Правда, радость победы омрачила дисквалификация Алексея Соколова. Спартаковец грязной рукой потрепал по подбородку ленинградца Шелагина, а судья милостиво промолчал. Команды играли в дождь, Соколов упал в лужу, вскочил, сгоряча хотел было куда энергичнее рассчитаться с обидчиком, но вовремя спохватился.

Прошло несколько дней, и «Спартак» вышел на то же поле для очередной встречи с ЦДКА. Успокоенные и расхваленные, спартаковцы проиграли 0:1. Тут еще и счастье отвернулось от своих любимцев: Андрею Старостину сломали руку, а Константина Малинина удалили с поля вместе с его подопечным Петром Щербатенко за обмен малопривлекательными любезностями.

Положение команды стало зыбким. Ждем других результатов тура. Вдруг узнаем, что в Тбилиси не состоялась игра с «Металлургом» и что тбилисские динамовцы срочно выехали в Москву.

На другой день от грузинских футболистов на стадионе «Динамо» болельщики услыхали, что те приехали переигрывать полуфинал кубка.

Мы не верили. Как можно переиграть полуфинал, когда уже разыгран финал и кубок торжественно в присутствии шестидесяти тысяч зрителей вручен победителю?!

Сомнения рассеял председатель Всесоюзного комитета физкультуры и спорта В. В. Снегов, официально известив, что получено указание полуфинал переиграть.

Теперь уже наши попытки протестовать были категорически отклонены. «Если вы действительно сильнее, то выиграете еще раз» — так ответили нам.

Об этом событии в книге М. Мержанова «Играет «Спартак» (изд. 1963 г.) написано кратко:

«Нарушая все положения, писаные и неписаные законы, наконец в полном противоречии с логикой, руководящие футбольные организации удовлетворили протест и постановили после финального матча переиграть... полуфинальный».

Переигровка была назначена на 30 сентября. Пять дней, оставшиеся до нее, прошли в ожесточенных спорах об условиях этого небывалого матча.

Мы настаивали прежде всего на своем праве выставить старый состав, то есть разрешить играть дисквалифицированным Соколову и Малинину. Об Андрее речи не было, его рука, закованная в гипс, покоилась на повязке. Именно поэтому после яростных дебатов полузащитнику Малинину играть разрешили, а нападающему Соколову нет.

Затем зашел в тупик вопрос о судьях. Одна за другой отвергались кандидатуры, выдвигаемые то «Спартаком», то «Динамо». Тогда каждой стороне предложили в закрытом конверте назвать десять жрецов Фемиды. Надеялись, что, может быть, обнаружится хотя бы одна кандидатура, приемлемая для обоих противников. Но когда конверты вскрыли, в них оказались двадцать разных фамилий. После еще нескольких бесплодных попыток прийти к единому решению судьей матча приказным порядком был назначен ленинградец Николай Харитонович Усов. Человек принципиальный, коммунист, военный инженер, футболист, проигравший сам добрый десяток лет, он безупречно судил ответственные игры.

Команды вышли на поле в следующих составах.

«Спартак»: Акимов (сегодня его очередь играть), Соколов Виктор, Малинин, Соколов Василий, Артемьев, Тучков, Протасов, Глазков, Семенов, Степанов и Корнилов.

«Динамо»: Дорохов, Шавгулидзе, Фролов, Гагуа, Джорбинадзе, Челидзе, Джеджелава, Бердзенишвили, Пайчадзе, Бережной и Харбедия.

Игра началась азартными атаками тбилисцев, понимавших, что перестроенной защите «Спартака» нельзя давать время на сыгровку. Расчет был верный, но в воротах москвичей стоял Акимов. Град ударов он парировал с присущей ему легкостью и уверенностью.

Штурм продолжался. И вот Пайчадзе ударил в правую девятку. Такие мячи не берутся, если вратаря чудом не занесет именно в этот угол. Анатолий там и оказался. Было от чего гостям прийти в смятение. Каждая армия сильна своим тылом, а тут этакий дьявол в спартаковских воротах...

Атмосфера накалялась. Трибуны, на девять десятых набитые москвичами, поддерживали своих. Я сидел на низенькой скамеечке за нашими воротами рядом со Жмельковым. Владислав сочувственно поглядывал, как я выдираю траву целыми пучками.

Клокотало в душах и у тех, кто был на поле: спартаковцы вышли отстаивать свое право на кубок. Бороться за справедливость приехали и тбилисцы: их мало интересовали формальности и штабные уловки. Они бойцы, их задача — выложить все силы, до конца постоять за родной клуб. Вот почему на поле не было плохих игроков, все двадцать два делали больше, чем от каждого ожидали.

Я не верю в заранее разработанные тактические тонкости. Но кое-что принципиальное подсказать игроку можно и нужно. Вряд ли уместно учить футболиста, что следует делать на поле. Практичнее посоветовать ему, чего он должен избегать.

Мы знали, что левый хавбек Челидзе часто рвется вперед, и рекомендовали правому инсайду Георгию Глазкову не преследовать его, как тогда было принято, а оставаться на передней линии атаки: грузинский полузащитник не мог в такой степени грозить чужим воротам, как обладающий превосходным ударом спартаковский бомбардир Глазков.

Подсказы смахивают на лотерею. Но на этот раз билет выиграл. В одну из тбилисских атак Жорж, оставаясь в центре поля, получил мяч. Дорога к воротам на мгновение оказалась открытой, остальное решали самообладание и техника. Преследуемый по пятам, он нанес удар сразу как вошел в штрафную, и мяч, словно крупная щука, забился в сетке у дальней штанги ворот.

Вместо того чтобы разобраться, почему это произошло, южане со свойственным им нетерпением сразу кинулись отыгрываться. Снова защитники и Акимов подверглись суровому экзамену. И опять они ответили отлично по всем предъявленным билетам футбольной науки. Передача Глазкову, и вот по знакомой дорожке он мчится с мячом к воротам Дорохова, безукоризненно бьет.

Больше я не рву траву. «Ведь нет же, — думаю, — сейчас у нас в стране команды, способной вырвать у «Спартака» победу, проигрывая 0:2». И представьте, я чуть было не ошибся. Тогдашний тренер тбилисского «Динамо» Михаил Павлович Бутусов появился у своих ворот и что-то громко и выразительно прокричал Челидзе, показывая пальцем на Жоржа. Я понял, что наша ставка на Глазкова в дальнейшем будет бита. Как и следовало ожидать, грузины пошли ва-банк и наконец сорвали и свой куш в этой азартной игре. Мяч влетел в наши ворота после того, как два спартаковских защитника в волнении кинулись к нему и помешали друг другу. Мгновенно последовала тонкая передача, и после удара Бориса Пайчадзе мяч оказался в сетке.

К перерыву счет 2:1, а это значит, что колода карт перетасовывается заново.

Что делать? Ворота на замок, пытаться удержать минимальное преимущество в счете? Нет, решаем штурмовать. За это все в раздевалке — и маститые ветераны, и тренеры, и, главное, сами игроки. Не сомневаемся, что и тбилисцы будут рваться вперед.

Немного перестраиваем тактику: решаем наступать флангами, они свежее, да и противник больше ждет атак по центру.

Сразу нажим с обеих сторон. Но горячие гости действуют рискованней и отвоевывают центр поля.

На первый взгляд это удача, но в ней таится опасность прозевать чужой прорыв в оголенные тылы. Это улавливает В. Степанов. Весь вложившись в удар, сильно и точно он направляет мяч левому краю, Павлу Корнилову. Сейчас все решит скорость, а в ней у великолепно сложенного Корнилова нет соперников. С замиранием сердца слежу, как он выиграл первую гонку у Шавгулидзе и, прокинув мяч внутрь поля, соревнуется в беге с Гагуа. Вот уж и второй защитник позади. Перед Корниловым один вратарь. Вижу, тот стремительно бежит на москвича, но Павел обводит и последнюю опору южан. В безвыходном положении Дорохов лежа хватает спартаковца за ногу и валит на землю.

Свисток. Усов показывает на отметку одиннадцатиметрового удара. Корнилов все еще на земле: на всякий случай демонстрирует, что высшая мера наказания справедлива.

К мячу идет безошибочный пенальтист Георгий Глазков. Он в приподнятом настроении после двух забитых голов. Нет на стадионе человека, который сомневался бы в исходе пенальти-кика. Вероятно, убежден в этом и сам Дорохов, потому что решает пойти на риск. Вопреки правилу — ждать и смотреть — он в момент удара стремительно летит в правый нижний угол, куда обычно бьет Глазков. Но на этот раз мяч попал в самый центр ворот, где за долю секунды до этого стоял Дорохов. Что это — маневр? Нет, срезка — Глазков вспахал ногою землю. Итак, ошиблись оба, но вратарь промахнулся первым, и счет стал 3:1.

А грузины опять треплют нервы. Их энергия неиссякаема. Хоть бы скорее ползли эти проклятые медлительные минуты! Бутусову же, вероятно, кажется, что время летит чрезмерно быстро.

Тбилисцы отчаянно наступают, вся их команда на спартаковской половине поля. Но зато и наша тоже вся здесь.

Последние четверть часа. Все сбилось в одну кучу. Забыта тактика, а порой и техника. С одной стороны навал, с другой — отбой. Нападающий Степанов сражается у самых ворот сзади центрального полузащитника Малинина. Динамовские беки атакуют впереди своих форвардов.

Обычно такая неразбериха бесплодна. Но в этом историческом матче сама судьба захотела быть объективной и справедливой. За ошибку Дорохова при пенальти она отплатила ошибкой кого-то из наших игроков. Несчастный неосмотрительно остановил мяч на вратарской площадке и мгновенно вместе с мячом оказался втиснутым в ворота. Гол забил Бережной (№ 10). К тому же получил повреждение Акимов, его уносят. И какое счастье, что в ворота встает не заурядный дублер, а сам Владислав Жмельков!

3:2 — и несколько минут до финального свистка. Мне кажется — ах, много; Бутусову — ох, мало. Прав был он — это оказалось мало. Во-первых, потому что наши противники изнемогли одинаково с нами, а в футбольном цейтноте всегда легче защищаться, чем объявить шах королю. Во-вторых, грузинских футболистов доконали психологические удары. Не так-то просто беспрерывно отыгрываться, да еще с разницей в два гола.

Последний свисток. Победа наша! Кое-кто даже плакал, уходя с поля. Спартаковцы старались ободрить, утешить проигравших. Но радость, откровенно сиявшая на лицах победителей, вряд ли способствовала успокоению побежденных.

Тридцать лет без малого прошло со дня этой неправомерной схватки, но подробности ее свежи и ярки в моей памяти. И если до нее мы в команде говорили о достойном футболисте: «Он играл с басками», то теперь высшей похвалой стало: «Он участвовал в переигровке с тбилисцами».

Что было бы, если бы «Спартак» тогда проиграл, мы так и не узнали...

Через месяц мы сравнительно легко взяли верх над тбилисским «Динамо» во втором круге первенства со счетом 3:0. Передряга с переигровкой тяжело отразилась на нервах южан. Помог нам и снежок, внезапно покрывший поле перед последним матчем.

А Владислав Жмельков тоже вскоре перенес много волнений и надолго выбыл из московского «Спартака».

Блеск его игры разжег зависть в сердцах конкурентов. Всем хотелось заполучить себе эту звезду. И вот в ЦДКА выискали, что Жмельков не дослужил двух месяцев в Белорусском военном округе. На этом основании он был снова призван, и ввиду категорического отказа выступать за ЦДКА, оказался в воинской части в Чите. Здесь весной 1940 года в соревнованиях он получил тяжелую травму колена.

После окончания войны 32-летний Жмельков, четыре года сражавшийся на фронте, попытался вернуться в большой футбол. Но это была только тень незабываемого вратаря. Тень и по мастерству и по отношению к футболу.

Случай со Жмельковым не типичен для нашего спорта, но он служит бесспорным подтверждением истины, что нарушение режима и жизненных норм даже самого одаренного спортсмена неизбежно приводит к потере мастерства.

Вынужденный отъезд Жмелькова в Читу переложил все бремя ответственности за спартаковские ворота на Анатолия Акимова. В нем подкупали техника и особая культура игры. Он был непробиваем с дальних дистанций, превосходно справлялся со всеми верховыми мячами. Высокий рост и длинные руки помогали ему, легко отражать и низовые удары. Но была и у него ахиллесова пята: не любил Анатолий выходов из ворот, чтобы броситься в ноги противнику. Это приносило ему довольно часто физические повреждения.

Начальный путь Акимова был похож на тот, что прошел когда-то Бабкин. Поехал он в Париж в январе 1936 года на игру с «Ресингом» в составе «Спартака» безвестным юношей, а вернулся знаменитым.

Наших вратарей в Париж приехало четверо — два со «Спартаком» и два с «Динамо» (после матча сборной с «Ресингом» «Спартак» уехал на юг, а «Динамо» — на север Франции).

Определить состав сборной предстояло мне, Федору Селину и Константину Квашнину.

Начинать полагается с вратаря. На это место все кандидаты как на подбор. Иван Рыжов — тридцатилетний, опытный и надежный игрок; Анатолий Акимов — еще зеленый, двадцатилетний юноша, но талантливый. Это спартаковцы. От «Динамо» оба вратаря более зрелого возраста — двадцатишестилетние Евгений Фокин и Александр Квасников.

Наш триумвират колеблется. Конечно, главный принцип — кто сильней. Но все-таки я — патентованный спартаковец, Федор — верный динамовец, а Константин — золотая середина: выступал мальчишкой вместе со мной на Пресне, а с 1928 года играет в «Динамо». Всем нам хочется быть объективными, да и ошибка в выборе вратаря — дело непоправимое.

Смотрим друг на друга, страдаем и ждем, кто первый рискнет назвать достойного. Прорывает экспансивного Селина:

— Предлагаю Акимова, — подчеркнуто веско произносит Федор. — Обоснований не требуется. Мы все знаем хорошо всех четверых.

Я поддерживаю его и облегченно вздыхаю. Ведь в душе я лелеял это имя, но молчал умышленно, опасаясь обвинения в квасном спартаковском патриотизме.

Квашнин долго думает, но нас уже двое, а он один.

— В конце концов риск благородное дело, — машет рукой Константин Павлович, и вопрос об игроке под №1 решен: Акимов.

Насчет остальных кандидатур расхождений почти нет. Налицо крепко сбитый, сыгранный ансамбль сборной Москвы, цвет советского футбола. Именно в этом составе команда не раз выступала в 1935 году. Правда, футболисты несколько утратили свою боевую форму. Ведь сезон у нас закончился два месяца назад, и двухнедельной тренировкой ее сразу не вернешь. Подготовка на опилках конно-спортивного манежа в Хамовниках кое-что, конечно, дала, но, прибыв в Париж, футболисты с трудом ходили по лестницам от боли в не окрепших еще мышцах.

Мы не ошиблись тогда в Акимове. Он сыграл вдохновенно, со всем пылом молодости. В парижских газетах ему посвящали целые страницы. Фото молодого вратаря, стоящего на голове с прижатым к груди мячом, а рядом — ошеломленный центр нападения «Ресинга» сенегалец Куар, обошло весь мир.

Несмотря на то что наша команда столкнулась с совершенно неизвестной ей системой дубль-ве, молодой Акимов с честью вышел из испытаний. Не знаю, как в космосе, а на футбольном небосклоне звезды загораются сразу. Вот почему от дебюта зависит очень многое.

Акимов около полутора десятков лет отменно защищал ворота московских команд, а сейчас плодотворно трудится на тренерской ниве.

Игра с «Ресингом» оказалась поучительной. В том же году было решено организовать первый чемпионат СССР по футболу.

Мы вернулись домой, ходили и объясняли, что противник хорош, однако и мы не хуже. Нас застала врасплох тактическая новинка. Нужен обмен опытом, и не только в гостях, но и дома.

А что мы знаем друг о друге? Полсотни игроков варятся в собственном соку. Встречаются раз в год сборные больших городов. Турниры подгоняются к спартакиадам, разыгрываются по олимпийской системе, где уж тут набраться мудрости. В европейских странах проводились межклубные чемпионаты, у нас же климатические и территориальные особенности страны наивно считались непреодолимыми.

Но всему свое время. Пришла пора и для всесоюзного первенства по футболу.

Помню, как, выслушав наши оправдания и выводы, первый секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Васильевич Косарев сказал: «Готовьте проект собственного чемпионата».

Подгонять нас не требовалось. Через неделю проект был вручен.

В чемпионате 1936 года участвовало по семь команд классов «А» и «Б» и 13 команд класса «В». Принцип был заложен сугубо спортивный: лучшие по силам четыре московских, два ленинградских и один киевский клубы боролись за почетнейшее звание чемпиона, остальные — за первенство в своей категории и за переход в высший класс.

Звание чемпиона разыгрывалось в год дважды — весной и осенью. Переводы команд в высший класс осуществлялись также дважды. Вот почему в августе тбилисское «Динамо», победив весной в классе «Б», уже сражалось за красное чемпионское знамя (медалей не было), и клубов в классе «А» стало восемь.

Вокруг чемпионата сразу закипели здоровые страсти. Всколыхнулись местные патриоты. Каждому не хотелось ударить лицом в грязь. Сильная Москва покровительствовала младшим братьям. Когда же эти младшие в следующие годы протянули руки к короне чемпиона, стало не до покровительства. Пришлось не только учить, но и учиться.

Играли в собственном, советском стиле и верили в его победоносные возможности. Не блистали сегодняшней техникой, но боюсь, что отцы в боевитости превосходили ныне играющих сыновей. И уже в первый год розыгрыша достать билет на «Динамо» было трудно. Всем сразу стало ясно, что всесоюзный чемпионат открыт вовремя и будущее ему обеспечено.

И правда, через тридцать лет младенец вырос в богатыря: 236 команд мастеров классов «А» и «Б» нынче привлекают на трибуны миллионы зрителей. А ведь закладывала основы этого большого спорта немногочисленная по теперешним понятиям футбольная рать. И в первых рядах ее шествовал отряд вратарей.

Были в предвоенные времена в Москве, кроме Жмелькова, Рыжова, Акимова, и другие кумиры — динамовец Евгений Фокин, армеец Владимир Никаноров, локомотивец Николай Разумовский.

На Фокина стоило посмотреть, когда он шел навстречу прорвавшемуся форварду: с непоколебимой уверенностью подкладывался он под удар, парируя, казалось бы, безнадежные мячи. Уроженец Подольска, Фокин защищал ворота московского «Динамо» в годы особых успехов этой славной команды.

Владимир Никаноров и Николай Разумовский по-своему расцвечивали вратарскую палитру. Могучего телосложения, весом под 90 килограммов, оба действовали уверенно и спокойно. Да и кто из форвардов рискнет напасть на тяжеловесов, когда те принимают мяч? Страховать их в борьбе за верхние мячи не было нужды: рост, вес и физическая сила позволяли им безраздельно хозяйничать на своих штрафных площадках. Этим молодцам нельзя было отказать в ловкости и быстроте, но все же расторопности Жмелькова им иногда не, хватало. Зато сколько уверенности внушали партнерам их фигуры, прочно утвержденные в воротах.

Чуть раньше этих московских богатырей появился в воротах тбилисского «Динамо» Александр Дорохов, русский по происхождению, но уроженец Грузии. Высокий, стройный, он ни в чем не уступал московским вратарям. Поэтому вполне закономерно была его появление в воротах «Динамо» в матче против басков в июле 1937 года.

Игра Дорохова подкупала удалью. «Ва-банк, всегда ва-банк!» — это, казалось, было его негласным девизом. В дни, когда ему сопутствовала удача, Александр давал незабываемые спектакли. Но случались у него внезапные спады, которым в то время была подвержена и вся его команда. Только позднее талантливый коллектив тбилисского «Динамо» начал освобождаться от этих необъяснимых срывов.

Александр Дорохов довольно долго украшал грузинскую команду, и на его примере воспиталось затем поколение отличных грузинских вратарей — Саная, Маргания и современные голкиперы — Сергей Котрикадзе и Рамаз Урушадзе.

На Украине в это время заставил обратить на себя внимание Николай Трусевич. Это был оригинальный вратарь с собственным рисунком игры. Длинный и тонкий, он очень напоминал фигурой и приемами славного Федора Чулкова — вратаря московских динамовцев, игравшего в 1923 — 1928 годах. Трусевич очень независимо держался в воротах, мало координируя свои действия с усилиями партнеров. Только в самый последний момент он вдруг принимал решение и спокойно вторгался в события на штрафной площадке. Молчаливый и несколько загадочный для противника, он пользовался не то что уважением, ему прямо-таки поклонялась команда. Приемы его отличались от тех, что характеризовали вратарей московской школы. Он мало гнулся в пояснице, даже в падении оставался вытянутым, и, может быть, поэтому легко доставал мячи из верхних и нижних углов. Выбивал он мяч ногами тоже по-своему, лишь слегка и низко подбрасывая его руками под удар.

Думаю, что Трусевич внес бы свои штрихи в школу советских вратарей, его дарование было самобытным, никого из своих предшественников он не копировал. Безвременная смерть от рук гестаповцев вместе с другими игроками киевского «Динамо» не позволила его таланту развернуться в полную меру. Но имя Трусевича, как гражданина и выдающегося вратаря, останется в памяти всех, кто знает и любит наш советский футбол.

И наконец, нельзя не сказать еще об одном голкипере предвоенных лет — ленинградце Викторе Набутове. В своей игре он больше всех предвосхитил то направление, по которому идут многие из теперешних вратарей.

Одаренный и техничный, он, правда, не считал за грех сыграть на зрителя. В его бросках, прыжках и даже костюме все было чуть-чуть подчеркнуто, даже слегка утрировано. Поэтому на трибунах после восторженных аплодисментов нет-нет да и свистнут ему за внезапный промах. Конечно, Виктор Набутов всегда был, да и сейчас остается настоящим спортсменом. Возможно, что некоторый показной лоск в его игре не был умышленным, но последователи у него в этом, к сожалению, нашлись. Еще бы: очень уж заманчиво и привлекательно выглядит такая подчеркнутая техника с трибун и часто приносит ее обладателю хвалебные отзывы в прессе.

Не берусь утверждать, что Набутов первым стал играть «на эффект», вместо того чтобы подсознательно играть эффектно благодаря своей технической оснащенности и тренированности, в порыве спортивной страсти, как это получалось у Н. Соколова, В. Жмелькова и Льва Яшина. Тем не менее грешок рисовки у Набутова имелся. Но, безусловно, он был талантливым вратарем, горячим ленинградским патриотом, много раз с особым рвением защищавшим спортивные цвета своего родного города.

Сейчас В. Набутов — один из ведущих спортивных радиокомментаторов. Ему очень пригодилась на этом поприще склонность к артистизму. Любопытно, что теперь в своих репортажах Набутов не устает призывать вратарей играть строго и просто.

Не оскудела советская футбольная держава вратарскими дарованиями и после Великой Отечественной войны. Леонид Иванов (Ленинград), Алексей Леонтьев, Борис Разинский (Москва), Олег Макаров (Киев), Алексей Хомич и Лев Яшин (Москва) — тот Лев Яшин, который заставил всех футбольных специалистов в мире признать советскую вратарскую школу самой прогрессивной. До Яшина это почти доказали Алексей Хомич в Англии в 1945 году и Леонид Иванов на Олимпийских играх в Финляндии в 1952 году, хотя они действовали в несколько иной манере, чем Лев Иванович.

Леонид Иванов — земляк Всеволода Боброва. Но наш прославленный форвард скоро оказался в столичной команде, а Иванов до конца остался верен ленинградскому «Зениту».

Обычно игроки одинаковы по темпераменту и в жизни и на поле. Леонид был не такой. Добродушный и даже флегматичный в гражданском костюме, в спортивном он преображался в энергичного воинственного властителя. За обедом или на прогулке он с мягким юмором отражал любые наскоки друзей. Но на поле не щадил ни себя, ни партнеров, когда «Зениту» или сборной команде угрожала опасность.

Из ворот, как правило, Леонид выходить не любил, зато непосредственно на их линии часто творил чудеса. Реакция его на мяч была удивительной, только один Михаил Пираев впоследствии мог бы потягаться с ленинградцем. Никита Симонян до сих пор с восхищением вспоминает такой случай. Однажды группа спартаковцев проходила мимо кур. Пираев на спор мгновенно схватил в каждую руку по курице, тогда как остальные тщетно гонялись за ними с вытянутыми руками. Иванов ловил мячи, как бог. Бывало, противник почти рядом. Удар. Гол — хватаются за головы болельщики. Нет, смотришь, мяч прилип к груди лежащего вратаря. В этой хватке намертво заключалась особенность техники Леонида. Он редко отбивал мяч руками и ногами. Сергей Сальников, игравший с ним в «Зените» два года, не мог вспомнить случая, когда бы мяч вырвался из рук или отскочил от груди Иванова.

— Если бы не Леонид, — говорил мне Сергей, — «Зенит» не выиграл бы финал кубка в сорок четвертом году. Это только он сумел тогда отбить удары Григория Ивановича Федотова и других из «могучей кучки» ЦДКА.

Застиранный серый свитер и полинялую кепку Иванова до сих пор с гордостью вспоминают ленинградские болельщики. Леонид, как и многие спортсмены, верил в приметы и не расстался до конца выступлений со старыми боевыми доспехами.

Великая привязанность к футболу, неуемность в тренировках позволили Иванову долго удерживать высокую спортивную форму. Он простоял в воротах «Зенита» до 1956 года, справил в этом клубе свое тридцатипятилетие.

Один из его тренеров так отозвался о знаменитом вратаре:

— Он любил поддавать жару форвардам на тренировках, но и на себе синяков не считал.

Сейчас Леонид Иванов живет в Ленинграде, работает в автотранспорте и по вечерам тренирует юношескую группу ленинградских вратарей. Он по-прежнему кряжист и здоров и бьет по мячу преимущественно с левой ноги, «по-ивановски».

В мире искусства обычно все знают друг друга. Еще больше все и обо всем осведомлены в футболе. Сотни тысяч болельщиков разносят по Советскому Союзу свои впечатления об игроках, распускают всякие слухи.

В 1940 году молодой вратарек из Днепропетровска Алексей Леонтьев прослышал, будто в кулуарах московского «Спартака» поинтересовались его персоной. Действительно, один из украинских тренеров вскользь обмолвился о его способностях. Но ведь надежды внушают сотни, а Москва привечает единицы.

Очень удивился тренер московского «Спартака» Петр Герасимович Попов, когда лютым январем к нему домой заявился с фанерным чемоданчиком, в кепочке почти без козырька, чуть выше среднего роста паренек с ангельским личиком. Он, видите ли, мечтает занять место Жмелькова!

«Милый, милый, смешной дуралей, ну куда, куда ты гонишься», — думаю, я, слушая Попова по телефону и говорю в трубку:

— Ладно, вези сюда этого наследного принца.

И вот они в Малом Гавриковом переулке, где тогда помещался спартаковский штаб. Здесь под рукой оказались Виктор Семенов, Андрей Старостин, Владимир Степанов и еще несколько игроков в отличном расположении духа после удачного сезона. Они с ликованием приняли предложение проверить в гимнастическом зале на улице Воровского способности прыткого провинциала.

И вот юноша с горящими от волнения глазами у обозначенных на стене ворот. По бокам для бросков уложены маты. В пятнадцати метрах Семенов, Степанов и Андрей с их многопудовыми ударами. В действии три мяча, с особой силой и свистом отрывающиеся от деревянного пола.

Через пять минут «кронпринц» взмок, но геройски старается парировать каждый удар. Через десять ему предложили передышку — он отказался. Через пятнадцать минут Филиппов остановил бомбежку. Едва передохнув, парень снова в боевой стойке. Чемпионы хохочут, но в их смехе — нотки уважения.

— Жестокую проверочку вы ему учинили, — говорю я.

— Жесткую, — поправляет Филиппов. — Нашего брата вратаря именно так испытывать и полагается. Сразу характер узнаешь.

— По духу-то он спартаковец, — вытирая с лица пот, бросает Степанов.

— И спартанец, — в тон замечаю я. — Посмотрите, как все в нем просто и скромно.

Вступительный экзамен продолжается, новичок получает добро за мужество и, представьте, недурную технику. Здесь же, как на новгородском вече, в открытую он объявляется московским спартаковцем.

Алексей был рад. Казалось, все страшное позади. Но футбол — жестокий бог, он не раз испытывал своих жрецов. Помню, как в первом товарищеском матче на весеннем сборе в Одессе Леонтьев из-за желания блеснуть проигрывает контрольную игру. После хорошей встряски в раздевалке молодой вратарь всю дорогу до санатория прятал рыдания. Таковы футбольные университеты. Но мы тогда не ошиблись в Алексее. Десять лет рыцарски отстоял он в воротах «Спартака».

Лежал Леонтьев и на ременных лямках с поврежденным позвоночником, после того как отстоял в воротах в победных финалах кубка 1946 — 1947 годов. Он и сейчас по-прежнему храбр. В еженедельнике «Футбол» в своих обозрениях Леонтьев не всех гладит по шерстке: бойцовский характер помог ему «к штыку приравнять перо».

Другой знаменитый послевоенный вратарь Алексей Хомич во многих ситуациях действовал так же, как Леонтьев.

Слава Хомича прокатилась по всей Европе после его сверкающей игры в Англии в 1945 году, которая заставила поволноваться спокойных и квалифицированных английских зрителей. Оттуда, с родины футбола, привез Алексей Петрович на всю жизнь прилепившуюся к нему кличку «тигр». Хоть и примелькалось прозвище, а оно точно передает своеобразие этого спортсмена: сила, ловкость, гибкость видны в каждом его движении, в чуть заметной сутулости, в переливающихся под футболкой рельефных мышцах. Среднего роста, Хомич способен, лишь раз оттолкнувшись ногами, пролететь по воздуху от центра ворот почти до любой штанги. И все это с завидной ловкостью и мягкостью: пролететь, приземлиться и сразу же молниеносно, по-кошачьи, оказаться на ногах. Я говорю это все в настоящем времени, потому что совсем недавно видел 47-летнего Алексея Петровича в игре ветеранов. Видел и думал: «Тигр, действительно тигр».

— Такой не струсит, — делюсь впечатлением со своим соседом, именитым соратником вратаря.

Тот усмехается.

— Хотите, расскажу, как однажды наш Алексей Петрович перепугался?

И рассказал доподлинную историю: «Хомич был настолько популярен в Англии, что на заключительном банкете в Лондоне отцы города захотели его услышать. Речь на таком собрании казалась труднее недавнего поединка с самим Лоутоном. И «тигр», тогда совсем молодой, оробел. Да и усталый был, по правде сказать, как и мы все: и от игры и от массы впечатлений. Где мы только не побывали — в Тауэре, в Вестминстерском аббатстве, в театрах, в кино (специально пошли посмотреть «Леди Гамильтон»).

Алексей начал от выступления отказываться: не могу, не умею. А ему говорят: «Да ты только начни. Скажи, как принято: «Леди и джентльмены», а дальше тебя наш переводчик выручит. В конце поблагодаришь по-английски за внимание и прием...»

И вот лорд-мэр предоставляет слово герою футбольных баталий. В зале тишина. Дамы особенно внимательно разглядывают сенсацию недели. Алексей встает, расправляет плечи, откашливается:

— Леди и Гамильтоны, — громко начинает он...

Мы обмерли. Но англичане, великие знатоки юмора, оценили оговорку. Смех и аплодисменты прервали оратора. Дальше все пошло как по маслу. Вот уж подлинно — если повезет, то и палка выстрелит.

— Ты нарочно так удачно брякнул? — спрашиваю у Алексея потом.

— Да что ты! Просто волновался очень, а тут еще этот фильм, да эти дамы в бриллиантах и декольте...»

Да, с кем в жизни не бывает курьезов! Помню, как я сам однажды опростоволосился. Это случилось на спектакле «Младость» в студии Художественного театра. После победного, но напряженного матча сборной Москвы меня с женой привез туда наш друг Михаил Михайлович Яншин.

Пьеса оказалась чувствительной, я был молод, да и нервы еще не успокоились после матча.

На сцене трагический момент. Умирает за кулисами отец большой семьи. С ним мать и доктор, а убитая горем жена с детьми на наших глазах в столовой ждут. Приоткрывается дверь, и бабушка тихо произносит:

— Просит сам-то Васю...

— Кого? — шепотом переспрашивают на сцене.

— Васю! — кричу я из зала.

Жена судорожно вцепилась в мой рукав, но поздно... Я не знал, куда деваться от смущения. Но Яншин потом меня утешил. Оказывается, редко «Младость» шла без такой подсказки из зала.

И сейчас еще кое-кто из актеров, когда я пытаюсь умерить их болельщицкий пыл, переходят в контратаку и разят меня фразой:

— А Васю в «Младости» помните?

И я сдаюсь.

Как-то встретил я под трибунами в Лужниках Алексея Петровича с целым набором фотоаппаратов. Вначале, конечно: «Как дела, как здоровье?» — «Все в порядке», — отвечает.

— Ты что ж, одним фото занимаешься?

— Нет, я кончил инфизкульт, работаю тренером в райсовете «Динамо», но без «Контакса» жить не могу. Стоишь сзади ворот и вроде сам играешь.

Ох, как знакома эта щемящая тоска каждому спортсмену в отставке! Попадешь на футбольное поле и с неизъяснимым волнением разглядываешь траву на том куске земли, где когда-то так уверенно носили тебя молодые ноги...

Сменил Хомича в воротах «Динамо» в начале пятидесятых годов Лев Яшин.

Лев Яшин! Сейчас это имя известно всему футбольному миру. Золотыми медалями награжден он за победу на Олимпийских играх в Мельбурне, выигрыш Кубка Европы в 1960 году и за динамовские триумфы в чемпионатах страны. В 1963 году ему был присвоен почетный титул лучшего футболиста Европы. Он заслужил его по праву.

Техника Яшина виртуозна и разнообразна. Он на «ты» с любым мячом, летит ли тот под штангу или скользит по земле. Яшин не страшится ближнего боя, он непробиваем и с дальних дистанций. Яшин высок ростом (184 см), подвижен и гибок, отлично физически развит, быстр и, главное, бесстрашен. Его удары ногами сильны и точны, вбрасывания руками внезапны и далеки.

Можно встретить совокупность таких достоинств и у других вратарей, но нет у них так сильно развитого шестого чувства — интуиции, которая помогает синхронно мыслить и творить. Яшин, как говорится, рожден вратарем, хотя его карьера вначале была усыпана больше терниями, чем розами. Жизнь потребовала от длинного и нескладного юноши громадных трудов для развития ловкости, силы и техники.

И вот он уже отражает удары так, будто форварды беспрерывно ошибаются и бьют прямо в его руки. На самом деле все наоборот: не мяч находит вратаря, а он сам неумолимо возникает на пути мяча, в том месте ворот, куда направлен удар.

Как все спортсмены экстра-класса, Яшин достаточно самолюбив, но он никогда не играет для трибун. Что можно легко поймать, он и ловит просто. Никаких утрированных бросков, поз, жестов. Все скупо, деловито и рационально. Вот почему он чаще других вратарей на ногах, всегда в боевой стойке, всегда готов продолжать борьбу, не выключая себя из схваток ненужными падениями.

Мастерство его отшлифовано настолько, что позволяет ему как бы без особых усилий достигнуть того, на что другие вратари тратят уйму энергии и движений. Делается все на удивление своевременно даже там, где счет идет на десятые доли секунды.

Яшин тонко понимает стратегию футбола и, как всякий большой мастер, не переступает того порога, за которым кончается вдохновение и начинается трюкачество. Вот почему брать пример с Яшина сложно.

У некоторых вратарей есть склонность к эффектам, которых они стараются достичь за счет двух-трех разученных приемов. Как правило, это стремительные прыжки на любой мяч. Мяч, бывает, не требует падения, но если не упасть, то, чего доброго, не будет аплодисментов! Да и выбрать верное место в воротах куда труднее, чем совершить хорошо разученный феерический бросок, не всегда целесообразный, зато очень зрелищный... А в результате — ошибки, а в итоге — голы, совершенно незаслуженно влетающие в сетку за спиной такого актера. Вот почему ныне столь часты вопли тренеров: «Все, что летит в девятку, пропусти, но возьми то, что идет тебе прямо в руки!»

Вратарь-позер сумеет, конечно, отразить за сезон три-четыре довольно трудных мяча, но пропустит куда больше из-за желания «поинтереснее» подать себя зрителям, из-за привычки действовать вычурно с помощью небольшого набора технических приемов. С каждым годом стоимость забитого мяча все возрастает и будет возрастать. Вот почему вратарь не имеет права рассчитывать на прощение.

Подражать Яшину — это значит играть просто, много работать, много думать, много искать.

В чем же особенности вратарской школы Яшина? Что он реформировал и почему мало у него последователей?

Яшин первым из всех вратарей мира начал организовывать контратаки своей команды. Начал это делать еще тогда, когда ни один из защитников даже и не помышлял о такой возможности, считая своей обязанностью лишь разрушать чужие атаки. В Европе утверждают, что приоритет игры по всей штрафной площадке остается за Планичкой. Пусть так, но Планичка покидал ворота, чтобы перехватывать и отбивать мячи. А Яшин не только предупреждает угрозы для своих ворот. Он, как минер, закладывает взрывчатку для атакующего натиска своих форвардов у ворот противника. Бывают случаи, когда Яшин играет даже за пределами штрафной площадки, там, где кончается вратарское право на игру руками. И тогда он действует ногами или отлично пользуется ударами головой.

Яшину под сорок. Возраст, естественно, отразился на его игре. Она несколько утратила живость, страстность, зато приобрела важное качество: чем значительнее встреча, тем надежнее играет маститый вратарь. Природа этого явления ясна: ответственность горячит кровь, возбуждает нервы, придает азарт, а опыт помогает выходить из критических ситуаций.

За последнее время в советской вратарской школе определились три направления. Первое — классическое. Его отличает строгая, простая, надежная игра, основанная на расчете, высокой технике и тонком понимании футбола. Второе направление можно назвать характерным, если пользоваться хореографической терминологией, в нем больше эмоций, но меньше расчета: он заменен интуицией и риском. И наконец, третья струя — виртуозная. Здесь чувствуют себя в своей стихии вратари с прекрасными акробатическими способностями и удалью в характере.

Это деление, конечно, условно, так как общая школа больше роднит наших вратарей, нежели названные особенности разделяют. Разнообразие творческих манер лишь подтверждает высокий уровень нашего вратарского мастерства. Ведь недаром в любой стране без ошибок узнают представителей советской школы игры. Там всегда тепло встречают преемников Льва Яшина. В первую очередь к ним относится Анзор Кавазашвили.

Он родился в Грузии, первые азы вратарской науки познал в юношеской команде тбилисского «Динамо», где любят эффектный, каскадный футбол. В семнадцать лет был уже крупным и сильным юношей, стремящимся к футбольной славе. Однако тренеры тбилисского «Динамо» не торопились включать Анзора даже в дубль своей команды.

Мечты о месте вратаря в основном составе были явно несбыточными. В воротах команды царствовал Владимир Маргания, через несколько лет трагически погибший в автомобильной катастрофе. Анзору, следовательно, нужно было совершенствоваться и ждать. Второго он не пожелал, зная, как трудно оказаться пророком в своем отечестве.

И вот осенью 1958 года на подмосковной базе «Спартака» внезапно появился грузин, с акцентом объясняющийся на русском языке. Он хочет «всего-навсего» места в воротах лидера чемпионата и владельца Кубка страны. Руководители «Спартака» советуют ему возвратиться домой, убеждают, что и в других столичных командах он по молодости лет вряд ли найдет пристанище. Юноша отрицательно качает головой.

— Звать будут, не вернусь. Я еще докажу...

И ведь доказал!.. Но на это понадобилось добрых пять лет.

Его приютили проницательные тренеры «Торпедо». Через год Анзор пробился в ворота дублирующего состава, а затем «не прошел по конкурсу» из-за другого приезжего — ладно скроенного и крепко сшитого уральского парня Владимира Глухотко.

Я следил за карьерой Кавазашвили и боялся, что южный темперамент помешает упорному спортсмену взобраться на футбольный Олимп. Уж слишком горячо и рискованно он действовал на поле. Такая игра часто дает осечки.

Но вот Глухотко и еще пять основных игроков покидают команду, и Анзор наконец занимает место в воротах явно ослабленного «Торпедо».

Кавазашвили заиграл уверенно и страстно, как-то сразу сменил ненужный риск на смелость и расчет. Минуло два сезона, и Анзор заслуженно был включен в первую сборную страны. Сам Лев Яшин вынужден все чаще уступать место в воротах сборной своему молодому напарнику.

А сколько, казалось бы, неотразимых голов отвел от ворот «Торпедо»! Тбилисские футбольные наставники рады бы вернуть своего воспитанника, но Кавазашвили был верен своему слову: «Звать будут — не поеду».

Сейчас Анзору 27 лет. При росте 176 сантиметров, он широкоплеч и по-настоящему силен, весит 80 килограммов.

Длительное пребывание в сборной повлияло на его стиль. Анзор, правда, не стал классиком, но и трюкачество оставил. Сейчас его правильнее всего отнести к характерному направлению.

Считают, что ориентация в творчестве вратаря во многом зависит от фигуры. Очень высокий, с длинными руками Яшин может, мол, в спокойном броске достать далекий мяч. Кавазашвили для броска на такое же расстояние нужны куда более резкие движения и особый подхлест корпусом. Алексею Хомичу (172 см) и того больше требовалось экспрессии на преодоление дальних полетов. Отсюда-де разница в стиле.

Доля истины в этом есть, но каждый из выдающихся вратарей достигал успеха на своем собственном коньке. Один не достаток роста компенсировал резкостью, другой нехватку в стремительности покрывал длиной корпуса и рук.

Последние восемь лет Кавазашвили живет в Москве, но манера игры сразу выдает в нем южанина. Дожидаться чужих ошибок он не может и не хочет. Он, как сейсмограф, реагирует на всякую голевую обстановку у ворот, стараясь в зародыше погасить малейшую опасность. Если удача сопутствует его дерзостным стремлениям, он покоряет зрителей и приносит победы. Вот почему накануне первенства мира репутация Анзора была в зените.

Хорошо играл в это время и Виктор Банников. Стройный (180 см) и изящный, он, по мнению своих украинских почитателей, вполне годился на звание «мистера мира» среди вратарей всех стран.

Орлиная внешность подкреплена на этот раз суровым характером футбольного борца. Банников чтит каноны вратарского искусства одинаково с Яшиным: он также за простоту и экономичность, хотя от природы награжден более динамичной и гибкой фигурой. Ведь не зря свой путь в спорте он начал с прыжков в высоту и перелетал планку, поднятую на 190 сантиметров.

Годы, потраченные на легкую атлетику, принесли ему завидную прыгучесть и взрывную реакцию. Но отняли время, необходимое для закалки нервов. Нельзя получить высшее образование, не пройдя университетского курса. Невозможно обрести психологическую закалку, оставаясь в стороне от высших испытаний.

Существует германский обычай — вбивать в деревянные памятники железные гвозди, укреплять непрочное дерево металлом. Каждый международный матч — такой гвоздь. Потому так крепка воля Яшина. На целых двенадцать лет больше участвует он в схватке гигантов. Испытаний такого масштаба недостает Банникову, хотя по другим статьям футбола у него все отлично. Вспомним хотя бы его вдохновенную игру в полуфинале кубка 1964 года против московского «Спартака» в Лужниках. Разве он не один из главных героев этой битвы, принесший киевлянам вторично почетный приз?

Очевидцы помнят, как Виктор отразил казавшиеся необратимыми удары, когда «Спартак», стремясь уйти от поражения при счете 2:3, всей командой пошел в наступление. Поддерживаемые сотней тысяч москвичей, спартаковцы обрушили на соперников отчаяние и ярость. Киевляне устояли прежде всего потому, что не дрогнул их вратарь.

Правда, по волевому накалу матчи на мировое первенство куда сложнее и ответственнее даже самой напряженной кубковой игры у себя дома. Взять Москву — здесь все знакомое, все свое. За рубежом — все чужое, незнакомое: город, нравы, люди, обычаи трибун и сами игроки противника. О, как дорого стоят здесь яшинские уравновешенность и опыт! Опыт, подкрепленный не только былыми подвигами, но и когда-то случавшимися провалами. Что правда, то правда: за битого двух небитых дают.

Конечно, к началу сражений на Кубок Жюля Риме и Банников нахватал немало синяков. Но все-таки яшинской стойкости ему пока недостает. Правда, это дело наживное. Придет такая психологическая зрелость и к нему.

Киевлянин талантлив, а будет ли творцом? По характеру Виктор романтик и склонен к уединению. Это мешает ему командовать на поле, ставит в зависимое положение от защитников. Партнеры его любят, но мало слушаются. Дружная игра у них получается только в тех случаях, когда все серьезно боятся противников. Первенство мира в этом отношении дало благие и незабываемые уроки.

Нельзя не сказать еще об одном интереснейшем нашем вратаре, входившем в число кандидатов на поездку в Англию, — Владимире Маслаченко.

Он вырос в Кривом Роге на Украине. Как во всех промышленных городах, футбол там любимое зрелище. Молва о криворожском вратаре сначала достигла Днепропетровска, а затем докатилась до Москвы: с 1957 года Маслаченко в воротах московского «Локомотива».

Новичок сразу стал притчей во языцех. Он больше походил на лондонского денди, чем на украинского парубка, как следовало бы ожидать. Ломали голову — где нахватался всего этого парень? Кого брал за образец? Было в нем что-то от Бориса Разинского, но чувствовалось, что дарование Маслаченко глубже и содержательнее. Там, где Разинский опирался на мощь и темперамент, у Маслаченко бросалась в глаза отточенная техника.

Прошел сезон, и Владимир — первый соперник Льва Яшина. Мало того, он признанный вожак нового направления в советской школе вратарей. Направления акробатического, игры подчеркнуто эффектной, где не только удача, но и промахи окрашены очень яркими красками. Что-то есть у Маслаченко и его последователей от столь модных ныне мимистов.

Но вместе с тем Маслаченко, как, скажем, и Марсель Марсо, абсолютно не ломака. Трудно найти более вдумчивого и преданного футболу молодого человека.

Пока он играл в «Локомотиве», меня тоже иногда смущала претенциозность его одежды, но за пять лет, прожитых вместе в «Спартаке», я убедился, что человек он настоящий, принципиальный, натура широкая.

Вот почему у него столько последователей из вратарской среды. Им импонируют его манеры на поле и в быту. Они копируют его походку, рукопожатие, костюмы. А тут еще такие успехи... Апогей был достигнут в 1962 году. Но судьба устроила ему западню. По дороге в Чили, выступая за сборную на острове Кюрасао, Владимир получает перелом челюсти. Тяжелое повреждение лица обычно каждого выбивает надолго из строя. Тем более трудно вратарям. Вспомните, как часто кидается вратарь лицом вперед прямо на занесенную для удара чужую ногу.

Маслаченко же скоро вернулся на поле. Изобретая методы страховки, он к тому же отработал непревзойденную технику игры кулаком. Постепенно, с возрастом, исчезла и вычурность. Это сразу отразилось и на игре его последователей. Акробатика стала у них не самоцелью, а средством к совершенству.

А не сотрутся ли в конце концов грани между манерами игры Яшина и Маслаченко?

Нет, они художники разных направлений, с собственным вкусом к игре в воротах, с различными взглядами на будущее футбола. Пусть доказывают, что лучше. От этого только польза советскому спорту.

Заканчивая главу, хочу сказать еще об остром моменте футбольного зрелища. Вы, конечно, догадываетесь, что речь пойдет об одиннадцатиметровом штрафном ударе.

Обычно не вратарь виновник катастрофы. Но он единственный, кто может ее предотвратить. Он последняя надежда команды, он главный из двух действующих лиц. И в какое же невыгодное положение он поставлен!

Вратарь прикован до удара к месту. Он напоминает промахнувшегося дуэлянта, стоящего под чужим заряженным пистолетом. Мука длится до свистка. Дальше все как в кино: мелькание рук, ног и тела вратаря, согнутая под острым углом фигура форварда, трассирующий мяч и наконец извержение трибун. По первой звуковой волне ясен исход поединка. Ликующий рев — гол. Овации — победил вратарь. Свист — мяч пробит мимо.

Одиннадцатиметровый удар вызывает жгучий интерес. Оно и понятно. Ведь пенальти — это сфинкс. Кому он улыбается — не торопитесь решать. Правда, лицом он повернут к форварду. Когда тот бьет, ему никто не мешает, никто не торопит — целься на выбор, перед тобой целых восемнадцать квадратных метров уязвимой площади ворот. А мячу нужно в четыреста раз меньше места, чтобы проскользнуть в сетку.

Но пусть не обольщается форвард: в воротах — чужой вратарь. Чуть-чуть самоуспокоенности или, наоборот, нервозности — и расплата неминуема. Мы знаем, что бывает, если нападающий пустит мяч в руки вратарю или мимо ворот.

А ведь забить пенальти-кик совсем не так просто.

Ударить ли сразу или потянуть время, поиграть на нервах вратаря? Подрезать мяч или, не мудрствуя лукаво, с прямого подъема сильно пробить в угол? Где избрать щель — вверху или внизу?

Мне возразят: теоретически доказано, что отразить удар средней силы в пятидесяти-семидесяти сантиметрах от штанги вратарь не успевает. Верно. Но когда перед пенальтистом такие кудесники, как Лев Яшин, Анзор Кавазашвили или богатырь Рамаз Урушадзе, то у исполнителя создается впечатление, что мяч можно забить только в самый угол. Подмывает ударить впритирку к штанге, и — на тебе! — промах.

Из-за таких казусов в 1965 году треть мячей, пробитых с пенальти, не попала в цель. А разве в 1964 году «Торпедо» не упустило в известной мере золотые медали из-за того, что удар Валентина Иванова в матче с киевским «Динамо» отразил Виктор Банников? В итоге — потеря драгоценного очка и ничья, уравнявшая положение «Торпедо» и еще одного лидера — тбилисского «Динамо». Переигровка между ними закончилась победой тбилисцев, ставших чемпионами. Думаю, что в злополучной неудаче чемпиона немалую роль сыграла очень высокая в тот сезон репутация украинского вратаря, заставившая торпедовца нервничать.

И вместе с тем в 1938 — 1939 годах Жмельков отразил все до одного пенальти в ворота «Спартака», а Георгий Глазков забил подряд двадцать девять одиннадцатиметровых.

Вот еще блестящий исполнитель одиннадцатиметрового удара — Сергей Сальников. Все при нем: мощный удар, техника, опыт, самообладание.

Ставит мяч на отметку. В воротах напротив Лев Яшин. Впиваются глазами друг в друга. Каждый тщится разгадать замысел другого. Вдруг Сергей направляется к судье и что-то говорит. В чем дело — непонятно ни нам, ни зрителям. Свисток, удар в угол, Яшин с блеском отбивает мяч. Вот тебе и формула: вратарь не может успеть!.. Теоретически — нет, а практически — да.

Но что это? Судья снова показывает на пятно, откуда только что бил Сальников. Перебить! Вратарь чуть раньше удара сорвался с места, отгадав маневр форварда. Но какой молодец судья, не дал себя перехитрить. Второй удар, мяч в том же углу, но на этот раз — в воротах...

Потом выясняется: Сергей тоже не промах, он знал повадки Яшина, играл с ним вместе в «Динамо» и просил судью последить, как бы вратарь до удара не принял старт.

А вот тот же Сальников бьет пенальти в игре с ЦСКА. В воротах Разинский, сильный игрок, но все же рангом ниже Яшина. Мяч попадает в верхнюю штангу, гола нет. Игра, правда, выиграна (2:0) и без этого пенальти, но уязвлено самолюбие пенальтиста. На разборе игры, через день, Сергей взрывается:

— Больше кики не бью!

— Почему?

— Не желаю, чтобы жена на трибунах в обморок падала!

Хохот. Но оратора понесло:

— Сам две ночи не спал. Забьешь, все считают — положено. Смажешь — проклинают. Кончено, не бью...

И не бил целый месяц. Шлифовать этот удар перестал. Держался до тех пор, пока судья не присудил в пользу «Спартака» такую награду снова.

Еще колоритная фигура — Станислав Леута. Опытнейший футбольный волк. Мастерство фундаментальное, выдержка железная.

Матч трех городов в Харькове. Играют Москва — Ленинград. Ничья не устраивает. За десять минут до конца при счете 1:2 сбивают москвича. Пенальти-кик в ворота Ленинграда. Штатный исполнитель в нашей сборной — Станислав.

И вдруг он идет ко мне и мямлит:

— Пусть другой кто-нибудь...

А Василий Смирнов рядом:

— Дайте я.

Обязанности капитана заставляют решать.

— Леута! Возьми себя в руки и бей!

Станислав бьет и — в боковую штангу. Матч проигран...

Мне и самому представлялась возможность узнать характер сфинкса.

Принципиальное сражение между «Пищевиком» и «Трехгоркой». 1:1, и меня укладывают в чужой штрафной. Думаю: к черту просьбы, забью сам. Взбудораженный, ставлю мяч, гляжу — и не нахожу места, куда бить. Ворота представляются заполненными могучей фигурой вратаря, его длиннейшими руками и ногами. Зияют, правда, дырочки по углам, но разве туда угодишь? Взяла меня оторопь. «Вспомнил тут Казбич своего Каракеза»... Хоть снова обращайся к Леуте. Да отступать поздно. Разбегаюсь и со всей силы бью гвоздем, стараясь не попасть во вратаря. Гол, но чисто случайный.

Первый и последний раз бил я штрафной. Понял — не моя это стихия. Видимо, к подобному выводу пришли позже такие мастера, как Петр Исаков, Григорий Федотов, Никита Симонян, Александр Пономарев. Здесь нужно особое призвание.

А вот как обернулось один раз дело с пенальти-киком у паладинов футбольных полей — ленинградцев, впоследствии первых заслуженных мастеров спорта Павла Васильевича Батырева и Михаила Павловича Бутусова.

Играли в конце двадцатых годов в Ленинграде сборные Москвы и хозяев поля. При счете 1:0 в пользу москвичей в их ворота назначается одиннадцатиметровый. Бить идет Батырев. Долго готовится и резаным ударом правой ногой бьет под левую руку вратарю. Вратарь отбивает мяч на угловой.

Проходит время. Борьба горячая. И вдруг второй пенальти-кик в ворота Москвы. Мяч на отметке. Батырев направляется туда, но на полдороге его перехватывает Бутусов:

— Погоди, опять ты перехитришь самого себя. Дай-ка я, и стопроцентно.

Павел с улыбкой:

— Пожалуйста!

Бутусов, лучший в те времена канонир, разбегается, бьет — и мяч сильно летит мимо ворот. В итоге победа Москвы... А ведь и опыта у обоих было достаточно и характеры стальные. Значит, не тут собака зарыта. Нужно немало пота пролить на тренировках, десятки раз подряд бить пенальти каждый день. Так работал над этим ударом Георгий Глазков.

Поэтому с почтением смотрите на тех, кто бьет одиннадцатиметровые. Устраивайте овации и вратарям: отразить пенальти — почти всегда подвиг. Без таланта в это единоборство лучше не вступать ни разящему, ни отражающему. И нет ничего зазорного или непонятного в том, что даже одаренные футболисты не всегда соглашаются на роль пенальтистов.

А у вратаря выбора нет: хочешь не хочешь, защищай ворота, заменить тебя некому. Поэтому и работает вратарь больше всех. Когда он уходит с тренировки, на нем пыли и пота как на шахтере.

Меньшая физическая нагрузка в игре оплачивается огромным трудом на тренировках. Там перед ним пять форвардов и пять мячей. На каждый удар, на каждый полет мяча он реагирует беспрерывными бросками и прыжками, затрачивая огромную энергию. Уже через пятнадцать минут вратарь мокрый как мышь. Короткая передышка, и все начинается снова.

Только нагрузка в боксе — самом тяжелом виде спорта — сходна с той, что достается на долю вратаря. Но это и вселяет в него уверенность. Смотрите, как отважно кидается он в ноги прорвавшемуся удальцу, замахнувшемуся для удара! Обратите внимание, как собранно, без страха, противостоит он сопернику во время пенальти!..

Конечно, распространенное мнение о том, что пенальти почти всегда заканчивается голом, в известной мере снимает с вратаря ответственность за исход. Ему заведомо прощен проигрыш в этой дуэли. Поэтому на душе у него легко: взял — молодец, не взял — не его вина. Этот психологический комфорт стоит многого.

Как-то разговорился я с Леонтьевым.

— Алексей Иванович, сколько одиннадцатиметровых взял ты в своей жизни?

Он мечтательно начинает считать по пальцам. Чувствую, вспоминает эти мячи как своих лучших друзей.

— По-моему, одиннадцать.

— Столько же, сколько Жмельков?

— Кажется, да, — улыбается Леонтьев. — Только тот подряд, а я в разное время.

— Какой самый знаменательный?

— Тот, где пришлось действовать дуплетом.

— ?!

— Это было в Тбилиси, в сорок седьмом году. Назначили пенальти. Свисток. Парирую хлесткий удар, по-моему, Панюкова. К мячу кидаются свои и чужие. Первым успевает кто-то из тбилисцев. Хлоп, но я в свалке намертво ловлю мяч на грудь.

— Второй удар — это удача и техника. А как ты разгадал Панюкова?

— У меня был метод. Я пристально смотрел в глаза бьющему и слегка улыбался. Насквозь, дескать, вижу твои замыслы. Если тот глаза опускал — значит, дрогнул, теперь ему не до точности.

— Часто тебе удавался такой гипноз?

— Не часто, но бывало.

— Ты перенял это у Жмелькова?

— Нет, у того был другой прием. Владислав слегка отступал к сетке и одновременно с ударом делал шаг вперед. И бьющего этим смущал, и прыжок получался не с места, а с ходу.

Дальше разговор пошел о том, почему ФИФА все больше отбирает права у вратарей. Запретили вначале двигаться до удара; потом не разрешили движения корпусом; теперь обязывают стоять неподвижно на линии в самом центре ворот, А у того, кто бьет, остаются прежние льготы. Не свидетельствует ли это о том, что вратари всего мира начали сводить на нет теоретическую стопроцентность пенальти? Может быть, определенную роль играет и то, что вратари всегда — самые сильные, рослые и складные ребята в команде.

Алексей Иванович польщен.

— Так-то оно так, — говорит он, — но, как все красивые дети, доставляем мы своей матушке ФИФА хлопоты.

И ведь верно. Позволь вратарям отражать много пенальти, рухнет на пути к грубости самая надежная преграда. И ФИФА постепенно лишает вратарей равноправия в схватке. Вот почему вратарь прикован к месту, как Прометей к скале.

Не то было пятьдесят лет назад. Во второй команде РГО (Русское гимнастическое общество), где я тогда подвизался, играл лихой вратарь Никольский. Он отражал пенальти так: свисток — наш вратарь стремительно мчит на форварда. Тот впопыхах бьет, и чаще всего в Никольского.

Не особенно боялись тогда наши защитники грубить: каждый второй пенальти Никольский отражал.

Работал он в уголовном розыске, приходил на стадион с оружием. Револьвер в раздевалке оставлять опасался и на глазах противников заботливо укладывал его в угол своих ворот. При теперешних капроновых сетках это была бы ненадежная кладовая, но тогда ворота были затянуты металлической кольчугой, она гулко звенела от каждого хорошего удара, и через нее не мог пробраться ни один пронырливый мальчишка. Ребятня тогда облепляла сетку, как мухи липучку.

Что же помогает вратарям отражать пенальти-кик даже сейчас, когда их заставили неподвижно стоять против бьющего?

— Скажи, Алексей Иванович, — докапывался я до корня в разговоре с Леонтьевым, — а ты не становился тогда фаталистом: чему, мол, быть, того не миновать? Или сидел в тебе бес сопротивления?

— Всегда рассчитывал только на свою спортивную злость. В душе не копался. Ну, вы же знаете, в воротах я всегда был зол, будто камышовый кот. Это здорово помогало...

По-другому свое душевное состояние описывал мне Всеволод Виноградов, в свое время отличный вратарь команды московского «Торпедо». Свои ворота казались ему необъятными. Поддерживало уверенность лишь убеждение, что тому, кто бьет, эти же ворота чудятся маленькой калиткой.

Владас Тучкус («Спартак»), с которого можно было смело лепить Давида, на тренировках сам много бил пенальти. Он утверждал, что преследует две цели: первая — знать психологию бьющих и второе — самому хотелось стать пенальтистом. Каждому приятно забить гол. И Владасу иногда доверяли одиннадцатиметровые в играх. Его мечтой было в одном решающем матче вначале отразить пенальти-кик в свои ворота, а потом забить победный гол с одиннадцатиметрового в чужие. Порознь он этого добивался, но сделать дубль в одной игре ему не пришлось.

Интересно, что только вратари могут мечтать об этом. Ни одному полевому игроку не под силу всерьез рассчитывать отразить пенальти. Эта двойственная роль очень трудна. Вот какой любопытный эпизод произошел с вратарем-пенальтистом.

Играли в Вешняках под Москвой. Пенальти в чужие ворота отправился бить вратарь. Нанес удар, но голкипер противника отбил, и сразу мячом завладел его хавбек. Последовала передача вперед крайнему нападающему. За ним погнались защитники, а злополучный вратарь, смазавший пенальти, по прямой кинулся к своим штангам. Преследуемый форвард ударил по пустым воротам. Как сейчас помню, погода была мокрая, вратарь догнал мяч на самой линии ворот, но так устал, пробежав во весь дух почти сто метров, что прямо с мячом въехал по грязи в свой дом.

Так пенальти, назначенный в одну сторону, окончился голом в другую.

Да, сильно шагнуло вперед вратарское искусство. Глядя на теперешних вратарей, невольно приравниваешь их к выдающимся артистам цирка. В тридцатых годах знаменитый австрийский вратарь Хиден после конфликта с ФИФА выступал в цирке. Номер его был прост. На арене устанавливали футбольные ворота, и каждому предоставлялось право забить Хидену пенальти. Охотников набиралось столько, что, дай волю, весь вечер на арене только играли бы в футбол. Ходили слухи, что Хиден несколько сократил размеры ворот, но все равно номер пользовался неслыханным успехом. Хиден объездил с ним всю Европу, и счастливцев, забивших ему мяч, иногда за все представление не оказывалось.

На поле, конечно, не то, что в цирке. Что ни говори, здесь ответственность больше.

Когда я спросил вратаря олимпийской сборной Владимира Лисицына, что он прежде всего делает перед одиннадцатиметровым, он ответил:

— Готовлюсь без страха сразиться. Мне терять нечего. Да еще прошу оставить без советов...

Ох, уж эти советы! Вратарь не играет на подсказках. Ему нельзя кричать: «Выбегай!.. Отступай!.. Выбивай!..» Каждый его поступок исходит от него самого, направляется собственной интуицией и порывом.

Вы крикнули своему партнеру защитнику: «Нападай!» Он напал и промахнулся. Тогда вы сами или ваш другой партнер, третий пришли на помощь и исправили положение. Но если вратарь ошибся, никто и ничто ему не поможет.

Я видел тренеров, которые, устроившись сзади ворот, командовали своими вратарями. Видел я и печальные последствия такого вмешательства. Помню, как подсказка даже умного и опытного наставника привела к потере почетного приза.

Осенью 1938 года «Спартак» приехал на полуфинал кубка в Ленинград. Его противником была отличная тогда команда местного «Динамо». В этой встрече мог определиться город, который будет владеть кубком, потому что другой участник финальной встречи уже был известен — ленинградский «Электрик».

На 89-й минуте счет был 0:0. Динамовец Киселев выбил руками мяч, летевший в пустые ворота. Пенальти был бесспорным. И вот Георгий Глазков один на один с динамовским вратарем Лихвинцевым. Вдруг со скамейки сзади ворот слышится спокойный, чуть ироничный голос тренера:

— Держи под правую руку, он бьет только туда.

Эти слова ясно слышат и вратарь, и Георгий Глазков, и все игроки, выстроившиеся за пределами штрафной площадки.

Жорж и правда всегда бил под правую руку вратарю. Лихвинцев сам отлично знал это.

И вот я вижу, как ленинградский вратарь смещается с центра ворот и занимает место ближе к правой штанге. Перед Глазковым альтернатива: «набитым» ударом пустить мяч в узкую щель или впервые польститься на пять свободных метров слева, ударить к другой штанге?

В недоумении и вратарь: если бы тренер свой совет прошептал ему на ухо, он, естественно, принял бы его за чистую монету. Но тут было больше похоже на то, что опытнейший мэтр хочет сбить с толку Глазкова.

«Он будет исполнять по-новому», — решает вратарь. Удар... Он кидается влево, а Глазков непоколебимо, только чуть сильнее обычного, бьет, как всегда, вправо.

Матч окончился со счетом 1:0, а затем «Спартак» выиграл и финал кубка.

Лучше не ставить перед вратарем дополнительные трудности в критические минуты. Сами события перегружают его нервную систему до отказа. Не прикасайтесь к нему — он в игре под током высокого напряжения!