Увертюра чемпионата

Весна 1970 года не предвещала грозы. Первые туры всесоюзного розыгрыша проходили под знаком подготовки наших сборников к финальным стартам в Мексике. И это обстоятельство накладывало свой отпечаток на ход первенства. Ведущие игроки осторожничали, да и судьи еще решительнее, чем в прежние годы, обнажили свой меч против нарушителей футбольных законов. Неудивительно, что счет О : 0 был одним из самых популярных.

Быстро летели дни. И наконец 20 мая я вылетел в Мексику с остановкой в самом большом и самом неамериканском городе Соединенных Штатов — Нью-Йорке. В гигантском аэропорту имени Кеннеди меня встретил корреспондент «Правды» Борис Орехов. Отделенный от меня широкой стеклянной стеной, он терпеливо ждал, пока я вырвусь из железных объятий дотошных таможенников.

Наконец с формальностями было покончено, и Борис повел меня по каким-то бетонным коридорам, через какие-то полные электрического света «аквариумы» и полутемные длинные и тоскливые помещения, пока мы не «вынырнули» у стоянки машин.

Неожиданно прямо над головой раздался оглушительный рев реактивных двигателей. Я вздрогнул. По эстакаде, задрав кверху нос, мчался на взлет огромный «Боинг».

— Это тебе не Европа, — засмеялся Борис. — Привыкай к американским масштабам. Только учти, гигантизм этот, в отличие от нашего, русского, советского, рассчитан не на восхищение человека делами рук своих, а на подавление его. На подавление духа, воли, характера…

Когда я сегодня вспоминаю сутки, проведенные в Нью-Йорке, я не могу отделаться от ощущения, что небоскребы, улицы, машины, памятники, парки словно существовали сами по себе, как некий абсолют, а люди — это так, между прочим, необходимый фон, своеобразная деталь общего пейзажа.

…На другой день еще один бросок по воздуху — и вот она, долгожданная Мексика. Здесь встреча с таможенниками носила мимолетный характер. Я не успел осмотреться, как оказался в плотном кольце журналистов. Вопросы сыпались градом, и все опять на тему, о которой я стал уже было забывать.

— Ваша позиция при третьем мяче в ворота ФРГ?

— Я стоял в нескольких шагах от углового флага, и мне отчетливо было видно…

— Вы никогда не страдали болезнями глаз?

— Нет. Наверное, поэтому я не закрываю глаза на нарушения.

— Вы по-прежнему уверены в своей правоте?

— Безусловно. У меня нет и тени сомнения.

— Повторят ли свой успех англичане?

— Время покажет. Я плохой пророк…

Постепенно, по мере того как я пробивался к выходу, журналисты «переключились» на прилетевшего вместе со мной заместителя председателя Комитета по делам физической культуры и спорта СССР Рагульского. На этот раз репортеры не были оригинальны. Коротко и длинно и почему-то в замысловатой форме они спрашивали в конечном счете об одном: каков будет результат первого матча чемпионата СССР — Мексика. В отличие от них Рагульский не прятался за ширмой витиеватых фраз.

— Вы узнаете все после игры, — был его ответ.

Съезд судей намечался только через два дня, поэтому прямо из аэропорта я поспешил за Рагульским в отель «Л'Эскаргот», где находились наши ребята.

Хлопнул за спиной металлический замок двери, и мы сразу окунулись в тишину. Двухэтажное здание отеля расположено в центре зеленой поляны, окруженной тенистым парком. Я подумал, что выбрана гостиница очень удачно. Именно в таком месте, как говорится, душа отдыхает. Несколько озадачило, правда, меня то, что ребята накинулись на нас, словно голодные волки:

— Каковы результаты последних туров?

— Нет ли газет?

— Книг не привезли?

К сожалению, этот «голод» мы могли удовлетворить лишь частично. Мне показалось странным, что футболистов держат в такой строгой изоляции. Ведь в посольстве, насколько я знал, есть неплохая библиотека, получают и свежую прессу. Наладить бы связь… Впрочем, мысль эта только мелькнула и исчезла.

К нам подошел врач сборной Савелий Евсеевич Мышалов.

— Как акклиматизация? — спросил я его. — Тяжело проходит?

Он покачал головой.

— После первого дня будет общее утомление, страшные головные боли… Впрочем, при первой же тренировке увидишь.

Ясно, что тренировки я ожидал с плохо скрываемой тревогой. Все мои надежды на благодатный кисловодский климат были похоронены суровым приговором Мышалова.

Вместе с игроками я выполнил комплекс разминочных упражнений, пробежал в хорошем темпе один круг, второй, третий. Хотя солнце стояло в зените и майка моя потемнела от пота, я чувствовал себя отменно.

— Послушай, Савелий! — окликнул я Мышалова. — Я чувствую себя хорошо.

— Да? — полуутвердительно-полувопросительно бросил он. — Значит, я ошибся. Это будет после второй тренировки.

— Чуть прибавьте нагрузки, Тофик Бахрамович, и сразу упадете в судорогах! — кричал неугомонный Муртаз Хурцилава.

— Верно, — пряча улыбку, подхватил Гавриил Дмитриевич Качалин. — Куда это годится? Пробежал два круга и удивляется, что ему еще не выписали больничный.

— Да ну вас, — я махнул рукой, поняв, что стал жертвой хорошо организованного розыгрыша. — Серьезно, на первый день достаточно?

— Еще минут пятнадцать. Пробежки и легкие упражнения, — Мышалов наморщил лоб. — И, пожалуй, хватит.

После тренировки, когда я шел к автобусу, двенадцатилетний малыш в широкополой соломенной шляпе ловким движением сунул мне в руку записку. Не поднимаясь в салон, я тут же раскрыл ее. «31 май. Русские сильные. Они выигрывают Мексику». Я оглянулся, но мальчишки и след простыл. Из толпы, окружавшей автобус, тянулись руки с листками бумаги, сувенирами, значками.

— Ченч! Ченч! — стояло в воздухе…

В отеле нашего возвращения поджидала большая группа западногерманских журналистов. Узнав о моем пребывании, они решили организовать небольшую пресс-конференцию и пригласили меня в один из уютных маленьких холлов, где сама обстановка располагает к доверительной и откровенной беседе. С самого начала она и приняла такой характер. Предупреждая традиционный вопрос, я подробно рассказал о финальном матче английского чемпионата, дал свою оценку действиям немецкой команды, поделился мнением об отдельных игроках. Естественно, кое в чем мне возражали, кое с чем согласились. Но и в спорах «домашний» тон разговора не нарушался. В заключение почти одновременно раздались два вопроса:

— Будете ли вы, господин Бахрамов, судить игры с участием ФРГ?

— Возможно ли для западногерманской команды вновь пробиться в финал?

Я поднял руку.

— В своей практике я всегда руководствовался принципами объективности. И поэтому внутренне готов к судейству матчей любых команд, в том числе и ФРГ. Что касается второго вопроса, то ни я, ни любой другой специалист футбола, уверен, не увидит никакой сенсации в факте участия в финале такого высококлассного коллектива, как сборная ФРГ.

На следующий день, 23 мая, я с утра отправился в 18-этажный отель «Касабланка», где были забронированы номера для арбитров. Разместив свои вещи, я спустился в обширный высокий зал. Здесь уже собрались судьи. Кандил из ОАР, англичанин Тейлор, немец Ченчер, мексиканец Ямасаки и я, как старые знакомые, как-то сразу сгруппировались вместе.

Еще ни разу, пожалуй, Международная федерация футбола так резко не ограничивала представительство на чемпионате мира судей стран-участниц. Подавляющее большинство арбитров, приглашенных обслуживать турнир, были из «незаинтересованных» государств. С одной стороны, было очень приятно, что Судейский комитет ФИФА взял решительный курс на привлечение свежих судейских сил к соревнованиям на высшем уровне, а с другой — все-таки было немножко грустно.

После представления нас всех по инициативе Мексиканской судейской коллегии повезли на экскурсию в Олимпийскую деревню.

Встреча с Олимпийской деревней оставила горький осадок. Нельзя по достоинству не оценить этот комплекс гигантских зданий. Он впечатляет. Но в то же время на нем лежит печать запустения. На огромной территории редко-редко где мелькнет человеческая фигура.

На легкоатлетическом стадионе деревни в этот час шла репетиция церемониала открытия первенства мира по футболу. Шестнадцать стройных смуглянок в розовых, трепещущих на ветру платьях несли по кругу транспаранты с названиями команд.

Нам рассказали, что около 300 девушек, чей рост не превышал 158 сантиметров, а возраст был в пределах 18-22 лет, предстали перед строгой отборочной комиссией, которая и выбрала 16 красавиц…

Из Олимпийской деревни мы отправились на «Ацтека». Снизу, с поля, такое впечатление, что находишься на дне гигантского котлована. Прямо над центром поблескивал на солнце висящий на тросах огромный металлический громкоговоритель.

Я попробовал газон. Он был неплох, хотя и жестковат.

— Да, на «Уэмбли» поле лучше, — сказал Тейлор.

— Не будем критиковать хозяев, тем более что газон отличный, — ответил ему Кандил. — Хотя, конечно, признаю, что на «Уэмбли» он превосходнейший.

Мы поднялись по широкому проходу на трибуны стадиона. На железобетонных скамьях кое-где лежали подушки. Мне вспомнилось, как во время финала Олимпиады в Мексике они дождем падали на поле. На свободных площадках громоздились картонные ящики с прохладительными напитками. У некоторых лож возились маляры, обновляя облупившуюся кое-где краску.

— Большинство лож арендовано на все матчи на 99 лет вперед. — Ямасаки выступал в роли гида и очень удачно предварял наши вопросы…

Снизу закричали нам, чтобы мы спускались. Судьи хотели осмотреть расположенную рядом со стадионом тренировочную базу мексиканской команды. Через несколько минут ходьбы мы наткнулись на плотный полицейский кордон. После длительных объяснений цепь стражей порядка словно нехотя разомкнулась, пропустив нас к приоткрытым воротам, за которыми виднелись низкие белые домики, слышались гулкие удары по мячу.

Нас принял старший тренер мексиканской сборной Рауль Карденас. Он был в узких спортивных брюках, в свободной кофте с широким воротником, из которого, словно пушечное ядро, торчала на сильной шее круглая, коротко остриженная голова. Загорелое лицо, изрезанное глубокими морщинами, с нависающими над глазами мохнатыми бровями, выглядело усталым. Карденас довольно скупо рассказал о своих питомцах. Мы довольно вежливо пожелали им успеха и отправились восвояси. Тем более что совсем немного времени оставалось до официального приема, назначенного руководством ФИФА в отеле «Касабланка».

24 мая в просторном зале крупнейшего в Мехико национального банка начал работу наш судейский семинар. Открыл его Стэнли Роуз.

— Здесь собрались лучшие судьи мира, — сказал он. — Поэтому в ходе первенства не может быть никаких ошибок, так как ошибаются лишь плохие, неподготовленные арбитры. Правда, мы знаем, что пока нет единой трактовки по ряду вопросов. Больше с этим мириться мы не будем и потому проводим не летучий, как обычно, а фундаментальный семинар судей. Судейский комитет ФИФА выслушает ваши соображения, а затем уже примет обязательные для всех решения.

Генеральный секретарь ФИФА господин Кайзер, взявший слово после Стэнли Роуза, ознакомил нас с регламентом семинара. Нам предстояло посмотреть нарушения, зафиксированные на кинопленку в Англии, дать им свое толкование, осуществить довольно солидную программу физической подготовки и практических занятий.

За время семинара мы просмотрели фильмы некоторых матчей английского чемпионата. Вернее, не самих матчей, а наиболее сложных с точки зрения судейства эпизодов. В замедленном темпе крупным планом мы видели на экране, какое нарушение допускал футболист, отмечали, достаточно ли справедливо карал его арбитр. Затем обычно по каждому эпизоду мы писали свои соображения, чтобы с ними мог ознакомиться Судейский комитет ФИФА. Два фильма были посвящены вратарям — главным мастерам по затяжке времени. Наконец, несколько десятков короткометражных эпизодов убедительно рассказали о различных ухищрениях футбольных хулиганов.

В ходе довольно бурных дискуссий, разгоревшихся между латиноамериканскими и европейскими судьями, была разработана и официально утверждена единая оценка спорных игровых ситуаций. В отношении вратаря, например, было решено: строжайшим образом карать нарушение правила «четырех шагов». Кроме того, мы пришли к выводу о наказании голкипера свободным ударом, если он со своими товарищами по команде занимается откидыванием мяча с единственной целью потянуть время. Вместе с тем мы приняли во внимание и то, что нередко футболисты соперников, избегая сами борьбы, не дают вратарю ввести мяч в игру, закрывают ему обзор. В этих случаях в интересах спортивной справедливости караться будут уже игроки.

Были устранены все разногласия в отношении «подката» сзади. Не помню уже, кто из нас после ожесточенных споров о невозможности найти здесь единую трактовку предложил считать отбор «чистым», если игрок коснулся сперва мяча, а не ног соперника. Эта мысль пришлась всем по душе и была принята без возражений.

С особой тщательностью и вниманием мы анализировали свои отношения с игроками. В конце концов единогласно согласились с тем, что любой протест против решения судьи должен повлечь за собой замечание.

Такое же наказание теперь ожидало и игрока, мешающего произвести штрафной, свободный или угловой удар. За любой повторный проступок следовало более суровое наказание — удаление с поля. Кроме того, к этой крайней мере мы решили прибегать в случае, если футболист допускает умышленно грубую игру, не реагирует на судейский свисток.

В последний день семинара была отработана единая трактовка жестов. Поскольку по всем принципиальным вопросам было достигнуто соглашение, то Судейский комитет ФИФА здесь принял компромиссные решения, устраивающие всех. Так, если европейские арбитры, фиксируя свободный, поднимали руку вверх, зажимая кулак, а латиноамериканские при том же жесте выбрасывали еще два пальца, то теперь следовало поднимать руку с открытой ладонью.

Когда итоги нашего семинара стали достоянием гласности, многие тренеры и футболисты поспешили выступить с осуждением линии Судейского комитета вообще и принятых решений в частности.

— Мне не симпатичен так называемый поучительный стиль судейства, — заявил англичанин Р. Чарльтон. — Мы, профессиональные игроки, находимся на работе, а арбитр-любитель грозит нам пальцем, как малышам, читает нотации, демонстрируя, что он здесь главный. Главный же не он, а игра.

— Будет очень плохо, — поддержал его тренер бельгийской сборной Гутало, — если судьи станут трактовать любую попытку капитанов команд опровергнуть несправедливость как неуважение к арбитрам.

— Главная опасность, — сказал тренер бразильцев Загало, — в том, что судьи слишком подчеркивают свой авторитет и берут полностью на себя руководство игрой.

Любопытно, что осенью, через несколько месяцев после окончания чемпионата, прошедшего, как известно, без особых инцидентов и ошибок, тот же Загало в Лондоне произнес целый панегирик во славу арбитрам.

— В Мексике мировой футбол поддержал свою репутацию, — подчеркнул он, — прежде всего благодаря жесткому и решительному судейству. Грязная игра не оставалась там безнаказанной. Это еще раз показало, что если футболист твердо знает о неизбежности наказания за грязный прием, он непременно избегает его применения. — И добавил фразу, о которой многие из нас, судей, думали и которую никто не решался произнести вслух: — Будущее мирового футбола во многом зависит от арбитров…

Впрочем, тогда, в те жаркие и душные, полные напряженной работы майские дни, мы меньше всего думали об оценках. Каждое утро с 9 до И часов мы отправлялись на спортивную базу, где один из лучших специалистов по физической подготовке — тренер ФИФА господин Краймер из ФРГ занимался с нами. Занятия были очень интересны, ибо Краймер каждому из нас предлагал наиболее подходящий по физическим возможностям цикл упражнений, умело регулировал нагрузку.

Буквально через четыре-пять дней почти все мы почувствовали себя на пике формы. Доктор Андреевич из Судейского комитета ФИФА, который, несмотря на свой преклонный возраст, тренировался с нами, искренне поблагодарил Краймера за его высокое искусство.

Теоретические занятия начинались во второй половине дня, и обычно мы не торопились вернуться в отель, небольшими группами бродили по городу. Я очень подружился с Кандилом, нередко во время прогулок мы вырабатывали какие-то совместные предложения по тому или иному обсуждаемому на семинаре пункту. Часто к нам присоединялись Ландор, Ченчер, Ямасаки, ди Лео. Беседы наши, протекавшие на странном англо-русско-испанском языке, в общем, были, на мой взгляд, довольно интересны. Помню, мы страшно удивились, когда вдруг обнаружили в витрине колоссального универмага «Ливерпуль» статуэтку «Золотой богини», небрежно охраняемую всего лишь двумя полицейскими. Предупредительный администратор, склонив отлакированную голову, внимательно выслушал наши сбивчивые вопросы, а потом, после того как долго выяснял, кто мы такие и почему нас, собственно, удивляет месторасположение Нике, холодно, сквозь зубы объяснил:

— Это копия. Любой человек, сделавший покупку в нашем магазине, может сфотографироваться со статуэткой. Цветная фотография — через 60 секунд. Разумеется, мы не афишируем, что у нас выставлен дубликат. Коммерция. — По гладкому лбу администратора пробежала легкая тень. Он вдруг преобразился, вежливо и очень симпатично открыл в улыбке безукоризненные зубы. — Может быть, господа судьи пожелают сфотографироваться. Без покупок и с сувениром от магазина.

Мы переглянулись.

— Спасибо, — сказал Кандил, — как-нибудь обойдемся, — и сквозь огромные стеклянные двери мы вышли на улицу.

Улицы Мехико, я имею в виду центральные, в дни чемпионата представляли яркий, незабываемый калейдоскоп. Я не говорю о рекламе. Не было уголка, где бы не виднелась эмблема чемпионата — маленький Хуанито. Потрясало другое — колонны автомобилей с непрерывно гудящими клаксонами, рев которых перекрывало могучее:

— Ра-ра-ра! Мехико! Мехико!

А на тротуарах многочисленные группы туристов, размахивая флагами, скандировали:

— Ингленд! Ингленд!

А чуть дальше слышалось!

— Дейчланд юбер аллес!

В общем, обстановку эту трудно передать словами. Ее надо видеть, слышать, осязать…

Вечерами арбитры собирались обычно в бассейне, расположенном на крыше отеля, ходили иногда в кино, в театры. Очень тепло, по-домашнему прошел прием, организованный в пашу честь Мексиканской судейской ассоциацией, где нам вручили эмблему и памятный значок.

Тем временем наши занятия подходили к концу. На одной из тренировок порвал мышцу и выбыл из нашей судейской компании югослав Драго Хорват. Еще одну потерю мы понесли при сдаче физических нормативов комиссии ФИФА. Все-таки коварная высота взяла свое…

Однако в целом наша физическая готовность была достаточно высока. А с ней поднялся и психологический тонус. Тем более что круг наших прав был очерчен достаточно четко. Обмениваясь мнениями, мы выражали уверенность, что сумеем погасить вспышки грубости, не доведем дело до драк и кулачных стычек, как бывало, к сожалению, в недавнем прошлом.

Это чувство уверенности в своих силах, умело раскрытое в каждом из нас благодаря усилиям руководителей семинара, позволило довольно спокойно встретить распределение по группам. Конечно, всем хотелось попасть в первую группу, где в Мехико встречались сборные хозяев поля, СССР, Бельгии и Сальвадора. Тут все на виду. Многие, особенно молодые судьи, рвались в Гвадалахару. Там, в третьей группе, мерились силами Бразилия, Англия, Румыния и Чехословакия. Меньше желающих было попасть в Пуэбла и Толуку, на битву самых жестких команд — Уругвая, Италии, Швеции и Израиля, и в Леон, где выступали Перу, ФРГ, Болгария и Марокко.

Поскольку для меня, как представителя СССР, первая группа была закрыта, то, конечно, хотелось в третью. Однако меня назначили в четвертую.

За день до открытия чемпионата на заключительной пресс-конференции президент ФИФА Стэнли Роуз сообщил об основных результатах семинара. Затем были доложены принципы определения победителей в подгруппах: по лучшей разнице мячей или — в случае равенства этого показателя — по жребию; назначение добавочного времени в четверть- и полуфиналах; переигровки в финале. Жребий больше не вверялся капризной монете. На виду у всех из чаши кому-то из представителей спорящих команд предстояло вытащить победный листок.

После церемонии вручения бронзовых свистков представитель швейцарской фирмы «Булов» торжественно преподнес нам секундомеры.

— Они столь же точны, — патетически заявил он, — как и судьи, которым мы их передаем.

Наконец, от имени западногерманской фирмы «Адидас» нам были вручены специальные приборы для измерения давления и размера мяча (к слову, все матчи чемпионата проводились отличными мячами этой фирмы) и судейская форма.

Напутствиям и приветствиям, казалось, не будет конца. Я видел, что всех томит ожидание, что каждому хочется побыть немного наедине с собой. Но в Мексике это сделать не так просто. Добравшись до номера, я не мог заснуть, ибо даже сквозь плотно притворенные окна доносилось непрерывное:

— Ра-ра-ра! Мехико! Мехико!

Я махнул рукой, оделся, спустился вниз. Услужливый мальчуган, заметив меня, поднес газету с портретами арбитров. Я купил газету и из холла позвонил Кандилу.

— Хорошо, что ты не спишь, — сказал я. — Сейчас поднимусь.

Из опубликованной корреспонденции мы узнали множество подробностей о нашем судейском корпусе. Так, сообщалось, что его старейшине, сидевшему рядом со мной на широкой кровати в гладкой голубой пижаме Генеральному секретарю Олимпийского комитета ОАР Хусейну Али Кандилу, стукнуло сорок девять. А самому молодому — уругвайскому бизнесмену Рамону Баррету Руису — на 20 лет меньше. Кандил был назван первым претендентом и на титул полиглота среди арбитров. Он владеет, писал журналист, кроме родного арабского английским, французским и русским. Больше всех матчей на чемпионатах мира, как явствовало из газеты, провели Роберт Давидсон из Шотландии и Артуро Ямасаки. На несколько абзацев растянулось объяснение, почему самая длинная фамилия у испанца Хосе-Мария Орреса де Мендивила. Столь же подробно обсуждалась проблема сохранения растительности на лице. Среди бритых арбитров, восклицал автор, лишь трое усатых: де Мендивил, Абель Агилар Элизальде из Мексики и азербайджанец Тофик Бахрамов.

Я решительно поднялся.

— Извини за позднее вторжение. Но я думал, что накануне чемпионата газету заинтересует что-либо и кроме моих усов.

— Ты никак не привыкнешь к их стилю. Побольше ерунды, поменьше мысли, — Кандил проводил меня к двери. — Постарайся заснуть. А газету сохрани. Все-таки память.