Драма в трех действиях

8 февраля 1958 года лихорадило весь футбольный мир, хотя проходила несложная техническая операция, называемая жеребьевкой, которая должна была определить состав подгрупп финальной части предстоящего чемпионата. Выбор фортуны был таков, что в одну четверку попали команды, каждую из которых все крупнейшие специалисты мира называли в числе фаворитов— Бразилия, Англия, Австрия, СССР.

Все страны сразу же захлестнула волна прогнозов, началась переоценка ценностей, высказывались самые невероятные мнения. А тем временем шестнадцать сборных напряженно готовились к решающим сражениям.

Тщательно продумывал состав старший тренер национальной команды Англии господин Уолтер Уинтерботтом. Десятки раз просматривал он давно приготовленные списки кандидатов на каждое вакантное место, примерял — на ком же остановиться. Только в отношении того, кто должен выполнять роль центрального нападающего, у него не было никаких сомнений. Она была закреплена за Дереком Кеваном.

Этого мощного, атлетически сложенного футболиста хорошо знала и любила вся Англия. В его лице она видела живое воплощение лучших традиций старой британской школы, всегда опиравшейся на центральных форвардов таранного типа, таких, как полулегендарный Эдвард Дрейк или его наследник в послевоенное время — Томми Лаутон. Кеван был очень похож на них — и внешне и по пониманию игры и манере вести ее.

И вот передо мной письмо этого знаменитого футболиста. Как и все другие подобные письма, я привожу его с точным соблюдением содержания, позволяя себе лишь придать им соответствующую литературную окраску.

Еще в 1957 году наши руководители, намечая план подготовки к финальной части чемпионата мира, договорились о проведении товарищеского матча с советской сборной. Когда заключалось это соглашение, никто не знал, как распределит судьба шестнадцать участников шведского турнира. Получив известие об итогах жеребьевки, мы поняли, что матч в Москве не по нашей воле приобрел фатальное значение, стал для каждой из сторон необычайно трудным. Как вести игру? Раскрывать ли свои карты? Раскроет ли их соперник?

Эти вопросы мучили и ведущего тренера сборной Англии господина Уинтерботтома и нас, ее игроков, до того самого момента, когда мы вышли на поле вашего стадиона в Лужниках.

Можно ли хитрить в футболе? Мне думается — нет. Как бы вы ни старались обмануть соперника и показать ему, что вы слабее, чем есть на самом деле, вы становитесь самим собой, как только прозвучит свисток судьи. Вы становитесь игроком и невольно забываете о всех уловках, которые вам подсказывали ваши наставники. Под пристальным взглядом стотысячной толпы, под ее звуковой аккомпанемент вы все больше и больше заражаетесь азартом, жаждой гола, жаждой победы.

Вот почему я не могу согласиться с теми обозревателями — и у нас в Англии, и в других странах,— которые писали, что каша команда провела свой тренировочный матч против русских не в свойственной ей манере. Команда не может поменять свой стиль на один раз, как человек не может поменять своей кожи. Стиль — это нечто органическое, нечто неотъемлемое от коллектива, то, что рождается годами и въедается навсегда, как угольная пыль в поры шахтера.

Вот почему я утверждаю, что в Лужниках мы показали «свой футбол». Может быть, нам только не хватало той злости, той необыкновенной спортивной ярости, которые рождают официальные турниры. Но это уже другое дело.

18 мая. СССР — Англия. Первая в истории спорта встреча между нашими национальными сборными. Ей придавали очень большое значение. К ней было приковано внимание не только любителей, но, прежде всего, специалистов многих стран мира. В Москву, мне помнится, приехали бразильские, австрийские, шведские журналисты, и, что мне доподлинно известно, все ответственные лица из нашей футбольной федерации.

Господин Уинтерботтом, теперь это уже не секрет, кратко нас напутствовал: спокойная игра, как всегда, построение атаки на быстрых фланговых действиями острых передачах в центр. Главное внимание уделить проверке своей сыгранности, налаживанию окончательных связей в линиях, выработке взаимопонимания.

Эти указания имели для нас всех особый смысл. Почему? Я должен напомнить об одном трагическом событии. В начале февраля 1958 года в результате авиационной катастрофы под Мюнхеном трагически погибла одна из лучших команд Великобритании, двукратный чемпион Англии, знаменитая на весь мир «Манчестер Юнайтед». В ее составе были три основных игрока сборной — защитник Бирн, нападающие Тейлор и особенно Дункан Эдвардс, которого все у нас называли достойным наследником Мэтьюза, Эта тяжелая утрата заставила тренера уже в преддверии чемпионата перекраивать состав. Вот почему его проверке и «обкатке» тогда придавалось первостепенное значение.

Была и еще одна причина. Незадолго до выхода на зеленое поле шеф отвел меня в сторону и сказал доверительно:

— Я хотел бы, Дерек, чтобы вы сегодня действовали порешительнее. Нам нужно досконально прощупать методы действия и персональные технические возможности русской обороны.

Вы спрашиваете о действиях вашего голкипера. Но их нельзя отделить от общего течения встречи, которую мы проводили.

Сборная Англии вышла на матч в Москве, имея в первой линии (мы тогда еще играли по старым схемам), кроме автора этих строк, четырех игроков — Б. Дугласа, на правом крыле, рядом с ним Р. Робсона, а слева от меня Д. Хейнса н Т. Фнннея. Кроме последнего, все были молоды, только недавно включены в сборную, но успели завоевать симпатии английской публики, как известно, весьма сдержанной в своих оценках.

Уже на первых минутах матча в Москве ваши защитники допустили непростительную для таких состязаний ошибку, и оказавшийся на свободной позиции прямо перед воротами Дуглас очень сильно и точно пробил по воротам. Честно говоря, мне тогда показалось, что взять этот мяч невозможно, но игравший в воротах Яшин достал его в красивом, молниеносно выполненном броске. «Немногие английские вратари способны на такое»,— мелькнуло у меня, признаюсь, тогда в голове. Яшина я видел впервые и он сразу удивил меня.

И продолжал удивлять все больше и больше. Помнится, в первой половине ему досталось особенно много работы. Трижды он лишил меня возможности открыть счет. Особенно запомнился один случай. Примерно в середине тайма мне удалось резким рывком уйти из-под надзора своего опекуна и оказаться с мячом перед воротами вашей сборной. Но не успел я сделать и одного движения, как Яшин, выскочивший навстречу со спринтерской скоростью, бросился мне в ноги и ликвидировал столь крайне опасный для своей команды момент. Он показал в эти мгновения редкую даже для людей его игрового амплуа реакцию и, безусловно, отчаянную смелость. Эти качества он потом неоднократно проявлял на протяжении всего матча.

Но дело было не только в точных, расчетливых бросках, умелом выборе места и предельном внимании — эти действия, в той или иной степени, присущи всем, кто поставлен в ворота.

Поразило меня — я выбираю именно это слово — тогда нечто совсем иное: необычайная широта его действии. Он очень часто, учитывая сущность прежней игровой схемы, превращался в четвертого защитника и, обладая правом играть руками, становился полновластным хозяином штрафной площадки. Ряд передач, шедших на нас с флангов, гасли в его могучих и цепких ладонях. Это очень усложняло наши действия и заставляло искать новые пути, новые решении задачи взятия ворот.

Один-единственный раз во время московского поединка Яшин изменил самому себе, и это окончилось для него роковым образом. Дело произошло в самом конце первого тайма. Брайан Дуглас, которого у нас в стране на трибунах всех стадионов называли «неудержимый» за его стремительный, исполненный порыва бег с мячом, быстро прошел по краю и почти от самой ленточки точным посылом переадресовал мяч в зону штрафной. Набегая на эту передачу, я успел увидеть, что Яшин сделал попытку рвануться вперед, но, видимо, побоялся опоздать и остался на линии. Кто-то из ваших защитников прыгнул, но промахнулся, и мяч теперь шел прямо на меня. Встретив его стремительный полет, я резким ударом головой направил белый шар прямо туда, где скрещиваются боковая и поперечная балки. Увидел, как он затрепетал в сетке. И как досадливо махнул рукой голкипер, словно проклиная себя за нерешительность.

Пожалуй, это была его единственная ошибка в московском поединке. Она в какой-то мере «успокоила» меня, но ненадолго. Вторую половину вратарь русской сборной провел безупречно, хотя, как помнится, мы давали ему гораздо меньше поводов демонстрировать свое мастерство. Правда, дважды ему довелось отразить сильнейшие удары Фнннея, шедшие в угол, и вновь несколько раз вступить в единоборство со мной.

Матч в Москве, как известно, закончился вничью (1:1), и мы расстались с советскими футболистами друзьями, расстались, зная о неизбежности новой встречи.

Она состоялась 8 июня 1958 года на поле гетеборгского стадиона «Ню Уллеви» и должна была в ответственной турнирной обстановке решить тот принципиальный спор, который мы начали за три недели до этого в Лужниках.

Нужно сказать, что матч в Москве настроил нас на несколько благодушный лад. И сейчас мы услышали от господина Уинтерботтома следующие слова напутствия:

— Русские показали у себя дома довольно вялую, безынициативную игру, но это не значит, что так же они будут вести себя и завтра. Их команда обладает очень высоким волевым потенциалом и умеет собраться в нужный момент…

Я особо хочу обратить внимание наших нападающих,— продолжал тренер,— на тактику игры русского вратаря. Она заставляет нас пересмотреть свои принципы построения атаки и реже применять навесные передачи в штрафную площадь. Как можно больше играйте низом, как можно чаще врывайтесь в зону обороны соперника в результате силовой борьбы и комбинаций. Бейте по воротам резко, максимально точно, иначе вам их не поразить.

По-видимому, все-таки предательское благодушие коснулось нас: мы вышли на поле, не ожидая грозы. Тем страшнее она оказалась для нас.

Первая половина матча прошла, как мне помнится, почти в беспрерывных атаках сборной СССР, о чем говорит и счет: мы проигрывали 0:2.

— Мои дорогие парни,— сказал нам тренер, когда мы сидели в раздевалке, понурив головы,— у вас есть одно существенное преимущество: вам нечего терять. Надо смело идти в атаку и спасать эту далеко не безнадежную партию.

И мы пошли вперед. Значительно прибавили в игре оба крайних — Дуглас и Финней. Особенно поражал меня последний — наш ветеран, которому шел в то время тридцать шестой год. Он был быстр, необычайно точен в обводке. Единственно, что напоминало о его возрасте — тактика, Обыграв одного или двух русских защитников, вырвавшись на простор, проскакивал к лицевой, он с не поддающимся объяснению упрямством навешивал мячи в штрафную, где они становились добычей вашего голкипера.

Яшин играл на этот раз, казалось, безупречно. Его четкие, предельно продуманные выходы наперехват с ужасающей последовательностью разрушали то, что мы с таким трудом создавали.

Великолепно играл он и в самих воротах, показывая редкое мастерство. Я рад представившейся мне возможности хотя бы со столь значительным опозданием отдать ему должное в этом. Я помню, например, как еще в первом тайме Хейнс из удобнейшей позиции, находясь метрах в двенадцати перед воротами, сильно пробил в угол. Но как Яшин среагировал на этот мяч и как сумел дотянуться до него, для меня до сих пор остается загадкой. А для Хейнса тем более. В перерыве он, славившийся у нас своей невозмутимостью (а в английской команде, учтите, этим трудно прославиться), несколько раз обратился ко мне с одним и тем же вопросом:

— Нет, ты видел, что он сделал?

После перерыва, словно желая доказать, что он еще и не такое может, Яшин вытащил несколько «мертвых» мячей, посланных нашим нападением в его ворота.

«Да, против такого много не наиграешь»,— сверлит сознание мысль, и все больше и больше увеличивается сомнение в том, удастся ли нам сравнять счет.

Футбольная история часто повторяется, подбрасывая нам одни и те же варианты в различных матчах. Или, во всяком случае, очень схожие.

Так произошло и в Гётеборге: снова великолепно прошел по краю Дуглас, отдал мне в центр навес. Снова ошибся все тот же защитник — невысокого роста, ершистый, а вот фамилии его не помню. Только Яшин сыграл по-другому: рванулся мне навстречу, вытянулся в высоком прыжке. Но я тоже прыгнул. На какую-то сотую долю секунды опередил его. И мяч оказался, как и в Москве, в правом верхнем углу.

Мы помним не только блестящие ходы, но и ошибки наших соперников. Однако в данном случае действия Яшина показались мне — почему и пишу вам об этом — очень поучительными. Я увидел, что ни одна ошибка не проходит для этого человека бесследно. Совершив однажды промах и поплатившись за него голом, он следующий раз в подобной ситуации действует уже по-иному, ищет новые ходы. Хотя, может быть, не всегда их сразу находит.

Второй гол мы отквитали с одиннадцатиметрового штрафного удара, который очень точно пробил Финней. Он послал мяч вправо от вратаря, и Яшин среагировал на него, но достать не смог. Между прочим, через несколько дней точно так же пробил Буцек… Может быть, и из того горького момента игры с нами русский голкипер сумел извлечь полезный для себя урок?

Покидая зеленое поле, мы даже не могли предполагать, что вскоре вновь встретимся на нем. Но судьбе, видно, было угодно, чтобы мы спорили до тех пор, пока один не уступит. Сделав ничью со сборными Бразилии (0:0) и Австрии (2:2), мы набрали и подгруппе одинаковое количество очков с советской командой, И по законам чемпионата была назначена переигровка за право выхода в четвертьфинал.

К этому моменту мы уже порядком озверели. Еще бы, четвертая игра за девять дней! И каждая — целое событие, целый кусок жизни.

Я думаю, вы поверите, если я скажу, что из трех матчей, сыгранных тогда нашими командами, в переигровке мы выглядели сильнее всего. И проиграли. Виною тому, прежде всего, ваш Яшин.

Мне хочется отметить, как очевидцу, что в многотрудной борьбе с нами он проявил одно необыкновенно важное качество: умение с каждым разом становиться все сильнее и увереннее. За время чемпионата каждый из нас испытал небывалые нагрузки. А что говорить о вратаре, чья ответственность в подобных состязаниях особенно велика!

Но, казалось, вашего Яшина миновали все спортивные бури и треволнения. Он выглядел свежим и, главное, уверенным в себе. И доказывал это своей игрой, настолько сильной и безошибочной, что хотелось иногда спросить самого себя: да полно, один и тот же ли это человек?

Во-первых, на этот раз он полностью завладел штрафной площадкой, не дав нам ни разу сыграть с высоких фланговых передач. Ни одного опоздания, ни одного нерешительного шага. И, подчиняясь его воле, мы все заметнее, все резче меняли рисунок своей игры.

Однако и новая тактика атак из глубины, кинжальных прострелов, таранных проходов не приносила успеха. Он словно поклялся кому-то страшной клятвой на этот раз остаться «сухим» и какая-то неведомая сила помогала ему держать ее.

Я мог бы привести десятки примеров, когда он выручал вашу команду из безнадежных положений. Помню, например, как вскоре после начала матча наш правый полузащитник Бродбенг, вырвавшийся из глубины, сильно пробил по воротам метров с четырнадцати и Яшин в отчаянном броске достал мяч из нижнего угла. Или еще случай. Я выбросил аут Хейнсу, стоявшему в центре у самой линии штрафной площади. Ваши защитники, видимо, не предполагали, что я могу швырнуть мяч так далеко, и не очень-то плотно опекали моего товарища. Двадцатидвухлетний Хейнс уже в то время пользовался славой одного из лучших бомбардиров Англии, его недаром боялись наши вратари. Он нанес с полулета мощнейший удар — внезапный, резкий, точный. Но Яшин в броске, которому, будь я поэтом, посвятил бы стихи, достал мяч из верхнего угла.

Наши атаки нарастали с каждой минутой. Советский голкипер был все время в игре. Уже позже, когда поединок закончился, мы признались друг другу, вспоминая игру, что Яшин изумил нас.

В этом состязании он проявил еще одно необычайно ценное качество, показывавшее, насколько широк и многогранен его творческий диапазон: голкипер начинал почти все атаки русской команды. Это не должно звучать преувеличением, хотя это было крайне необычным для многих из нас, отнюдь не новичков в футболе.

Яшин, в отличие от многих других вратарей того времени, не выбивал мяч, а чаще всего выбрасывал его рукой. Каждый раз, перед тем, как ввести мяч в игру, он мгновенно оценивал игровую обстановку и делал бросок в ту сторону и на то место, которые считал в данном случае наиболее удачными плацдармами для начала наступления вашей команды. Он как бы давал молчаливый приказ своим: смотрите, вот выгодное направление для наступления. Приглядитесь, разве не здесь сейчас лучше прорваться?

В один из моментов он удачно переслал мяч подтянувшемуся к средней линии и оставленному на какие-то секунды без присмотра нападающему Ильину. Это был, действительно, на редкость удачный тактический код. Имея перед собой свободное пространство, Ильин стремительно стал продвигаться по краю. Вслед за ним широким фронтом двинулась вперед вся пятерка советских форвардов, Ильин точно рассчитанным пасом ввел в игру правого полусреднего, потом мяч ушел к полузащитнику и снова к Ильину, который в это время уже входил в нашу штрафную. Последовал удар, и мяч оказался в сетке. Между прочим, незадолго до этого Яшин отразил несколько куда более страшных и опасных ударов.

Буквально минуты через две наша пятерка разыграла ответную комбинацию, мне удалось вырваться из «объятий» Крижевского и с ходу, метров с восьми — не больше! — пробить в правый нижний угол, Я был готов кричать от радости, уверенный, что вновь сделал то, чего от меня всегда ждали. И вдруг с ужасом увидел мяч в руках лежащего на земле Яшина. Именно в то мгновение я понял, что мы проиграли.

— Вас обыграл один Яшин,— сказал нам со злостью в раздевалке господин Уолтер Уинтерботтом. Мы молчали. Мы знали, что в какой-то степени он прав.

Он повторил это высказывание, правда, несколько переделав его, в интервью 22 октября 1958 года в Лондоне, которое давал по случаю окончания товарищеского матча Англия — СССР, проигранного вами с небывалым счетом 0:5.

— Наши парни сражались хорошо и вполне заслужили победу. Но они должны благодарить бога за то, что ворота русских на этот раз защищал не Яшин!