Шанс и риск

Получив предложение возглавить олимпийскую сборную, я задумался. У меня не было опыта работы с игроками высшей лиги, надо было создавать новую команду. У нас традиционно национальная команда и олимпийская были в одном лице, и не существовало базового клуба, который можно было бы взять за основу. Оставался только звездный принцип формирования сборной из тех, кто не был в главной команде. Что и говорить - был большой риск не выиграть и потерять все то, что уже завоевано. Ведь мы играли национальной командой на Олимпийских играх с ведущими тренерами во главе и терпели поражения. Чего только стоит Олимпиада в Москве 1980 года. Поэтому победить шансов было очень мало, а потерять - ох как много…

Нужно было еще, чтобы мою кандидатуру утвердила коллегия спорткомитета, которая состояла из руководителей футбола всех республик. Перед ней мне, 40-летнему тренеру, нужно было выступить с докладом. По большому счету, я переходил на абсолютно иной уровень, предстояло решать задачи несоизмеримо большие, чем прежде, а ответственность на себя взвалить и вовсе колоссальную. Мы 32 года не выигрывали Олимпийские игры! Сказать, что страшно нервничал на том заседании, нельзя. Более того, выступил в своем стиле, потому что Михаил Иосифович Якушин, большой любитель пошутить (а подначки у него были подчас на грани), в полный голос выдал: «Да-а-а… Скоро будем поручать сборные тренерам ЖЭКа!», намекая на то, что я работал только с юношами, а не с командами мастеров.

Разумеется, Якушин меня завел, хоть я знал его не первый год. Вышел на трибуну под смех коллег, распаленных шуткой мэтра. Еще бы, тренер ЖЭКа! И вот я обращаюсь сразу к нему: «Михаил Иосифович, вы даже в ЖЭКе тренером не работали, прежде чем возглавить "Динамо"! Где вы работали перед "Динамо", вспомните! А что в турне по Англии натворили?! Террор на местных навели…» И снова в зале раздался смех. И представляете - Якушин два года на меня дулся, только кивал при встрече…

Работа предстояла неимоверно сложная. Первым делом нужно было подобрать себе помощников. Я положился на мнение Колоскова, который предложил Владимира Салькова. С ним мы были знакомы, играли против друг друга. Тогда он уже работал в федерации, и мне такой человек был нужен для оперативного решения вопросов, ведь я еще не жил в Москве. Мы переговорили, и таким образом я выбрал помощника, на которого можно было полностью положиться. Мне было неизвестно, что такое организационные проблемы и заботы - все решал Сальков. Помимо этого, он всегда мог высказать собственное мнение, Сальков являлся тренером опытным, выигрывавшим с «Шахтером» Кубок СССР. Я же строил свою работу на том, что каждый член штаба имел право на свой взгляд, пусть окончательное решение и оставалось за мной. Наконец, в лице Владимира Максимовича я приобрел и друга, и по сей день мы поддерживаем очень хорошие отношения.

Владимир Сальков, второй тренер сборной СССР, победителя Олимпиады-88, заслуженный тренер РСФСР, ныне спортивный директор ПФК ЦСКА:

Когда Бышовец возглавил олимпийскую команду, я был более опытным тренером, имел в послужном списке победу в Кубке СССР с «Шахтером». Анатолий Федорович же на тот момент не имел даже опыта работы с клубом, пришел из юношеского футбола. Но на первом же собрании команды он повел себя предельно корректно. Сначала представил меня в ярких красках, а потом добавил: «А я буду главным тренером, потому что меня назначили…» Между нами установились уважительные рабочие отношения. Бышовец мне доверял, я со своей стороны старался выполнять все свои обязанности, связанные с организацией, селекцией и так далее. При определении состава он всегда прислушивался к моему мнению, пусть решение принимал всегда сам. Бышовец глубоко понимает футбол. Его подготовка к матчам всегда строилась на подробнейшем анализе действий соперника, и практически всегда это помогало. Что тут говорить, если под его руководством сборная СССР сыграла 24 матча подряд без поражений! Это потом уже пошли трудные времена…

Проблемы, впрочем, у меня были и куда более масштабного характера, чем административные тяготы. Исторически отношения между олимпийской и национальной командами всегда складывались неважно. В 1963 году возникла ситуация, когда неожиданно у олимпийцев, которых тренировал Вячеслав Соловьев, перед важной игрой возник недобор футболистов. А я тогда сыграл за сборную Киева против сверстников из Москвы (такие встречи были традиционными) и как специально забил три мяча. Причем все были потрясающими по красоте, что-то в стиле Пеле на чемпионате мира 1958 года. Забил, например, обработав мяч грудью, перекинув его через голову защитника, да еще и пробив с лета, не дав мячу опуститься на землю. Все тогда уговаривали Соловьева - возьмите парня! Но он не рискнул - нельзя ведь было брать игроков в олимпийскую сборную ниже определенной возрастной категории. Это сейчас никто не смотрел на то, что Месси или Бояну не было 18 лет. Бесков, кстати бывший в ту пору главным тренером национальной команды, об этой ситуации и вовсе не знал - отношений между ним и Соловьевым не было. Точно так же было и у Малофеева и Лобановского в 80-х годах. И это соотношение как раз изменил я, уже потом, когда я сам был тренером первой сборной, а олимпийскую возглавлял Игнатьев, - вот тут уже не было никаких препятствий. Надо было им забрать, скажем, Сергея Кирьякова - я шел на уступки. Были и другие ситуации, когда нужно было вмешаться. Как-то готовились обе команды в Новогорске на сборе. А Киев только что выиграл золотые медали, и вот приезжают ко мне Кузнецов, Михайличенко, Протасов и… Саленко в нетрезвом виде. Я передал Игнатьеву и настоял на том, чтобы Олега на сборе не было. Выгнал не за то, что он выпил, а за то, что вел себя неправильно.

Отношения с Лобановским у нас всегда были ревнивые. Характера откровенного антагонизма они поначалу не носили, но в то повальное восхищение, которое тогда все испытывали по отношению к «Динамо» и его тренерскому штабу, я никогда не впадал, реально оценивая происходящее. Естественно, и он относился ко мне по-своему. Это нормальное явление, когда ты - однозначно лучший, и вдруг появляется кто-то, кто способен тебе составить конкуренцию. Появляется ревность, зависть и, как следствие, интриги.

В первый раз я по-настоящему прочувствовал эту ревность, когда Лобановский стал тренером сборной, а вместо него в Киев пришел Юрий Морозов. Со мной вели переговоры в ЦК. Увы, мне не удалось подобрать хороший тренерский штаб. Ориентировался в первую очередь на отношения с бывшими футболистами, с которыми раньше играл. Но, как выяснилось, те люди, которых я изначально видел рядом с собой, не внушали такого доверия тем, кто утверждал штат. И в итоге Лобановскому удалось продавить кандидатуру Морозова как последователя его методик. Но главное, конечно, заключалось в том, что в случае неудачного результата у него и удачного у меня ему просто некуда было возвращаться. Помимо этого, по словам самого Лобановского, работать с руководством гораздо сложнее, чем руководить командой.

Вся эта история, конечно же, сказалась сразу. В тот момент, когда мы пытались составить план подготовки олимпийской и национальной команд. Как-то так вышло, что олимпийская получила гораздо меньшее количество сборов, и сами сборы по времени оказались до предела ограничены.

Я сравнил планы, после чего отправился в комнату, где сидели Морозов и Лобановский: «Ребята, что же это такое? Откуда такая дискриминация?» - «Да нет, ты о чем? Какая дискриминация?!» - «Значит, так, сроки подготовки у нас будут точно такими же, как и у вас» Они начали улыбаться, подначивать: «Зачем тебе? Ты что, собираешься выиграть?» Я вздохнул: «Не знаю, что я хочу выиграть. Но хочу сделать все, для того чтобы выиграть». В итоге планы подкорректировали, и наша подготовка практически ни в чем не уступала графику основной сборной.

Естественно, я просил Колоскова, чтобы он стал этаким буфером между нами. Но его всегда больше устраивало наблюдать бой издалека, сверху. Он не занимал определенной позиции, мягко говоря, барражировал, не ссорясь ни с тем, ни с другим. Поэтому основным помощником у меня скорее был инструктор ЦК, а затем и зампред Спорткомитета СССР Николай Иванович Русак. Только благодаря ему мне удалось отстоять позицию с планом, да и не только. Но той ситуации мне, конечно, не забыли, те самые ревнивые отношения начали перерастать в антагонизм, и дальнейшее сотрудничество со «старшими» проходило в условиях, приближенных к боевым.

Когда национальная команда уже готовилась к первенству Европы 1988 года, мы еще играли отборочные матчи. И вот перед подготовкой к одному из них последовало предложение забрать у нас пять человек к Лобановскому. Просили Михайличенко, Добровольского, Тищенко, Лютого и кого-то еще. На встрече с коллегами в присутствии Колоскова я стал доказывать: «Вы же понимаете, что я еду в Чехословакию. Мне нужен этот матч, чтобы смоделировать игру и дать игровую практику тем, кто будет выходить на поле в отборочной встрече». На что меня заверили: «Все в порядке, они сыграют у нас». - «Нет вопросов!» Но никто из указанных игроков на поле за основную сборную так и не вышел. В итоге на совещании, уже перед самой нашей игрой, на котором собрался весь тренерский совет, имел место весьма важный момент. Лобановский выступал с докладом, в котором говорил о единстве в тренерском коллективе - мол, что только так мы можем добиться результатов, и так далее и тому подобное. Я встаю: «Хорошо. О каком единстве ты говоришь? О каком результате можно вести речь, когда ты срываешь подготовку олимпийской команды. Берешь игроков, обещаешь их поставить в состав, но они в итоге не играют?» При всех, как положено. Полуторжественной атмосферы, свойственной подобным собраниям, как не бывало. После этого мы перекинулись репликами, Лобановский взорвался: «Все, не будет теперь никаких коллег, никаких отношений!» Я говорю: «Успокойся, ты и это переживешь».

Теперь уже совершенно точно были две самостоятельные команды. У каждой - своя смета, свой план, автономное финансовое обеспечение. Исключение было лишь одно: уже перед финальным турниром в ФРГ встал вопрос, что с национальной командой должны поехать Михайличенко и Добровольский. Не скажу, что я уж очень сильно возражал. Не отпустить ребят означало лишить их возможности сыграть на крупнейшем турнире. С моей стороны решение запретить было бы крамольным и весьма неумным. Да и возможности запретить у меня, скорее всего, не было, поскольку вопрос решался на уровне первых секретарей ЦК. Проблемой для меня могло быть то, что они снова не будут играть в команде. И Михайличенко, и Добровольский к тому моменту стали зрелыми мастерами, олимпийская сборная с ними одержала много побед, мы вообще практически не оступались. И если бы они сыграли на чемпионате Европы, они стали бы еще сильнее, опытнее, искушеннее. Для Михайличенко все так и случилось. Добровольский же получил травму и турнир пропустил.

Но вернемся немного назад, в 1986 год. Еще до того, как я возглавил олимпийскую сборную, прежние тренеры Рогов и Мосягин уже сверстали план подготовки. И первым делом мы отправились в поездку в Новую Зеландию, которая, естественно, получилась очень трудной. Перелет мне вообще никогда не забыть. Мы летели через Ташкент, Дели, потом еще делали остановку в Малайзии. В Куала-Лумпуре сели, до следующего самолета около полусуток, гостиницы у нас зарезервированной не было. И вот, как сейчас помню, в аэропорту были ярко-красные ковры, причем необыкновенной чистоты, потому что там каждую минуту их драили с пылесосами. В итоге кто-то спал в креслах, а кто-то прямо на полу…

Почему Новая Зеландия? Наверное, из политических соображений. Только что в этой стране открылось наше посольство, и нашему турне, так скажем, сопутствовали спортивно-дружественные связи. Наконец, когда мы прилетели в конечный пункт назначения, начали страдать от разницы во времени. Но надо было играть в футбол. Новая Зеландия никогда не была футбольной страной, но, как и австралийцы, местные команды играли в атлетичной манере, причем очень агрессивно. Чего только стоят их команды в регби! Для нашей новой команды те три матча были отличным испытанием на прочность, и тогда, в Новой Зеландии, шел самый что ни на есть процесс притирки. С нами тогда поехал Мосягин, который сразу довольно образно заявил: «Я тебе мячи носить не буду!» - «Хорошо, - говорю, - не будешь, найдем кому носить». Но я, понятное дело, не мог быть один. Мосягин же даже ехать сначала со сборной не хотел, но ему велели сверху. Что делать: я один - и двадцать пять человек! В помощники никого оформить не успевали. Ничего не попишешь, начали кое-как работать. Перед первой игрой приезжаем в посольство, нас встречают соотечественники, среди них есть и женщины. Просят подвезти на стадион. Мосягин же был суеверный. Только что с ними мило так общался, а как услышал просьбу, как отрезал: «Никаких женщин!» Я ему шепчу: «Ну что ты, в самом деле, первобытные какие-то вещи… - И дамам: - Садитесь!» Выиграли, 1: 0.

Потом приезжаем в Окленд. Опять повторяется та же история, но Мосягин уже более спокойно отнесся к болельщикам в автобусе. И вот в какой-то момент мы готовимся к тренировке, нам дали мячи, я хотел было их взять, но тут Мосягин бросается ко мне: «Нет-нет, давай я! Как-то неудобно…»

Но окончательным свидетельством полного перевоспитания был следующий случай. Перед третьим матчем заходим в автобус, а за рулем - женщина! Смотрю на коллегу, спрашиваю: «Что делать?» Он машет в ответ рукой: «Да все будет нормально…»

К чему я еще вспомнил историю с мячами? Когда я был футболистом, в первый раз приехал в Москву за сборную, играли с командой ГДР. После тренировки остались с Банишевским побить по воротам. Кому уносить мячи? Конечно, молодым. Мы на эту тему не ссорились, всегда договаривались: дескать, давай ты сегодня, я - завтра. А нет, так бросали на пальцах. Без антагонизма, в общем. Но тут что-то задержались, перекидывались мячом, перемигивались, выкручивались друг перед другом. Пока валяли дурака, Лев Яшин собрал мячи, перекинул сетку через плечо и пошел. Для нас это было таким откровением! Этот эпизод я запомнил на всю жизнь, а пример Яшина научил тому, что никакая работа человека не унижает. Поэтому, возникни такая ситуация сейчас, я спокойно возьму мячи и пойду. Даже если рядом будут 11-18-летние ребята.

В 1987 году нас также ожидал турнир Джавахарлала Неру в Индии. Это было огромное испытание для нашей команды. Соревнование весьма представительное - участвовали сборные Чехословакии, Польши, Болгарии, Камеруна, Дании. Учитывая то, что это был товарищеский турнир, приходилось ходить к зампреду и оговаривать размер премиальных за победу. Забота и беспокойство об игроках для меня всегда были ключевым вопросом, начиная с детских команд. Наверное, это можно даже назвать главным принципом в работе. И не потому, что даром, как говорил Шаляпин, «только птички поют». Но прежде всего из-за того, что игроки должны думать в первую очередь об игре. По идее, ничего «сверх» нам за эти поездки не было положено, только суточные. И в спорткомитете я постоянно объяснял: дескать, соперники трудные, жара, тяжелые условия, надо поддержать ребят. И, надо сказать, кое-какие дополнительные средства нам выделяли. Плюс небольшие призовые. В итоге набиралось по тем временам приличное количество денег, особенно учитывая то, что мы практически все выигрывали.

Но испытания были непростыми. Во-первых, перелет. Во-вторых, индийские дороги и автобусы с водителями-лихачами, равных которым я в жизни своей не видел. В-третьих, необыкновенная жара. Летишь часов 10, потом бог знает как едешь, оказываешься на месте поздно вечером, а через день-два - игра. Чтобы снять усталость, хоть как-то восстановиться, сразу в отеле мы переодевались и в 11 вечера шли на крышу отеля делать разминку. Слава богу, отели попались отличные, хилтоновские. Со стадионами было все намного интереснее. Поля оказывались, в принципе, неплохие. Но пока мы тренировались, вокруг газона почти на глазах вырастали трибуны тысяч на 30. Буквально в течение недели! Трибуны эти делали из лиан с невероятной скоростью, точно так же потом разбирали.

Индия была для нас испытанием на прочность не только команды, но и личностных качеств. Подготовка через турнир подразумевает очень жесткий режим в быту. Тем более в таких климатических условиях. Помню, Бородюк с кем-то в компании взял рикшу и поехал на рынок в неположенное время. Сначала меня это удивило. Умом я понимал, что для того же рикши это - заработок, но в то же время распростертый параллельно асфальту человек, везущий двух бугаев, - жалкое зрелище! Кончилось тем, что я оштрафовал футболистов. Но это было еще не все: Бородюк ведь тогда же у меня играл в московском «Динамо» и история получила продолжение.

Чтобы штрафовать, надо сначала заплатить. После окончания турниров я обычно звонил послу с просьбой об обмене рупий на чеки. Сальков уезжал всегда раньше, получал их и потом отдавали футболистам. Штраф по Сашиному карману ударил весьма существенно, и тот, естественно, обиделся. Так вот, сборная должна была улететь из Индии в Москву, а «Динамо» играло товарищеский матч в Тулузе. И мы с Бородюком, Добровольским, Скляровым и Лосевым должны были из Дели сразу лететь через Париж туда, на сбор. Собственно, так изначально все и подгадывали.

Прилетели в Париж, ищем самолет. Обычного лайнера не нашли, оказалось, что из Тулузы специально за нами прислали, как говорят на Украине, «пчелку» - маленький самолет на 6-7 человек. Погода преддождевая, небо облачное… И как начало нас в воздухе швырять! До сих пор помню это состояние, когда человек физически и морально устает хвататься за ручки кресла, смиряется с чем угодно и полагается на то, что будет. И тут Бородюк, который всю дорогу на меня дулся, вдруг говорит: «Анатолий Федорович, вы меня извините, я все-таки был неправ». - «Саша, ты что это, перед смертью решил повиниться?!»

Проблемы на Олимпиаде нас ждали, конечно, немалые. На этом турнире уже играли профессионалы. В Италии и ФРГ даже изменили календари своих национальных первенств, чтобы олимпийские команды могли лучше подготовиться. Мы же набирали команду по нескольким принципам. Раньше главным принципом был базовый, когда за основу брался определенный клуб. Но я пошел по иному, звездному: подбирались футболисты, отвечающие основным современным требованиям. Прежде всего нужно было создать атмосферу, которая являлась бы движущей силой. Конкуренция, без вопросов, была очень большой, в том числе шла проверка на личностные качества. Мы собирались домой из Новой Зеландии, настроение хорошее, три победы одержаны… И вот прихожу на обед и вижу - стоит наш вратарь Иван Жекю с бокалом пива. Немая сцена. Я на него пристально посмотрел, он, в свою очередь, прочитал мою реакцию. Парень, в конце концов, умный, в Одессе все-таки играл… «А что, - спрашивает - нельзя?» - «Вань, да что ты! Можно…» Проходит время, я его больше не вызываю. И вот «Динамо» играет с «Черноморцем», Жекю подходит ко мне. «Анатолий Федорович, вы меня не вызываете». - «Вань, ну ты сам подумай - или играть, или пиво пить». Он расстроился: «Так предупреждать же надо!» - «А зачем предупреждать? Мне надо было, чтобы ты сам себя проявил».

Конечно, отсев был солидный, и Жекю был не одинок. Но от матча к матчу у нас крепла уверенность в том, что мы способны на многое. В конце концов, мы не пустили на Олимпиаду сборную Болгарии, где играли Лечков, Стоичков, Балаков, Иванов - все те, кто в 1994 году выиграли третье место на чемпионате мира в США.

Правда, осложнения по ходу отборочного цикла случались постоянно. Перед каким-то турниром звонит мне пресс-атташе киевского «Динамо» Валерий Мирский: «Есть просьба от Лобановского, чтобы вы не вызывали Раца, Яковенко и Яремчука. У нас идет подготовка к Кубку кубков». Я же отвечаю: «А почему ты мне звонишь? Почему Валерий меня сам не может набрать?» И вешаю трубку. Через некоторое время звонок. От Лобановского: привет, как дела, и так далее. «Понимаешь, мы готовимся к Кубку кубков… И вообще: ты же живешь в Киеве, руководство может неправильно понять, что ты нам срываешь подготовку к турниру». Я с трудом сдержался: «Валер, а почему ты сразу начинаешь со мной общаться с позиции силы? Ты что, не можешь нормально мне сказать, что тебе нужно помочь?» При этом я прекрасно понимал, что Лобан не мог так сделать, - он не хотел быть обязанным. Потом говорю: «Понимаю, у тебя подготовка. Но у нас подготовка тоже. Единственное, за что я спокоен, что эти футболисты все равно будут с игровой практикой».

Я имел в виду дальнейшее, то, что произойдет после назначения Лобановского в сборную СССР, но он тогда об этом еще не знал. Когда же команда отправилась в Мексику на чемпионат мира, ему позвонил уже я сам: «Слушай, кто-то из этих трех - Яковенко, Яремчук, Рац - не будет играть? Или Чанов не будет стоять? Если так, то не заигрывай их, пожалуйста». Лобановский в ответ: «Да нет вопросов!» И заиграл их всех в ничего не значащем матче с Канадой.

После отъезда команды с чемпионата мы встретились в аэропорту, в Мексике. Я прилетел в Мехико смотреть футбол, а сборная как раз улетала, проиграв бельгийцам в 1 / 8 финала. Лобановский спрашивает меня: «Ну, что скажешь?» - «Видел. И на протяжении всего турнира не смог отделаться от мысли - ты продемонстрировал всем, что такое великое киевское "Динамо" и чего стоят все остальные. И это стало большой проблемой для команды…» Судите сами: был блестящий матч с Венгрией, потом гроссмейстерская ничья с Францией. И вот - блеклая игра с Канадой, на которую он поставил смешанный состав, а тот не сыграл.

И снова впору вспомнить о парности случаев! Точно такая же история повторилась спустя 4 года, когда я прилетел в Италию, а национальная команда улетала домой, не выйдя даже из группы. Точно так же в аэропорту точно такой же вопрос от него: «Что скажешь?» - «Скажи, почему ты в первой игре поставил Дасаева, а не Уварова? И по физическому состоянию, и по качеству игры это сейчас вратарь номер один. Почему он не играл в первом матче с Румынией?» И услышал ответ: «Представь себе, что значит проиграть с Дасаевым и проиграть с Уваровым». - «Ну вот, ты на все и ответил! Ты думал, как проиграть с Дасаевым, а не как выиграть с Уваровым…» Объективно, у многих тренеров есть такая боязнь не поставить звезду, тем самым частично снимая с себя ответственность. У меня подобный случай был в Южной Корее, когда на турнире в Гонконге нам предстояло играть финал с Японией (для корейцев эта игра больше чем «Дерби»), а накануне ведущие футболисты - Хон Мюн Бо, Хван Сен Хон и K° Чжун Вун (лучшие игроки сборной Кореи на чемпионате мира 2002 года) - не пришли на ужин. Я не поставил их на матч и заявил, что будем сражаться без них. Первая причина - нарушение дисциплины. Вторая - я понимал, что ответственность, которая ляжет на молодежь, будет для нее самой большой мотивацией. И третья - для меня не важен был тот результат как для тренера. Нужен был повод проверить, чего стоят эти ребята. Вся страна впала в шок! Но мы играли без них и лишь в дополнительное время в тяжелой борьбе уступили. Все видели, что молодая сборная может играть на равных с национальной командой Японии. После того финала я не услышал ни слова критики в свой адрес…

* * * Помимо болгар мы сумели преодолеть барьер в лице мощнейшей сборной Норвегии, той самой команды, что потом обыграла в отборочном цикле Евро-92 итальянцев в нашей подгруппе, а потом пробилась на чемпионат мира в США. Помню до сих пор молодого Руне Братсета, впоследствии игрока бременского «Вердера», который выходил против нас. Кстати, именно в Норвегии проходило совещание, на котором определялся календарь отборочного турнира, где больше всего хлопот нам доставили представители болгарской федерации. Мы все никак не могли договориться, где же нам играть сначала - в Софии или в Москве. Так и не пришли к единому мнению. Пришлось решать проблему с помощью жребия в УЕФА. Наконец, нам улыбнулась удача - первый матч прошел в Болгарии. Тогда, в Осло, произошла и занятная ситуация: нам принесли клубнику, но без норвежских сливок. В ответ на наши удивленные взгляды объяснили, что молоко сливали в Норвегии целых 4 месяца после чернобыльской трагедии.

А в Софии мы выиграли 1: 0 в тяжелейшей борьбе, причем в конце игры нам забили с пенальти, но судья - известный, кстати, Мишель Вотро - попросил перебить. Но Харин повторный удар отразил! Игра, между прочим, состоялась 9 мая, и, понятное дело, сразу две победы требовали удерживать игроков в узде, чтобы избежать сложностей. Вспомните традиции. Тем более что рядом с нами оказалась сборная по баскетболу, с которой наши пути за те два года постоянно пересекались.

Тогда она летела через Болгарию из США. Стоит отметить, что с Александром Гомельским у нас всегда в целом были хорошие отношения, но изредка случались пикантные ситуации. Например, уже перед Олимпиадой мне удалось сделать для своих футболистов повышенные премиальные за решение турнирных задач - отдельно за выход из группы, выход в полуфинал, финал и так далее. Гомельский возмутился на очередном заседании: «Что вы делаете? Как же мы теперь поедем?! Как я смогу объяснить эту ситуацию своим ребятам? Почему именно футболистам нужно повышать премии? Отмените, пожалуйста, решение». Пришлось мне отвечать: «Вы неправы. Мы не виноваты в том, что вы не сумели решить этот вопрос в свою пользу. Надо говорить не "отнимите у футболистов", а "сделайте нам как у футболистов"».

И вот собрались мы все в одной гостинице. Там Ткаченко, Белостенный, Сабонис, Волков, с ними общается Михайличенко… Признаюсь: у меня всю жизнь было какое-то необъяснимое умение случайно зайти туда, где творится «криминал». Кстати, как и у Якушина. Михайличенко, между прочим, об этом очень хорошо знал. С ним произошел мини-инцидент в юношеской команде, когда я запретил ребятам есть перед играми мороженое. И вот, я ищу урну, чтобы выбросить какую-то бумажку, и заглядываю случайно за киоск. А там Леша стоит. С мороженым.

В Софии - точно такая же ситуация. Вхожу после ужина в лифт и натыкаюсь на своих игроков вперемешку с баскетболистами. Все, разумеется, с выпивкой. 9 мая у них, видите ли!

Михайличенко увидел меня и говорит баскетболистам: «Ну, что я вам говорил? Так и знал, что так будет…» Я отобрал у них спиртное, но ясно было, что все проконтролировать невозможно. Наутро вид у всех был нормальный, пример Жекю срабатывал. А вот баскетболисты… Некоторым стало плохо! На некоторых вообще было страшно смотреть. Так потом в спорткомитете на меня шутливо нахмурили брови. Дескать, что же вы делаете? Гомельский жалуется, что футболисты споили баскетболистов! Во что трудно было поверить, учитывая габариты.

Отношение к спортивному режиму - очень важный фактор. Многие не понимают, что сначала есть быт, отношение к делу, и только потом следует говорить о тренировке. Если можешь сознательно ограничить себя в сомнительных удовольствиях, то будь спокоен - отработаешь хорошо. А в этом случае придет и качество игры. Лично я был настолько проникнут этой мыслью, что ни сам, ни мой штаб никогда не злоупотребляли положением. Исключение делали в Индии, где выпивали перед ужином по пятьдесят граммов спиртного - антисанитария все-таки, трудные климатические условия. Ребятам приходилось тяжело, но врачу Орджоникидзе удавалось держать их в тонусе.

У меня своеобразное отношение к спиртному, и бывали разные ситуации. Летал, например, просматривать сборную Норвегии, обратный самолет был в 8 утра. В бизнес-салоне Ту-134 рядом со мной сидел Андрей Вознесенский, как сейчас помню, с экстравагантным шарфиком. Стюардесса начала предлагать напитки перед взлетом, я взял себе апельсиновый сок. И вдруг слышу рядом: «А мне, пожалуйста, водки с томатным соком». Я посмотрел, мягко говоря, удивленно - надо же, с утра, да и вид у человека вроде не «с бодуна». Не выдержал, спросил: «Что так?» И получил в ответ: «Страшно…» Да, не зря во время войны солдатам полагалось по 100 граммов наркомовских…

А как- то приехал в должности главного тренера ЦС «Динамо» в Тбилиси, где киевское «Динамо» с тренером Морозовым должно было играть с «Гамбургом». Поговорил с Морозовым, выхожу со стадиона, а навстречу -Слава Метревели: «Давай ко мне в ресторан, пообедаем!» - «Слав, ну давай после игры. У меня будет несколько часов до вылета». - «Хорошо, тогда поужинаем».

«Динамо» проиграло 0: 3, настроение для ужина неважное. Но с Метревели не соскучишься! Да и грузинскую кухню я очень люблю. Пришли, я себе заказал боржоми, от вина отказываюсь. И тут Слава пригласил меня в кабинет, где на стенах висели портреты футболистов, которых уже не было в живых. «Давай помянем», - говорит. Как не помянуть? Особенно когда вино - настоящий нектар. Пока пили, чувствовал себя абсолютно трезвым. Но как только встал на ноги, понял, что не могу идти! Помчались в аэропорт, и водители машин, видя автомобиль Метревели, пропускали нас. Подъехали прямо к трапу самолета, к удивлению всех пассажиров. Огромное уважение всей Грузии к Метревели было совершенно заслуженным. Это действительно был великий футболист, с неповторимой «порхающей» манерой игры. И абсолютно обоснованным было появление анекдота, когда человек утверждал, что не знает, кто такой Слава КПСС, зато знает Славу Метревели…

* * * Несмотря на правильность курса, который выдерживала олимпийская команда, сказать однозначно, что нас ждет в Сеуле успех, никто, конечно же, не мог. Лишь один человек оказался пророком: когда мы проводили товарищеский матч в Бресте с местной командой, к нам приехал Игорь Нетто, человек скупой на похвалы, более того, всегда настроенный очень критически к другим, что, наверное, и мешало ему быть главным тренером. Мы проиграли у него на глазах, уже были расслабленные, так как задачу выхода на Олимпиаду уже решили, все играли по тайму. Потом, когда мы разговаривали с Игорем Александровичем после той встречи, он произнес фразу, которую я никак не ожидал услышать: «Ты знаешь, а ведь вы выиграете Олимпиаду…»

Сказать, что я был удивлен, значит не сказать ничего. Задача - стремиться к максимальному результату - перед нами стояла, но я сам никогда не мог себе с уверенностью сказать, что мы обязательно победим. Все мы хотели, все были убеждены в собственных силах, но так резко и безапелляционно, как Нетто, мы говорить о своей победе не могли.

В принципе, я всегда брался за дело с уверенностью в себе, даже если речь шла о «тяжелых случаях». Так было с «Маритиму», так было и с «Локомотивом», который я принял, догадываясь, что меня ждет. Даже если имелись сомнения относительно реальности достижения успеха, в том, что я сделаю все возможное для этого, их не было. Я мог гарантировать свое отношение, но не результат. Интересно, ведь в 2002 году, за несколько месяцев до собственного триумфа на чемпионате мира, Гус Хиддинк висел на волоске. Тогда, в феврале того года, в Москву приехала корейская съемочная группа, я в то время работал вице-президентом «Химок». У меня взяли интервью и спросили: на какой результат может рассчитывать сборная Южной Кореи, если я ее возглавлю? Я ответил, что выйти из группы вполне реально, а вот дальше будет очень сложно. И помните, как все случилось? Хиддинк дошел до полуфинала. Кто думал, что будут так работать судьи? Интересно всегда рассуждал Бора Милутинович, который в ответ на мои сомнения при встречах говорил так: «Ты бери команду, а там причины оправдаться найдутся». Так он и делал сам, когда принимал сборные Коста-Рики, Китая, Нигерии…

Я тогда дал корейцам абсолютно объективную оценку возможностей сборной Кореи, потому что, в конце концов, существует тренерская этика, которая, кстати, у нас, в России, заметно нарушена. Один человек работает, а второй, что сидит на печи, без лицензии, заявляет в интервью, что он-де сделает такую команду чемпионом. Профессиональной этикой и не пахнет! Меня, например, не успевали назначать тренером сборной, как сразу же начинали снимать. С этим, впрочем, можно бороться. Вернемся в Корею 1988 года. Точнее, в Японию…

* * * В Страну восходящего солнца мы поехали за неделю, чтобы адаптироваться к часовому поясу. Там же были запланированы два матча. Первый мы выиграли, а второй провели в какой-то истерии. Ощущения были крайне неприятные. Олимпиада стартует через неделю, а на поле творится бог знает что. Кто-то себя бережет, кого-то, наоборот, колотит от нетерпения - хаос, бездарная игра. И это в тот период, когда должна идти притирка, шлифовка состава! По ходу игры дело даже едва не дошло до драки. Все потом находились в каком-то оцепенении - и игроки, и тренеры. Считаю, что тот срыв отчасти повлиял на стартовый состав в первой игре с корейцами. Я чувствовал, что что-то нарушилось после второй японской встречи, и за оставшееся до турнира время нужно было определить, что именно.

Те же Бородюк и Пономарев не были игроками основного состава, но являлись индивидуально сильными футболистами и в принципе проявили себя в стартовой игре с корейцами неплохо, если еще учесть то, что первые игры всегда самые трудные. Мне достаточно вспомнить свою игровую карьеру и матч с Мексикой на чемпионате мира 1970 года, который тоже завершился нулевой ничьей. И тогда, и сейчас присутствовала некоторая растерянность, связанная с тем, что мы обязаны были сами для себя установить собственный запас прочности. Здесь необходимо сделать отступление: все наши тренеры сборных - Лобановский, Николаев, Якушин, Качалин, Бесков - принимали сборную уже сложившимися специалистами. Я же, как Суворов, прошел школу от солдата до маршала и начал работать со сборными от самых юных возрастов. А сборные - это что? Это турниры, турниры и еще раз турниры. А полностью специфику турниров интуитивно чувствуют только тренеры сборных юношеских. Специфика эта связана со стратегией, с распределением сил, с изучением соперника и анализом его состояния, с подбором игроков, умеющих играть через два дня на третий, а то и чаще, с личностными качествами футболистов. За счет постижения всех этих нюансов вырабатываешь свое кредо. Я бы сравнил это с шахматами, где можно блестяще играть турниры и совсем не уметь играть матчи. Так вот, наши турниры в Индии стали предтечей Олимпиады. И благодаря им нам удалось справиться с психологическим давлением и твердо встать на ноги. Хотя была еще одна неожиданная проблема, которую пришлось оперативно решать. Центрального защитника в той сборной должен был играть Игорь Скляров, который был у меня и в юношеской сборной, и в «Динамо». Игрок очень техничный, тонко чувствовавший позицию. Единственное, что смущало, так это то, что его переквалифицировали из центральных полузащитников в защитники, и это сказалось.

Перед началом турнира Игорь вдруг стал выглядеть очень неуверенно, и я принял решение заменить его на Горлуковича. Сергей сыграл просто великолепно! Как и в жизни, он был надежен и ответственен, блестяще страховал и руководил обороной. Второго центрального защитника у нас играл Кеташвили (при схеме 4 + 4 + 1 + 1), он же в основном действовал по игроку.

Игру с Японией я сейчас назвал бы полезной. Матч возымел отрезвляющий эффект, сразу исключил недооценку корейцев, которая вполне могла иметь место. Бывает ведь так, что выигрывать перед началом серьезного турнира - чревато. Для уверенности это неплохо, но только в том случае, если она не перерастает в самоуверенность.

Должен признать, что я работал при полном доверии руководства. В мою работу никто не вмешивался. Единственная проблема - на Олимпиаду поехали три человека, усилиями которых мы во многом выиграли отборочный цикл, но потом они получили серьезные травмы. Это Лютый, Савичев (оба повредили крестообразные связки) и Тищенко, мучившийся с коленом. Я взял всех троих в благодарность за блестящую игру в отборе, но был и еще один нюанс, который я усвоил из собственного игроцкого опыта. Представьте себе: футболист получает травму в игре, рискует здоровьем ради победы. И если тренер после этого его не берет, не обращает на него внимания, то другие задумываются: а стоит ли убиваться при таком отношении? В 1970 году на чемпионате мира в Мексике была похожая ситуация с Виктором Папаевым и Евгением Рудаковым. Оба получили травмы, их отправляли домой. Я встал и говорю руководителям: «Нельзя их отсылать! Люди сделали столько для того, чтобы мы вообще сюда приехали». Их оставили, но на жалких условиях - срезанные суточные или что-то в этом роде. И они уехали сами… Кстати, к Папаеву как к футболисту я всегда относился с большим уважением и считаю, что нам его на чемпионате мира не хватило. У него была потрясающая индивидуальная техника и тонкое понимание игры.

И вот вся троица - Лютый, Савичев, Тищенко. Вы бы видели, как они себя готовили! Третьему было труднее всего. После перенесенной операции у него наблюдалась атрофия мышц, что естественно. В данном случае (что было и в этот раз) применялись средства, способствовавшие быстрому заживлению и восстановлению мышечной массы, но попадавшие в категорию запрещенных. После сдачи игроками проб мне позвонил председатель спорткомитета Грамов: «Тищенко нельзя использовать. Ты понимаешь, почему… Он - "замазанный"». Вадим был футболист, безгранично преданный команде, самоотверженный, волевой. То же самое Лютый и Савичев. Их невозможно было не уважать.

Во втором матче мы победили очень сильную сборную Аргентины 2: 1. Нам ни в коем случае нельзя было дать себя переиграть их фирменным коротким и средним пасом, поэтому основной задачей являлась коллективная игра, создание численного преимущества в зоне мяча. А после отбора - быстрый переход из обороны в атаку. Еще один важный момент: ни в коем случае не сбиться на провокации, потому что аргентинцы играли очень жестко. Мы выдержали эту линию и заслуженно победили.

Потом уже довольно легко справились в третьем матче с американцами и примерно в том же стиле с австралийцами в четвертьфинале. Отмечу, что оба этих соперника - команды силовые, поэтому и в том и в другом случае нужно было, чтобы наша команда проявила характер. Но ведь отбор игроков в олимпийскую сборную велся как раз по этому качеству! Игровые достоинства, понимание футбола, безусловно, были на первом плане, но все должны были быть при этом настоящими бойцами. Были ведь ребята, которые по своему таланту могли играть в той сборной, но если чувствовался «душок», то я от них избавлялся.

* * * Особняком стоит полуфинальным матч с Италией. В ходе него я впервые сбился на ненормативную лексику, хотя вокруг тренерской скамейки были установлены телевизионные микрофоны. Но нужно было не кричать, а докричаться, поднять в атаку. Ведь мы проигрывали по ходу. Мне и Харину даже сделали потом выговор, но кто же знал, что были микрофоны! Торпедовцы вообще традиционно больше всех матерятся, идет эта традиция от Маслова, продолжается Ивановым и Петраковым. Тогда, в Сеуле, нужны были исключительные меры, и не ругающийся Бышовец начал ругаться. Это тот самый случай, когда необходимо заставить идущего бежать, упавшего встать, колеблющегося бороться. Потом уже, после матча я вспомнил старую хохму об интеллигенте, который постоянно опаздывал на работу и вбегал в вагон поезда в последний момент. Однажды бежал с портфелем, но чуть не успел, упал, и двери зажали шею. Портфель на платформе, ноги тоже, а голова в вагоне. Бедняга смотрит на людей и в сердцах бросает: «Ну, п…ц, доездился!…» И вдруг двери открываются снова, он встает, заходит и, обращаясь к пассажирам, среди которых и женщины, говорит: «Извините. Чего перед смертью не скажешь!»

Что такое Италия? Таккони, Тассотти, Феррара, Криппа, Вирдис, Карневале, Риццители… Игроки «Милана», «Интера», «Наполи». Эти футболисты чудом не выиграли домашнее первенство мира спустя два года. Но то, как сыграла наша команда, - не поддается никакому описанию. Притом что нервное напряжение перед матчем было запредельным.

Знаю, что некоторые тренеры намеренно оскорбляют футболистов перед матчами, специально таким образом выводят игрока на определенный психологический уровень, при котором он выходит злой и злость на тренера срывает на сопернике. В том же матче нужно было что-то неординарное в неординарной ситуации, как в бою. А в том, что это был бой, сомневаться не приходилось - те, что потом сдавали анализы на допинг, три часа не могли справиться с проблемой, несмотря на то что даже пива им выпить давали. Люди потеряли по три, по четыре килограмма. Это ответ тем, кто обвиняет футболистов в чрезмерных заработках. Смотрите сами: летят крестообразные связки, голеностопы, плечи. Дано всего 10 лет, чтобы обеспечить себе материальную независимость. В пору, когда я играл, был один футбольный руководитель, который все время донимал нас: «Да вы лоботрясы, нужно сидеть на сборах, готовиться…» На что Рудаков как-то не выдержал: «Какие сборы?! Я домой приезжаю, а дочка кричит из прихожей: "Мама, к нам дядя пришел!"»

После матча встретил начальника команды Италии, знаменитого футболиста Луиджи Риву. Он стал вице-чемпионом мира на том самом первенстве планеты в 1970 году. Рива выглядел совершенно убитым и только выдавил из себя: «Смертельный матч…» Потом олимпийская сборная Кореи, где я был главным тренером, встретилась с итальянцами в 1996 году в Атланте. Те уже потеряли шансы на выход, игра «скуадре адзурре» была не нужна… И мы проиграли Чезаре Мальдини, причем никогда не думал, что при равном количестве очков будут учитываться не личные встречи, а разница мячей. Корея выиграла у Ганы, и я был уверен, что именно мы выйдем в четвертьфинал, - чудовищная ошибка всей делегации, которую сложно забыть. Совершенно иной сюжет встречи с Италией… Тогда уже мне пришлось произнести слова Ривы. И хотите снова о парности случаев? Пожалуйста. Оба гола итальянцы забили нам после рикошетов. Точно так же, как Шотландия в Норчеппинге в 1992 году сборной СНГ. И ни тому сопернику, ни другому не нужен был результат! Был только долг перед болельщиками и страной.

И вот финал… Всегда был убежден, что для понастоящему большой победы тренер должен принять решение, выходящее за рамки всеобщего понимания. Удивительная вещь произошла однажды. Когда я же работал в олимпийской сборной Кореи, мы играли финал турнира в Малайзии. Как водится в тех странах, стояла дикая жара, игроки страдали от обезвоживания, мышцы уставали в момент. Точно так же, как и на последней Олимпиаде в Пекине. Нужно было усиленно проводить восстановительные процедуры. Но для корейцев плавания как метода восстановления вообще не существует. В сауну они еще зайти могут, а бассейн в нашем понимании для них - пустой звук. Пришлось после тренировок и игр чуть ли не загонять игроков туда, придумывать какие-то развлечения, чтобы они двигались в воде, расслабляли мышцы, - например кидал им мяч, велел играть в водное поло, чтобы происходящее для них обрело смысл. Это было единственное средство разгрузить команду психологически, физически, но для корейской футбольной общественности казалось неприемлемым, что моментально нашло отражение в прессе и на телевидении. Местные тренеры и комментаторы сокрушенно качали головами, цокали языками - дескать, что же он творит! Учтите снова тот факт, что финал нам предстояло проводить против японцев. Дополнительное, мало с чем сравнимое напряжение. И чтобы его окончательно снять, я решил сыграть «от противного». Я взял и сказал в интервью: «Что ж, главной задачей было - выйти в финал Олимпиады. Остальное неважно. Как сыграем, так и сыграем». Что тут началось! Даже собственные футболисты смотрели на меня с изумлением. Но затем они вышли и обыграли Японию!

* * * Перед финальным матчем с Бразилией произошло нечто подобное. Я решил увезти команду из олимпийской деревни на теплоход «Михаил Шолохов». Нам необходимо было найти еще какой-то дополнительный ресурс, чтобы усилить моральное состояние команды, еще выше поднять потолок возможностей, открыть для игроков новые резервы. Лично отправился на корабль, чтобы ознакомиться с условиями проживания, и остался доволен: имелась и волейбольная площадка, и бассейн, и сауна, кроме того, на «Шолохове» все в порядке оказалось и с питанием. После всего этого принял для себя решение. Утвердить которое, впрочем, мог только председатель Олимпийского комитета. Положено ведь жить, как и всем, в Олимпийской деревне. Это сейчас звезды тенниса могут позволить себе жить отдельно в отеле, что в общем-то естественно.

Само собой, та идея была сопряжена с риском, поскольку я, отважившись на переезд команды, увеличивал собственную ответственность за результат. Помните схему - с кем проиграть, с Дасаевым или с Уваровым? Я практически отрезал себе пути к отступлению, но при этом оставался полностью убежден в своей правоте, ибо сумел верно оценить микроклимат в команде. В принципе, в деревне жить было можно, но представьте себе: все кругом постоянно заняты какими-то проблемами, одни выиграли, другие проиграли, переживания, хаос… Праздник и с радости, и с горя. Пришлось идти еще дальше - настоятельно просить о переселении с корабля тех, кто нам мог мешать. «Под гребенку» попал и артист Володя Винокур с компанией, который приехал в Корею в составе группы поддержки. Обид не было, все понимали, что команде накануне финала нужна своя, семейная обстановка. Я привел эти доводы руководству, и нам одобрили переселение. Сборная начала подготовку к итоговому для себя матчу.

Думаю, многие ребята помнят момент, когда мы приехали на игру. Идем мимо раздевалки бразильцев, а там - карнавал. Смех, танцы, радость, как будто они уже выиграли Олимпиаду. Как обычно у них. Любой спортсмен вам подтвердит: ничто так не раздражает, не выбивает из колеи, как веселье соперника. Тем более что поведение бразильцев перед матчами абсолютно несопоставимо с нашим настроем на игры. Ситуация была стрессовая, критическая, и от меня, как от главного тренера, зависело в тот момент очень многое. Журналисты часто спрашивают: «А что вы сказали игрокам в раздевалке?» Важно не что сказали, а как. И кому. Если игроки видят, что ты спокоен, то быстро придут в себя. Тогда, в Сеуле, достаточно было беззаботно произнести: «Да пусть веселятся… Они - до игры, мы будем после. Каждому свое».

Легко ли было сказать те слова? Уровень мастерства каждого футболиста бразильской сборной был очень высок. И до сих пор мне не забыть тяжелейший первый тайм, в котором мы пропустили первыми. Но та команда СССР была воспитана на победах, и инстинкт победителя в ней был развит весьма сильно. После гола Ромарио не было паники ни на поле, ни в раздевалке в перерыве. Не выпадал никто, никто не бледнел, не краснел. Игроки верили друг в друга и в тренера. Динияр Билялетдинов, что мне особенно приятно, недавно говорил в каком-то интервью: «Бышовец никогда не позволил себе сорваться на крик, ни разу не опустился до оскорблений, ни разу не переложил на кого-то вину». И тогда в Сеуле мне не пришлось ничего произносить экстраординарного. Чисто рабочие замечания каждому игроку в целом по игре. Важно было, чтобы такие вещи прозвучали спокойно, без сомнений в подопечных и в победе. Если хотите памятный пример, указывающий на важность общения с футболистами, то вспомню юношескую сборную и матч с болгарами за выход на первенство Европы, который проходил в Баку. Был у меня в той команде парень из Белоруссии по фамилии Широкий. По ходу матча игрок основного состава получил травму и не справлялся с задачей. Мне нужно Широкого выпустить на уязвимое место, и тут я вижу: он бледный, волнуется. Подозвал его, тихонько говорю: «Давай готовься, сейчас выйдешь. - И тут же обращаюсь к скамейке: - Я тому их парню, на Серегином фланге, не завидую… - А перед самым выходом говорю Широкому: - Ну, сынок, давай! Знаю, что ты сыграешь». И он дал. Сыграл великолепно, сделал все, что требовалось, и даже больше, мы выиграли. Позвонил Колосков, поздравил с победой. Сидим в сауне, и я Сергею говорю в шутку: «Вот, Вячеслав Иванович тебя персонально велел поздравить! И все-таки, как же ты так хорошо сыграл?» Он опускает глаза: «Вы же меня "сынком" назвали…»

Понятно, что игроков в сборную я приглашал не просто так: изучал их личностные качества, смотрел досье, обращал внимание на каждую мелочь. Но то, что Широкий рос без отца, я не знал. Видимо, в последний момент сработала интуиция. Я сказал ему «сынок», хотя слово это у меня далеко не часто употребляемое. Как важно, оказывается, для футболиста хотя бы на момент увидеть в тренере отца, которого ты был всю жизнь лишен…

Это что касается психологии. Неприятным же оказалось то, что перед финальным матчем мы столкнулись с серьезной кадровой проблемой. Из-за дисквалификации не мог играть Алексей Чередник - игрок агрессивный, злой, умеющий плотно и жестко опекать. Вместо него вышел Евгений Яровенко. Играть не против кого-нибудь, а против Ромарио. А если этот парень забивал еще год назад, то представляете, каким он был на заре карьеры? Жене пришлось тяжело. Он обладал хорошей дистанционной скоростью, но был игроком более атакующим. Женя Яровенко был ближе к «фэйрплей», чище, а Чередник был защитник «под задачу». У того намного быстрее была реакция, стартовое ускорение плюс агрессия, о которой я уже упомянул. Это качество защитника очень неприятно для индивидуально сильных нападающих, поскольку если форвард вынужден постоянно считаться с мыслью о том, что любое единоборство - это травма, то начинает действовать с оглядкой. Все равно что тореадор, выходящий на арену и знающий, что у быка не подпилены рога. Форвард, конечно, ноги не убирает, но и откровенно не подставляется. Одно дело, избежать столкновения в борьбе за нейтральный мяч - это в футболе вообще проверка «на вшивость». И от того, насколько решительно ты идешь в эту борьбу, зависит успех столкновения. Если не вкладываешь все силы, то делаешь «уступающее» движение, и в таком случае высок риск получить травму. Но если уж летит «коса», тогда непременно подпрыгнешь, никуда не денешься…

Кстати, самым интеллигентным защитником у нас был Гела Кеташвили. При небольшом росте, он прекрасно играл вверху за счет выбора позиции, действуя на опережении, и умел четко начинать атаки. Еще одним неприятным игроком для соперника был Володя Татарчук. Я бы сравнил его с сегодняшним Аршавиным. Они оба неудобные: юркие, быстрые, - к ним невозможно приспособиться, от них непонятно чего ждать. И даже по характеру Татарчук чем-то напоминал питерца.

А в целом у нас была потрясающе психологически устойчивая команда. Она могла компенсировать разницу в классе за счет грамотно выбранной тактики - единственного фактора, который мог подавить индивидуально сильных игроков сборной Бразилии. Интересно, что в перерыве у соперников в раздевалке уже не было праздника, - оживление, да, но уже гораздо спокойнее, чем перед началом игры.

* * * Итак, первым судьбоносным моментом оказалось терпение, которое проявили наши футболисты. Вторым считаю выход Юры Савичева. Тот был готов к своему появлению на поле более чем на сто процентов. Перед игрой, как ни удивительно это прозвучит, я на индивидуальном собеседовании сказал ему, что он не только появится на поле, но и забьет. Странно? Но ведь очень важно прежде всего то, чтобы игрок сам поверил в то, что забьет. С моей стороны это получался чистый блеф, но он оказался и посылом. Попасть в таком матче в игру невероятно сложно, значит, нужно найти свет в конце тоннеля, нечто такое, во что футболист захочет фанатично поверить. Вряд ли Савичев на самом деле поверил, что именно он проведет победный гол, но ему захотелось этого. Это стало его смыслом жизни на ближайшие несколько часов.

Юра вообще был форвард стремительный, целеустремленный, он обладал уникальным умением выйти и усилить игру. Свойство редкое даже для великих. В жизни же Савичев - потрясающе порядочный человек. Как и его брат Николай. «Динамо» как-то играло с «Торпедо», судил Алексей Спирин. Мы, кажется, вели 1: 0, и в наши ворота назначили пенальти. Снесли Николая Савичева, но при этом получилась занятная ситуация - его брат, пытаясь помешать нашему футболисту, сам же его, Колю, и срубил! Савичев сбил Савичева! Я кричу: «Юра, а "фэйр-плей"?!» Он подходит к Спирину: «Это я Колю снес…» Тот крутит головой: «Я все видел», - и пенальти не отменяет. Но сам факт того, что Юрий признался, делает ему честь.

Савичев перебросил Таффарела… Прошло еще время, показавшееся вечностью, раздался свисток и… у меня к чувству радости примешалось полное опустошение. Хотя у игроков был сумасшедший, ничем не сдерживаемый взрыв эмоций.

* * * Та сеульская раздевалка, конечно, была веселой. Настолько, что, когда я вернулся с пресс-конференции, нам с тренерами досталась уже всего одна бутылка шампанского, да и то напитка осталось совсем на донышке. Хорошо еще, что Салькову удалось сохранить неприкосновенный запас, и нам было чем отметить победу с Колосковым. Потом вернулись на корабль, где уже, естественно, был подготовлен банкет. Я собрал игроков, поздравил и произнес: «Ребята, я понимаю, что вы сделали очень большое дело. Но все-таки есть просьба: сохраните достоинство. Завтра мы едем в Олимпийскую деревню, где вам дадут "заслуженных мастеров спорта", вручат медали. Пожалуйста, будьте в форме…» И надо сказать, что наутро все были в полном порядке, никого из углов вытаскивать не пришлось. Но следующим вечером я уже не смотрел, не наблюдал, не следил - махнул рукой. Просто твердо знал, что я не ошибся практически ни в одном игроке. Почему практически? Были ребята, которые выпали из обоймы, не сыграли на Олимпиаде, но о неадекватных вспоминать не хочу. Радости и светлых эмоций оказалось куда больше, чем зависти. Ту команду можно было смело посылать в космос, настолько люди были уважительны и терпимы друг к другу. Увы, в дальнейшем, готовя новую сборную, уже национальную, от многих приходилось отказываться. Но не потому, что они стали хуже как игроки. Появился иной нюанс, связанный с подбором футболистов, их совместимостью, коммуникабельностью и возрастом. Подошли совершенно другие по менталитету новые люди, притом что одни олимпийцы уезжали за границу, а другие оставались на родине. Параллельно для создания новой команды вырастал, менялся уровень требований, что для многих, быть может, оказалось моментом неуловимым.

Возвращение на родину было тримуфальным, хотя желающие испортить настроение тоже присутствовали. Завистников - тьма, и даже многие друзья превратились во врагов. Кое-кто не пережил этой победы. Человеческие качества тех, кто рядом, пожалуй, проверяются даже не в дни неудач, а наоборот. Есть некая доля лицемерия, когда мы говорим о том, что помогаем тем, кто в беде. В добре есть все, кроме корысти. И добро по-настоящему делают, не задумываясь. Гораздо сложнее, когда твой друг выиграл, счастлив, в эйфории. Либо богат, либо знаменит. И ты на его фоне чувствуешь себя приниженным, как будто бы ни при чем. Помню, чемпионат Европы выиграл молодежный тренер Владимир Родионов. В его команде были Поздняков, Колыванов, Кирьяков, Добровольский, Смертин. Ребята из моего московского «Динамо». Получается, я имел к успеху кое-какое отношение. Пришел на вечер, посвященный победе, но, понятное дело, мне никто спасибо не сказал. Да мне и не надо было! Сам поздравил, откланялся, ушел.

С возмущением отношусь к тем, кто принижает успех коллег, игроков, давая своеобразные оценки в прессе. Так сделал Лобановский, сказав, что мы обыграли «каких-то парикмахеров». Да, ему почему-то показалось, что это были парикмахеры, хотя назвать так Феррару, Таккони, Криппу, Ромарио, Бебето или Клинсманна с Хесслером, оставшихся ни с чем, а потом, спустя два года, выигравших чемпионат мира!… Тем не менее, несмотря даже на то, что в дальнейшем наши ревнивые отношения еще не раз будут себя проявлять, мы продолжали общаться с Лобановским как нормальные, интеллигентные люди.

Никогда не считал его своим врагом, как и Колоскова. Да, у каждого из нас была своя правда, свои принципы, свои взгляды на футбол и на жизнь. Я боролся против системы, которая породила плеяду тренеров-угодников, тренеров-организаторов, судейский и чиновничий произвол. А игроки, воспитанные в том духе, уже сегодня совершенствуют те схемы. Да, Лобановский и Колосков - личности. Но в жертву оказался принесен футбол. Все это сильно напоминает одну фразу Иосифа Сталина. Когда ему во время войны доложили: да, мы можем достичь успеха на этом участке фронта, но только ценой огромных человеческих жертв, он ответил: «Важна не цена. Важна победа».