Игровая карьера

Хороший педагог, как хороший художник, - невидимое делает видимым. Я вспоминаю свою преподавательницу русского языка и литературы Анну Васильевну Деркаченко, которая была до этого директором нашей школы (в которой, между прочим, учился и Блохин; я-то его не помню, а он меня точно помнит: Олегу часто приводили меня в пример). Класс у нас был спортивный, а потому чересчур уж живой, и прежняя учительница не справлялась. В конце концов, директор сделала ей замечание на педсовете, на что та ответила: «Прежде чем критиковать, попробовали бы вести этот класс сами». И что вы думаете? Анна Васильевна ушла с поста директора и действительно занялась нами! Начала с того, что всех проблемных ребят стала нагружать ответственностью: либо назначала старостой, либо поручала вести какое-то дело, используя соревновательный метод. Мы слушали классическую музыку, проводили литературные вечера, я даже играл в школьном театре роль в «Борисе Годунове» Пушкина. В общем, она нашла куда направить нашу безудержную подростковую энергию.

Не могу сказать, что я очень уж хорошо учился, хотя некоторые известные футболисты могут этим похвастаться. Например, Семак. Больше всего мне нравились гуманитарные предметы. А когда тебе нравится - быстрее запоминаешь, лучше отвечаешь, соответственно, легче получаешь хорошие отметки.

Важно обладать способностью видеть прекрасное. Помню интересную ситуацию на базе «Зенита». Перед тренировочным занятием я вышел к полю с Герасимцом, Кульковым и Лебедем. Было прекрасное утро, отличная погода… И я попросил каждого сказать, что он видит в данный момент. Кульков сказал «поле», Герасимец - «мячи», Лебедь сказал, что видит решетку, окружающую базу. А вот березовую рощу прямо за кромкой поляны почему-то не увидел никто. А жалко…

* * * Футбол меня вряд ли мог обойти стороной. Про бразильских игроков говорят, что их воспитала Копакабана. У нас в Киеве своя Копакабана была на каждом пустыре. Такое место в Киеве называли Парагваем, до сих пор не знаю почему. Видимо, предполагалось, что в Парагвае плохие поля. Так или иначе, тяга к мячу как к игрушке преобладала изначально, и найти противовес было сложно - футбол культивировался, в конце концов, это народная игра. Только заканчивались уроки, как мы сразу бежали во двор «постучать».

В футбольные школы набирали ребят определенного возраста. Занятия проходили три раза в неделю по полтора часа. Остальное время играли во дворах, причем вперемешку - старшие и младшие, умелые и не очень. Понятно, что тебя никто не учил, как бить, как подходить к мячу, но дух борьбы, стремление обязательно победить - все это воспитывала улица. Мы бились двор на двор, школа на школу, улица на улицу - постоянное соперничество не давало расслабиться.

В футбольную школу «Динамо» меня привел сосед, очень способный парень, который уже выступал за юношескую команду. Тоже, кстати, Анатолий Федорович, фамилия Линник, он еще потом немного играл в дубле и во второй лиге. Команды моего возраста тогда не было, а я все равно пришел на просмотр. Лучших отобрали, построили и говорят: «Кто не 44 года рождения, тот должен уйти». Почти со слезами на глазах я шагнул вперед и говорю: «Я не 44-го. Я 46-го…» Тренеры были поражены, что мальчишка умудрился пройти просмотр, и оставили меня!

Пришлось получать серьезную закалку, проходить естественный отбор. Тренироваться со старшими - проблема не из простых. Детская «дедовщина» существовала всегда, и меня постоянно гоняли: «Пойди туда, принеси это…» Иногда «просьбы» носили явно силовой характер, я все время сопротивлялся и, естественно, получал. Однажды надоело, и в 14 лет я оставил футбол и ушел в бокс. Позанимался, дошел до полуфинала первенства города, после чего приехал тренер Мельниченко (у меня было два жизнеопределяющих тренера - Мельниченко и Фоминых, который потом стал президентом федерации футбола Украинской ССР) и сказал: «Хватит уже, давай обратно в футбол!»

Прошло более полугода. Возникшее чувство уверенности в своих силах совершенно изменило меня как личность. Теперь я знал, что могу компенсировать нехватку физических сил умением за себя постоять. Любопытное совпадение: школа бокса в Киеве принадлежала ведомству «Локомотив», и именно в футбольном «Локомотиве» спустя много-много лет жизнь еще раз учила меня стоять за себя.

* * * В динамовской футбольной школе у нас были свои маленькие традиции. Заходили вечером после занятий в кафетерий, брали пирожки, булочки, которые назывались «жуликами» (черный хлеб с изюмом), и пили крем-соду из автомата под бесконечные разборы тренировок. Всей командой обпивались! Помню и необыкновенное отчаяние из-за того, что не смогли попасть на матч «Динамо». Уперлись в закрытые ворота Республиканского стадиона… Неприятно было. А вот на игре с тбилисским «Динамо», на которую мы уже смогли пройти, после того, как Зазроев забил победный гол, меня на радостях народ с верхнего ряда на руках перебросил аж до нижнего. Чуть на поле не выбросили!

Потом было приветствие сборной СССР в 1958 году и ее матч с «Динамо» (Киев) в честь Юрия Войнова, лучшего полузащитника этой команды на чемпионате мира в Швеции. Тогда я сам вручил цветы Валентину Бубукину. Кто мог тогда предвидеть, что впоследствии у нас с Борисычем возникнут теплые отношения и я стану гордиться близким знакомством с футбольным Юрием Никулиным. Бубукин был шутник, мастерски умел рассказывать анекдоты. Например, на одной из недавних игр, где мы в очередной раз встретились, он при виде хорошенькой болельщицы с напускной горечью протянул: «Толь, я раньше не мог решиться подойти к девушке, потому что боялся, что откажет. А сейчас боюсь, что согласится». Бубукина, кстати, все знали не только как хохмача, но и как одного из самых работоспособных полузащитников с отличным ударом: он, наверное, за каждую игру больше десяти километров пробегал…

Еще одно яркое впечатление - приезд «Торпедо», когда я увидел впервые на поле «живых» Иванова и Стрельцова. Ходил также на тренировки «Спартака» смотреть на Сальникова и Нетто. Первый работал с мячом потрясающе! Мы потом пытались повторять, жонглировать пяткой, одной, двумя, перебрасывать через себя…

Своим первым тренерам я безмерно благодарен. Они были очень разными: Мельниченко - мягкий, Фоминых - жестче, требовательнее. Они работали по принципу доброго и злого следователей. Ко мне оба относились достаточно демократично - разрешали иногда приходить зимой в зал тренироваться со старшими, с 42 годом, с 43-м… Этот факт для меня был крайне важным в плане становления техники, а, учитывая то, что я относился к футболу с невероятным фанатизмом, пользы те занятия принесли немало.

В школе «Динамо» известных воспитанников было не слишком много, но с центрфорвардами, которые потом попадали в сборную, дело обстояло хорошо - Бышовец, Блохин, Шевченко. С последним мы беседовали как-то в Милане, и он начал вспоминать: «По-моему, мы с вами не пересекались напрямую в то время». - «Ты прав. Но не возьми я твоего первого тренера Шпакова на работу, может быть, ты и не попал бы в "Динамо"». Очень многое, как видите, в жизни зависит от счастливого случая.

Так вот, в 1963 году я уже был в команде и, еще не имея права играть даже за дубль - можно было только в 18, а мне было 17,- выступал за него под чужими фамилиями. Надо сказать, что в возрасте 17-20 лет пропадает масса игроков. По мере того как ты взрослеешь, появляется уйма соблазнов: девушки, компании, вино, карты. Это не криминал, чистая физиология. Но если все эти второстепенные вещи превращаются в стиль жизни, таланты сходят на нет, причем во все времена. Потери эти приходятся на период, когда игрок проходит испытание дублирующим составом. Соответственно, вдвойне важна роль тренера дубля, и мне в этом плане повезло: у нас работал прекрасный специалист Михаил Коман. Он был представителем так называемой закарпатской школы. Закарпатье, к слову, дало много выдающихся игроков, в том числе и тех, кто впоследствии попал в киевское «Динамо». Тот же Коман, а также Рац, Турянчик, Медвидь…

Удивительное чувство было, когда в возрасте 17 лет я выходил на матч с московским «Спартаком». С одной стороны, рядом со мной играл один из героев чемпионата мира 1958 года Юрий Войнов. С другой - на тебя смотрит, скажем, Игорь Нетто, Анатолий Масленкин. Такие моменты воспитывали, обучали, поднимали в собственных глазах.

В 1964 году я уже фактически мог считать себя обладателем Кубка СССР. Помню, в Фергане после моего удара мяч добили в сетку, мы выиграли, а потом победили и в турнире. Но не слишком ли гладко с самого начала шла моя карьера? Я бы не сказал. В 1964 году не хватило одного матча в Кубке, чтобы получить звание мастера спорта. В 1966-м я мог стать лучшим бомбардиром чемпионата СССР, имея на счету 19 мячей, но Маслов и на этот раз не выпустил меня в нужный момент на поле, ибо «нужный» момент оказался в последнем туре, когда мы играли с одесским СКА, и та игра ничего не решала. Волей тренера я остался на лавке, а потом узнал, что тбилисский динамовец Датунашвили, у которого было на тот момент на счету лишь 15 голов, спокойно забил 5 мячей кутаисскому «Торпедо». Зачем Маслов так поступал? Он не хотел, чтобы я сразу, в юном возрасте «проглотил» всю славу. Не хотел, чтобы я остановился на достигнутом, повторив ошибку Стрельцова…

Много мне дало выступление за юношескую сборную СССР, в которой подобралась сильная компания. Например, на поле я выходил с Банишевским, человеком, к которому никогда не относился как к конкуренту. В жизни душа нараспашку, во время матча он был нацелен на ворота, как наконечник копья, вся его игра была на опережение. До сих пор считаю, что это лучший игрок Азербайджана всех времен. Там же был прекрасный вратарь Крамаренко, один из лучших диспетчеров страны Мунтян. А тренировал нас олимпийский чемпион Алексей Парамонов. Мы ездили на серьезные турниры, например в Сан-Ремо, получая возможность играть со сверстниками из «Милана», «Ювентуса» и прочих выдающихся клубов. В начале 60-х выиграли этот турнир, и ощущения от поездки в целом были незабываемые. Причем я получил приз лучшего игрока, а Банишевский стал лучшим бомбардиром. Приобретенное в юношеской сборной умение выдерживать конкуренцию, победы над серьезными соперниками помогли мне адаптироваться во взрослом «Динамо».

Там надо было не только хорошо играть в футбол, но и грамотно поставить себя в команде. Проявлять уважение к старшим и в то же время отстаивать себя, собственную индивидуальность. Когда начинаешь подстраиваться, а не конкурировать - это плохо. Мне кажется, я справился. Причем огромное спасибо тренеру Маслову, который помог мне сохранить лучшие мои индивидуальные качества - обводку, умение остро сыграть.

Быть может, именно техника, дриблинг, и есть самая важная вещь в футболе - обводя игрока, создаешь проблему для всей оборонительной системы соперника. Того, кто тебя обыграл, нужно встречать, а значит, освобождать пространство, менять структуру расположения игроков, и, в конце концов, вся оборона начинает рваться. Синхронно перемещаться защитники не могут, тем более что есть опасность того, что дриблер на ходу обыграет сразу и второго.

Да, существуют современные требования, и от них никуда не деться. Необходимо сочетать индивидуальные действия с командными, и я рад, что в 2007 году это удалось постичь Сычеву. Он очень сильно прибавил, и, начиная с апреля, когда «Локомотив» играл вариант с тремя форвардами, Дима перестроился и начал действовать очень разнообразно. И совершенно по-другому стал выглядеть.

* * * Противоречий с тренерами я, как любитель импровизации на поле, избежать не смог. При схеме «дубль вэ», иначе 3 + 2 + 5, я играл инсайда и на этой позиции постоянно забивал голы. Я обладал даром появиться в трудной игровой ситуации и решить эпизод самостоятельно. Если умеешь это делать, то становишься лидером, начиная со двора и заканчивая взрослой командой. У тебя есть собственный стиль, как, например, у Вагнера Лава или Кержакова. Бывают игроки, которые ответственность на себя берут, и те, кто ее на других перекладывает. Я представлял собой пример футболиста первого типа.

Многие преувеличивают значение фразы моего детского тренера Фоминых, который якобы сказал, что наставники не знали, что со мной делать, не знали, как заставить Бышовца играть в коллективный футбол, и вроде даже хотели отчислить меня. Это явное преувеличение. Как можно было отчислить капитана команды и лучшего бомбардира?! Для моих тренеров главное было - сохранить изюминку игрока. И с Фоминых у меня складывались прекрасные отношения. И далеко не всегда моя тяга к индивидуальным действиям вызывала негативную реакцию. В Париже во время игры со сборной Франции кричал мне: «Быш, я тебя прошу, покрути им позвоночники, покрути!» И я покрутил. После чего меня газеты и назвали «парижским мальчиком». А в Гаграх на сборе в 1966 году я из баловства обвел всех защитников, потом стал издеваться над вратарем: раз уложил его на землю, второй… И Маслов кричал с бровки: «Ну хорошо, давай еще меня обведи!»

Конечно, проблемы с тренерами иногда возникали, потому что в некоторых случаях моя индивидуальная игра шла в ущерб командной. Мой стиль, конечно, нравился публике, хотелось проявить этакое ухарство, что, кстати, делал и Месхи. Были и другие примеры: играли как-то с уругвайским «Пеньяролем», так того, что творил футболист по фамилии Спенсер, я в своей жизни не видел. По своим движениям он напоминал гепарда - настолько быстро и легко бежал, что мы смотрели как завороженные.

Поездки по миру вообще были очень полезными в плане впечатлений, хотя сборная путешествовала в откровенно нищенских условиях - получали по 80 долларов за страну, не за матч! В итоге набирали по 4- 5 выездов, чтобы к концу года хоть более или менее неплохо себя чувствовать. Зато играли с сильными командами, получали опыт, возможность знакомиться с разными стилями, выдающимися игроками. Интересно было и смотреть по сторонам, причем помню, как испытывал чувство глубокого стыда за то, что я, только что позавтракавший, выходил из гостиницы и видел сидящих у входа ребятишек, грязных, оборванных и голодных. Их было много, и они специально караулили, в надежде на то, что кто-нибудь даст им пару песо. Я дал десять, после чего мог забыть о том, чтобы спокойно пройтись по городу. Дети следовали за мной, не давая ступить ни шагу. В конце концов, пришлось в дальнейшем покидать отель черным ходом.

И там же в Уругвае со мной произошел трагикомичный случай, но уже на футбольном поле. Обвел нескольких игроков, ворвался в штрафную и начал обыгрывать вратаря, бросившегося мне в ноги, повернувшись лицом уже к своим воротам. Осталось только с разворота поразить пустую рамку, что я и попытался сделать, хотя видел набегавших ребят - Стрельцова и Численко, которым не составило бы труда поразить цель, откати я им. Бью вроде бы наверняка, но мяч оказывается на кочке и летит выше ворот! Те - в крик, чуть ли не с кулаками на меня набрасываются: «Почему нам не оставил?!» - «Да ворота пустые были, сам бы забил, не понимаешь, что ли, - кочка?!» Так же, с перебранкой, отправились в раздевалку. И вдруг Стрельцов успокаивается и говорит Численко: «Да ладно, Быш бы мне отдал…» Но мы продолжали спорить. Наконец появился Якушин: «Не понимаю, что вы спорите…» Я ему: «Михаил Иосифович, в этой ситуации зачем отдавать?! Пустые ворота были! Это случай, что мяч на кочку попал!» Тот отвечает: «Подожди: ты забил? Нет. Значит, ты неправ. Почему споришь?»

У меня у самого как у тренера было много таких ситуаций. Но не помню, чтобы я предъявлял какие бы то ни было претензии к промахнувшимся игрокам. Похожий эпизод был у Олега Протасова в гостевом матче с Италией в 1990 году, но я ничего не говорил ему, потому что понимал, что проблема промаха - это миг, подход к мячу, определенное состояние на долю секунды, динамика, неровность поля, быть может…

Понимание этого всегда сдерживало меня от подобной критики. Конечно, эмоции есть эмоции, и приходилось всплескивать руками - ну как же в такой ситуации не забить! Но свой опыт помогает анализировать, понимать, что в той же концовке матча, когда нарушается структура движения и не хватает координации, концентрации, вероятность промаха увеличивается. Тренируется ли этот элемент? Все-таки да. Тренировочные занятия всегда должны быть максимально приближены к игровым условиям. Но не стоит забывать о главном: никакая тренировка, никакой товарищеский матч нельзя сравнить по психологическому напряжению с официальными встречами. Здесь уже правят бал психика, давление, нервное напряжение, чувство ответственности. И для многих талантливых футболистов именно это стало большой проблемой. Они не смогли заиграть на высоком уровне.

Мне приписывают фразу в адрес Сычева после какого-то неиспользованного им голевого момента: «Дима, ты не мог забить или не хотел?» Не думаю, что я на самом деле так сказал: слишком много вранья было вокруг моей работы в «Локомотиве». Вообще, у Сычева существует, как и у многих нападающих, определенная игровая проблема: он не доигрывает эпизод до конца и в последний момент теряет концентрацию. Мы с Димой много над этим работали, но есть еще психология и тактика удара. Если выходишь к воротам под углом, то нужно закручивать мяч далеко от вратаря. Так, как делает Анри или делал Бергкамп. Это - вопрос школы. Задача бьющего - поймать голкипера на движении. Точно так же, как при обводке поймать защитника на опорной ноге. В этом и есть вся сила, но далеко не у всех так получается.

На чемпионате мира 1970 года у меня получился обводящий удар по воротам сборной Бельгии. К четвертьфиналу у меня накопилось уже 4 гола, и тогда Гавриил Качалин на теоретическом занятии предложил следующий вариант: играть на меня, как на лучшего бомбардира команды на тот момент. Реакция партнеров в целом была положительная, но я сам был против. Слишком ко многому обязывал такой стиль игры, и, быть может, подобная тактика оказалась бы в ущерб командной игре и результату.

У нас с Качалиным были, так скажем, «свои» отношения. Считаю его выдающимся тренером, но иногда находила коса на камень. Перед тем самым мексиканским чемпионатом мира нам предоставили три месяца на подготовку. Постоянные перелеты, контрольные игры, травмы футболистов - Рудакова, Папаева - привели лично меня в очень тяжелое психологическое состояние. В тех матчах, что мы проводили, нужно было не только наигрывать стандартные положения, не только отрабатывать внутрикомандные связи, наигрывать состав, но и добиваться результата. В таких условиях можно впасть в угнетенное состояние, начать себя подсознательно щадить, чтобы ни в коем случае не оказаться в плохой форме к началу самого турнира. В какой-то момент я выразил Гавриилу Дмитриевичу несогласие с тем, что происходит, и попросил перевести меня на индивидуальный график занятий. Согласен, это почти конфликт. Но каким же нужно быть великим тренером, чтобы согласиться в этой ситуации с игроком! Меня вывели из общей группы, я начал работать сам, и, что самое интересное, к этому нормально отнеслись остальные ребята. Потом, когда мы провели контрольный матч уже непосредственно перед чемпионатом, все признали, что я выглядел свежее других. У меня был кое-какой опыт по самоподготовке еще по киевскому «Динамо» - тогда ведь не существовало специальных тренеров по «физике», приходилось работать самому. Та команда вообще воспитывала сознательность. Наверное, трудно себе представить, что с утра все добровольно выходили с гантелями и прочим инвентарем на зарядку и занимались в течение часа физическими упражнениями, включая беговые и прыжковые. Мне впоследствии это очень пригодилось, и мы еще вернемся к принципу Маслова, который я всю жизнь сам пытался донести до подопечных: так, как сам себя подготовишь, ни один тренер не подготовит.

Качалин сумел сделать невероятное: укротить в себе начальственные порывы, чего, пожалуй, никогда бы не смог сделать на его месте Бесков. Можно вспомнить еще одну мою историю, на сей раз с Якушиным. Сборной СССР предстоял матч со сборной Венгрии. Мы выиграли его 3: 0 после гостевых 0: 2, и это был, наверное, один из лучших поединков в истории нашего футбола. Но перед матчем я знал, что, скорее всего, играть не буду и что на поле появится Стрельцов. В итоге опоздал к отбою и наткнулся на Якушина. Тот спрашивает: «Ну что, как погулял?» Я развожу руками: «Михаил Осич, готовиться как будто не к чему. Я не в составе. Разве не так?» Надо сказать, что жили мы не на базе, которой, собственно, и не было, а при Центральной школе комсомола. Было где и с кем провести время. Вот и провел… И тут Якушин в ответ на мою фразу говорит: «А если все-таки сыграешь?» - «Тогда буду готовиться».

Это был диалог людей, которые предпочитали говорить все прямо. В этом и заключалась сила Якушина, Качалина и Маслова. От них всегда исходила реакция на то, что ты говоришь им, никто не кривил душой. Такой подход порождает настоящее сотрудничество. Ведь по сути получилось, что Якушин вывел меня на откровенный разговор и подвел к тому, чтобы игрок взял на себя какие-то обязательства. В итоге я появился-таки на поле и забил третий, решающий мяч. Он, кстати, оказался похожим на тот, что получился у Ибрахимовича на чемпионате Европы в матче с Грецией, - та же позиция, может быть только если у шведа последовал прямой удар, то я использовал обводящий.

Два приведенных примера говорят в пользу Качалина и Якушина. Оба добились собственной правоты, наступив себе на горло и дав мне шанс. Но в том, что я все-таки сумел перед той Мексикой привести себя в боевое состояние, еще раз повторю, огромная заслуга Виктора Александровича Маслова…

* * * Это был самородок, и его схемы не были научно обоснованы. Но он тонко чувствовал игру, футболиста, его место на футбольном поле. Именно при нем и были заложены традиции киевского «Динамо». При нем заиграло очень много игроков - Хмельницкий, Мунтян, Пузач, Поркуян, Серебренников и другие. Могу говорить о себе: я пришел в основной состав после юношеской сборной Украины, после юношеской сборной Союза, после участия в Спартакиаде, и в тот момент мне очень повезло с тренером. Кроме того, со мной рядом были выдающиеся игроки, что оказалось крайне важно для моего роста. На своем раннем этапе - где-то с 1963 по 1965 год - я играл более разнообразно. Индивидуальные качества решали многое, но и с появлением новой системы Маслова, которую «Динамо» использовало до чемпионата мира 1966 года - 4 + 4 + 2, при которой я был выдвинут вперед, - я изменил свой стиль игры. Тот же Мунтян мог дать великолепную передачу на ход, а Хмельницкий и Пузач, игравшие, соответственно, слева и вторым центрфорвардом, были настоящими партнерами: мы понимали друг друга с полуслова. Если говорить об иностранцах, приходящих в наш чемпионат, то считаю, что они должны быть очень высокого уровня, должны обогащать наш чемпионат, чтобы нынешнее поколение российских игроков могло учиться. То «Динамо», в котором играл я, было как раз такой командой, которая позволяла раскрываться молодым.

Мой пример - не единственный. Можно говорить в том же духе о Блохине, потом о Шевченко, выросших в подобной атмосфере. В моем случае создателем этих условий был Маслов, и результаты той команды говорят сами за себя - «Динамо» трижды подряд становилось чемпионом СССР, выиграло Кубок в 1964 и 1966 годах. Это - эпоха Маслова, который подобрал игроков, создал коллектив.

Успехи, тем не менее, не давались легко. Были тяжелые подготовительные сборы по месяцам, а перед матчами заезжали на базу на 3-4 дня… Меня, признаю, считали белой вороной на поле и за его пределами. Я пришел в киевское «Динамо» в 1963 году. Время было сложное, в том числе трудный период для страны с экономической точки зрения. В футболе уже существовало определенное ядро, имелись свои традиции, свои устои. По большому счету для игроков существовало два отрезка времени - подготовка к матчу и разрядка. С алкоголем, как «положено». Замкнутый круг, из которого крайне сложно было выйти. Попадались, конечно, и среди футболистов, и среди тренеров совершенно другие люди, которые вели иной образ жизни. Такие, как Борис Аркадьев. Он к игрокам обращался на «вы», мог прочесть им стихи, был разносторонне развитой личностью. Наверное, поэтому он и считается нашим главным теоретиком. И, как ни странно прозвучит, предтечей. В своих книгах именно Аркадьев предрек рождение тотального футбола.

Сюда бы я отнес Якушина, Маслова, Качалина, Горянского, Симоняна. Но они-то, скорее, казались заметными, яркими одиночками, а в целом культурный уровень в футбольном мире был невысок. Скачок случился где-то в середине 60-х, когда сборная сыграла на чемпионате мира в Англии, потом была Европа в 1968-м, Мексика в 1970-м… Начались стабильные выезды на крупные турниры, удачные результаты - я бы сказал, что это было золотое время нашего футбола.

Что касается меня, то вспоминаю первую выигранную золотую медаль и первый банкет. Маслов идет с рюмкой, каждого поздравляет, чокается… Потом оказывается рядом со мной, а я ему: «А со мной?» - «Ты же не пьешь!» - «Но сегодня-то можно…»

Маслова нельзя было причислить к классическим педагогам. Иногда ему приходилось следовать принципу «если нельзя остановить пьянку, ее следует возглавить». Наш тренер был деликатным человеком и мог оказаться внутри команды в нужный момент. Он понимал, какими серьезными были для игроков нагрузки. Выпивка для многих оказывалась восстановлением после тренировок, игр, перелетов, но для кого-то она превратилась в болезнь. Как-то после матча со «Спартаком» в Киеве мы встретились с Логофетом. Решили поужинать. И так вышло, что столкнулись на улице с Масловым. Он обрадовался и без обиняков предложил пойти и посидеть. Мы выпили даже немного коньяка, и вечер прошел в раскованной беседе о только что сыгранном матче. Что и говорить, Виктор Саныч жил в непридуманном мире и умел видеть и понимать непридуманную жизнь…

Впрочем, вернемся к самой игре. Маслов верил в зонную оборону и не представлял себе возможности «размена». Задания держать конкретных игроков соперника наши защитники почти никогда не получали. В 1969 году мы играли с «Фиорентиной» на Кубок чемпионов (мы в итоге уступили дорогу итальянцам - 1: 2 и 0: 0). В той команде блистали такие футболисты, как Де Систи и Амарилдо. И я позволил себе высказать мнение, что «Фиорентина» - чемпион Италии и что некоторых ребят неплохо было бы взять под персональный контроль. В будущем я уже сам как тренер использовал комбинированный вид опеки - мои команды играли зону, но в каждой зоне полагалось действовать по игроку до конца. Так и получилось, но я навлек на себя раздражение Маслова - дескать, тренер у нас новый появился, большой специалист… Но Амарилдо, так или иначе, нам забил. Маслова, впрочем, тоже можно понять - он защищал свой принцип, по которому привыкла действовать его команда. И Виктор Александрович в тактическом плане был очень мудрым тренером. Точно так же, как был выдающимся педагогом. Известно, что гордые люди тяжело переживают гордость других. И умение смириться - один из главных психологических приемов тренера, которым Маслов в том числе владел великолепно. Понимание этого приходит, лишь когда начинаешь смотреть на футбол со скамейки запасных. Сейчас я могу сказать, что я - ученик Маслова. А тогда мог спорить, не соглашаться, стоять в оппозиции. Яркий пример: ответ Лобановского на вопрос журналиста, отчислил бы он сам себя из киевского «Динамо». Валерий Васильевич сказал «да». Я был свидетелем того, как развивался тот конфликт между ним и Масловым. Играли в Кутаиси, тренер сделал Лобановскому замечание по поводу его игры. Тот выпалил что-то вроде: «Да как я могу играть в таких условиях, при таких тренировках!» Маслов посмотрел на него и ответил: «Для того чтобы играть, нужно сначала попасть в состав». После этого Лобан на поле уже не появлялся.

Проблема тренеров еще состоит в том, чтобы донести свою мысль до игроков. Харизматической личности хватает для этого буквально одного слова, и не нужны никакие убеждения. Вопрос лишь в умении создавать коллектив.

В этом плане очень трудно принимать команду после того, как предыдущий тренер уже сформировал ее лицо. Пример - проблемы жесткого Блохина, пришедшего в «Москву» после мягкого Слуцкого, который был с футболистами чуть ли не в дружеских отношениях. Есть обратный вариант - тренер, который создает команду и сам же ее разрушает, и здесь достаточно вспомнить хорошего специалиста Юрия Морозова. Общение было построено на повышенной требовательности, постоянно натянутых нервах, игроки не могли взять передышку. Но каждый раз - что в «Зените», что в ЦСКА - его очень удачно менял совершенно иной, свойский для игроков Садырин и добивался результата.

У меня у самого рука никогда не дрожала, когда следовало избавиться от того или иного футболиста в интересах общего дела. Мне достаточно было убеждения в том, что это необходимо для команды. Сегодня такая бескомпромиссность мешает в работе, и очень трудно найти общий язык с руководителями и игроками, которые пытаются сами влиять на тренера и других игроков, на отношения в коллективе, на атмосферу внутри него.

Еще один полумиф обо мне - что якобы я когда-то сказал: нельзя простить, если футболист умнее тренера. Все-таки согласитесь: ученик всегда знает меньше учителя. Да, нечто подобное было, но относилось это не к игрокам, а к руководителям клубов. Те, кто владеют крупными предприятиями, заводами и имеют свое видение бизнеса, которое к тому же еще и успешное, могут простить многое, но не превосходство над собой. Прощал ли я превосходство над собой? У меня всегда в командах оказывались люди, имевшие собственное мнение. С этим не всегда легко смириться. Ведь тренер разрабатывает систему подготовки, тактику и несет полную ответственность за свою работу. У него есть информация, связанная непосредственно с уровнем подготовки подопечных, чем не обладают игроки, у которых есть лишь игровое понимание ситуации. И поэтому игроки часто заблуждаются при оценке обстановки, хотя, с другой стороны, именно из таких и рождаются хорошие тренеры. Такими были Добровольский, Михайличенко, Черчесов, Кобелев, Колыванов - они всегда имели свое представление о футболе. Высказывая свое мнение, ты таким образом демонстрируешь свои убеждения и принципы. И умение их отстоять - значит прежде всего для себя определить - полезна ли твоя позиция для команды и можешь ли ты свое видение подчинить ее интересам. Поэтому, например, то, что происходило в «Локомотиве», не было связано только с решением личных вопросов, а прежде всего командных.

* * * Понятие клубного патриотизма сегодня уходит в прошлое. У нас нет своих Мальдини, Терри, Рауля. Свое место в команде надо определять игрой, востребованностью. Обратные примеры, опять же из-за границы: в «Милане» за счет таких стариков, как Костакурта или Мальдини, не освобождают место для молодых. Но это - Италия и высокопрофессиональные игроки. В 18 лет я получил первое предложение из другого клуба, после того как проявил себя на молодежном турнире в Сан-Ремо. Предложение не откуда-нибудь, а из «Спартака». Но представить себе, что молодой человек, вскормленный киевским «Динамо», решится на такой шаг, было невозможно. Мы все бредили этим клубом, могли играть за него даже бесплатно. Для меня, Мунтяна, Поркуяна, Кащея, Онищенко и всех прочих «Динамо» было святыней.

В 1967 году состоялась у меня встреча и с Бесковым, у него дома. Звал он меня в московское «Динамо», но и тогда вопрос подобного размена для меня не стоял. В Киеве происходил настоящий подъем, который я связываю с личностью Щербицкого. Это был человек, любивший футбол, понимавший его и делавший для этой игры все, что только можно. Те перекосы, что потом начались в Киеве, я связываю с теми людьми, что навязали Щербицкому определенные схемы (о которых руководство и не подозревало), по которым стало жить киевское «Динамо» нового образца, да и весь наш футбол, вместе взятый. К чести этих людей - это были умные тренеры, они сформировали идею национальной команды, суперклуба, на который начала работать вся Украина. С кадрами проблем не было - в Киеве находились лучшие материальные и бытовые условия. Кроме того, «Динамо» стало базовой командой для сборной СССР. Но тут мы подходим к одному важному вопросу - к зарождению системы договорных матчей, под которую требовались присягнувшие тренеры, а также тренеры-организаторы. Это уже, согласитесь, называется «кланом».

Еще один момент - фармакология, не способствующая восстановлению, но лишь повышающая работоспособность, увеличивающая мышечную массу… Начало было положено еще тогда, а в настоящие дни система только совершенствуется. Сегодня это уже не группа тренеров. Их намного больше, к тому же добавились отдельные судьи, чиновники, агенты, журналисты, комментаторы. В качестве иллюстрации могу вспомнить сцену в судейской после матча «Динамо» (Киев) - «Днепр», закончившегося не с «положенным» счетом. Когда вбежавший тренер киевлян в бешенстве обрушился с угрозами, Володя Емец спокойно ответил: «Что вы волнуетесь, Валерий Васильевич? С тех пор как вы это ввели, ничего не изменилось!» О Емце надо бы сказать особо. Это был человек широкой души. Когда он приходил в федерацию, для чиновников начинался настоящий праздник - сразу же шутки, смех. На Емца невозможно было обижаться, потому что он никогда не лицемерил, не скрывал истинного положения вещей. Никогда не говорил, что он великий тренер. Эта его естественность обезоруживала и вызывала симпатию даже тогда, когда вдруг возникали камни преткновения в соперничестве. Играло как-то «Динамо» в Днепропетровске, и 3-4 футболиста выступили очень плохо. Проиграли. Потом, поняв в чем дело, встречаю Емца в Москве: «Как же так?!» А он отвечает: «Федорыч, ты так можешь, а я по-другому не умею!» Что ему скажешь после этого? Хотя Емец, конечно, скромничал, у него были очень хорошие команды и игроки, о которых Володя очень заботился.

Договорные матчи, конечно же, были всегда, но до поры до времени не существовало отлаженной системы и все подобные случаи носили эпизодический характер. Сейчас если ты - амбициозный человек, то данная система вредит тебе, мешает добиваться результатов по гамбургскому счету, поскольку вне системы жить и работать невозможно. Тебе сразу же определят свою ячейку. Если откажешься, то начнешь всех раздражать. При этом не могу отрицать, что как игрок попадал в замысловатые ситуации. Чувства могу описать лишь одним словом - стыдоба! Но ничего не поделаешь, ведь, как правило, это было решение всей команды. Случалось, что я и не знал о том, что матч «ненастоящий», и мне об этом сообщали уже многие годы спустя. Когда праздновал 60-летие, приехал поздравлять Андрей Биба. И что-то вдруг разоткровенничался. В 1966 году мы, оказывается, играли матч, когда одной из команд нужно было в Киеве отдать очки, когда мы уже были чемпионами, а сопернику - редкий случай! - представился шанс попасть в тройку. Я стал вспоминать и пришел даже к тому, что в той игре забил гол, а потом меня довольно странно заменили. Еще и с мячом не поздравляли. А в итоге мы проиграли 1: 2. Маслов после матча в каком-то невероятном бешенстве орал на стариков: «А-а, это все ваши дела, как вы могли!» Кончилось и вовсе скандалом - в раздевалку спустился кто-то из руководителей, и перед ним нужно было держать ответ, как такое произошло. И тут Маслов совершенно спокойно говорит начальнику, что гораздо хуже было бы пропустить «москалей» в «призы». Надо сказать, его ответ практически снял все вопросы…

Подобная ситуация несколько лет назад была и в английском чемпионате. За первое место боролись «Манчестер» и «Арсенал», и «Тоттенхэм» без борьбы сдался команде Фергюсона, лишь бы заклятые враги по Лондону не стали чемпионами. Это тонкий момент, основанный на традициях, и его нельзя комментировать категорично. В отличие от нашей системы.

За один матч мне, например, до сих пор не стыдно. Мы играли в Тбилиси, как раз сразу после того, как разбился в автокатастрофе Шота Яманидзе, выдающийся игрок. Только что состоялись похороны, состояние у всех подавленное. Пришел к нам капитан тбилисцев и чуть ли не со слезами на глазах: «Ребята, очень нужно выиграть, а мы в ужасном состоянии. Но если проиграем, народ не поймет…» Мы собрались, поговорили… И на следующий день не играли. Не то чтобы специально что-то не то делали, но заставить себя играть не могли. Думали не о футболе…

Как тренер я был противником любых договорных матчей, что ставило меня автоматически на другой уровень. Кому это понравится? В «Зените» этого не практиковалось вообще, в московском «Динамо» имело место, но до определенного времени, когда я чувствовал, что некоторые игры отдавали «душком». Существовали тренеры, которые таким образом тебя обыгрывали и доказывали собственное превосходство. Ты был немым укором их величию…

От того, что сосватанные матчи - есть, мы никуда не денемся, если речь идет о профессиональном футболе. Тем более сегодня, когда у нас появилось столько иностранцев разного пошиба, в том числе и зарубежных тренеров, которых мы берем неразборчиво. Эта большая игра существует в угоду руководителям, теневым людям и еще очень много кому. За рубежом цена победы высока, а зрелища - еще больше. Мы же этим похвастать не можем.

Существует в футболе и другая неоднозначная сторона - фармакология. «Динамо» три года подряд выигрывало золотые медали, а на четвертый год, когда мы приехали с чемпионата мира и нуждались в скорейшем восстановлении, стал Маслов решать вопросы, связанные с энергетическими проблемами игроков. Хочешь не хочешь, мы играли на 3-4 фронта - чемпионат, кубок, сборная, еврокубки. С этим был связан несколько комический случай, когда Дед где-то прослышал о золотом корне, что рос где-то на Алтае и якобы способствовал быстрому восстановлению, концентрированию, повышению мышечного тонуса. Что-то наподобие женьшеня. И стали мы настой из этого корня пить. Маслов смотрел на нас, смотрел, а потом не выдержал: «Да что ж это за корень такой! Пьем-пьем, с самим "корнем" все в порядке, а игры нет!…» Потом и на Украине нашли какие-то средства. Экстракт овса, например. Лошадей перед скачками не зря кормят только овсом, в нем ведь огромный запас углеводов. Так вот, к таблеткам овса добавляли отвар из него же, туда еще мед, курагу, изюм - для сердечной мышцы уникальная вещь. В Корее потом я еще пробовал использовать напиток из отвара риса - овес у них как-то не пошел. Все это - натуральные продукты, никакой «левой» фармакологии! На Олимпиаде был в моде и не входил в состав запрещенных препаратов итальянский неотон. По большому счету это - выжимка из бычьей печени, креатинфосфатная группа.

Больше всего у нас всяких там капельниц и уколов боялся Кеташвили. Упирался до последнего, пока врач Орджоникидзе не прибегал к последнему средству: «Вот идет Федорыч, если не делаешь капельницу, завтра не играешь». Тот, зажмурившись, протягивал руку: «Давай, коли…»

Физическая подготовка имеет решающее значение. Она влияет не только на объем и интенсивность работы, но и на качество технико-тактических действий. Запас прочности позволяет на протяжении всего матча поддерживать высокий темп, сохранять концентрацию, точность действий. Так вот, применение препаратов, повышающих работоспособность и способствующих восстановлению после игры, наверное, оправданно при износе организма. Но только в том случае, когда эти препараты - на естественной основе. Увы, профессиональный спорт - это еще и соревнование в запрещенных «технологиях». Игра футболистов, команды в целом улучшается в разы при применении различных запрещенных средств, точно так же, как и результаты в легкой атлетике, плавании, штанге. Только такие победы любой ценой одерживаются за счет здоровья. Потом они сказываются на долголетии, как спортивном, так и жизненном. Борьбу с допингом нужно вести. С тренерами и с тем, кто заставляет игроков ставить подписи о неразглашении определенных медицинских препаратов. Сейчас вопрос уже стоит не так - «что принять, чтобы повысить работоспособность», а несколько по-другому: «что принять, чтобы избежать следов запрещенного препарата в организме». У нас в отдельных клубах масса всего подобного применяется и применялось, но родоначальники этого дела, конечно, из Киева. Я называл этих людей «директорами аптек». Но у каждого, в конце концов, свой подход…

Кстати, сегодня, общаясь с зарубежными тренерами, спрашиваю их о физподготовке. Они отвечают: «Это вопрос к доктору». Так что «директора» аптек оказались предвестниками будущего.

* * * С куда большим удовольствием я вспоминаю те матчи, которые по-настоящему запали мне в душу и участие в которых я считаю за счастье. Один из них, как ни странно, товарищеский, да еще и проигранный сборной СССР 0: 1 в Милане в 1966 году, где итальянцы наглядно показали нам, что такое настоящий первородный катеначчо. И заодно что такое тиффози. Играли на «Сан-Сиро», уникальном стадионе почти с вертикальными трибунами. Беспрерывно падали петарды, шум, первые 10-15 минут практически невозможно было сосредоточиться на игре. Я поначалу вообще не понимал, где нахожусь. Потряс также и высочайший уровень игры. У нас была вовсе не плохая команда - и у нас был Стрельцов, но матч на «Сан-Сиро» стал, пожалуй, единственным, когда я чувствовал себя на поле лишь песчинкой. И хотя после встречи получил не самые плохие оценки, защитник Бурньич меня переиграл. Физически итальянец был очень силен, а мне было все-таки 20 лет. Переиграть его за счет одной лишь работы ног - делая ложные движения, меняя направление бега, используя возможности для противохода, - было невозможно. Он постоянно «принимал» меня, играл на опережение - в общем, стал моей тенью на 90 минут, причем действовал на грани фола. За всю игру у меня было всего два момента, но, уходя от своего опекуна, я каждый раз упирался в либеро Пики, который мешал пробить. Чувство беспомощности было явным, причем нечто подобное я испытал в Севилье в 1971-м, когда в жуткую жару мы сыграли с испанцами 0: 0 и накал встречи был неменьшим.

Не знаю, так ли ощущали себя остальные, не убежден. Все-таки в воротах был Яшин, который только что дошел до 4-го места на чемпионате мира в Англии, рядом - Численко, Шестернев, Стрельцов. Да и сам я, в конце концов, приноровился, заиграл спокойнее. Написали обо мне положительно, но в то же время отметили, что «парень нетерпим к персональной опеке», или что-то в этом роде.

Бурньич, впрочем, показался мне младенцем после того, как судьба столкнула меня с английским защитником Стайлзом в 1968 году. Следует отметить, что это был матч за 3-е место на чемпионате Европы, и мы все были очень расстроены той самой злосчастной неаполитанской монеткой, которая нас лишила выхода в финал.

Прошло- то всего три дня, и мы так и не смогли выйти из подавленного состояния. Ничего не смогли сделать с Бобби Чарльтоном, который тогда блистал не только на поле (вообще, среди всех английских игроков за всю историю я поставил бы на первое место именно его), но и запомнился мне как человек, без сомнения обладающий высоким уровнем внутренней культуры. Это чувствовалось даже на предматчевом рукопожатии, он вел себя доброжелательнее остальных, приветствовал с открытой улыбкой. До сих пор при встрече здороваемся друг с другом с большим удовольствием, причем последний раз -на матче «Ливерпуль» - «Манчестер Юнайтед», к удивлению моей жены, которая была со мной в ложе VIP.

Но Стайлз… Он опекал меня персонально, и это было ужасно. В памяти сразу всплыл чемпионат мира в Англии, когда после столкновения с ним унесли с поля Эйсебио. Первый же прием мяча - прыжок двумя ногами. Уже к 10-й минуте у меня загудели ахиллы. Заработал инстинкт самосохранения, я начал искать варианты, с кем обыграться, как побыстрее избавиться от мяча. Впервые я боялся играть! Причем свою экзекуцию Стайлз вершил абсолютно молча, без провокаций, без единой фразы в мой адрес. Ничего создать не удалось, я играл очень плохо. Все мы, как я уже сказал, выглядели обреченно и продолжали проклинать судьбу за полуфинал. Примите во внимание еще тот факт, что команда осталась без Численко, Воронина, Аничкина и Стрельцова - тех людей, которые определяли игру.

С хулиганьем на поле приходилось сталкиваться постоянно, в том числе и в чемпионате СССР. Против меня постоянно использовали персональную опеку, ничего не поделаешь. Один защитник - фамилию не буду называть, она известная (но не игрок сборной) - все время плевался в меня. Однажды вывел-таки из себя, я развернулся, ударил его и зашагал с поля. Потом сидел в раздевалке и боялся, как бы меня свои же не поколотили, потому что подвел команду. К счастью, мы выиграли. Но я знал, что неправ. Точно так же, как был неправ Зидан в знаменитом случае с Матерацци. Во время игры нужно быть готовым ко всему. Что бы с тобой ни делали, куда бы ни плевали, за что бы ни хватали, кого бы ни оскорбляли, главное - не разменяться на грубость.

На уровне сборных подобное практически не встречалось, но с аргентинцами приходилось всегда тяжело. Постоянно локти, мелкие фолы, могли даже за «хозяйство» схватить. Чего только не было! Но как форвард скажу, что самое страшное - это локоть. Один игрок сборной Аргентины на Кубке Независимости в Южной Америке как раз мне и заехал, причем мне очень повезло, что я не лишился глаза. Еще ужасно, когда на тебя идут прямой ногой. Болельщикам, людям непосвященным, часто видятся симулянты, что их очень раздражает. Но не стоит забывать, что в некоторых столкновениях, пусть и не в острых ситуациях, речь идет о полуторасантиметровых острых шипах. Я не могу пересчитать, сколько раз мне буквально разрывали ногу. Был крайне удивлен, когда один мой бывший одноклубник, а потом тренер давал указание молодому игроку, чтобы тот «убрал» меня с поля через 15 минут после начала игры. Я об этом не знал, рассказали только после игры…

Но были люди, которые никогда не опускались до грязных приемов и старались брать только своим мастерством. Это Аничкин из московского «Динамо», это, конечно, Воронин, Шестернев, Хурцилава, Дзодзуашвили. Им была незнакома игровая подлость. Другое дело, что центральный защитник - по определению мощный, сильный человек, и поэтому хлеб нападающего очень дорог.

Высокий уровень игровой культуры был и у игроков «Селтика». Получилось так, что за игровую карьеру на матчи с этой командой пришлось летать два раза. этот шотландский клуб мог похвастаться не только сумасшедшей поддержкой поющих 40 тысяч зрителей, но и, пожалуй, игрой в тот футбол, который и сегодня принято называть эталонным. Пас в одно касание, постоянное движение, максимальная скорость. В 1965-м мы проиграли 0: 3 практически по всем статьям, и ответная встреча в Тбилиси у нас не вызвала прилива энтузиазма - был конец сезона, и в команде царило отпускное настроение. Спустя два года мы снова играли первый матч в гостях, в той же самой неподражаемой обстановке. Разве что «Селтик» в ином качестве - обладателя Кубка чемпионов. На моей памяти было много отличных команд, но ту, пожалуй, можно назвать образцовой. Мы играли только от обороны, ни о чем, кроме контратак, не помышляли, но сложилось так, что именно эта тактика принесла «Динамо» успех. Сначала мне удалось сделать голевой пас, а потом убежать с середины поля, примерно так же, как и в финале Кубка 1966 года с «Торпедо», выйти один на один и забить. Надо сказать, что тому киевскому «Динамо» действия от обороны не были присущи. Мы всегда старались иметь преимущество, оказывать на соперника давление, прессинговать. В Глазго пришлось пойти на исключение, и, честно говоря, очень здорово, что вратарь Рудаков оказался в порядке. По сути, против нас вышла сборная Шотландии, что наглядно показал и ответный матч в обезлюдевшем на время игры Киеве, когда цены на билет достигали стоимости болоньевого плаща. Ощущения того, что, выиграв 2: 1 на выезде, мы решили проблему выхода, не было. Мне снова удалось забить, но в целом мы матч почти проиграли - инициативой безраздельно владел «Селтик». Невозможно было контролировать ход встречи, не хватало коллективного отбора - настолько быстро играли гости. Они чередовали короткие и длинные передачи, использовали игру на третьего, меняли акцент атаки. Думаю, что только благосклонность судьи в одном или трех моментах спасла нас. Во всяком случае, рефери отменил гол, который, скорее всего, был чистым, и мы прошли дальше.

* * * Особняком стоит для меня победа киевского «Динамо» в Кубке СССР 1966 года. Когда я говорю о футболе как о творчестве, то сразу думаю о самом главном, что для этого нужно, - о вдохновении. Никогда не устану это повторять. Прошлым летом на матче ЦСКА - «Зенит» я оказался рядом с актрисой Натальей Селезневой, давней поклонницей ЦСКА. На поле же не происходило ничего интересного, игроки обеих команд как будто не включились в игру. И вот она мне говорит: «Я, бывает, тоже прихожу в театр и чувствую, как тяжело настроиться. Одни и те же роли, вдохновения нет… Но потом я все-таки выхожу и играю!»

Мне кажется, что мы сами плохо понимаем природу физической усталости. Она лежит не в самой «физике», а в психологии. Для преодоления этого порога нужны новые стимулы, почему я всегда хотел говорить игрокам о литературе, хотел, чтобы перед ними были какие-то образцы, к которым можно тянуться. Встреча с чем-то необыкновенным и гениальным всегда вдохновляет. Сюда же относится и влюбленность. Она окрыляет человека, и он оказывается в до смешного возвышенном состоянии…

Тогда, перед финалом я после завтрака вышел из гостиницы «Пекин», где мы жили, погулять и встретил симпатичную девушку. Сейчас принято знакомиться в основном с девушками «по вызову», тогда все было иначе. Если нравилась девушка на улице, мы шли и «клеили», как это принято говорить. Вот тогда и вижу - идет одна, симпатичная. Я подхожу к ней: «Извините, пожалуйста, но вот я вроде на площади Маяковского, да? Странно, а памятник Маяковскому найти не могу…» При этом памятник находился у меня прямо за спиной. Девушка заулыбалась, приняла игру, завязался разговор. Я притворился каким-то студентом, как тогда у нас было принято. И заигрался настолько, что не увидел идущих прямо навстречу тренеров. Они выразительно на меня посмотрели. Потом партнеры - с такими же взглядами. Дескать, ничего себе, подготовка. Я не то чтобы занервничал, но подумал - что же после игры будет, если что-то не так пойдет? Но это был переключился с проблемы, и это пошло на пользу…

«Торпедо» было очень хорошей командой - с Кавазашвили, Стрельцовым, Шустиковым, Ворониным. Но уже на первой минуте я получил передачу, убежал от Шустикова и Марушко и переиграл Кавазашвили. Недавно видел этот мяч и поразился - тогда мне казалось, что совершил что-то необыкновенное, а, оказывается, получилось все очень просто. Поймал Анзора на движении, когда тот сделал шаг, и пустил мяч в метре от него. Для «Торпедо» это был удар, шоковая ситуация. Но и после этого игра носила упорный характер, в чем-то нам повезло, но все же затем хороший мяч забил Андрей Биба, и мы выиграли Кубок.

Потом было празднование в «Пекине», были приглашены актеры, руководство. Я испытывал невероятную радость, тем более что я после матча не ехал в Киев, а оставался в распоряжении национальной сборной. И вот в этом состоянии эйфории отчудил такое, что до сих пор вспоминать смешно.

Все сидели уже в одном зале, в довольно «хорошем» уже состоянии, присутствовало и большое руководство Украины. Я уходил раньше и, прощаясь, чуть ли не прокричал: «Толпа, я пошел!» Потом мне припоминали даже не случай с девушкой, а именно эту выходку. Посчитали, что молодой зазнался, а на самом деле я просто пошутил, и эта «толпа» была одним из любимых выражений. Впрочем, победителей не судят. Правда, и зарваться мне не давали.

Пошутить я вообще любил. Когда сдавал биохимию, у меня был очень хороший профессор Кожухов, он очень хотел, чтобы я знал его предмет (пересдавал я, кстати, дважды), и натаскивал как следует. Так я всех изводил на завтраках. Брал хлеб и сразу начинал вслух рассказывать об углеводах. Кто-то клал себе мясо и тут же слушал об аминокислотах, жирах. Маслов однажды не выдержал: «Толька, твою мать! Ты уже уйдешь или нет?! Дай позавтракать!» Но я нудным голосом продолжал: «Углеводы являются…» И так пока всем худо не станет…

* * * Смешной, но приятный для меня эпизод произошел, когда «Динамо» играло с «Аустрией» в 1969 году. Я до этого восстанавливался на море после операции на колене, где нужно было использовать время для скорейшей подготовки к оставшимся матчам чемпионата. А главное - вернуться в сборную перед мировым первенством 1970 года. В Мисхоре утро начиналось с бега под гору и по лестницам, а заканчивался день лечением и плаванием. Вернулся в команду, сразу приступил к тренировкам и не испытывал ни малейших проблем с физическим состоянием! Поехали в Австрию, и остро встал вопрос с центрфорвардом. Маслов волновался, что у меня не было игровой практики, но в итоге решился. Я вышел, получилось удачно, мы победили. То же самое повторилось и в Киеве, причем получилось, что мы очень хорошо сыграли с Женей Рудаковым. Пикантность же заключалась в том, что я тогда на матчи ездил не в автобусе, а сам, на автомобиле следом за ним. Мне разрешали, поскольку я часто ездил сразу после игр к маме, которая жила не в центре, а в спальном районе. И австрийцы, которые подъезжали в то же время к стадиону, что и мы, видели, как я приехал вместе с Рудаковым, который попросил меня взять его с собой. После игры на пресс-конференции главный тренер «Аустрии» сказал следующее: «Знаете, что с нами случилось? "Динамо" ехало на игру, вся команда была в автобусе, а Бышовец и Рудаков прибыли отдельно. По дороге автобус попал в аварию, в итоге на поле вышли только Бышовец и Рудаков. Потому мы и проиграли…»

* * * Монетка в Неаполе стала одним из главных игровых разочарований. Так получается, что эффектное запоминается, а эффективное - не всегда. Перед Евро-2008 в телеинтервью Дино Дзоффа спросили о том полуфинальном матче Кубка Европы 1968 года - помнит ли игру, команду? Тот ответил: «Матч не помню, а Бышовца помню».

Михаил Иосифович Якушин придерживался противоположного мнения, и то, что восхитило Дзоффа, не воодушевило его. На взгляд тренера, я злоупотреблял индивидуальной игрой. В игре ценится не насколько красиво, а насколько правильно и надежно. Теперь я признаю, что он прав, но существовали и объективные факторы, которые мешали играть. Во-первых, мы играли на выезде. Во-вторых, тогда еще не ввели желтые карточки, и защитники вообще не страшились наказаний. А еще за 5 дней до этого мы из-за того, что руководители футбола не добились переноса, провели отборочный матч Олимпиады с Чехословакией. Это к вопросу о создании условий подготовки национальной сборной тогда и в нынешние времена…

Изнурительный матч в жару и с дополнительным временем завершился со счетом 0: 0, и я никогда не забуду ту гробовую тишину, что повисла в раздевалке с того момента, как капитан Шестернев и Якушин пошли в судейскую решать нашу судьбу с помощью жребия. Только потом мы узнали, что тренер настойчиво подсказывал Алику выбирать «фигуру». Шестернев, вообще человек несколько флегматичный, замешкался, и все закончилось. Мы сразу все поняли, когда над нашей головой в раздевалке заходил ходуном потолок. Стадион впал в счастливую истерику, когда об удаче Италии объявили по стадиону. Только что была тишина, и вдруг - резкий контраст, отчаяние, воистину трагическая ситуация. На Якушина было жалко смотреть, он не уставал повторять Шестерневу: «Ну как же так! Я же тебе говорил!» Остальные молчали. Больше всего на свете я не хотел оказаться на месте Шестернева. Он был очень порядочным человеком. Мы дружили, и меня подкупали его принципиальность, порядочность. Он не был лидером в быту, но уважением пользовался огромным.

Алик - один из немногих джентльменов и в жизни, и на поле, всегда спокойный, даже в пылу стрессов. В 1966 году ЦСКА преследовал нас, но, проиграв в Киеве 0: 4, отстал, а я тогда забил два мяча, в том числе заставив ошибиться и Алика. Обычно защитников такие вещи приводили в ярость, но Шестернев никогда не опускался до грязной игры. Мы дружили семьями, и я называл его Альбертози, по созвучию, а Логофета - Кукарони. В честь защитника, нанесшего травму Дубинскому, поскольку Гена был очень жестким защитником. «Роднило» нас с Шестерневым и то, что были противоречия… в произношении наших фамилий! Его называли и Шестернев, и Шестернев, а меня Бышовец, и Бышевец. На что как-то знаменитый Леонид Утесов подумал, нахмурился и сказал: «Мне бы вот было обидно, если бы меня называли с ударением на первый слог - У тесовым».

Да, монетка - случай, жребий. Пенальти - уже не столько лотерея, сколько психологическая устойчивость, мастерство, качество работы на тренировках, ведь перед каждой кубковой игрой на занятиях всегда отрабатываются одиннадцатиметровые. Случайно не забить пенальти сложно. Вы вспомните безответственность Вьери в полуфинале Кубка УЕФА «Фиорентина» - «Рейнджерс». Если бы не его промах, с «Зенитом» бы в решающей игре встретились именно итальянцы, а он отправился к отметке столь вальяжно! Сам я пенальти практически не бил. В «Динамо» за это отвечали другие - Мунтян, Биба, Серебренников. Один раз пробил «Арарату», забил очень легко и, если бы просили бить дальше, делал бы это без боязни. Но и не рвался особо.

Что касается тренерской карьеры, то мне памятны два удара Добровольского - на Олимпиаде в Сеуле и спустя четыре года на чемпионате Европы с Германией. Некоторые тренеры отворачиваются, когда их подопечные бьют с «точки», но я этого предпочитаю не делать. Однажды, правда, был большой соблазн, еще в период карьеры игрока. Партнер бил в очень важной ситуации, я сначала отвернулся, но потом все-таки заставил себя повернуть голову и наблюдать, участвовать в эпизоде, дать товарищу посыл. В конце концов, пенальти не так страшен, как монетка в Неаполе…

* * * Тренер Гавриил Качалин - самый титулованный тренер, чемпион Олимпийских игр, чемпион Европы. В своей работе он был человеком дотошным, скрупулезным, трезвым (во всех, между прочим, смыслах), с научным подходом в работе. И кроме этого - интеллигент, каких поискать, умевший объединять коллектив. Атмосфера в той сборной была прекрасная. Качалин правильно сделал, что взял на чемпионат третьим вратарем Льва Яшина, его присутствие благотворно влияло на обстановку в коллективе.

По авторитету в футболе Льву Ивановичу среди нас не было равных. И дело не в опыте и не в возрасте, а в нем самом, олицетворявшем вратарскую школу СССР. Его фирменный стиль - умение руководить обороной, быстро вводить мяч в игру, начинать атаки. Но в основе долголетия Яшина - его характер. Как-то в прошлом году в беседе с вратарями «Локомотива» Рыжиковым и Поляковым на вопрос, чем мне запомнился Яшин, я рассказал о том, что при подготовке к одному из матчей я жил с ним в одном номере. Проснулся от страшного скрипа зубов и стонов - у Льва Ивановича был приступ острых болей в желудке, от которых он постоянно мучился. Уснуть я смог, только накрывшись одеялом с головой. Наутро трудно было представить себе, что человек, который в таких страданиях провел ночь, не откажется играть. Но Яшин вышел и провел матч великолепно…

Мы были неплохо готовы психологически и вправе были рассчитывать на достойный результат. Первый матч с хозяевами чемпионата был, впрочем, крайне тяжелым. Играли под палящим солнцем, в полдень, полные трибуны гигантского «Ацтеки». В первом матче что важно? Не проиграть. Даже ничья оставляет хорошие шансы, тогда как при поражении выигрывать «на заказ» потом весьма проблематично. Мы сыграли по нулям, а мне матч отчасти не удался. Считается, что тот чемпионат мира я провел очень хорошо, но тогда, в перерыве матча с Мексикой, произошел забавный эпизод. Я отыграл как-то нервно, что-то пытался сделать, кого-то обводил… Потом начал возмущаться - да почему тот на меня не сыграл, этот не открылся… Ко мне подсел начальник команды Андрей Старостин и тихо так, спокойно говорит: «Успокойся. Ты сегодня - худший!» Я опешил, потому что мне так не казалось, но не поверить столь громадному авторитету было невозможно. Игроку вообще сложно, находясь на поле, дать оценку тому, как он играет. Со стороны все выглядит принципиально иначе и, надо сказать, объективнее. Я вздохнул, подумал, ничего не стал отвечать, но второй тайм отыграл значительно лучше. Критика Старостина повлияла! А в Бельгии забил те два памятных мяча, один из которых - с проходом от угла штрафной и с ударом в дальнюю «девятку» вошел в число ста лучших голов, забитых на мировых первенствах.

Чемпионат мира - это мировой форум, на который приезжают лучшие команды и игроки, и этот турнир способствует развитию футбола. В этом смысле чемпионат мира 1970 года был показательным, предопределяющим тотальный футбол. Играла лучшая за всю историю сборная Бразилии, наблюдалось явное противостояние латиноамериканской и европейской школ. Причем в какой-то момент стало закономерностью то, что чемпионаты, проходящие в Америке всегда выигрывают латиноамериканцы, а в Европе - европейцы. И перед четвертьфиналом с Уругваем, который нам вытащил в соперники всегда фартовый Поркуян и мы восприняли эту новость с большим энтузиазмом, - нас предупреждали, что нужно быть готовыми ко всему, в том числе и к не очень качественному судейству.

В итоге жизнь показала, что угрозы были небеспочвенными. Правда, мы и сами вели себя не идеально. Во-первых, я уже обмолвился о том, что мы посчитали Уругвай самым легким соперником из тех, кто нам мог достаться на фоне Бразилии. Во-вторых, мы не нашли противоядия от игры Кубиллы, быстрого левого края латиноамериканцев. Против него играл Афонин. Хотя мне сейчас думается, что следовало бы поставить более скоростного Женю Ловчева, но опыт был на стороне Афонина. В-третьих, мы, признаюсь, не справились в атаке - у уругвайцев играли два очень жестких, неприятных центральных защитника, доставлявших большие проблемы. Особенно в борьбе несладко пришлось Мунтяну и Асатиани, которые начали в определенный момент выпадать. В целом же креативных игроков оказалось достаточно. Но приходилось больше обороняться, чем заниматься прямыми обязанностями. Единственное, считаю, что нам не хватило Папаева, который получил травму перед турниром и уехал домой. С ним, уверен, наше нападение могло бы действовать еще более разнообразно. Хурцилава же не мог полноценно заменить Папаева. Муртаз тоже играл ближе к обороне, и у нас постоянно возникали проблемы с быстрым выходом. И все-таки к нашему поражению привела несправедливость. Как раз Кубилла выпустил мяч за лицевую линию, наши выключились из борьбы, но игра не была остановлена, последовал пас и точный удар головой Эспарраго. Сам Анзор Кавазашвили потом считал, что не доиграл тот эпизод, потому что был уверен, что судья свистнет. Это была его единственная ошибка, да и назвать-то ее так нельзя. Анзор, несмотря на это, остается одним из самых сильных наших голкиперов в игре на линии.

Но вот что интересно! История повторилась летом 2008 года на чемпионате Европы в Базеле, когда в той же самой точке, где мексиканский мяч выкатился за лицевую, сфолил Колодин против голландца, и судья Михел сначала приготовился нашего защитника удалять. Но потом словак отменил свое решение! И все закончилось для сборной России лучше некуда, хотя, окажись игроки в конце основного времени вдесятером, еще неизвестно, что бы ждало нас в дополнительных таймах. Надо же, та самая точка, 38 лет разницы и противоположный, судьбоносный эффект!

Та мексиканская история - поучительная, причем не только в нюансе с голом. Мы радовались, что нам достались не бразильцы, и тренер должен был прочувствовать этот момент и не допустить даже малозаметной самоуспокоенности. Нам нужен был микроконфликт, подстегивающий фактор, но мы его не получили. Никто не чувствовал перед Уругваем дополнительной агрессии, возбуждения, без чего не играют плей-офф.

Кстати, свой мяч я забил, сыграв с Мунтяном в «стенку», но его не засчитали. Думаю, несправедливо, но что поделать! Такое в футболе возможно, достаточно вспомнить 2002 год. Да, сборная играла в Японии плохо, но в матче с хозяевами ошибочно не был засчитан чистый гол, и неизвестно, как бы все повернулось, не проиграй мы тогда японцам. Тогда, если помните, арбитры вообще благоволили к хозяевам турнира - что творилось в матчах корейцев с Италией и Испанией… В Мексике мы должны были быть готовы к несправедливости, должны были настроиться на то, чтобы играть вопреки. На то, чтобы конкурировать с лучшими игроками мира, чтобы здесь и сейчас быть лучше всех. Этого не произошло, и это следует признать. У нас было много талантливых ребят, но опыта и психологической устойчивости все-таки не хватило.

Кончилось все неприятно. Нас сразу увезли домой, хотя чемпионат был в самом разгаре, нам не дали досмотреть турнир. Правда, особой критики не было, все списали на судейский беспредел. К тому же мы все же вышли из группы, а это тоже результат.

* * * Многие спрашивают - откуда взялась песня Высоцкого про «Бышовца, за которого предлагала мильон "Фиорентина"»? Да, мы с Владимиром знали друг друга хорошо. Познакомились как-то после спектакля в Киеве, потом решили встретиться еще раз, за городом, в сауне. Был также Борис Хмельницкий и другие актеры. Отдыхали после матча. А матч был как раз тот самый, с «Фиорентиной», перед которым я, как говорил Маслов, «стал тренером» и рассуждал о персональной опеке. И вот Володя говорит: «Ну что, тебе предложение пришло. От "Фиорентины"». - «Ты откуда знаешь?» - «Я-то знаю!» Посмеялись. Но это еще не все. Про предложение «Фиорентины» Высоцкий действительно знал. Но в тексте есть и слова про Пеле… И насколько провидческими эти строки оказались в отношении чемпионата мира 1970-го года, когда и я, и Пеле забили по 4 мяча, а мне удалось стать лучшим игроком нашей сборной.

Насчет образа жизни Высоцкого было рассказано много негативных вещей. Но от себя скажу, что мне очень повезло. Мы постоянно с ним поддерживали добрые отношения, мне было с ним интересно, он был неоднозначен. Согласитесь, трудно одновременно представлять себе Высоцкого, поющего песни и играющего в «Гамлете». А повезло мне в том, что, общаясь со мной, он ни разу не был «не в порядке». Я встречался с ним в самой лучшей его форме, а потому и воспоминания о Володе остались прекрасные. Только при нашей последней встрече я увидел в нем какую-то обреченность. Не могу сказать, в чем конкретно это проявлялось, но у меня было ощущение того, что человека что-то гложет.

К выходу его песни о себе я отнесся достаточно спокойно, пусть и не припомню, чтобы какая-либо футбольная фамилия фигурировала в песнях. Стихи Евтушенко о Боброве, Яшине были, да, но песен - не было. Все-таки я привык тогда к тому, что был популярен, что много писали о Бышовце, много говорили. Меня даже Высоцкий сказал: «Да подожди ты, сейчас песня популярна, еще десяток лет будет. А потом…» Тогда мне показалось, что это прозвучало слишком самоуверенно. Но прошел уже не один десяток лет, а его творчество востребовано и сейчас.

Помню, мы обменивались дежурной шуткой с Александром Розенбаумом. Он говорил: «Толя, ты ведь у меня любимый футболист. Но после Стрельцова!» На что я ему отвечал: «А ты у меня любимый певец. Но после Высоцкого!» Высоцкий не был ярым болельщиком, вроде Михаила Боярского. У Миши кипят эмоции, он говорит то, что думает, с предельной категоричностью. Я к этому отношусь снисходительно, как и вообще спокойно отношусь к тому, когда со мной заговаривают о футболе. Когда ты известный футболист или тренер, с тобой все хотят о нем говорить - это совершенно понятно и нормально. Другое дело, если бы я подходил к прохожим, хлопал их по плечу и спрашивал: «Как дела, как жена?» - на меня смотрели бы как на сумасшедшего.

Как- то стоял на улице, ждал супругу. Вдруг подошел человек в возрасте и прямолинейно так начал общаться: «Анатолий Федорович, да как же так! Вы развалили "Локомотив"!» Я улыбаюсь: «Подождите, не развалил, а расчистил. Смотрите, люди после меня сейчас могут цивилизованно работать». Второй подходит: «Вот, прочитал, что вы -один из самых непьющих тренеров. И выглядите как!» - «Да, - отвечаю, - на работе никогда». Третьи подходят: «Ну что, как наша сборная на Европе сыграет?» Что ответить? Ведь ты себе не принадлежишь. Конечно, «хорошо сыграет»!

Понятно, что эти люди непрофессиональны. Понятно, что они впечатлительны. Понятно, что они переживают. Это ведь не на уровне знаний или объективных оценок - это адреналин, эмоции. Позиция болельщика - это «нравится» или «не нравится». Его что-то удивляет, он реагирует. Позиция тренера иная - правильно или неправильно. Эффективно или неэффективно. Поэтому, когда рассуждали о футболе Высоцкий, Боярский, Танич, Лавров, Лещенко, Добрынин - я относился к их мнению с пониманием. Это мнение людей, которые в нашей игре видят зрелище. Но ведь это и есть - зрелище, и только для нас, тренеров, - работа. Поэтому я терпим.

Кстати, очень благодарен Таничу, Лещенко, Добрынину за поддержку, когда оставался без работы.

Вячеслав Добрынин, народный артист России, заслуженный деятель искусств РСФСР:

Анатолий Бышовец - не только мой близкий друг и товарищ, но и один из моих самых любимых футболистов. Сборная СССР, в которой играли Численко, Яшин, Стрельцов, Еврюжихин и Бышовец, была, пожалуй, самой яркой за всю историю, а тройку нападающих - Численко, Стрельцов, Бышовец - на мой взгляд, так до сих пор никто и не переплюнул. Что касается Анатолия, то у него был выдающийся дриблинг, которого я больше никогда и ни у кого не видел. Существовала только одна маленькая проблема: Бышовец играл за киевское «Динамо», а я болел за московское. Но общество все-таки было одно и то же, и со временем Толя стал для меня своим. А еще я понял, что он - мыслящий, умный человек. Не хочу никого обижать, но в те времена спортсмены не пользовались репутацией особо интеллектуальных людей. Бышовец был явным исключением. Он тонко понимает искусство, знает его, умеет ценить. Да, я знаю, что у Анатолия непростой характер, этот человек не поддается влиянию со стороны, у него есть своя точка зрения, и он всегда ее отстаивает даже в тех ситуациях, когда иной бы отошел в сторону или промолчал. Это приносит ему много проблем, но недаром говорят, что скромность - это короткий путь к бесславию, а путь к признанию лежит только через сложности. У Толи нелегкая судьба, но он всегда брался за самые сложные дела и добивался успеха с помощью таланта и упорства. Пусть многие сейчас кривятся, но он сумел в «Локомотиве» сломать рутину, сделать то, на что долгое время никто не решался. Бышовец всегда несет перемены, пусть ценой трудностей общения с миром. Банальностью быть, конечно, намного проще…

* * * Моя игровая карьера складывалась не так просто, как кому-то может показаться. Если смотреть на хронологию, то набирается 9 лет, причем количество матчей было меньшим, чем могло бы быть. Соответственно, я мог забить больше мячей. Эффективность - да, была высокой, но выступать постоянно и ровно мне мешали травмы, и закончить карьеру игрока раньше времени пришлось именно по состоянию здоровья. Манера игры и позиция центрфорварда, постоянно притягивавшая защитников, выходивших на поле с задачей сдержать Бышовца, стоила слишком дорого. От игры к игре приходилось восстанавливаться, иногда выходил на уколах с незалеченными повреждениями, свежими ранами. Это не могло не сказаться на физическом состоянии, потому что постоянно нужно было форсировать игровую подготовку. К тому времени, когда я заканчивал, у меня уже было ощущение игровой мудрости, я уже не считался «молодым и подающим». Было бы интересно провести на поле зрелый период, и, кто знает, чего еще можно было бы добиться.

Три операции на колене все-таки выбили меня из строя. Это сейчас на восстановительный период уходит иногда всего 2-3 недели, а тогда уровень медицины был иным, как правило на больничном ты оказывался на полтора-два месяца. Не надо забывать, что в киевском «Динамо» всегда была высочайшая конкуренция, и мои травмы мне, мягко говоря, не помогали держаться в основном составе.

Считаю, что на сто процентов я себя как игрок не реализовал, хотя и не могу назвать свою карьеру неуспешной. Хорошо, что я не стал подражать ни Бибе, ни Каневскому. Учиться - можно. Подражать - нет. Я всегда говорил себе: «Ты не Пеле, но ты - Бышовец. И ты должен стать лучшим Бышовцем, потому что никогда не станешь лучшим Пеле».

Закончил я тривиально. Очередной матч на Кубок чемпионов с польским «Гурником». Очередной прыжок в колено. Очередная операция, после которой уже трудно было восстановиться. В это время пришло предложение поиграть в Финляндии. Я было принял его, разаттестовался, снял погоны… И вдруг серьезно заболел мой старший сын. В итоге не смог уехать, остался без работы. И, чтобы сохранить стаж, принял предложение до открытия СДЮШОР «Динамо» поработать заместителем директора плавательного бассейна «Динамо» с зарплатой 120 рублей. В этом у руководителей был определенный расчет: все материальные вопросы по доставке дефицитных материалов для ремонта бассейна решались очень быстро. Но имелась и обратная сторона медали: мне полагалось часто встречать дорогих гостей из ЦК и Совмина в сауне, с алкоголем, поддерживать компанию. Когда отказывался пить, мне говорили: «Ладно, сейчас-то уже не играешь…» К счастью, это продолжалось недолго, и работа в бассейне стала хорошим уроком в плане сохранения самого себя. Нужно было думать о семье, о матери с братом. Период сложный, но СДЮШОР наконец открылась. Я вернулся к любимому делу и начал новую жизнь.