«ЛЮДИ ИСКУССТВА ОСТАВИЛИ ЗАМЕТНЫЙ СЛЕД В МОЕЙ ЖИЗНИ»

Общение с людьми из мира искусства, творчества на протяжении многих лет, разумеется, не могло не повлиять на формирование моего мировоззрения, на воспитание профессионального отношения к делу, стремление расширять и углублять свои творческие поиски. Думаю, что можно без большого преувеличения назвать так и процесс тренерского ремесла.

— Константин Иванович, в книге Андрея Старостина «Флагман футбола», которую я здесь уже цитировал, есть еще один любопытнейший момент. Когда «Селекциона руса» участвовала в мексиканском «Торнео секстагоналы», вы со Старостиным вместе коротали свободное время. Он рассказывает об этом так:

«Вечера мы проводили в многочасовых беседах у него или у меня в номере. Между прочим, номера в гостинице обозначались не цифрами, а названиями американских штатов: я, например, жил в «Далласе», а Бесков — в «Нью-Йорке».

Бесков, как я уже говорил, педантично точен в соблюдении времени отъезда на тренировку или любого другого мероприятия, предусмотренного распорядком дня. Такой же неукоснительной дисциплины он требует от других. Но в наших с ним разговорах о футболе он был расточителен, причем безлимитно: порой мы засиживались до утра. Однако за десять минут до начала завтрака, неизменно выбритый, свежий, в отутюженном костюме, он появлялся в зале, проверял у врача готовность завтрака и справлялся о состоянии игроков на данное утро.

Константин Иванович открывался мне в наших беседах как фанатически влюбленный в футбол романтик. Нас сближали взгляды на игру как на своего рода искусство. Оба мы увлекались театром и были знакомы со многими его деятелями. Поэтому и представления о содержании игры и формам ее проявления у нас во многом совпадали как в частных, так и в главных направлениях. Он исповедует футбол атакующего, комбинационного содержания. Техническое мастерство и зрелую тактическую мысль ценит как качества первого порядка, без совершенного владения которыми зрелищного футбола не создашь».

Так позвольте узнать, Константин Иванович, с кем из деятелей искусства, литературы вы общались и общаетесь? С кем из них дружите — в полном смысле этого слова?

— О встречах с Игорем Александровичем Моисеевым, о знакомстве с Владимиром Аркадьевичем Канделаки я уже говорил. Доводилось общаться и с Анатолием Петровичем Кторовым, Рубеном Николаевичем Симоновым, Валентином Николаевичем Плучеком, Анатолием Дмитриевичем Папановым. О том, что я регулярно бывал одно время на спектаклях в Театре имени Ермоловой, встречался с актерами, вы уже знаете.

С Олегом Ефремовым хорошо знаком еще с той давней поры, когда он был актером Центрального детского театра. Там работала Елизавета Павловна, Лерина мама, благодаря ей и познакомились.

Мои друзья — драматург Леонид Зорин, артисты Владимир Этуш (он был еще студентом, когда мы встретились и обнаружили взаимную симпатию), Лев Дуров, Александр Михайлов. Много близких товарищей у меня в Малом театре, во МХАТе. С Михаилом Михайловичем Яншиным многократно общался и пользовался явным его расположением, хотя и не имел тогда никакого отношения к его любимому «Спартаку»…

— Яншин был великий болельщик! В 1965 году я взял у него интервью для «Недели» и в процессе беседы отметил про себя, что больше всего из моих вопросов его задел вопрос о футболистах и вообще спортсменах Художественного театра. Он сразу оживился и стал перечислять: «У нас Кедров был отличный центрхав, Кторов сверкал в нападении, Блинников — в защите (он и за «Кунцево» играл в обороне, такой был первоклассный костолом!)… Но меня, — продолжал Яншин, — в футбол играть не брали, класс не тот. Зато в волейболе я был игроком разыгрывающего плана, диспетчером. В команде у нас выступали Кедров, Станицыи, Ершов, Добронравов, Комиссаров, Лесли и Яншин. И вообще во МХАТе очень способные есть люди: Вербицкий — классный теннисист, Станицын — яхтсмен, директор театра Ушаков — велосипедист…»

— Михаил Михайлович был очень интересным собеседником. Например, он рассказывал, как Станиславский ему заметил: «Вам Яншин, нужно репетировать Гамлета. Вы никогда не будете его играть, но репетировать его вам необходимо, чтобы избавиться от милых яншинских интонаций, которые так нравятся публике и, что характерно, вам самому…» Михаил Михайлович спросил меня, бывает ли что-нибудь подобное в футболе. И я привел в пример Владимира Поликарпова, который был принят в ЦСКА как нападающий, а потом переквалифицировался в полузащитника, и Владимира Пономарева, тоже поначалу нападающего, которого я стал готовить для обороны. И Владимир Басалаев, дебютировав в московском «Динамо» как форвард, превратился вскоре в игрока обороны, в функции которого тоже входила атака из глубины своей половины поля по краю (то же самое впоследствии делал Владимир Сочнов в московском «Спартаке»). Дело в том, что все эти молодые люди не были чересчур яркими нападающими; у них имелись способности к игре в атаке, но что-то выдающееся не просматривалось. И я решил, что в защите, обязанные еще и атаковать, они проявят себя куда ярче и полезнее. И не ошибся. Одни были со временем приглашены в сборную, другие у себя в клубах выступали в новом амплуа на первых ролях. Правда, заметил я тогда Михаилу Михайловичу, в футболе трудно быть таким категоричным, как Станиславский: «Вы никогда не будете его играть…» Была, например, ситуация, когда полевой игрок Байков вынужден был встать в ворота вместо травмированного Льва Яшина и ухитрился почти целый тайм сохранить их в неприкосновенности! А ведь у тренеров были все основания сказать Байкову: «Вы никогда не сможете заменить Яшина».

Яншин расспрашивал меня о всяких психологических ситуациях на футбольном поле, необычных поворотах игры, казусах. И сам щедро делился всем, что знал. Его истории волновали или до слез смешили. Вот, к примеру, два рассказанных им эпизода. Оба им услышаны от Владимира Ивановича Немировича-Данченко.

Немирович приехал в конце XIX века в Париж и по утрам стал прогуливаться возле дворца Тюильри в обществе графини Паниной. Им регулярно попадался навстречу пожилой господин в сером сюртуке и сером цилиндре. Этот господин каждый раз очень вежливо снимал цилиндр и кланялся Паниной, и она каждый раз не отвечала на поклон. «Почему вы так неприветливы по отношению к этому месье?» — спросил Немирович-Данченко. Панина ответила резким тоном: «Я никогда не стану с ним здороваться! Это — Дантес!»

Однажды Владимир Иванович в областном городе пошел в местную оперу на балет «Пламя Парижа». Рядом с ним в партере сел старик с окладистой бородой, одетый так, как одеваются деревенские старейшины, отправляясь в город. Глядя балетный спектакль, сосед обратился к Немировичу-Данченко с вопросом: «Когда петь-то начнут?» — «Это балет, — суховато ответил Владимир Иванович, — в балете не поют».

И тут по оригинальному замыслу постановщика на сцене запели «Карманьолу». Сосед сказал Немировичу-Данченко с иронией: «А ты, дед, видать, первый раз в театре…»

Яншин говорил, что атмосфера спортивных кулис напоминает ему изнанку театра в день премьеры. «Как раз на стадионе я понял, — сказал однажды Яншин, — что как из футболиста-индивидуалиста не получится хорошего тренера, так из актера-эгоиста не выйдет настоящего режиссера. А что такое актер-эгоист или футболист-одиночка? Станиславский говорил нам: «Я верю, что вы можете сыграть эту роль гораздо ярче и сильнее — ради роли и себя; но не делайте этого — ради всего спектакля!» Исполнитель, не способный этому подчиниться, и есть одиночка».

Михаил Михайлович был ведь еще и жокеем. Да-да, настоящим жокеем на ипподроме! Я видел довоенный снимок: он в жокейском костюме, держит лошадь под уздцы. Семь раз участвовал Яншин в ответственных заездах, четыре раза завоевывал первые места, два раза — вторые. Поразительно многообразный талант!

Вникая в работу актеров на сцене, я чувствовал, какой труд они затратили, чтобы из зала в час спектакля все выглядело легко и прекрасно. Нередко советовал футболистам сходить на ту или иную постановку. Правда, я не сторонник культпоходов в театр всей командой: ребята и без того друг другу достаточно надоедают за время сборов и поездок. Пусть каждый ходит в театр с женой, со знакомой девушкой, если не женат, или в одиночку, тогда и воспринят спектакль будет иначе, чем когда все словно опять на собрании…

— Один ваш контакт с Малым театром, Константин Иванович, я имел удовольствие наблюдать. Шло чествование московского «Спартака» в связи с его победой в чемпионате СССР 1979 года. На сцену вышли студенты Театрального училища имени Щепкина и с ними их профессор, народный артист СССР Виктор Иванович Коршунов…

— Тоже, кстати, один из моих очень хороших знакомых.

— Не сомневаюсь. Студенты-щепкинцы стали петь куплеты, каждый из которых заканчивался рефреном: «Спартак» — это да! Остальное…» или «Костя Бесков — это да! Остальное…» Виктор Иванович каждый раз предотвращал произнесение последнего слова — «ерунда!», которого ждал и даже договаривал вполголоса полный болельщиками зал. В мягкой, подчеркнуто назидательной манере профессор Коршунов заканчивал очередную студенческую эскападу примиряющим: «Остальное тоже все очень хорошо, товарищи!» Вспомним, это произносилось в конце 1979 года, в пору беспрерывных победных рапортов об успехах на всех направлениях народного хозяйства и международной политики. Воспринималось собравшимися с юмором и сарказмом — ни в коем случае не по отношению к «Спартаку» или к вам.

— Да, забавный был капустник.

— А потом Валентин Гафт преподнес команде «пакет» своих изящных язвительных эпиграмм. Я сумел запомнить посвященную Сергею Шавло:

Бег — ну, как у иноходца!

Он соперникам назло 

обведет их всех, прорвется, 

по воротам промахнется, — 

напугает всех Шавло!

И все же из поэтических оценок лично вашего футбольного творчества наиболее глубокая, согласитесь, прозаическая, высказанная Евгением Евтушенко: «Константин Бесков — игрок редкой культуры обработки мяча, король видения поля, безупречно дисциплинированный. Только однажды на моей памяти он сорвался. После свистка Латышева, замечательного судьи тех времен, зафиксировавшего офсайд, Бесков запулил мяч в аут. Латышев подбежал к нему и властно показал рукой на мяч. Бесков нашел в себе мужество беспрекословно повиноваться, понуро пошел за мячом и отдал его повинными руками противнику. Это был один из самых лучших рейдов Бескова — прорыв из допущенной бестактности в ее исправление».

— Мы периодически встречаемся с Евгением Евтушенко. У меня самые добрые отношения с Виктором Розовым, Яковом Костюковским. Давняя дружба у нас с композитором Модестом Табачниковым, с Александрой Пахмутовой и Николаем Добронравовым, с обаятельнейшим знатоком футбола актером Театра сатиры Георгием Павловичем Менглетом. А с Юрием Любимовым, между прочим, знаком еще с тех времен, когда он вместе с артистом Леонидом Князевым, году этак в сорок четвертом, был штатным ведущим программ в ансамбле пограничников!.. А Игорь Кио, известный иллюзионист? Он ведь у меня в футбольной школе занимался. Для всех Игорь Кио — маг и волшебник цирка, а для меня, как было написано в его характеристике, «очень способный нападающий, умно действующий и результативный». Увы, родители Игоря Кио настояли, чтобы перспективнейший форвард ушел из футбольной школы. Очень жаль. Большой спорт потерял, возможно, подлинную футбольную звезду.

— Мне тоже жаль. Стал бы сначала футбольной звездой, а когда повесил бутсы на гвоздь — пожалуйста, иди распиливай пополам ассистенток…

— Вы упрощаете. Искусство иллюзиониста…

— И все-таки, Константин Иванович, искусство футбола нам с вами, наверное,

неизмеримо ближе. И в данном аспекте возникает, по крайней мере у меня, один недоуменный вопрос. Вы говорили, что музыкальный фильм или спектакль, кинокартина с альковными сценами действуют на команду размягчающе — веселят или волнуют, но не мобилизуют. А мы все читали в прессе, что, к примеру, на чемпионат мира 1982 года в Испанию руководимая вами сборная команда СССР поехала в сопровождении артистической бригады: там были юмористы, певцы, кто-то еще «не мобилизующий». Как же так, Константин Иванович, для чего на ответственных соревнованиях всякие шутники и шансонье?

— Артистов мы просим встречаться с командой только в то время, когда игрокам нужно избавиться от напряжения сыгранного матча, успокоиться, отдохнуть душой. В этом деле помощь шутников, как вы изволили выразиться, и шансонье неоценима. Однако накануне ответственной игры, самое меньшее — за день до нее, все вокалы, пародии и скетчи прекращаются, настрою на трудную спортивную борьбу способствуют иные впечатления.

Люди искусства оставили заметный след в моей жизни. Я благодарен судьбе, подарившей мне дружбу с замечательными мастерами театра, кино, с музыкантами, художниками. И конечно, в воспитании человека, а если говорить о моей специальности — футболиста, роль искусства переоценить трудно.