Двадцать лет спустя

«Они никогда не переставали думать, что всегда были лучше нас» – так писал журнал «Вежа» об уругвайцах накануне этого матча, подчеркивая остроту традиционного соперничества, уходящего своими корнями в давние пограничные, да и не только пограничные споры. Не будем преувеличивать их роль, однако учтем, что в подборке справочного материала к матчу Бразилия – Уругвай упомянутый журнал не забыл опубликовать напоминание о том, что с 1820 по 1825 год нынешние уругвайские земли были маленькой Цисплатинской провинцией великой бразильской державы и что само появление на свет «Восточной республики Уругвай» явилось следствием долгих баталий и распрь: «Может быть, играя против нас, уругвайцы потому всячески стремятся взбодрить и оживить свой дряхлеющий футбол, что именно в схватках с нами они находят путь своего самоутверждения? Именно против нас они себя чувствуют настоящими уругвайцами…»

В этом вечном стремлении маленькой страны бросить вызов своему гигантскому соседу можно уловить нечто библейское, ассоциирующееся с вечной темой Давида и Голиафа. Все население Уругвая можно разместить в Рии-де-Жанейро, щедро одарив персональными квартирами. И еще останется кое-какая жилплощадь! Однако на поле они всегда встречались на равных. Потому что на поле выходят не три миллиона против девяноста, а одиннадцать бойцов против одиннадцати. И их дряхлеющий в последние годы футбол всегда наливался кровью и выпускал когти, когда на другой половине поля показывались желтозеленые футболки бразильцев! Именно этим в первую очередь и объяснялось то памятное поражение бразильцев в финале четвертого чемпионата мира 16 июля 1950 года у себя дома (!) – на «Маракане», специально построенной для несостоявшегося торжества, для завоевания богини Нике. Вспомним, как это было…

За несколько дней до «великого финала» заранее ликующий Рио уже предвкушал сладость желанной победы. На каждом углу, в барах и автобусах, на обласканной океаном Копакабане и продымленной серой Оларии гремели праздничные марши. Впервые со времен открытия Бразилии Кабралом «кариоки» рассказывали анекдоты не о простаке-португальце, а о простофиле-уругвайце. В подвалах магазинов и на торговых складах уже были заготовлены миллионы вымпелов с гордой надписью «Бразилия – чемпион!», поздравительных открыток и фотографий. «Лузитания» закупила для предстоящих победных торжеств двойную норму пива и кашасы.

Через ров, отделяющий футбольное поле «Мараканы» от трибун, перекидывались мостки, по которым по окончании матча должны были перебраться празднично разукрашенные карнавальные машины и колесницы, осыпаемые тоннами серпантина и конфетти, размещенных в ожидании заветного мига на самом верхнем ярусе, на козырьке, предохраняющем трибуны от ветра и дождя. За трое суток до финального матча началось чествование будущих чемпионов мира: дело было накануне очередных выборов, и «концентрация» сборной превратилась в шумный проходной двор, в азиатский базар, в этакую помесь одесской толкучки и бразильского карнавала. Сотни кандидатов в депутаты, в сенаторы и министры тянулись нестройной чередой, обнимая кумиров, хлопая по плечам, улыбаясь в дымящиеся от напряжения объективы кино- и фотокамер. Каждый хотел сфотографироваться с людьми, которые завтра станут чемпионами мира, ибо каждая такая фотография сулила куда больше голосов избирателей, чем велеречивые обещания, которые, в общем-то, были одинаковы у всех кандидатов.

В день матча газеты вышли под праздничными шапками. «Жорнал до Бразил» писала: «Бразильская команда, одержав свои сенсационные победы, выходит сегодня на поле с уже завоеванной славой сильнейшей команды мира. И надеемся, что немного погодя, по окончании двух великих схваток по 45 минут каждая, ее блистательный престиж будет окончательно подтвержден».

В это утро капитан уругвайской команды Обдулио Варела встал раньше своих товарищей. На рассвете он вышел из отеля, охранявшегося усиленными нарядами полиции от болельщиков, которые могли зайти в своих патриотических эмоциях слишком далеко.

Шлепая сандалиями, он обошел весь квартал и скупил в окрестных киосках сотни номеров с вышеприведенной цитатой. Он принес их в отель и… оклеил вырезками уборную, зарезервированную для уругвайской сборной. И все утро, играя желваками стиснутых от злобы челюстей, уругвайцы ожесточенно мочились на… «с уже завоеванной славой…», «…ее блистательный престиж…» и на фотографии улыбающихся соперников.

Эти, скажем прямо, не очень благозвучные детали подготовки к поединку были приведены нами только для того, чтобы показать, до какой степени разыгрывается иногда предматчевая истерика у темпераментных латиноамериканцев, когда на карту поставлена «честь нации», «святые традиции предков», когда нужно доказать, что «мы сильнее всех» и «наш футбол лучший в мире».

Не будем подробно рассказывать о ходе «трагического» матча. Упомянем лишь, что хотя бразильцев устраивала ничья, они проиграли его со счетом 1:2, пропустив решающий мяч в конце встречи. Нервный шок, охвативший страну, нет никакой возможности описать. Говорят, что стадион – все двести тысяч зрителей! – молча плакал. Вероятно, это было действительно страшно: переполненный и тихий стадион, раздавленный горем. И в этой гробовой тишине истерический крик, взметнувшийся над трибунами: «Это ложь! Это все нам приснилось!»

Были, разумеется, и самоубийства: без этого острые футбольные ситуации в Бразилии не обходятся.

Тысячи людей клялись себе никогда больше не показываться на стадионе. И «пятно позора», горевшее на оскорбленной душе и совести каждого бразильца, не было смыто ни в 1958, ни в 1962 годах; случалось частенько, что в спорах и дискуссиях, разгоравшихся в пивных барах и на автобусных остановках, раздавалась язвительная реплика на ломаном испано-португальском жаргоне: «Вы, бразильцы, стали чемпионами только потому, что вам не довелось встретиться с нашей «Селесте».

Были, конечно, товарищеские матчи, всякие там региональные турниры, но в чемпионатах мира эти два непримиримых соперника с тех пор не встречались. Вплоть до того дня, когда – 17 июня 1970 года, двадцать лет спустя! – судьбе было угодно вновь столкнуть их, на сей раз в полуфинальном матче девятого чемпионата мира. Это была первая возможность, первый шанс настоящего реванша. О котором мечтали старожилы «Мараканы» все эти два десятилетия.

Нечего и говорить, что эта бурная предыстория отнюдь не способствовала успокоению страстей. В то время как бразильская печать кричала о «великом реванше», в Монтевидео гремели литавры и раздавались победные гимны. Именно тут, в матче с извечными соперниками, «Селесте» должна была не только реабилитировать себя за не слишком впечатляющие итоги предыдущих матчей, за эту злосчастную победу над русскими, о которой газеты писали не без некоторой сконфуженности, но и доказать, что… А что, собственно говоря, она могла доказать? Что «мы сильнее всех и наш футбол лучший в мире»? Сейчас, в 1970 году, это звучало бы в устах уругвайцев, по меньшей мере, претенциозно. Но разве скептический рассудок сможет заглушить горячее биение патриотического сердца? И у кого из уругвайских репортеров могла бы подняться рука для трезвой оценки своих сил и возможностей накануне матча с бразильцами?! Что правда, то правда: грозная статистика триумфального марша бразильцев подавляла холодной непререкаемостью цифр: четыре победы в четырех матчах! Двенадцать забитых мячей! Что могли противопоставить этому уругвайцы?… В четырех матчах две победы, ничья и поражение! И всего лишь три забитых гола. Один из которых вызывал ироническую улыбку даже в самом Монтевидео… Казалось, надеяться не на что. Но нет!!! Газеты напоминали читателям статистику памятного пятидесятого года: Бразилия шла к финалу, громя соперников с поистине фантастическим превосходством: 7:1 – Швецию, 6:1 – Испанию, считавшуюся одним из фаворитов, 4:0 – Мексику. В то время как Уругвай сыграл вничью с Испанией (2:2) и с трудом вырвал победу у Швеции с преимуществом всего в один гол (3:2).

И если тогда славная «Селесте» добилась победы, то кто сказал, что этот триумф не может быть повторен сейчас?!

Так думали не только уругвайцы. Подсознательный страх перед возможным повторением «трагедии» смущал сердце и их соперников. «Фантасма» пятидесятого года витала над притихшим в ожидании матча отелем бразильской сборной, и этого Загало опасался больше всего. Трезво оценивая более чем скромные возможности противника, его немощное нападение и защиту, хотя и плотную, но избирающую против сильных команд персональный метод опеки, что для бразильцев являлось своеобразным гандикапом, Загало опасался не столько уругвайцев, сколько своих подопечных, которые могли поддаться на вероятные провокации, на подножки, тычки и толчки, которыми, как легко было предположить, уругвайцы будут восполнять неравенство сил.

Психологическая работа с игроками на сей раз была гораздо более трудной, чем обычно. Бразильский футболист, как уже было сказано, необычайно суеверен. После каждой победы в чемпионатах или турнирах независимо от их масштаба и важности победители выполняют обеты, обещанные всевозможным «покровителям» и «святым»: ставят многокилограммовые свечи, ходят пешком на гигантские расстояния, сопровождаемые толпами восхищенных болельщиков, от стадиона, явившегося полем победной битвы, до какого-нибудь храма, покровительствующего команде или персонально игроку. Накануне чемпионата в Мексике Брито отпустил бороду, поклявшись сбрить ее после победы. Сам Загало все тренировки в «Ботафого» и сборной проводит только в «заветной» футболке под тринадцатым номером, который для всех остальных является чем-то зловещим, а Загало «приносит счастье». Но что говорить о суеверии Брито или предрассудках Загало, если сам достопочтенный сеньор Жан-Мари Фаустин Годофруа д'Авеланж, аристократ, полиглот, бравирующий утонченными манерами президент Бразильской конфедерации спорта, накануне первого матча бразильцев в Гвадалахаре срочно вернулся из Мексики в Бразилию. Почему? Да потому, что он глубоко (и, быть может, не без оснований!) убежден, что его присутствие «не приносит счастья» его команде. Подтверждением этого являлось то печально неоспоримое обстоятельство, что в 1958 и 1962 годах, когда сеньор Авеланж не выезжал в Швецию и Чили, бразильцы завоевывали «Золотую богиню». Но стоило Авеланжу отправиться вместе с командой в Англию в 1966 году, как… результат известен.

Примета, плохая или хорошая, может загипнотизировать бразильца, подобно тому как кобра гипнотизирует зайчонка. И что вы сможете возразить против такого, к примеру, неопровержимого аргумента в пользу «неизбежной» победы уругвайцев в Мексике: они выигрывали первенство мира дважды с разрывом в двадцать лет. В 1930 и 1950 годах. А ведь в 1970 году исполнялось очередное двадцатилетие! И следовательно, было от чего волосам подняться дыбом!

Поэтому, как и следовало ожидать, утром 17 июня по всей Бразилии вспыхнули дымки «макумбы» – древнего языческого африканского обряда: специалисты по борьбе с нечистой силой вдохновенно пытались нейтрализовать все вышеупомянутые неблагоприятные факторы. Миллионы добровольцев, вознося мольбы и заклинания всевышнему, налагали на себя самые невероятные обеты, обещая небу самые фантастические дары в случае ниспослания победы.

Излишне доказывать, что и Уругвай был охвачен такой же лихорадкой. После победы над советской командой на 50 процентов возросла продажа телевизоров населению Монтевидео. Для того чтобы обеспечить электроэнергией всех телезрителей столицы страны и ее окрестностей, к началу матча с Бразилией была срочно запущена дополнительная электростанция. Уругвайский президент прервал на время матча запланированные аудиенции. Его бразильский коллега даже и не планировал никаких аудиенций на это время. Обе палаты парламента прекратили свои заседания из-за отсутствия кворума. Опустели улицы Монтевидео и Рио-де-Жанейро. Взлетели в небо первые ракеты: команды выходили на иоле.

Перед тем как сделать первый удар по мячу, Пеле наклонился и принялся тщательно перевязывать шнуровку бутс. Судья нетерпеливо поглядывал на него.

– Что он – не мог завязать свои башмаки в раздевалке? – нервно крикнул Лопес де Соуза, покинувший ради телевизора «Лузитании» свой пост под светофором. Сержант – да и никто из телезрителей – не знал, что этот обряд, религиозно исполняемый Пеле накануне каждого из мексиканских матчей, являлся маленькой хитростью: уезжая в Мексику, он договорился с женой Розе-Мери, что каждый раз будет ее «приветствовать» таким образом накануне игры. Это был условный сигнал, понятный только им двоим.

Пеле зашнуровал бутсы, выпрямился. Испанский судья поднес ко рту свисток. Замерли трибуны. Затихла «Лузитания». Сжались в комок миллионы сердец.

И еще ярче разгорелись костры «макумбы». Матч начался.

Первые минуты игры вполне оправдывали прогнозы: несмотря на тщательную психологическую подготовку, на всю воспитательную и разъяснительную работу, на лекции о вреде предрассудков и призывы «докажем, что мы сильнее!», бразильцы заметно нервничали. Несколько раз подряд ошибается ключевой игрок защиты – Клодоальдо, который, как обычно, должен был гарантировать безопасность подступов к штрафной площадке. Несколько раз защитники и полузащита совершают поистине инфантильные промахи, вручая мяч соперникам, которые не используют выгодных моментов. Что касается уругвайцев, то и они действуют именно так, как предвидел Загало вместе со своим генеральным штабом: понимая, что в открытой борьбе им на сей раз не совладать со своим вечным соперником, они почти откровенно нацелились на ничью. Точнее говоря, ушли в глухую защиту, надеясь, что если удастся безнаказанно отсидеться в траншеях 120 минут, то, глядишь, дело может дойти до жеребьевки, в которой их более чем скромные шансы подымались до 50 процентов.

Не теряли они, разумеется, надежды и на какойнибудь нечаянный гол, ибо знали, что бразильская защита и в особенности вратарь играют отнюдь не безошибочно. Для достижения этой цели они взяли на вооружение ту самую «катимбу», которой так опасался Загало: подножки, силовые приемы, полулегальные и откровенно грубые толчки сыпались как из рога изобилия. В борьбе с более техничным противником зта «эскалация грубости» становилась для них единственным шансом. Особенно усердствовал левый защитник Мухика, который, видимо, взял на себя перед игрой торжественное обязательство отправить Жаирзиньо в госпиталь. И как можно скорее. Судья, глядя на эту «охоту», улыбался, хотя и не забывал время от времени манипулировать своими цветными карточками. Его более чем очевидная снисходительность к грубости вдохновила Жаира, который, устав получать по ногам от Мухики, в конце матча в суматохе у своей штрафной площадки решил отвести душу, отправив своего усердного опекуна в нокдаун, что вызвало нервную истерику Загало, выскочившего на поле с мольбами и проклятиями по адресу Жаира.

Но все это случилось уже под занавес, до которого мы с вами еще не добрались.

Итак, первые 20 минут были разыграны по партитуре Хохберга. Он сумел навязать бразильцам свой нарочито медленный ритм. «Катимба» выбила их из равновесия, и как награда уругвайскому тренеру и его прилежным питомцам за это добросовестное исполнение домашнего задания родился первый гол.

Пожалуй, именно так можно квалифицировать этот казус: «родился гол». Его не столько забили уругвайцы, сколько пропустили бразильцы. Сначала Брито, спокойно владея мячом, вдруг заторопился и дал неточный пас на правый фланг, вручив мяч Моралесу. Вместо того чтобы, исправляя ошибку, немедленно прикрыть устремившегося к воротам Кубильяса, Брито еще попытался жестами извиниться перед Карлосом Альберто и позволил правому крайнему уругвайцев беспрепятственно получить пас. Но и тут еще не все было потеряно. Брито настиг противника неподалеку от угла вратарской площадки, пересекая ему путь к воротам, и Кубильяс из весьма выгодного положения попытался ударить. Именно попытался: он делал это торопливо, боясь, видимо, что Брито окончательно перекроет ему путь, и мяч, неуклюже скользнув у него по ноге, срезался и както медленно «поплыл» к воротам. И вратарь Феликс, словно загипнотизированный, проводил его глазами.

Впоследствии он утверждал, что срезка Кубильяса лишила его равновесия, ибо он ожидал сильного удара, а получился какой-то нелепый тычок. Как бы то ни было, мяч оказался в воротах, и, таким образом, надежда Хохберга на нечаянный гол сбылась.

Теперь ситуация «Селесте» казалась почти превосходной. Уж чем-чем, а слабостью защитников ее попрекнуть было нельзя. Ведь до сих пор они в четырех матчах пропустили всего один гол! Поэтому теперь можно было, поблагодарив всевышнего за этот нечаянный подарок, действовать еще осмотрительнее: уйти в глухую защиту, запереть подступы к своей штрафной площадке, лишить бразильское нападение зубов, прикрыв жесткой персональной опекой Жаирзиньо и Пеле, и наращивать силовое давление, единственный фактор, в котором уругвайцы чувствовали свое почти неоспоримое преимущество.

Увы, пропущенный гол произвел на бразильцев неожиданный эффект: они стали успокаиваться, словно почувствовав, что необходимая жертва сделана, дань традиции принесена. Были, правда, еще ошибки Клодоальдо и Пиазы, были удары по бразильским воротам, но все же чувствовалось, что в матче произошел перелом. Жаир, который, как и Пеле, с самого начала играл весьма хладнокровно, все чаще и чаще обыгрывает Мухику. Ривелино устраивает несколько раз подряд свой знаменитый «карнавал», разбрасывая уругвайцев в разные стороны стремительными финтами корпусом. Пеле на 24-й минуте получает в штрафной площадке отличный пас от Эверальдо, принимает его на грудь и… падает, снесенный дружными усилиями нескольких защитников.

Бразильцы в надежде вздымают руки: пенальти?! Но судья олимпийски спокоен. Мухика снова бьет по ногам Жаира. Ривелино исполняет штрафной, попадая в «стенку». Ох, тяжко пришлось кому-то в этой «стенке»!

И когда всем уже казалось, что подведение итогов и окончательное сведение счетов между бразильским нападением и уругвайской защитой откладывается до второго тайма, был забит гол. Вот про этот гол со спокойной совестью можно сказать: «Был забит!» Это был гол-красавец! Не хилый и неуклюжий «пырок» Кубильяса, а гол, который может украсить биографию любого игрока, историю любого турнира или команды. Занятые охотой за Пеле, Тостао и Жаиром, уругвайцы прозевали неожиданный рывок Клодоальдо, который прошел по левому флангу и стремительно влетел в их штрафную площадку, предугадывая пас на выход от Тостао. Пас был безупречен, удар Клодоальдо тоже. Бросок блестящего вратаря Мазуркевича не смог спасти ворота: мяч влетел в левый от него нижний угол.

Этот гол был осуществлением мечты, которая жила в душе мальчишки с тех пор, когда он, голодный сирота, нашел себе кров на тренировочной базе «Сантоса». С тех пор, когда он подавал мячи за воротами, в которых тренировался великий Жилмар.

С тех пор, когда он голодал, носил обноски и не терял надежды. Всего лишь три-четыре года назад он был никем. Играл в юношеском составе «Сантоса» время от времени. Тогда, когда оказывалось свободное место. Ни контракта у него не было, ни реальных шансов на успех. До тех пор, пока прозорливый тренер Антониньо не поверил в него, взял с командой в турне по Мексике и не побоялся выпустить в одном из матчей на той позиции, которая всегда принадлежала «би-кампеону» Зито.

За три года этот парень стал не просто игроком основного состава «Сантоса», а одним из ключевых игроков. И когда Салданья включил его в сборную, несмотря на молодость Клодоальдо, не нашлось, пожалуй, ни одного голоса против. Даже среди прессы Рио-де-Жанейро, которая по старой традиции встречает в штыки всех, за исключением Пеле, паулистов, приглашаемых в национальную команду.

На второй тайм бразильцы вернулись окончательно успокоенными. В перерыве Загало устроил им «промывание мозгов». Никогда раньше его не видели таким ни его нынешние питомцы, ни его прежние товарищи по «Ботафого» и сборной. Всегда уравновешенный и хладнокровный, он решил, что в данной ситуации единственно правильным решением будет «дернуть за узду». Он кричал на притихших футболистов как на провинившихся школьников. Он стыдил их за мягкотелость, за дряблость, за беззубость, за немощь. Он напомнил им, что Уругвай, оказавшись в куда более легкой группе, добрался до полуфинала ценой убогих побед и скудных голов. Он напомнил, что уругвайцы только что едва не провалились в матче с русскими, где вынуждены были играть 120 тяжелых минут, забив самый постыдный гол за всю историю «Селесте».

Встряска словно разбудила команду. Исчез страх перед «призраком пятидесятого года». Все встало на свои места. И спустя полчаса пришел победный гол, автором которого был Жаир. Он просто-таки не мог уйти с поля без гола! Получив пас от Тостао (опять от Тостао!), он ворвался в штрафную площадку, обыграл Моралеса и Мухику, которые, словно чувствуя неотвратимость нависшей угрозы, в отчаянном усилии пытались его снести, задержать, не пустить, но Жаир освободился от них и вбил мяч мимо выбежавшего навстречу Мазуркевича. После этого Жаир рухнул на колени, а сверху посыпались Тостао, Пеле, Ривелино и все остальные. Со скамейки запасных прискакали вратарь Адо, массажист Марио Америко, доктор Толедо, сам Загало, образуя гигантскую кучу малу.

Вокруг нее радостно подпрыгивал, держась за бумажник (чтобы не выпал из кармана), всегда невозмутимый глава делегации сеньор Антонио до Пассо.

Счет стал 2:1, и хитроумный план Хохберга начинал рассыпаться в клочья. Исчезала надежда на монету, на чет – нечет, где, как уже было сказано, шансы все-таки были половинные. Теперь каждая минута играла против «Селесте», и она оказалась перед тягостной необходимостью делать то, чего она – увы! – делать не очень-то умела: атаковать. Рассыпалась сверхукрепленная оборона, и, повинуясь неумолимой и суровой игровой логике, уругвайцы вынуждены были спешно перестраивать свои ряды. Тут уже было не до «катимбы», не до подножек. Тут уже нельзя было поваляться на травке, имитируя страшнейшие травмы и разыгрывая роль пострадавших. И даже когда Жаир решил наконец отвести душу, послав Мухику на землю, уругвайский защитник вынужден был спешно подыматься.

И вся эта нервотрепка, вся эта судорожная суета уругвайцев, устремившихся к бразильским воротам в поисках спасительного гола, нашла свое логичное завершение в четкой, хладнокровной комбинации, разыгранной Ривелино с Пеле и Тостао.

Сначала сам Ривелино, перехватив мяч близ своей штрафной площадки, отдал его Тостао, который, заметив, как Пеле устремился к воротам уругвайцев, послал мяч «королю» с аптекарской точностью. Пеле ворвался в штрафную площадку как ураган, обыграл нескольких защитников, остановился, словно прицеливаясь, и, когда замерший стадион вскакивал на ноги, предвкушая его удар, Пеле вдруг неожиданно откатил мяч поперек поля выбегавшему по центру Ривелино. Откатил точно на ногу. Точно так, как он это сделал спустя три дня на последних минутах финального матча с итальянцами… но об этом мы еще поговорим в свое время!

…Ривелино разрядил свою «пушку», и все было кончено. 3:1. И одна минута до конца матча.

На этом можно было бы поставить точку, если бы не еще один сольный номер Пеле, исполненный им буквально на последней секунде. Трибуны еще грохотали овациями, отмечая гол Ривелино, и ракеты, взлетевшие над Корковадо в Рио-де-Жанейро, еще не успели рассыпаться тысячами праздничных искр, когда Тостао, подхватив мяч после того, как уругвайцы начали с центра поля, дал еще один неожиданный пас на выход Пеле. Кто мог предвидеть это? По обычной футбольной логике, а тем более по логике уругвайцев, бразильцам нужно было «катать мяч», сбивать темп, выжидая финального свистка. А тут вдруг новая атака. Пребывавшие все еще в состоянии «гроги» после мощнейшего удара Ривелино, защитники «Селесте» прозевали рывок «короля», и только хладнокровный Мазуркевич (оспаривавший с Бэнксом звание лучшего вратаря чемпионата), узрев грозную опасность, бросился вперед. Они встретились около линии штрафной. Мяч шел между Пеле и Мазуркевичем по диагонали с левого (для Пеле) фланга к угловому флагу. «Король» сделал финт корпусом, который надо показывать отныне во всех футбольных школах от Рио-де-Жанейро до Земли Франца-Иосифа: он имитировал рывок вправо, а сам прошел слева. Мяч и Пеле обошли бросившегося между ними оземь Мазуркевича с разных сторон! Это был цирковой номер.

И потрясающее впечатление какого-то фарса, фокуса, трюка усугублялось тем, что Пеле, даже не прикоснувшись к мячу, дезориентировал Мазуркевича и, обойдя его, достал мяч справа от ворот. Он послал его сильным низовым ударом, и тут судьба улыбнулась уругвайцу: мяч прошел в нескольких сантиметрах от штанги. Если бы он влетел в ворота, это был бы один из самых эффектных и красивых голов за всю карьеру Пеле.