Когда в шестидесятых годах я начал исследовать альтернативное сознание — с помощью таких энтеогенов^{15}, как ЛСД, а также благодаря просветляющему присутствию моего гуру, Ним-Кароли Бабы (Махарадж-джи), — меня поразило, насколько ограничены мои представления о моём уме и его работе. Мне стало ясно: то, что я привык считать реальностью, в действительности является моим субъективным восприятием. Более того, я могу изменить это восприятие. Я осознал, что страдания, вызванные моим восприятием реальности, в значительной степени были порождены мною самим и могут быть устранены путём наблюдения за мыслями и последующего перехода от мирка эго к перспективам «свидетеля»^{16}. Благодаря моему гуру, химическим «учителям» и занятию медитацией моё сознание с годами окрепло, что чрезвычайно помогло мне в изучении старости.

Давайте сделаем паузу и рассмотрим, что я имею в виду под «самоиндуцированным страданием». Поймите: я вовсе не отрицаю наличия реальных проблем старения — тех трудностей, с которыми сталкиваются миллионы людей, лишённых семьи, работы, достойного медицинского обслуживания и общения. Не склонен я и приуменьшать физические страдания, связанные с потерей телом молодости. Но очевидно, что есть принципиальное отличие боли от страдания — отличие, связанное с умом и характером реакции на ощущение.

Мы знаем, что в материалистичной культуре внешнему миру придаётся преувеличенное значение. Хотя мы можем в некоторой степени влиять на внешние обстоятельства, понятно, что мы не всемогущи, что в жизни есть вещи, которые мы не в силах изменить: например, налоги, поведение наших детей или тот факт, что мы состаримся и умрём. Нельзя сделать так, чтобы неприятное не происходило, поэтому рассудок приходит к выводу, что мы являемся жертвами жизни, слабыми глупцами, ввязавшимися в сражение с природой и заведомо обречёнными на поражение. С тех пор как мы стали достаточно взрослыми, чтобы понять — жизнь предлагает нам не то, чего нам хочется, мы решили, что являемся жертвами обстоятельств, что именно за внешней реальностью остаётся последнее слово в вопросах о том, кто мы есть, как нам чувствовать, о чём думать и каковы рамки возможного для нас.

Эта версия, подобно большинству наших фундаментальных предположений, звучит правдоподобно. Но вся ли это правда? Поранься — и потечёт кровь; растранжирь деньги — и окажешься банкротом. Однако разве реакция ума столь же предсказуема? Разве мы не можем смотреть на реальность под разными углами зрения, сознательно решая, как отреагировать на событие? Но мы склонны забывать о гибкости своего ума. Мы позволяем обстоятельствам помыкать нами, ибо верим: если случилось то-то и то-то, нужно поступать так-то и так-то (так, как принято). По мере старения мы начинаем накладывать на себя свои представления о том, как старые люди думают и живут. Теперь эго заставляет нас смотреть на себя не как на нечто более значительное, а как на что-то худшее, чем то, чем мы были в молодости. И всё же, если мы найдём время для познания ума и поймём, как он определяет качество жизни, мы сможем стареть так, как нам хочется, и использовать изменяющиеся обстоятельства во благо себе и миру.

Мы страдаем не столько от внешних обстоятельств, сколько от ума, от эго. Это особенно заметно, когда работаешь с больными.

За свою жизнь я видел много людей, чья реакция на одинаковый диагноз была почти диаметрально противоположной. Возьмём Элину. Когда этой шестидесятитрехлетней бывшей учительнице сказали, что у неё липома, требующая химеотерапии, дающей ей не более 50 % шансов на выживание, это не остановило её жизнь. После начального потрясения она, будучи глубоко религиозной женщиной, сумела, параллельно прохождению курса противоопухолевой терапии исцелить нефизические аспекты своей жизни (включая неудачное замужество), тем самым существенно уменьшив болезненность своего состояния.

«Я увидела, что у меня есть выбор, — сказала мне Элина. — Изменить отношение к жизни или перестать жить». Хотя обстоятельства можно было использовать как оправдание мрачного состояния ума и отказа от внутреннего роста, Элина увидела в своём диагнозе возможность сознательного исцеления, и трудный период жизни привёл её к внутреннему прозрению. Учась переходить от укоренённого в эго страха смерти к сознанию души и обретая способность отделять болезненные переживания от физической боли, мы получаем возможность меньше страдать.

Аналогично — феномен старения заставляет страдать нас не сам по себе. В значительной степени страдания порождены тем, как старость воспринимается умом. В качестве примера укажу на эпидемию «если только», с которой мне пришлось столкнуться в процессе работы с людьми, борющимися со старостью. «Я смогу сделать это, если только не буду жить здесь». «Если только меня минует эта участь, я смогу получить то, что сделает меня счастливым». Но все эти «если только» — самооправдания эго, которое продолжает держать пожилых людей в силках желаний и заставляет цепляться за «то, что могло бы быть», не позволяя оставаться в «сейчас». Список этих «если только» склонен удлиняться по мере того, как мы стареем, теряем материальные ценности и способность изменить внешние обстоятельства. Синхронно с этим списком растёт чувство бессилия.

С возрастом мы становимся более спокойными и интравертными. Мы осознаем, сколь важно настроить ум так, чтобы освободиться от ловушек прошлого. К счастью, старость предоставляет нам достаточно возможностей для усвоения этих новых уроков. Многие пенсионеры обнаруживают, что у них оказалось слишком много свободного времени. Когда стихают призывные горны желаний и мирские цели перестают быть столь притягательными, вы можете уделить больше времени себе и понять силу своего ума.

Из известных мне методов работы над умом одним из простейших является медитативное созерцание, которым я занимаюсь с 1970 года. Хотя эта техника заимствована у буддийской традиции тхеравада^{17}, чтобы получить от неё пользу, не обязательно быть буддистом или вообще верующим или последователем какой-либо метафизической традиции. Практика созерцания просто предлагает нам познакомиться со своим умом. Объектом сосредоточения в ней служит дыхание. Большинство великих духовных традиций используют те или иные формы данной техники. Я верю, что эта практика призвана помочь нам выйти за пределы это и начать воспринимать жизнь с точки зрения души.

Одним из лучших способов разглядеть, как эго руководит нами и заставляет нас страдать, является искусство быть «здесь и сейчас». Об этом легче сказать, чем сделать, потому что эго находит миллионы способов отвлечь нас. У эго отличный инстинкт выживания, и оно сразу замечает, что мы хотим обыграть его на его собственном поле. Эго не желает уступить душе роль «короля горы».

Заставить эго ослабить свою хватку так же просто, как и воспринимать то, что происходит в данный момент. Это звучит просто, но о том, как сделать это, были написаны толстенные книги (некоторые — тысячелетия назад). Это называется медитацией, и ею можно заниматься как сидя в специальном месте, так и непосредственно в повседневной жизни.

Для начала давайте просто сядем. Если вы сидите на стуле, пусть стопы расслабленно стоят на полу, а руки лежат на коленях. Не откидывайтесь на спинку стула, но и не держите себя в напряжении.

Если нужно, закройте глаза и думайте о расслаблении каждой части тела. Представьте, как ваше тело и ум входят в состояние лёгкости бытия. Если хотите сидеть на полу — замечательно, но вам должно быть удобно. Если вы никогда раньше не сидели со скрещенными ногами и не привыкли завязываться узлом, я бы посоветовал вам остановить свой выбор на стуле.

Медитация не должна ассоциироваться у вас с болью.

Чтобы привести ум домой и узнать, что значит быть «здесь и сейчас», можно начать с концентрации части внимания на дыхании: движении диафрагмы, прохождении воздуха через ноздри, на расширении и сжатии грудной клетки.

Расслабьте челюсти. Рот должен быть закрытым, а язык касаться нёба прямо над зубами. Глаза можно закрыть, а можно оставить их полуоткрытыми, глядя вперёд и вниз под углом 45 градусов, но не фокусируясь ни на чём конкретном.

Стараясь сосредоточиться на дыхании, мы начинаем кое-что замечать. Прежде всего, наша концентрация на дыхании будет или чрезмерной, или слишком слабой. Мы или направим все усилия на дыхание, или начнём дремать. Наше дыхание утратит естественность и станет нарочитым. Затем мы отвлечёмся, перенёсшись мысленно в Индию или офис, вернувшись в воспоминаниях к недавней ссоре с любимой, к весёлому дню рождения, начав строить планы на завтрашний день. Это нормально. Это эго вмешивается со своими представлениями о том, как всё должно быть. Каждый раз, когда мы возвращаем своё внимание от мыслей или других отвлекающих факторов назад, к дыханию, эго слабеет.

В такие моменты может наступить «звенящая тишина»; появляется обширное пространство, позволяющее душе успокоиться и начать воспринимать вещи такими, какие они есть. Однако нам начинает казаться, что внутренний шум становится особенно назойливым, а внешнее окружение раздражает, как никогда раньше.

Но на самом деле ничего не изменилось, кроме нашего отношения.

Если вы отвлеклись от дыхания или заметили, что уже не пребываете в сознании, спокойно фиксирующем все звуки, телесные ощущения или появляющиеся мысли, важнее всего — не выходить из себя.

Медитация — нелёгкое занятие. Когда мы были малышами и учились ходить, нам довелось много раз падать, но мы не бросили своих попыток. На нынешнем этапе жизни для нас задача первостепенной важности заключается в том, чтобы помочь душе научиться ходить по полям Осознания. Эго будет вновь и вновь сбивать её с ног, но, если вы продолжите помогать ей вставать, то добьетесь успеха и обретёте глубокий покой.

Приступив к медитации, вы, в частности, заметите, насколько неуправляем ваш ум. Если вы впервые начали тщательно наблюдать за ментальными процессами, увиденное может вас ужаснуть. Как только вы закроете глаза, на вас обрушится лавина образов, эмоций и физических ощущений. Но всякий раз, когда мы уделяем внимание уму и становимся более осознанными, мы позволяем душе выйти на передний план, а она не позволит нам стать жертвой привычек эго.

Медитировать можно где и когда угодно: спокойно сидя на природе, в церкви или храме, или просто глядя в небо. Какой бы метод вы ни избрали, он поможет вам справиться с беспокойством о будущем. Обретя благодаря медитации некоторый внутренний покой, мы получаем возможность противостоять целой толпе ментальных демонов, видя в них лишь порождение ума.

Мне хочется поговорить о тех демонах, которые олицетворяют собой распространённую боязнь ситуаций, связанных со старостью.

Помню, как я навещал в больнице свою 86-летнюю тетю. Общались мы примерно так.

— Как тебя зовут?

— Ричард.

— Кто твой отец?

— Ваш брат Джордж.

— А, да, да. (Долгая пауза.) Мы ровесники?

— Нет.

— Я старше?

— Да, вы на тридцать лет старше меня.

— На тридцать лет? Но ведь ты седой!

— И вы тоже!

(Долгая пауза.) — Так как, ты говоришь, тебя зовут?

И диалог повторялся. Моя тетушка витала в облаках, будучи почти не связанной временем и межличностными взаимодействиями. Чаще я просто держал её за руку и мы смотрели друг другу в глаза. Для меня не имело никакого значения, что она меня не помнит, и, похоже, её это тоже не особенно волновало. Мы были просто двумя душами, которые встретились, и, как только я избавился от привычки разговаривать о ней на уровне эго, оба мы стали получать от наших встреч огромное удовольствие.

Из-за того что мы прочно отождествились со своими мыслями и чувствами, и потому, что они, и только они говорят нам, кем мы являемся, нам очень трудно не запаниковать, когда наш ум начинает ускользать от нас. И всё же есть случаи, показывающие, что старческое слабоумие вовсе не является таким уж страшным процессом.

Франческа, обитательница дома престарелых, говорит: «Из-за физической слабости я не активна и часто молчу. Они называют меня слабоумной, но «старческое слабоумие» — просто ярлык, который навешивают на не таких, как все. На самом же деле появляются новые возможности. Сейчас я, как никогда раньше, сознаю, сколь прекрасна наша вращающаяся планета и небеса над ней. Старость обостряет моё восприятие». Другими словами, то, что кажется потерей, в действительности может быть фактом преображения — если мы бесстрашно позволим уму трансформироваться.

Есть фильм (получивший много кинематографических наград), который называется «Жалобы послушной дочери». Я люблю его за правдивость и способность пробуждать сознание. Автор описывает симптомы развивающейся у её материи болезни Альцгеймера и параллельно фиксирует собственную реакцию на это заболевание. Болезнь прогрессирует, пока мать вообще не перестаёт узнавать дочь. В конце концов, поскольку больной женщине становится опасно оставаться одной в своей квартире, дочь перевозит её в интернат для страдающих синдромом Альцгеймера. Главврач требует, чтобы дочь не оставляла матери ничего из её прошлого — даже одежды. Поначалу это требование кажется жестоким, но дочь подчиняется. Приехав в интернат на следующий день, она застала мать одетой в мужской спортивный костюм и с плоской дамской сумочкой, в которой лежит одноцентовая монета. И дочь вдруг поняла, что её мать совершенно счастлива, потому что вокруг никто не напоминал ей о том, что она забыла. Дочери становится понятно, что её привязанность (к той маме, какой она её знала) лишь усиливала страдания матери. Со временем она избавилась от этой привязанности и научилась танцевать вместе с сознанием матери, куда бы оно ни улетало. Заканчивается фильм следующей сценой — мать идёт по коридору, размахивая сумочкой и напевая: «Я свободна, свободна!»

Рассматривая содержание своего ума, мы обычно находим в нём толпу демонов (которых я называю «обычными страхами»). Когда мы начинаем стареть, эти демоны принимаются терзать нас. Первым из этих демонов является «старческое слабоумие» — страх потери умственных способностей.

Как-то я получил открытку от старой подруги, которая с юмором описывает свою потерю памяти:

Ну что сказать? Да что всё о болячках я!

Пока жива;Хотела написать

я здесь, а не в могиле. о том,

Но беспорядок в головечто я тебя люблю,

такой же, как в квартире.

о том, что буду ждать,

Порой на лестнице стою, что без тебя лекарства мне —

стараюсь догадаться: как мёртвому примочки…

собралась подниматься я, Но скоро почту повезут

а может, вниз спускаться?и надо ставить точку.

У дверцы холодильникаУ ящика почтового

не в силах я понять: себе не изменила:

поставила я что-то внутрьзабыла опустить письмо —

или хотела взять?наоборот, открыла!

И в сумерках, держа чепец, Вставные челюсти не жмут,

себе я ужаснулась: очкам я доверяю,

не знаю — спать ли я ложусьдля слуха аппарат — хорош,

иль только что проснулась?но, Боже,

ум теряю!

Многим из нас всё это знакомо, и, хотя мы посмеиваемся над юмористичным описанием старческой рассеянности, я знаю, что многие пожилые люди чуть ли не больше всего боятся потерять память. Ничто так не страшит, как перспектива старческого слабоумия. До инсульта перечень моих личных опасений возглавлял именно страх притупления ментальных способностей. И даже сегодня, несмотря на многолетние занятия медитацией и способности пребывать в духовном сознании, мысль о том, что я могу потерять свет разума и безнадёжно провалиться во мрак, чрезвычайно мне неприятна.

Конечно, потеря ума далеко не всегда забавная вещь. У многих людей разрушение структуры эго приводит к таким психическим нарушениям, как перевозбуждение, беспричинные вспышки гнева и даже насилие. Очень ответственная женщина, с любовью заботившаяся о своём 54-летнем супруге, страдающем от болезни Альцгеймера, написала мне, что в конце концов сдала его в интернат.

Её мужа одолела мания сексуального преследования. Ему показалось, что он находится в публичном доме, а жену он принял за хозяйку заведения, которая якобы заставляет его заниматься сексом сразу с двумя дюжинами девиц. Когда он бросился бежать через окно (квартира находилась далеко не на первом этаже), жена пыталась его удержать, но он, видя в ней держательницу притона, ударил её. А неделей раньше он сбросил её с кровати, заявив, что мужчине не следует спать с сестрой.

Хотя этой женщине не хотелось расставаться с мужем, его психическое состояние и поведение приняли такую форму, что она уже не могла с ними справиться. Тем не менее для большинства из нас первоочередной проблемой является не нарушение работы мозга, а страх потери умственных способностей. Однако в этом страхе (как и во всех психических затруднениях) скрыт ключ к избавлению от него. Медитация показывает, что болезненные страхи — это не непреодолимое препятствие, а скорее мысль (или ряд мыслей), сопровождающаяся физическими ощущениями.

Обычно страхи проявляются из-за нашей склонности мысленно пребывать в прошлом или убегать в будущее. Мы беспокоимся: «Если случится такая же неприятность, как когда-то, что я буду делать?» Поскольку будущее всегда неизвестно, ум может свободно рисовать себе грядущие катастрофы. Цепь таких опасений, нарастая, как снежный ком, создаёт паническое настроение. Лавине страхов нет конца: по мере того как мы стареем и чувствуем себя более уязвимыми, страх в его мириадах форм может стать нашим постоянным спутником, превращающим старость в сущий ад.

Однако, избрав духовный путь, мы учимся работать с этими страхами, а не становиться их жертвой. Говоря «работать со страхами», я не имею в виду, что эго должно им сопротивляться. Нужно просто быть бдительным, замечая признаки присутствия страхов в уме. Осознание присутствия страха само по себе уже несколько успокаивает, ибо проясняет, какие мысли страшат нас (например, о подорожании продуктов или о физических проблемах) и к чему мы привязаны. Уму свойственно цепляться за то, что порождает беспокойство, страдания и страх. Опознав объект своей привязанности — скажем, тот или иной образ жизни или нестарое тело, — мы, независимо от характера затруднения, получаем возможность сделать первый шаг к освобождению от него.

Стареющие люди часто жалуются на одиночество. О нём будет подробно сказано в главе о смене ролей и отношений. В моей жизни было много болезненных моментов, когда мне не к кому было обратиться. Я чувствовал себя в полной изоляции, оторванным от всех, заброшенным, нелюбимым, покинутым. В такие мгновения (с которыми многие из нас сталкиваются в конце жизни) я буквально тонул в своём одиночестве. Со временем эти ощущения потеряли остроту (сегодня я окружён заботой и вниманием), но память о них сохранилась. Подобно Элеоноре Ригби из песни Битлз^{18}, многим из нас приходится стареть и умирать в одиночку.

Хотя не всегда есть возможность изменить внешние обстоятельства, боль одиночества можно в значительной степени смягчить. Прежде всего, нужно распознать самые первые признаки появления чувства одиночества. Как и в случае других видов самоисцеления, чем быстрее мы осознаем характер психического состояния, тем эффективнее сможет справиться с ним медитация.

Как только почувствовали себя одинокими, сразу же начинайте спокойно созерцать это одиночество. И вы заметите, что, хотя чувство одиночества, возможно, сохранилось, его интенсивность уменьшается. Эго перестаёт нагнетать трагизм: «О, горе мне! Я так одинок — самый одинокий человек на земле!» Такие причитания лишь подпитывают наше одиночество и продлевают страдания. Заметьте, речь идёт не об отрицании чувства одиночества, а о переносе внимания с эго на душу. Это позволяет принимать то, что есть, не страдая. Душа столь широка, что принимает всё, ничего не отталкивая.

Даже самые одинокие из нас не всегда были одиноки. В трудные моменты можно вспомнить, как кто-то о вас заботился. Отметьте, как эго цепляется за переживания — даже негативные. Вам может захотеться любой ценой ослабить чувство одиночества. Отметьте, поддались вы этому побуждению или нет и какие чувства за этим последовали.

Быть одиноким и находиться в уединении — совершенно разные вещи. Одиночество связано с эго, а уединение даёт шанс пробудиться душе. Чтобы иметь время для расслабления, медитации и самопознания, нужно уединение. Духовное осознание не может развиваться, если эго заполняет наш ум мыслями о людях, делах, о нашем одиночестве. Уединение — великое дело!

Но, в некотором смысле, никто из нас не одинок. Где бы вы ни находились и как бы плохо вам ни было, возможно, где-то рядом кто-то (пусть даже не известный вам) чувствует себя так же. Обратитесь в душе к этому человеку. Подумайте, как он себя чувствует, страдая от одиночества и не зная, что ему может помочь медитация. Думайте обо всех, страдающих так же, как вы. Они, как и вы, сейчас воплощены на этой планете. Если вы захотите, чтобы они (и вы) страдали меньше, вы почувствуете, что вам стало легче. Одухотворить эгоистичное прошлое можно состраданием. Не сожалением, но состраданием, то есть искренне пожелав, чтобы страдания людей уменьшились. Когда эго не может жалеть себя, оно не в силах подпитывать свои страхи.

Обострение восприятия позволяет полностью трансформировать одиночество. Пребывая в Осознании, вы погружаетесь в Великое Уединение, ибо во Вселенной есть лишь Осознание. Когда проявляется Божественное Уединение, вы становитесь частью Единого, вмещающего в себя Всё. Одиночество превращается в уединённость, которая приближает нас к Богу.

Чувство неловкости — ещё одно состояние, с которым мы часто сталкиваемся по ходу старения. Расскажу вам эпизод из своей жизни. Пару лет назад меня пригласили выступить в Денвере (Колорадо) перед несколькими тысячами человек. Как почётный гость, я сидел в первом ряду, а когда пришло время подняться на сцену, вместо того, чтобы подняться по ступенькам (как поступил бы любой нормальный 63-летний человек), я, подстрекаемый своим эго, раздувшимся от избытка внимания, попробовал запрыгнуть на подмостки. В результате я на виду у всех шлепнулся лицом на сцену, при этом больно ударившись ногой и разбив её. Не оказав себе медицинскую помощь, я в течение часа читал лекцию, чувствуя, как в носок стекает кровь, неловкость не позволяла мне признать, что я вот-вот потеряю сознание.

Вспоминая этот случай, я поражаюсь силе своего эго: насколько оно в данной ситуации владело мной! Вместо того чтобы на пару минут прерваться, обработать рану и перевязать её (что я, несомненно, сделал бы, будь я более осознан), я позволил себе смутиться и полностью отдался этому чувству. Смущение, которое я испытал при падении, было чувством неловкости за свою старость и за то, что я смутился! Мне было неловко воспользоваться ступеньками, поставленными для людей моего возраста, и это не позволило мне поступить в соответствии с обстоятельствами.

В возрасте пятидесяти — шестидесяти лет я довольно часто совершал подобные ляпсусы. Возможно, из-за своей склонности не обращать внимания на тело, я переоценивал его возможности; а может, просто был самонадеянным. Как бы то ни было, теперь я рад сообщить, что, став физически недееспособным, почти полностью избавился от чувства неловкости за свою старость. Опять-таки, в прошлом, если я плохо выглядел, это меня беспокоило. После инсульта я прикован к инвалидной коляске и не могу сделать даже такую простую вещь, как перевернуться в кровати с боку на бок. Поначалу с этим очень трудно смириться, но, если эго избавляется от своих притязаний, приходит приятие.

Томас Элиот^{19} писал: «Старея, вы перестаёте тратить время на глупости. Вы отстраняетесь от суеты, отказываетесь от ложных амбиций и снимаете маску». Он не знал моей мамы. За несколько дней до её смерти я находился рядом с ней в больничной палате. Она была очень слаба, но из последних сил держала перед лицом веер — чтобы я не видел её без зубных протезов. У неё болели десны, и она уже не могла пользоваться вставными челюстями, но никому, кроме моего отца и дантиста, не позволялось видеть её без зубов. Что ещё хуже, из-за стероидов, которыми её лечили, на её лице стала появляться растительность, и я видел, как она орудовала пинцетом, чтобы не осталось ни волосинки.

Мама воевала с теми переменами, которые произошли в её теле из-за болезни и лечения. Это противостояние, рождённое чувством неловкости, не давало ей успокоиться. Понятно, что битва будет проиграна, но мама не переставала бороться. Она отлично усвоила уроки западной культуры, которая учит именно такому поведению. Даже мой старый приятель Тимоти Лири держал рот закрытым, когда его фотографировали во время предсмертной болезни. Надо сказать, что Тим с закрытым ртом — весьма нетипичное зрелище, и я спросил у него, в чём дело. Он открыл рот и показал, что там отсутствует пара передних зубов. Он не хотел, чтобы его таким видели на фото; другими словам, он испытывал чувство неловкости.

Я знал одну китаянку, врача по профессии, у которой было восхитительное отношение к своим зубам. Когда её однажды спросили, почему сегодня она выглядит не так, как всегда, её лицо расплылось в широкой улыбке и она сказала: «Хэллоуин!» Во рту у неё осталось всего четыре зуба, все в разных углах рта. Она рассмеялась и объяснила, что зубы её замучили, и она их вырвала, так как они ей больше не нужны. «Я теперь беззубая, как моя бабуля», — сказала она и пошла к своим пациентам.

Менее чем через год после смерти моей матери я оказался на другом конце света, в Индии, у Ним-Кароли Бабы. Ему было без малого 80 лет, и он заметно поправился. У него осталось только три зуба, но он отлично обходился без веера. Казалось, он вообще не знал о своей тучности или об отсутствии зубов. Мы, ученики, сидели перед ним час за часом, не спуская с него глаз — так он был прекрасен.

Таким же отсутствием внимания к своей внешности отличалась Анандамайи Ма^{20}, которую многие считают величайшей женщиной-святой XX века. Находясь рядом с ней, я видел, что её совершенно не заботит, как она одряхлела к концу жизни. Свет, излучаемый её естеством, придавал её беззубому рту и морщинистым рукам несравненную трансцендентную красоту. Сквозь изношенное покрывало сияла её душа.

Медитация учит нас различать уровни существования. Отождествившись с душой, мы обретаем силу смирения, позволяющую нам стареть спокойно.

Многие стареющие люди жалуются на своё бессилие — не только на то, что становятся слабее физически и боятся, что не смогут защитить себя в агрессивном мире, но и на своё бессилие перед лицом возрастных изменений, так нас смущающих. Это может вылиться в безверие и беспокойство, а также в склонность воспринимать мир как нечто враждебное, недружественное.

Пару лет назад я провёл несколько часов в общине пенсионеров, возраст которых составлял от 65 до 85 лет. Когда я познакомился с этими милыми людьми (их было десятка полтора), они поделились со мной опытом жизни в их защищённом мирке. Один господин описал их семиэтажный дом, в котором они живут, словно в личном круизном теплоходе. Звучит довольно привлекательно, хотя перспектива провести бесконечные каникулы, дрейфуя в личном замкнутом мирке, вызывает смутное беспокойство. Дни, проведённые мною на борту океанского лайнера, были приятными потому, что длились недолго, и всё равно я всегда радовался, сходя на берег.

Но ещё больше меня встревожили слова женщины, которая дрожащим голосом поведала, что боится выйти из дому, ибо видела по телевизору, сколько насилия «снаружи». В моих глазах эта уединённая община вдруг превратилась из корабля «Любовь» в крепость, защищённую от толпы мародёров рвом с водой. Хотя улица за окнами комнаты, в которой мы сидели, была тиха и почти безлюдна, эта дама вообразила, будто опасности лишь затаились, чтобы наброситься на неё, как только она переступит порог.

Это крайний случай того, что происходит, когда вы сужаете своё жизненное пространство. Ограничиваясь непосредственным окружением, вы в конечном счёте становитесь узником этого мирка. Страхи той женщины больно ранили мне сердце. Было ясно, что, хотя в мире есть преступники, на самом деле «мародёры» окопались в её собственном уме. Она заперлась в очень тесном пространстве (физическом и психическом), боясь своего бессилия. Закрывшись от всего, что выходит за рамки её представлений, она лишила себя возможности жить более счастливой жизнью. Если бы мне удалось, например, уговорить её поехать со мной на кухню, где готовят суп для раздачи бездомным, и помочь поварам, то её жуткая уверенность в противостоянии «их» «нам», возможно, слегка поколебалась бы. В результате эта милая женщина почувствовала бы себя более сильной и менее уязвимой.

Подобная агорафобия не является неизбежным следствием старости. Энергичная Мэгги Кун, основательницы общества «Седые пантеры», в свои восемьдесят с лишним активно путешествует по всему миру. И отец Том Бери, блистательный глубинный эколог^{21}, никогда не позволял своей физической слабости влиять на его всемирную работу. Он изо всех сил старался помочь нам понять, что наша культура разрушает планету.

И Мэгги, и Том нашли отличный способ трансцендировать себя, но вовсе не обязательно быть общественным деятелем. Всё дело в желании выйти за личные ограничения.

Инсульт доказал мне, что не все ограничения мы накладываем на себя сами. И всё же, независимо от группы инвалидности, сохраняется возможность заниматься медитацией, позволяющей уму сохранять фокусировку. Собственно, тайна и парадокс духовной практики заключается в том, что, если мы научимся скрупулёзно работать со своими ограничениями, они могут стать нашими сильными сторонами.

Наряду с известным многим людям чувством бессилия, старость может приносить с собой потерю собственной значимости и даже смысла жизни. Многие считают, что утрата привычной социальной роли («рабочий», «родитель», «потребитель», «любовник») умаляет их. Болезненное чувство ненужности (а потом и порождённая им депрессия) заставляет человека смотреть на себя как на обузу. Когда я посещал дома престарелых, в которых по коридорам брели (или сидели вдоль стен в инвалидных колясках) старики в пижамах, мне часто задавали один и тот же вопрос: «Почему мы всё ещё живём в этих бесполезных старых телах?» Сердце обливается кровью, когда слышишь такое от стариков, которых в большинстве культур мира окружает почёт. В традиционных обществах общением со старейшинами гордятся, а у нас на них смотрят как на неприкасаемых.

Вместо любви и заботы многие представители нашего стареющего поколения ощущают тоску, отчаяние и пустоту, не видя путей облегчения страданий. Чтобы не оказаться в таком тупике, важно заранее найти, что можно противопоставить старости. Чем раньше мы научим ум бороться с такими тяжёлыми психическими состояниями, как депрессия и чувство бессмысленности существования, тем легче нам будет впоследствии избегать их. И опять — мы можем начать с наблюдения за возникновением негативных мыслей и попытаться осторожно, потихоньку ослабить хватку эго. Ум успокаивается, и мы начинаем замечать, как приходят и уходят мысли, связанные с чувством бессмысленности существования.

В промежутках между мыслями мы обнаруживаем, что душа не ищет смысла существования — она самодостаточна. Цветок не задаётся вопросом о смысле или цели своего существования; он просто есть, просто радует нас. В одном из своих самых изысканных эссе Эмерсон^{22} так говорит о нашей привязанности к «смыслу» и истории: «Эти розы под моим окном не думают о прежних розах или о более красивых цветах. Они такие, как есть; они, как Бог, живут сегодня. Для них время не существует. Эти розы — просто розы. Они совершенны в каждый момент своего существования».

Хотя слова Эмерсона могут показаться слишком простыми (к тому же мы не цветы), в них скрыта глубокая истина, о которой мы склонны забывать в повседневной суете. До того, как мы стали родителями, должностными лицами или общественными деятелями, мы просто были. И наше неизменное бытие продлится после того, как все эти социальные ярлыки отпадут от нас. За блестящим механизмом нашего независимого ума скрыто ничем не обусловленное бытие, над которым старость не властна, к которому нечего добавить, от которого нельзя ничего отнять.

Чем больше мы осознаём это бытие (каковым является душа — источник нашей силы), тем меньше шансов стать жертвой иллюзии бессмысленности существования. Это не абстрактная концепция; это так же реально, как вдох и выдох, как Дух, животворящий вас. Чем глубже ваша медитация, тем очевиднее эта истина и тем легче обрести в ней покой, когда заслонить её пытаются болезненные мысли.

Вы увидите, что в пространство внутреннего покоя можно войти даже тогда, когда случается что-то неприятное. Занимаясь медитацией, мы видим, что эго не исчезает — оно просто перестаёт терроризировать нас, настаивая на реальности лишь обыденного опыта. Когда чувства теряют свою монопольную власть над нами, острота чувств, по существу, даже обостряется. Если мы знаем, что есть свет, нам не так страшно погрузиться в темноту — мы можем вынести из неё что-то драгоценное. К примеру, прекращение сопротивления своему горю приводит к осознанию (хотя, может быть, болезненному) того факта, что горе является составной частью мудрости старых людей, силой, придающей нашему сердцу глубину и наполняющей его смирением, соединяющей нас с печалью мира и позволяющей помочь ему.

Горе не должно парализовать сердце или стать оболочкой нашего эго. Мне встречались старики, для которых горе превратилось в их личность, в единственную роль, которую, как им казалось, они способны исполнять. Они попались в ловушку горя. Поэтому, если мы хотим, чтобы мрачные периоды нас чему-то научили, чтобы язвы зарубцевались и мы лишь окрепли, нужно сделать шаг за пределы эго — к душе. В противном случае, мы, вероятно, сделаем одну из двух распространённых ошибок: закроем сердце в страхе перед размахом своих переживаний (и переживаний окружающих людей) и ограничимся «безопасным» полурастительным существованием или станем профессиональными плакальщиками, зацикленными на прошлом с его потерями и поражениями, не способными расслабиться и наслаждаться текущим моментом.

Как писал Сол Белоу^{23} в своей великой новелле «Не упусти день» (Seize the Day), «Они боятся, что, перестав страдать, превратятся в ничто».

Помню, как мой отец в старости не мог избавиться от горечи прошлых поражений. Он был не в силах говорить ни о чём другом. Сожаления о своих ошибках и упущенных возможностях настолько окрасили его сознание, что он позабыл обо всех своих достижениях и обо всём хорошем, что сделал в своей жизни. В конце концов вся прожитая жизнь стала казаться ему сплошным поражением. К счастью, эти «грозные моря» были пересечены, и незадолго до смерти отец сумел посмотреть на жизнь более непредвзято. Однако он сохранил привязанность к мирскому «успеху», и его восприятие себя ограничивалось практически только концепцией эго, поэтому на его долю выпала подавленность, вызванная сопутствующими старости потерями. В основе депрессии и страха перед старостью лежит болезненное восприятие потерь. Степень страданий напрямую зависит от неразвитости сталкивающегося с потерями сознания.

Но что, если этот внутренний мрак, отбивающий вкус к жизни, является преобразующим, одухотворяющим состоянием, через которое необходимо пройти по мере старения; состоянием, помогающим нам избавиться от старых представлений о себе и позволяющим взглянуть на себя по-новому? Возможно, эта депрессия является частью того, что Хуан де ла Крус^{24} называл «тёмной ночью души» — прохождением эго через своего рода психологическую смерть, необходимую для «нового рождения», пробуждения нового осознания себя как души и духа.

Когда я встретил гуру, я был ещё молод, но незадолго до этого пережил похожую депрессию. С помощью энтеогенов я обрёл проблески духовного осознания, но был неспособен удерживать его; собственно, тогда я его уже почти потерял. Я чувствовал себя проигравшим, и тут судьба привела меня к Махарадж-джи. Вскоре я стал избавляться от своей прежней личности — моей «Ричард-Алпертности». Я отправился в путешествие, превращающее меня в Рам Дасса, Слугу Бога. Это путешествие длится и по сей день.

Оглядываясь назад, я понимаю, что охватившее меня тогда отчаяние было предпосылкой того, что случилось потом. Столь негативное явление, как депрессия, подтолкнуло меня к позитивному процессу духовного развития, которое, в свою очередь, вытащило меня из депрессии. Нечто похожее происходило с моими спутниками на духовном пути, которые погружались в глубокую депрессию, обернувшуюся впоследствии подготовкой к чему-то новому.

Я верю, что избавление от старых привычек, старого взгляда на себя, старых психологических штампов, от физической силы и положения в обществе, а также вызванная этим депрессия могут рассматриваться как необходимый этап нашего созревания и обретения мудрости.

Всё больше медиков приходят к пониманию того факта, что явление, диагностируемое как «депрессия пожилого возраста», на самом деле является естественным процессом переориентации. К чему бы мы ни апеллировали — к клеточно-биохимическим механизмам, психодинамике или духовным процессам, — налицо определённые подвижки, которые, похоже, являются неотъемлемой частью процесса старения. Я говорю не о паранойе, не о страхе перед жизнью, а об углублении осознания. Мне кажется, что именно близость смерти заставляет многих задуматься над тем, что же такое, собственно, жизнь.

Старость — чудесная возможность спросить себя: «Что я здесь делаю? К чему это всё? Какое место я занимаю во всём этом? Как всё это понять?» Многие люди лишают себя этого драгоценного опыта, считая размышления о сущности жизни чем-то странным или неправильным. Им кажется, что у них никогда не будет времени на «подобные глупости». Однако умиротворение и самоуглублённость могут подготовить нас к обретению весьма плодотворного жизненного опыта и приятию богатейших даров старости.

Чтобы конструктивно работать с мрачными психическими состояниями, нужно не убегать от своих страхов. Подобно детям, которые боятся темноты, мы и в зрелом возрасте можем сохранить неприятие «тёмных» переживаний. Но дети учатся отличать реальность (темноту) от фантазии (чудовища под кроватью) — и нам тоже следует научиться распознавать и встречать с открытым забралом свои связанные со старением страхи. Взрослых людей не покидает целая толпа «чудовищ». Вот самое страшное: «Я стану старым, одиноким и слабоумным, а когда умру, буду в одиночестве блуждать по холодной, тёмной Вселенной». Кто верит в это? Только наше это.

Ганди сказал: «Бесстрашие — первая предпосылка духовной жизни». Поскольку большинство страхов рождены иллюзиями, заимствованными у прошлого и спроецированными на будущее, такие техники, как медитация (призванная утвердить нас в сейчас), способны помочь нам ослабить удавку страха. Во всех духовных методиках стратегия одна и та же — прежде чем освободить чувства, нужно распознать страшилку и подойти к ней как можно ближе. Например, если вы боитесь ослепнуть, дайте волю этой мысли и сопутствующим ей образам и ощущениям: чувству беспомощности, зависимости от других, тьмы перед глазами. Наблюдайте за тем, как страх проникает в ваше тело, и не поддавайтесь желанию увильнуть. Если вы цепенеете от ужаса, сделайте шаг назад — мы намереваемся не усугубить трагедию, а научиться извлекать своих «чудовищ» (страх и тревогу) наружу, не игнорируя их и не давая им окрепнуть. Осознавая, в какой степени страхи являются порождением нашего ума (а не реальностью), мы становимся сильнее.

В свободную минутку позвольте себе рассмотреть список страхов и опасений, с которыми мы сталкиваемся по мере старения. Начните с уже рассмотренных нами обычных страхов, затем перейдите к таким вещам, как недержание мочи, покинутость, смерть. Возможно, вы удивитесь, обнаружив, что вас не страшит то, чего боятся другие, но что ваш ум заполняют иные, менее распространённые страхи. Элизабет Кюблер-Росс^{25} рассказала мне об одной старой женщине, умиравшей в больнице. Она никак не могла уйти из этого мира; вопреки всем медицинским прогнозам, хрупкая, измученная и измучившая врачей и близких старушка цеплялась за жизнь. Однажды, когда Элизабет разговаривала с этой пациенткой (в те дни искренняя беседа с умирающим, к сожалению, была редкостью), она спросила бабушку, чего та боится. «Боюсь быть съеденной червями», — сказала старая женщина. Ужас перед могилой не давал ей умереть. По инициативе Элизабет в присутствии больной её дети подписали бумагу, гарантирующую, что её тело кремируют. На следующий день старушка спокойно умерла во сне.

Бесстрашие является важным компонентом процесса пробуждения осознания и сознательного старения. Бесстрашие подразумевает желание узнать правду о себе и о других, ознакомиться с содержанием своего ума. Нужно смотреть на всё (в том числе и на свои и чужие страдания), не отворачиваясь, и позволить всему этому быть «сейчас». Вместо того чтобы закрываться от страха, мы учимся открываться ему, наблюдать за тем, как он появляется и уходит сам по себе. Медитация — не отталкивание, не притяжение, а спокойное созерцание — укрепляет нас. Вы обнаружите, что в те мгновения, когда вы погружаетесь в состояние «свидетеля», оковы эго и страхи слабеют. Вам станет понятно, что встреченный лицом к лицу страх — это совсем не то, что страх, от которого вы убегаете. То, что вы рассмотрели и приняли, отдаёт вам свою силу. Я не утверждаю, что, после того как вы сделаете это, те же страхи не появятся вновь, — но вы сможете посмотреть на них под другим углом. Страхи перестанут восприниматься как ужасные Голиафы^{26} и превратятся в пигмеев.

Каждый раз, когда вы замечаете, что в вашем уме нашлось место отрицанию, углубляйте свою практику, а потом подходите ближе к тому, что страшит. Пригласите страх на чашку чая: «Боязнь паралича? О'кей. Давно тебя не видел. Почему бы тебе не зайти, не посидеть со мной?» Или: «Страх смерти? О, я встречаюсь с тобой ежедневно. Что же, заходи, присаживайся. Расскажи, что нового». Каждый раз, когда вы делаете это, вы приближаетесь к тому состоянию, когда сможете взглянуть на гостя и сказать: «А, привет!»