Думаю, что любой, даже давно идущий путем самопознания, может представить себе состояние человека, который вдруг решил начать самопознание. Я лично вижу такой пространственный образ: вот есть я, а вокруг меня множество воспоминаний моей прошлой и настоящей жизни. Там мне все понятно и ясно. Или почти ясно. Но вот прямо передо мной сейчас начинается какое-то темное пространство с названием «самопознание». Оно как вход в лабиринт, и я о нем ничего не знаю. Или почти ничего…

А что, собственно говоря, знает начинающий о самопознании? Я задаюсь этим вопросом, прежде чем сделать шаг вперед, в темноту. И память начинает доставать какие-то знания. Откуда они? Явно из той культуры, которая меня воспитывала, из прочитанных книг и от других людей.

Не знаю, как другие, но я точно знаю, что с "Познай себя" начиналась вся греческая философия. И я тут же делаю из этого вывод, что, наверное, и вся европейская философия считает это требование своим корнем и источником. Значит, чтобы двигаться дальше по этому пути, мне нужно будет полистать книги по философии.

Далее, психология, наука о душе или психике, то есть проявлениях Психе, той же души. Моей души. Эта наука не может не быть подспорьем в самопознании. И там я определенно что-то найду для себя.

Кроме того, Восток. Восток и современные западные учения, вытекающие из восточной мудрости, называемые эзотерикой. Вокруг просто моря различных эзотерических школ, которые говорят о самопознании на своих афишах и обложках книг.

Уж не знаю, есть ли какое-то самопознание в христианстве и других религиях, но и того, что перечислено, более чем достаточно для начала.

Вот примерно с такого образа начинал свое самопознание я сам и считаю его исходным для нашего разговора. По большому счету, он очень точно отражает действительность и в то же время почти ей не соответствует.

Начнем с философии. Европейская философия начинается вроде как бы не с этой дельфийской надписи "Познай самого себя". Первые полтора-два века ее существования посвящены натурфилософии, то есть попыткам мудрецов понять устройство мира или природы. По-настоящему эти слова мудреца Хилона (а может быть, и кого-то другого) стали содержанием философии только у Сократа. Но дело в том, что все предыдущие философские размышления греков до нас не дошли или дошли в таком рваном виде, что из этих фрагментов можно придумать любую философию, кроме той, что действительно была у ее создателя.

И только сократическая философия, благодаря записям учеников — Платона и Ксенофонта, — дошла до нас в таком виде, что мы можем ее по-настоящему понимать и использовать. Поскольку она целиком посвящена самопознанию, то можно уверенно сказать, что Европейская философия выросла из самопознания, как его видели Сократ и Платон. Во всяком случае, ничто в ней не свободно от этого корня, и вся философия в самом широком смысле есть наука самопознания. Если не считать той философии, которая есть наука познания мира без человека!

И как это ни странно, но та ветвь философии, назову ее древним именем натурфилософии, на протяжении тысячелетий пытается уничтожить философию самопознания, как когда-то афинские демократы уничтожили ее создателя Сократа.

Как это ни дико прозвучит, но убийство Сократа каким-то образом легло неизбывным проклятием на души демократов всех веков и народов. Демократы, революционные демократы и просто революционеры, провозглашающие своей целью счастье народа, на протяжении тысячелетий оказывались врагами самопознания.

Психологически это, безусловно, объясняется тем, что демократия — власть народа — есть власть объединенной в стаю толпы. Самопознание же есть движение из толпы к себе. Философски такое направление мысли, — а точнее, тока внимания, — называется Субъективизмом. С точки зрения борьбы за власть, разницы никакой — хоть самопознание, хоть Субъективизм. Иными словами, демократ, как борец за власть, должен уничтожать все препятствия, мешающие этой власти стать абсолютной, то есть захватывающей всех, до последнего человека. Самопознание же ведет к тому, что человек оказывается в собственной власти, имеет свое мнение и разумно выбирает, подчиняться другим или идти своим путем. Чем оно лучше Субъективизма, направленного из общего в субъект, в личность?!

Исторически же политическая борьба афинской демократии с Сократом, можно сказать, совпала и наложилась на философскую борьбу отца науки Аристотеля со своим учителем Платоном, благодаря которому мы и знаем, что такое самопознание у Сократа.

Слава Платона настолько не давала Аристотелю покоя, что все его творчество превратилось в борьбу с учителем. И он всюду постарался его превзойти и поставить свою метку выше. Платон мне друг, но истина дороже! Истины Аристотель не нашел, но идеализм — тогда еще просто учение Платона об идеях — превратил в объект для преследования на тысячелетия. Из этой травли родилась вся объективная наука, разговора о которой в такой «субъективной» книге, как "Самопознание и Субъективная психология", нам не избежать.

Почему? Потому, что Объективная Наука — это сложное явление, состоящее частично из правил и договоров, а частично из людей и сообществ демократического толка, которое не признает права человека говорить о том, что истинно для него, и требует "объективной истины" — то есть истины, могущей быть объектом преследования для других. Это внешне.

А внутренне, если исследовать психологические мотивы поведения, задача объективной науки, а значит, "объективного ученого", — спрятать за «объектом» лично себя, того, кого могут затравить и убить. Объект же — это мираж, иллюзия, которую ученый подсовывает ИМ, чтобы отвлечь внимание от СЕБЯ и хоть как-то выжить в мире, где высунувшегося, иначе говоря, не такого, как все, — принято убивать. Или съедать…

Ведь вам наверняка приходилось слыхивать, как возвратившийся с очередного "производственного совещания" ученый или управленец вздыхал, ковыряя спичкой в зубах: Вот еще одного хорошего человека съели… Не приходилось? Не слыхивали? А съедать?..

Наука, особенно Объективная Наука после Аристотеля, сроднилась с Демократией и стала историческим врагом Самопознания, потому что приравнивает его к Идеализму и Субъективизму. В общем, все, что связано с Платоном как врагом Аристотеля, знать какую-то истину для себя, а не для других! И это выбор вроде партийного.

Наука — это вообще сообщество. Сообщество людей, живущих за счет своего дела, которое уже давно перестало быть просто поиском истины и стало средством зарабатывания на жизнь, кормушкой. Человек, приходящий в науку ради истины, — это идеалист! Над ним посмеиваются.

Наука как сообщество жестко и очень болезненно регулирует поведение своих членов и даже их мысли. И ты все время стоишь перед выбором: хорошо и спокойно жить или искать истину. И ты отводишь людям глаза, обманываешь тех, кто может начать тебя травить, и притворяешься таким же как все — объективным ученым. Это обман. Но это не самое страшное. Страшнее то, что с годами это становится привычным самообманом. И ты перестаешь его замечать.

Самообман или самопознание? Вот это противостояние гораздо глубже противостояния Идеализма и Материализма или объективной науки. Это противостояние подлинное. Потому что оно не придумано, как политический лозунг, а отражает человеческую природу, самую суть человеческой психологии. И делит мир не на лагеря или сообщества, а на направления. Направления движения и направления жизни.

Когда "Слово о полку Игореве" говорит о том, что времена обратились наничь, оно как раз и говорит о том, что ток жизни русского народа потек от жизни к смерти, и мы имеем медленное умирание. И это в точности соответствует направлению к себе или от себя, направлению в ад или в рай…

Как бы там ни было, но надежды на помощь у начинающего будут распределены между академической наукой (философией и психологией) и самостийными учителями из числа эзотерических мастеров. Ничего другого в современном мире нет.

Конечно, есть еще Религии. Они очень много занимались самопознанием, но от них остались лишь церкви.

А церкви самопознание тоже не поощряют, потому что они, как любые сообщества и учреждения, заинтересованы в том, чтобы их стада не разбредались и плодоносили в церковном загоне. Так что даже изучение религиозного самопознания окажется сугубо вашим личным делом, которое, скорее всего, не будет одобрено церковью. Идя религиозным путем, вы все равно будете, скорее, заниматься наукой о религиозном самопознании, чем какой-то церковной дисциплиной.

Итак, остается наука. Как это ни дико прозвучит, но ни в философии, ни в психологии, точнее, в доступных для новичка книгах, самопознания не будет. Его, кстати, нет и в библиографических каталогах основных библиотек России. Я нисколько не преувеличиваю, говоря о научной травле объекта самопознания. Даже в словарях и энциклопедиях чаще всего отсутствует такой раздел как «самопознание». И в русских, и в зарубежных тоже. Посмотрите, к примеру, Американское Пингвиновское издание "Большой толковый словарь" Ребера по психологии или новейшую нашу четырехтомную "Новую философскую энциклопедию", изданную Российской Академией наук. Соответственно, нет таких разделов и в современных учебниках психологии и философии.

Как это получилось? Я уже говорил. И повторю: это итог многовековой политической борьбы Древних Богов в обществе вообще и внутри научного сообщества в частности. А чтобы не быть голословным, я приведу выдержку из "Краткого философского словаря" той поры, когда еще никто не сомневался, что философия — это политика. Этот словарь писался при жизни Сталина, а издан в 1954 году, то есть уже после его смерти.

Как вы понимаете, это означает, что его подход к философии, как инерция, на долгие годы и даже десятилетия определил мировоззрение всех ученых-общественников Советского Союза.

Этот Философский словарь не содержит ни раздела «самопознание», ни раздела «самонаблюдение» или «интроспекция». Зато некоторые другие разделы чрезвычайно красноречивы. Например, раздел "Сократ":

"Сократ (469–399 до н. э.) — древнегреческий философ-идеалист, выступивший против материализма, естественно-научного знания и безбожия с проповедью религиозно-нравственного учения.

Группировавшийся вокруг Сократа кружок был центром политической и идеологической борьбы против афинской демократии. В кружок входили представители аристократии: Платон, Критий, ставший после поражения демократии во главе 30 олигархов в Афинах, и антипатриоты, изменники родины- Алкивиад и Ксенофонт. Спустя некоторое время после победы реакции демократическое правление было восстановлено, и Сократ за свою враждебную народу деятельность был присужден к смерти.

Сократ не оставил после себя письменных трудов, он всегда выступал устно, но его учение стало широко известно и дошло до наших дней благодаря сочинениям Платона, Ксенофонта и Аристофана, воспроизводивших сократовские высказывания. Цель филосо-фии, по Сократу, — научить людей добродетельной жизни. Осуществлению этой практической задачи должно предшествовать познание всеобщих этических норм, всеобщего блага, так как, по мнению Сократа, добродетель и знание- одно и то же.

Источником этого познания является самопознание, начинающееся с сомнения в своих знаниях.

Сократ отвергал познание природы, считал, что человеку не дано ее постигнуть. Он проповедовал грубый телеологизм".

((Краткий философский словарь))

Так и хочется добавить: и вообще был плохим человеком. Расстреляйте его еще раз, пожалуйста, если не трудно!..

Вот это и есть корень отношения к самопознанию всей советской гуманитарной науки второй половины двадцатого века. Психологические и философские труды, которые высказывают собственное мнение о самопознании, начинают появляться лишь к концу века.

Кстати, выражение "Сократ за свою враждебную народу деятельность был присужден к смерти" — ничего не напоминает? Например, сфальсифицированные судебные процессы 1937–1939 годов? Я приведу несколько строчек из книги государственного обвинителя и прокурора СССР А. Вышинского "Некоторые методы вредительско-диверсионной работы троцкистско-фашист-ских разведчиков", 1937 года издания. Приведу затем, чтобы вы почувствовали, насколько тон и язык этих двух идеологических документов схож и насколько оправданно употреблять выражение "политические споры в науке".

"Одним из средств ликвидации политической беспечности является правильное и ясное представление о задачах и целях троцкис-тских, правых и иных преступных организаций, групп и группок, о тех методах, способах и приемах, при помощи которых троцкистские и им подобные бандиты пытаются осуществить свои преступные замыслы.

Поэтому товарищ Сталин указал на необходимость "разъяснять нашим партийным товарищам, что никакие хозяйственные успехи, как бы они ни были велики, не могут аннулировать факта капиталистического окружения и вытекающих из этого факта результатов.

Принять необходимые меры для того, чтобы наши товарищи, партийные и беспартийные большевики, имели возможность знакомиться с целями и задачами, с практикой и техникой вредительско-диверсионной и шпионской работы иностранных разведывательных органов".

Это указание имеет исключительно важное значение в деле правильной и успешной организации борьбы с кознями врагов народа — вредителей и диверсантов, каким бы флагом они ни маскировались-троцкистским или бухаринским".

((Вышинский, с. 15))

Или сократовским? И уж не дай бог платоновским, что означает одновременно аристократическим и идеалистическим! Идеализм при победившем Коммунизме преследовался и изгонялся из науки насмерть, потому что было заявлено, что марксистская наука — самая материалистическая наука в мире. Старшее поколение еще помнит это.

К примеру, про умудрившихся попасть под перо лично Ленину Эрнста Маха и Рихарда Авенариуса все большевики, партийные и беспартийные, наизусть знали, что они плохие люди, потому что это кратко, но жестко пропечатали в знаменитом сталинском "Кратком курсе истории ВКП(б)". И сказано у Ленина, а потом в "Кратком курсе" предельно понятно даже для особо тупого ученого, если он хочет жить и работать в одном из научных сообществ Советского Союза:

"Вся школа Маха и Авенариуса идет к идеализму.

Наши махисты все увязли в идеализме.

За гносеологической схоластикой эмпириокритицизма нельзя не видеть борьбы партий в философии, борьбы, которая в последнем счете выражает тенденции и идеологию враждебных классов современного общества".

((История ВКП(б). Краткий курс, с. 99))

Ленин написал эти слова в 1909 году, но «современность» длилась для них до конца коммунистического общества. А это значит, что вся современная русская философская и психологическая мысль вышла из той среды, где прекрасно понимали, что занимаются политической борьбой и являются идеологическим оружием государства. Так что не верьте, что самопознание изгнано из философии и психологии случайно.

Оно изгонялось продуманно и должно быть восстановлено в своих правах вместе с Идеализмом, как жертвы сталинских и ленинских репрессий. Даже если Идеализм — это плохой Бог, справедливость требует сначала вернуть невинно осужденному его права, в первую очередь, право голоса, а потом выяснить, совершал ли он те деяния, в которых его обвиняют.

Моя шутка была бы просто шуткой, если бы я говорил о коммунистическом обществе и о его науке. Но я, и это страшно, говорю не об истории. Я говорю об устройстве самого Научного сообщества безотносительно к странам или эпохам. Как это ни неожиданно прозвучит, но мировое научное сообщество все устроено по образцу политических партий. И ни в одной стране мира оно не позволяет искателям истины забывать о политических интересах той среды, которая их приняла в себя. И это не просто слова.

У современного научного сообщества, Науки, есть своя история, начинающаяся с Галилея и Декарта. Но ярче всего его сущность видна в Великой французской революции, ну а потом в Великой Октябрьской, когда научное сообщество откровенно стремилось к захвату государственной власти и устраняло своих конкурентов — особенно такую опору государства, как религия. Кстати, всегда опираясь на люмпенов, то есть воров и бандитов. Так что Соловки и весь Гулаг, о котором так много вопили борцы за демократию и интеллигенты, был естественным завершением мировой научной революции. Так сказать, родным домом, где братья единились вновь возле отцовского стола. Знать бы еще, что за отец породил эти общественные явления…

Но эта тема уводит нас в сторону от собственно науки самопознания, и поэтому я не буду сейчас останавливаться на ней подробно. Об этом немало сказано, да и я уже писал во "Введении в общую культурно-историческую психологию". Сейчас мне важно донести лишь ту мысль, что, обращаясь за знаниями и помощью в своих личных поисках к науке, человек, ищущий себя, должен понимать, что он идет не туда, где ищут истину. Это лишь вывеска, часть идеологического имиджа. На самом деле Наука как сообщество — это часть государственной машины, отрабатывающая свой хлеб вполне определенным служением. Иначе говоря, официальная наука заинтересована в том, что выгодно государству, и никак не заинтересована в том, что выгодно лично тебе.

Правда, при этом Наука как сообщество состоит из отдельных людей, ученых. И многие из них время от времени оказываются неуправляемыми и, закусив удила, летят, куда позвала истина. Их, конечно, быстренько отлавливают, порют и ставят в стойло, к кормушке, но их бунтарские творения сохраняются.

Пусть осуждаемые общественным научным мнением, но зато полезные для мечущейся и ищущей человеческой души. И это значит, что среди книг, написанных людьми науки, могут быть и полезные в самопознании.

Да, это определенно так, но тут тоже есть свои «но». Эта условно "подпольная наука" в Науке, наука, написанная для души, на самом деле — иная, теневая наука, наука, которой официально нет. И в этом ее сложности. Во-первых, такие сочинения еще надо уметь найти в море официозных изданий. Во-вторых, — и это хоть и печально, но соответствует действительности, — наука для души не имеет той методологической школы, что официальная наука. Инач'й говоря, сочинения, написанные «подпольно», слабее официальных.

Почему? Потому что наука для души, как и любая научная дисциплина, должна иметь свою школу с отточенными инструментами исследования. Однако, не имея возможности заявиться как самостоятельная наука, не имея возможности вести обсуждение своих целей, задач и методов, она и не могла полноценно взрастить себя.

Поэтому, налетая на работы людей от науки, посвященные самопознанию, поражаешься их слабости и невнятности. Первое время я даже подозревал их авторов в шарлатанстве и откровенном использовании рыночно выгодных тем для легкой наживы — самопознание сейчас явно имеет большой и растущий рынок.

Причем, иногда такие книги пишут академики, иногда рядовые ученые.

Я не стал упоминать эти сочинения в моей книге, потому что им должно быть посвящено отдельное исследование. У меня даже были написаны главы с разбором таких работ, но я их убрал. Упоминать их — значит, критиковать, и критиковать убийственно. Но этого я как раз и не хочу, потому что в целом именно эти люди составляют ту научную среду, которая становится телом нового сообщества — рождающейся науки самопознания. Они сделали очень важное дело: они заявили новую науку. Пусть еще не очень научно заявили, порой просто слабо и уязвимо. Но они не молчали, не шли на поводу и не удовлетворялись пойлом из общей кормушки. И второе «за» этих людей. Их, на мой взгляд, очень слабые сочинения на тему самопознания соседствовали с другими их работами. Иногда даже в одной книге. И эти другие работы — вполне научные в обычном смысле слова — были хорошего научного уровня. Это значит, что вопрос не в дееспособности, а в неумении говорить на темы новой науки с прежним качеством. И значит, если наука самопознания состоится, эти ученые однажды напишут настоящие научные исследования самопознания.

Так что они вполне заслуживают и уважения и благодарности.

Но начинающему самопознание от этого не легче. Он должен отчетливо видеть, что большинство тех работ о самопознании, что он сумеет разыскать среди научных сочинений, способны будут зажечь его интерес к самопознанию, но никак не помогут в нем. Что же делать?

Остается еще прикладное самопознание, которое ведется в различных группах и школах эзотерики. Но и здесь не легче. Берешь, к примеру, книгу представителя Всемирного Белого Братства Микаэля Айванхова "Познай себя. Джнана-йога" и не обнаруживаешь там ничего, что можно было бы считать прямым разговором о самопознании и уж тем более школой самопознания. Хватаешься ли за книги "Четвертого пути" гюрджиевца Бер-тона или за различные йоги Рамачараки или Шивананды — и опять ничего, кроме самых общих, хотя и путаных, рассуждений. Но при этом, если ты действительно настроен познать себя, у Айванхова ли, Гюрджиева, Раджниша, Ауробиндо и прочих, прочих и прочих учителей человечества нет ничего, кроме самопознания. Только его еще надо уметь оттуда извлекать.

Как этому научиться? Желающий заглянуть за корку такой книги ищет соответствующую группу или школу и пытается познать привлекшее его учение в живой передаче через людей. Вначале это его захватывает и покоряет, потому что во всех таких эзотерических школах и группах царит любовно-духовное очарование.

Но проходят месяцы или годы, и ты вдруг замечаешь, что за лакированным фасадом творятся какие-то делишки, которые "продвинутые учителя" почему-то скрывают от простых учеников. Замечаешь и то, что эзотерики сдержанны, а сквозь сдержанность прорывается раздражение и ненависть. А действия их выказывают не совсем те цели, которые заявлены.

Я не склонен осуждать учителей эзотерического толка за то, что они яростны, невнятны или зарабатывают деньги. Это естественно, потому что соответствует нашему миру. Но если я пришел к ним за истиной, то единственный путь не туда — это ложь. А они врут. Во всех эзотерических школах, где мне довелось побывать, так или иначе меня пытались обмануть, подсунуть что-то более красивое, чем действительность.

Я, честно признаться, все еще ищу, я не сдался… и может быть, вам повезет больше, и вы сразу попадете в правильную школу. Но мой жизненный опыт показывает, что большинство читающих мою книгу вынуждено будет изрядно попутешествовать по эзотерическому миру, пока найдет что-то настоящее. Если вообще найдет…

Для действительно решившего познать себя вообще в жизни нет ничего, кроме самопознания. И поэтому для такого человека самопознание идет и в хатха-йоге, и кастанедовских тенсегрити, в ушу, цигун, искусстве, литературе, просто общении с любым живым существом или природой… Я, честно говоря, попробовал все это и знаю, что это действительно так, на собственной шкуре. Но именно потому, что я это знаю, я исключаю большую часть подобных дисциплин из рассмотрения в этой книге. Познавать себя можно как угодно, лишь бы были умения и действительное желание.

Так вот, в этом смысле найти эзотерическую школу самопознания почти невозможно, хотя слов о самопознании написано очень много. Так много, что человеку, медленно прорабатывающему новое, можно в них утонуть. В этом тоже есть свой смысл, причем немалый: пока не дозреешь, к следующей ступени своего развития все равно не перейдешь. Так что каждому свое. Но для тех, кто определенно пришел к самопознанию, это свое тоже должно быть.

Вот с этими тремя мирами — науки, религии и эзотерики — неизбежно сталкивается человек в поисках себя как с современной культурой самопознания. Эту культуру можно уподобить пене, которая скрывает нечто истинное. Но для того, чтобы скрывать, истинное должно быть. Рано или поздно ты устаешь фильтровать сквозь себя пену и начинаешь выбирать из нее крупицы истинного. И они там обязательно находятся. Чаще всего ими оказываются действительно глубокие сочинения, которые мы можем назвать философскими. И это вовсе не обязательно сочинения древних, хотя древность является определеннейшим показателем качества, хотя бы потому, что пена недолговечна.

Но гораздо важнее то, что количество труда однажды переходит в качество, и это качество оказывается неким «физиологическим» или «анатомическим» превращением, свершающимся в тебе самом. У тебя словно бы прорезаются жабры для дыхания в этой новой среде. И эти жабры и начинают извлекать крупицы полезного из тех самых текстов, которые ты только что бездарно процеживал сквозь себя. По сути, это признак рождения в твоем разуме нового слоя понятий. На другом языке это можно назвать обретением культуры самопознания, которое совпадает с рождением мудрости или любви к ней. Отсюда и поиск философских работ среди массы написанного.

Все, что написано мною дальше — это как раз пример более или менее удачной попытки обрести такую культуру и научиться слышать то, что кричали и шептали мне о самопознании те люди, которых я читал и слушал столько лет, наивно считая их всего лишь психологами…

Но сначала о той задаче, которую вынужден будет поставить любой избравший заняться познанием себя, а также о той задаче, которую я ставлю перед этой книгой.

Повторю еще раз: моя задача — познать себя. Но почему я пишу книгу? Я задаюсь этим вопросом и чувствую, что это не каприз, не прихоть. Книгу мне написать нужно. И именно для самопознания. Почему?

С одной стороны, само написание книги, необходимая для нее проработка материалов, продумывание их и сравнивание между собой позволяют не пропустить чего-то уже найденного другими и облегчают работу. К тому же явно увеличивается глубина работы над собой. Описав ту или иную школу самопознания, ты уже не можешь изобразить дурака, который чего-то не знал, а потому и не делал. Или делал плохо. Иными словами, написанием такой книги я задаю сам себе предельные требования, ниже которых будет не самопознание, а обман. Кстати, как задаю эти требования и тем, кто попытается прочитать ее предельно искренне.

С другой стороны, если моя книга оказывается понята и принята людьми, вокруг нее родится сообщество.

Причем сообщество не просто единомышленников, а моих помощников. Помощников не в том смысле этого слова, который используется обычно. Не в смысле подчинения или управления. Я надеюсь, что появятся те, кто сможет мне помочь, когда я в этой помощи буду нуждаться. Иначе говоря, эта книга поможет мне найти людей с нужными способностями, желательно, более высокими, чем у меня.

Вот это и определяет требования к книге. С одной стороны, она должна вывести меня за предел доступного мне до ее написания.

С другой, она должна позволить желающим лучше освоить то же самое искусство и сделать их профессионалами, чьей помощью смогу воспользоваться и я.

Кроме того, она сделает меня заметным и позволит встретиться с теми, у кого я смогу учиться дальше.

Если же и другие люди будут ощущать, что и книга, и родившееся вокруг нее сообщество им полезны, я буду рад, потому что так мне будет легче жить.

Именно последнее рассуждение определяет, какой должна быть эта книга. Иначе говоря, лично для меня было бы достаточно написать исповедь или дневник, в котором я записал бы свои раздумья по поводу самопознания вообще и самопознания другими людьми. Но если я рассчитываю на помощь тех, кто прочтет эту книгу, мне придется написать ее каким-то особым образом. Каким?

Ясно, что не таким, как если бы я писал только для себя. Это исходная мысль. Следующая тоже очевидна: написать надо так, чтобы это лучшим образом решило поставленную мною задачу — подготовило мне помощников и соратников. А из числа кого?

В сущности, на ту роль могут подойти только два вида людей: те, кто уже имеет опыт самопознания, и те, кто начинает его с моей книги. Значит, для новичков она должна стать полноценным учебником, а для имеющих опыт — возможностью договориться о мировоззрении. Иными словами, она должна стать договором или согласием единомышленников по насущным вопросам теории и практики самопознания.

Следовательно, моя книга (или книги) должна одновременно и обучать и вести самый искренний душевный разговор на волнующие меня темы.

Вопрос мировоззрения я решаю исповедальностью моего литературного подхода к тому, что пишу. Я искренен в том, что пишу, настолько, насколько я вообще естественно способен на этом отрезке моей жизни, где я считаю себя психологом и исследователем. И если я чего-то и недосказываю, то только потому, что оно должно быть сказано в соответствующем месте. Благодаря этому все мои рассуждения стремятся обрести силу беспристрастного описания действительности.

Беспристрастное не значит точное. Я могу ошибаться в своих рассуждениях, но это будет искажением действительности, а не ложью. Для исследования это будет означать, что любой, чье видение в этом вопросе чище моего, может исправить мою ошибку. Я же, благодаря такой подсказке, смогу задать себе вопрос: что исказило мое восприятие? И, отвечая на него, приду к поиску психологических корней моей ошибки, затем к их устранению и с тем к очищению сознания. А через все это к еще большему познанию себя. Вот за этим мне и нужны те, кого я называю помощниками.

Как видите, с той частью, которая адресована имеющим опыт самопознания, все просто. Достаточно быть искренним. По-настоящему искренним.

Что касается учебника для начинающих, то тут сложностей гораздо больше. Разговор о самопознании на примере такой узкой темы, как Субъективная психология, вообще не прост. Во-первых, потому, что к нашему времени сложилась вполне определенная культура познания и обучения вообще. И это не просто культура преподавания. Это необходимость учитывать ту культуру восприятия, которая свойственна современному человеку. Вкратце эту культуру можно назвать научной. Современный человек готов обучаться только тому, что обещает принести ему плоды образования, и связывает эти свои ожидания с наукой. Следовательно, моя книга должна быть наукообразной в лучшем смысле этого слова.

Однако, и это во-вторых, она должна быть прикладной, хотя бы потому, что моя цель — не создание науки. А вот прикладной характер может оказаться сильной помехой научности. Странно? Попробую объяснить на примере психологии.

12 лет с 1991 года я преподавал этнопсихологию в Училище русской народной культуры. Мой учебный курс начинался с вопроса как работать, с инструментов и орудий психологического исследования. И лишь потом говорил о том, с чем работать, что за материал мы изучаем и как он устроен. Говоря на научном языке, он начинался с практики и лишь потом давал теорию.

Вообще-то такой подход выглядит методологически поставленным с ног на голову. Принято начинать как раз с описания материала. И как, не изучив его, переходить к прикладной работе?

Тем не менее, именно второй подход — сначала теория, потом практика, — который, кстати, свойственен академической психологии, и является принципиально неверным с точки зрения прикладника. А ведь все знают, что прикладной психолог сначала долго изучает общую психологию, а уж потом, если у него хватило сил остаться психологом, начинает переспециализацию на какой-то вид прикладной психологии.

Попробую доказать свою точку зрения. Почему, на мой взгляд, академический подход не верен? Во-первых, потому, что в итоге мы так и не имеем никаких действительно работающих прикладных психологии, выросших из академической. Это, так сказать, бытовой ответ от лица потребителя. Тысячи и тысячи людей изучают психологию, а пойти посоветоваться не к кому. А если и есть кто-то, кто говорит: приходите, я вам помогу, так тот или шарлатан или же работает не в ключе академической психологии.

Далее. Более серьезное сомнение в академическом подходе. По большому счету, если действительно обсуждать методологию прикладной работы, я совершенно согласен с тем, что прежде, чем что-то делать с материалом, его сначала надо изучить. Но вот то же самое отсутствие прикладных психологов, выросших из академической психологии, заставляет меня задаться вопросом: а является ли предмет академической психологии тем же самым, что и предмет психологии прикладной?

Иначе говоря, возможна ли вообще хоть какая-то прикладная работа, в которой нуждаются люди, на основе того материала, который изучает академическая психология? Я профессиональный психолог и поэтому, конечно же, слежу за всем новым в психологии. Естественно, я знаю, что в рамках академической психологии за последние годы немало сделано и в прикладном направлении. Иначе говоря, я вполне осознанно сгустил краски. Но это не случайно. И не ради красного словца.

Когда читаешь прикладные исследования академических исследователей, то ощущаешь, что простой человек их не поймет. Эта наука, как и полагается академической, делается для ученых. И это первое сомнение. Второе сомнение вызывает отсутствие серьезных методологических и мировоззренческих обоснований прикладных исследований в рамках академической психологии.

Психологи, авторы статей о прикладной психологии, как бы урезают себя и стараются вообще не говорить о методологии и истоках их методов. А если же вдруг кто-то и делает такое рассуждение, то оно или слабо и притянуто к академическим основаниям, или, что важно, начинается с критики этого основания.

Иными словами, на мой взгляд, — а я могу ошибаться и выдавать желаемое мне за действительность, — сами прикладные психологи, выросшие в рамках академической психологии, ощущают, что между этими двумя направлениями назрел разрыв и необходимо создание полноценной теоретической базы, обосновывающей работу прикладного психолога. И если эта база родится, она будет отличаться от того, что я условно называю академической психологией.

Я могу сказать о том, как мне видится это расхождение. То, что я называю академической психологией, — а этим выражением я пытаюсь передать тот образ психологии, который имеют в своих умах не профессионалы от психологии, не ученые психологии, а простые люди, интересующиеся психологией, — так вот, то, что я называю академической психологией, через нейропсихологию и физиопсихологию вполне может стать общетеоретическим основанием для физиологических и медицинских исследований. То есть исследований, которые могут вести только профессионалы с помощью приборов.

Прикладная же психология — это то, что на деле оказывается бытовой мудростью. Это то, что позволяет людям без академического психообразования быть прекрасными хозяйственниками, руководителями, политиками или семьянинами и не нуждаться ни в каких приборах.

И если исходить из такого подхода, то у Академической психологии, как ее понимает простой человек, есть прекрасно разработанный предмет науки, который, к сожалению, пока никому, кроме самих ученых, ничего не дает.

У прикладной же психологии есть набор приемов, и до сих пор еще не существует настоящего описания предмета. Если бы я создавал науку, я доказал бы это методологически и по всем требованиям науковедения. Но у меня другая задача, и поэтому я докажу это проще. Если вы знакомы с психологическим консультированием или любыми другими направлениями прикладной психологии, вспомните, какими книгами пользуется прикладной психолог. Да просто загляните в список литературы какого-нибудь прикладного исследования, и вы найдете там все, что угодно, кроме общей психологии. А если там и есть ссылки, которые считаются академическими, так только затем, чтобы придать вес своему исследованию.

Лично от себя скажу, я начинал обучение прикладников, давая им в самом начале инструменты для работы. И делал это затем, чтобы, начав исследование, они сами этими инструментами создали описания той материи, которую исследуют. Назовем ее сознанием. Как увидеть свой предмет, как его понять, если его нечем, условно говоря, «пощупать». И пощупать так же просто и верно, как мы щупаем руками. Почему руками? А потому что именно для управления руками у нас существуют наиболее утонченные и разнообразные образы сознания. Так что инструменты прикладника обязательно должны опираться на эти «ручные» ощущения.

А вот когда они, так сказать, пощупают сознание собственными руками, им можно о нем рассказывать, показывать свой — ства и устройство и вообще давать теорию. Тогда они начинают тебя понимать и учиться, а не запоминать и сдавать экзамены. И тогда у них идет резкий скачок в качестве прикладной работы. Это мой опыт, и я не могу его не учитывать.

Весь этот пример я привел, чтобы показать всю сложность создания учебника для начинающих. Несмотря на жесткое требование выглядеть наукообразным, он должен в действительности быть написан в противоречии с требованиями современного наукоучения. Сложная задача.

Я обошел ее так. Я все же решил в этой книге дать пощупать материю сознания, хотя и не так, как на семинарах. На деле мои очерки Субъективной психологии будут похожи на статьи из Хрестоматии, так много в них выдержек из источников. Именно эти выдержки, насколько они отражают живую мысль пишущего, и есть материя сознания. Сознания очень разного, но живого и доступного живому наблюдателю даже сквозь века. По крайней мере, я очень старался брать только те куски текстов, где сознание авторов было живым, а значит, ощутимым. И я надеюсь, что мне удалось подобрать удачные примеры и высветить в них то, что сделает чтение моей книги своего рода непосредственным исследованием сознания.

Итак, подводя итоги, я могу сказать, что задачи, которые я ставлю перед этой книгой, достаточно просты:

во-первых, это мое собственное самопознание, которое непроизвольно происходит во время любой исповеди;

во-вторых, это создание учебника или учебного курса самопознания для начинающих, чтобы они тоже стали опытными и помогли мне;

в-третьих, я хотел бы найти людей, готовых помочь мне в моих исследованиях;

ну и, в-четвертых, это рассказ о прекрасных исследователях, философах от психологии, чьи научные подвиги были недооценены и незаслуженно забыты. Все-таки я пишу исторические очерки, а истории свойственно расставлять все по своим местам, в том числе и оценки.

Поэтому начнем с истории. Но с особого ее раздела — с истории Науки. Вначале я позволил себе немало нападок на это святое существо. Было бы несправедливо оставить вас лишь с моим мнением. Поэтому первый прикладной курс, который я хочу дать, — это вхождение в сознание члена научного сообщества, ученого. Естественно, я делаю это не для войны с Наукой и не для критики ради критики.

Я хочу познать себя и как ученого и помочь в этом своим собратьям по науке. Поэтому я выбираю тех ученых и ту науку, которые ближе всего к самопознанию. Это так называемая Субъективная психология или психология самонаблюдения. У людей, создававших ее, порыв к истине был гораздо сильнее, чем у большинства других ученых, поэтому общение с ними будет очень полезным.

И тем не менее, я должен оговориться еще раз. Для меня такой подход к самопознанию не случаен. Я постоянно ощущаю, что меня затягивает в наукообразность, и это делает меня ученым, но отделяет от самопознания. Соблазн Науки очень велик! Этот сотворенный кумир искушает и обещает блага и кары. Да и почему бы не сдаться и не создать еще одну науку — Науку самопознания? Сколько пользы принесла бы она человечеству!

Этот вопрос обязательно надо поставить и решить прежде, чем приступать к исследованию. От цели зависит все, потому что от нее зависит направление движения. Если я, говоря о самопознании, поставлю себе скрытой целью создать Науку самопознания, я и создам Науку самопознания, но не достигну себя.

Поэтому я предваряю основное содержание книги еще одним исследованием.

Начну с вопроса: возможна ли наука самопознания? Конечно, возможна. Можно состряпать любую науку. Вопрос в другом: нужна ли такая наука? Нужна ли она тем, кто занимается самопознанием? Может ли она быть им полезной?

Ответ, как кажется, очевиден: конечно, если будет наука самопознания, самопознанием заниматься будет легче. А почему в таком случае в мире нет ни науки, ни психологии или философии самопознания? Почему есть самопознание и множество людей, познающих себя, но нет такой науки?

Наука как наше представление о ней и наука в действительности — разные вещи. Когда я говорю о науке как одном из видов человеческой деятельности, направленном на учение и познание, я пишу слово «наука» с маленькой буквы, потому что это всего лишь название. Когда же я говорю о Науке как о сообществе, я пишу это слово с большой буквы, чтобы показать, что это имя собственное. Имя то ли общественного существа, то ли Бога. Понятие «наука» объединяет в себе очень разные значения.

И это нельзя не учитывать, когда читаешь какие-то научные работы, хотя бы прямо посвященные самопознанию. Наука с большой буквы, как хорошо приспособившийся к этому миру хищник, пользуется покровительственной окраской и старается раствориться в окружающей среде, подкарауливая свою жертву. Глядя на нее, можно даже подумать, что Наука — вовсе не хищник, а жертва. Ведь она такая интеллигентная, узкоплечая и очковая…

Не обманывайтесь. Просто вспомните все, что о ней знаете. Так сказать, опишите явление. Начните с ядерной бомбы, химического и бактериологического оружия, военно-научного комплекса и постоянной темы современного искусства — ученый-маньяк пытается захватить власть над миром. Затем вспомните личные столкновения с учеными, переполненными завистью и ненавистью, сочащимися ядом. Вспомните и то, что сами они называют свои институты банками с пауками. Вспомните карьеризм, кражи идей, подсиживания, примазывание в соавторство… Затем вспомните, что Наука — это сообщество, которое действительно сражается последние 300 лет за власть в государстве. В России она даже победила однажды. Советский Союз так и называли — Страной победившей науки.

А что такое сообщество? Это общественное существо. Левиафан, словами Гоббса. Существо, чье тело состоит из человеческих тел, но поведение определяется собственным духом и собственной нравственностью. Нравственность эта гораздо грубее и примитивнее, чем нравственность отдельных входящих в сообщество людей. По большому счету, сообщества — это монстры, которые могут только жрать и расширяться, сражаясь за власть в мире. В этом они подобны первобытным богам, а возможно, ими и являются.

В любом случае, читая научные сочинения, нужно уметь видеть, когда ученый говорит лично свое, настоящее, а когда вещает от имени сообщества или просто вставляет обязательные куски, соответствующие "требованиям научности". Проще всего научиться этому различению на примере наук идеологических. Я уже приводил примеры самого грубого вмешательства сообщества в научное творчество. Даже тысячелетия не преграда для зарвавшегося монстра. Он преследует своих противников и после смерти, пытаясь стереть саму память о них. Или хотя бы исказить ее, как это происходит с Идеализмом.

Но есть и не такое грубое вмешательство. Порой ученый и сам почти не замечает, что служит не истине, а Науке, то есть одному из научных сообществ. Кстати, иногда еще не родившемуся. Например, когда хочет его создать.

Вот и передо мной постоянно маячит угроза создать собственное научное сообщество…

Чем это плохо? А тем, что сообщество впускает в себя только своих. А свойство приходится завоевывать, за него надо платить, как за билеты. И ты платишь или открыто искажая истину, или забывая о ней на время служения… Думаю, это понятно. Умение различать, где в научном исследовании происходит наукотвор-чество, а где поиск истины, совершенно необходимо при изучении науки самопознания. В разделе "Субъективная психология" я показываю примеры такой науки, в которой действительно было самопознание, но которая пожертвовала им ради научности.

Однако служение людей Науки своему Богу по имени Научное сообщество — не единственная опасность для начинающего. Это, так сказать, страшные зубы, которые перемалывают вступившего за опасную черту и заставляют его ради благ членства в сообществе забыть о себе, о своих мечтах и целях, о том, зачем пришел. Когда об этом задумываешься, это очевидно и настолько страшно, что позволяет освободиться.

Осознавшие это люди становятся антисциентистами и ведут борьбу за новые парадигмы мышления. Наука же травит их от имени Разума, привешивая ярлык мракобесов и рекламируя себя этим еще больше. Это политика, продолженная войной. А у попавшего на войну быстро раскрываются глаза.

Но это люди по ту сторону науки. А ведь есть и эта сторона. А какая?

А та, где Наука выставила свой самый привлекательный бок. А еще точнее, множество светящихся маячков, заманчиво покачивающихся над доброжелательной и улыбчивой ненасытной пастью бога. Я пропускаю сейчас первые ряды научных завлека-лок, начиная с престижности имиджа ученого. Лично меня больше всего пугает то, что привлекательно в науке для самого меня. А это действенность научного метода. Научный метод, бесспорно, действенен. И это так привлекательно! Но приглядитесь, и тут не обошлось без обмана и ловушки!

Наука исхитрилась присвоить себе саму основу нашего разума — простое и очевидное рассуждение, опирающееся на достоверное и проверенное наблюдение действительности. Присвоить его было гениальным коммерческим ходом, подобным тому, как патентуют самые обычные и распространенные вещи. Мне это кажется подобным патенту на форму дыхания: вдох-выдох.

Каким-то образом нас всех убедили, что разумное рассуждение, лежащее в основе исследования, есть собственность Науки, хотя Наука сделала лишь одно — она его описала и дала имена частям этого рассуждения: предмет, метод, язык и тому подобное. Однако все это было до Науки и будет после нее.

Рассуждение и исследование, открывающее истину или действительность, — вовсе не собственность Науки, а всего лишь свойство разума. Разум же отнюдь не рождается Наукой, как гомункулус.

Разум — это разум. Он есть свойство сознания, и я его имею. И ты имеешь, и ученые имеют. И мы можем уважать друг друга, но быть независимыми.

Можем, но как это непросто. Все обладают разумом, но Наука, назвав составные части разумного исследования действительности, сделала их обязательными требованиями для любого исследователя. И в итоге почти любое научное исследование обладает чертами разумности, а исследования не ученых чаше всего жалки или посредственны. И я снимаю шляпу перед Наукой за то, что она задала тот уровень требований к исследованию действительности, ниже которого опускаться нельзя, потому что там не истина, а искажения.

Таким образом, читая мою книгу и наталкиваясь на наукообразные куски, не воспринимайте их как Науку в привычном смысле слова. В том смысле, что я работал на Научное сообщество и в соответствии с его требованиями. Нет, это обман внутреннего зрения. Я просто поставил самому себе фильтр на качество исследования. И не нашел для этой цели ничего лучше научных требований к исследованию действительности.

Наука не как сообщество, а как поиск истины, все-таки одно из величайших достижений современного человечества. И если однажды из Научного сообщества вьщелится сообщество искателей истины, оно вынуждено будет отбросить то, что делает науку партией, но не сможет обойтись без того, что уже найдено в искусстве познания действительности.

Во всяком случае, я не смог обойтись. И когда вы будете читать мои наукообразные рассуждения, не воспринимайте их как попытку построить еще одну Науку. Это всего лишь проверка качества исследования, которую я устраиваю самому себе.

И вам.

И даже если в результате трудов людей, идущих путем самопознания, все же однажды родится полноценная наука, наука не как сообщество, а именно как познание той части действительности, которою являюсь я сам, я лично все же хотел бы быть вне ее. Конечно, такая наука будет очень полезна людям. Но самопознание — не наука, а очень личное дело. Наука вполне может быть вначале, когда ты изучаешь КАК познавать себя, но как только ты переходишь к делу, ты из науки выходишь, потому что познать себя в сообществе не удастся. Это придется делать наедине с собой.

И это столь очевидное для меня рассуждение ставит передо мной вопрос о названии моей книги.

Вначале я хотел дать своей книге название "Введение в психологию самопознания". И тем я или ошибся бы, или поставил бы перед собой слишком сложную задачу. Вполне возможно — неразрешимую. Сейчас, после многих лет работы над этой темой, я понимаю, что корректным, с точки зрения строгого рассуждения о самопознании, было бы выкинуть из названия слово «психология». Почему? Потому что это слово вносит неопределенность. И делает предмет моего исследования изначально противоречивым.

Так сложилось, что понятие «психология» двойственно. Читатель видит в нем название инструмента, которым познают душу. Говоря иначе, инструмента, которым ученые познают человека, а значит, и мне можно познать себя. Так воспринимает название книги простой читатель. Не психолог.

Но любой ученый, то есть член Научного сообщества психологов, а им являются все люди с психологическим образованием, воспринимает слово «психология» в названии книги как имя науки. А это значит, и как имя Научного сообщества со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Конечно, никто из психологов не делает прямого отождествления: наука-психология — это только Сообщество психологов. Но все они отчетливо осознают, что Наука психология — это и психология, и Сообщество со всей его демократией и собственностью или материальной базой, вплоть до академий.

Здания, люди, средства, оборудование, издания, встречи, обсуждения, защиты, зависть, подсиживания, заграничные поездки, взяточничество, протаскивание своих, открытия и прозрения, мечты о лауреатстве, особенно нобелевском, — это все тоже Наука.

Иными словами, когда мы говорим о психологии в названии книги, мы говорим самым неопределенным образом. И тогда одни могут понять, что речь идет о той психологии, что есть Сообщество ученых, другие — о психологии, которую имеют люди, то есть о бытовой, личной психологии. Ведь у каждого человека есть «психология». Другие могут понять, что речь идет о написанной психологии, то есть о том, что уже удалось изучить и записать в виде учения. Это то, что содержится в книгах. А можно понять и так, что речь пойдет и о психологии психолога, то есть о психологии того, кто изучает психологию. То есть о самопознании психологом собственной психологии.

Кстати, читая психологические исследования маститых мастеров от психологии и их начинающих учеников, вы когда-нибудь задумывались, что у них тоже есть «психология»? Иначе говоря, они тоже не только хранилища и вещалища абсолютных истин, а живые и не такие уж безупречные люди, вполне способные ошибаться.

И еще раз кстати. А задумываются ли когда-нибудь об этом сами психологи? Думают ли они, что их «психология» видна сквозь написанное ими? И она или мешает их читать и отталкивает, или обманывает и завлекает на покровительственную окраску наивные жертвы. Мой немалый опыт общения с психологами показывает, что они стараются об этом не думать, не замечать, и что не всё чисто с их творениями. Им, очевидно, выгодно иметь возможность стоять над остальными людьми и учить их жизни.

Следующий вопрос, который возникает, как только ты первый раз замечаешь, что книги психологов вовсе не такая уж однозначная наука и полны личной «психологией», — это вопрос о том, что это за психология и имеет ли она что-то общее у всех психологов?

После этого вопроса ты уже не можешь читать психологические работы иначе, как приглядываясь к тому, что скрывается за текстами и рассуждениями. И очень быстро ты начинаешь замечать рассыпанные по книге следы личной психологии авторов. Да и как от нее спрятаться бедному ученому, который, к тому же, никогда по-настоящему не задумывался ни о собственной психологии, ни о собственной личности! Да и вообще к самопознанию относится с презрением.

И при этом ты видишь три составные части, присутствующие в любом психологе. Вот он исследует и ищет истину. Вот тут появилось что-то очень личное. Что называется, ну не удержался и, к примеру, вставил шпильку обидчику. А вот здесь нечто, повторяющееся у всех ученых. А значит, уже не просто личное личное, а общественное личное. Научная парадигма, к примеру.

И такого повторяющегося очень много. Например, напряженное стремление убрать из научного текста все личное и писать «объективно». Ох уж эта странная мода! Как быть объективным, если ты совсем не понимаешь, что это такое, но очень хочешь не отличаться от собратьев по племени. И вот рождаются простенькие приемчики. Совершенно бессмысленные, даже потешные, но вполне достаточные по научным понятиям.

Например, языковые игры. В старой России половые, то есть официанты, любили добавлять к своим словам довесочек «-с». Вроде: Чего изволите-с? Слушаю-с. За это им давали больше чаевых, потому что все ощущали, что этим половой выказывает тебе дополнительное уважение. И в этом была доля истины, потому что исторически это «-с» произошло от слова «сударь», которое сократили до первой буквы и сделали знаком отличия половых. Это была их родовая мета, по ней все половые узнавали своих.

В науке такой родовой метой является словечко «мы», которым ученые заменяют «я», чтобы выглядеть объективными. В науке как-то даже стыдно говорить лично от себя. Но зато ты можешь даже не иметь представления о том, что такое «объективность», — ставь только «мы» вместо «я», и тебя признают своим.

Как видите, эта «объективность» науки есть по своей сути лишь глубоко личное желание ученого соответствовать какому-то образцу, своего рода моде.

А зачем? — задаюсь я вопросом. Да мало кто из ученых может на это определенно ответить. Это как бы должно быть само собой понятно.

И это настораживает. Как только в умах отдельных людей появляется это «само-собой-разумение», — мы столкнулись с чем-то, что само разумеет, без человека. И разумеет то ли в головах психологов, то ли за их спинами, так, что они, не задумываясь, просто делают все, как надо. Кстати, кому надо?

В быту такое явление называют культурой. Человек определенной культуры, как говорится, с молоком матери впитывает правильные способы поведения, принятые в его обществе.

Но культура слово иностранное, а поэтому лишь замутняю-щее понимание. На русский слово «культура» можно было бы перевести словом «взращивание», потому что оно происходит от понятия "культивировать".

Другое слово, которое тоже подходит для перевода, — это «образование». Но в смысле придания или обретения определенного образа. Обучение в университете — это тоже обретение образа. Правда, слово это только выглядит полностью русским. В той части, где оно относится к высшему образованию, оно было искусственно создано по образцу немецких слов, обозначавших образование в восемнадцатом — начале девятнадцатого века. На Руси для обозначения того, что родители делают с ребенком, использовалось другое слово — воспитание, то есть питание до повзросления.

Приглядитесь, все эти слова — "с молоком матери", «воспитание», «образование» сходятся для человека науки к одному понятию, правда, заимствованному из латыни, — Альма Матер.

Кормящая мать ученых, та, что их питает, взращивает, культивирует и придает образ, — это Университет. Или, как непроизвольно хочется сказать, университетская культура.

Эта непроизвольность меня тоже настораживает. Точно кто-то прямо в моей голове делает усилие, чтобы подсунуть эту маску и скрыть ее хозяина. У меня прямо само собой отвечается: да не пугайтесь вы, это же всего лишь культура! Культура — это красиво, это безопасно, это вообще самое ценное, что есть у культурного человека. Да за нее не жаль и жизнь отдать, уж если на то пошло! Да, действительно, уж если и отдавать жизнь, так за самое святое. А для человека интеллигентного нет святее культуры!

Что-то мне нехорошо. Я точно знаю, что люди посвящают свою жизнь служению культуре, садятся в тюрьмы за культурные ценности, а иногда и отдают за нее свои жизни. А при этом я уже вижу, что за этой маской кто-то стоит! И он требует служения себе вплоть до жертвенности…

Вообще-то жертв, жертвоприношений всегда требовали Боги. Кстати, и служение — тоже их требование. Кто стоит за культурой?

Не буду уходить в мистику, нам хватит и психологии. Культура мертва без духа, а дух, который оживляет ее, — это человеческий дух. Точнее, духи множества людей, объединенных в сообщество.

Именно сообщество людей, именуемое Научной психологией, стоит за тем, что в работах психологов узнается как повторяющиеся личные черты. Сообщество навязывает и предписывает своим членам проявляться, то есть проявлять себя для других, строго определенным образом. А именно таким, чтобы все чужие сразу узнавали: эта боевая раскраска мне знакома! Здесь были из племени психологов…

Мы, конечно, цивилизованные люди (знать бы еще, что это такое!), но наши боги, то есть сообщества, тела которых мы составляем своей плотью, по-прежнему живут в первобытном мире. Они грубы, жестоки и прожорливы. Они ведут себя, как герои первобытных мифов, трикстеры, к которым вовсе не относятся требования морали, правящей отдельными людьми. И самое важное, — у этих сверхличностей есть своя вполне определенная психология, которая неукоснительно принимается всеми членами сообщества как обязательные нормы поведения. В этом психологи ничуть не свободнее, чем физики, бандиты, политические партии или стаи рыб и птиц, которые дружно выполняют сложнейшие развороты точно в единой воле.

Пишу, а сам думаю: если сейчас хозяин обидится, то все психологи дружно встанут в оппозицию и скажут: он про нас плохо сказал! А любопытно, найдутся ли среди психологов те, кто задумается: а есть ли лично во мне проявления моего сообщества? А если есть, как к этому относиться и что с этим делать?

Ну, не могут не найтись и такие! Я ведь тоже психолог, но задумался. И сразу началось чистой воды психологическое исследование моего собственного общественного мышления, которое должно бы быть основой всей социальной психологии. Которая, кстати, — со всем нашим удовольствием! — изучает любую общественную психологию, кроме своей собственной!

Надо честно признать, пока все психологические исследования "социальных организмов" ни к чему не повели! Еще точнее, они не повели к изменению самих психологов. Но зато они увеличили, сделали значимее и жирнее тело Науки. И вывод таков: служение продолжается, Бог превыше всего, а человек есть пушечное, — нет! божественное мясо, — и рассматривается только в массах и как объект для изучения или оболванивания.

Опять перебарщиваю? Возможно. Просто я очень много об этом говорил и никогда не замечал, что братья-психологи это слышат. Не слышать то, что не укладывается в основную парадигму Науки, — тоже родовая черта членов Научного сообщества. А зачем нам это слышать? Все, что нам нужно, уже сказано основоположниками, и все направления для поиска уже определены! Наше племя специализируется на скотоводстве, по вопросам подсечного земледелия обратитесь на кафедру земледелия, по вопросам воздухоплавания обратитесь с вашими рудиментарными крыльями на кафедру аэронавтики!..

Академические университетские психологи тоже, конечно, разные люди. Но их ядро составляют омертвевшие служители культа, чья задача — не пропускать к кормушке чужих. Они изоврались настолько, что выглядят машинами или ходячими оболочками от бывших людей. Там, в университетских коридорах, словно еще живет коммунизм, при котором можно было снять вопрос о нехватке пищевых продуктов простым, но авторитарным заявлением с высокой трибуны: в этом году положение в стране с пищевыми продуктами заметно улучшилось. Советские люди питаются хорошо!

Что-то очень похожее происходит на большинстве кафедр психологии в России. Если кто-то говорит: психологию надо менять, надо делать ее нужной современному производству! — ему показывают на горы книг, где говорится: психология должна стать практической наукой! Иначе говоря, не кричите, мы все знаем.

Если он продолжает настаивать: Это не то! Такие практические психологи, каких готовим мы, никому не нужны! Для психологов нет работы. На всех предприятиях они первые кандидаты на увольнение! — его подводят к факультетской доске объявлений и говорят: Вы ошибаетесь. Вы не знаете жизни. Мы нужны.

Посмотрите, доска переполнена заявками на психологов. Наши выпускники требуются, требуются, требуются…

И действительно, на доске приколоты пыльные заявки: Есть место психолога в детском саду. Работа два раза в неделю по одному часу. Есть место психолога в школе. Оплата 240 рублей в месяц.

240 рублей — это, самое большее, десятая часть того, что нужно, чтобы выжить. В провинции. Но университетский психолог точно не видит этого. Он видит только единицы заявок. И эта слепота тоже родовая черта членов любого сообщества: не видеть ничего, что не выгодно нашему Богу, и не слышать ничего, что может его обеспокоить.

Не ладно что-то в Датском королевстве. Что-то здесь протухло… Впрочем, мы не слышим, не видим и запахов не чуем!

Кстати, пытающиеся шуметь становятся нежелательными, и их убирают из университетов. Не мешай, спугнешь добычу!

А какую добычу? Да учащихся, конечно. Нельзя их отпугивать раньше времени. Сначала надо заманить. Пусть сбегут потом, тогда — сами не справились. Но если студенты начнут уходить сразу, то виноваты мы.

И вот во многих университетах на факультетах психологии весь первый семестр со студентами беседуют о том, что такое психология и зачем они пришли. И беседуют примерно так: Ну, ребятки, скажите, почему вы избрали психологию и чего вы хотите?

Студенты в большинстве своем простосердечно отвечают: Я хочу познать себя, а потом помогать другим.

— М-да, — отвечает преподаватель, — Ну, вы пришли по адресу. Все это будет, обязательно будет. Чуть позже…

Попозже, однако, не наступает. Психология, ни как Сообщество, ни как наука, самопознанием не занимается. Как говорится, фирма веников не вяжет, по поводу познать себя обратитесь на кафедру самопознания.

Начиная со второго курса, студенты начинают бежать с факультета психологии. К пятому потери составляют порой до трети личного состава. Многие, у кого ослаблено чувство самосбережения, сходят с ума. На кафедрах это объясняют убийственно: Психология — такая наука, которая изначально привлекает к себе много людей с неустойчивой психикой.

Я думаю, что это верно. Но почему психология не укрепляет эту психику, а наоборот, доводит ее до срыва? Думается мне, из-за того, что она, пообещав приходящим одно, вкладывает в их головы совсем иное.

Причем, это иное вовсе не пустяк — это мировоззрение сообщества. Именно то, что и штампует членов стаи, прайда, племени под один вид. Геном психолога.

Вкладывает, воспользовавшись открытостью психики доверчивого студента, готового принять все из рук добрых дяденек и тетенек. Происходит не просто подмена. Ведь студентам не просто дают что-то иное вместо ожидаемого. Предыдущее состояние подавляется этим «геномом». Можно сказать, что личность, какой она пришла на психфак, стирается и на освободившемся месте наращивается новая по имени "Профессиональный психолог". Или свой. Невинный пример генной инженерии.

Конечно, психология не изобретала этого приема. Она его приняла готовым из первобытной культуры. И использовала она его не по злому умыслу, а потому что иначе нельзя выжить как сообществу. Это не просто можно понять и оправдать, это закон общественной биологии, так сказать. Иначе говоря, это настолько сущностно для "социальных организмов", что это не обойти, если мы хотим жить в спокойном и здоровом обществе. Так или иначе это должно делаться.

Но почему же тайно? Почему исподволь и против воли самих вновь обращенных? И зачем ложь? Ладно, я вижу, это риторические вопросы. Так само складывается, и как общественное явление это не победишь. И самое главное, что те, кто это проделывает в университетах, меня не услышат. У них уже отключена эта способность. А те, кто услышат, и так не врут, не зомбируют, не служат и не добавляют «с» в конце слова «мы». Я ведь понимаю, что все зависит от человека, и все люди разные, в том числе психологи… Все я понимаю! Вот потому и считаю, что слово «психология» надо бы из названия книги о самопознании убрать.

Но я все еще не решил для себя, возможно ли вообще существование Психологии самопознания. Посмотрите: ребята идут на психфаки, твердо зная, что если где возможно самопознание, так это именно здесь. Значит, такая дисциплина нужна, и кафедра самопознания должна быть в числе основных кафедр психологических факультетов.

А что есть? За годы поисков мне попались всего несколько психологических книг, в названиях которых присутствовало понятие самопознания. Я не буду их даже называть. Самопознанием они не занимались. А если и занимались, то на манер американских патентованных сборников с тестами:

"Познакомьтесь с собой.

Психологические тесты с подробными комментариями".

"Тест для мужчин: знаете ли вы женщин? Ревнивы ли вы? Каков ваш потенциал лидера?

Тест для женщин: знаете ли вы мужчин? Хорошая ли вы жена? Кто вы своему ребенку: мать или друг?"

С припиской: "Психологический бестселлер" (М.: ЭКСМО-Пресс, 2000).

Вполне можно почитать на ночь вместо астрологического прогноза.

Меня довольно долгое время поражало это отсутствие психологических работ о самопознании. Ведь есть же явный запрос. Сами когда-то в самом начале приходили в психологию с тем же желанием. Так почему не пишут, и какова должна быть сила обработки мозгов сообществом, чтобы все психологи поголовно забывали о собственной цели?! Пишут моря книг, множат горы макулатуры, и о категориальном я, и о Я-образе и Я-концепции. А уж о самосознании сколько деревьев рыдает! Бумаги в стране не хватает. Но ничего о самопознании!

Почему нет мостика, подсказки, помощника, который связал бы для пришедшего в Психологию новичка его надежды с современной наукой? Почему совсем нет какой-то психологической теории, которая бы сказала: "А те, кто хочет познать себя, пройдите в аудиторию номер…"? Почему в университетах курс "Кто я?" не читается хотя бы факультативно?

Известный психолог И. С. Кон, утонченный созидатель психологии как точной науки, в работе "Загадка человеческого "Я"" отвечает на этот вопрос с определенностью, заслуживающей уважения:

"Вопрос "Кто я?" интроспективен, субъективен, обращен внутрь личности: это не столько познание, сколько самовыражение, автокоммуникация, путь от себя к другому; он не отливается в четкие понятийные и вообще языковые формы и апеллирует не столько к разуму, сколько к непосредственному переживанию, интуитивному опыту. <…>

Наука, ориентированная на получение объективного знания, содержательно отвечает лишь на первый вопрос (что такое "самость"?) предоставляя второй ("Кто я?") индивидуальному усмотрению" (Кон. Загадка человеческого Я, с. 371–372).

Вот и ответ, почему пришедшие на психфаки ради самопознания студенты ничего не пишут о нем, став учеными. Это ловушка, логическая игра в если… то… И эта игра решается только на уровне методологии науки. Если задача психологии изучать человека, то себя изучай сам! «Себя» не есть «человек» в строго формальном смысле. Если предмет психологии "психические процессы", то изучай психические процессы.

Почему же нельзя начать научно изучать самопознание? А потому, что в таком случае будет изменен предмет рассуждения. Условно говоря, кирпичик, из которого ты кладешь кладку. И это будет уже совсем другое здание, совсем другая наука. Здесь, в методологических глубинах, нет просто слов. Все они здесь — знаки, символы, числа. И как бы ты ни убеждал себя, что 999 это почти 1000, но разница в значении всего в одну тысячную означает, что ты говоришь не о том. Свежесть бывает только одна — первая, она же и последняя. Как у рыбы, так и у науки. И если мы говорим о психологии не в бытовом смысле, а как о строгой науке, первое, что мы должны сделать, это точно определить исходные понятия и предмет.

Самопознание не может быть частью "объективного знания". Это не запрещается наукой, но "предоставляется индивидуальному изучению".

Получается, что название этой книги имело право содержать в себе слово «психология» только потому, что в ней содержится материал для методологического размежевания психологии с наукой самопознания. К тому же, благодаря этому названию стало возможным поставить вопрос о необходимости и возможности прочтения курсов самопознания в рамках университетского психологического образования. Но использование этого названия дальше повело бы к подмене цели того исследования, которое хочу осуществить лично я.

Поэтому я оставляю слово «психология» в заглавии этой первой книги. Но все последующие исследования собственно самопознания будут мною издаваться под шапкой "Школа самопознания".

Вот теперь, размежевавшись с тем, что очевидно не ведет к самопознанию, можно перейти к освобождению от более утонченных соблазнов. Например, от соблазна воспользоваться для самопознания той частью психологии, которая говорила о познании Я как о своем истинном корне. Я имею в виду Субъективную психологию.

По сути, это будет экскурс в историю психологии как Науки и науки. Возможно, Субъективная психология была самой красивой ее страницей.

Но сначала небольшое отступление, в котором я хочу поставить дополнительную исследовательскую задачу самому себе. А значит, задачу, которую заставляет меня решать мое самопознание.

Как я и сказал, я уже готов рассказать о Субъективной психологии и о науке самопознания, скрывавшейся внутри нее. Но мне мало просто написать исторический очерк науки. Я хочу совместить его с исследованием самого себя. И постараюсь использовать материал истории для разговора о том, что занимает нас с вами и сегодня и будет еще долго жить в наших потомках. Это вопрос о том, что нас влечет в психологию, в науку и вообще влечет и заставляет действовать в этой жизни.

Огромный вопрос, неподъемный. Поэтому я сузил его до одного частного проявления этого психологического явления: что нас влечет в психологию? Думаю, я могу ответить на него безошибочно: мечта!

Какая? Это уже гораздо более сложный вопрос. Да и вообще, далее ответы кончаются, а видятся все вопросы и вопросы: что такое мечта? Что заставляет нас мечтать? И что заставляет нас мечтать стать чем-то, например, психологом? Как соотносится мечта с целью? И вообще, что такое Мечта как движитель человечества, если на нее взглянуть психологически? А еще меня занимает вопрос: за что она там, в моем сознании, цепляется, чтобы заставить действовать? Почему вообще Мечта может мною править?

На некоторые из них, как кажется, ответить относительно просто. Например, что такое мечта и что такое цель. По крайней мере, пока речь идет об объяснении слов.

По сути, мечта и цель означают одно и тоже, хотя мы подозреваем, что это разные вещи.

На самом деле, такое русское слово «цель» заимствовано из германского языка и, как считается, довольно поздно. Возможно, в петровские времена. Хотя, гораздо вероятнее мнение Этимологического словаря Черныха, что это "одно из ранних славянских заимствований" (Черных, с. 365). Уж очень оно привычно и естественно для нас. Тем не менее, "в словарях русского языка слово цель отмечено с 1731 года" (Там же).

Иными словами, определенно было время, когда слова «цель» в русском языке не было, но трудно представить себе, что не было и понятия, которое оно именует. Как объясняет словарь: "цель — место в которое метят и стремятся попасть". Следовательно, ближайшим соответствием цели является мета, метка.

Это если мы говорим о внешней цели.

Но цель может быть и психологическим понятием, определяющим действия и поведение человека. Нам всегда очень важно знать цель, которая ведет человека, заставляет его действовать. И мы можем спросить его: куда наметился? Или: что наметил?

Но это реже. Человеку гораздо больше подходят слова: охота и желание. Что ты хочешь? — как раз и определяет цель человеческих действий. И охота, желание, особенно страстное, гораздо ближе к понятию «мечты», чем мета. По крайней мере, так кажется. Но так ли это?

Словари в один голос показывают, что очень близкие по звучанию слова — мечтать, мечтаю, метить, мечу, и метать, меч, — не имеют никакого этимологического родства. Это если подходить научно. Но народ научно подходить не умел и очень часто видел связи между словами там, где их в действительности и не было. Это называется "народная этимология", то есть установление родства между словами по внешним признакам.

Наука не принимает народную этимологию, когда дело касается истории слов. Но вот в отношении будущего все не так однозначно. Как бы мы там ни хотели, но творцом языка является именно народ. И сколько бы мы ни упирались, доказывая, что нет слова «кушать», народ решил иначе, и это слово теперь есть. А когда-то из-за него бушевали споры. Точно так же ученые могут долго доказывать, что кофе — мужского рода, но кончится эта борьба, судя по всему, тем, что кофе будет "оно".

Вот так и с мечтой, метой и метанием. Мне доводилось во время этнографических экспедиций слышать любопытные рассуждения деревенских языковедов. Суть их сводилась примерно к следующему.

Метиться, то есть выцеливать что-то приходится при метании. А что мечут? Мечут стрелы, копья, камни. Но и бисер, а также и карты и, самое главное, — жребий.

А когда мечут карты или жребий, то гадают о судьбе, мечтают о ней и метят ее жребием. Гадают всегда с определенной целью — избежать плохого и поспособствовать хорошему. Иначе говоря, меча жребий или карты, мечтают улучшить свои возможности попасть в хорошее. В этом смысле мечта определенно есть цель или мета, к которой стремятся или устремляют себя, как стрелу.

И как бы ни ненаучно было объединение всех этих понятий — метать, метить и мечтать, — по смыслу они объединяются идеально, когда речь заходит о цели человеческой жизни.

И все-таки мета как цель — явно отличается от мечты. Мета — это лишь значок, обозначающий место. А что такое мечта?

Даль дает такое определение:

"Мечтать — что, или о чем, — играть воображением, предаваться игре мыслей, воображать, думать, представлять себе то, чего нет в настоящем; задумываться приятно, думать о несбыточном. <…>

Мечта вообще всякая картина воображения и игра мысли; пустая, несбыточная выдумка; призрак, видение, мара".

И очень важный пример:

"Так вмечтался в эту мысль, что не может с нею расстаться. Домечтаюсь ли до были".

Но мы пока просто объясняем слова. Психологически все эти понятия гораздо сложнее. Намекну. Обратите внимание на связь мечты и воображения. Мечта — это картина воображения или Образ. Даль как-то очень резко подчеркивает несбыточность мечты. Но именно это понятие «несбыточности» показывает на желательность. Если бы это было не так, то речь шла бы о несоответствии действительности, ложности этих воображаемых картин. Но мечтателя отучают мечтать, показывая ему, что мечты приятны, но несбыточны.

Мечты, мечты, где ваша сладость?

Для нас с вами это означает, что если мы начинаем рассматривать мечту как цель человеческой жизни, то сразу должны понять, что работает такая цель совсем не как мета. Хотя, пожалуй, мы можем найти и сходство.

Мета и мечта очень похожи, пока мечта очень отдалена. Тогда она тоже выглядит лишь значком. К примеру, знаком или метой мечты о высшем образовании может быть Знак высшего учебного заведения, который получают выпускники вузов.

Но если мы приглядимся к мечте вблизи, то она оказывается огромным живым образом, воображаемой картиной. Причем — это и картина какого-то мира, в котором хотел бы жить мечтатель, и образ жизни, который он хотел бы вести.

Соответственно, такой образ нужно воплотить, и сделать это можно лишь огромным трудом и преодолев сопротивление окружающего мира. Этот образ сам каким-то образом заставляет нас действовать и воплощать себя. Каким? Еще один вопрос пока без ответа.

Большинство людей, как кажется, предпочитают ничего не менять в своей жизни и остаются мечтателями.

Чаще всего скрытыми. И лишь отдельные титаны затевают борьбу за воплощение своей мечты и либо добиваются победы, либо гибнут в неравной схватке с действительностью. Но победителями восхищаются и делают образцами для подражания. Чаще всего такие титаны-воплотители мечты встречаются среди ученых, художников, вождей и полководцев.

На самом деле все люди живут мечтами и воплощают их каждым своим шагом и движением пальца. Только мечты у них оказываются мелкими, хотя и съедают всю жизнь. Кто-то строит садовый домик, кто-то осваивает гитару или компьютер, кто-то вьет гнездышко, обустраивает свое жилище, таща туда в клювике все лучшее, что смог добыть. Молодежь мечтает сбежать от родителей, родители мечтают воплотить все, что не смогли сами, в детях. Даже бомж, бездомный беспризорник, мечтает о теплом канализационном люке прямо возле богатой помойки…

Мечтают и ученые. И мечтают точно так же, создавая картины желанных миров, называемых Образами мира, и воплощая их в жизнь. И один их таких Образов мира лежит и в основе психологии, заставляя воплощать себя. Как это обычно называют — делать Науку. Хотя в психологии как раз, скорее всего, действуют несколько образов, судя по тому, сколько в ней течений.

Но это научные образы психологии, соответствующие школам. А ведь есть и общая для всех психологов основа. Она сейчас считается утерянной, но не потому, что ее действительно нет, а потому, что психологи разных направлений делят мир и не хотят между собой договариваться.

Мне кажется, что все, кто сегодня зовет себя психологом, а также все, кто хотели стать психологами, но не смогли, пошли когда-то в психологию вовсе не за той наукой, о которой мечтали. Всех их сюда привела какая-то очень сходная мечта, которая лежит в основе всех психологии прямо за словом «психология». Она не сбылась, и большая часть приходивших разочаровались.

Собственно говоря, я сам отношусь к числу разочарованных своей наукой. Точнее, относился, потому что однажды мне пришла мысль: если мне хочется заниматься психологией, но не хочется больше читать то, что пишут о психологии в научных книгах, то почему мне не пойти в психологии своим путем?

А действительно, что мешает разочарованным психологам бросить нелюбимое дело и пойти своим путем? Попробую поразмышлять.

В русском языке есть понятия, которые могут иметь несколько способов выражения, но при этом сохраняют одно и тоже значение. Например, истовый- неистовый. Отрицательное выражение нисколько не отличается от положительного. Истовый художник — неистовый художник. Можно сказать, это одно и тоже. Это понятие проистекает из каких-то глубин нашего сознания, где, на мой взгляд, все едино и где хранится магия. И оно, безусловно, имеет к магии отношение.

Очень сходно и выражение «разочарованный». Очарован-разочарован… Во многом оно продолжает сохранять значение очарованности несмотря на отрицание. Разочарованный, как слышит мое ухо, — это расколдованный, то есть освобожденный, но не от чар, а всего лишь от их действия. Потерявший некое состояние сознания, в котором ощущал себя в чуде или сказке, но остающийся в ожидании его, в надежде, что что-то это чудо еще принесет ему. Иначе говоря, разочарованный больше не пребывает в том состоянии или в том мире, куда перенесли его чары. Но сами чары, как некая зависимость, вовсе не пропали в нем. Об этом свидетельствует присутствующий смысловой оттенок некой обиды, как будто недополучил то, что обещали. Раз обижаешься, значит, что-то хранишь, не хочешь отпустить из себя до конца.

Разочарованный психолог — это психолог, обиженный на ту науку, которая заманила его в сказку, а потом подменила ему мир, в который он шел, летел когда-то, как мотылек на пламя свечи, но это психолог, который все еще надеется и не может поверить, что жизнь прошла зря. Это значит, что для бытового ума, в котором мы приходим в Психологию, это слово — психология — обладает чудесной притягательностью, тем самым очарованием, которое настолько действенно, что заставляет нас охотиться за собой, меняя жизнь и избирая вполне определенные пути. И даже если посреди жизни или позже ты обнаруживаешь себя опустошенным и обманутым, ты все равно продолжаешь бежать по той колее, в которую тебя вставили в самом начале. Ты бежишь и делаешь науку, все надеясь, что рубеж, за которым ждет тебя чудо, все-таки будет… Психологи наивные, но преданные мечтатели. Даже полная несостоятельность их науки не в состоянии разрушить для них очарования самого слова Психология.

Если я и не могу понять, что за мечта ведет людей в психологию, я определенно вижу, что Мечта способна очаровывать. Любая Мечта, если определить ее действенность на народном языке, обладает волшебной силой очаровывать человека. Но что такое чары? И что такое есть в человеке, что способно очаровываться? Без ответа…

Тогда, может быть, мы можем дать определение волшебному содержанию слова «психология» и той тяге, которая нами движет?

Это тоже непросто. Почему? Да хотя бы потому, что никто до сих пор этого не сделал. Одни бросили психологию и считают, что раз они не стали психологами, то и не имеют права на подобные исследования.

Это дело психологов, а не тех, кто предал психологию. Другие же стали психологами и теперь лихорадочно делают Науку, занимают места в сообществе ученых и стараются этой работой заглушить болезненную память о том, что предали себя и позволили Науке подменить им цели и мечты. Этим, как вы понимаете, не до того.

Как происходит эта подмена? А так. Сначала ты приходишь за Психологией! И тут тебе говорят: с этим придется подождать, а пока давай изучай то, что является Наукой. Ты наступаешь себе на горло и принимаешь решение: взрослые дяди и тети наверняка знают, что надо делать для того, чтобы стать психологом. Хорошо, я вооружусь этими знаниями, раз без них в Психологию не пропускают. Мечта подождет.

И ты душишь и душишь себя ради необходимости прорваться сквозь эти "линии Маннергейма" Психологического сообщества: сдаешь зачеты, экзамены, пишешь работы, взламываешь ворота, пробиваешь бреши в стенах… А потом вдруг обнаруживаешь себя уже внутри крепости Психологии защищающим ее. И вот первая защита — кандидатская, которую надо сделать как полагается и про которую ты думаешь: это обязательно надо сделать, чтобы получить право работать в психологии. И вот вторая защита, про которую ты знаешь, что после нее ты сможешь говорить все, что хочешь! А что хочет доктор психологических наук? И вообще, хочет ли он хоть что-то, кроме того, чем его заполнили и к чему приучили? Студенту, наверное, трудно поверить, что именно доктор наук и является самым несвободным из всех, кто пришел в науку… Вчера мне свободу дали, что я с ней делать буду?..

Однажды бывает слишком поздно. Зачем тебе свобода слова, если умерла твоя муза?! Советские диссидентствующие писатели были вождями дум, пока им не давали говорить. Тогда любой их выкрик был заряжен страстным требованием свободы слова. Но вот пришла новая пора. История сказала: говорите! Вы свободны! И тишина… Потому что ничего, кроме мечты о "свободе слова!", не осталось в их душах…

Это увидели все, и это было болью для думающей России. А вот как продают свои души ученые, почему-то почти никто не видит, а если и видят, то лишь на отдельных, близких людях. А ученые продаются каждый день, теряя и теряя то, о чем мечтали.

Я не хочу затевать исследование психологии Научного сообщества. Это его собственное дело, если оно заинтересовано в самопознании. Мне важнее сама Мечта о психологии, которая живет в душе любого читающего эту книгу. Именно мечта и заставляет нас в юности читать книги по психологии. Мечта эта и кусочек души, который ее хранит, никогда не исчезают. Они просто уходят далеко в сторону от непосредственных жизненных интересов. Или не уходят. Но это реже.

Так можно ли дать определение этой Мечте? По крайней мере, можно попробовать. И я подошел бы к этому в ключе культурно-исторической психологии. Иначе говоря, дав описание явлению не так, как это делает академическая объективная психология, а прямо так, как видит его наш бытовой ум.

Собственно говоря, именно это я и делал, когда говорил о движущем нами очаровании, живущем в наших душах. И хоть это и не научные термины, зато подобные бытовые выражения позволяют предельно точно описать то, что думает сам человек, представитель определенной культуры и определенной эпохи, о том или ином явлении. В частности, что думает современный русский или русскоязычный человек о таком явлении, как психология.

Для такого исследования мне вовсе не нужна оборудованная приборами лаборатория. Я вполне мог бы начать его, просто описывая свои собственные представления, потому что я современный русский человек, думающий о психологии. И я нисколько не сомневаюсь, что мой рассказ содержал бы некое ядро соответствия, которое в точности совпадет с представлениями о психологии большинства читающих.

Ну и, конечно, что-то в нем было бы только мое, а чего-то не хватало бы в этом портрете Психологии как культурно-исторического явления. Что произошло бы дальше? А дальше те, кто увидел бы совпадения и несовпадения с собственными представлениями, написали бы мне и сказали: вот в этой части все очень и очень точно. А вот это — лично твое, потому что у меня этого нет. Зато есть вот такие представления.

И тогда, получив достаточно представительные отклики, я дописал бы это ядро, убрав свои личные черты и добавив то всеобщее, что не учел, потому что не увидел из-за своей психологической слепоты. И так родилось бы полноценное КИ (культурно-историческое) психологическое исследование. Примерно такое:

Так что же я вижу как черты такого явления, как наше очарование психологией? Начну с вопроса: что, на мой взгляд, влечет людей в психологию? Если просто называть то, что приходит на ум, и тем самым как бы щепать лучинку за лучинкой от этого большого, тяжелого и неуютного чурбана, то первыми выскакивают всяческие предположения о том, что знание душевных механизмов дает власть над людьми, которую можно обрести, изучая душевное устройство. Власть над другими- это, по сути, возможность управлять ими. И это сила. Затем идет собственная независимость… Слава, почет, деньги… И многое, многое другое…

Мне даже скучно. И я не стану делать такие исследования.

Но среди всего этого или, точнее, под слоями всего этого я ощущаю что-то особенное, что-то очень большое, что делает людей одержимыми и неистовыми. Вот оно мне гораздо интереснее. И по всем признакам это и есть Мечта. У всех настоящих, больших ученых была Мечта, которая двигала ими в их поисках, заставляя совершать подвиги.

Что такое эта Мечта, как ее обретают и как освобождаются, если вообще освобождаются? В каком она отношении к Идеям, а значит, и к Образам вообще? И нельзя ли, убирая другие слои сознания, произвести археологию Души и вскрыть Мечту в чистом виде?

Я попробовал наметить вопросы для начального исследования понятия «Мечта» на примере Мечты о Науке психологии, которой были одержимы многие прекрасные люди, ставшие Субъективными психологами. Я знаю, что мне не решить этой задачи полноценно. Она еще слишком велика для меня. Но я хотя бы ставлю вопрос.

А он мне важен, потому что я сам принадлежу к той же категории психически больных людей. Я тоже одержим Мечтой и хочу понять, как она захватила мое сознание, почему она правит мной и заставляет посвящать себе всю жизнь. И почему заставляет верить, что быть человеком, одержимым Мечтой или Идеей, — это хорошо, это само по себе уже плата за все страдания, которые ты вынужден будешь испытывать?! Вопросы, вопросы…