Лекция III

1. Интерес Блейлера и Фрейда к биологии. Подчеркивание проблемы наследственности.

— 2. Об унаследовании приобретенныю характеристик. Ламарк, Дарвин и другие. Одаренность: способность к мгновенному счету; «гениотыг».

— 3. Память. Постгипнотическое внушение. Бессознательная память, мнемизм. Воззрения Эвальда Геринга и Ричарда Симона: энграммыг и экфория. Примерыг бессознательной памяти у животныю и человека. Различия в поведении ребенка человека и детеныша животного.

— 4. Уровни осознания. Отличие сознания и бессознательного от предсознательного. Иллюстрация примерами из клинической практики и личного опыта.

— 5. Конфликт между цивилизацией и инстинктами. О сходстве поведения младенцев и туземцев из Новой Гвинеи. Функционирование органов чувств в повседневной жизни, во время войныг, у примитивныю народов и параноиков.

— 6. О различии механизмов вытеснения у невротиков и психотиков. О причине устойчивости истерических симптомов.

Кто знаком с психоанализом, вероятно, заметил, что я коснулся основных его положений, не вдаваясь в подробности. Я подразумеваю, что вы более или менее знакомы с принципами психоанализа, а если это не так, вам следует прочитать труды Фрейда, упомянутые в первой лекции. Моя цель — помочь вам в понимании тех разделов прочитанного, которым вы, возможно, не уделили должного внимания. Хочу, чтобы вы, как психиатры, знали об использовании психоанализа в психиатрии. В связи с этим я попытался подчеркнуть роль Блейлера в применении открытых Фрейдом механизмов к изучению больных психическими заболеваниями. Блейлер, величайший из когда-либо живших психиатров, принимал большую часть учения Фрейда. Как уже говорилось, он не следовал психоанализу полностью, но придерживался базисных положений учения и предчувствовал, что прогресс психопатологии невозможен без психоанализа.

Подобно Фрейду, Блейлер подчеркивал значение биологического фактора в психиатрии и посвятил многие из поздних работ заполнению пробела между индивидуальным и родовым. Первый подход Фрейда к биологической проблеме

последовал за разработкой теории сексуальности и отражен в книге «По ту сторону принципа удовольствия». Эту работу Фрейд начинает с рассмотрения феномена, который он наблюдал у играющих детей, и выводит из него теорию постоянно повторяющихся действий. Опираясь на труды многих американских биологов, Фрейд заложил фундамент концепции об инстинктах жизни и смерти, которую он затем сформулировал в монографии «Я и Оно». Фрейд определяет инстинкт как «врожденную тенденцию живого существа стремиться к восстановлению прежнего состояния». Блейлер тоже посвятил десятилетие жизни биологии, но подошел к проблеме с другой стороны. Цель обоих исследователей, однако, заключалась, что вы вскоре поймете, в проникновении в психические механизмы памяти.

На прошлой лекции мы рассматривали вопрос, почему у некоторых людей возникает вытеснение, а у других нет. Я говорил, что Фрейд объяснял это различием конституциональных особенностей нормальных и невротиков. Независимо от того, являются ли специалисты фрейдистами или нет, принято говорить о предрасположенности к заболеваниям, или конституции, часто приходится слышать такой диагноз, как «конституциональная склонность к психопатизации». Однако не так легко рассказать, что подразумевается под конституцией, за исключением указания на прошлое или родословную. Конечно, даже психиатры старшего поколения подчеркивали роль наследственности. Когда я впервые приступил к работе в больнице, мы неизменно отмечали отсутствие наследственной отягощенности, если родственники затруднялись указать на случай психического заболевания в семье. Подразумевалось, что по крайней мере один родственник больного должен страдать психическим заболеванием.

Фактически конституция предполагает большее, чем прямую наследственность. Помню, после нескольких лет занятия психоанализом я беседовал об этом с Фрейдом. Фрейд, как вы знаете, первоначально думал, что невротическая конституция может быть подтверждена наличием сифилиса у одного из родителей. Когда я выразил несогласие с Фрейдом, он сказал, что давно оставил эту идею и считает, что конституция предполагает суммарную наследственность индивида, т. е. не только унаследованное от родителей, дедушек и бабушек, но нечто простирающееся к отдаленным поколениям.

Точка зрения Фрейда сразу привлекла внимание к вопросу о наследовании приобретенных характеристик. Биологи спорили об этой проблеме столетия и еще продолжают спорить. Ламарк был первым приверженцем утвердительного ответа на данный вопрос. За ним последовали Дарвин, Геккель и многие другие выдающиеся биологи. Конечно, каждый проницательный наблюдатель, является он биологом или нет, может видеть, что человек многое наследует от предков. Биологи утверждают, что эмбрион в период от оплодотворения яйцеклетки до рождения проходит все стадии эволюции живого организма от начала существования. Другими словами, онтогенез повторяет филогенез. Но дискуссия биологов гораздо более специфична. Она затрагивает вопрос, могут ли непосредственно приобретенные черты передаваться потомкам. В настоящее время биологи, придерживающиеся этого взгляда, не утверждают, что, например, ребенок, родители которого исполняют на рояле произведения Бетховена и Чайковского, прямо унаследует способность исполнять определенные музыкальные композиции. Они заявляют, однако, что ребенок, родившийся в семье со многими поколениями музыкантов, с большей вероятностью будет проявлять склонность к музыке, чем дети из обычных семей. Дело не просто в длинных пальцах, облегчающих исполнение, или в склонности к эмоциональной разрядке через музыку и не в привычке слушать музицирование родителей. Речь идет о чем-то более глубоком — о врожденной способности, дающей возможность стать лучшими музыкантами, чем те, кто

лишен такой наследственности. Факты, доказывающие сказанное, фигурируют в книгах и особенно относятся к музыкантам, но подобные факты известны и в отношении других талантов.

Недавно я сообщил о пятилетнем мальчике со способностью к молниеносному счету, он мгновенно складывал длинные столбцы цифр. Я наблюдал этот случай в течение двадцати лет. Впервые я увидел мальчика, когда он выступал перед публикой и научными обществами. Естественно, подобный случай зачаровывает. Мальчик не умел ни читать, ни писать. В то время он знал написание только цифры «3» и научился писать цифру уже после проявления странного таланта. Чтобы проверить мальчика, я записывал в колонку около дюжины пятизначных и шестизначных цифр. Во время написания называл цифру, и, когда заканчивал столбец, ребенок немедленно выпаливал ответ. Сложение занимало некоторое время, и, случалось, я допускал ошибку. Мальчик сразу поправлял меня и всегда оказывался прав.

Такие феномены встречаются не столь редко, как можно представить. О подобных случаях многократно сообщалось, но сам я видел только один из них. Мальчик попал в поле моего внимания, потому что его отец был бедным человеком и демонстрацией сына старался заработать на жизнь. Служащий благотворительной организации привел ребенка ко мне и спросил, что следует с ним делать. Как правило, люди со способностью к мгновенному счету утрачивают свой дар в раннем возрасте. Кроме того, многие из них в четырнадцатилетнем возрасте или несколько позднее заболевают шизофренией. Собственно факт выставления и шумиха плохо сказываются на ребенке. Я поэтому посоветовал родителям мальчика прекратить показывать его, не обращать внимания на его талант и создать обычную обстановку, позволяющую получить образование в школе.

Родители последовали моему совету, и я услышал о мальчике только через восемнадцать лет, когда получил предложение встретиться с ним. Мне, естественно, хотелось узнать, сохранил ли он свой талант. Оказалось, что талант был утрачен в возрасте восьми-девяти лет, и теперь этот вполне приспособленный к жизни человек по способности к счету ничем не отличался от обычных людей.

Я уже говорил, что одаренность этого типа, за редким исключением, исчерпывается в раннем возрасте. Французы называют таких людей «гениотами»— гениями в одной особой специальности и идиотами во всем остальном. Более того, они не способны объяснить свой талант. Маленький мальчик, например, не мог объяснить свои удивительные достижения. Талант раскрылся случайно в пятилетнем возрасте. Его десятилетний брат со школьными товарищами выполнял домашнее задание. Малыш мешал, надоедая ответами в задачах на сложение. Сначала старшие ребята не верили, но затем поняли, что он действительно дает правильные ответы.

Каждый случай необычайной способности к запоминанию представляет собой яркое проявление одаренности. Эти люди так много могут запомнить! Мы очаровываемся такого рода талантом у людей, но одновременно пренебрегаем подобным феноменом у животных. Например, рожденный в инкубаторе цыпленок, только вылупившись из яйца, начинает разгребать солому и клевать зерна. Только подумайте, какой координации и знаний требуют такие действия! Не может не прийти мысль, что эта спонтанность должна иметь некоторую подоплеку. Самуэль Бутлер, предполагавший наследование приобретенных характеристик, говорил, что цыпленок, еще находясь в яйце, помнит весь опыт своих предков, т. е. помнит, какие действия необходимо осуществить на каждой стадии развития. Он помнит о стадиях таким же образом, как маленький ребенок хранит в памяти поэму, не умея читать и писать. Ребенок способен делать это на

французском, немецком или любом другом языке, который он не знает, однако воспроизводит поэму правильно. Если ребенок ошибается, скажем, в третьей строфе, он не способен исправить ошибку без повторения с начала всей поэмы. Другими словами, подобно цыпленку, он способен к воспроизведению только с самого начала.

Автоматический характер памяти поразительно проявляется, когда музыканты типа Минухина и Хейфица в течение получаса или часа исполняют концерты. Подумайте обо всем, что они должны сделать за этот период! В памяти необходимо удерживать миллионы действий — не только ноты, но и положение пальцев, акценты, темп и т. д. При прослушивании мы должны сказать себе, что сталкиваемся с чем-то очень талантливым; такое исполнение требует действительно удивительной памяти.

Но вовсе не требуется привлекать относительно необычные достижения. Подумайте о всех событиях, которые вы сами держите в памяти в повседневной жизни. Допустим, вы приняли решение сделать нечто через неделю, в пять часов. Вам не нужно думать об этом всю неделю, в необходимый момент решение приходит на ум. Эта операция воспроизводится посредством гипноза. Вы внушаете испытуемому в состоянии гипноза выполнение определенного действия в определенное время. Когда-испытуемый выходит из гипнотического состояния, он совершенно не помнит о внушении, однако выполнит ваше задание точно в срок. Если вы попытаетесь воспрепятствовать выполнению внушения, испытуемый почувствует неудовольствие. Он будет спорить и настаивать на совершении внушенного действия с упорством человека, активно стремящегося к выполнению желаемого. Другими словами, посредством постгипнотического внушения можно продемонстрировать то, что имеет место в повседневной жизни. В нашем разуме вращается миллион событий, воспринятых в течение жизни. Если возникают препятствия к выполнению желаний, мы испытываем дискомфорт. Ввиду неосознанности всего процесса нам неизвестно, почему мы нехорошо себя чувствуем.

Я возвращаюсь к положению, что память представляет бессознательный процесс. Эвальд Геринг (профессор физиологии и учитель Брейера) в 1870 г. прочитал свою классическую лекцию «Память как общая функция организованной материи». Геринг говорил о сходстве наследственности, памяти и привычки в качестве репродуктивных сил. Он утверждал, что репродуктивные силы являются функцией животных и растений. Эту проблему вскоре исследовали другие ученые, среди них СамуэльБутлер — автор труда «Об особенностях всего живого». Бутлер очень увлекся проблемой памяти и посвятил этой теме несколько работ. Он пришел к выводу, что лучше всего помнятся совершенно неосознаваемые события. Например, осознание музыкантом своих действий приводит к ухудшению исполнения произведения. Сугубо научную разработку проблемы впервые предпринял Симон, видный ученик Геккеля, врач по профессии, посвятивший себя в основном биологии.

В выдвинутых Геккелем положениях он видел большее, чем простую аналогию, и написал ряд книг по проблеме, обозначенной им как «мнемизм». Блейлер в своем «Руководстве по психиатрии» определяет мнемизм как «память без участия сознания». Симон утверждал, что наследственность, привычка и память фактически одно и то же. Они наблюдаются во всех формах организованной материи, и не только приобретаются, но и наследуются. Симон иллюстрирует свою концепцию мнемизма случаем с маленьким щенком. К щенку по-доброму относились дома, его любили, и он испытывал полное доверие ко всем людям в своем маленьком мире. Однажды щенок выбежал на улицу и мальчишки забросали его камнями. Он перенес боль и неприятное воздействие на

организм. Собака никогда не забывала об этом опыте. Реакция проявлялась одинаковым образом, не только когда кто-то бросал камень, но даже при виде людей, поднимающих с земли любой предмет. Воспроизводилась целостная ситуация — стимул вместе с реакцией. Другими словами, восприимчивый организм собаки уже не был прежним. Можно провести сравнение с тем, что позднее Павлов назвал «условными рефлексами», а мы всегда называли «привычкой».

Согласно терминологии Симона, впечатление, оставленное стимулом, — это «энграмма», что означает «отпечаток». Отпечаток «гравируется» в воспринимающем организме или любой органической субстанции, будь то растение или человеческое существо. Энграммы никогда не утрачиваются. В последующем при ассоциации впечатлений энграмма воспроизведет тот же эффект, что и при изначальном стимуле. Процесс репродукции Симон обозначил термином «экфория». Говоря более точно, ассоциации служат причиной того, что энграммы «экфорируются».

Эти термины, подобно многим другим в медицине, конечно, греческого происхождения. Хотя меня раздражает их использование, я начинаю думать, что оно оправданно. Такие термины обозначают явления, которые иным образом трудно было бы выразить. Кроме того, мы не можем доверять всякому обывателю. Не обладая соответствующими знаниями, люди искажают факты до неузнаваемости. С другой стороны, не следует думать, что греческая терминология достаточна. Когда я работал в Вандербилтской клинике, часто встречались пациенты с разного рода фобиями. Помимо написания диагноза на официальном языке (например: «невроз тревоги» или «невроз навязчивых состояний»), нам следовало указывать название невроза на греческом языке, хотя большинство из нас изучали этот язык в колледже только один-два года. Конечно, в учебниках имелись греческие названия большинства распространенных фобий, и крупный психолог Стэнли Холл составил длинный список греческих эквивалентов в одной из своих работ. Даже в этих условиях мы сталкивались с исключительными случаями, и'у меня возникали затруднения в подборе латинских и греческих эквивалентов для обозначения специфических фобий. Однажды в клинике пациент пожаловался мне, что опасается выходить на улицу в одиночестве. Я с легкостью сказал ему, что он страдает агорафобией. Но через некоторое время он объяснил, что не просто боится выходить один, а опасается, что нечто случится, когда он выйдет в одиночестве. «Вы сочтете меня сумасшедшим, доктор, — сказал он, — но я опасаюсь во время прогулки по улице увидеть или услышать, как сморкается какая-нибудь женщина».

Я испытал затруднение в подборе греческого термина, отражающего состояние пациента! Но главный урок из этой истории в том, что чувства человека не выражаются сходным образом и психиатрические или психоаналитические термины следует понимать в широком смысле. Тем не менее все оценки базируются на прошлом опыте. Это происходит совершенно бессознательно и основывается на чем-то, имевшем место в жизни индивида или рода. Как сказал бы Симон, каждый человек обладает совокупностью энграмм, приобретенных и унаследованных, которые экфорируются некоторыми ассоциациями. Если вы прочитаете его книгу о мнемизме, то найдете остроумные примеры из клинического материала и жизни растений. Блейлер воспринял не только симоновскую терминологию, но и всю направленность его мышления. Фактически в течение двадцати лет Блейлер интенсивно занимался проблемой мнемизма.

Блейлер, как уже упоминалось, определил мнемизм как «память без участия сознания», что не вполне тождественно фрейдовскому бессознательному, хотя последнее включает такую память. В последней монографии

«Моисей и монотеизм» Фрейд определенно признает наследственный характер памяти. Чтобы привести несколько примеров, я упомяну блейлеровский термин «psychoid» (близкий к понятию «душа»), который выражает факт, что любой орган (желудок, сердце, печень) имеет собственную душу (психе). Подразумевается независимое функционирование органа в соответствии с прошлым опытом, накопленным за сотни тысяч лет. Желудок расстраивается, когда в него попадает непривычная пища, подобно ребенку, который плачет при встрече с незнакомцем. Каждый орган имеет память и направляющую силу, проявляющуюся многими путями. Если вы ударите палец молотком, он опухнет, но со временем отмершая ткань будет поглощена фагоцитами и палец за счет новых клеток примет прежний размер и форму. Блейлер считал, что должно быть некое «информационное бюро», которое руководит клетками в восстановлении пальца в изначальной форме. Другим примером является амеба, которая сама превращается в желудок, когда переваривает пищу. Эксперименты показывают, что, если добавить в пищу несколько гранул песка, сначала амеба абсорбирует все содержимое, а затем отбрасывает песок. При повторных опытах амеба с помощью ресничек отделяет песок перед поглощением пищи. Когда человеческое существо действует подобным образом, вы скажете, что путем размышления принимается решение о несъедобности песка. Но у амебы отсутствуют нервная система и мозг. Другие эксперименты, проделанные с эмбрионами животных, подтверждают теорию Блейлера о психоиде. Согласно теории мнемизма, эти явления возможно понять только посредством предположения о бессознательном и филогенетической памяти.

Позвольте привести пример из собственных наблюдений, который более всего прочитанного убедил меня в принципах мнемизма. Как-то я принес домой новорожденного скворца, который выпал из гнезда. Должно быть, его возраст исчислялся несколькими неделями, так как он едва оперился. Моя жена и я кормили скворца с руки, пока он не смог схватывать пищу. Наконец я поставил две чашки в его клетку — одну с пищей, другую с водой— и стал наблюдать, будет ли скворец самостоятельно схватывать пищу. Он сразу начал есть и поглотил столько пищи, сколько смог. Затем переместился к другой чашке и всласть напился. Наиболее замечательным, однако, было следующее. Напившись, скворец затряс крыльями и стал принимать ванну, как взрослая птица. Каким образом он узнал о движениях, точно копирующих ритуал свободной птицы? Я пришел к выводу, что маленький скворец, не имеющий возможности имитировать родителей, помнит из прошлого опыта весь процесс. Другими словами, соприкосновение с водой экфорировало унаследованные энграммы, составляющие ритуал купания.

Такие наблюдения совершенно обыденны. У детей мы не видим подобных проявлений по двум причинам. Во-первых, в отличие от скворца или цыпленка человеческое существо рождается с неполностью развитым мозгом. Его мозг должен вырасти и созреть. Во-вторых, человеческое дитя со времени вступления в жизнь находится во всецело искусственном окружении. Мы не допускаем свободного проявления его природных дарований. На ребенка налагается много искусственного или, иначе говоря, он перегружен слишком большим количеством энграмм, неестественных для организма. Он должен смириться, чтобы овладеть необходимым опытом, и очень скоро оказывается в положении музыканта, только приступившего к обучению. Начинающий музыкант должен тщательно следить за нотами, и пройдет много лет, пока он сумеет, например, исполнять сонату и одновременно разговаривать. Ребенок аналогичным образом осваивает поведенческие акты. Каждое действие в период обучения проходит стадию осознания. В соответствии с нашими

стандартами поведение не расценивается как естественное, пока энграммы глубоко не усвоятся и не будут более осознаваться. Энграммы должны стать частью второй натуры, и только тогда ребенок может считаться приспособленным к жизни в обществе. Другими словами, мы лишаем его возможности свободного использования филогенетического наследия.

У меня большой соблазн продолжить размышления на эту тему, но она уводит нас слишком далеко в сторону. Я поднял проблему, чтобы показать, почему Блейлер и Фрейд верили в наследование приобретенных характеристик и как они применяли рассмотренные теории к изучению неврозов. Когда Фрейд впервые опубликовал свои взгляды на инстинкты жизни и смерти, многие критики сочли, что его работа имеет оттенок мистицизма. Это совершенно не верно. Он просто распространил свои исследования на филогенез. Минутное размышление убедит вас в отсутствии противоречия во фрейдовской экстраполяции. Мы являемся продуктом всего, что произошло с нами за время развития из одноклеточных организмов. Безразлично, насколько завуалировано и неестественно наше теперешнее поведение, филогенетическое бессознательное все еще оказывает влияние на поступки. Для вас эта точка зрения особенно важна, поскольку вы часто обнаруживаете удивительные психические явления, которые не можете объяснить одним онтогенезом. Но если вы будете анализировать ««конституцию» в мнемизмическом, или филогенетическом, аспекте, вы сможете разрешить проблемы, не имеющие смысла в ином контексте.

Фрейд, конечно, специально не занимался проблемой филогенеза. Свои выводы он основывал на наблюдении пациентов. В обсуждении теории патогенеза, я уже рассказывал, как он прослеживал невротические симптомы к прошлому опыту индивида, вытесненному в бессознательное. При чтении Фрейда вы заметите, что он никогда не говорит о недостаточном осознании, но всегда — о бессознательном. По Фрейду, бессознательное — это то, что индивид совершенно не осознает. Когда у невротика наблюдаются боль, паралич, контрактура или любой другой симптом, он не способен разобраться в их значении. Если вы не представите интерпретации бессознательного материала, невротик никогда не узнает, что с ним. Но даже в случае вашей интерпретации он часто отклоняет объяснение. Не забывайте: бессознательное совсем неизвестно пациенту! Его симптом представляет искаженное выражение содержания бессознательного, и довольно часто вы сами можете судить о значении симптома только по особенностям эмоционального реагирования пациента.

Однажды Нью-Йоркский департамент полиции направил ко мне женщину, которая в течение ряда лет надоедала полицейским своими жалобами. Она была симпатичным человеком, но постоянно воображала, что некие злодеи ночью воздействуют электричеством на ее тело. Женщина имела смутное представление о том, кто эти злодеи, но уверенно заявляла, что они «вводят электричество» в ее глаза, нос, уши и рот. Она часто посещала полицейское управление с просьбой о помощи. Полицейские хотели знать, можно ли воздействовать на женщину, поскольку в остальном она вела себя нормально.

Возраст этой одинокой женщины приближался к пятидесяти годам. Согласно критериям описательной психиатрии, ей поставили бы диагноз — «параноидная шизофрения», что, несомненно, соответствовало бы истине, так как у нее наблюдался бред преследования, основывающийся на галлюцинациях психосоматической природы. Но меня пациентка заинтересовала с психоаналитической точки зрения, и я встречался с ней несколько раз. Когда она пересказывала свою историю, производил впечатление факт, что злодеи вводят электричество в верхние полости тела, но не покушаются на полости

ниже талии. Она говорила о введении электричества в ноги, но ни разу не упомянула о влагалище или прямой кишке. Рассказывая мне о своих страданиях, она всегда добавляла: «Я не могу понять, почему столь непорочную женщину, которая всегда вела пристойную жизнь, следует третировать подобным образом».

Ситуация прояснилась для меня довольно быстро. Итак, незамужняя женщина в возрасте около пятидесяти лет утверждала, что ее одолевают злодеи, вводящие электричество. Она протестовала, выставляя свою «непорочную» жизнь. «Эта женщина, — сказал я себе, — выражает в непрямой, искаженной форме последний зов неосуществленного материнства. В естественных условиях она прошла бы путь всех женщин, но цивилизация воспрепятствовала этому». Бессознательно она, конечно, желала, чтобы некий мужчина оплодотворил ее. Мучения, причиняемые многими «злодеями» путем «введения электричества» в полости тела, представляли собой искаженное внешнее выражение желания. Указание на многих мужчин свидетельствовало о силе желания принадлежать одному мужчине. Неспособность перечислить полости, имеющие отношение к сексуальной функции, несмотря на упоминание других полостей, определенно подчеркивала действие бессознательной цензуры в целях маскировки реальной ситуации. Другими словами, вместо искреннего заявления о желании мужчины, чтобы забеременеть, происходило искажение желания и проецирование его вовне в форме галлюцинаций и бреда. Для обычного психиатра галлюцинация представляет просто ложное восприятие, но с психоаналитической точки зрения галлюцинация является внешней проекцией собственных чувств пациента. Более того, галлюцинации этой-женщины выражали одновременно негативные и позитивные чувства. На языке бессознательного она на самом деле говорила: «Я никогда не имела сексуальных отношений, потому что считаю их дьявольскими и шокирующими. Я боялась мужчин и поэтому вела непорочную жизнь». Можно ли предполагать, что психосоматический бред пациентки имел также филогенетическую основу?

Конечно, подобная пациентка вызывает симпатию и вн скажете себе: «Бедная жертва!» Если вы зададите вопрос: «Чья она жертва?», следовало бы ответить: «Жертва цивилизации». В природе каждая здоровая самка находит партнера и воспроизводит себя. Но цивилизация, воплощенная в силах, которые мы развиваем в целях регуляции нашего противоестественного способа существования, настаивает на контроле за инстинктами и особенно за влечением к спариванию. При отсутствии контроля цивилизованное существование долго бы не продлилось. Мы обладаем животными инстинктами, но не ведем себя, как животные. Животное проявляет большую или меньшую периодичность в спаривании. Ему необходимо сначала раздобыть пищу, и вследствие трудностей борьбы за существование спаривание возможно только в определенное время. Среди примитивных людей превалируют те же условия: на первом месте стоит самосохранение. Но цивилизация все это меняет. Контроль над силами природы позволяет получить пищу, как только наступает голод, и сексуальное побуждение современного мужчины всегда находится в состоянии активности. У женщин все еще проявляется периодичность не только физическая, но и психическая. Многие женщины испытывают оргазм только в определенное время, а в остальные периоды просто приспосабливаются к мужьям, чтобы удержать их. Средний мужчина как бы следует по предназначенному пути. Кажется, он филогенетически предрасположен оплодотворять любую женщину, способную забеременеть. " Но вообразите, какой бы хаос произошел, если бы инстинкты не находились под контролем. Свобода сексуальных отношений на самом деле никогда не существовала. Борьба за выживание и супружеские отношения сделали всякую неупорядоченность невозможной. В условиях

цивилизации, когда влияние суровых природных факторов ограничено и возникает постоянное стремление к удовольствию, человек должен прилагать дополнительные усилия к контролю за поведением посредством высокоразвитой морали. Но мораль представляет собой просто перечень обычаев, которые большинство людей после долгих проб и ошибок считают благоприятными для общества. Эти обычаи и нравы в последующем признаются как обязательные правила. Однако люди различаются. Что хорошо для большинства, может оказаться неприемлемым для отдельного индивида, и, следовательно, возникает конфликт. Средний человек, как уже говорилось, преодолевает конфликты без серьезного ущерба. Те, чья конституция слишком сенситивна, не могут принять накладываемые ограничения. Они не способны примирить примитивные побуждения с моральными стандартами общества. Ежедневно меня посещают молодые люди, впадающие с наступлением половой зрелости в невротическое или психотическое поведение. Они не могут справиться с новой волной эмоций, угрожающей их неожиданно затопить. Неспособность приспособиться к новой ситуации порождает конфликты, имеющие следствием боли, сомнения, фобии, навязчивости, а также галлюцинации и бред.

Женщина с бредом воздействия электричеством бессознательно выражает подобные обстоятельства. Она пыталась полностью подавить сексуальный инстинкт. Ей это удавалось- довольно хорошо до наступления менопаузы, когда последние устремления к материнству способствовали проявлению вытесненного материала в искаженной форме. Ее симптомы явились результатом неудавшегося вытеснения. Эго не смогло больше удерживать вытесненный материал, он вырвался наружу окольным и неадекватным путем.

В понимании Фрейда бессознательное совершенно неизвестно индивиду. На прошлой лекции я упоминал, что значительная часть бессознательного восходит к раннему детству, когда ребенок еще не владеет речью. Многие родители знают, какое замечательное понимание демонстрируют младенцы, и с умилением рассказывают об умных и очаровательных проделках своих малышей в возрасте нескольких месяцев или старше. Но средний человек едва ли помнит какие-либо события первых четырех или пяти лет жизни. Восхищение и изумление, проявляемое взрослыми в таких случаях, обусловлено вытеснением их собственного детства. Никому не нравится вспоминать о времени, когда он был беспомощен и зависим, и ничто так не расстраивает, как рассказы пожилой матери о детских проделках и высказываниях. Пожилые матери, с другой стороны, любят вспоминать об этих вещах, потому что возвращаются к времени своей молодости, но многие мужчины и женщины страшатся еженедельных родительских обедов, поскольку испытывают неловкость при повествовании о своем детстве.

Не следует, однако, забывать, что ребенок не является «чистым листом», на котором ничего не написано. Вопреки воззрениям Локка ребенок вступает в мир с унаследованным от предшествующих поколений опытом. Подобно детенышу животного, он обладает совершенным механизмом самосохранения, который родители, кажется, не осознают. Нас как психиатров часто просят установить, нормален ли ребенок. Я не имею в виду дефективных детей (для того, чтобы определить, является ли ребенок идиотом, не нужно быть экспертом) — речь идет о детях, чьи матери консультируются с нами в силу обоснованного беспокойства или из-за собственной невротичности. Дюжины матерей приходят ко мне за такими консультациями. Если вы думаете, что я первый, с кем они консультируются, то ошибаетесь. Большинство из них уже посетило нескольких других невропатологов и психиатров. Недавно меня пригласили осмотреть ребенка в возрасте около одного года. Мать, имеющая не вполне

благоприятную наследственность и много читающая на соответствующую тему, хотела убедиться в нормальности ребенка. Зная, что каждое животное чувствует себя безопаснее в домашнем окружении, я посоветовал матери не приносить ребенка в мой офис. Когда я вошел в квартиру, мать, державшая на руках миловидную маленькую девочку, приветствовала меня. Вхождение в дружеские отношения с маленькой Саллине заняло столь много времени, как в вышеупомянутом случае с фрейлейн Либкнехт. Затратив немного времени на наблюдение, я сказал, что с ребенком все в порядке. Но мать с недоброжелательностью отнеслась к моему заключению. Она ожидала «осмотра» ребенка — возможно, вскрытия его черепа или заглядывания внутрь с помощью инструментов. Ей трудно было понять, как иным образом принимается решение.

Мне хорошо оплатили визит, и я должен был оправдать ожидания. В дилемме я заметил на камине фотографию. Я взял фотографию и переставил на другое место. Маленькая Салли внимательно следила за моими движениями. Как я и надеялся, девочка потянулась к фотографии и дала понять матери, что хочет возвращения фотографии на прежнее место. Мать выполнила ее желание, и тогда ребенок успокоился.

Это поведение девочки убедило мать, что ребенок нормален. Я, конечно, должен был объяснить, что означает эксперимент. Мать удовлетворилась полученным доказательством, что ребенок хорошо ориентируется в окружении и легко замечает малейшие изменения в нем. Я объяснил, что каждое животное, чтобы выжить, должно знать свое окружение. Если за время отсутствия в жилище происходят изменения, они по возвращении немедленно замечаются. В цивилизованном обществе в этом нет необходимости, но жизнь ребенка все еще близка к природе. Каждому здоровому животному изначально свойственно любопытство, и при его ослаблении животное оказывается в большой опасности. Любознательность обеспечивает безопасность, и Салли обладала этим необходимым качеством. Я рассказал клиентке, что примитивные люди, подобно животным и детям, редко покидают собственную территорию вследствие угрозы их жизни. Способом самоубийства в Новой Гвинее является вторжение в водное пространство, не принадлежащее клану. Туземца, совершившего это, немедленно убивают. Фактически все примитивные люди не доверяют внешнему миру. В течение длительного времени мы хорошо защищены цивилизацией и не используем природные свойства наших чувств. Но у ребенка, подобно животному, острота чувств все еще сохраняется. Салли насторожилась, когда впервые увидела меня. Такая реакция совершенно естественна. Вскоре, однако, она заключила, что я безопасен, так как заметила благожелательные взаимоотношения между мной и матерью.

Короче говоря, мой диагноз основывался на проявлении у ребенка инстинктов, которыми каждое животное обладает с рождения. Прежде всего я устранил настороженность девочки относительно неизвестности, привнесенной мною в ее окружение, затем подарил ей леденцы, которые утолили голод. Вам известно, что удовлетворение голода и потребности в любви — это главное, особенно для маленьких девочек. Наконец, я убедился в хороших перцептивных способностях ребенка, которые он нормально использует.

По теме, касающейся первобытных способов восприятия, можно добавить, что при цивилизованном образе жизни наши чувства из-за неупотребления, за исключением зрения, притупляются, но иногда в экстраординарных ситуациях их острота восстанавливается. Во время последних войн солдаты обнаруживали у себя удивительное обострение слуха и обоняния. Один полковник рассказывал мне, что, когда на фронте в темноте управлял автомобилем, всегда чувствовал приближение воронки

от снарядов. Он останавливался, выходил, двигался ощупью и неизменно обнаруживал перед собой воронку. Рассказывая мне эту историю, полковник прибавил, что предчувствие, должно быть, представляло действие Провидения. На самом деле воронки, создающие надлом в поверхности земли, служат причиной изменения вибрации при приближении машины. Движение в темноте реактивировало первобытную остроту чувств: чувство слуха (возможно, и зрения) обнаруживало изменения, которые в обычных условиях не воспринимались. В мирное время, конечно, отсутствует необходимость в столь остром слухе и зрении.

Примитивные люди в джунглях замечают мельчайшие изменения в окружении, такие, как изменение положения листьев после прохождения животного. Сходным образом параноики проявляют крайнюю чувствительность по отношению к тривиальным переменам в окружении. Параноик расскажет вам, что видел человека, гуляющего на противоположной стороне Пятой авеню, который по-особому двигал тростью и эти движения имели некое определенное значение. Когда вы слушаете параноика, подчеркивающего такие пустяки, то приходите к выводу о бреде, говорите о сверхподозрительности и гипертрофированном воображении. Вероятно, это правильно; но параноик по существу возвращается к архаическому способу поведения. Другими словами, он ведет себя наподобие примитивного человека или ребенка. У детей'ощущения и чувства еще очень остры и базируются на унаследованных энграммах. Если бы годовалый ребенок был неполноценным, он не смог бы воспользоваться энграммами и не возражал бы против перемещения фотографии.

Когда мы проводим психоанализ пациента, то обнаруживаем, что бессознательное содержит массу материала. Некоторая его часть относится к опыту, приобретенному в довербальный период, и, следовательно, не выраженному словами. Фактически переживания раннего детства полностью забываются. Во время психоанализа пациенты часто воспроизводят переживания в символической и искаженной форме. Они не знают значения своего опыта. Вы должны представить пациенту интерпретацию и сами оценить, что кроется за перемещением аффектов. Через длительное время вы все-таки обнаруживаете полное подтверждение ваших предположений. Представлю соответствующий пример. Я проводил психоанализ интеллигентного мужчины тридцатипятилетнего возраста. Как всегда бывает при психоанализе, многие эпизоды прослеживались к детству. По характеру навязчивостей пациента я сделал вывод, что подобные расстройства, должно быть, зародились в раннем возрасте. Когда я предложил свои интерпретации, у пациента ие возникло воспоминаний и он воспринял мои доводы с неприязнью. Однажды он получил письмо от отца, в прошлом редактора газеты, которому уже перевалило за восемьдесят. Отец, как оказалось, хранил дневник с описанием жизни пациента от рождения до тридцатилетнего возраста. Он сообщал сыну, что выслал ему дневник заказной почтой. К моему большому удивлению, многие предположения подтвердились действительными фактами, имевшими место в раннем детстве пациента. Записи относились к времени, когда пациент еще не научился говорить. Бессознательное, как вы видите, на самом деле не осознается.

Существует еще одно состояние психики, промежуточное между сознанием и бессознательным, названное Фрейдом «предсознательным». Согласно учению Фрейда, сознание представляет просто орган восприятия. В данный момент вы осознаете то, что воспринимаете из окружения, и не осознаете миллион впечатлений, хранимых в памяти. Большая часть объема памяти остается неосознанной и абсолютно неизвестной вам в данное время. Некоторые из вас могут при значительных усилиях

вспомнить кое-что из этого материала. Впечатления, поддающиеся вспоминанию, находятся между сознанием и бессознательным, они принадлежат предсознательному. Наиболее типичным примером является ситуация, когда вы пытаетесь вспомнить имя, «крутящееся на кончике языка». Вы хорошо знаете имя, но вам приходится изрядно напрячься, чтобы извлечь его из глубин памяти. Очень часто невозможно объяснить причину его возвращения.

В качестве иллюстрации обращусь к собственному примеру вспоминания забытого имени, когда я работал в клинике Блейлера в Цюрихе и стал приверженцем психоанализа. Все в больнице уже признали точность фрейдовских механизмов, но я был еще новичком и проявлял скепсис. В воскресенье после обеда я читал «Немецкий журнал неврологии и психиатрии». Мой интерес привлек случай, напомнивший одно из моих описанных в прошлом наблюдений. Я начал делать заметки на полях, но, к удивлению, не мог вспомнить фамилию пациента. «Вот теперь, — сказал я себе, — у меня прекрасная возможность проверить фрейдовский ассоциативный метод. Я попытаюсь вспомнить фамилию с помощью способа, приведенного Фрейдом в «Психопатологии обыденной жизни».

Я начал записывать все, что приходило на ум. Во время работы в Центральной айслипской больнице я наблюдал очень интересного пациента. Собранный материал послужил основой моей самой первой публикации в области психиатрии и стимулировал к выбору профессии психиатра. Первая ассоциация касалась этого пациента, затем последовали многочисленные энграммы и картины происходившего за пятилетний период работы в больнице. Я записывал ассоциации так быстро, как только мог, пока не стемнело. Мой коллега, заметив свет в комнате, попросил сделать вместо него обход больных, если я собираюсь остаться на ночь. Я настолько увлекся анализом, что после обхода снова погрузился в проблему. Написав еще больше, я наконец сказал себе: «Если метод работает таким образом, он не для меня». Процесс казался слишком медленным для моего темперамента, и я подумал, что глупо дожидаться столь долго такой мелочи.

Однако не мог бросить это занятие, даже не хотелось ужинать. Я продолжал писать почти до часа ночи и уже испытывал отвращение, но конца не было видно. Наконец пошел спать. В половине пятого утра, однако, проснулся. Пока лежал в постели, в голову лезли те же ассоциации, и вдруг неожиданно вспомнилась фамилия пациента. Она пришла ко мне по вдохновению.

Фрейд указывает, что забывание связано либо с нежеланием вспоминать, либо с незначительностью забытого материала. Например, большинство из нас вскоре досле колледжа забывают правила алгебры и дифференциального исчисления, так как не возникает необходимости в использовании математики. Но мой друг, профессор математики, вместе с которым я выполнял домашние задания, помнит все правила и еще сотни других, мне неизвестных. Нейрохирург едва ли забудет анатомию мозга, однако многие мои знакомые психиатры слабо осведомлены на этот счет. Короче говоря, мы забываем, потому что не хотим вспоминать или из-за отсутствия интереса, а также если забытому материалу сопутствует неприятный аффект. Вы обнаружите справедливость данного утверждения на собственных реакциях. В Бургхёлцли мы исследовали «эти механизмы при каждой возможности. Если кто- нибудь из нас допускал малейшую ошибку, его обязательно оставляли объяснить причину. Оговорки, описки в историях болезни необходимо было интерпретировать в присутствии всех. Мы учились таким образом не бояться «смотреть правде в лицо.

Но почему я забыл фамилию пациента? Как вы сейчас услышите, этот случай был связан с болезненной ситуацией. Мой пациент среди бела дня пытался поджечь

собор Святого Патрика. Он собрал много газет и поджег их. Его арестовали и в последующем направили в Центральную айслипскую больницу. В то время я занимал должность младшего врача. Моим наставником был доктор Фаулер. Он провел осмотр при поступлении пациента, а я наблюдал его вплоть до выписки. Фаулер поставил пациенту диагноз «шизофрения», но у меня что-то вызвало несогласие. «Что с ним тогда?» — спросил Фаулер, когда я выразил возражение. Пациент уже охотно разговаривал, он, казалось, смущался, но не проявлял нарушения аффективности, свойственного для шизофрении. «Заболевание напоминает одну из форм эпилепсии, — наконец сказал я. — У пациента некоторое помрачение сознания, предшествующее или следующее за эпилептическим приступом». — «Ой, — воскликнул Фаулер скептически, — вы, должно быть, прочли об этом в одной из немецких книг!». Он, конечно, имел в виду мое увлечение Крепелиным и вообще немецкой психиатрией.

Когда приблизительно через десять дней сознание пациента окончательно прояснилось, он рассказал мне, что пережил пять подобных приступов. Пациент приехал из Монреаля, где работал редактором французского журнала. В период приступов у него возникало стремление убежать из дома (пориомания), проявлялась склонность к запоям (дипсомания) и страсть к поджогам зданий (пиромания). Он устроил пожар в канадской церкви и на железнодорожной станции. Во время последнего приступа пациент уехал из Монреаля в Лондон и вступил в армию, чтобы сражаться с бурами. Через несколько месяцев придя в себя, он оказался в звании сержанта, чего в обычной жизни менее всего желал.

Случай, конечно, пленил воображение, и коллеги хвалили меня за необычный диагноз. Я просмотрел всю доступную литературу по эпилептическим нарушениям и подготовил материал к публикации. В больнице всем хотелось ознакомиться с этим случаем, и я чувствовал себя на высоте положения. Управляющий больницей (доктор С.), как правило не уделявший внимания научному аспекту работы с больными, посетил нас и принял участие в клиническом разборе. Он сказал, что хотел бы выступить с докладом на Медицинском обществе. Мне, естественно, не понравился такой оборот событий, особенно когда коллеги начали меня поддразнивать. Наконец я закончил описание случая и отнес материал доктору С. Так получилось, что я не ограничился англоязычными ссылками, как предполагал доктор С., а многократно цитировал немецкие, французские и итальянские статьи. Узнав о проработке мною иностранных источников в оригинале, доктор С. отказался от выступления и предложил сделать доклад мне самому. Однако к тому времени программа с его фамилией уже была отпечатана. Когда я появился на научном собрании, все решили, что меня просто прислали прочитать доклад вместо него. Слушатели очень заинтересовались случаем, но путаница относительно авторства не позволила мне испытать триумф.

Другими словами, у меня проявлялась сильная амбивалентность относительно всего эпизода. Удовлетворение сочеталось с неудовлетворенностью. Нам всегда нравится производить впечатление на коллег тем, что мы делаем. Если вам известна смешная история, вы стремитесь рассказать ее аудитории и смеетесь вместе со всеми. В данном случае я чувствовал, что не получил должной награды за достижение. Более того, доктор С. настоятельно рекомендовал мне поместить статью в «Лонг-Айлендский медицинский журнал», а я хотел опубликовать ее в журнале «Нервные и психические болезни» и уже договорился с редактором. Ситуация оставила у меня плохое впечатление, и поэтому я не мог вспомнить фамилию пациента.

Как же все-таки удалось вспомнить фамилию? Когда я записывал ассоциации (я исписал почти тридцать страниц), постоянно повторялась одна сцена. В то время Центральная айслипская больница находилась в неразвитом регионе площадью

— 951200 акров. Местность густо поросла лесом, в основном невысокими дубами, среди которых обитали кролики, перепела и другие мелкие животные. Часто загорался кустарник, и это всегда было большим событием. Пациенты выстраивались в шеренгу и передавали друг другу ведра с водой, доставляемой с некоторого расстояния. Все находились в сильном возбуждении. Эта повторявшаяся сцена концентрировалась вокруг одного такого случая, когда служащие принесли ружья, чтобы поохотиться на спасавшихся от огня кроликов. Я стоял по одну сторону управляющего больницей, а доктор Мэррей — по другую. У доктора С. проявлялись милитаристские замашки, и нам приходилось регулярно носить морскую униформу с полосками на воротнике, обозначающими наш ранг. (Позднее я раскрыл, почему, будучи «сухопутными силами», мы носили морскую форму. Однажды С. рассказал мне по секрету, что провалился на экзамене, пытаясь поступить на военно-морскую службу. По-видимому, бессознательно он решил создать маленькие военно-морские силы, так сказать, собственные!) Я стал свидетелем следующей сцены. С., одетый в адмиральский мундир, сказал одному из служащих: «Дайте мне ружье. Интересно, смогу ли я подстрелить кролика». Он прицелился, выстрелил и промахнулся; кролик продолжал бежать. Мэррей ияс удовольствием переглянулись.

Когда впоследствии я анализировал свои ассоциации, то обнаружил, что эта сцена всплывала на двадцать восемь раз чаще любой другой ассоциации — доктор С. прицеливается и говорит: «Мне хочется посмотреть, смогу ли я подстрелить кролика». Проснувшись тем утром, я снова услышал слова С. и неожиданно вспомнил фамилию пациента. Его фамилия была Lapin. Кто владеет французским языком, конечно, знает, что слово «lapin» означает «кролик».

Если бы я был более искусен в психоанализе, то, исписав три страницы, вспомнил фамилию. Но у меня отсутствовал должный навык интерпретации. Все заключалось на самом деле в этой одной ассоциации. С. попытался воспользоваться моим наблюдением, но у него не получилось. Как я уже говорил, я мог вспомнить фамилию через десять — пятнадцать минут. Однако я был новичком и ожидал появления ассоциации на «серебряном блюдечке». Психоанализ не легкое занятие. Вы должны быть чуткими к каждой ассоциации в большей мере, чем к процедурам при других формах лечения. Необходимо уделять внимание любой мелочи подобно хирургу, знающему, что удалить, а что не следует трогать.

Я едва дождался девяти часов, когда на коротком совещании мы отчитывались о происшедшем за ночь в отделениях. Я рассказал о своем эксперименте с сильным возбуждением. Мои коллеги улыбались и говорили: «Теперь ты фрейдист!» С этого времени я убедился, что ассоциации и их интерпретация действительно открывают важные вещи. Конечно, забытая фамилия находилась в предсознательном. Будь она в бессознательном, я никогда бы ее не вспомнил.

Итак, согласно Фрейду, существуют следующие уровни психики: сознание, предсознательное, бессознательное.

Сознание представляет собой перцептивный орган. Предсознательное содержит материал, которому оказывается сопротивление, поскольку он вызывает неприятные чувства. Содержание предсознательного забыто не в такой степени, как бессознательного. Ситуация помнится в общем, но возникает затруднение при вспоминании важных

деталей (например, фамилия Lapin). Бессознательное содержит только совершенно вытесненный материал. Теперь можно сказать, что мы вытесняем содержание неприятное, или болезненное, а также представляющееся таковым. Когда я делаю это заявление, всегда встречаю возражения. Мои оппоненты признают, что никто не хочет страдать от физической боли и делает все, чтобы избежать ее, но по каким-то причинам не могут допустить то же самое относительно психической, или эмоциональной, боли. Фактически психические механизмы действуют одинаково независимо от природы страдания. До внедрения анестезии любая ампутация сопровождалась либо помрачением, либо потерей сознания. Серьезные, грозящие организму события независимо от их последствий неизменно подвергаются амнезии. Все это указывает, что психическая организация индивида способствует избеганию боли. Люди, однако, заявляют о хорошей памяти на наиболее неприятные события. Один из моих оппонентов утверждал, что смерть невесты явилась самым тяжелым переживанием в его жизни, но испытанное горе хорошо запомнилось. Когда я спросил о дате несчастья, он затруднился даже в точном указании года. На вспоминание даты потребовались значительные усилия и время. Конечно, только шизофреники способны полностью отрешиться от таких переживаний.

Бессознательное в основном содержит события раннего периода жизни, предшествующие формированию вербального сознания. Ранний опыт оставляет только аффект, или катексис, ситуации. Если аффект неприятный, он, естественно, вытесняется. В последующем это содержание может быть выражено только воспроизведением в сходных ситуациях или посредством искаженных воспоминаний. Человек вспоминает нечто невероятное как определенно случившееся. Например, один из моих пациентов якобы помнил, как его крестили в возрасте нескольких дней. Такие воспоминания скрывают нечто бессознательное и вытесненное. Бессознательное, что весьма существенно, содержит также унаследованные энграммы филогенетического происхождения, которые обычно служат в целях реализации двух основных инстинктов.

Вопросы и ответы:

Часто приходится видеть истерические приступы у пожилых людей, ив их основе, думается, лежат не сексуальные, а денежные проблемы наподобие случаев так называемых «травматических неврозов». Как вы это объясните?

Дело просто в интерпретации. Что такое деньги? Что такое золото? Деньги вслед за сексуальностью являются сильнейшим заменителем либидо. Наличие денег не только разрешает проблему голода, но также способствует уменьшению сексуальной озабоченности. Деньги и золото, что будет показано позднее, имеют самое тесное отношение к анально-садистической прегенитальной стадии сексуального развития.

Центральным во всей проблематике представляется жизненное значение принципа удовольствия. В широком смысле— это то, чего жаждет организм. Сексуальность ребенка, как вы знаете, отличается от сексуальности взрослого. Он хочет леденцов и других сладостей, и вы можете завоевать его благосклонность посредством стимуляции рта. На позднем этапе жизни люди постепенно регрессируют от генитальной к оральной стадии. При сенильной деменции часто наблюдается полная регрессия к инфантильной оральности, например сосание пальца. Деньги, несомненно, играют важную роль в нашей цивилизации, но, чтобы понять их силу, необходимо больше знать о ее происхождении. Во всяком случае, травматический невроз более сложное явление, чем кажется на первый взгляд. Хорошо известны случаи выздоровления при получении финансовой компенсации за травму или при наступлении уверенности, что компенсация не будет получена.

Правда ли, что события, имеющие эмоциональную окраску, помнятся дольше, чем случайные?

Логически это так и представляется. Память селективна. События, которые не произвели впечатления, не откладываются в памяти. Я уверен, однако, что ничего из пережитого мы незабываем но не все способны сознательно вспомнить.

С другой стороны, мы иногда помним о событиях, не представляющихся важными, потому что они связаны с чем-то вытесненным. По существу мы никогда не забываем о том, что хотим помнить. Если вы назначили любимой девушке свидание, то придете вовремя. В армии вы никогда не забудете выполнить приказ. Если это произойдет, ваши начальники справедливо сочтут вас безответственным или нетрезвым. Короче говоря, забывание объясняется нежеланием помнить.

Различаются ли механизмы вытеснения у невротика и психотика?

Единственное различие, что я покажу позже, в следующем. У обоих эго убегает от неприятной ситуации и таким образом пытается предотвратить ее. У обоих вытеснение терпит неудачу, но у невротика не утрачивается связь с окружением. Он может жаловаться на разного рода симптомы, но продолжает ежедневно работать и его друзья ничего не замечают. Психотик, однако, полностью разрывает с реальностью и обычно использует механизм проекции в форме галлюцинаций и бреда. Он отворачивается от внешнего мира, и мы считаем его неуправляемым. Вытеснение у обоих одинаково, но психотик реагирует на него более интенсивно.

Почему истерические симптомы оказываются столь устойчивыми? Почему невроз не проходит длительное время?

Я говорил вам, что истерические симптомы представляют замену сексуального акта; вы знаете, что удовлетворение сексуальной потребности на некоторое время снимает напряжение, но вскоре потребность возобновляется. Другими словами, истерия заменяет инстинкт, которому свойственно воспроизведение. Такова природа инстинктов. После обильной еды вы говорите: «Я никогда не захочу есть снова», однако через несколько часов вы опять голодны.

То же самое касается истерических симптомов, представляющих собой то, о чем вы не должны забывать, замену сексуального акта.

Возможно ли посредством гипноза приостанавливать физиологические функции, например кровообращение в какой-либо части тела?

Некоторые заявляют именно об этом. Но мне подобные вещи никогда не удавались. С помощью гипноза можно вызвать только феномены, наблюдаемые в повседневной жизни. Когда деятельность носит эмоциональный характер, она сопровождается аффектами. Человек, например, бледнеет, сталкиваясь с чем-то страшным, и краснеет, услышав нечто смущающее. Нет ничего загадочного в управлении такими состояниями. Гипнотизер однажды заявил, что может вызвать побледнение руки простым самовнушением. У него под мышкой, как оказалось, находился твердый резиновый шарик; сдавливая шарик, он препятствовал кровоснабжению руки.

При научном рассмотрении в гипнотизме не находится места фокусам-покусам. Любой может овладеть методом гипноза. Я уверен, что вы выполните то же самое в бодрственном состоянии, что и в гипнозе, под влиянием личности, обладающей для вас авторитетом. На невежественных людей можно влиять посредством фокусов-покусов, как на детей. Но здравомыслящие люди подвержены только логике. Из всех чудес, приписываемых гипнозу, около девяноста Процентов легко развенчать.