Отметь первую страницу красным карандашом, ибо вначале рана незаметна.

(Реб Альс)

Бог Израилев, Спаситель, порой укрывается от нас, по никогда не покидает; иногда мы не видим Его во мгле, по Он всегда рядом.

(Мэтью Генри)

Нам нечего сказать, нечем выразить свои мысли, не о чем говорить, нет ни сил, ни желания делать это, по мы чувствуем себя обязанными излить душу.

(Самуил Беккетт)

Была суббота. «Милый, сделай это, милый, сделай то!» Минута промедления — и для вас готово очередное поручение, которое приходится исправно выполнять. Весь день я трудился не покладая рук: подстриг газон на лужайке перед домом, подрезал деревья, вычистил кладовку и прибрал в гараже. Закончил я все лишь к полуночи и, взвесив потраченные усилия и объем проделанных работ, поклялся не прикасаться к домашним делам но крайней мере в ближайшие лет десять. И вот, когда я уже направлялся к ванную в предвкушении горячего душа, Кай настигла меня еще одной просьбой: быстренько сбегать в круглосуточный и прикупить чего–нибудь к завтраку.

Я взглянул в зеркало. Ужас! Я был небрит и за целый день не притронулся к расческе. На мне были засаленная вытянутая футболка и потертые джинсы с дырами на коленках, а кроссовки находились на последней стадии разложения. Охранник в магазине наверняка обыскал бы меня, прежде чем пустить внутрь. В общем, видок у меня был весьма далек от того, к какому стремится почтенный пастор местной церкви. Но, с другой стороны, кто ходит но магазинам среди ночи?

Так вот, скажу я вам, множество народу ходит но магазинам среди ночи. Я обнаружил существование целой субкультуры ночных покупателей. Моя задача заключалась в том, чтобы схватить то, что мне было нужно, и как можно скорее убраться из этого места, пока кто–нибудь из моих многочисленных знакомых не увидел меня в таком виде. Я втянул голову в плечи, стараясь не смотреть по сторонам. Наконец я пристроился в очередь к кассе. Передо мной была только одна женщина, и, как на досаду, она оказалась моей прихожанкой. Бес дернул се обернуться! Она взглянула на меня и отвела глаза, но потом вновь оглянулась, окинув меня пристальным взором с головы до ног. И тут ее лицо озарилось, и она ошарашено произнесла: «Пастор Данн?!». Уж не знаю, кто из нас двоих почувствовал большую неловкость. Я пробормотал несколько бессвязных слов в свое оправдание, на что она сказала: «Извините, я не сразу узнала вас без костюма и галстука».

По дороге домой я много думал о ее словах: «Я не сразу узнала вас без костюма и галстука». Она ходила в нашу церковь уже семь лет, каждое воскресенье утром и вечером. Я подсчитал, что она слышала и видела, как я проповедую, но меньшей мере раз семьсот, — и она не сразу узнала меня без костюма и галстука. На что же она смотрела все эти годы — на меня или на мою одежду? Если бы холодной темной ночью она, проезжая мимо, увидела на обочине мои костюм и галстук, она бы, наверное, отметила про себя: «Да это же костюм и галстук нашего пастора!», но без них она меня не узнала.

Я давно еще читал где–то, что лучшая маскировка — это униформа, потому что люди чаще всего запоминают именно ее, но никогда не помнят того, на ком она была надета. И я имел возможность убедиться в этом на собственном опыте. Как–то раз мы с женой и дочкой вынуждены были просидеть целую ночь в аэропорту в Лондоне в ожидании своего рейса на США. Там в накопителе собралось не менее сотни наших товарищей по несчастью. Я обратил внимание на одного мужчину, сидевшего напротив, который не сводил с меня глаз. Когда он увидел, что я его заметил, он встал и подошел ко мне.

«Вы случайно не из Ирвинга, штат Техас?» — спросил он.

«Вообще–то, да».

Он широко улыбнулся и протянул мне руку: «Очень приятно, я ваш почтальон».

Я был несколько озадачен, у меня было ощущение, что он собирается вручить мне какое–нибудь важное письмо. А пару дней спустя я уже стоял у своего почтового ящика, поджидая моего нового знакомого, и он действительно не замедлил появиться. А раньше я смог бы припомнить только его униформу. Я не узнал этого человека в Лондоне, потому что он был в штатском и не выглядел как почтальон. То же произошло и с той женщиной из моей церкви: она не узнала своего пастора, потому что он тоже был в «штатском» и не выглядел как пастор.

Меня посетила удивительная мысль: а скольких пасторов не узнал я сам, потому что они не выглядели как пасторы? От скольких благословений отказался, потому что они казались мне проклятием? Скольких царей я прогнал со своего порога, потому что они скрывались под лохмотьями бедняков?

Размышляя надо всем этим, я вдруг понял, что самые великие пастыри из тех, которых посылал мне Господь, были именно «необычные пастыри» — без униформы и кафедры, — а я не узнал их, ибо они не выглядели так, как, по нашим представлениям, должен выглядеть настоящий священнослужитель.

Низкое декабрьское небо цвета тусклого, потемневшего серебра нависало над таким же тусклым и серым гробом, вокруг которого собралась кучка родственников и друзей. Один из присутствующих, близкий друг семьи, произносил речь:

«Смерти Ронни не может быть никакого объяснения, и даже если бы мы нашли его, то вряд ли в нем был бы прок. Оно не принесло бы нам облегчения. Тот факт, что мы не можем себе этого объяснить, заставляет нас оценивать ситуацию с большим благоговением и уважением.

Сомневаюсь, чтобы кто–нибудь когда–нибудь оказывал на вашу жизнь и духовный рост столь же огромное влияние, как Ронни, и сомневаюсь, что повторение подобного в будущем возможно. Никакое иное обстоятельство вашей жизни не оставит такого неизгладимого следа в вашей душе. То, что говорит Писание о Самсоне, справедливо и для Ронни: «И было умерших (Филистимлян), которых умертвил Самсон при смерти своей, более, нежели сколько умертвил он в жизни своей». Жизнь и смерть Ронни будет воздействовать на нас до тех нор, пока либо не явится Спаситель, либо мы сами не отойдем в мир иной.

Сейчас он близок к нам как никогда. Мы ощущаем его присутствие как никогда явственно. Мы пребываем в общении с ним через Иисуса Христа, чего не бывало прежде даже в лучшие времена. Он целостен как личность. Он все понимает. Он всех любит.

Мы знаем, что у Рона были видения, которые он называл «необычными пастырями». Сегодня мы столкнулись с самым необычным из всех — со смертью…».

Я пишу эту книгу из чувства самозащиты. Оглядываясь назад, я понимаю, что многие проповеди, которые я читал в последние несколько лет, я строил так, чтобы как–то защитить себя, чтобы ответить на терзающие меня вопросы, чтобы отбиться от атакующих меня горьких истин и от того отчаяния, в которое ввергало меня противоречие между верой и жизненным опытом.

Возможно, вам знакомы подобные чувства. Бывают в жизни времена, когда все идет исправно и гладко: вы точно знаете, во что веруете, и у вас нет ни капли сомнений. Но вдруг обстоятельства поворачиваются таким образом, что вы сталкиваетесь с не менее очевидными, но прямо противоположными фактами. И если вы хотите сохранить вашу веру, вам необходимо каким–то образом примирить непримиримое. Как говорится, «под вопросом оказалось мое онтологическое спокойствие».[1]

Для описания такой ситуации прекрасно подходит слово диссонанс. «Диссонанс есть: 1) нарушение созвучия, одновременное звучание двух или более несозвучных тонов; 2) отсутствие в чем–либо гармонии; несоответствие, противоречие чему–либо» (Словарь иностранных слов; Советская энциклопедия. М., 1964). У психологов для этого существует специальный термин «когнитивный диссонанс». Это когда человек и сам осознает, что у него в душе сумбур. От этой какофонии у нас раскалывается голова, лопаются барабанные перепонки, и мы это отлично осознаем. Наша задача заключается в том, чтобы избавиться от внутреннего раздражителя. Для достижения этой цели мы можем либо изменить свои убеждения, либо исказить реальную действительность так, чтобы подогнать ее под наши убеждения. «Исследования показывают, что верующие люди не отказываются от своих убеждений перед лицом обличающих их фактов, они лишь слегка меняют их, чтобы эти факты нейтрализовать».[2]

В настоящий момент я каждой клеточкой своего тела ощущаю в себе диссонанс. Признаться, я думал, что все эти «необычные пастыри» остались у меня за спиной, что все это уже в прошлом, я достаточно натерпелся, я заплатил по счетам. Я был уверен, что вполне заслужил «однозначное», ясное знамение, но на деле получил «штормовое предупреждение».

В тот самый день, когда я взялся за перо, мою жизнь потрясло еще одно несчастье, и я вдруг почувствовал, что меньше всего хочу не то что писать, но даже думать о каких–то «необычных пастырях» или о молчании небес.

Однако я все же пишу эту книгу. Пишу ее и для самого себя тоже. Если уж речь зашла о диссонансе, то в музыке это разнобой грубых бессвязных звуков, которые не представляют ценности, пока их не упорядочат и не выстроят в гармоничное сочетание. Так вот, я хочу добиться этого гармоничного звучания, и я обязательно расскажу вам всю правду и предоставлю вам все факты, которые обнаружу.

Правда–правда.

Даю вам честное слово.

Пока мы будем противиться Богу, отказываясь следовать Его воле, мы будем только бессмысленно мучить себя.

(Герхарт Терстиген)

Геройства, за которые мы почитаем человека, нередко совершаются во тьме и страданиях.

(Генри Давид Торо)

Но как Господь может сотворить такое во мне? — Позвольте Ему сделать это, и, возможно, вы узнаете.

(Джордж Макдональд)

«Разве нельзя просто выписать мне какие–нибудь таблетки?»

Доктор взглянул на меня поверх моей карточки, улыбнулся и покачал головой. Он подумал, что это шутка. Но я не собирался шутить.

Я был совершенно разбит. Сказывались последствия жизни на бегу. Десять лет непрерывной работы, перегруженный график, сотни однообразных гостиничных номеров, нездоровая пища — все это дало о себе знать. По пути ко спасению мира я нажил себе расстройство желудка, которое приводило меня на больничную койку со все возрастающей частотой, что ставило под угрозу и мое служение, и мой рассудок. Я похудел на тридцать фунтов и чувствовал себя так же ужасно, как и выглядел, поэтому–то, собственно, я и находился теперь на приеме у врача.

Изучив историю моей болезни, доктор сделал вывод, что все мои проблемы со здоровьем результат накопившегося нервного напряжения, столь обычного для нашего времени. Он сказал, что в моем желудке больше разумного, чем в моей голове, и порекомендовал мне успокоиться и начать нормальную, размеренную жизнь.

Он достал мою карточку и начал писать. «Сейчас я составлю вам список того, чем вы должны заняться, причем незамедлительно. Во–первых, я рекомендую вам трехмильные прогулки четыре–пять раз в неделю но сорок пять минут. И никаких отговорок! Во–вторых, я настаиваю на, но крайней мере, двухразовом сбалансированном питании. В–третьих, планируйте не менее семи–восьми часов в сутки на сон и не забывайте, что самый здоровый сон до полуночи».

Именно в этот момент я и спросил: «Разве нельзя просто выписать мне какие–нибудь таблетки?».

Честно говоря, я вовсе не был расположен к трехмильным прогулкам, да еще четыре раза в неделю, а с моим жестким графиком и думать было нечего о семи–восьми часах сна, ну а о том, чтобы ложиться до полуночи, просто не могло быть речи. И как, скажите мне, можно говорить о сбалансированном питании, если мне приходится перебиваться сделанными наспех бутербродами или разогретыми в микроволновке полуфабрикатами? В моем представлении «сбалансированное» питание — это когда в одной руке у тебя кока–кола, а в другой — кусок пиццы.

Я был слишком занят, чтобы заботиться о своем здоровье. Я хотел бы понравиться, но — не меняя при этом стиля жизни. Дисциплина подчас бывает невероятно неудобна. Мне хотелось просто какой–нибудь таблетки. И хотя врач заверил меня, что подобной чудо–пилюли не существует, я не теряю надежды и продолжаю поиски, так что если вы слышали о чем–нибудь подобном…

Полагаю, я не единственный больной, жаждущий мгновенного исцеления при минимальных усилиях. Многие доктора, с которыми мне приходилось общаться, рассказывают о пациентах, ищущих способа продолжать жить так, как они привыкли, но чтобы избегнуть при этом негативных последствий своего образа жизни. Мне вспоминаются слова Поля Турнье, писавшего о человеке, пришедшем на прием к врачу:

Он пришел, надеясь отыскать лекарство, благодаря которому ему не нужно будет ничего менять в жизни, чтобы он мог продолжать потворствовать своим капризам и страстям, полагаясь на чудо–пилюлю, способную избавить его от любых неблагоприятных последствий. Мы всегда ищем легкого пути, всегда стремимся к быстрым и эффективным действиям. Мгновенное удовлетворение — в наши дни самый ходовой товар. [3]

К сожалению, и к духовной жизни мы подходим с теми же мерками. Мы отчаянно верим, что все наши трудности могут быть с легкостью разрешены, стоит только нажать нужную кнопку. Быть может, мы разгадаем секрет, если посетим этот семинар, прочитаем эту книгу, послушаем этого проповедника.

И раз уж речь зашла о проповедниках, должен заметить, что именно на нас в большой мере лежит ответственность за то, что многие паши прихожане занимают подобную позицию. Мы любим проповедовать о торжествующей жизни во Христе — и людям нравится об этом слушать. Благая весть об Иисусе действительно несет людям торжествующую жизнь с избытком, однако беда заключается в том, что мы, когда говорим об этом, имеем в виду одно, а люди, нас слушающие, толкуют наши слова совсем по–другому.

Мы рассказываем им истории о людях, подобных Д. Л. Муди, которого внезапно накрыла волна славы Божией прямо посреди улицы в центре Нью–Йорка, так что ему пришлось искать убежища в собственной квартире. Он почувствовал, как любовь Божия омыла его, и воскликнул: «Господи, не отнимай руки Своей от меня!».

«Я проповедовал об этом множество раз, — рассказывает Д. Муди. — История была все та же — я не прибавил от себя ни слова. И каждый раз сотни людей обращались к Богу».

«Вот оно! Вот что мне нужно! Вот то, к чему я стремился все это время!» — оживляемся мы.

Действительно, это правдивая история, но в ней не вся правда. И нам никогда не узнать ее всю. У каждого человека свои тайны между собой и Богом, и для посторонних они навсегда останутся неизвестными. Об этом не прочитаешь между строк. Мы видим кого–то на вершине горы, но мы не знаем, как прошло восхождение и каков будет спуск в долину.

Как это ни удивительно, но именно поиски того, что может сделать нас свободными, заковывают нас же в кандалы. Тюремщики требуют от нас немедленного изменения, чтобы все наши проблемы были сразу решены. Они не позволяют нам расти постепенно, шаг за шагом. У них на это не хватает терпения. Им хочется изменить нас сразу, сейчас, окончательно и бесповоротно! Они требуют от нас мощного скачка из отрочества в зрелость, минуя промежуточную стадию. Они ждут, что мы избавимся от жизненных трудностей путем грома и молнии и куста горящего.

И каков результат?

Чувство вины. Что со мною происходит?

В течение своей жизни каждый человек пишет две книги. Первая — это Книга Мечтаний. Мы пишем ее, пока мы молоды, когда весь мир расстилается у наших ног и мы с нетерпением стремимся окунуться в него. Эта книга полна восторга, жажды приключений, романтизма, она пронизана ожиданием невиданных свершений и прекрасных пророчеств о том, кем мы станем и чего достигнем.

Вторая — это Книга Реальной Действительности, и любое совпадение в ее содержании с книгой предыдущей является в высшей степени случайным. С самого начала все складывается не так, как мы ожидаем. Каждый раз Господь застигает нас врасплох, сбивает с толку, удивляет и поражает. Его стиль общения с нами вызывает в нас досаду. Сколько раз в своей жизни я сам, подобно Иакову, готов был воскликнуть: «Истинно Господь присутствует на месте сем; а я не знал!» (Быт. 28:16). Как только мне начинало казаться, что все, наконец, налаживается, моя жизнь вновь рассыпалась в прах.

Давайте вспомним об Иакове. История его жизни не раз помогала мне понять, как Бог обращается с рабами Своими, как делает из них достойных людей согласно Своей воле. Это особенно ясно видно в случае, произошедшем с Иаковом на берегу реки Иавок, описанном в Бытии 32, когда Иакову встретился Некто. Это прекрасный пример того, какие приемы порой использует Господь. Нигде в Писании не найти более необычного пастыря, призванного придать человеку черты образа Сына Божия.

Если вы незнакомы с Иаковом, позвольте представить его вам. Начнем с того, что означает имя этого героя и как он его получи;

С первой до последней сцепы история жизни Иакова напоминает спектакль, настоящую мыльную оперу. Действующие лица: Исаак, отец; Ревекка, мать; Исав и Иаков, братья–двойняшки.

Рождение близнецов было ответом на молитву. Мать их Ревекка была бесплодна, что было знаком упрека всем иудеям, «и молился Исаак Господу о жене своей, потому что она была бесплодна; и Господь услышал его, и зачала Ревекка, жена его» (Быт. 25:21).

Но с самого начала не все пошло гладко: «сыновья в утробе ее стали биться» (Быт. 25:22). Братья поссорились, еще не появившись на свет. Их борьба друг с другом была столь ожесточенной, что Ревекка воззвала к Господу с отчаянной молитвой. Если новая жизнь, зародившаяся в ее чреве, была дар Божий, настоящее чудо, то откуда эти разногласия? В ее представлении благословение и распри не вязались друг с другом.

И Господь сказал ей: «Два племени во чреве твоем, и два различных народа произойдут из утробы твоей; один народ сделается сильнее другого, и больший будет служить меньшему» (Быт. 25:23). Больший будет служить меньшему? Ну, здесь явно пахнет грозой.

И вот пришел долгожданный день. Исав появился первым старший брат. Поскольку был он весь красный и косматый, его нарекли Исавом, что означает «волосатый». За ним не замедлил выйти Иаков, держась рукой своей за пяту брата, за что и дали ему имя Иаков, что означает «держащийся за пяту».

Древнееврейское слово «Иаков» обладает очень яркой образностью. Оно означает «схватить кого–то за пятку», «подставить ножку». Это слово насквозь пропитано обманом и ложью. Оно означает удар из–за угла. Его употребляют для характеристики человека, затаившегося в засаде, поджидающего свою жертву, чтобы поразить ее в спину. Мошенник, обманщик, хитрец таков «Иаков» по определению. (И такого человека возлюбил Господь!) Когда пророк Иеремия говорит: «Лукаво сердце человеческое», он употребляет то же самое слово: «Иаков сердце человеческое…» (Иер. 17:9).

И жизнь Иакова вполне соответствовала его имени. Обманным путем выманив у брата право первородства, он провел и собственного умирающего отца, к тому времени уже слепого, получив от него благословение, предназначавшееся Исаву как старшему брату. Когда Исав узнает об этом, он восклицает: «Не потому ли дано ему имя: Иаков? Он взял первородство мое и вот теперь взял благословение мое» (Быт. 27:36).

Исав поклялся, что как только окончится траур по отцу его, он убьет брата. И поскольку рассудительность — неотъемлемая составляющая подлинного героизма, Иаков последовал совету матери и бежал в дом к дяде Лавану в Харан.

Все это случилось двадцатью годами ранее упомянутых мною выше событий. Но вот наступает время Иакову отправляться назад домой. Исав же идет ему навстречу, и с ним четыреста человек.

Иаков тут же разделяет своих людей на два стана, для того чтобы, если Исав нападет на один из них, другой смог бы спастись. А затем он посылает Исаву в подарок двести коз, двадцать козлов, двести овец, двадцать овнов, тридцать дойных верблюдиц с жеребятами их, сорок коров, десять волов, двадцать ослиц и десять ослов. Вы можете себе представить по размерам этой взятки, как разбогател Иаков за эти двадцать лет.

С наступлением ночи Иаков переправил вброд через Иавок двух своих жен, Лию и Рахиль, одиннадцать сыновей и двух рабынь. А затем перевел туда же все, что у пего было.

И вот, помолившись Господу об избавлении от руки Исава, ему ничего не оставалось делать, как только ждать. По крайней мере, так он думал.

И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его, и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал ему: отпусти Меня, ибо взошла заря.

Иаков сказал: не отпугцу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твое? Он сказал: Иаков.

И сказал: отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль; ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь. Спросил и Иаков, говоря: скажи имя Твое. И Он сказал: начто ты спрашиваешь о имени Моем? И благословил его там. И нарек Иаков имя месту тому: Пенуэл; ибо, говорил он, я видел Бога лицем к лицу, и сохранилась душа моя. И взошло солнце, когда он проходил Пенуэл; и хромал он на бедро свое. Поэтому и доныне сыны Израилевы не едят жилы, которая на составе бедра, потому что Боровшийся коснулся жилы на составе бедра Иакова. (Быт. 32:24–32)

То, что для израильтян эта история имела особую значимость, ясно из трех фактов: во–первых, Иакову было дано повое имя — Израиль; во–вторых, место, где все происходило, нарекается Пенуэл, что означает «лице Божие»; в–третьих, возникает ритуальный запрет на употребление в пищу жилы из состава бедра животного.

И в чем же эта значимость? Здесь показано, как Господь обращается со Своим народом. Здесь показано, как Господь сделал из Иакова Израиля. Здесь показано, как Господь сотворил принца из нищего. Здесь показано, как Господь берет нас, какие мы есть, и делает из нас тех, кем мы должны быть.

И это — вы готовы? — это битва до наступления зари.

Итак, представим себе эту сцену. Иаков один в темноте, исполненный ожидания, смутных предчувствий и беспокойства. Что принесет ему грядущий день? Примет ли брат его дар (читай: взятку) или безжалостно погубит Иакова? Он весь в напряжении, натянут как струна.

И вдруг откуда ни возьмись из темноты на него выскакивает «Некто» и валит с ног.

Как вы думаете, что при этом подумал Иаков? Кто это? Исав? Наверняка это первое, что пришло ему в голову в тот момент: Исав незаметно подкрался и напал на него врасплох.

Возможно, это был один из людей Исава, наемный убийца, специалист своего дела. Или это мог быть какой–нибудь головорез, грабящий одиноких ночных путников.

А может, Иаков подумал, что это, вообще, водяной, не желающий пускать его на другой берег реки, — в те времена люди верили в подобные вещи. В их представлении водяные были кем–то вроде местных шерифов, стоявших на страже своих владений и преграждавших путь разным проходимцам.

Или, как предполагали древние раввины, это, в конце концов, мог быть и ангел–хранитель Иакова![4] Как вам подобная мысль? Насколько же ужасен должен был быть характер у бедного Иакова, что даже его собственный ангел–хранитель вместо того, чтобы защищать, сам же нападает на него?!

Или… Кто его знает? Я, конечно, не могу сказать, что подумал Иаков о своем незваном госте, однако я могу смело утверждать, что знаю, чего Иаков не подумал. Он совершенно точно не подумал: «О радость! Друг пришел благословить меня!».

Ему и в голову не могло прийти, что это был Господь Бог, поскольку он–то просил Бога спасти его. Нет, это мог быть лишь некто со злыми намерениями. Это походило не на жест благодетеля, а на нападение врага.

А потом… Потом каким–то непостижимым образом Иаков вдруг понимает, с кем имеет дело. Это было как озарение: его неведомый обидчик — «Некто», как сказано в Бытии, пророк Осия (гл. 12) называет его «Ангелом», — так или иначе, мы знаем, что это был Господь.

Иаков молился Богу о защите от Исава, но на деле ему нужна была защита от Бога. Его главным противником был не Исав, его противником был Бог.

Какое откровение! Оно перевернуло весь внутренний мир Иакова, ибо с этой точки зрения все паши битвы и конфликты приобретают совсем иной смысл. Враги превращаются в служителей, чудовища — в пастырей. «Мы не всегда узнаем в них Бога. Он часто является нам в необычном виде, как некая сила, не позволяющая нам оставаться в покое, как, например, в случае с Иаковом. Но порой Он являет Себя как Бог. Когда это происходит, мы вдруг понимаем, что эта неведомая сила и есть Господь, в Чьих руках мы находимся и Кто представляет для нашей жизни максимальную угрозу, но и самое надежное убежище».[5]

Наши самые напряженные схватки — это битвы с Богом, а не с дьяволом. Я ни в коем случае не отрицаю существования духовной брани с сатанинским сонмищем. Я лишь хочу сказать, что порой нам легче сказать «нет» дьяволу, чем «да» — Богу.

Для того чтобы проиллюстрировать эту мысль Священным Писанием, нам не нужно далеко ходить — вспомните Авраама. Когда Господь сказал ему, что благоволение Его будет на Исааке, а не на Измаиле, патриарх воскликнул: «О, хотя бы Измаил был жив перед лицем Твоим!» (Быт. 17:18). Он перечил Богу, а не дьяволу.

А Иов? Этот многоуважаемый ветеран путешествует из одной книги о человеческих страданиях в другую, и читаемое вами произведение тоже не будет исключением. В истории страдальца Иова, начиная уже с третьей главы, о сатане ничего не слышно, и, вообще, он играет в этой «пьесе» второстепенную роль: он является орудием в руках Провидения.

И хотя все несчастья на Иова навел сатана, именно Господь первым обратил внимание дьявола на этого непорочного праведника. Иов и сам ни разу не помянул беса, ни разу не обвинил его в своих бедах. Как справедливо заметил блаженный Августин, Иов не сказал: «Бог дал, сатана взял». Книга Иова — это история не пассивного смирения, но активного протеста, протеста против Бога. Битву Иов ведет не с сатаной, а с Господом Богом.

Иеремию называют «плачущим пророком» и не без причины. В течение более сорока лет он проповедовал своим соплеменникам жесткое и суровое слово Божие. Еще до того, как Иеремия был зачат в утробе матери своей, Господь поставил его, сына священника из Анафофа, пророком над народами.

Сначала все шло прекрасно. Он говорил с Богом: «Обретены слова Твои, и я съел их; и были слова Твои мне в радость и в веселие сердца моего» (Иер. 15:16). Но йотом все изменилось. В предостережение и в назидание всем иудеям Иеремии не велено было жениться. За весть, которую пророк нес людям, они гнали его от себя и в родном городе помышляли убить его. Он был заключен в темницу, посажен в колоду, его хотели лишить жизни священники и пророки Иерусалима, его принародно унижали, бросали в яму.

Убитый горем, этот одинокий пророк взывает к Богу, надеясь снискать у Него понимание и облегчить свои страдания. И как отвечает ему Господь? Слушайте:

«Если ты с пешими бежал, и они утомили тебя, как же тебе состязаться с конями? и если в стране мирной ты был безопасен, то что будешь делать в наводнение Иордана?» (Иер. 12:5).

Не будь таким плаксой, Иеремия. Думаешь, тебе плохо? Так будет еще хуже. Ты хочешь все бросить? Но ты еще не сделал и шага.

Тяжелей всего Иеремии было не с народом жестоковыйным, который отвергал проповедуемое пророком слово и хотел убить его; тяжелей всего ему было с Богом, призвавшим его на служение.

Можно также упомянуть и пророка Аввакума. В его небольшой книге мы находим его страстные упреки Богу, его возмущение несправедливостью этого мира и процветанием нечестивых, недовольство тем, как Господь наказывает виновных.

И, в конце концов, Сам Иисус. Хотя я с некоторым опасением осмеливаюсь коснуться этой священной темы, Его терзания в Гефсимаиии накануне распятия непередаваемы. Лишь небрежно оброненные слова, слабые намеки говорят нам о Его переживаниях. Сказав ученикам Своим, что душа Его скорбит смертельно, Он…

Отошед немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты. (Мф. 26:39)

Трижды произнес Господь молитву сию. Явился же Ему Ангел с небес и укрепил Его. И, находясь в борении, прилежнее молился; и был пот Его, как капли крови, падающие на землю. (Лк. 22:43,44)

Когда Христос только начинал Свое служение, Он сорок дней и ночей провел в пустыне в посте и молитве, и потом, будучи уже физически истощен, Он был искушаем дьяволом. Нам не известно, насколько ожесточенна была их схватка, но мы точно знаем, что тогда у Иисуса не проступал кровавый пот. А кто может измерить всю горечь Его предсмертного крестного возгласа: «Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?».

Почему эта битва всегда столь ожесточенна? Да потому, что Господь хочет изменить нас, а мы не желаем меняться. По крайне мере, не так радикально и не так, как задумал Бог. Я говорю о реальных переменах. Не о пластической операции, а о полостной. Вот чего добивается от нас Господь. Он хочет проникнуть в самые глубины нашего естества и вырвать «Иакова» из наших внутренностей.

Как вы думаете, почему ангел спросил Иакова, как того зовут? Он что, сам не знал? Неужели Бог послал его просто так, с неким безымянным ордером на арест с пустой графой «Ф. И. О.»? Я в этом сильно сомневаюсь.

Признания вот чего добивался от Иакова ангел. Не информации, а признания. На древнееврейском языке личность человека выясняли вопросом: «Кто ты?». Когда же кого–либо спрашивали: «Как тебя зовут?», имелось в виду совсем иное. Здесь уже дело касалось характера человека, затрагивалось значение его имени.

Ты жаждешь благословения? Как сильно ты стремишься к нему? А как тебя зовут, каково твое настоящее имя, вскрывающее глубинные, темные закоулки твоей души?

Бог хотел заставить Иакова взглянуть в глаза правде о себе самом, а подобное всегда вызывает сопротивление. Английский поэт Т. С. Элиот сказал однажды, что человек не в силах вынести слишком много правды за один раз, а тем более правды о себе. Наша способность к самообману поистине огромна, — благодаря ей мы и держимся на плаву.

«Ну так скажи мне, произнеси это вслух! У тебя нет иного выхода. Ты никогда не сможешь разобраться в своей жизни, пока не разберешься, что означает твое собственное имя!»

И этот человек воскликнул: «Иаков!». Точнее, он выкрикнул: «Обманщик! Мошенник! Жулик! Проходимец!».

А что бы выкрикнули вы? А я?

Позвольте мне промолчать.

Однако это уже не первая встреча Иакова с Богом. За двадцать лет до этого события была еще одна. В Вефиле. В первую ночь Иакова в изгнании. Когда он уснул, ему приснился удивительный, необыкновенный сон. Он увидел лестницу с небес на землю и ангелов, восходящих и нисходящих по ней. А на верху ее стоял Господь, Который говорил с Иаковом и обещал пребывать с ним всегда и везде, куда бы тот не пошел. И сказал Бог, что однажды Он возвратит Иакова в дом его (Быт. 28:10–22).

Вот это случай, так случай! Посмотрите, какое сильное впечатление он произвел на Иакова: там же, не сходя с места, он поставил памятный знак, подтверждающий его обязательства перед Богом, он также поклялся отдать Богу десятую часть всего, что наживет с годами. Вот бы и мне пережить что–либо подобное! Господи, покажи мне ангелов, и я буду в порядке; позволь взглянуть на них хоть одним глазком, и я исправлюсь; даруй мне увидеть такое, и я сделаюсь новым человеком. Ну сами подумайте, как такое видение повлияло бы на вашу духовную жизнь?

Но вот перед нами Иаков двадцать лет спустя, и, похоже, он нисколько не изменился.

Даже страшно становится при мысли, что самые впечатляющие события нашей жизни могут пройти мимо нас, не задев нашего сердца и не произведя в нас никаких перемен.

Итак, Иаков вот–вот снова увидит Бога. Но эта встреча будет совершенно иной. В первый раз все было захватывающе и вдохновенно; на сей раз он соприкоснется со страхом и болью. Но главное, Иаков не останется прежним — он похромает прочь, преображенный, как сказочный принц. Иногда секрет победы состоит в том, чтобы проиграть нужную битву.

По мере того как мы взрослеем, наши битвы с Богом становятся яростней, временами — болезненней; вопросы, которые мы решаем, — серьезней, а результаты — существенней.

Будучи подростком, я был абсолютно уверен в том, что, когда я вырасту, все мои битвы с Богом утихнут, а йотом и вовсе прекратятся. Так я думал, когда мне было шестнадцать, когда мне было двадцать, когда мне было тридцать, сорок, пятьдесят! Сейчас я мечтаю о том, чтобы мои сегодняшние проблемы были вроде тех, из–за которых я переживал в шестнадцать лет. В том возрасте мы просили Бога избавить нас от прыщей, теперь — от раковой опухоли.

Я не думаю, что одно–едииственное событие способно перевернуть жизнь человека, преобразив его раз и навсегда. Серьезные проблемы не решаются в один день. Жизненно важные решения не принимаются в минутном порыве под впечатлением от богослужения. Такие вещи происходят постепенно, в течение какого–то времени, они зреют в нас, когда мы одни и мы во тьме.

Именно так произошло с Иаковом. Господь явился ему под видом некоего агрессора. Подобно хитроумному разбойнику, этот «Некто» хотел застать свою жертву врасплох, беспомощным и беззащитным. Он дождался, покуда «остался Иаков один», так что никто не смог бы оказать ему поддержку. Эту историю читаешь как сценарий, в котором тщательно прописаны все детали, вплоть до такой мелочи, как игра слов: битва Иакова при Иавоке. Все происходит по заранее продуманному плану.

Он остался один. И каждый человек остается один, один на один с Богом. Любые жизненные ситуации в конечном счете сводятся к одному: Бог и ты.

Поскольку было темно, Иаков не мог узнать своего обидчика. Так же происходит и с нами. Мы понимаем, что боремся с кем–то, но мы не знаем с кем именно. Кто это — Бог? Дьявол? Мы сами?

И этой схватки не избежать. У Иакова не было иного выбора, и ему пришлось сражаться. Примечательно также и то, какой способ избрал для этого Нападавший: борьба. Дело в том, что если кто–нибудь вдруг даст вам кулаком в нос, вы при желании можете спокойно развернуться и убежать прочь; если же этот кто–то нападает на вас из–за угла, обхватывает вас сзади двумя руками и валит на землю, то хочешь — не хочешь, но драться вам с ним все–таки придется.

Иаков двадцать лет находился в бегах. И вот Господу удалось изловить его, скрутить и оставить одного, чтобы тот, наконец, встретился с Ним лицом к лицу.

Мы бежим от присутствия Божия, даже если служим Его делу. Мы говорим с Ним, но не смотрим в глаза, чтобы Господь не пробил нашу оборону и не увидел нас в истинном свете. Бог все же настигает и повергает нас, но делает Он это для того, чтобы благословить.

Однажды мой приятель признался, что искрение восхищен моей преданностью Богу и рвением в служении Ему. Я попытался рассказать ему всю правду, но он меня просто не понял. Дело в том, что, оглядываясь назад, на все эти годы, проведенные в работе, я не обнаруживаю никакого добровольного подчинения Богу со своей стороны, никакой жертвенности, никакого героизма. Скорее, я ощущаю, что это действовал не я сам, что в моей жизни действовал Господь, что это не я выбирал, как мне поступить, но меня выбирали для той или иной миссии. Я напоминал скорее рекрута, чем волонтера. А что касается смирения, так оно было той же природы, что смирение зажатого в угол человека. Бог преградил мне дорогу и изматывал меня до тех пор, пока я не крикнул, как в детстве: «Сдаюсь!». Или я крикнул: «Иаков!»? Конечно, мы должны принимать во внимание право человека на выбор и меру его ответственности при принятии решений, однако я уверяю вас, что в моем случае ни о каких благородных жертвах речи не идет. Я лично считаю, что Господь тащил меня все эти годы за шкирку, в то время как я упирался и визжал.

Я слишком хорошо себя знаю. В глубине души я настоящий бунтарь, и, если бы Бог оставил меня одного, я обязательно сбежал бы.

Но самое удивительное во всем этом то, что именно осознание моего положения дает мне покой и уверенность в завтрашнем дне, поскольку я знаю, что Господь возлюбил меня всем сердцем и, несмотря на мое упрямство, Он не оставит меня наедине с самим собой. Он будет преследовать меня Своей настойчивой любовью и не даст мне ускользнуть.

Я спокоен еще и потому, что знаю: каковы бы ни были обстоятельства, это Господь привел меня туда. Я уверен, что по Его великой милости я оказался там, где я оказался. Его благодать не покидала меня ни на минуту, и она же приведет меня домой. Хотел бы я заявить, что на самом деле я сам Его об этом попросил, что я и сам всегда был рад подчиниться Его воле. И я честно пытался, и не раз, но — увы. У меня не хватало смелости, не хватало решимости, не хватало любви. Но Господь всякий раз приходил мне на помощь.

Он стоял прямо напротив нашего мотеля в Миссисипи, мы могли видеть его из окна, — прекрасный дом, идеальный для антикварного магазина. Это был великолепный двухэтажный красавец, еще довоенной постройки, выкрашенный в белый цвет и затененный могучими ветвями вековых деревьев. Когда мы с Кай вступили на его просторную веранду, я тут же ощутил аромат цветущей магнолии, и в моем воображении возник генерал Роберт И. Ли, уютно расположившийся в кресле–качалке и лениво потягивающий мятный коктейль со льдом.

Пробираясь сквозь плотно стоящие столы, переполненные различными старинными вещицами всех форм и размеров, я присмотрел себе парочку предметов, но, взглянув на цену, аккуратно вернул их на место. «В свое время я вещи и получше просто выкидывал на свалку!» — досадливо подумал я.

Вот уже многие годы, как я никак не могу отыскать свою коллекцию открыток с бейсболистами, которая была у меня в детстве. Помню, я начал собирать ее в 1948 году — Хэнк Гринберг, Боб Феллер, Мики Мантль. Вы представить себе не можете, сколько она теперь стоит! Я хранил ее в специальном альбоме, но сейчас нигде не могу его найти. Моя мама умерла задолго до того, как я осознал теперешнюю ценность моего детского увлечения, так что мне даже не у кого спросить, где может лежать мое сокровище. Скорей всего, мама просто выкинула ею, когда я поступил в колледж и уехал из дома. Но кто же мог подумать, что в один прекрасный день картинка с еще мало известным в то время Мики Мантлем будет стоить не одну тысячу долларов!

До сих пор не могу себе простить, что я продал свой старый «Мустанг» 1965 года выпуска за каких–то жалких четыреста баксов! Но откуда мне было знать, что в паши дни за него будут давать в десять раз больше? Я не устаю повторять моим детям: «Никогда ничего не выкидывайте! Если попалобится, прикупите лучше дополнительный сарай, чтобы хранить в нем весь этот хлам, только не выбрасывайте старые вещи».

Мне лично всегда было сложно определить, что передо мной — драгоценность или барахло. За свою жизнь я не сберег множество сокровищ, думая, что это просто мусор. Подобное наверняка случалось со всеми.

И думаю, случится еще не раз, и все из–за пашей убежденности в том, что мы прекрасно разбираемся в такого рода вещах. Неужели я не понимаю, что вижу старье, когда я вижу старье? Точно так же я в состоянии определить, когда на меня падает проклятие, а когда — благословение. И вы пытаетесь уверить меня в том, что это — благословение? Не смешите! Я прекрасно вижу, что это не что иное, как самое настоящее проклятие, и собираюсь избавиться от пего как можно скорее.

У нас, людей, есть один ужасный, роковой недостаток: мы свято верим в свою способность верно истолковывать любое событие и любую ситуацию, складывающуюся в нашей жизни. Однако случается, что и принцы забредают к нам на порог в одеждах нищего, и благословения на первый взгляд кажутся проклятиями, и ангелы являются к нам неузнанными.

А как было бы хорошо, если бы мы могли заранее знать, что хранить, а что выкидывать, что есть сокровище, а что — барахло и когда «старье» превращается в «предмет старины». Но увы…

С большой неохотой вынужден признать, что в моей жизни самые великие дела Господь совершил к моему огромному неудовольствию и — против моей воли. Все мы оказываем отчаянное сопротивление Богу, пытаясь отбиваться от тех благословений, которые Он нам посылает. Подобно Иакову, мы боремся с Господом.

Но, подобно Иакову же, мы порой видим, как, несмотря на паше активное нежелание, черенки прямо у нас на глазах превращаются в золотые монеты.

Как мы уже говорили в предыдущей главе, Бог застал Иакова там, где пожелал. Иаков остался один, и некому было прийти ему на помощь. Он был в полной власти своего неведомого противника и не мог бежать.

Иаков боролся за свою жизнь, пытаясь освободиться от мертвой хватки врага. И вдруг все внезапно переменилось. Теперь уже Иаков одолевает соперника, а тот пытается вырваться из его цепких рук. «Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня», — говорит Иаков. Под конец он все–таки понял, что сражается не с проклятием, но с благословением.

И сей момент — самый замечательный во всей этой истории: то, от чего Иаков пытался было отказаться, он принимает с распростертыми объятиями; что пытался сбросить с себя, он не выпускает из рук. Так Господь преобразил Иакова в Израиля.

Поэтому еще раз повторяю: то, против чего мы так страстно выступаем у Бог может использовать, чтобы благословить нас.

Я многое узнал в своей жизни, и не только то, что вера способна изменять все к лучшему, хотя, бесспорно, мы все об этом мечтаем. Но это далеко не единственное, что в ее власти. Кстати, о власти. Мы, люди, просто одержимы идеей власти, силы, могущества. Мы говорим о духовности, опирающейся на силу; мы интерпретируем и толкуем все события с точки зрения обладания властью; и вообще, религия сегодняшнего дня — это религия Могущества, наполненная силовыми образами и имеющая в своем распоряжении властную терминологию. В своей довольно впечатляющей книге «Бог и людские страдания» Дуглас Джон Холл цитирует Кодзуке Кояму:

Имя Иисуса Христа — это не волшебное заклинание, способное в мгновение ока преобразить сей падший мир в невиданный рай. Разве с тех пор, когда вера, ассоциирующаяся с этим именем, стала государственной религией Римской империи, истинная слава его не померкла? Разве это имя не перестало быть камнем преткновения с тех самых пор, как церковь превратилась во влиятельную социальную структуру? Как может престижная церковь проповедовать распятого Христа? Имя Иисуса нельзя назвать могущественным в «имперском» смысле этого слова. Это «немудрое и немощное» имя (1 Кор. 1:21–25)! …Иисус Христос — это не мгновенный ответ на все наши запросы, а если и ответ, то только в свете случившегося на кресте[6]

Д. Дж. Холл продолжает эту мысль, говоря, что «церковь… пропустила Евангелие через сито мирской власти и славы».[7] В своей попытке завоевать этот мир, производя на пего приятное впечатление, мы отказались от жестких, обличительных речей, которые неслись с креста, заменив их на заискивающие разглагольствования о власти, могуществе, успехах и победах. Истинная сила нашей веры — то, что мир называет немощью, а победа — то, что мир называет поражением.[8]

Христос, Которого мы исповедуем, стал совершенен «через страдания» (Евр. 2:10). Мы же предпочитаем становиться совершенными через успехи. Но благодать Божия не избавит нас от того, от чего не был избавлен даже Христос, — от мук.

Господь Иисус всегда был предельно честен. Он никогда не оставлял Своих учеников в сомнении по поводу того, что ожидает их впереди; Он никогда не обещал им богатства, славы и власти. Напротив, Он говорил им о том, что нужно нести свой крест, отвергнуть себя, рассказывал им о гонениях и насмешках, о том, что нужно потерять, чтобы обрести, умереть, чтобы жить…

Послушайте, что сказал Христос Симону Петру, поставляя его на служение. Обратимся к двадцать первой главе Евангелия от Иоанна. Итак, воскресший Господь отобедал с апостолами рыбой и хлебом, которые Сам и приготовил. Затем Он отводит Симона Петра в сторонку и обращается к Нему с неожиданным вопросом: «Симон Ионин! Любишь ли ты Меня больше, нежели они?» (ст. 15).

Петр отвечает: «Так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя».

Иисус говорит ему: «Паси агнцев Моих».

И так три раза. А потом Христос подходит к главному: «Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь» (ст. 18).

А сказал Он это, но словам Иоанна, «давая разуметь, какою смертью Петр прославит Бога» (ст. 19).

А потом, рассказав Петру о том, что произойдет, если тот последует за Ним, Иисус говорит ему: «Иди за Мною».

Когда–то я написал на полях своей Библии напротив этого места такие слова: «Неточная подача, слабая с психологической точки зрения».

Христу нужно было сказать так: «Петр, если ты последуешь за Мной, ты прославишься на весь мир, ты прочтешь проповедь в день Пятидесятницы, станешь библейским автором, и тысячи людей назовут тебя первым Папой Римским». Вот это была бы подача так подача!

Однако все, что Христос пообещал Петру, была мученическая смерть.

Несколько лет назад коллегия, пересмотрев наш песенник, вставила туда пару новых гимнов и убрала некоторые старые. И в частности, выбросили оттуда один из самых моих любимых гимн «Безоглядно за Иисусом». Помните, в первом куплете там поется:

Безоглядно за Иисусом,
Взявши крест свой, я иду.
В Нем, покинутом друзьями,
Утешение найду.

О, Спаситель, как убоги
Слава, гордость, звон монет.
Ты открыл мне двери рая,
Светит мне небесный свет.

Там еще есть куплеты «Мир меня презрел, покинул» и «Пусть друзья меня стыдятся, пусть враги меня клянут».

Я разыскал одного из членов коллегии, принявшей решение удалить этот гимн из песенника, и спросил его о причинах. И что же он мне ответил?

«Нам показалось, что эта песня пропагандирует отрицательное отношение человека к самому себе, что может привести его к низкой самооценке».

Иными словами, песня, слабая с психологической точки зрения.

Все мы с готовностью пускаемся в бегство, и очень немногие способны остаться и постараться выстоять. Зачем терпеть и страдать, если можно просто скрыться? Подогреваемые этой вполне естественной для любого человека мыслью, мы неустанно пытаемся превратить христианство в религию бегства. Однако, именно будучи учениками Господа Иисуса, мы должны помнить, что Христос стойко переносил все лишения и никогда не бежал от реальной действительности. У Него была такая возможность, но Он не воспользовался ею; у нас ее нет, но мы готовы жизнь свою положить за то, чтобы она у нас появилась. И чем с большим нетерпением мы ожидаем избавления, тем меньше сил у нас остается на то, чтобы выстоять.

Итак, я утверждаю, что вера — это вовсе не обязательно некая сила, способная исправить положение вещей согласно нашим желаниям; вера — это мужество принимать действительность, как она есть.

Помните тот случай, когда ученики и спящий Христос попали в бурю? (Мк. 4:35–41). Они растолкали Христа с криками: «Учитель, неужели Тебе нужды нет, что мы погибаем?». Иисус пробудился и сделал две вещи: заставил море утихнуть и укорил учеников за маловерие. Однако Он упрекнул их не за то, что им не хватило веры успокоить бурю, а за то, что у них не хватило веры самим оставаться спокойными в бурю, особенно учитывая тот факт, что с ними на борту был Сам Христос.

Я хотел бы сразу оговориться, что не агитирую за пассив–бездействие. Если у нас есть возможность исправить положение дел к лучшему, мы обязаны приложить для этого максимум усилий. Если у меня болит голова, я приму таблетку аспирина. Смиренное бездействие означает, что мы сдаемся, прячемся от внешнего мира в скорлупу, погружаясь в жалость к самим себе. Мы не в состоянии разобраться в причинах наших бед, а потому бессильны извлечь из происходящего хоть какой–то урок с пользой для себя. Мы отказываемся от жизни, опасаясь ее хуже смерти.

Раз уж речь зашла о постижении смысла страданий, могу не привести слова Виктора Фраикля, который сказал, что мучиться имеет смысл только тогда, «когда страдания неизбежны. Если же их можно избежать, наиболее благоразумным шагом с нашей стороны является попытка устранить причины страдания, поскольку страдать без нужды — это не героизм, а мазохизм. Если же человеку не удается избавиться от первопричины его несчастий, ему остается лишь выработать достойное к ним отношение».[9]

На следующее утро, когда Иаков захромал прочь от того таинственного места, он нарек его Пенуэлом, — «Ибо я видел Бога лицем к лицу, и сохранилась душа моя». Он мог бы придумать для него какое–нибудь другое имя: например, «Поле боя» или «Поле боли», что–нибудь в этом роде, и подобное название было бы вполне уместно, ибо таковым и было то место. Иногда мы именно так различаем периоды нашей жизни (особенно те, в которые нам пришлось немала побороться), и это характеризует нас с совершенно определенной стороны.

Назвать неприятные моменты жизни Пенуэлом мы сможем лишь тогда, когда осознаем наконец, что вера есть:

мудрость, помогающая разглядеть в куче мусора бесцепные сокровища;

мужество принимать действительность, как она есть, а не как мы ее себе представляем;

дерзновение объять все свои беды и несчастья и воскликнуть: «Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня», — тем самым обратив нашу слабость в пашу силу.

Тогда и только тогда эти «беды и несчастья» станут источником энергии для нашего движения вперед, станут тем материалом, из которого мы будем строить христонодобную жизнь.

«Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня!»

Эти слова принадлежат покалеченному человеку, пострадавшему от мощного удара, который нанес ему ангел Господень; человеку, теряющему силы, но не разжавшему слабеющих рук. Это вопль человека, не пожелавшего, несмотря на боль, отпустить своего обидчика, пока тот не согласился наделить его вожделенным благословением. Всех жаждущих Божьего присутствия ожидает один исход: «И благословил его там».

Говоря о благословении, которое получил Иаков, следует отметить два немаловажных момента.

Во–первых, это единственный случай в Библии, когда благословение было добыто в борьбе. Обычно за него не надо драться, оно даруется человеку свыше.

Но здесь мы видим, что Иаков вступает в схватку, чтобы получить его. Он впервые пытается получить что–то силой. Обычно он использовал свой ум, смекалку, даже обман. Иаков вообще был обманщик, но ему не удалось обмануть ангела. На сей раз ему пришлось сражаться открыто.

Во–вторых, слово «благословить» означает также «передать свою силу». Ангел благословил Иакова, а значит, передал ему свою силу. Подумайте только — этот человек стал обладателем ангельской силы.

Но кроме того, что Господь даровал ему силу ангела, Он повредил ему бедро, сделав калекой на всю оставшуюся жизнь.

Иаков вернулся оттуда и с тем, чего он хотел, и с тем, чего он никак не желал! Хорошее и плохое в его жизни следовали по параллельным путям и прибыли одновременно.

В течение очень длительного времени я имел весьма искаженное представление о действительности. Я смотрел на свою жизнь и думал, что в ней происходит немало хорошего, но еще больше — плохого. Впереди меня ожидало много приятного и светлого, но не меньше того — темного и удручающего. И я точно знал, что так не должно быть. Мне лишь надо затаиться и переждать, и в один прекрасный день все встанет на свои места, солнце засияет вновь, и жизнь моя пойдет как по маслу — в ней будет происходить только хорошее. Разве не такой должна быть нормальная жизнь нормального человека?

Только не говорите мне, что вы никогда не пытались переждать! Пока не окончите школу, пока не вырастут дети, пока не устроитесь на хорошую работу…

Многие люди проживают всю свою жизнь, готовясь к чему–то большему, к чему–то «настоящему». Но, как сказал кто–то из великих, «жизнь — это то, что происходит с вами, пока вы ждете, когда ваша жизнь, наконец, начнется».

Мы идеализируем действительность, считая, что, если Господь на самом деле беспокоится о нас, ничего плохого с нами случиться не должно. Но Льюис Шмидс справедливо отметил: «Не забывайте, что люди всегда благодарят не за то, что надо. Нет худа без добра».[10]

Помните притчу о пшенице и плевелах, которую поведал ученикам Иисус (Мф. 13:24–30,36–43)? Человек посеял доброе семя на поле своем, но ночью пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы. Когда работники осознали, что произошло, они предложили своему хозяину единственное разумное решение: «Хочешь ли, мы пойдем выберем их?». «Конечно же!» — воскликнули бы мы. Это было бы вполне логичным поступком.

Но домовладыка удивляет нас своим ответом: «Нет, чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы. Оставьте расти вместе то и другое до жатвы».

Иисус говорит здесь о великой загадке жизни: непостижимости добра и зла. Когда работники увидели, что случилось с нолем, они воскликнули: «Господин! Не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? Откуда же на нем плевелы?».

Так же в отчаянии восклицаем и мы: «Господи! Откуда берется зло? Я посеял доброе семя и в своей собственной жизни, и в жизни моей семьи, моих детей. Откуда же вошла мой дом эта сердечная боль, это разочарование? Почему зло обступило меня?».

С еще большей горечью звучат наши слова: «Почему Господь не прополет иоле нашей жизни и не избавит нас от ростков зла? Почему Бог позволяет злу существовать в этом мире и оплетать нас своими ядовитыми стеблями?».

Вся непостижимость добра и зла состоит в смешении добра и зла. В этом загадка: они перемешаны. В этом — ключ к пониманию Иисусовой притчи.

«Оставьте расти вместе то и другое», — сказал Христос. Ночью враг хозяина посеял плевелы между пшеницей. Выражение «между пшеницей» в греческом языке имеет очень сильное значение. Это означает «в самой гуще, между семенами и сверху них». Их корпи оказались настолько переплетены друг с другом, что, пытаясь вырвать сорняк, люди неизбежно вырвали бы и саму пшеницу. Искореняя зло, вы неизбежно искореняете и добро. Нужно дождаться жатвы, и тогда, срезав все растения вместе, легче отделить плохие от хороших.

Плевелы не беспокоят Господина. Он позаботится о них в должное время. Будьте уверены, Бог все держит в Своих руках. Все находится в Его власти. Это Его поле, и Он сумеет возделать его как подобает.

А сейчас я скажу одну вещь, от которой, но правде говоря, мне и самому становится немного не по себе. Однако мне кажется, что единственная причина, по которой Иисус не велит выдергивать плевелы (то есть зло), — это боязнь повредить пшеницу (то есть добро). Дело в том, что мы не всегда способны отличить хорошее от плохого. Существует опасность сделать поспешные выводы. Христос говорит нам, что все выводы по этому вопросу нужно отложить до конца времен и оставить их на усмотрение Господа Бога.

Знаком ли вам этот гимн?

Животворный источник из горестных ран
Убеляет одежды святых.
В алом потоке омывшись, они
От грехов отрешились своих.

А этот?

Молю, вернись

Где то неизреченное блаженство,
Которое однажды я вкушал,
Когда, впервые Господа увидев,
С поющим сердцем все слова Его читал?
О времени покоя, сладких грез, молитвы
В душе моей еще воспоминанья свежи,
Однако потускневшие зеницы
Уже не озаряются сиянием надежды.
Молю, вернись, небесный Собеседник,
Коснись целительным перстом моей кровоточащей раны.
О, как я ненавижу грех, тебе нанесший оскорбленье!
Зачем поддался я на сатаны обманы?!

Эти гимны, как и многие другие, написал Вильям Каупер, английский поэт, который в XVIII веке считался великим автором и был весьма почитаем в рядах евангелического движения. Такой знаменитый гимн, как «Господь идет непостижимыми путями и совершает множество чудес», тоже вышел из–под его пера.

Он написал его накануне своей второй попытки самоубийства.[11]

Современные психиатры поставили В. Кауперу диагноз «биполярная депрессия». На протяжении всей своей жизни, до и после обращения, этот великий поэт боролся с жесточайшими приступами депрессии, которую он называл «безумием».

Последнюю четверть своей жизни он прожил в уединении, не переступая порога церкви. Но, как сказал о нем один писатель: «Его гимны жили своей собственной жизнью. Они до сих пор с нами, они разговаривают с людьми, обращаясь к боли мятущихся в сомнениях, слабых и страждущих. Всякий раз, как они звучат, я не устаю восхищаться человеком, который, несмотря ни на что, продолжал писать».[12]

Плохое и хорошее следуют параллельными путями.

…Джордж Матесоп. Вы знаете, что случилось с ним? Это был блестящий молодой человек с большими задатками и многообещающим будущим. Но вдруг он начал терять зрение. Не желая связывать свою жизнь со слепцом, его невеста расторгла помолвку. Сердце его было разбито, но он написал следующие строчки:

О Божия любовь, не оставляй меня!
Измученной душе без утешенья Твоего покоя нет.
Тебе, Тебе я отдаю в начале дня
Зажженное Тобою же сияние огня;
Из недр Твоих святое пламя да черпает свет.

А вот моя любимая строфа:

О, радость, ты нашла меня среди скорбей!
И сердце не посмею я закрыть,
Увидев радугу сквозь пелену дождей,
Уверюсь в нерушимой истине Твоей:
Поминкам о святых — бесслезным быть.

О, радость, что нашла меня среди скорбей! Увидеть радугу сквозь пелену дождей! Плохое и хорошее следует параллельными путями. Верно также и то, что «даже самые лучшие слова и поступки, которые мы совершаем, продиктованы весьма сомнительными мотивами наших сердец».[13]

Несколько лет назад в небольшом городке где–то на Среднем Западе я познакомился с одной супружеской нарой, чья история жизни оказалась хотя и достаточно тривиальной, но от этого не менее трагичной. Их дочь влюбилась в молодого человека, который им совсем не нравился. У него, как им казалось, был очень дурной характер. И они поступили так, как обычно в таких случаях поступают все родители: они высказали дочери все, что они думали о ее приятеле, и запретили ей с ним встречаться. А она поступила так, как обычно в таких случаях поступают все дочери: она не последовала их совету, который возмутил ее до глубины души, и вышла за этого юношу замуж. К несчастью, родители оказались правы в своих опасениях: молодой человек действительно оказался обладателем множества серьезных недостатков и спустя пару лет бросил свою жену с двумя малышами на руках.

Рассказывая эту печальную историю, бедняги родители не могли сдержать слез. Я сопереживал им всем сердцем, слушая их рассказ, полный боли и страданий, через которые прошла их несчастная дочь.

По дороге домой я много думал об этих людях и воображал себя на месте Бога. Вам знакомы подобные мысли? Говорили ли вы себе когда–нибудь: «Будь я Богом…»? Помните известную поговорку: «Халиф на час»? Я всегда мечтал стать Богом хоть на часок! Вот тогда бы я везде навел порядок! Мне всегда казалось, что Господь использует Свое могущество и власть не в полную силу.

Так или иначе, но я размечтался и стал представлять, как в той семье я обратил бы время вспять. Я бы сказал им: «Вот, Господь даровал мне силы изменить ваше прошлое и сделать так, чтобы ваша дочь никогда бы не встретила этого ужасного человека, не полюбила бы его, не вышла бы за него замуж и, следовательно, не оказалась бы им брошенной. Я могу сделать так, чтобы вы никогда не познали ту боль и не пролили бы ни слезинки. Я могу все повернуть назад и сделать так, будто всего этого не было вовсе. Я в силах сотворить все это. Вы согласны? Скажите лишь слово, и все исчезнет.

Только об одном я должен предупредить вас. Осознаете ли вы, что если я уничтожу ваше кошмарное прошлое, то вы лишитесь своих очаровательных внучат?

Но что это? Вы как будто удивлены? Поймите, невозможно иметь и то, и другое. Если она не познакомится с тем молодым человеком, эти дети не смогут родиться.

Вы говорите, что желаете избежать боли? Что ж, я могу избавить вас от нее. Вы не хотите расставаться с внуками? Увы, я уже сказал вам, что либо одно, либо другое. Вы должны выбрать, должны принять какое–то решение. Так какое же?».

У меня самого еще нет внуков, так что я не могу, конечно, судить по собственному опыту, однако очень многие бабушки и дедушки вполне авторитетно заявляли мне, что они ни на что не променяют своих внучат, сколько бы боли и страданий им это ни принесло.

Так как же мы можем утверждать, что все, что случилось этой семьей, — одно сплошное зло, когда в результате на свет появились эти два маленьких существа, за жизнь которых вы способны отдать свою? Плохое и хорошее следуют параллельными путями и чаще всего пребывают одновременно.

Когда солнце едва позолотило край густого восточного неба, Рахиль и Лия, Иакововы жены, собрались со своими детьми и слугами на берегу Иавока.

Ночь тягостного ожидания осталась позади. И вот раздастся чей–то крик: «Идет!».

Да, Иаков собственной персоной пересекает речные воды. Но, постойте, что–то с ним неладно. Он хромает.

«Что–то сильно он хромает, — замечает кто–то из присутствующих. — Неужели он споткнулся в темноте и подвернул ногу?».

Когда Иаков подходит поближе, все видят, что он не только хромает, но и вся одежда его изорвана и измазана грязью; лицо — в синяках, волосы растрепаны. Такое впечатление, что его собаки рвали и победа осталась за ними.

Все бросаются ему навстречу: «Иаков! Иаков! Что с тобой случилось?».

Лицо Иакова озаряет улыбка, глаза горят: «Нынче ночью я получил благословение!».

Качая головами, люди смотрят ему вслед, и кто–то с недоверием шепчет: «Что–то не похож он на торжествующего христианина…

Примечания:

1

John L. Maes, Suffering: A Caregiver's Guide (Nashville: Abingdon Press, 1990), p. 10.

2

Walter Wink, Engaging the Powers (Minneapolis: Fortress Press, 1992), p. 94.

3

Paul Tournier, The Healing of Persons (San Francisco: Harper&Row, 1965), p. 8.

4

Elie Wiesel, Messengers of God (New York: Summit Books, 1976), p. 124.

5

Paul Tillich, The Eternal Now (New York: Charles Scribner's Sons, 1963), p. 103.

6

Douglas John Hall, God and Human Suffering (Mineapolis: Augsburg Publishing House, 1986), p. 105.

7

Ibid., p. 106.

8

Ibid., p. 107.

9

Viktor E. Frankl, Man's Search for Meaning; revised and updated (New York: Washington Square Press, 1985), p. 172.

10

Lewis B. Smedes, A Pretty Good Person (San Francisco: Harper&Row, 1990), p. 20.

11

Virginia Stem Owens, «The Dark Side of Grace», Christianity Today, July 19, 1993, pp. 32–35.

12

Ibid., p. 35.

13

Ibid.