30. Солнечный удар

Золотое проклятие

(Сказка Лены Прудиус)

Жила-была на свете прекрасная женщина, само совершенство. Ее лик был ангельским, стан стройным и гибким, мысль точной и верной, она казалась воплощением самой жизни. Звали ее Аурика. Всё, что она затевала, удавалось, а все люди, к которым она прикасалась, становились золотыми – блестящими, драгоценными и мертвыми. И они уже не могли больше без нее жить. Она своей волей могла на время вдыхать в них жизнь, свою жизнь. Постепенно у нее получилось что-то вроде музея золотых фигур, которые умели двигаться по мановению ее прекрасных рук. И состоял этот музей из самих дорогих и близких ей людей – ее мужа и детей.

И только ночью, когда Аурика засыпала, золотые фигуры в своем мертвом сне начинали жить жизнью сомнамбул, делая то, что давно забыли под властью чар прекрасной женщины. Младший, любимый сын, уходил на улицу и стряхивал с себя золото, как старую змеиную кожу, готовый раздать свою оболочку всем жаждущим. Но наступало утро, и прекрасная Аурика открывала глаза. Она видела сына облупившимся, потерявшим форму, непохожим на прежнего золотого мальчика. Это до глубины души тревожило и пугало ее.

Все остальные фигуры ее музея вели себя вполне пристойно, если, конечно, не считать редких отлучек супруга Аурики. Но женщине было пока не до этого из-за неприятностей с младшим сыном. А напрасно, потому что уходил супруг к маленькой, тихой и не очень красивой женщине по имени Тая, ничем не напоминающей его блестящую супругу. Видела бы ее Аурика! Как бы смеялась и негодовала она, и не могла бы понять, как можно от нее уходить к такому ничтожеству. Но если бы она посмотрела сцену их встречи до конца, то ей стало бы не до смеха. В тишине Таиного дома золотая статуя ее мужа начинала обретать теплоту и трепет живой плоти, излучать удивленную и спокойную радость бытия маленького, недавно родившегося ребенка. Тая любила звать его по имени, и от звука своего имени (а звала она его Павлом) он почему-то вспоминал что-то важное про самого себя.

Но Аурика ничего этого не знала. Потому что отлучки мужа были редкими и, вернувшись, он вновь с обожанием смотрел на свою прекрасную супругу и был готов исполнить любую ее волю. Сын поддавался дневной шлифовке, которую Аурика творила усердно и неустанно, и к очередной ночи он был почти как новенький. Ах, если бы Аурика могла не спать вовсе! Но это было невозможно, и сын ночью снова вставал и уходил на темные улицы, где ночные воры помогали избавиться ему от части золота. Прекрасная мать так измучилась странностями сына, что решила пойти на крайнюю меру – взять с него страшную клятву жизнью своей несравненной и драгоценной матери, что он больше никогда не станет выходить на улицу в ночное время. И сын дал ей эту клятву. Больше он никуда не ходил ночью, и вид его стал блестящим и великолепным, а его успехи в свете – ошеломляющими.

И вот однажды сын Аурики встретил девушку. Она была как сама весна с фиалковыми глазами, рассыпчатым золотом волос, звонким и веселым смехом, напоминающим о песне весеннего ручейка. Когда она ступала по земле, в траве расцветали васильки и ромашки, звонче пели птицы и сама природа, казалось, не могла налюбоваться своей прекрасной дочерью. Девушка не осталась равнодушной к вниманию и восхищению юноши, сына Аурики, да и как же это было бы возможно – он был самым блестящим из молодых людей в ее окружении. Он умел красиво ухаживать, дарил ей цветы, всегда уместные времени года. В этом он всегда советовался со своей матерью, Аурикой. И она давала ему отличные советы. Сын был счастлив и его девушка тоже.

Однажды ночью юноше не спалось. И вдруг он услышал где-то на улице женский отчаянный крик. У него подпрыгнуло сердце – голос был очень похож на голос его любимой. Он было рванулся к двери, но вспомнил о клятве, которую однажды дал своей матери. Сердце его разрывалось на части. Он поклялся жизнью своей дорогой матери, что не ступит больше за порог дома в ночное время. А женщина на улице… Может, это вовсе не его любимая. Да и что ей делать на улице в такое время? Смирив так свое сердце, он приказал себе вернуться в постель и вскоре уснул. Во сне он не заметил, как последнее, что у него еще было живым, его сердце, превратилось в кусок золота.

Утром следующего дня сын Аурики узнал, что ночью его невесту похитили, и ее следов не удалось обнаружить нигде. Аурика была искренне огорчена этим событием, ведь девушка ей нравилась, и золотое сердце ее сына забилось скорее, в унисон ее расстроенному сердцу. Оба они проливали слезы горя.

Девушку так и не нашли, и сын Аурики вскоре женился на красивой девушке из хорошей семьи, которая его обожала. Единственное, что мучило молодую женщину, это одна странность супруга – он видеть не мог простых цветов, особенно весенних фиалок, ромашек и васильков. Муж Аурики ушел к Тае и вскоре был забыт в свете. Аурика сделала блестящую партию, выйдя замуж за президента крупного банка – молодого, красивого и преуспевающего. Возможно, поэтому она не заметила, как стала подрастать внучка Зоя, и под ее ножками стали расцветать ромашки и васильки. И однажды эти резвые ножки нашли дорожку к дому Павла и Таи. На этом история золотого проклятия прервалась соловьиной трелью новой жизни.

_________

___ ___

_________

_________

___ ___

_________

Гексаграмма «Сияние» (так называется 30-я гексаграмма в И Цзин) состоит из двух триграмм «огня». Получающаяся смесь похожа на полдневный жар на юге, от которого можно получить солнечный удар. Как в предыдущей гексаграмме было слишком много воды, так в этой слишком много огня. Кто может его выдержать – тот да выдержит.

Слишком много света, слишком много денег… на самом деле, в этом сюжете не обязателен элемент «слишком», здесь просто много света, очень много. Эта ситуация оказывается очень благоприятной для одних и губительной для других. Так некогда земная женщина Семела, к которой приходил в образе человека великий Зевс, беременная Дионисом, попросила Зевса явиться перед ней в божественном облике. И когда Зевс, оставив на Олимпе все свои грозные атрибуты (вроде молний) и оставив только «добрые и светлые», явился перед ней, то от силы божественного сияния Семела была испепелена на месте в одну секунду. Так некоторые искатели, вызвав у себя тайными практиками подъем энергии Кундалини, были найдены в виде обгорелых трупов (сам не видел, народный фольклор). Так царь Мидас, выпросивший у Диониса дар превращать в золото всё, к чему прикасался, вскоре оказался на грани голодной смерти.

Жажда золота и «золотого» (лучшего, совершенного, величественного) губит души человеческие в огромном количестве сюжетов – губит и будет губить. Противопоставление «полевых цветов» (которые душу спасают) и «золота» неслучайно; этот мотив встречается в сказках многократно: когда император предпочитает искусственного соловья настоящему или «плохая» сестра отказывается есть дикие яблочки, потому что «у маменьки и сладкие не едала», и так далее. В греческой мифологии самыми большими богатствами владел Плутон – бог подземного мира, из чего напрашивается вывод, что большие богатства – владение мертвых. На моих группах не раз и не два люди спонтанно сочиняли сказки про два типа денег – про «среднее», «обычное» их количество, которое благотворно для героя, и «очень большие» деньги, которые его убивают.

В определенном смысле этот сюжет продолжает линию, начатую в позапрошлой ситуации «Переразвития великого» (№ 28). Разбуженные силы слишком велики, чтобы быть благоприятно усвоенными. Комментарии И Цзин к этой гексаграмме начинаются спокойно и благоприятно («Желтое сияние, изначальное счастье»), а потом на середине вдруг объявляют: «Внезапно наступает это! Сгорание, отмирание, отверженность». Это конец сюжетного цикла «Шаман и Природа», поскольку в данном сюжете их сущности оказываются одинаковыми (свет внизу и свет вверху) и сливаются друг с другом. Это достижение максимума и выход из игры, в нашей книге соответствующий концу сюжетного цикла «Шаман». В данной гексаграмме солнце, свет и внизу, и вверху; если «нижний» и «верхний» миры оказываются одним и тем же, то шаману нечего делать, некуда лезть по «небесному древу». В определенном смысле и в каких-то благоприятных случаях такое уравнивание нижнего и верхнего миров может являться просветлением, достижением состояния полнейшего неземного блаженства. «Шаман» при этом превращается в одинокого архата на вершине азиатской горы, достигшего самадхи и исчезающего из «этого» мира.