Предисловие еще – про «живые истории», коими книга изобилует

Давайте, как у Тургенева! Пусть каждый чего-нибудь да расскажет…

Фрейд был литератором, и он создал популярный жанр литературы, сродни детективному (это не моя мысль, я читал ее у Джеймса Хиллмана). В этом жанре два героя – пациент и терапевт (сродни жертве преступления и полицейскому детективу) и один невроз (хвать тебя за нос!) на них двоих, который одного из них мучит и душит, а от усилий второго (героических и проницательных) распадается на составляющие (симптоматику, анамнез и так далее) и подвергается анализу, который добирается до ядра, до момента возникновения, до вытесненного воспоминания – и тут невроз ломается, извивается в агонии и умирает, оставляя выздоровевшего больного и усталого, но счастливого доктора.

Литература, которая перепевала и растолковывала сей миф, чрезвычайно размножилась в двадцатом веке. Большая часть ее была написана на очень тяжеловесном языке (один из мастеров психологической литературы Р.Д.Лэйнг сказал как-то, что научная книга почему-то считается хорошей и полноценной как раз тогда, когда написана плохим языком (обычно сложным и демагогическим). Нормальные люди в таких книгах читали часто только набранные мелким шрифтом описания реальных случаев («Больная Н, 28 лет, страдала навязчивой необходимостью мыть руки…»). Что менее важно в литературном смысле, но все же довольно значимо, бОльшая часть этих книг в основном и очень часто врала, не то чтобы напрямую, но косвенно и ненавязчиво, зато постоянно: утаивая факты, меняя детали, оставляя «за бортом» житейские коллизии и особенно неудачи.

Замечательным исключением (для меня, во всяком случае) явился Ирвинг Ялом, описавший свои занятия психотерапией в виде литературных рассказов – во-первых, хорошим (то есть живым) языком, а во-вторых, достаточно честно (то есть, конечно, порождая у читателя такое ощущение). Он сумел выбраться из чащи литературы «психологической» и донести свои рассказы до «общей» публики, до которой, собственно, в свое время достучался и Фрейд, и куда многие психологи метят книгами и рекламой, а попадают опять в «своих» (как у Хармса, где Гоголь все время спотыкался – «Тьфу, черт, опять об Пушкина!»

Так вот, я люблю читать Ялома, и начинил эту книгу историями в его «стиле» из жизни своей и своих «пациентов». Такие вот как бы «психотерапевтические новеллы». Только стоит учесть, что Ялом, со своим постоянным кабинетом и предварительной, через секретаря, записью, высокими гонорарами (Америка!), научными степенями, солидным возрастом и прочими «степенностями» так же похож на меня, как Багдадский купец с десятью местами на главных рядах рынка похож на «офеню» – разносчика-коробейника, торговца бытовой мелочью по деревням и пригородам. Товар у них может быть один и тот же; но «обстановочка» разная.

Я представляю из себя, по-моему, такого «офеню-коробейника», каких немало сейчас на русской земле. Мы чаще ездим, чем сидим на месте. Мы «эклектичны», то есть на все руки мастера: немного анализа – немного телески – трошки гештальта и НЛП. Мы сталкиваемся со «своей публикой» на короткие сроки несколькодневных семинаров. Со многими из клиентов вступаем в гораздо более личные контакты (пьем водку – трахаемся – вовлекаем «в поток» и так далее), чем принято в литературе старого образца. Нам 30-40-50, что при прилично увеличившемся сроке жизни составляет средний возраст, а не преклонный. Степени у многих из нас крайне сомнительные, проданные примерно такой же публикой с более валидного Запада. (Я представил себе рынок в Интернете, где степенями можно было бы меняться; скажем, «доцент Восточно-Европейского Института Психоанализа» на «Мастер-практик Тибетской школы Возвышенных Сновидений и Ароматерапии).

Многие из нас пишут статьи и книги, где много интересного и поучительного – но опят же мало правды, в том смысле как-оно-происходит-на самом-деле. Это естественный недостаток жанра, поучительного по своей направленности. Про реальную жизнь христианских церквей и монастырей пишут еще меньше.

А я попробую.