Глава вторая. Гештальт и Медитация - а также другое… [69]

Когда несколько дней назад Джо спросил, о чем я буду говорить, я, в свою очередь, задал ему вопрос: «А можно мне говорить не о чем-то одном, а о многом?» Он согласился, и теперь я благодарен ему, что из беседы получилась целая серия мини лекций.

Когда меня пригласили провести эти беседы с вами, у меня появилась идея прочесть отрывки из первой главы завершенной в 1970 году и потом потерянной книги, в которую входила недавно опубликованная «Техника Гештальт-терапии». Так получилось, что у меня сохранилась копия под копирку этой главы, когда машинописный оригинал книги был отдан на ксерокопирование и там утерян, хотя часть его была опубликована Орнштейном в его антологии «Естество и Человеческое Сознание». Мне хотелось поделиться некоторыми своими выводами в дополнение к материалам о технике. Уже само заглавие скажет вам, почему: «О главенстве отношения и о передаче переживания». Однако мне не хочется начинать представление материала с чтения, в особенности уже известного, поэтому я обращаюсь к другой своей идее.

Мне пришла мысль, в связи с данным приглашением, дополнить вышедшую отдельно книгу по технике. Как вы, вероятно, знаете, книга оканчивается главой «Техника интеграции», где я рассказываю о таких вещах, как проецирование, внутриличностные столкновения, инсценировка субличности.

Мне всегда эта глава казалась незаконченной, и теперь, благодаря приглашению, я попытаюсь ее закончить. Должен сказать, мне всегда что-то мешало, то занятость, то лень.

Однако позвольте мне поговорить теперь о нашем предмете. Как вы знаете, внутриличностные столкновения часто принимают форму столкновения «обвинителя» и «обвиняемого», или сверхэго с подэго. Мне нравится терминология Фритца, она предлагает описательный характер терминов вне зависимости от выводов теории инстинктов и использует признание реактивного («анти-обвинитель») аспекта «обвиняемого». Однако не стоит придавать большого значения терминологии. Очевидно, что расхождение во мнениях аналитиков по поводу терминологии столь же полярно, как и при рассмотрении взаимоотношений родителя и ребенка.

Так вот, когда вы выполняете подобные столкновения, иногда в результате получается, что подсущность старается избавиться от своего противника. «Обвиняемый» говорит: «Иди к черту»,- и проблема вроде бы решена. Я полагаю, что это лишь временное решение, это выражение ре-баланса психики. И я не верю, что такое решение окончательно. Я верю больше в интеграцию личности, чем в это: то есть в достижение функционирования, в котором энергии, кристаллизованные в подобных конфликтующих сущностях, сливаются вместе.

Приглашение расколотых надвое личностей в одном индивиде к разговору друг с другом, безусловно, является шагом к интеграции, и этому много примеров. Однако наиболее важным в психотерапии вопросом является то, как мы реализуем интеграцию. Вместо того, чтобы разбирать эту проблему на техническом уровне, давайте здесь и в других случаях обратимся к ее пониманию и отношению, к тому, что делать, а не как делать. Здесь большую роль играет уже сама цель интеграции, осознав ее, нам легче выбрать ту или иную технику, в зависимости от намерения. Я часто пользуюсь аналогией: «Представьте, что вам обоим суждено навсегда жить в одной лодке, вы навсегда заключены в. одно тело. Можно ведь договориться? Можете придумать, как вам облегчить свою жизнь друг с другом?» Если, когда агрессия и боль уже обсуждены, вы предположите, что обвинитель и обвиняемый будут навсегда скованы одной цепью или что им придется всю жизнь прожить в одной комнате, это может внести интеграционную ориентацию в их диалог.

Кроме того, необходимо коснуться природы суперэго, что может быть полезным. Как вам известно, суперэго интерпретировалась Фрейдом как величина интроективная. Первой концепцией суперэго было: «Мы должны относиться к себе так, как нас первоначально создали.» Затем наиболее уважаемый учитель Фритца Перлса сформулировал другую интерпретацию суперэго: суперэго есть результат идеализации наших ранних стратегий в совладании с окружающим. Мы идеализируем кротость, мы идеализируем крутость, мы идеализируем холодность и так далее. В целом мы делаем добродетели из наших стратегических нужд.

Я хочу предложить вам еще один взгляд на суперэго: совершенно совместимый и внутренне присущий и интро-ективным, и стратегическим взглядам. Считаю важным отметить: можно сказать, что обвинитель по своей сути является способом нашей самозащиты, то есть в этом плане самосозидающий родитель. Итак, суперэго на самом деле желает помочь. Обвинитель деструктивен только в том, что не принимает во внимание реальность ситуации всего индивида. Обвинитель командует обвиняемому, чтобы все не^ медленно стало по-другому, что невозможно. Но в глубине души он желает помочь.

Большая часть из того, что происходит во время эффективной Гештальт-терапии, может рассматриваться как трансмутация энергий.

Обычно процесс напоминает изгнание бесов, где акт экспрессии служит для того, чтобы внести осознание в глубинную мотивацию, находящуюся под внешней, мотивацию, являющуюся органичной, внешне же истолковывающуюся превратно. То же относится и к, так сказать, предопределенности суперэго при успешной терапии. Короче говоря, его, суперэго, «обвинительный», деструктивный аспект может быть изведен, когда осознается его глубинное намерение в виде самосозидающего родителя, т.е. помогающего союзника.

Я пришел к этому, вчитываясь в брошюру аргентинского психотерапевта Норберто Леви, озаглавленную «От Самоотречения к Самоподдержке». Он хорошо развивает эту идею трансмутации энергии, трансмутацию самоотречения до тех пор, пока она не становится достаточно «интеллигентной», чтобы стать первоначальным намерением. Идея представлена в виде рисунков или, точнее, двумя наборами рисунков, которые я здесь привожу. На первом рисунке человек выходит из дома на работу с портфелем, он так торопится, что аж пот струится из всех его пор, часы за ним показывают, что ему следует поторопиться. Затем он в автобусе, окруженный столь же несчастными людьми. Потом он показан на работе со своим шефом, который тычет ему пальцем. Следуют другие, такие же эпизоды, пока он не попадает домой и не ложится в кровать спать и видит сон. Ему снится, что он на пляже с прекрасной девушкой. Ему снится, что он за своим столом и указывает на что-то своему подчиненному. А потом наступает момент, когда его снящаяся сущность глядит вниз и видит его спящее тело… заглядывает в него… и видит содержание всех предыдущих картинок. Он видит, как уходит на работу, едет в автобусе, видит себя за рабочим столом, заваленным бумагами. Ему настолько это омерзительно, что он стреляет в того парня там, внизу. На последнем рисунке у человека на кровати из виска струится кровь.

Здесь у нас смысл «пыточной игры» обвинителя, как назвал ее Фритц. Тут боль, и мы хотим избежать ее. Мы создаем прекрасный образ себя в воображении, который не страдает, который совсем другой,- это фальшивая, но замечательная идентичность. И вот эта грандиозная, горделивая идентичность - наш двойник - смотрит сверху вниз на реальность индивида, она ему не нравится, и он становится либо самоубийцей, либо хроническим убийцей.

На другой картинке показано, как кто-то проваливается в колодец, сильно ударяется, старается выбраться. Напрасно. Он снова падает и опять ударяется. Теряет сознание. К нему приходит видение. В видении к нему является кто-то на помощь.Кто-то с его внешностью хочет спасти его, лежащего на самом дне колодца показывает ему то, что на картинке выражено не словами, а рисунком колодца с боковым ходом. Он приходит в себя. «Ага!» Подымается и находит привидевшийся ему лаз. И через узкий проход поднимается наверх.

Психологически тождественная сущность - «эго-идеал», если так вам больше подходит - является альтер-эго главного героя в обоих случаях (хотя в первом выполняет

роль репрессанта), в контексте принятия переживания являясь «самопомогающей».

Другую часть гештальтного коллажа, который я представляю вашему вниманию, я описал Джо по телефону как «Гештальт, Медитация и Вожделение». Не знаю, насколько мне удалось все передать. О медитации и Гештальт-терапии говорить можно много. Точно так же можно многое сказать и о Гештальте и вожделении. Это интересная полярность, медитация и вожделение.

Медитация вне желаний - это концентрация, которая без необходимости здесь не требуется, чтобы что-то было так, а это по-другому. Вожделение же, наоборот, вызывает интенсификацию желаний, даже, можно сказать, прославление желаний. Об этой полярности можно думать двояко. Одной из ее сторон можно приписать положительную характеристику: «Медитация - это хорошо: это непредвзятость, настоящая философия. Вожделение же - это страсть, которую нужно побороть; вожделение - это оральная агрессия, неудовлетворенность, эссенция невроза». Такую постановку вопроса легко защитить: непредвзятость - это один из факторов духовного роста. Взрослеющий становится менее зависимым по сравнению с ребенком, менее требующим, менее оральным, более самоподдерживающим.

Однако в другом смысле слова, показанном Ирвингом Стоуном в биографии Ван Гога «Вожделение к жизни», это слово выступает с положительным значением. Наиболее интересное, что можно сказать о Гештальте, как о своеобразном пути роста среди прочих, новых и старых, это то, что он несет в себе полярность ментальной направленности внутрь себя и экспрессивности, или, если хотите, непредвзятость и желание. Это не самоцель, и об этом нужно постоянно помнить, это терапевтический процесс.

Позвольте мне сначала детально разобрать первую часть нашего предмета «Гештальт и Медитация».

Между Гештальт-терапией и медитацией существует много точек соприкосновения. В некотором смысле можно сказать, что Гештальт-терапия является медитацией в межличностном выражении. Общей чертой является то, что Гештальт - это тренировка осознанности, а главный компонент медитации - это культивирование осознанности. Практика внимания к текущему переживанию, погружение осознанности в здесь и сейчас также являются общими чертами. Однако медитация обычно практикуется в изоляции, в то время как Гештальт-терапия протекает в общении, медитационные традиции знают состояния запредельного осознания, т.е. за пределами здесь и сейчас: осознание, ретрофлективное на само себя, поглощающее себя, растворяющее в состояние сознания без объекта - сознание без субъекта, «недвойственная осознанность», суньята, познание «основы Бытия».

Существует множество техник медитации, каждая с различной фокусировкой. Из классического репертуара ничто так не соответствует Гештальт-терапии, как форма, называемая Випассана - королевский путь озарения в раннем буддизме (нынешняя Тхеравадана). Випассана в основе своей состоит из практики осознания здесь и сейчас в сидящем положении с закрытыми глазами. Эмфаза имеет место во время практики осознания телесных ощущений.

Не думаю, что Фритц Перлс особенно много знал о Хинаяна буддизме, однако именно он открыл заново важность «вхождения в ощущения» и неосознанно создал интерпер-сонное продолжение древней техники.

Другой общей чертой медитации и Гештальт-терапии является отказ от концептуализации. Это приближает Гештальт к Дзену, о чем говорил в пятидесятые Эмиль Вейсе и о чем хорошо знал Фритц.

Далее есть еще относящаяся сюда концепция функционирования - без раздумий или действие без осмысливания. Это действие без «просчитывания»совершаемого, что является еще одним продолжением сидячей медитации, олицетворяемой традиционными формами наподобие Тай Чи.

Кроме этих достаточно формальных параллелей между медитацией и Гештальтом существуют и менее внешне выраженние. Помнится, как я выходил с курсов Фритца размышляя, каким сокровищем являются Фритцевы «Ну, и что с того». В разыгравшейся драме у него слетали с губ волшебные слова: «Ну, и что с того». Можно ли более коротко выразить всю несущественность драмы, осознание, что страдания создают проблемы для нас же самих.

Медитация является самым непосредственным способом, каким можно работать с рассудком напрямую, вне содержания. Она предполагает изменение отношения. И Гештальт такой же в наиболее созидательном смысле. Как раз это я и наблюдал в работе Фритца. Находясь с кем-то, будучи раскованным, понимая жгучие проблемы оппонента, скажем так, понимая, куда клонит дисфункциональное отношение оппонента, добродетелью «творческой индифферентности», о которой он говорил и проводником которой он являлся, он сам по себе уже был лекарством, передающим другому отношение к переживанию, возможность другого образа бытия. Нечто вроде: «Перед лицом осознания, перед лицом того, что здесь и сейчас, перед лицом болезненных ощущений, перед лицом боли в вашей жизни, даже перед лицом болезненных эмоций почему бы не повернуть все к лучшему?» Не с вводящим в самообман оптимизмом, но с более функциональной позиции удовольствия от дискомфорта. Не знаю, удастся ли мне самому встретиться с тем, что я тут говорю. Это как рольфинг.Самое полезное в рольфинге то, что вы учитесь расслабляться в боли. Это не то же самое, что расслабиться в удобном кресле, и особенно если рольфирует вас Ида Рольф. Она пользуется своими локтями самым варварским способом, вместе с тем являясь самой добрейшей инкарнацией земной матери. Она вдыхает в вас веру, наполняет чувством, что знает свое дело. Такова та часть терапии, которую я видел. У Гештальта много с этим общего. В прохождении через боль путем «Ну, и что с того». В медитации именно элемент отрешенности является самым главным.

Кроме этого, медитация нацелена на самоподдержку, как и Гештальт, хотя медитация здесь идет дальше, доходя до такой степени самоподдержки, где можно отказаться от всего. Она вводит вас в такое состояние рассудка, которое обходится без поддержки и не нуждается в ней. Весь парадокс в том, что если вы отбрасываете поддержку, то не падаете, а начинаете парить. Буддизм и Таоизм говорят об отказе от всех поддержек, внешних и внутренних, они находят поддержку в пустоте. Но это только внешне кажется пустою, на самом деле эта пустота плодородна.

Можно сказать, что это является центром нашего истинного бытия. Внешние слои составляют наш характер. Наша внешняя сущность является системой фиксированных (и таким образом частично выходящих из игры) реагирований, которые мы называем «своей личностью». И поскольку мы идентифицируемся со своей личностью, то являемся «малыми сущностями» или «малым рассудком». Как пишут мистики, наше «эго» - как сказал Фритц в книге «Эго, Желание,Агрессия» - мешает органичной саморегуляции.

Позвольте вставить сюда некоторые дополнения по поводу «бытия самим собой» прямо относящегося к данной дискуссии. Возможно, вы знаете, что Пол Гудмэн не особенно утруждал себя концептуализацией, в этом отношении я не разделяю его взглядов, думаю, что и другие гештальтисты также. Когда теоретики не выделяют аутентичность, то она, так сказать, зависает «в воздухе». Вот вам иллюстрация: недавно по дороге из аэропорта Дно Ваисонг как раз говорил мне, насколько Фритц помогает другим тем, что всегда остается самим собой, и как часто получается, что вместо следования его примеру в старании быть самим собой некоторые становятся Фритцем. Другой пример: несколько лет тому назад я интервьюировал Джима Симкина для видеофильма «Запись Гештальт-терапии» и задал такой вопрос:

«Считаетели вы принцип "бытия самим собой" важным для Гештальт-терапии?»

«Важнейшим»,- последовал ответ.

Теория психотерапии вообще есть нечто, что всегда запаздывает, это касается и Гештальта. Жизнь, подобно искусству, несет в себе больше, чем может охватить теория. В данном случае теория эмфатирует формирование Гештальта, оставляя на задворках понятие подлинности, несмотря даже на то, что все в субкультуре Гештальта внутренне хорошо знакомы с этим вопросом. Я считаю, что «бытие самим собой» - более фундаментальный теоретический аспект для Гештальта, чем «формация Гештальта», которая, кроме всего прочего, является просто одной из многочисленных метафор, которыми можно пользоваться для изменения потока сознания. Фриц был чем-то вроде шамана, а в этом настоящим ловкачом. Безусловно, для академического признания Гештальт-психология была сильным союзником, и достаточно впечатляще звучала формулировка: «То, чем являлась ассоциационная психология для психоанализа Фрейда, там же самым Гештальт-психология является для меня». Однако в теоретическом плане это было незаметно, «а король-то голый», и до сих пор на сказочную связь Гештальт-психологии с Гештальт-терапией смотрят с сомнением.

Медитацию можно описать как движение к своему центру, к прекращению рассмотрения своего характера. Однако, используя выражение «быть самим собой», мы не столько подразумеваем «быть застывшим», сколько «быть в действии», в Гештальт-терапии есть элемент наиболее когерентный с духом медитации, но который старые школы медитации упорно не замечали: это выражение свободы. Медитация, конечно же, ищет развития внутренней свободы, можно сказать, психологической приемлемости, открытости процессу и восприятию. Однако, существует еще и внешняя свобода, которую можно принять за доказательство открытости. (Мы можем передать то, что можем принять). Это является не просто свободой вербальной коммуникации, это свобода экспрессии, свобода эмоциональной коммуникации.

В этом Гештальт и медитация чудесно дополняют друг друга, медитация увеличивает внимание, Гештальт-экспрессию. Но обе держатся на единой основе - как и сама жизнь: осознанность и спонтанность. Что такое спонтанность? Это можно определить, выяснив, чем она не является: это не импульсивность, это не просто выражение необходимостей и эмоций. Вопрос спонтанности возвращает нас опять к бытию самим собой. Идея бытия искренним с самим собой подразумевает, конечно же, наличие «себя», своей сущности. Если такой термин что-то и означает, то это должно быть противоположностью структуры характера, необусловленным и внутренне органичным.

В обычной практике задается вопрос, по отношению к чему должна быть искренная сущность, «самость». То есть, я хочу сказать, что вопрос спонтанности неотделим от вопроса интеграции. Пока существуют подсущности, подлич-ности со всеми своими ограничениями, не может быть той самой «самости», по отношению к которой нужно быть искренним. Пока существует «характер», существуют и защитная структура и подсущности. Единственное, что может быть названо «самостью» - это интегрированная целостность, именно так этот термин и использовал Фритц в последние годы своей жизни, когда говорил об обвинителе/обвиняемом и негласном свидетельстве самости. Немая самость едва ли просто есть, поскольку разделена на фрагменты. Процесс лечения можно рассматривать как расплавление частей в органичное функционирование.

Теперь обратимся к Гештальту и вожделению. В целом мы понимаем вожделение как снисходительность к желаниям, т.е. в этом смысле можно сказать, что Гештальт-терапия опирается на «вожделение» - поскольку большинство гештальтистов верит в терапевтическое значение оценки, выражения и удовлетворения чьих-то желаний. Вожделение также связано с жаждой возбуждения, что характерно для атмосферы Гештальта. Одно дело возбуждение, совсем другое - жажда возбуждения, которая является обратной стороной склонности к скуке. И третье - это псевдовозбуждение. Помнится, что когда я впервые работал с Гештальт-группой в Германии и, обойдя комнату, задал вопрос: «Что вы теперь чувствуете?» - то обнаружил, что все «возбуждены». Для меня стало ясно, что «возбуждение» в их понятии являлось идеализированной тревогой. (Кстати, мне не подходит девиз Фритца, что тревога есть возбуждение минус кислород. Это может быть и возбуждением минус сигарета. Что угодно может унять тревогу и превратить ее в действие или даже в разрушение). Я осознал, что вожделение является отклонением в личности, когда занимался характерологией, которая была частью системы Арика. Или, если хотите, «Четвертого Пути» психологической традиции, с которым познакомил Запад сначала Гюрджиев, а затем более детально показал Оскар Ичаго. Это типология, подобная описанию семи смертных грехов христианства (только число семь здесь доведено до девяти, включая такие грехи, как страх и тщеславие). Одним из смертных грехов, как вам известно, является вожделение, которое я всегда интерпретировал весьма литературно, точно также, как я интерпретировал ненасытность, ни на мгновение не допуская какой-то подтекст. Ознакомившись с характерологией «Четвертого Пути» (Суфизм иногда переносит это название на саму традицию), я узнал, что ненасытность заменяет определенный вид оральности. В случае с вожделением подразумевается тип характера, который часто описывается в литературе по психологии. Райх говорит о нем как о фаллическом характере нарциссизма; Фромм называет его эксплуатативной личностью, отмечая его связь с психоаналитическим понятием оральной агрессии. Лоуэн говорит о «психопатическом типе», Хорни высказывается о «мстительном характере», а мы в большинстве своем используем выражение «садистский». После знакомства с характерологией стало неизбежным начать типологизацию всех моих знакомых или всех, с кем я встречался по жизни,- Фритц тоже не избежал своего диагноза. Вот так, к нему подошло слово «вожделение»! Сфокусировавшись на том, что я знал о Фритце, я немедленно узнал о проекции его личности на том, что стало движением Гештальт-терапии. Существует фракция Гештальт-терапии, независимая от личностей, и есть фракция, являющаяся имитацией Фритца, с этим нужно бороться, необходимо взять отсюда все самое ценное, отделить от второстепенного. Я думаю, что в настоящее время почти каждый занимается Гештальтом по-своему. Но было бы полезным как-то определиться. Не так давно я слышал определение Гештальта как «проработку психопатическим учением навязчивых принуждений для превращения их в истерику». Шутка отражает представление того, как вожделение соотносится с возбуждением, как экспрессия, лучшее из средств, оказывается самоцелью. Интенсивность заменяет глубину, а развлечение идеализируется как терапевтическое достижение.

Предмет отношения к вожделенческим отклонениям в Гештальт-терапии является вопросом этики самовыражения и самопрощения. Очевидно, что поддаться импульсу считается в Гештальте полезным приемом. То же может быть сказано о приглашении членов группы стать настолько откровенными в групповых ситуациях, настолько открытыми друг другу, насколько это возможно и необходимо для экспериментирования с новыми поведениями. Замечательной в Гештальте является сама возможность экспериментировать с саморегуляцией на индивидуальном и групповом уровнях. Можно выйти за пределы своих ограничений. Оказаться в ситуации, специально для этого созданной. Вместе с тем, обычно явно или неявно допускается, что это есть образ жизни, когда тебе приходится сутяжничать, становиться хапугой, чтобы урвать свой кусок жизненного пирога, расчистить себе местечко, и все это в контексте тренировки уверенности в себе. Однако результаты обоих типов ситуаций различны. При терапии групп возникает, как я его называю, «психологическое дзюдо». Берется импульс дисфункции - им может быть де-структивность, жадность,что угодно,- и в экспрессии его можно добраться до самой основы данного переживания (осонание намерения). Гештальт-терапия подобна изгнанию духов в этом отношении, однако в реальной жизни изгнание духов явно недостаточно. Сама ситуация не дает возможности глубоко в нее вникнуть, и, как мне кажется, изгнание духов не только не очень хорошо действует на индивидов, но и вообще не действует на группу. Преимущества терапии катарсиса над попытками загасить дисфункциональное поведение посредством сдерживания заключаются, без сомненья, в вере в интенсивность и недопущении фрустрации, в позволительности, в отказе от подконтрольности, в возбуждении, а не в сдерживании. И в свете данной идеи «культурного заболевания» в Гештальте, характерологического «загрязнения» мы в состоянии добиться гораздо большего.

Вожделение способно создавать «сокровища» - нам нужно остерегаться возможных смещений. Мне думается, что люди, подобные Моисею, Будде и другим, были сильно убеждены в своей концепции «добродетели». Предложенные ими способы бытия можно рассматривать как ценные разработки психосоциальной инженерии. По их мнению, индивид должен в своей повседневной жизни руководствоваться целомудрием, сдерживать жадность и разрушительность, практиковать послушание и удовлетворение. И йога, и религиозные традиции составляют, с одной стороны, терапию через сдерживание «характера», а с другой - стремятся к тому, чтобы сделать общество более пригодным для жизни. Я думаю, что здесь достаточно места для эго, для сдерживания осуществления, и что эго более способствует хорошим отношениям, чем поведение, присущее терапевтической группе.

Я уже говорил, что именно Оскар Ичазо познакомил меня с типологией «Четвертого Пути». У него была поговорка, которую я до сих пор часто вспоминаю по разным случаям. Это лучшая поговорка, которую я когда-либо слышал: «Дьявол не ведает, на кого работает». По отношению к склонности Фритца к напряжениям и гедонизму это особенно верно. Он ненавидел неврастеников и задался целью полностью их извести. Он ненавидел зависимость - поэтому помогал людям быть самим собой. Он ненавидел и пустозвонство. Относился к нему с враждебностью. В его присутствии вы становились искренними. Из-за своего страстного поиска возбуждения, его активной натуры, любви к трениям ему была скучна вербализация. Он не любил слова - ему нравились экспрессия эмоций, стычки. Он был чудаком в отношениях. Однако из его манеры контактов получился бесценный гештальтный подход наблюдения прерывания контакта в качестве психотерапевтического ключа. И даже не сам контакт был для него важен. Актер по натуре, он предпочитал инсценировку, а это имело неоценимый терапевтический эффект. Когда индивид поглощен при терапии предметом осознанности и спонтанности или, если хотите, осознанности и аутентичности, или осознанности и подверженности органичной регуляции,- то

Гешталът и Медитация действия терапевта сводятся к тому, чтобы, наподобие режиссера, заставить его «быть тем или иным».

Не знаю, отмечал ли кто-нибудь, что подобное приглашение к инсценировке непосредственно связано с формой традиционной медитации - с медитацией на объекте,- ведущей к «абсорбции», полному погружению в размышления. Любая духовная традиция использует «абсорбтивную» медитацию в той или иной форме. Ты видишь что-то и этим становишься. Созерцаешь какие-то архетипные проявления - оживляешь их,- а затем абсорбируешь в свое бытие, становишься Дионисо, Шивой, Бодхисатвой и т.д. Подобный акт слияния с архетипным материалом Фритц превратил в слияние телом, в единство с рукой, со слезами, с голосом, со сновидением, с самим собой. Это повело за собой демократизацию абсорбтивной медитации, подобно тому, что Фрейд ввел своей интерпретацией снов. Дэвид Бэкан, написавший книгу о Фрейде и иудаистской мистической традиции, провозглашает, что Фрейда воодушевила кабалистическая традиция интерпретации символов (интересно, что его коллеги называли его «новым Иосифом»). Можно сказать, что он «одемократил» процесс, отказавшись от интерпретации традиционного символического материала, но помогая своим пациентам в интерпретации их собственных символов, личных бессознательных творений. Где Фрейд воспользовался интерпретацией, там Фритц обратился к драматизации в надежде, что это приведет к спонтанности внутреннего переживания. Мне кажется, что демократичная тенденция Фритца во многом соответствовала его страстности. «Страстный характер имеет больше популярности: им подменяется "обвиняемый", он чувственный, он чужд суеверия, абстракций. Часто это тип революционера.

То, о чем я говорил, показывает, как наклонности личности при наличии определенности могут дать прекрасные плоды. Механизм напоминает рождение жемчужинки. Известно, что жемчуг - это заболевание раковины, он нарастает вокруг песчинки, попавшей в нежное тело ракушки, а мы снимаем результат неприятия.

Выделю, с вашего позволения, самое главное во мстительном, фаллическо-нарцистическом типе наклонностей Фритца. Это забияка, желающий подмять под себя всех, остальное же не признающий. Непризнающий психоанализ, характерный анализ, по возможности, всю человеческую мудрость, существовавшую до него. И, как следствие, при формировании Гештальта кое-что было упущено. И первое, к чему мне хотелось бы обратиться, особенно принимая во внимание, о чем я говорил в контексте медитации,- это понятие преодоления привязанности к духовным авторитетам и долгам, независимости от них. Мне кажется, что этот аспект забывается в процессе возмужания и трансформации человека. Я уже говорил, что мы идем от оральной зависимости сосунка к, в определенной мере, сильному эго в хорошем понимании этого термина классической психологии. А эго означает определенную воздержанность, терпимость, присущие взрослому человеку и не имеющее отношения к алчущему вожделению. Гештальт развивается на фоне такой независимости, которая обычно не замечается из-за внешнего дионисийства оргиастики. На самом же деле независимость требуется даже для этой внешней оргиастики, поскольку без нее тут не обойтись. Независимость требуется для того, чтобы остановить себя, распрямиться, усесться по-дзенски, забросить все игры, стать собой, трезво осознавать свое восприятие момента, а не вдаваться в фантазии или в «игры»; для всего этого требуется независимость. Она требуется и для того, чтобы полностью отдаться экспрессии. Поэтому независимость является ценным теоретическим понятием, забытым и оставленным из-за антитеоретической направленности и отсутствия интереса к формулировкам, проистекающим из духовных традиций, особенно восточных.

То же можно сказать о любви. Это вожделенческо-садистская склонность является главным агрессором и помещает любовь на задворки.Трудно не согласиться, что любовь, подобно неагрессивности, является частью здоровья. Фрейд очень просто ответил на вопрос журналиста: «Доктор Фрейд, что является целью психоанализа?» Вообще всегда очень не просто сформулировать суть любой проблемы. Он сказал: «Способность трудиться и любить». Далее эту мысль развил Фромм.Мне очень нравится разработка этой темы в его «Человеке для себя». Он утверждает, что этика основывается скорее на образе бытия, чем на характере, а добродетельный образ бытия, «если так можно это назвать, основывается на способности возлюбить себя самого», из чего происходит способность любить других. Если это является чертой здоровья, если это часть терапевтического процесса по избавлению от ребяческой амбивалентности, как выражаются психоаналитики, может, стоит об этом задуматься. Не из-за долженствования: «попытаться возлюбить» нельзя. Как доказала история христианства, «попытка возлюбить» приводит к пуританскому тупику. Но это не означает, что терапевт должен отказаться от ориентации на идеальную любовь, от ориентации на любовь как терапевтическую цель. В отношении к любви в терапии, как к альтернативе «попытке возлюбить», хотелось бы сказать несколько слов о процессе Фишера-Хоффмана, известного в основном на западном побережье США и в Южной Америке. Однако прежде необходимо отметить:

Я воспринимаю Гештальтное терапевтическое отношение и «путь» Гештальта воистину как «учение» - и к тому же Учение с большой буквы. Здесь нет правил - только осознание. Осознание и спонтанность. Или лучше - осознание и естественность. Естественность - это не импульсивность, а нечто, что Фриц интуитивно определял как синтез спонтанности и взвешенности. (Этого довольно много в Дзене, особенно в искусстве Дзена). Спонтанность, но контролируемая спонтанность. Высший синтез, предел психотерапии как искусства. Творческая психотерапия, если так можно назвать. В противовес психотерапии как искусству существуют иные системы психотерапии со своими правилами, приемами и ритуалами. Гештальт богат своим репертуаром психотерапевтических заготовок, однако это в нем не самое главное, принимая во внимание его внешне невидимое усиление лечебного воздействия через аутентичные столкновения.

Я думаю, что процесс Фишера-Хоффмана замечательно эффективен, даже несмотря на системную закоснелость, систематизацию. Интересная получается вещь. Тут у вас и искусство психотерапии и технологии, можно настолько отточить технологию, что средненький терапевт, обладающий ею, сможет сделать больше, чем плохой художник, работающий с крупной формой.

Среди новых систематизированных терапевтических процессов, таких, как терапия примитивных восклицаний (primal scream therapy), наукологии, НЛП и т.д., я думаю, что процесс Фишера-Хоффмана или «Четверичности» особенно интересен Гештальт-терапевтам, поскольку ему присуще следующее: во-первых, он ведет индивида через направляемый катарсис боли и гнева, переживаемых во время подрастания при отце и матери или их заменяющих людях. Также он задействует направляемый аналитический процесс внутривидения в ранний период жизни и теперешнюю личность. И, однако, процесс не останавливается на катарсисе и внутривидении, но продолжается к направляемому «пересечению» на дальнейшее видоизменение по отношению к прошлому индивида и родителей. В крупных формах Гештальта вы работаете органично, задействуете катарсис прошлого, как только оно всплывает в потоке переживания, в континууме осознанности. В органичности воздействия в момент появления есть нечто неординарное, тут необходимо разобраться. Здесь мы имеем дело с «временной дорожкой», как говорят науколо-ги. У нас есть «пленки воспоминаний», каждое отдельное воспоминание является болевым компонентом этих пленок, для полноты картины необходимо обратиться к временной дорожке хронологически и в соответствии с отражаемым в ней значением. Иногда на сеансе Гештальта вы выражаете немало гнева по отношению к матери из-за того или этого, к примеру, а на другом сеансе даже и не помышляете об этом. Между тем важно, чтобы все наше переживание было изменено так, чтобы мы смогли охватить и интегрировать понимание своей жизни, характера и ситуации. Этим как раз и занимается процесс Фишера-Хоффмана. Он выделяет полный катарсис боли, вовлеченной в отношения с родителями, поскольку он основывается на положении, что наши отношения ненормальны, так как изначально ненормальными были наши отношения с родителями. Это повторяет психоаналитическую точку зрения: наш контакт с миром ненормален, так как изначально ненормален был контакт с миром по рождению. Мы приговорены к постоянному повторению из-за того, что не доводим до конца отношения с родителями.

Но что означает довести до конца отношения с родителями? Я полагаю - покончить с тем, что мы не простим. С одной стороны мы предаем отношения любви с первыми людьми в своей жизни. А эти наиболее важные для нас люди были недостаточно святы, чтобы по-настоящему любить нас, и мы перестаем сдерживать свою настоящую, спонтанную любовь, сознательно или бессознательно обижаем их. Мы недостаточно еще зрелы для сострадания. Боимся довериться, прибегаем к аварийному реагированию, механизму стресса. Переставая проецировать свои переживания родителей в настоящий момент в виде повторений принуждения, мы должны «окончишь с ними, т.е. простить за ту боль, которую они когда-либо нам причинили. Наверное, наиболее оригинальным вкладом процесса Фишера-Хоффмана является его субпроцесс достижения прощения через понимание обусловленности родителей, как реакция на их условия жизни. С последующим направлением индивида к месту зарытия топора войны, чтобы забыть о прошлом и вновь начать любить.

Любопытно. Сколько из вас слышало о процессе Фишера-Хоффмана раньше? Вероятно, меньшинство. Тогда позвольте мне рассказать немного о его истории. Когда Боб Хоффман увидел в людях индивидов, то наука эта называлась психической терапией. Он был портным, стал медиумом. Человеком, открывшим свой дар сразу же после своей матери, когда ему захотелось поверить, что есть что-то вне могилы, что его мать See еще может с ним общаться. Хотя он и не был особенно верующим, но все же убедил себя пойти в церковь, где медиум отвечал на вопросы присутствующих. Это произвело на него огромное впечатление, что побудило его присоединиться к психическому движению, поступить на курсы при церкви. Постепенно он развился как медиум и стал общаться с духом, называвшим себя д-ром Фишером, венским психоаналитиком, с которым был знаком раньше. Иногда д-р Фишер учил его, и с его личностью произошли некоторые изменения. Это побудило его вынести процесс, описываемый д-ром Фишером, на люди. Я оказался одним из первых его пациентов, несмотря на то, что подвергся психоанализу и самоанализу, гештальтиро-ванию, дианетизированию, воздействию ЛСД и т.д., я вдруг обнаружил особое значение происходящего на мою личную и профессиональную жизнь. В первые дни существования САТа (психо-духовной школы, которую я открыл в начале семидесятых, закрыл, и вот теперь опять открываю), я впервые применил концепции Фишера-Хоффмана в качестве группового процесса, Бобу Хоффману удалось это еще лучше, а вскорости он начинает обучать инструкторов.

Предлагая процесс Четверичности вниманию гештальтистов, я не ожидаю, что Гештальт-терапевты станут вести группы Фишера-Хоффмана, хотя это оказалось бы хорошим подспорьем специфической работе по «здесь-и-теперь», работе по травматическому материалу, теперешним конфликтам и по снам. Скорее я ожидаю, что олицетворяемое данной терапевтической системой может быть «разрушено» разжевыванием и ассимиляцией с тем, чтобы обогатить ее добродетелями органичный процесс Гештальта. Обогатить его приглашением к завершенности к «близости» в отношениях, обогатить Гештальт-синтез посредством синтеза органичного и системного, Дионисийского и Аполлоновского, спонтанности и преднамеренности. В конце концов, именно интеграция спонтанности и преднамеренности была одним из интересующих Фритца вопросов в последние годы жизни, концептуализация которого столь оригинальным и значительным вкладом. Спонтанность плюс преднамеренность равняется интеллектуальная естественность - путь Гештальта.

Я говорил с вами об интеграции как о выходе из тупика «обвинитель-обвиняемый», о Гештальте и медитации, Гештальте и вожделении, о месте «быть собой» в Гештальт-терапии, о заполнении пустот в теории Гештальта концепциями независимости и любви, о том, чему может Гештальт научиться у поп-психологии, и теперь вижу, что мне не придется читать главу по главенству отношения и передаче переживания. У меня она с собой для пущей безопасности, чтобы уж точно быть уверенным, что времени не останется. Никак не могу побороть свой страх, что за секунду выпало все, что должен был сказать за пять минут.

Однако кое-что я все же добавлю: ваше внимание я заострил на отношении Гештальта записывать буквально все. При просматривании всегда можно заметить, что упущено, к чему стоило бы вернуться. Во времена становления Гештальта (или скорее раннего Гештальтного клана) нужно было приговаривать: «Вот он я, я самый лучший». Теперь, когда все отлажено, эту игру можно опустить. Я, например, считаю, что в терапевтическом процессе заметное место принадлежит анализу характера, поскольку это помогает взглянуть на себя изнутри, понять себя, свою жизнь и структуру своего характера, а не только проводить эксперименты по отношениям и заниматься экспрессивной техникой Гештальта. Я также считаю, что следует отдать должное более утонченной работе над собой, что дополнит происходящее на сеансе. Думаю, что необходимо много заниматься и дома, такая работа должна занимать все время.

Это подводит меня к заключительной части моего выступления - к месту Гештальта в процессе психодуховного руководства. Мне нравится такое выражение: «психодуховное руководство», поскольку не думаю, что можно психологический процесс отделить от духовного*

В моей работе я вижу Гештальт как мозаику. «Холистическую» мозаику. Мозаику работы над собой, над чувствами (с Гештальтом, как основным средством), духовной работы (в основном через медитацию) и интеллектуальной подпитки. А такие вопросы, как понимание смысла жизни или связи жизни с космосом, являются очень важными и не должны называться «дерьмом собачьим». Я люблю читать рассказы Суфи людям, с которыми работаю, потому что насколько буддисты мастерд в молчании, настолько же суфисты являются мастерами слова.

Думаю, что наговорил достаточно.