ВВЕДЕНИЕ

В этой Тайне заключено Зло?..

(Что такое суггестивная лингвистика)

— Я знаю этого Неведомого Бога, — сказал маленький священник со спокойным величием уверенности, твердой, как гранитная скала.

— Мне известно его имя, это Сатана. Истинный Бог был рожден во плоти и жил среди нас. И я говорю вам: где бы вы ни увидели людей, коими правит тайна, в этой тайне заключено зло. Если дьявол внушает, что нечто слишком ужасно для глаза, — взгляните. Если он говорит, что нечто слишком страшно для слуха, — выслушайте...И если вам померещится, что некая истина невыносима, — вынесите ее.

(Г. К. Честертон)

По-настоящему боишься только того, чего не по­нимаешь.

(Ги де Мопассан )

Вечность... Звезда... Тайна...

И тут же — Дом. Такой родной, такой привычный. Дом, в кото­рый так необходимо вернуться после долгих странствий, найти уют и покой, счастье или горе. Дом у каждого свой. Комната в общежи­тии. Дворец. Двухкомнатная «хрущевка». Замок. Лачуга. Юрта.

А есть еще один — универсальный и сокровенный. «Домом колдуньи» назвал французский психоаналитик С. Леклер мир лич­ностных смыслов, неподконтрольных сознанию.

«Дом колдуньи» — таинственная область психики, порождение совместной работы сознания и установки. «Есть странные, непред­виденные продукты сознания, которые установка уводит на пери­ферию сознаваемого или вообще за его пределы. Она как бы „не дает“ их осознать — и здесь разгадка пресловутого „вытеснения“. Иногда эти химерические образования возвращаются нашему „я“: чаще в сновидениях, чем наяву, чаще при неврозе, чем при душев­ном здоровье. Но почему сознание не может востребовать подоб­ный материал в любую минуту? Очевидно, потому, что так реализу­ется принцип психологической защиты: стремление избежать пере­живаний мучительного и унизительного характера. Стремление, разумеется, бессознательное, внятное для установки, а не для созна­ния. И оно не сводится к избеганию душевной боли. Это еще защи­та от иррационального, от того, что „ни в какие ворота не лезет“, а в голову все-таки приходит.

Возникшее в сознании, а затем унесенное установкой за его пределы продолжает существовать в человеческой душе. Сатурново кольцо полусмыслов, полуобразов, получувств постоянно обраща­ется вокруг всего, что мы способны осмыслить. Это окружение за­дает тон оркестру сознания, оно определяет ритмику и нюансиров­ку исполняемой музыки, аранжирует „темп“, а подчас кладет перед музыкантом незнакомые ноты. Хорошо ли это? Изумительно! И совершенно необходимо. Вопреки страхам Фрейда, „дом колдуньи“ населен не одними чудовищами.

Появляются и чудовища. Они плохи не сами по себе. Они плохи тогда, когда непомерно усиливается или резко ослабевает психоло­гическая защита. То есть когда под влиянием невзгод и неудач ус­тановка начинает слишком уж ограничивать поток сознания, либо слишком широко допускать в этот поток опасные примеси из сфер бессознательного».

Вот то немногое, что нам известно о «доме колдуньи», о нашем собственном доме. Условной «дверью» в него А. Добрович считает психотерапию, которая восстанавливает нормальную психологиче­скую защиту личности: смягчает, если механизмы защиты стали уродливо жесткими и деформируют сознание и поведение человека, или укрепляет, если они вконец расшатались. В идеале — это осо­бое общение с человеком, которое возвращает ему всю полноту его душевной жизни, сознательной и бессознательной. «Сознание дела­ется шире, гибче, утонченней — и бессознательное не мешает этому. Со своей стороны, бессознательное начинает естественнее выходить наружу, окрашивая в волнующие и значительные тона мысли, стремления,  мечты — и сознание не пугается этого. Достигнута гармония между двумя сторонами психики: словно два надежных крыла взмахивают содружественно. Это вовсе не „слияние“, а равно­весие начал при сохранении автономии каждого. Бессознательное не вывернуто наизнанку перед сознанием — нет! Оно лишь частично подверглось „дренажу“, поскольку так было необходимо для устра­нения невроза. Но оно для излеченного человека по-прежнему „дом колдуньи“, кладовая тайн („Только тайна дает нам жизнь. Только тайна“, — писал Гарсиа Лорка). Сознание не заковывается в цепи гипнотических внушений, которые были сделаны как бы „за спиной“ у критической мысли. Никоим образом! Из этих внушений оно ото­брало то, что сочло интимно-своим; слова, услышанные на сеансе гипноза, поистине превратились в часть собственных мыслей — предположений, убеждений. Психотерапия заново открыла человеку радость мышления, анализа, страстность поиска истины. Психотера­пия увела его от бесплодного самокопания — к жизни, каждому яр­кому часу которой следует радоваться, как подарку».

Из этого гимна психотерапии становится ясно, что мало оты­скать дверь, нужен еще и подходящий ключ с определенной, точной и причудливой формой. Во многом он сложен, в одном — прост: он открывает дверь.

Ключ к «дому колдуньи» — Язык, который несет в себе Тайну Суггестии.

Люди издавна осознали особую роль слова, «магичность» и всемогущество слова. М. М. Маковский в книге «Удивительный мир слов и значений» приводит множество примеров такого особо­го отношения к слову у разных народов: «Лексемы со значением „слово“ (а также „говорить“) могут, с одной стороны, соотноситься со значением „резать“, а с другой — со значением „блестеть, сиять, гореть“ („вредить, портить, ругать“): заклинания обычно произно­сились над огнем». По данным того же автора, лексе­мы «слово», «речь», «говорить» по происхождению связаны с такими значениями, как «храм», «рок», «гореть», «красный», «бить», «ре­зать», «связывать» (завораживать человека), «брать в плен», «дви­гать», «крутить», «находить», «схватить», «звук», «копье», «сна­ряд», «чадить», «пламя», «лезвие», «молва», «репутация», «похва­ла», «слава», «учение», «свет», «молитва», «солнце», «раненый», «немой» (потерявший способность говорить в состоянии религиоз­ного экстаза).

Слово врачует, слово убивает, слово открывает дверь «дома колдуньи».

«А войти-то как? —
Выходом.
А речи-то как? —
Выкрутом»,—

такой совет дает желающему войти в «дом колдуньи» героиня поэмы М. Цветаевой «Переулочки». Выкрутом — значит, найти ключ, который бы открывал дверь.

Возможно ли это? Веками люди пытались найти идеальные сло­ва, породить лечебные тексты — заговоры, молитвы, мантры, фор­мулы гипноза и аутотренинга. Самые удачные из них запоминали, переписывали, передавали из поколения в поколение. Человек, про­фессионально владеющий языком, считался чародеем; Вербальная магия — наука и искусство — жива и поныне. Колдуны, экстрасен­сы, психотерапевты, модные «нэлперы» — все они «ключники» бес­сознательного. И все-таки ближе всех к разгадке тайны «дома кол­дуньи» стоят лингвисты, филологи — люди, изучающие Тайны языка.

Кто такой филолог? «Как ни глубоко различны культурно-исторические облики лингвистов, от индусских жрецов до совре­менного европейского ученого языковеда, филолог всегда и всю­ду — разгадчик чужих „тайных“ письмен и слов и учитель, передат­чик разгаданного или полученного по традиции. Первыми филологами и первыми лингвистами всегда и всюду были жрецы. История не знает ни одного исторического народа, священное пи­сание которого или предание не было бы в той или иной степени иноязычным и непонятным профану. Разгадывать тайну священных слов и было задачей жрецов-филологов».  Жрецы разгадывали, колдуны создавали, совсем как в одном из рассказов Г. К. Честертона об отце Брауне: «Преступник — творец, сыщик — критик. Когда вы знаете, что делает преступник, забегай­те вперед. Но если вы только гадаете — идите за ним. Блуждайте там, где он; останавливайтесь, где он; не обгоняйте его. Тогда вы увидите то, что он видел, и сделаете то, что он сделал. Нам остается одно: подмечать все странное».

По одному из определений современной философии, человек — это текст, следовательно, его задача — гармонично «вписаться» в другие тексты, найти свои заветные слова. Поможет ему в этом особая языковедческая наука — суггестивная лингвистика.

Интересно, что максимальное количество упреков я, как автор работ в этой области, услышала по поводу «опасности» такого рода исследований и «спекуляции» на мифах населения.

Опасность действительно есть. Но еще опаснее — неведение. А что касается «мифов населения» — все равно существует устойчи­вое общественное мнение о том, что некие спецслужбы обладают «психотронными полигонами» и у них есть тайная власть, невиди­мая сила, способная причинить вред любому. И еще люди по-прежнему верят в ведьм, колдунов и сверхъестественные силы, изу­чают магию (под каким бы названием она не преподносилась), и за­щитные механизмы страха в них не ослабевают. Каждому хочется стать Победителем, быть счастливым и любимым, понять других и себя. Магия языка — вот дверь в подсознание, условие самосовер­шенствования. Важным становится не только что говорить, но и как.

Появление «суггестивной лингвистики» и есть, по сути, попыт­ка вынести невыносимую истину, сделать шаг не только к созна­нию, но и к тайнам бессознательного. Влиять, воздействовать, уп­равлять, манипулировать (действия, направленные на других)... А с другой стороны — оберегаться, защищаться, предостерегаться, огораживаться (служить собственной безопасности).

Если в Природе существуют Тайны, бесполезно делать вид, что их нет — точно так же как незнание закона не освобождает от от­ветственности. Только «человек толпы» пытается откреститься от ясного понимания закономерностей манипулирования и... проиг­рывает.

Традиционно наука пытается обойти все, что так или иначе выходит за рамки объяснимого. Непонятные явления отрицаются и относятся к области суеверий или мистики: «В естественном состоя­нии все, кромесумасшедших и сумасшествующих (колдуны, шаманы, заклинатели), говорят нормально, то есть понятно», — утвер­ждает лингвист А. М. Пешковский.

И все-таки, самое странное в чудесах то, что они случаются. Облачка собираются вместе в неповторимый рисунок человеческо­го глаза. Дерево изгибается вопросительным знаком как раз тогда, когда вы не знаете, как вам быть. Нельсон гибнет в миг победы, а некий Уильяме убивает случайно Уильямсона (похоже на само­убийство!). Короче говоря, в жизни, как и в сказках, бывают совпа­дения, но прозаические люди не принимают их в расчет. Как заме­тил некогда Эдгар По, мудрость должна полагаться на непредви­денное.

Как войти в «дом колдуньи»? Действовать вопреки разуму, полагаться на непредвиденное, обратиться к тем источникам, ко­торые доныне изучались под иным углом зрения. «Надо уметь использовать взаимосвязано все, что обретено человечеством на пути своего становления: рациональное и иррациональное, эсте­тическое и мистическое — не надо бояться этого слова, ведь им обозначается прием, которым издревле пользовалось человечест­во».

Наука и мистика встречаются в той части исследований, кото­рая посвящена бессознательному, подсознательному, постсознательному («дому колдуньи»), и связующим звеном между ними яв­ляется суггестия.

«Суггестия — одна из самых таинственных проблем человече­ства. Под ней (под „внушением“) понимается возможность, навязывать многообразные и в пределе даже любые действия. Последнее предполагает возможность их обозначить. Между этими предель­ными рубежами умещается (развивается) явление суггестии».

Понятие «суггестии» уместно связать с понятием «установка личности». Если определить установку как «неосознаваемую изго­товку психики к определенному восприятию, решению, действию», тогда «суггестию» можно представить как арсенал средств и приемов направленного воздействия на установ­ки личности (установку на излечение, на улучшение самочувствия и пр.) и постсознательное («дом колдуньи»).

Суггестия является компонентом обычного человеческого об­щения, но может выступать и как специально организованный вид коммуникации, формируемый при помощи вербальных (слово, текст) и невербальных (мимика, жесты, действия другого человека, окружающая обстановка) средств. Вербальные структуры, выде­ленные по функциональному признаку (обладающие функциональ­ной самостоятельностью), удовлетворяющие требованиям связности и цельности, в дальнейшем будут именоваться текстами, а тек­сты, специально созданные и используемые для воздействия на ус­тановку личности и общества, суггестивными текстами.

Необходимость вербальных средств для достижения суггестии ясно показывает, что эта проблема является в такой же степени лингвистической, как и медицинской (психологической) и требует своего разрешения. Исследование лингвистических аспектов сугге­стии (т. е. средств и приемов изменения установок личности и обще­ства, обеспечивающих эффективность суггестивных текстов) явля­ется предметом изучения суггестивной лингвистики.

Суггестивная лингвистика — осознанный вход в подсознание и «дом колдуньи», возможность целенаправленного воздействия на установки личности. В заговорах, заклинаниях, молитвах, мантрах — ключ к «дому колдуньи» — тот, который естественно от­крывает дверь нашего подсознания.

Суггестивная лингвистика — это и философия, и набор теоре­тических знаний, и универсальные практические методы, основан­ные на мастерском (и осознанном!) владении языком. Кроме всего остального, это еще и удачно определенная «ниша» — само мгно­венное распространение термина это доказывает. «Работает» уже само словосочетание «суггестивная лингвистика», потому что каж­дый человек проводит свою жизнь в непрерывном общении и по­пытках манипулировать другими людьми. У кого-то это получается хуже, у кого-то лучше, а слово «гипноз» вызывает священный тре­пет. Таким образом, «суггестивная лингвистика» — это качествен­ная лингвистическая теория, объясняющая воздействие языка на подсознание и... ежедневная практика. Оказывается, каждому из нас нужно хоть на какое-то мгновение стать Богом и найти свое Слово, изумиться собственной уникальности и неповторимости. Необхо­димо найти свою точку отсчета защитить себя от внешних воздей­ствий и научиться добиваться поставленных целей. Сейчас люди предоставлены сами себе; церковь не оказывает прежнего влияния, равно как и идеологические государственные структуры. У людей опускаются руки и развиваются неврозы. Медики и педагоги увеличивают количество неврозов за счет ятрогении и дидактогении. Тут и приходит на помощь суггестивная лингвистика — защищает, ус­покаивает, совершенствует, помогает подняться в полный рост. Эти знания необходимы тем, кто занимается рекламой и политической рекламой, обучает детей и взрослых, врачует души. Вход в «дом колдуньи» открыт каждому...

Необходимость появления суггестивной лингвистики можно объяснить существованием настоятельного социального заказа на изучение лингвистических аспектов суггестии, связанного с тем, что общество нуждается в немедленной терапии.

Выделяют несколько моделей терапии, охватывающих, в сущ­ности, все области профессиональной коммуникации: медицин­скую, психологическую, философскую, социальную. Поэтому одной из задач суггестивной лингвистики можно считать разработку специальных методов лингвистической терапии для профессиональных коммуникаторов различных профилей.

Научить суггестивной лингвистике столь же сложно, как и нау­чить языку, потому что в ней переплетаются и наука, и искусство, и точный расчет, и вдохновение. Ситуация, как в книге М. Анчарова: «Однажды в университете я заспорил со студентом-биологом, есть ли коренная разница между искусством и наукой или на каком-то уровне они сливаются. Студент, высокий и красивый, был уверен, что это так и есть, и спорил со мной, спорил.

И тогда я ему сказал, в чем разница.

— Вот я выхожу на улицу, тусклый, как дым в курилке, и вижу: серый асфальт, серый забор, серая ворона, серое небо... Муть... А на другой день я выхожу на улицу с предвкушением радости и вижу: серый асфальт!.. Серый забор!.. Серая ворона!.. Серое небо! — и прекрасные до слез... Что же изменилось?.. Я... Может такое быть в науке? Она же объективна!».

По-видимому, необходимо «включить» носителей языка в творческие языковые процессы, создать личностную положитель­ную установку на овладение суггестивными тайнами языка, помочь увидеть динамическую сущность и магическое действие Текста. Речь идет о рационально-эмотивном подходе к языку и личности в целом.

Эта книга создавалась многими людьми во время учебных и те­рапевтических групп, бурных обсуждений после лекций и докладов: столкнувшись впервые с суггестивной лингвистикой в ее практиче­ском проявлении, многие в буквальном смысле слова «ошарашива­ются» внешней простотой метода «вербальной мифологизацией личности» и теми результатами, которые удается получить. «Нэлперы» называют достигнутое состояние «сверхресурсным». Что ж, им, инженерам человеческих душ, виднее.

Одной из серьезнейших проблем современного общества (как у нас, так и на Западе) является потеря идеалов. «Человек может даже не знать, что у него есть идеал, и не думать об этом. Он это обнаруживает иногда случайно, если в том, что он прочел, или увидел, или  услышал, его что-то неожиданно тронуло. Тронуло неожиданно для него самого — это и есть идеал. Тронуло неожиданно — И внезапно, выбило, к примеру, слезу. Для этого, для выбивания слезы, тоже есть проверенные правила и рецепты. Но это все дела нервные, или, как выражаются, эмоциональные. Однако тронуло „идеалом“ — это нечто другое. Тронуло „идеалом“ — это значит восхитило чем-то, иногда до слез — „над вымыслом слезами обольюсь“. Восхити­ло — это значит похитило и вознесло куда-то ввысь, выше той нормы, в которой он живет. И человек радуется открывшейся неожи­данно для него самого и в нем самом способности восхищаться. Это и есть — „затронуть душу“». Таков философско-художественный подход к проблеме, тем более, что способом затронуть душу М. Анчаров считает искусство, то есть сочинение. А часто ли приходится творить современным людям, особенно — себя, свою личность? Нейро-лингвистическое программирование предлагает нам творчество по правилам, то есть по эталонам. В то же время лингвисты, этнографы, литературоведы озабочены «вымыванием» из языка народнопоэтического слова, пословиц, поговорок.

Потребность возвращения к фольклорным корням, к чистым истокам живого слова связывается с потребностью личностного осознания себя: личность — это тот,  кто нашел свое место в жизни и занимает свое место в жизни, а не чужое. И это первый признак личности, а может быть, выяснится, что он главный. И тогда он занимает свое место, как нота на своей строке. И тогда он может  быть кем угодно — и вождем, и ученым, и токарем — кто к чему предназначен своей природой и условиями, которые создались до его рождения, но для которых он годится лучше всего. И если он об этом догадался, то он все равно — крылоносец.

Интересно, что саму борьбу с «культом любой личности» М. Анчаров связывает с тем, что «где-то созрела достаточная злоба не на культ, а на личность», которая сейчас полетит, потому что личность. В понимании и лингвистов и философов личность и полет связываются через языковое выражение эстетического идеала (способом в данном случае является метафорическое на­именование героя).

А как же быть с личностями реальными, особенно с теми, кото­рые живут без идеалов, а потому не могут насладиться ни покоем, ни волей? Как быть с людьми, которые «такие же как все» — то есть совершенно не осознают своей уникальности, неповторимости, а значит, не уверены в своем праве на любовь, творчество, да и во­обще существование? Помочь таким людям пытается общество: врачи-психотерапевты, учителя, массовая культура. Но общество предлагает в основном эталоны, а нужны идеалы, мифы. По А. Ф. Лосеву «миф есть в словах данная личностная история. Он есть чудо, как чудом и мифом является весь мир». И еще: «это энергичное самоутверждение личности в выразительных функциях, это — образ личности, лик личности. Миф насыщен эмоциями и реальными жизненными переживаниями; он, например, олицетво­ряет, обоготворяет, чтит или ненавидит, злобствует». На­стаивая на принципиальной словесности, бытийности (реальности) и эмоциональности мифа, А. Ф. Лосев вместе с тем утверждает в работе «Диалектика мифа», что «всякая живая личность есть так или иначе миф».

В рамках суггестивной лингвистики разработан групповой метод вербальной мифологизации личности (ВМЛ), позволяющий словесно закрепить результаты работы психотерапевта и группы при помощи «якорного» аутосуггестивного текста с интериоризованными положительными коннотациями. Суть метода в том, что во время работы психотерапевтической группы создается типичный «миф» пациента, который помогает закрепить благотворное со­стояние и периодически (по мере необходимости) в него возвра­щаться. ВМЛ (лингвосинтез) позволяет предельно использовать возможности родного языка в психотерапии, связывает слово, об­раз и текст-личность в единое целое.

Кроме этого, мифологические группы помогают изменить от­ношение к языку, общению, включить творческие резервы лично­сти, дать толчок к преодолению различных барьеров. Побывавшие в такой ситуации люди отмечают не только изменение внутренних установок, но и улучшение общего состояния, эмоциональную приподнятость, чувство радости, гармонии. Не в этом ли смысл любой модели терапии — философской, медицинской, социальной, психо­логической? Ведь естественное стремление каждого человека оказывать воздействие на других есть ни что иное, как попытка доказать миру и людям свою самость свою уникальность и проблема состоит в том, чтобы не нарушать при этом мировой гармонии, неких этических законов. Экологичность воздействия поэтому не только в наличии эталонов, но и в знании законов суггестии и еже­дневном тренинге. Очень часто психотерапевт (а равно педагог, политик, коммерсант) в роли хорош, но стоит ему только перемес­титься в сферу обыденного житейского общения вдруг теряет всю свою привлекательность и становится серой, заурядной личностью. При этом рушатся межличностные связи, теряется вера в себя, на­ступает раздвоение личности, возникают неврозы. Тяжело постоян­но играть роль — это как парадный костюм, который хочется скорее скинуть в жаркий день, или новые туфли, успевшие натереть ноги — красиво, но неудобно, и больно, и нестерпимо... Создать свой миф, найти свое место и занять его — значит войти в гармо­нию с миром и людьми, а заодно и понять хоть часть тайн языковой суггестии. Так заключено ли зло в этой Тайне?!

О чем эта книга?

О языке, вербальной магии, психотерапии. О суггестивной лин­гвистике — науке, пытающейся приоткрыть Тайну воздействия языка на установки личности и массовое сознание. О суггестии и языковых универсалиях. О том, что происходит в нашем «подвале сознания». О различных мифологических домах (от пещер до кос­моса). О мифах и суггестивной роли Божества. О колдуне в каждом из нас, ведьмах, порче и психологической защите.

Поскольку данное исследование направлено, прежде всего, на изучение языковых аспектов суггестии, весь фактический материал преподносится преимущественно в лингвистической интерпретации.

В книге широко представлен фактографический материал (таб­лицы), исходные тексты мифов и писем, а также дается расшифров­ка фонограмм некоторых семинаров. Иначе говоря, делается по­пытка проанализировать процесс внушения наяву (так как состоя­ние объекта воздействия метода ВМЛ можно отнести к особому виду транса) и результаты этого вмешательства. Что из этого полу­чилось и как это все приложить на практике — судить Вам, уважаемый Читатель. Но лично у меня эта процедура вызывает трепетное состояние, приходится преодолевать внутренний барьер обыденно­сти и входить в «дом колдуньи» на цыпочках, с величайшей осто­рожностью. А вдруг в этой Тайне действительно кроется Зло? Что ж, увидим, услышим, почувствуем...

Путешествие по «Дому колдуньи» кому-то может показаться трудным, кому-то — легким как воскресная прогулка по набереж­ной, может удивить, восхитить, испугать, но вряд ли оставит рав­нодушным. Каждый из нас в душе колдун: стоит только присмот­реться к себе и к миру, прислушаться к языку, почувствовать свою силу. И тогда универсальное возродится в индивидуальном, не­удачник станет Победителем и сможет зажечь свои звезды-тексты.

У каждого свой «дом колдуньи». Попытаемся войти в него. И да будет с нами удача!