«Загадка…» впервые вышла на русском в 1975 году, а потом была переведена и на ряд европейских и азиатских языков. В Советском Союзе она, как и другие мои книги, сразу попала под арест — в спецхран. Тем не менее по разным каналам она доходила и до русского читателя. «Загадка…» была и первой моей книгой, которую освободили из-под ареста в начале 1990 года. Тогда же важнейший фрагмент из нее был напечатан в «Слове» литературно-художественном и общественно-политическом журнале Госкомпечати СССР.

Еще в декабре 1989 года, до освобождения моих книг из-под ареста, инициатором печатания меня в СССР явился журнал «Новый мир», попросив у меня разрешение напечатать в очередном номере журнала главу из «Происхождения партократии». С точки зрения все еще существовавшей цензуры с ее острым догматическим глазом, журнал совершил святотатственный поступок — он выбрал самую стержневую, по его же определению, главу: «X съезд и осадное положение в партии». Она посвящена Ленину как основоположнику партократии. Догматики из ЦК КПСС, вероятно, взбунтовались, и мартовский номер журнала 1990 года, в котором была напечатана эта глава, вышел с опозданием на несколько месяцев, а последующие номера задержались еще дольше.

Несмотря на гласность, отмену цензуры, на поток разоблачительной литературы о Сталине и его преступлениях, сама центральная тема моей книги — какой смертью умер Сталин — все еще мало исследована.

Недавно мне довелось ознакомиться с письмом дочери Сталина Светланы Аллилуевой на имя главного редактора нью-йоркского «Нового журнала» Романа Гуля. История и содержание этого письма вкратце таковы. Как явствует из переписки между Аллилуевой и Гулем, узнав из печати о появлении книги «Загадка смерти Сталина», С. Аллилуева обратилась к Р. Гулю с просьбой достать ей эту книгу. Отправляя ей собственный экземпляр, Р. Гуль попросил С. Аллилуеву написать рецензию на нее, добавив, что «я тоже, может быть, напишу об этой книге. Ничего не значит, что в „Новом журнале“ будет два-три отзыва о книге, она того стоит, по-моему. Тем более что Ваш отзыв (напишите, пожалуйста, как Вы хотели, мне просто письмо о книге, это лучше всего) — отзыв исключительно важный (будь он положительный или отрицательный)» («Новый журнал», 1986, № 165). Соответствующее «письмо-отзыв» С. Аллилуева и написала Гулю: «Только для Вас, личное письмо. Господину Авторханову, если желаете, покажите…» Р. Гуль не нашел нужным показать его мне. Я прочел его впервые после смерти Гуля в «Н. ж.». С. Аллилуева допускает:

«Что оппозиция Сталину была наверху в 1952–1953 годах — весьма вероятно».

Сделав мне комплимент: «Надо сказать, что г-н Авторханов обладает исключительным знанием жизни советской верхушки», С. Аллилуева тем не менее отводила мою версию, что Сталин умер в результате заговора Берия. Как видно из дальнейшего содержания ее письма, С. Аллилуева термин «заговор» понимает очень узко.

Заговоры могут быть в разных формах: как в действиях, так и в бездействии.

Заговор против Сталина не был, конечно, заговором прямых действий, чтобы его убить, но был, выражаясь юридическим языком, заговором «преступного бездействия», когда Сталину, получившему тяжкий удар, дали умереть, не вызывая врачей. С. Аллилуева выставляет на этот счет два тезиса, один противоречащий другому: 1) «Никакого заговора или приведения в исполнение такового, в злодейское исполнение, — я не видела и не вижу» и 2) «Из моих двух книг ясно: семидесятитрехлетнему старику с повышенным кровяным давлением без условно помогли помереть тем, что оставили его в состоянии удара без врачебной помощи в течение 12 (и больше…) часов» (слова «помогли помереть» выделены Аллилуевой, а остальные мной. — А. А.) (там же, письмо С. Аллилуевой датировано 23.01.77). Вот это «помогли помереть» Сталину невызовом врачей я и считал в книге наиболее вероятной формой заговора Берия против жизни Сталина.

Отводила С. Аллилуева и другую мою версию — ее брат умер не от алкоголизма, а от политики, иначе говоря, его убрали как опасного свидетеля. Она писала: «Брата моего Василия я бы очень хотела видеть таким бравым храбрым генералом, каким его рисует г-н А. К сожалению, брат был разрушен алкоголем физически и умственно… Не будем и здесь подозревать убийства…» (выделено С. Аллилуевой. — А. А.). Письмо С. Аллилуева кончает загадочно: «Мои две книги содержат все, что я знала: надо лишь уметь читать их внимательно. Спасибо за это Авторханову, однако no comments».

Через двадцать пять лет после своих первых книг и более десяти лет после критики моей «Загадки…» С. Аллилуева написала новую «Книгу для внучек», которая будет опубликована в журнале «Октябрь» в Москве. Отрывок из нее напечатала газета «Московские новости» (21.10.90). В новой книге С. Аллилуева пересмотрела некоторые свои старые оценки и внесла очень важные дополнения, которые связаны с событиями в Кремле накануне и в первые дни после смерти Сталина. Она пишет:

«Здесь уместно, мне думается, вспомнить о двух событиях, которые произошли зимой 1952–1953 годов, событиях, предшествовавших и последовавших за смертью моего отца. Я не писала о них в своих ранних книгах. И значение их как-то больше раскрывается именно со временем, из перспективы. Сейчас мне кажется, что я вижу определенную связь между ними, чего я не видела ясно, когда писала „Двадцать писем“. В обоих этих событиях странно фигурировал один и тот же человек… Я полагаю, что необходимо сейчас дополнить мои старые книги нижеследующими фактами. Последний разговор с моим отцом произошел у меня в январе или феврале 1953 года. Он внезапно позвонил мне тогда и спросил, как обычно, безо всяких обиняков: „Это ты передала мне письмо от Надирашвили?“ — „Нет, папа, я не знаю такого“. — „Ладно“. — И он повесил трубку. После смерти Сталина, когда в Колонном зале проходили люди мимо его открытого гроба, дочь Сталина заметила в составе большой грузинской делегации „высокого грузного человека“ в одежде рабочего, который остановился, задерживая ход других. Он „снял шапку и заплакал, размазывая по лицу слезы и утирая их своей бесформенной шапкой. Не заметить и не запомнить его крупную фигуру было невозможно“. Через день или два этот же самый грузин явился на квартиру С. Аллилуевой. „Здравствуйте, — сказал он с сильным грузинским акцентом. — Я — Надирашвили“. Это имя Аллилуевой еще недавно назвал отец. С. Аллилуева пустила его в квартиру. Он сел, показал ей туго набитую бумагами папку и заплакал. „Поздно! Поздно!“ — только и сказал он, добавив, что Берия „хотел меня убить… он никогда не поймает меня…“. И тут же спросил адреса маршалов Жукова и Ворошилова. „Я должен увидеть Жукова. Я должен все ему передать. Я все собрал об этом человеке. Он меня не поймает“».

Аллилуева продолжает: «Через день… раздался звонок телефона, и я с удивлением узнала, что мне звонит не кто иной, как сам Берия». Берия вежливо, «по-братски», справлялся о делах С. Аллилуевой, говорил, что правительство назначит ей пенсию, и неожиданно перешел к делу: «Этот человек — Надирашвили, который был у тебя, — где он остановился?» Удивительно, то С. Аллилуева, которая писала в своей книге, что Берия был хитрее Сталина, даже сейчас не понимает, что весь этот театр, начиная от плача Надирашвили в Колонном зале и кончая его визитом к ней, всего лишь разведывательная провокация Берия, а Надирашвили — это просто агентурный псевдоним сексота Берия. Такой же театр Берия, несомненно, устроил и вокруг ее доверчивого и темпераментного брата Василия. Вероятно, Василий поддался провокации, что могло служить непосредственным поводом для его ареста, а Аллилуева отделалась строгим выговором с предупреждением «за содействие известному клеветнику Надирашвили». Выговор закатил ей по доносу того же Берия известный инквизитор Шкирятов. После расстрела Берия выговор сняли, но брата не освободили. Это свидетельствует о том, что Василия с воли убрал не один Берия, а вся четверка. Новая книга С. Аллилуевой проливает свет и на события, связанные с разгромом «внутреннего кабинета» Сталина во главе с генералом Поскребышевым. В «Загадке…» я писал, что заговор против Сталина мог быть успешным лишь после ликвидации верноподданных ему генералов: начальника «внутреннего кабинета» генерала Поскребышева, начальника личной охраны генерала Власика, — а также личного врача Сталина академика Виноградова. Я утверждал, что Берия, вероятно, косвенными путями спровоцировал Сталина, чтобы тот собственноручно и провел эту операцию. Теперь становится ясно, что Берия использовал для этой цели того же Надирашвили. Почему?

Ответ на это вопрос вытекает из дальнейшего изложения Аллилуевой: «Когда во вторую половину дня 1 марта 1953 года прислуга нашла отца лежащим возле столика с телефонами на полу без сознания и потребовала, чтобы вызвали немедленно ВРАЧА, никто этого не сделал. Безусловно, такие старые служаки, как Власик и Поскребышев, немедленно распорядились бы без уведомления правительства и врач прибыл бы тут же». Вот чтобы этого не случилось, Берия доносами его мнимого врага Надирашвили спровоцировал вечно подозрительного Сталина убрать из своего окружения преданных ему людей. С. Аллилуева констатирует этот факт, не понимая его подоплеки, когда пишет:

«Таинственный Надирашвили, как я полагаю, все же сумел как-то передать Сталину что-то насчет деятельности Берия. Последовали немедленные аресты ближайших к Сталину лиц: генерала охраны Н. С. Власика, личного секретаря А. Н. Поскребышева. Это были январь — февраль 1953 года. Академик В. Н. Виноградов уже находился в тюрьме». «Таинственный Надирашвили», разумеется, не писал ничего «насчет деятельности Берия», ибо Сталин убрал не Берия, а своих верных и преданных помощников.

В цепи косвенных улик заговора Берия против Сталина, которые я собрал в «Загадке…», «таинственный Надирашвили» как раз и был недостающим звеном. Я утверждал, что именно Берия спровоцировал Сталина на разгром своего «внутреннего кабинета». Почему надо было заговор начать с разгрома этого кабинета? Напомню, что я писал в «Загадке…»: «Лишите Сталина этого „кабинета“, и тогда он в ваших руках — таков и был план Берия. Надо было убрать от Сталина его личного врача, начальника его личной охраны, начальника его личного кабинета, его представителя в Кремле — коменданта Кремля. Их можно было убрать только руками самого Сталина.

Здесь Берия был в своей стихии».

К своим прежним наблюдениям, что руководители правительства «помогли помереть» Сталину тем, что не вызвали врачей после его удара, Аллилуева добавляет новые существенные факты: «Врача так и не позвали в течение последующих 12–14 часов, когда на даче в Кунцеве разыгрывалась драма: обслуга и охрана, взбунтовавшись, требовали немедленного вызова врача, а правительство уверяло их, что „не надо паниковать“. Берия же утверждал, что „ничего не случилось, он спит“. И с этим вердиктом правительство уехало, чтобы вновь возвратиться обратно через несколько часов, так как вся охрана да и вся обслуга теперь уже не на шутку разъярились. Наконец члены правительства потребовали, чтобы больного перенесли в другую комнату, раздели и положили на постель — ВСЕ ЕЩЁ без врачей… Наконец на следующее утро начался весь цирк с Академией медицинских наук — как будто для определения диагноза нужна академия! Не ранее чем в 10 часов утра прибыли наконец врачи… Вся прислуга и охрана, требовавшие немедленного вызова врача, были уволены. Всем было велено молчать… Они молчали. Но… в 1966 году одна из проработавших на даче в Кунцеве в течение почти двадцати лет пришла ко мне и рассказала всю вышеприведенную историю». Аллилуева сообщает, что она «не писала об этом в „Двадцати письмах“… Я не хотела, чтобы в 1967, году когда я не вернулась в СССР, кто-либо на Западе мог бы подумать, что я „бежала“ просто из чувства личной обиды или мести». Она добавляет, что о смерти брата тоже не написала все, что знает.

Причина смерти Сталина абсолютно ясна — намеренное неоказание своевременной медицинской помощи больному, но загадкой все еще остается другой вопрос: был удар естественный или он был вызван искусственно медицинскими агентами Берия в ту последнюю ночь 27 февраля, когда четверка пила со Сталиным. Вероятно, это еще долго останется тайной Кремля.

Новые данные С. Аллилуевой подтверждают мою версию о судьбе брата, которую она отрицала в письме Р. Гулю. Теперь она пишет: «Ему (брату Василию. — А. А.) тоже „помогли умереть“ в его казанской ссылке, приставив к нему информантку из КГБ под видом медицинской сестры. О том, что она была платным агентом КГБ, знали (и предупреждали меня) в Институте Вишневского, где она работала и где Василий лежал некоторое время на обследовании… Василий, конечно, знал куда больше, чем я, так как с ним говорили все обслуживающие кунцевской дачи в те же дни марта 1953 года. Он пытался встретиться с иностранными корреспондентами и говорить с ними. За ним следили и в конце концов арестовали его. Правительство не желало иметь его на свободе. Позже КГБ просто „помог“ ему умереть». Я чувствую, что даже теперь, в эру гласности, С. Аллилуева не хочет или не свободна рассказать, на чем были основаны обвинения Василия, когда он заявлял, что «они убили отца, они его отравили!» Ведь она же засвидетельствовала нам, что он кричал об этом не только в Кунцеве, но и на похоронах Сталина на Красной площади.

Другой наблюдатель — тоже высокого ранга, сын Георгия Маленкова, доктор биологических наук Андрей Георгиевич Маленков — также пишет о событиях, связанных со смертью Сталина. Отрывок из его будущей книги опубликовал «Журналист» (1991, № 2). Из него я хочу привести здесь то место, которое касается нашей темы: «Деспотическая личная власть Сталина строилась на балансе трех сил: партократии, репрессивных органов и технократов». По А. Маленкову, партократию возглавлял Хрущев, технократию — Маленков, а репрессивные органы, естественно, Берия. Однако «Сталину нужен был баланс сил. Но чем ближе становился его неизбежный конец, тем больше полагался Сталин на Маленкова… в борьбе с Маленковым Берия не мог рассчитывать на поддержку Сталина. Поэтому он решает создать почву для устранения их обоих. С этой целью он раздувает „дело врачей“, придав ему зловещую истерическую окраску и размах. Расчет был прост: обвинив кремлевских медиков в умышленном неправильном лечении и отравлении представителей высшей власти, можно безопасно убрать и Маленкова и Сталина, используя медицинские методы… Отец, как я знаю, сразу же понял смысл этой кампании, но для подозрительного Сталина необходимы были конкретные доказательства — ведь „дело врачей“ вел Рюмин, только что возвышенный Сталиным.

Поэтому отец поручает С. Д. Игнатьеву неотступно следить за Рюминым и его командой. И уже через месяц Игнатьев докладывает отцу, что у него есть данные, раскрывающие истинный замысел „дела врачей“. Маленков и Игнатьев докладывают эти данные Сталину, и тот произносит не оставляющую сомнений фразу: „В этом деле ищите Большого Мингрела“ (на мафиозном жаргоне Берия). Над Берия нависла непосредственная угроза: он стал опасен самому Сталину. Тогда Берия решается на прямую борьбу с грозным Хозяином. В декабре 1952 г. он организует налет на дачу Сталина, устраняет всех преданных Сталину людей (в частности, Поскребышева, Власика) и окружает его своими людьми. Готовится последняя акция режима, которая должна была уничтожить его творца. Я не знаю, завершил ли Берия этот замысел или Сталин умер своей смертью. Во всяком случае, отрицать возможность того, что Берия убил Сталина, тоже нет полных оснований».

Однако объективные факты говорят за то, что в заговоре Берия участвовали также Маленков, Хрущев и Булганин. Ведь только они вместе с Берия провели ночь рядом с умирающим Сталиным, они караулили его смерть, они же вместе с Берия отказались вызвать врача к больному, пока ясно не обозначился летальный исход. Бесспорно и другое: четверка была искусственной и противоречивой комбинацией, созданной по расчету. Каждый из четверки — Берия, Маленков, Хрущев, Булганин — метил самого себя в наследники Сталина: Берия, Маленков и Хрущев претендовали на это по своим рангам в иерархии, вождей, а Булганин, как выражаются американцы, в качестве темной лошадки, то есть бесцветного компромиссного кандидата.

В своей работе я разбирал только одну политическую сторону загадки смерти Сталина: организовался ли в Кремле заговор против жизни Сталина. Анализируя все доступные мне официальные и неофициальные документы о политической обстановке в стране и на верхах Кремля к началу 1953 года, взвешивая все аспекты знаменитого дела кремлевских врачей-«убийц» и его политико-стратегического умысла, присматриваясь к объективной логике развития политических событий накануне и в первые дни после смерти Сталина, изучая материалы XX съезда КПСС и кампании по разоблачению культа личности Сталина, читая, наконец, мемуары Хрущева и Аллилуевой, я пришел в своей книге к выводу: не в том загадка смерти Сталина, был ли он умерщвлен, а в том, как это произошло. Этого вывода я держусь до сих пор. Близка к нему и Светлана Аллилуева, которая так неубедительно оспаривала его в письме-отзыве.

Для исследования первой стороны загадки я опирался на так называемые косвенные улики, но чтобы выяснить вторую сторону загадки, как Сталин был умерщвлен, нужны улики прямые — судебно-медицинские. Накануне или в первые дни болезни Сталина четверка во главе с Берия сняла с постов министра здравоохранения СССР, а также начальника Лечебно-санитарного управления Кремля. Обе должности заняли доверенные люди Берия. Цель ясна: они должны руководить комиссией по «лечению» Сталина. После смерти Сталина создается и другая комиссия во главе с теми же лицами — эта комиссия должна подтвердить, что первая комиссия правильно поставила диагноз болезни Сталина и правильно его лечила, тем более, как указывало официальное коммюнике, «лечение товарища Сталина проводится под постоянным наблюдением Центрального Комитета КПСС и Советского Правительства».

Вторая комиссия засвидетельствовала то, что от нее требовали: «Данные патологоанатомического исследования установили необратимый характер болезни И. В. Сталина». Никому эти «данные» не известны. Они остались секретными. К тому же, чтобы исследовать данные вскрытия трупа о том, не стал ли покойник жертвой преступления, нужна не комиссия врачей, пусть даже из академиков, а нужны эксперты из специальной области медицины — судебной. Разумеется, таких экспертов в составе комиссии не было, и поэтому подлинная причина смерти Сталина осталась неизвестной. Также осталась неизвестной и причина смерти Василия Сталина. С. Аллилуева замечает: «19 марта 1962 года он (Василий) умер при загадочных обстоятельствах. Не было медицинского заключения, вскрытия… Мы так и не знаем в семье, от чего он умер… еще не хотят раскрытия всех обстоятельств».

Если правовое государство не пустышка, то надо расследовать не только преступления Сталина, но и преступления против Сталина и его сына. Такое расследование возможно и сейчас, поскольку их останки не были преданы кремации, а некоторые из членов бериевских комиссий, вероятно, еще живут.

Передо мною лежит сейчас стенографический отчет пленума ЦК КПСС от 2 7 июля 1953 года, на котором обсуждалось «дело Берия». Этот отчет тридцать восемь лет держался в строгом секрете и только теперь впервые опубликован в «Известиях ЦК КПСС» (1991, № 1, 2). На этом пленуме с докладом о заговоре Берия против партии и правительства выступил Г. М. Маленков. В прениях участвовали все члены сталинского Политбюро плюс ряд министров и местных секретарей партии. И докладчик и ораторы в прениях доказали одно: не было заговора Берия против нового руководства, а был заговор этого нового руководства против Берия, который возглавила группа в составе Хрущева, Маленкова, Булганина, Кагановича и Молотова. Другие члены сталинского Политбюро, Ворошилов и Микоян, присоединились к заговору против Берия на самом заседании Президиума ЦК КПСС 26 июня 1953 года, на котором Берия был арестован и, вероятно, через несколько часов расстрелян, ибо следующие слова Кагановича на пленуме я не считаю случайной обмолвкой:

«Центральный Комитет уничтожил авантюриста Берия» («Известия ЦК КПСС», 1991, № 1, стр. 192–193). За что же? За то, что Берия хотел провести десталинизацию во внутренней и внешней политике, что мы увидим из анализа докладов и прений.

Я проанализировал отчет июльского пленума ЦК КПСС с тем вниманием, какое заслуживает этот исторический документ в свете уже исследованных мною событий и проблем в «Загадке смерти Сталина». Такой анализ только подкрепил меня в старом убеждении, что в последние месяцы жизни Сталина внутри руководства сложилось два заговора: один — заговор четверки (Берия, Маленков, Хрущев, Булганин) во главе с Берия против Сталина, второй заговор внутри четверки (Хрущев, Маленков, Булганин) во главе с Хрущевым против Берия. Позволю себе напомнить, что говорится в «Загадке…» в отношении обоих заговоров. Сначала о заговоре против Берия. Хрущев рассказывал, что еще тогда, когда Сталин заболел, он говорил Булганину: «Если Сталин умрет, Берия хочет стать министром госбезопасности. Если он им станет, то это начало конца для всех нас… Мы абсолютно не должны допустить этого. Булганин сказал, что он согласен со мною… Я сказал, что я поговорю обо всем этом с т. Маленковым». Это я взял из английского текста «Khrushchev Remembers», опубликованного в Америке. Кремль заставил пенсионера Хрущева объявить на страницах «Правды» свои подлинные воспоминания, продиктованные им на магнитофон, фальшивкой ЦРУ.

Отчет пленума подтверждает, что заговор троих из четверки — Хрущева, Маленкова и Булганина — составился еще тогда, когда Сталин боролся со смертью. Вот выступление Хрущева на пленуме: «…примерно за сутки до смерти товарища Сталина я товарищу Булганину сказал: „…после смерти Сталина Берия будет всеми способами рваться к посту министра внутренних дел… это приведет к очень плохим последствиям для партии“. Булганин: „Был такой разговор“» (там же, стр. 149–150). А вот и выступление Булганина: «Товарищ Никита Сергеевич Хрущев перед кончиной товарища Сталина действительно говорил мне о Берия… „Как видишь… мы стоим накануне смерти нашего вождя, но я предвижу и боюсь, что Берия нам сильно осложнит дело. Я предвижу, что, когда умрет Сталин, он рванется к МВД. А зачем, ты думаешь, ему нужно МВД? Затем, чтобы… подчинить себе партию и государство“» (там же, стр. 172–173).

Так что заговор против Берия образовался еще внутри большого заговора против самого Сталина. Однако заговор против Берия совсем не означал, что тройка этим самым хочет реабилитировать Сталина и осудить Берия за то, что он поднял кампанию против культа личности Сталина. Именно так поняли разоблачения Берия старые соратники Сталина Ворошилов, Каганович, Андреев. Они, члены Президиума ЦК, как и весь ЦК, не знали и не могли знать, что осуждение культа личности и свержение Сталина — совместное решение всех членов четверки. Не потому они свергли Берия, что тот вместе с ними низверг Сталина с трона диктатора, а потому, что он хотел сам занять его место. Вот из-за этой неосведомленности и звучали такие речи на пленуме:

Каганович: «Начал он (Берия. — А. А.) атаку на партию с атаки на Сталина. На другой день после смерти Сталина, когда еще Сталин лежал в Колонном зале, он фактически начал готовить переворот, начал свергать мертвого Сталина, он стал мутить, пакостить, то рассказывал, что Сталин говорил про тебя то-то, про другого то-то, то говорил, что Сталин и против него, Берия, шел. Он нам… говорил: „Сталин не знал, что если бы он меня попробовал арестовать, то чекисты устроили бы восстание“. Говорил это?» Голоса из Президиума: «Говорил». «Берия враждебно относился к заявлениям о том, что Сталин великий продолжатель дела Ленина, Маркса — Энгельса… и все это подносилось под видом того, что нам нужно жить теперь по новому» (там же, стр. 196–197; выделено мною. — А. А.).

Андреев: Берия «начал дискредитировать имя товарища Сталина… Он делал это сознательно, чтобы имя товарища Сталина похоронить и чтобы легче прийти к власти… имя товарища Сталина исчезло (из печати — А. А.)… это его рука…

Появился откуда-то вопрос о культе личности. Почему стал этот вопрос?… Это проделки Берия». Ворошилов из Президиума: «Правильно» (там же, № 2, стр. 185).

Эти выступления бывших членов сталинского Политбюро в защиту Сталина и его политики как продолжателя дела Ленина поставили тройку (Маленкова, Хрущева и Булганина) перед тяжелой необходимостью: как осудить культ личности Сталина, не обеляя самого Берия? В заключительном слове Маленков вынужден был осудить культ Сталина, но уже в чисто деловом аспекте: «Здесь на Пленуме ЦК говорили о культе личности и, надо сказать, говорили неправильно… Прежде всего, надо открыто признать, и мы предлагаем записать это в решении Пленума ЦК, что в нашей пропаганде за последние годы имело место отступление от марксистско-ленинского понимания вопроса о роли личности в истории… Вы должны знать, что культ личности т. Сталина в повседневной практике руководства принял болезненные формы и размеры, методы коллективности в работе были отброшены» (там же, стр. 195).

Маленков добавил, что съезд не созывался тринадцать лет, годами не созывались пленумы ЦК, Политбюро не работало. «Мы не имеем права скрывать от вас, что такой уродливый культ личности привел к безапелляционности единоличных решений и в последние годы стал наносить серьезный ущерб делу руководства партией и страной» (там же). Маленков сослался и на известное выступление Сталина против Молотова и Микояна на октябрьском пленуме ЦК (1952), потом Маленков обратился к залу с вопросом: «Разве Пленум ЦК, все мы были согласны с этим? Нет! А ведь все мы молчали. Почему? Потому что до абсурда довели культ личности и наступила полная бесконтрольность. Хотим ли мы чего-либо подобного в дальнейшем? Решительно — нет» (там же, стр. 196). Маленков тут же покритиковал и «экономические проблемы социализма в СССР» Сталина, которые он, как и все ораторы, так высоко возносил в отчетном докладе ЦК КПСС XIX съезду партии. Насколько прочно и глубоко всосался в кровь и мозг партократии «священный» образ «бога» Сталина, показывает тот памятный факт, что даже после такого выступления тогдашнего первого лидера партии и государства Маленкова, поддержанного вторым лидером — Хрущевым, а также соответствующим постановлением данного пленума ЦК КПСС, в стране вспыхнула с прежним размахом новая эпидемия культа Сталина. Что же касается уголовных преступлений Берия против нового руководства, то многие обвинения надуманны, притянуты за уши, а серьезные политические обвинения против Берия, наоборот, свидетельствуют о правоте и политической дальнозоркости Берия. Маленков обвинил его в следующем:

1) Берия подслушивал наши телефонные разговоры и шпионил против нас через наших личных охранников; 2) Берия хотел ликвидировать ГДР и создать объединенную буржуазную Германию; 3) Берия хотел восстановить нормальные отношения с Югославией; 4) Берия объявил амнистию заключенных, чтобы поднять свой авторитет; 5) Берия атомными делами занимался, игнорируя ЦК, и без ведома ЦК организовал взрыв водородной бомбы; 6) Берия еще при Сталине сеял недоверие между членами руководства; 7) Берия добился от ЦК КПСС принятия ошибочного решения о проведении в союзных республиках новой национальной политики на основе новой «коренизации», то есть на руководящие посты в аппаратах партии и государства республик назначать представителей коренных национальностей, этим он намеренно хотел поссорить националов с русскими (как пример Маленков указал на решения ЦК КПСС об Украине, Литве); 8) Берия, обходя ЦК, лично освобождал от имени МВД СССР арестованных Сталиным с 1946 по 1953 год генералов, министров, врачей-«вредителей», «мингрельцев» и других, чтобы поднять свой авторитет; 9) Берия — «преступно разложившийся человек» (там же, № 1, стр. 143–151).

Ко всем этим обвинениям Хрущев от себя добавил еще такое «„страшное“ обвинение» по докладу Ракоши о Венгрии Берия сказал, что государственными делами должно заниматься правительство, а «ЦК пусть занимается кадрами и пропагандой» (там же, стр. 153). Находя список уголовных обвинений Маленкова в адрес Берия недостаточно весомым, Хрущев предложил объявить, Берия шпионом буквально в следующих словах: «Берия может быть и шпион» (там же). Резолюция пленума ЦК потом запишет: Берия был «агентом международного империализма» (там же, стр. 205).

После войны Берия непосредственно не руководил органами госбезопасности, но надзирал над ними в качестве заместителя Сталина по Совету Министров СССР. Берия весьма критически относился к деятельности «органов» после своего ухода оттуда.

Это, может быть, конечно, просто профессиональная ревность бывшего шефа, но сам же Хрущев замечает: «Он иногда сам возмущался тем, что делалось в МВД или в МГБ» (там же, стр. 153). Микоян в своей речи на пленуме сообщил, чем мотивировал Берия свое желание вновь возглавить МВД СССР. Микоян начал с того, что подтвердил: «Надо сказать, что товарищ Сталин в последнее время не доверял Берия. Берия вынужден был признать на последнем для него заседании Президиума ЦК, что товарищ Сталин ему не доверял, что мингрельское дело создано было для того, чтобы на этом основании арестовать Берия, что Сталин не успел довести до конца то, что хотел» (там же, № 2, стр. 150).

Потом Микоян выставил весьма важное свидетельство о мотивах Берия возглавить МВД СССР после Сталина: «Как-то я его спрашивал: зачем тебе НКВД? А он отвечал: надо восстановить законность, нельзя терпеть такое положение в стране. У нас много арестованных, их надо освободить и зря людей не посылать в лагеря. НКВД надо сократить, у нас не охрана, а надзор за нами… оставить по одному-два человека для охраны членов Правительства. Вот такие утверждения он делал» (там же, стр. 150–151). Конечно, и Хрущев и Микоян считают все это «двурушничеством» Берия.

Я остаюсь при своем мнении, что и пленум ЦК в июле 1953 года и Верховный суд СССР в декабре 1953 года судили не живого Берия из тюрьмы, а мертвеца. Поэтому не зачитывались показания Берия на предварительном следствии перед пленумом ЦК в июле 1953 года, поэтому не сообщались показания Берия и перед Верховным судом в декабре 1953 года. Вероятно, большинство членов пленума ЦК были о смерти Берия информированы, кроме его близких друзей и подручных Берия в аппарате партии, как, например, первый секретарь ЦК Азербайджана и кандидат в члены Президиума ЦК КПСС Багиров. Отсюда понятен и смех в зале, вызванный ответом Багирова на одну из реплик Маленкова. Багиров в своей очень путаной и пугливой речи начал рассказывать, что Берия недавно звонил ему, что он хочет создать новые республиканские ордена. Когда Маленков начал атаковать Багирова вопросами, какие ордена и для кого, то растерявшийся Багиров сказал: спросите об этом Берия, — что и вызвало смех в зале.

Анализируя многочисленные улики, изучая атмосферу внутри и на верхах партии, логику развития политических событий, психологию их ведущих участников, я пришел в «Загадке смерти Сталина» к выводу: еще при жизни больного Сталина его ученики произвели политический переворот против диктатора. Напомню, что сказано на этот счет в книге: «Четверка — Берия, Маленков, Хрущев и Булганин — совершила в ночь с 28 февраля на 1 марта 1953 года переворот, завуалированный ссылкой на болезнь Сталина, временно отошедшего от власти. Четверка немедленно распределила между собою власть в обход Президиума ЦК КПСС. Всем же остальным наследникам Сталина из Политбюро старым, законным, но не участвовавшим в перевороте, — достались вторые роли». Подтверждается ли этот вывод из анализа материалов июльского пленума? Глупо было бы думать, что кто-нибудь из участников переворота признается в этом перед сталинским ЦК, но зато горбачевский ЦК — вольно или невольно — выдал великую тайну в своем воистину историческом примечании 41 к речи Молотова: «5 марта 1953 г. состоялось совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР, Президиума Верховного Совета СССР, которое продолжалось с 20 час. до 20 час. 40 мин., т. е. закончилось за 1 час 10 мин. до смерти И. В. Сталина (как сообщалось в извещении о кончине И. В. Сталина, он умер 5 марта 1953 г. в 21 час. 50 мин.). На заседании приняты решения по организационным вопросам — о Председателе и первых заместителях Председателя Совета Министров СССР, о Президиуме Совета Министров СССР, и его составе, о Председателе и секретаре Президиума Верховного Совета СССР, об объединении ряда министерств и назначении министров, о председателе Госплана СССР и председателе ВЦСПС, а также о составе Президиума и секретарей ЦК КПСС. Постановление совместного заседания было опубликовано в печати 7 марта 1953 г. без указания даты его проведения» (там же. № 1, стр. 160; выделено мною. — А. А.). Тут уж действительно нет сомнения: власть Сталина перешла к его диадохам, когда Сталин еще дышал. Теперь уже понятно и то, почему Хрущев и Микоян так настойчиво подчеркивали в своих речах на пленуме, что врачи с самого начала болезни Сталина им заявили, что смерть Сталина неизбежна. Ложь, призванная оправдать захват власти у все еще живого Сталина. Это не во врачебной этике — заявить, что пациент, да еще такой, как Сталин, не имеет шансов на выздоровление. Ведь тот же Хрущев рассказывал, что один из врачей продолжал лечить мертвого Сталина, пока кто-то из четверки не сказал: «Ты что, не видишь, человек умер».

Какую политику хотел проводить Берия, став после смерти Сталина фактическим правителем страны? В «Загадке…» я ответил на этот вопрос так: «Берия был не только полицейским: как политик он был намного выше своих коллег и понимал, что со Сталиным кончилась целая эпоха, что отныне стать великим и успешно править страной может только анти-Сталин… десталинизация политической жизни вообще и национальной политики в особенности были теми двумя китами, на которых Берия собирался строить свою новую программу». (Я должен извиниться перед читателями, что занялся самоцитированием, это потому, что как раз «Загадку смерти Сталина» литературные кагэбисты объявили мифическим произведением.) Выступления организаторов заговора против Берия с абсолютной достоверностью свидетельствуют, что Берия хотел не ремонтировать сталинскую систему, а уничтожить ее, что не устраивало никого — ни заговорщиков против Берия, ни партию с армией. Какая же была бериевская альтернатива в конкретном плане, остается под вопросом. В свете развития дальнейших событий, особенно в эпоху Горбачева, становится ясно, как далеко смотрел Берия. Из выступлений антибериевских заговорщиков на пленуме все-таки видны и некоторые приоритеты будущей политики Берия:

1) ликвидация репрессивной системы Сталина — Берия; 2) консолидация политики в европейских странах-сателлитах, начав ее с ликвидации «социализма» в ГДР и объединения двух Германий; 3) предупредить развал СССР, вернувшись к ленинской политике «коренизации»; 4) перемещение власти от партаппарата к госаппарату.

Вот это все не устраивало партократию, отсюда и заговор против Берия. Огромную роль, конечно, играли и личные мотивы в действиях заговорщиков. После смерти Сталина соучастники антисталинского заговора увидели, что поменяли одного диктатора на другого. Лишенный дипломатического дара Сталина в обращении с потенциальными противниками и находясь в эйфории от блестящего успеха своего заговора против Сталина, Берия, переоценив себя, начал рубить сплеча. Уже первый его шаг был опрометчивым — послесталинское правительство фактически было назначено им вопреки требованию Молотова рекомендовать правительство от имени ЦК КПСС, а не от имени одного Берия (Молотов рассказывал на пленуме о своем звонке Берия на этот счет и об отказе Берия принять его предложение). Такие его действия оценены в постановлении пленума ЦК как попытка поставить политическую полицию над партией. Абсурд. Еще с 30-х годов сам Сталин поставил ее над партией, а Берия только воспользовался этим наследием культа личности, чтобы оперативно организовать новое «временное правительство», а дальше будет видно.

Во «временном правительстве» Берия взял на себя роль второго лидера, чтобы править первым. Все это видели, и никто этим как будто не возмущался. Не возмущался и сам юридически первый лидер, классик данной системы — Маленков, не возмущался бесцветный бюрократ Булганин, правда, возмущались Молотов и Каганович: первый тем, что Берия не соблюдает традиционного порядка назначения правительства через ЦК КПСС, а второй тем, что Берия в присутствии всего Президиума ЦК говорит о Сталине всякие «пакости». Ворошилов и Микоян оказались вообще невозмутимыми: им был хорош Сталин, теперь им хорош и Берия. Однако один «возмутитель» все-таки нашелся, который у Берия числился в политических клоунах, способный в его глазах на роль затейника, а не серьезного политика, — Хрущев. Но «затейник» оказался в сталинском искусстве внезапных ударов на класс выше самого Берия. Как мы узнали из выступлений Хрущева и Булганина на пленуме, Хрущев, завербовавший еще во время болезни Сталина Маленкова и Булганина против Берия (все трое жили в одном доме, что облегчило задачу конспирации при встречах), начал искать новых союзников. После смерти Сталина Хрущев очень легко убедил Молотова и Кагановича, что Берия был и остался их врагом и метит в диктаторы.

Таким образом, в реорганизованном Президиуме ЦК КПСС создалось авторитетное большинство против Берия. Одновременно Хрущев и Булганин подобрали и команду из среды военных во главе с маршалом Жуковым для ареста Берия. Техника исполнения заговора была до гениальности проста: арестовать Берия на очередном заседании правительства. Прежде всего Хрущев и по его режиссуре Маленков провели предварительную подготовку во время их уединенных прогулок с Берия, внушая ему, что в их лице он имеет глубоко преданных единомышленников и верных соратников (участие в заговоре против Сталина — лучшее доказательство).

Хрущев рассказал на пленуме, какова была цель такой «дружбы»: «Некоторые говорили: как же так, Маленков часто под руку ходит с Берия… Хрущев с ним также ходит… Я считаю, что до поры до времени это хождение нам пользу приносило и было нужно. В четверг (25 июня 1953 г.) мы: Маленков, я и Берия — ехали в одной машине, хотя мы знали, что он интриган, что он меня интригует против Маленкова и против других… Прощается он, руку жмет, я ему тоже отвечаю „горячим“ пожатием: ну, думаю, подлец, последнее пожатие, завтра в 2 часа мы тебя подожмем. (Смех). Мы тебе не руку пожмем, а хвост подожмем… С таким вероломным человеком только так надо было поступить. Если бы мы ему сказали хоть немного раньше, что он негодяй, то я убежден, что он расправился бы с нами… похоронит тебя, речь произнесет и табличку повесит: „Здесь покоится деятель партии и правительства“… Он способен на это. Он способен подлить отраву» (там же, стр. 158; выделено мною. — А. А.). Хрущев признался, что с вероломным Берия он поступил вероломно.

Искусству вероломства их учил сам Сталин, которого они лишили жизни и власти тоже вероломно. Каков учитель, таковы и ученики…