Глава 6

О страхах и заботах свободного мира

   Запах нашатыря ударил в нос, и пелена перед глазами рассеялась.

   -- Спокойно, малыш, все будет хорошо, -- благодушно проговорил Линкольн Райт, похлопывая Роберта по щекам. -- Конечно, ты переволновался, но сейчас попьешь водички, дадим тебе витаминчиков, и будешь как новенький.

   Что-то, похожее на пистолет, ткнулось в плечо Роберта, и он непроизвольно напрягся.

   -- Да что ж ты всего боишься, глупенький? Это обычные витаминчики, -- Линкольн Райт ласково погладил Роберта по выбритой голове. -- Эту штучку специально придумали для деток и питомцев, чтобы маленьким не было бо-бо.

   -- В первый раз всегда так, -- между делом бросил один из служителей, высматривая, что надо поправить, пока не закончился перерыв. -- Потом привыкают.

   -- Ну-ну, малыш, успокойся, твой опекун ни за что от тебя не откажется, -- продолжал сюсюкать Райт, и от этого сюсюканья Роберта вновь замутило, -- ты ведь у нас хороший мальчик, правда? Тебя обязательно купят и будут о тебе заботиться, и ты не останешься один. Видишь, всего два часа постоял, а уже три покупателя. Ты же у нас умница, все умеешь, опекунов слушаешься и больше не шалишь. А сейчас ты встанешь на ножки, тебя отведут в туалет, ты сделаешь свои дела, тебя помоют, и ты опять встанешь на помост. Давай, малыш, шевелись.

   Служитель взял Роберта за локоть, и он вновь ощутил себя породистым домашним животным, может быть, немного нервным и капризным, как и любой породистый пес с длиннющей родословной, но при этом полезным, старательным и туповатым. Животным, которое можно почесать за ухом, погладить ему животик, положить на него ноги, но для которого -- на всякий случай -- на стене висит плетка, чтобы пес не гадил под столом и не грыз антиквариат. Да и поход в туалет и душ ничем не отличался от привычного выгула собаки, разве что разговоры служителей, заключавших пари, за кого из питомцев дадут лучшую цену, больше смахивали на беседы в конюшне перед особо важным забегом.

   Когда Роберта и Джека вернули в зал, служители велели им занять свои постаменты и вновь начали отсчет. Двери открылись, и новая партия покупателей двинулась между рядами.

   Роберт стоял на помосте, терпеливо сносил ощупывания покупателей и щипки детей, желавших убедиться, что он настоящий, послушно приседал, поворачивался, открывал рот и размышлял, как быть. Теперь он был спокоен, собран и сосредоточен. Назавтра его должны были купить, и Роберт размышлял, что будущие хозяева вряд ли станут заковывать его в цепи. Все же его натаскивали на лакея, а не галерника, да и все эти люди, такие обычные и ничем не примечательные, не могли превратить свои дома в крепости из опасения, что кто-то из лакеев надумает бежать. А еще он размышлял, что там, где есть рабство, непременно найдутся люди, которые этим недовольны. Таких людей просто не могло не быть!

   -- И что за световое шоу вы тут устроили? -- недовольный женский голос ворвался в мысли Роберта. Маленькая светловолосая женщина шла по смотровому залу в сопровождении человека, который был здесь главным.

   -- Вы давно не были на аукционах, сенатор, -- заметил ее спутник.

   -- И прекрасно обошлась бы без этого и впредь, -- парировала женщина. -- Что нового вы можете предложить, Лонгвуд? Попаданцев? Так это давно не новость. Вы вылавливаете их не реже раза в год. На что здесь смотреть?

   -- Ну вот, к примеру, на этот экземпляр, -- мужчина остановился прямо напротив Роберта. -- Обратите внимание на экстерьер -- он безупречен. Домашняя мебель класса "А". Прекрасные руки -- оденет, разденет, помоет, так что у опекуна не возникнет ни малейших неприятных ощущений. Образцовое послушание -- обучался по специальной программе. Не хотите его осмотреть?

   -- Зачем? -- в голосе женщины вновь послушалась неприязнь. -- Вся медицинская информация есть в ваших буклетах и в сети. Что нового можно высмотреть за пару минут, чего не заметили бы врачи?

   -- Многие предпочитают смотреть питомцев лично, -- примирительно заметил мужчина. -- Не все понимают данные медиков.

   -- Если не понимают, тогда к чему им права опеки? -- раздраженно поинтересовалась женщина. -- Объясните, Лонгвуд, зачем вы показываете мне этого дискобола?

   -- Я хотел, чтобы вы провели маленькое сравнение. Посмотрите внимательно на этого питомца. Но послушен, прекрасно вышколен, великолепно знает свое дело. Но так было не всегда. Взгляните, каким он был два месяца назад.

   Мужчина открыл небольшой планшет и что-то показал женщине, со своего места Роберт не мог видеть -- что. Пару минут женщина смотрела, затем отвернулась.

   -- Сравните с нынешним обликом, сенатор, и согласитесь, что этот экземпляр представляет немалый интерес.

   -- Знаете что, Лонгвуд, -- Эллис Дженкинс сверкнула глазами, -- если мне понадобится античная статуя, я ее и закажу. Но я не увлекаюсь ни механическими куклами, ни дрессированными обезьянами. Предложите свою игрушку кому-нибудь другому!

   Если бы полгода назад Роберту сказали, что ему захочется ударить женщину, он бы в недоумении пожал плечами, но сейчас ему хотелось свернуть шею дряни, что отзывалась о нем подобным образом. И все же он молча смотрел прямо перед собой, ничем не показывая, до какой степени был оскорблен словами сенатора. Дело было не только в надежде на будущий побег -- Роберт пока не мог решить, чем именно была недовольна женщина.

   -- Кстати, у нас есть еще один питомец, обучавшийся по той же программе. Он довольно забавен, взгляните -- домашний любимец класса "А".

   Эллис Дженкинс недовольно повернулась и заметила питомца, которого окружала еще более плотная толпа покупателей, чем "дискобола". Один из покупателей обернулся, и сенатор узнала первого мужа.

   -- Эллис, -- строго заметил старый Дженкинс, -- этого питомца уже выбрал я.

   -- Конечно-конечно, -- холодно подтвердила сенатор, -- не буду тебе мешать. Можешь покупать хоть всех!

   Когда сенатор отошла прочь, Роберт с трудом удержал вздох облегчения. Представить, что его купит женщина, которая отзывалась о нем с таким презрением, было невыносимо. Раб не выбирает хозяев и все же Роберт от души молился, чтобы это была не она!

   -- Повернись. Медленно, -- новый покупатель занял место перед помостом, и Роберт подчинился приказу. -- А теперь протяни правую руку. Нет, не так. Слегка согни ее. Поклонись.

   Роберт выполнял приказ за приказом и чувствовал себя деревянной куклой.

   -- Скажи: "К ногам склоняюсь господина...".

   -- "К ногам склоняюсь господина", -- повторил Роберт.

   -- Неплохо. Встань на колени, открой рот и покажи зубы.

   И вновь чужие пальцы полезли в рот, что-то выщупывали, старались расшатать зубы. Наконец, покупатель оставил его в покое и сбросил перчатку.

   -- Можешь закрыть рот.

   Свободный ухватил его за подбородок, повернул голову в одну сторону, потом в другую.

   -- Вы интересуетесь нашим товаром? -- Линкольн Райт вновь оказался рядом.

   -- Да, этот мне подходит. Но я хотел бы ознакомиться с более полной документацией. Этот питомец действительно умеет рисовать или это рекламный трюк?

   -- Это не трюк, свободный. Он действительно прошел специальное обучение и вполне способен написать картину. Но самое главное, он образцовая домашняя мебель. Вот взгляните, -- Линкольн Райт раскрыл папку, принялся демонстрировать документы, покупатель задавал вопросы, большая часть которых была Роберту непонятна, и выслушивал столь же малопонятные ответы. Судя по радостному блеску глаз Линкольна Райта, этот покупатель имел больше всех шансов стать его хозяином. Когда покупатель удалился, свободный Райт повернулся к Роберту и потрепал его по щеке.

   -- Молодец, малыш... Видишь, как все славно получилось? Тебя купит свободный Эллендер -- это большое везение. У тебя все будет хорошо. А теперь можешь встать.

   Эллис Дженкинс, наблюдавшая всю сцену с расстояния в пару шагов, повернулась к Лонгвуду:

   -- А если бы ему не сказали закрыть рот и встать, он что -- так бы и стоял на коленях с открытым ртом?

   -- Его натаскивали на послушание, сенатор, -- ответил Томас Лонгвуд. -- На полное послушание.

   Эллис с отвращением поморщилась.

   -- Сенатор, мы можем поговорить наедине? -- Лонгвуд не собирался отступать.

   -- Конечно.

   Одну из стен аукционного кабинета Лонгвуда полностью занимали экраны смотровых залов, но сейчас шеф Службы адаптации не собирался их изучать. Предложив сенатору кресло, Лонгвуд сел напротив Эллис.

   -- Скажите, сенатор, -- после непродолжительной паузы заговорил он, -- почему вы так дурно ко мне относитесь? Ведь мы делаем общее дело.

   -- Я к вам вообще никак не отношусь, -- холодно парировала Эллис. -- К чему все эти беседы, Лонгвуд? Я не собираюсь покупать ваших питомцев, по-моему, это не требует разъяснений. У меня достаточно подопечных и достаточно забот. И в любом случае, мне не нужны безмозглые болваны, которые без приказа не в состоянии закрыть рот!

   -- Сенатор, вы знаете, какое у меня происхождение? -- не ответил на гневную тираду Эллис Лонгвуд.

   -- Естественно. Это моя обязанность.

   -- Ну, так вот, в силу моего происхождения, я знаю оба мира, и наш, и тот -- покинутый. И поверьте, сенатор, наш лучше. Знаете, в том мире говорили, что идеальное общество -- это общество, где девственница с мешком золота может безопасно пройти из одного конца государства в другой. Смею вас уверить, наш мир вполне соответствует этому требованию. Даже больше того, любая девица может гулять по нашим улицам хоть ночью -- ей ничто и никто не будет угрожать. Она может разгуливать даже голой -- и никто не покусится на ее невинность, а она не поранит ног ни битыми бутылками, ни брошенными шприцами. Да-да, сенатор, это не попадает в отчеты, но в том мире подобный мусор обычное явление. Но не у нас. Наш мир -- прекрасен, добр и уютен. Но благодаря чему он столь добр? Благодаря рабству...

   -- У нас нет рабства, -- резко перебила Эллис.

   -- Тогда кого там сейчас осматривают перед аукционом? -- Лонгвуд кивнул на экраны. -- Сенатор, давайте называть вещи своими именами. Питомцы, права опеки -- оставим этот детский лепет другим. На нас с вами лежит забота об этом мире, так будем его достойны и не станем прятаться за эвфемизмами. Да, у нас нет голодных, бродяг, нет брошенных городов и заводов, нет преступности, войн и терроризма. У нас развиваются науки, наша молодежь прекрасно воспитана, мы процветаем. Но эту райскую жизнь миру обеспечило рабство. Когда отцы основатели трудились над созданием нашего общества -- все было просто. Что ждало тех первых рабов в оставленном мире? Безработица, голод, война... Рабство спасло их, даровало им благополучие, сытость, саму жизнь. Да они были счастливы обрести господ и избавиться от необходимости ежечасно бороться за существование! Но это было тогда, сенатор, когда они помнили, что им угрожало. Сейчас подрастает уже четвертое поколение обитателей нашего мира. Четвертое поколение хозяев и рабов, которые, конечно, слышали, что существуют нищета, голод и война, но не слишком представляют, что это такое. Сенатор, наш мир добр, и в этом его слабость. Людям всегда мало того, что они имеют, они как дети -- тянут ручонки к красивому и блестящему пламени и даже догадываются, что огонь жжет. Среди моих подчиненных есть некий Линкольн Райт -- недавний нумер. Он прекрасный работник, настоящий трудоголик и все же, когда он получил свободу, он не скрывал, что счастлив. И сколько еще таких райтов может оказаться среди нумеров? Да, Линк нашел путь к свободе в беззаветной верности нашему миру, но ведь возможен и другой путь -- пусть разрушения. Тяга к абстракциям временами приводит к самым страшным последствиям, там я в этом убедился. А ведь есть еще и попаданцы, сенатор. Да, их немного, но иногда и песчинка способна повредить идеальный механизм. Эти люди не имеют ни малейшего понятия об ответственности, они заражены вредными идеями, очень дурно образованны, невоспитанны, не говоря уж о том, что среди них встречаются откровенные преступники. Вы скажете, что для преступников и сумасшедших есть Арена, но и она не всегда может решить наши проблемы, в конце концов, ее пропускная способность не беспредельна. Вспомните прокол двухлетней давности. Тогда нам пришлось ликвидировать почти четыреста человек... Сенатор, не надо морщиться, вы тоже за это голосовали, вы все за это голосовали. Мои люди работали на износ, у многих были нервные срывы. Но мы не могли допустить в наш мир это.

   -- И что же вы предлагаете?

   -- Один из вариантов решения я уже показал -- программа перезагрузки личности. Посмотрите еще раз -- два месяца назад и сейчас. Сравните, -- Томас Лонгвуд вновь раскрыл планшет и указал на один из экранов. -- Невоспитанный и безответственный гуляка-лентяй и послушный, знающий свое дело питомец. Да, мы только начинаем программу, у нас еще недостаточно данных, и по уму, следовало бы поставить эксперимент над всей группой нынешних попаданцев, но даже полученные к настоящему моменту данные говорят, что у программы большое будущее. Если бы два года назад мы располагали такими технологиями, нам бы не пришлось ликвидировать столько людей... И подвергаться такому нервному напряжению...

   -- Может быть, вам надо лучше готовить своих людей... чтобы обходилось без срывов?

   -- Мои люди прекрасно подготовлены, -- резко возразил Лонгвуд, -- но приучать их к излишнему насилию слишком опасно для нашего общества. Кто будет надзирать за надзирателем? В том мире это большая проблема. Представьте, их полицейские склонны к насилию в семье -- наш мир не можем себе этого позволить. У нашей Службы есть программы психической реабилитации для работников, на некоторых должностях нельзя работать больше года, да и возвращаться к ним можно не раньше, чем через три года работы в других отделах Службы. Поверьте, сенатор, мы делаем все для безопасности общества в целом, и каждый семьи в частности.

   -- Вы сказали, что это, -- Эллис кивнула на экран, -- лишь одно из решений. Какие же другие?

   -- Контроль, сенатор. Постоянный контроль за питомцами, нумерами и свободными. Совершенствование системы тестов, особенно, психологических. Некоторые новшества в системе образования. Если вы помните, в качестве эксперимента у нас уже шесть лет действует образовательная программа по правильному обращению с питомцами, так вот я предлагаю ввести этот курс в качестве обязательного во всех школах свободных, а питомцы должны в общих чертах знать, от какого кошмара избавила их система опеки. Кроме того я прошу предоставить Службе адаптации право законодательной инициативы, наряду с Сенатом, и один голос при голосованиях. Согласитесь, это не нарушит баланса сил в Сенате, но позволит нам более надежно доносить до законодателей состояние дел. И еще, -- Лонгвуд помедлил. -- Наша система с тремя консулами прекрасно зарекомендовала себя в обыденной жизни, но при опасности кризиса необходимо сосредоточить власть в одних руках. Как будет называться эта должность, значения не имеет -- принцепс, как именовался Великий Стейтон, протектор или президент, но власть нельзя дробить. Поверьте, сенатор, мне очень неприятно это признавать, но я излагаю все это именно вам не просто так -- вы самый вероятный претендент на эту должность. Я проверял ваши данные с начальных классов -- у вас лучшие показатели.

   Эллис вскинула голову:

   -- Консул Томпсон -- идеальный консул!

   -- Не спорю, -- кивнул Лонгвуд, -- Стивен Томпсон прекрасно себя зарекомендовал, но ведь у него лейкемия. Не надо, не надо так на меня смотреть, знать подобные вещи моя обязанность. В одиннадцать лет ему был пересажен костный мозг, сейчас он в состоянии ремиссии, но я не могу рисковать. Никто не скажет, что будет со здоровьем Томпсона через пять-десять лет, а нашему обществу нужен сильный правитель.

   -- Сенатор Томпсон может проявить себя не хуже брата, -- упорствовала Эллис.

   -- Возможно, но все же его показатели хуже ваших. К тому же он слишком привык полагаться на старшего брата -- это серьезный недостаток для человека власти даже в самых благоприятных условиях, а я должен ожидать худшего. Поверьте, сенатор, мне неприятна сама мысль, что власть может оказаться в руках женщины, но я не вижу иного выхода. Так что вы скажете?

   -- Что мне необходимо подумать, -- ответила сенатор Дженкинс. -- И получить данные того, что не попадает в ваши отчеты -- я имею в виду, по тому миру.

   -- Вы получите все необходимое к вечеру, -- заверил Лонгвуд. -- А чтобы вам было легче все осознать, я передам на ваше попечение одного юного попаданца. Нет-нет, сенатор, не хмурьтесь, я уже понял, что вы не любите дрессированных обезьян и покупать тех двоих не станете, но в той группе был пятнадцатилетний мальчишка -- просто великолепный образчик оставленного мира. Слава Богу, у него отобрали жвачку...

   -- А это еще что такое?

   -- Еще одна вещь, которая не попадает в отчеты. Конфета, которую невозможно съесть. Ее жуют, она превращается в резиновую массу и люди пускают изо рта пузыри.

   -- Зачем?! -- шокированная Эллис во все глаза уставилась на собеседника.

   -- Пузыри многих развлекают -- что вы хотите при таком дурном воспитании? А жевание якобы очищает зубы после еды.

   -- А не проще ли почистить зубы?

   -- Так это в наших кафе и ресторанах посетителям обязательно предложат одноразовые щеточки с пастой, а там в ходу жвачки -- это большой бизнес, сенатор. Порасспросите своего подопечного, я пришлю его к вам вместе с бумагами. Только не забудьте, питомец будет на вашем попечении, но до полнолетия останется под эгидой государства, а потом, по результатам экзамена, либо получит свободу, либо перейдет в вашу полную собственность.

   Разговор с Эллис Дженкинс оставил о Лонгвуда отвратительное впечатление. Нельзя сказать, что он ожидал чего-то большего от первого разговора с сенатором, или что его обидело недоверие. Нет, к этому Лонгвуд был готов, и все же его неприятно поразило, что сенатор Дженкинс, как и все прочие законодатели, не понимала серьезности нависшей над миром угрозы.

   Конечно, на закрытых заседаниях Сената временами обсуждали возможность недовольства питомцев и нумеров, но результаты этих слушаний оставляли у Лонгвуда ощущение чего-то несерьезного. Сенаторы искренне полагали, что в случае необходимости достаточно будет незначительного внушения нумерам, чтобы они успокоились и занялись делом. От подобных разговоров у Лонгвуда сводило челюсти и ныли зубы. Сенаторы не знали прелести запретного плода, не догадывались о восторге разрушений, даже не представляли, с каким весельем можно бить витрины, жечь автомобили, грабить магазины и нападать на полицию. Томас Лонгвуд сохранил воспоминания о кварталах, куда не стоило заходить даже днем, о школе, где почти открыто продавали "травку", о протестующих, после которых оставались горы мусора, и о выбитых оконных стеклах в домах, выставленных на продажу.

   Глава Службы адаптации не переставал благодарить Господа за унесший его в море ветер -- ветер, который доставил четырнадцатилетнего мальчишку в прокол и подарил новый мир. Даже семь лет в ошейнике казались Лонгвуду сущей чепухой по сравнению с открывшимися перед ним возможностями -- блестящим образованием, интереснейшими исследованиями и праве держать в своих руках судьбу свободного общества. Думать, что этот цветущий мир может постигнуть участь того -- оставленного, было невыносимо и Лонгвуд задумался, не обратиться ли ему в Службу психологической поддержки для восстановления душевного равновесия. Впрочем, через пару минут размышлений Лонгвуд признал, что это лишь временное решение. Необходимо было, наконец, выполнить свой долг перед обществом и создать семью. Строго говоря, за последний месяц Лонгвуд изучил все необходимые файлы потенциальной супруги, проверил данные медиков, просмотрел отчеты психологов и решил, что Марша Смит будет для него идеальной женой. Оставалось поговорить с Маршей и попросить ее руки.

   Марша Смит изучала буклеты жилищного департамента. Через пять дней она должна была покинуть резиденцию Службы адаптации и начать самостоятельную жизнь. Она уже купила необходимую на первое время одежду, а теперь выбирала, куда ей придется отнести пока что единственный чемодан. Конечно, небольшой домик с садом нравился ей больше многоквартирного дома, но Марша сомневалась, будет ли разумно потратить на этот дом почти половину врученных ей средств, и сможет ли она рассчитывать на кредит.

   -- Добрый вечер, Марша.

   Мужчина, вошедший в комнату, был Марше уже знаком. Его звали Томас Лонгвуд и именно он вручал ей документы гражданина. Марша отодвинула бумаги и вежливо улыбнулась.

   -- Я вижу, вы серьезно готовитесь к будущей жизни, -- заметил вошедший.

   -- Раз можно иначе? -- взгляд Марши был безмятежен. -- Господь покровительствует только тем, кто этого достоин. Мне бы не хотелось Его разочаровывать.

   -- Я рад, Марша, что не ошибся в вас. Выслушайте меня внимательно. Полагаю, предложение, которое я вам сделаю, решит все ваши проблемы. Я не юноша, мне некогда тратить время на ухаживания, да и вы уже не девочка, чтобы пленяться рассуждениями о луне, получать открытки с сердечками и прочей чепухой. Марша, я не прошу у вас ответа прямо сейчас, подумайте о моем предложении пару дней, но я прошу вас выйти за меня замуж. У вас будет все необходимое: прекрасный дом, обеспеченная жизнь, положение в обществе. Вам почти не придется заниматься хозяйством, слава Богу, для этого есть специальные люди...

   -- В ошейниках? -- уточнила Марша.

   Лонгвуд улыбнулся:

   -- Я рад, Марша, что вы все так хорошо понимаете. Да, те самые люди в ошейниках -- наши питомцы. Если бы не наша забота, они были бы бродягами и нищими, но мы дали им специальность, мы заботимся об их благополучии, а они в благодарность берут на себя заботы по дому. Это справедливо.

   -- Пожалуй, -- согласилась Марша.

   -- Ваша жизнь в качестве моей жены потребует от вас немногого -- вести дом, подарить мне наследников... Марша, я просмотрел отчеты врачей -- у вас прекрасное здоровье. Вы уже трижды рожали и врачи уверили меня, что ничто не препятствует новым родам. В нашем обществе принято, чтобы в семье было не менее трех детей. Полагаю, вас это не затруднит. Кроме того у моей жены будут некоторые светские обязанности и, конечно, благотворительность. Нет-нет, не в том смысле, что вы, должно быть, подумали, у нас нет бедных и голодных, но у нас принято оказывать поддержку тем питомцам, что получают право на самостоятельную жизнь -- ну, вы понимаете, надо научить их считать расходы, оплачивать покупки и квартиру и... прочие мелочи. Это очень модно. Как видите, брак со мной не будет для вас обременительным.

   Марша задумчиво смотрела на Томаса Лонгвуда и думала, что для счастья ей надо немногое -- дом, сад и кухню, детей и мужа, которого она могла бы встречать собственноручно приготовленным печеньем. Все это Томас Лонгвуд мог ей дать, к тому же у этого человека был внимательный взгляд, приятный голос и от него хорошо пахло.

   -- Я согласна, -- сказала Марша.

   -- Подумать о моем предложении? -- уточнил Лонгвуд.

   -- Я согласна выйти за вас замуж, -- ответила молодая женщина. -- Уверена, наш брак будет удачным.

   -- В таком случае, Марша, через месяц вы станете моей женой, а пока я улажу необходимые формальности.

   Молодая женщина посмотрела вслед будущему супругу и затем аккуратно выбросила в мусорную корзину буклеты, рекламирующие жилье в многоквартирных домах.

   Эллис Дженкинс читала письмо Лонгвуда, в котором он уверял, будто за два месяца пребывания в питомнике ее новый подопечный слегка пообтесался, и размышляла, каким же тот был до питомника. Бедная невнятная речь, идиотские смешки и шмыганье носом, непонятные словечки и дикие рассказы. Свирепая Эллис не могла понять, что забавного находил подросток в швырянии камнями в проносившиеся мимо машины, или в решение замотать автомобиль директора школы в туалетную бумагу. О последней проделке мальчишка рассказывал взахлеб, то и дело брызгая слюной. Если б подопечный начал еще и пускать пузыри, Эллис точно б не удержалась и наградила мальчишку подзатыльником.

   Отчет преподавателей питомника о познаниях юного попаданца, точнее, об их отсутствии, также ужасал. Хотя они отмечали, что у питомца Фрэнка Хартинга наличествую способности, особенно к технике, означенный Фрэнк Хартинг признавался практически неграмотным и педагогически запущенным. Оставалось признать, что из оставленного мира нельзя ждать ничего хорошего, но Эллис не спешила с подобными выводами. В конце концов, Томас Лонгвуд показал ей лишь одного необразованного попаданца, но один не означал, что таковы все. Эллис подумала, что хотя слова Лонгвуда и казались разумными, но это был лишь один взгляд на проблему. Альтернативный взгляд мог обеспечить "дискобол", если он, конечно, еще способен был думать. Эллис не запомнила лица питомца ни в ролике, ни на смотринах, но в ее память намертво впечатались два разных образа -- веселый молодой мужчина на палубе яхты, должно быть, слегка пьяный, швырявший за борт бутылку шампанского, и образцово покорный питомец, тупо выполнявший любой приказ. Контраст вызывал у Эллис почти физическую дурноту, и она подумала, что если этот попаданец и правда был опасен, достойнее было ликвидировать его, чем превращать в механическую куклу. И все же, если от дрессуры Лонгвуда "дискобол" не окончательно отупел, он мог рассказать гораздо больше, чем пятнадцатилетний мальчишка.

   На аукцион Эллис явилась, так ничего и не решив, и пока питомцы один за другим поднимались на помост, размышляла, действительно ли ей так уж нужен продемонстрированный Лонгвудом попаданец. Первый муж купил давешнего любимца за десять тысяч долларов, и Эллис в потрясении заломила бровь. Конечно, она знала, что старый Дженкинс разве что не охотится на попаданцев, но десять тысяч долларов за бесполезного любимца -- это было слишком! Впрочем, воспоминание о хобби бывшего мужа натолкнуло Эллис на весьма здравую мысль. За последние десять лет Дженкинс должен был накопить немало сведений об оставленном мире и наверняка знал, действительно ли попаданцы представляют какую-либо опасность. Бывший муж никогда не отказывался дать Эллис дельный совет и если он до сих пор ничего не говорил о своих приобретениях и связанных с ними тревогах, возможно, страхи Лонгвуда были изрядно преувеличены.

   Аукционист говорил и говорил, очаровывал зал, сыпал шутками, среди покупателей время от времени проносился смех, а сенатор размышляла, что в ближайший месяц вряд ли стоит беспокоить первого мужа.

   -- Продано! -- стук молотка вырвал Эллис из пучины размышлений, и сенатор с досадой увидела, как "дискобола" свели с помоста. Оставалось ждать обещанного отчета Службы адаптации и искать предлог для визита к бывшему мужу. Эллис Дженкинс случалось допускать ошибки, но она всегда старалась их исправлять.

   Роберт стоял за помостом и ждал своей участи. Утро аукциона прошло для него в каком-то тумане, так что даже советы Линкольна Райта и его привычка гладить его по голове и щекам остались незамеченными. Роберт смотрел, как лот номер 2 -- Пат -- был продан за семь тысяч долларов, а лот номер 5 -- Джек -- за десять, но когда они один за другим, не повернув головы, прошли мимо него, не почувствовал ничего. За прошедшие семь лет ему не раз приходилось посещать аукционы, но никогда он не посещал их в качестве товара.

   -- Седьмой! Пошел!

   На негнущихся ногах Роберт поднялся на помост и посмотрел в зал. Лиц покупателей было не разглядеть, а их наряды казались размытыми разноцветными пятнами.

   -- Лот номер семь! -- провозгласил аукционист. -- Попаданец. Двадцать восемь лет и три месяца. Домашняя мебель класса "А". Начальная цена 400 долларов. По-моему, это почти даром.

   В зале послушались одобрительные смешки.

   -- Обратите внимание на экстерьер питомца -- он великолепен! Вы сможете поставить питомца в холле вместо статуи, и он станет главным украшением вашего дома.

   Смех в зале стал громче.

   -- Итак, у нашего мальчика класс "А", а это значит, что у него прекрасная выучка! Способен раздеть, помыть и уложить в постель даже в стельку пьяного. Ну, при таком росте это неудивительно...

   Зал взорвался хохотом.

   -- Но при этом, свободные, этот Давид, этот Колосс идеально послушен. Прикажите ему стоять на одной ноге, и он будет стоять, пока не упадет... Согласитесь, 400 долларов за такое совершенство непростительно мало.

   Роберт почувствовал, как щеки и уши охватывает пламя. Прежде ему казалось, что он давно позабыл, что такое стыд, но сейчас, когда аукционист расхваливал его покорность, Роберту показалось, что еще немного и он просто сгорит от стыда.

   -- И ко всему прочему, свободные, еще один очаровательный штрих. Наша мебель умеет рисовать. Конечно, он не Рафаэль, но ведь для мебели это и не обязательно...

   Роберт стиснул зубы. Аукционист отпустил еще пару острот и в зале взмыла первая карточка. Его стоимость росла, хотя и не так быстро и резко как у Джека и Пат, аукционист старался вовсю, но на трех с половиной тысячах рост застопорился.

   -- Три тысячи пятьсот долларов -- раз!.. Три тысячи пятьсот долларов -- два!... Три тысячи пятьсот...

   Роберт закрыл глаза...

   -- Продано!!!

   Молодой человек не помнил, как сошел с помоста. Не помнил, как его куда-то вели, опять мыли и что-то спрашивали. В голове звучало лишь одно слово "Продано". Только когда ему стали менять и программировать новый ошейник, Роберт осознал происходящее.

   Вещь... Собственность... Пока неизвестно чья... Правда, все эти люди, что суетились вокруг, прекрасно знали, кто его купил, но Роберт успел усвоить, что рабу не стоит задавать лишних вопросов. Гул голосов сливался в какой-то поток, гипнотизировал, внушал покорность.

   -- Пари за мной...

   -- Первый и третий -- Бартлету-младшему!

   -- Четвертый -- Стейтону!

   -- Второй, седьмой и восьмой -- Эллендеру!..

   Роберта ухватили за локоть и почти бегом опять куда-то повели. Солнце ударило в глаза. Роберт увидел желтый автобус, рабов, среди которых стояла Пат, еще каких-то людей и машины...

   -- Лист сопровождения... маршрут... сопровождающий.... Седьмой, тебе сюда! Залезай!

   Перед Робертом открылась дверца отсека, и молодой человек забрался в кресло питомца.

   -- Хорошо, что я успел! -- запыхавшийся Линкольн Райт остановился перед Робертом. -- Ну вот, малыш, пора прощаться, у тебя начинается новая, счастливая жизнь! -- С этими словами Линкольн Райт старательно пристегнул Роберта к креслу и в десятый раз за последние дни погладил по голове. -- Будь хорошим мальчиком, слушайся опекуна и не забывай благодарить его за заботу...

   -- Линк, вы нас задерживаете!

   -- Все-все, уже закончил! Давай, малыш, поезжай, у тебя все будет хорошо!

   Линкольн Райт захлопнул дверцу, из динамика полилась музыка, и через пару мгновений автобус мягко сдвинулся с места. Роберт смотрел прямо перед собой и не сомневался, что Линкольн Райт машет ему вслед