|
||||
|
|
Выпуск 40 Несколько вводных замечаний, после которых я перейду к главному — к жёсткому разговору на фундаментальные идеологические темы, последнему разговору в цикле передач «Суть времени». В 41-й передаче, следующей по счёту, я обозначу приоритеты деятельности на совершенно новом этапе. А потом начнутся просто новые телевизионные проекты. Эта передача последняя, в которой мы можем поговорить конспективно, так, как мы говорили все эти месяцы, — а это именно конспективный разговор, — на главные, самые острые идеологические темы. Для меня это главный разговор, ради которого и затеяны все передачи: «Нет идеологии — нет ничего». Нет идеологии ни у антиглобалистского движения, ни у всех этих «Захватим Уолл-Стрит». Бьются люди в конвульсиях, чувствуют, что дело швах… А там вместе выходят сторонники первобытного образа жизни и какие-нибудь постмодернисты, «Нью Эйдж», сторонники нового компьютерного мира… Все вместе, все почти не слышат друг друга. Все ненавидят Уолл-Стрит. Что ж? Уолл-Стрит есть за что ненавидеть. Он вобрал в себя ненависть очень многих людей по всему миру — так же, как у нас в стране ненависть очень многих вобрал Чубайс. И на каком-то уровне нашей существующей системы должны собраться все, для кого враг, которого я называю постмодернистским, либероидным, является абсолютным врагом. Конечно же, даже эти люди всё-таки будут, собираясь, проводить какие-то различения в своих рядах. Вряд ли они позовут в свои ряды сторонников Гитлера, или людоедов… Всегда, собирая людей против какого-то врага, ты вводишь какие-то ограничения, какие-то допуски, понимая, что в противном случае знаменитый тезис актрисы в гримёрке: «Девочки, против кого мы будем теперь дружить?», — не работает. Но постмодернистский враг настолько опасен, злобен и цепок, что эта борьба носит неотменяемый характер. Мы должны построить многоуровневую систему, один из уровней которой объединяет всех, для кого это враг. Это враг. Вот он враг. Он обокрал страну. Он продолжает её обкрадывать. Он лишил её будущего. Он её пожирает. Это враг. Всё равно мало сказать: «Чубайс», — скажите же всё-таки что-то большее. Монструозный, криминальный капитал. Капитализм первоначального накопления. Что ж? Упаси Бог. Чубайс уедет за границу и все разойдутся что ли? Так же тоже нельзя… Боролись все против Ельцина или Ельцина и Бурбулиса, цеплялись за личные качества этих… этого самого Ельцина: больной, пьяный… Потом сменился политический актёр. Вся эта борьба оказалась борьбой впустую. Все растерялись. И прошло ещё 11 лет. Одиннадцать лет!!! Примерно столько, сколько от Великой Октябрьской революции до начала коллективизации. Представляете? Значит, конечно, надо собираться против общего врага. Конечно, враг страшен. Конечно, он продолжает своё гнусное дело. Но это может быть только один из уровней. Против этого врага уже 20 лет собираются все патриоты и ничего не могут сделать, потому что кто в лес, кто по дрова, кто одного хочет, а кто — прямо противоположного. Значит, должны быть и другие уровни, создаваемой нами системы, где есть уже гораздо большее количество требований: вот первое, второе и третье. Вот на условиях выполнения этих требований мы можем создать что-то более плотное. Потом мы это плотное должны ещё уплотнять. И, наконец, должна создаться группа, которая согласна во всём, по всем идеологическим параметрам согласна, по всем идеологическим вопросам согласна, по стратегии и тактике действий согласна. И начинать, будучи очень плотным сгустком, действовать. Это не значит, что другие не действуют, все действуют. Организация «Суть времени» начала действовать с первого же дня её создания. Лично я убеждён, что проведённые социологические исследования — это уже историческая заслуга данной организации. И мы её смогли сделать только потому, что организация была сетевая, гибкая, что никаких избыточных требований по вхождению в эту организацию мы не создавали. Но, собрав людей для этой борьбы, ведя эту борьбу всё время, детализируя направления, по которым надо вести сражение, мы одновременно разрабатывали идеологию, разрабатывали в этих передачах. И требуется ещё более глубокая разработка. Нужны дискуссии по всем идеологическим вопросам, потому что без этих дискуссий мы не создадим необходимой плотности. А значит, определённый тип сражения станет для нас невозможным. Тогда враг, ворвавшись сюда и захватив эту территорию, дальше уничтожит всё, что касается вот этих рыхлых структур, собранных по принципу «против кого мы будем дружить». Постмодернистский враг, знающий, что такое искусство декомпозиции, разваливает рыхлые структуры «на раз». И он продемонстрировал, как это делается. Он демонстрирует это постоянно. Мало ахать и охать по этому поводу, нужно же понимать, почему это происходит. И как сделать, чтобы этого не произошло. Итак, эта передача принципиально важна потому, что в ней мы должны завершить обсуждение всех идеологических констант на том эскизном уровне, который только и можно предложить в первом цикле подобного обсуждения. Как только константы будут введены, по их поводу можно вести дискуссию и можно убеждать людей, что никакой альтернативы именно этим константам нет. Что ни одна из этих констант не вводится потому, что кому-то нравится рассуждать на страшно умные темы. Нет ответа на определённые вопросы — нет идеологии. Нет идеологии — нет ничего. Ничего. Никакой политической борьбы. Нет Ленина без Маркса. Без Маркса может быть Бакунин, Махно и — полный проигрыш. Чем больше я езжу по регионам, чем больше встречаюсь с людьми, тем больше вижу, что огромное количество замечательных людей собирается для того, чтобы решать именно эти задачи. Ну, конечно, люди всегда есть разные. И не для того, чтобы кого-то обидеть, а просто для того, чтобы показать, где слабая точка, где то, что нужно избыть, выжечь из себя, вырвать, я ввожу термин «анархосталинизм». Что я имею в виду? Я имею в виду людей, которые защищают советское, тоскуют по нему, хвалят Сталина, но в тот момент, когда дело переходит к действию, говорят: — А мы каждый по себе. — А у нас там вот такая заморочка. — А у нас вот такая. И так далее. То есть это и есть вот постмодернизм. Постмодернизм, вошедший внутрь. Сказал «А», говори «Б». Если тебе нравится Сталин или тебе нравится партия большевиков, создавай железную когорту единомышленников. А если ты хочешь создать ватагу, то не говори, что тебе нравится Сталин или партия большевиков. Говори, что тебе нравятся меньшевики или махновцы, или ещё неизвестно кто. Но определись! Но скажи себе: «Вот так пойду. Вот этим путём — вот к этой цели». Нет: «Я и к этой цели пойду, и чуть-чуть к этой, и так далее…» Повторяю, это меньшинство. И я разбираю меньшинство людей, которые в большей или меньшей степени подвержены этому, только для того, чтобы объяснить, что «с этого рая» никогда ничего не выйдет, что все разговоры о том, что идеология — это десерт, что нужно идти в бой… Какой бой? Что имеется в виду? С каким противником? С Чубайсом? 20 лет ходят в штыковую атаку на него, а ему хоть бы хны… Почему? Потому что с ним воюет эклектика, архаика, по сути уже превратившаяся в постмодерн. «Всякой твари по паре». А у него есть ко всему этому холодная сосредоточенная ненависть. И этой архаики, этой эклектики в любом количестве он не боится, он готов с ней воевать на той территории, которая ей недоступна. Да, он абсолютно бесплоден. Да, он лжёт. Но он невероятно цепок, подл, живуч, и он лишён каких-либо нравственных ограничений. И он слабости этой эклектики, этой архаики и всего остального очень хорошо видит. И не раз он говорил: «Это всё воск, из которого мы будем лепить всё, что захотим. Или ничего». Хотите быть воском в руках Чубайса? Или нет? Да или нет? Если нет, значит, никакая эклектика, никакая архаика, никакой анархосталинизм не может быть основой того, что мы должны создать. Мы должны создать что-то совершенно другое — и очень известное из прошлого. Чтобы создать это, необходима идеология, в которой не будет ничего лишнего и в которой будет всё, что необходимо. И я берусь доказать, что создана именно такая идеология, а не «взгляд и нечто». На войну мы идём? На войну? А учить воевать людей надо? Учебка должна быть? Если люди хоть какой-то учёбы не проходят, элементарно автомат собрать и разобрать не могут и не понимают, чем военные действия отличаются от пешеходной прогулки, а их кидают в бой, — это хорошо? Это правильно? Это сулит победу? Их так много, этих людей, да? Значит, им учебка нужна? — Нужна. Оружие нужно? Это интеллектуальные бои 21-го века. Люди а) должны иметь оружие; б) уметь им пользоваться. Причём, не каждый сам по себе, а все вместе. В противном случае, мы вооружаем их палками и кидаем на пулемёты… И это называется воевать? 20 так лет воюют, хотят так до последнего человека воевать, ещё готового за что-то сражаться? Полноценный командный состав нужен? Дисциплина нужна? Тактика, стратегия, карты нужны? Жертвенный дух воина нужен? Если в душах правит бал эгоцентризм, если каждый сам себе царь, можно победить в подобной беспощадной войне? Невозможно! Значит, каким-то способом люди должны вырвать это из душ. А как вырвать, если вокруг всё проникнуто этим смрадом? Значит, нужны места, где смрада не будет и где можно жить и работать. Причём, так жить и работать, чтобы это вполне соответствовало классической религиозной формуле «спасения». Я не к религии призываю, говоря об этой формуле. Я призываю учиться определённому опыту — опыту того, что если вокруг тлен, смрад и всё прочее, то не выстоять в одиночку. Нужно создавать площадки, места, дома, где этого тлена и смрада не будет вообще. Духовные скафандры, в которых это можно вынести — вынести и переломить. В противном случае, никакой войны не будет. Люди не доберутся до горла противника. Они падут, вдохнув ядовитых газов, или поражённые рентгеновскими невидимыми им лучами. И это уже происходит. Я вижу, как это происходит. Повторяю ещё и ещё раз: без выработки идеологии с абсолютно чёткими константами, в которой не будет ничего, кроме необходимого, мы никогда не победим и ничего эффективного не создадим. Значит, мы действуем сразу же, как только собрались, действуем, потому что если мы не будем действовать, так и ничего не будет. И идеологии тоже. И самоуважения не будет. И одновременно строим идеологию. И «Суть времени», эти 40 передач, нужны для того, чтобы построить идеологию — работающую, минимальную. К глубокому сожалению могу сказать, что я, возможно, даже наоборот слишком рационален в этом вопросе, что для меня это слишком близко к построению какой-нибудь конструкции… Два бревна должны сойтись в этой точке, там должны быть такие-то и такие-то шурупы, такие-то и такие-то гвозди и так далее, и тому подобное. Никакой лишней сложности в идеологию я не ввожу и никогда не стал бы вводить. И если бы была возможность построить идеологию более простую и эффективную, я бы всегда выбрал более простую, как можно более простую, как можно более привычную. А, главное, такую, которая могла бы сплотить максимальное количество людей. Но ничего, кроме того, что предложено в этом курсе, быть не может. По крайней мере, я ничего другого за 20 лет не увидел. Я 20 лет работаю в патриотическом движении. Я вижу всё, что происходит на поверхности, что имеет в качестве продуктов разного рода публикации, книги. Я знаю, что происходит на глубине. И я потому и взялся за эту работу, что я понимаю, — никто всерьёз дома не строит. Никто. Начиная с первого же вопроса. Любая идеология предполагает ответ на тупой простой вопрос: «Кто враг?» Мы собираемся воевать (неважно, с учебкой, вооружениями, штабами, командным составом) — с кем мы собираемся воевать? С кем? — С Чубайсом? Не смешите меня. Чубайс — страшное зло, но это глубоко периферийное зло. С кем? — С либералами? А нет уже либералов. Есть неолибералы, которые не имеют к либерализму никакого отношения. Либерализм — это Гюго. А неолибералы — это социал-дарвинизм. Но они маленькая группа… Кто враг? Вот беру Дугина… Да, фашизм мне отвратителен, но я никогда не считал, что Дугин — человек глупый, это первое. И второе, он сейчас как-то смотрит в другую сторону, поэтому у меня вовсе нет никакого желания с ним полемизировать. Работает себе человек и работает. Человек, повторяю, крайне неглупый. Что он пишет? Он-то вроде как что-то понимает… «Завтра» спрашивает его (это статья «Евразийство и постмодерн», интервью его в «Завтра»).
На что меняется модерн? На что? Постмодерн — это разрушение модерна. Это жизнь на обломках модерна. А меняется-то что на что? Что теперь предлагается? Предлагалось вместо традиционного общества общество, в котором — как говорит Дугин: «Ну, и что? Зато у нас есть прогресс и развитие». А теперь что есть? Развития нет. А что есть? Есть неразвитие. А когда-нибудь человеческое общество жило в условиях, когда оно отменяет идею развития, отменяет идею того, что человек будет восходить? Когда оно так жило? Оно так никогда не жило: ни в Средние века, ни в античности, ни в египетском обществе, ни в Шумере, — никогда. Значит, оно входит в какую-то новую стадию… Что это? Конец истории? А человечество может существовать без истории? Каков масштаб перемен? И куда это всё идёт? Кто же всё-таки враг? Значит, мы называем врагом не либералов, не Чубайса, не кого-то… Мы говорим: «Постмодернистский враг». Когда я сказал это впервые, так завыли… До сих пор воют… Постмодернистский враг… Но может ли постмодерн быть окончательным врагом? Для Дугина картина мира проста: была традиция, традиция сменилась на модерн к его ужасу, а модерн сменился на постмодерн. И всё. Но разве это так? А что такое Бен Ладен? Кто берёт сейчас власть в Ливии? Разве идёт однонаправленный процесс, при котором весь мир переходит в постмодерн? А разве нет обратного процесса — процесса архаизации мира? Разве там — в трущобах, в аду — не формируется отказ от развития? Там не формируют то, что лишено идеи развития совсем по-другому? Не формируется великое гетто, в котором будут говорить: «Ура! Мы закончил с развитием. Будь оно проклято!» Но ведь так не говорили ни в античности, ни в Средние века. В премодерн так не говорили. У Джотто нет идеи неразвития. Джотто понимает, что такое развитие, Данте понимает, что такое развитие, Бертран де Борн понимает, что такое развитие. Все понимают. Значит, что же такое контрмодерн, который мы видим? Что такое этот самый Бен Ладен? Это не традиция. Какая это традиция? Это традиция минус гуманизм, минус развитие. Это уже не традиция. Традиции уже не будет. Идёт дегуманизация, отказ от движения, от восхождения. Вот что такое контрмодерн. Почему надо назвать это слово? Почему, не назвав его, нельзя работать вообще? А потому что это происходит в мире. Это. Да, постмодерн движется. И его содержание надо раскрывать. Вопрос не в перечислении его характеристик, а в его сути. В сути времени. Но не только он движется. С одной стороны мы видим полулюдей с блуждающими глазами непонятного типа, заполняющими европейские улицы, а с другой стороны мы видим беснующихся дикарей, которые проклинают цивилизацию и готовы разрушать всё подряд. И вроде бы эти дикари проклинают этих мутных постчеловеков… Но как-то вдруг оказывается, что между этим есть связь. И сейчас-то эта связь стала беспощадной… Я говорю: в Ливии кто варварство чинит? Постмодернистская сволочь на самолётах «Стеллс» или на каких-то сверхновых бомбардировщиках, постмодернистская сволочь, вооружённая интеллектуальным оружием последней генерации. И вот эти самые контрмодернистские убийцы. Они же вместе. Все говорили, что этого не может быть, что это случайность, что это только ситуационный союз… Не ситуационный! Видим все, что другой! Значит, надо ввести в стратегическую аналитику эту константу?! Надо! Почему её не вводят? А потому что очень хочется сказать: «Постмодернизм, конечно, ужасен, но зато Традиция-то как прекрасна…» Какая традиция? Примордиальная (с большой буквы), Золотой век? Реальная традиция? Какая традиция? Крестьянской общины? Беднейших деревень Китая? Джунглей Индии? Такая традиция? И что — она прекрасна? В ней надо жить? А остальной мир что будет делать? Остальной мир будет рассматривать всё это как гетто и топтать. В гетто будут свои священники, в гетто будут свои полицаи, — и они будут в шоколаде, как были в шоколаде такие полицаи и в колониальной ситуации. Но только в колониальной ситуации хотя бы обещали, что будут развивать, а тут не будут обещать. Тут неразвитие навсегда. «Гетто фореве». Значит, вот что такое союз Постмодерна и Контрмодерна. А ещё есть Модерн. Хотите в него? А где традиционное общество, из которого извлекать ресурс для того, чтобы попасть в модерн. В Китае есть (я много раз говорил), в Индии есть, а здесь нет. Ну, и что же тогда? Если в мире есть Контрмодерн, который работает вместе с Постмодерном, и реликты Модерна (реликтовый Модерн), и ни в Контрмодерн не хотим — потому что гетто; ни в Постмодерн — потому что ад; ни в реликтовый Модерн — потому что, во-первых, поздно, а, во-вторых, Россия — не модернизируемая страна, то куда идём? За что воюем? Под каким флагом? Где проект, в котором бы идея форсированного развития была а) русской и б) не такой, как в модерне? Где это условие — русскости плюс не такой, как в модерне? Это и есть Сверхмодерн. Нет четырёх проектов? Какая перспектива? Какая надежда? За что воюем?
(Вот так строится ловушка! Всё! Вас уже нет. Ну, нет вас политически! Вы приняли эту альтернативу — и вас уже нет. Враг вас уже разгромил — вы ещё войну не начали! Вы построили учебку, вы собрали новые образцы оружия, вы командный состав [собрали], карты, всё… Пошли! Вперёд! Вот с этой картой пошли вперёд и зашли в одно нехорошее место. «Вести арьергардные бои на оставшейся территории, где ещё сохранилась твёрдая почва?.. Или же идти туда, в эти протуберанцы нового, в чудовищное пространство, где нет ни опоры, ни языка?» «Вести арьергардные бои на оставшейся территории», — это где? На какой территории? На территории модерна? — Её нет. На территории Традиции? — А она есть, эта территория? Где она? Заброшенные сёла без электричества — это средневековое село? Община? Многодетные семьи? «…идти туда, в эти протуберанцы нового, в чудовищное пространство» — ну идти в ад! В чём содержание постмодерна? Зачем он нужен? — Чтобы потерялись различия, все различия. — Вот это Микеланджело? — великий художник?.. Вот это Рафаэль — великий худодник? Вот это Леонардо да Винчи — великий художник? А это три буквы на заборе!.. Разницы нет, говорит постмодерн. — Вот это подлец, а это герой. И разницы нет! Вообще нет различий. А почему их нет? Потому что всё — бренды, всё неподлинное, всё практикабли, симулякры (то есть имитации). А почему всё имитации? Потому что нет метафизики. Постмодерн говорит: — Поскольку у вас метафизики нет, козлы, я вас буду делать как лежачих. Я с вами что захочу, то и сделаю. У вас метафизики нет, у идиотов. Вы её и тогда не достроили, и всё, что было, отдали! Вы дезориентированы! В ответ на это говорится о том: — Раз враг — постмодерн, а его ключевая ставка — отсутствие метафизики. И он знает, что в отсутствие метафизики он разгромит всех, как лежачих, — значит, нужна метафизика. Или метафизика или смерть! Начинаешь заниматься метафизикой: — Ах! Боже мой! Какая ещё метафизика?! Да ещё светская?! Нет светской метафизики? — Всё!.. В модерне есть метафизика развития, прогресса, гуманизма. В коммунизме она изначально была другая — новый человек, новый гуманизм, другое развитие… И есть советский опыт, опёртый на два столетия другого развития! База данных есть. Банк данных. Ещё тут Дугин говорит, что евразийство — это политическая философия, у которой несколько столетий позади… Политической философией сыт не будешь! Философия — книжки. Открыл, почитал… А мы-то говорим о другом. Миллионы текстов, сотни великих книг, фильмы, музыка, опыт жизни, человеческий типаж, — это всё есть у нас и ни у кого больше. Да, мы признаём, что в этом были изъяны, раз это удалось победить. Мы ищем эти изъяны, нащупываем их, преодолеваем и говорим: — Вот теперь у нас это есть без изъянов. И мы с этим идём в бой. С этим… И никто, кроме нас такой бой выиграть не может, потому что у нас впервые появилось то, чего у другого человечества нет вообще. Такой бой можно выигрывать. Но тогда опять встаёт вопрос о той же метафизике, а также обо всём другом… Что обеспечивает подлинность? Что обеспечивает мобилизационный дух? Что? Только это. Именно потому, что это было не довыявлено, не поставлено во главу угла, не доведено до определённых концентраций… И это экзистенциальное смертное заболевание, уничтожившее культуру, как оно уничтожает её всегда, когда нет метафизики… И отсутствие различений, и человеческая слабость… Всё это произошло потому, что не было оси. Точнее, ось была, и первое поколение революционеров, второе её интуитивно чувствовало. А потом она ушла в сторону. Слишком пытались походить на Запад. Боялись самих себя! Боялись нащупать свою фундаментальную самость, окончательную. Копировали гибнувшие модернистские идеалы, не понимая, что нас-то они и погубят. Что нам-то нужно своё. Но не своё вообще, а то своё, что ведёт к развитию. Значит, это мы можем взять на вооружение. И тогда чёрта с два постмодернизм нас «сделает». Он нас «сделал» перед этим, потому что нас не было… У нас всего этого не было! И он нас «сделал» как хотел. А как только это у нас будет, — он ни черта с нами не сделает. Но если не заявить такую программу, чёрт возьми, а ныть по поводу того, что либо нужно биться в арьергардных боях на какой-то там оставшейся территории, непонятно какой, либо бежать в постмодернистский ад, — если это называть стратегической войной в 21-м веке, то сделать так может только человек, сошедший с ума. Дугин отвечает как раз очень ответственно, он говорит: — Это очень интересный и серьёзный вопрос. Я убеждён, что эти процессы, подготовлены логикой развития бытия, не случайны. И неслучайность смены парадигмы надо осознать.
Дальше появляются какие-то «консервативные революционеры»… Но эти «консервативные революционеры» что делать должны? Снимать штаны и бегать? Какой проект они осуществляют? Если сверхмодерна нет, модерн загибается, постмодерн — это царство Антихриста, — то либо это замануха в контрмодерн, то есть в регресс, в архаику, в гетто, под власть постмодернисткого ада, то есть к тому же самому Антихристу, либо это обречённое топтание на территории модерна, либо это сверхмодерн. Иначе, за что вы боретесь? За что? О какой войне идёт речь? Если этот сверхмодерн — только умственная конструкция, нам хана. Сто лет будем делать. Значит, это — русская великая традиция развития, альтернативного развития. Наш 18, 19, 20 век и наш великий Советский период. Исправить там что-то мы можем! Теперь, если мы воюем с постмодернистским врагом, который понимает, что он всесилен, если он убьёт метафизику, то только восстановление её в варианте сверхмодерна может обеспечить какую-то войну, какой-то шанс на победу. Значит, не с ума великого, не с задвигов и не из желания кому-то какие-то глюки транслировать, а от ощущения абсолютной неизбежности именно этой конструкции я ввожу это понятие и спрашиваю: «Что вы хотите без него?» Следующий вопрос ещё серьёзнее. Хорошо. Религиозный человек. Религиозный человек — это религия чего? Контрмодерна? Постмодерна? Модерна? Она же тоже разная. Есть модернистская религия, все знают. А что — нет религии постмодерна? Чуть-чуть шутовства, чуть-чуть молитвы. Всё есть. Мы это видим всё время. Этого до фига просто. А что не видим религию контрмодерна? А что Бен Ладен — не религиозный человек? Так какую религию? Какую религию предлагают? В какой из этих модификаций? Человек, скажем православный, католик, исповедует ислам… О каком исламе, каком православии, каком католицизме идёт речь? 20 лет изучаем это — для чего? Потому что нравится это изучать? Лавры религиоведа не дают спать? Юнга? Шолема? Мосиньона? Не давали бы мне спать эти лавры — не занимался бы политикой. Потому что надо выделить, выделить левую и правую парадигму. Потому что в каждой из этих религий всегда был хилиазм и его антагонист, всегда была церковь бедных и церковь богатых. И всегда эта церковь богатых доходила рано или поздно до ощущения абсолютной избранности богатых, а церковь бедных доходила рано или поздно до красной метафизики. Везде. По отношению к советскому… Что не видите, что есть две церкви в политическом смысле? Да, люди исповедую одну и ту же религию. Но политически же они абсолютно разные. А в католицизме? Есть мексиканские тексос — крайние правые, а есть теология освобождения — крайние левые. И воюют эти католики — фактическая гражданская война идёт. Почему? А потому, что два разных идеала. Согласно одному идеалу, бедные — это не просто наши братья, а это то, ради чего мы живём. «Мы пойдём к нашим страждущим братьям…» В другой парадигме, если доводить её до крайности, бедные — это не люди. И эти две парадигмы существовали всегда, везде. Это социальное измерение. Но есть же и какое-то другое. Так что? Если мы не выделим это измерение, если мы не говорим о социалистическом православии, о красном православии, имея в виду не посягновение на символ веры (кому нужно на него посягать, какой идиот может это делать сегодня), а об очевидном социальном, идеологическом содержании… Ну, очевидно же это! Очевидно, что одни священники проклинают Сталина, как сатану, а другие рисуют икону; что одни всё время говорят о том, что несправедливости не должно быть, а другие любуются своими дорогими часами и говорят, что богатые избраны, — ну, очевидно же всё это! Это происходит у нас на глазах по всему миру. Значит, если не выделить этот модус, то о чём мы говорим? Сложнейшая работа нужна не для того, чтобы расплеваться с православными, или католиками, или исламом, или чем-нибудь ещё, а для того, чтобы провести нужную работу там. Не для того, чтобы посягать на их символы веры, на их картину мира, а для того, чтобы эта картина мира, эти символы веры соединились с сегодняшней реальностью, чтобы окончательные вопросы встали на повестку дня в религиозной среде. Чтобы можно было трепетно охранять всё, что там дорого религиозному человеку и, одновременно, вести социальную, политическую, идеологическую работу. Без неё ничего не будет. Она идёт. Вся Латинская Америка от неё кипит. Индия кипит. Буддистский мир кипит. Нельзя это остановить, нельзя. Это смертельно опасно! Значит, идея левого и правого, красного и чёрного должна быть доведена до конца всюду. И тогда ещё раз встаёт вопрос: а что это за такой чёртов постмодернизм? Ну, он всё сметает. Потому что нет метафизики, а он приходит для того, чтобы смести все неметафизические конструкции. Он их сметает, как первый ветер гнилые деревья. Ну и что он дальше-то хочет делать? Ну, будет он жить на этой помойке сколько-то времени… Но как он управлять будет? Он не создаёт модели, он власти не создаёт. Он разрушает. А дальше что? «Фолоу ап», следующий шаг в чём? И вот тут надо договаривать до конца. Не рассуждать очень много о том, что какие-то слышим толчки… «Слышим звон, да не знаем где он»… Не в толчках дело! Слышите толчки? Думайте! А когда придумаете — скажите! 20 лет изучаю всё это, 20 лет. И твёрдо могу сказать: я не знаю, какой организационный потенциал я проявлю и никогда к этому не стремился, делаю это от безысходности, но уж как-нибудь, простите, аналитику-то я понимаю. Ну, не последний я в этом человек, миль пардон. Так вот, 20 лет наблюдаю, как под постмодернистские улюлюканья с большой глубины всплывает гностическая подводная лодка. Это она всплывает. Это для неё, это для этого сатаны готовит постмодернизм мир. Ни для чего-нибудь другого. Постмодернистский враг — это только первые эшелоны. Это пехота, а дальше-то идут другие — те, кто хотят властвовать. И не то важно, что там говорили Василид и Валентин, как это соотносится с манихеями и альбигойцами, — неважно это сегодня. Это можно и нужно изучать для того, чтобы лучше что-то понять, но речь идёт только о политической практике и ни о чём другом. А политическая практика состоит в том, что нет решения проблем человечества в нужном господам виде без реализации одной процедуры — расщепления рода человеческого. Надо признать, что род человеческий не един — «многоэтажное человечество» это называется. Он не един: есть почти не люди (недочеловеки), есть полулюди и есть подлинные люди. А сделать это можно, только опираясь на гностическую традицию, которая для этого и была придумана! Когда Христос пришёл и сказал, что у всех есть душа, — рабство рухнуло. Потому что раб — это то, чем можно пользоваться эффективно, только зная, что души нет, что это — вещь, зверь. А как только ты понимаешь, что есть душа, так через 100 или 150 лет это рабство рушится. Невыносимым оно становится. Значит, для того, чтобы оно снова возобладало, идея о том, что у всех есть бессмертная душа, все подлежат спасению, должна быть отменена! Это и есть гностический абсолютный враг. Он движется вперёд. Дугину-то не хочется это признать, потому что он может как угодно проклинать постмодернизм, да и то — на самом деле он вполне им любуется и не зря говорит о его неизбежности. А гностику-то ему трогать не хочется. И не эту умственную гностику вообще, а политическую — ту самую, которая вооружена современными танками, суперсамолётами, ядерным оружием, авианосцами и всем остальным. И она движется на мир. Она! И что вы можете ей противопоставить? Только доведённый до предельного каления хилиазм, только его. Я политикой занимался, когда распутывал, как именно некоторые наши философы, с гордостью носившие в отличие от меня в застойные годы партийный билет, как эти философы начали спутывать в единый клубок хилиазм и гностицизм? Нельзя одновременно говорить о том, что надо бежать из мира, что мир создан злым Демиургом, — и о том, что тут должно существовать тысячелетнее Царство Божье. Нельзя одновременно говорить о том и о другом. Или — или. И не зря они столкнулись во Второй мировой войне: гностический фашизм (с его идеей недочеловека, сверхчеловека и всего остального, и — прекращения развития) и коммунистический хилиазм (с его одержимостью развитием, новым гуманизмом, новым человеком и всем остальным, что существовало и горело в его недрах). Вот на один бой хватило тогда метафизики. И не было бы её — не победили бы никогда. Значит, нужна не метафизика вообще, а мобилизационная антигностическая метафизика. Говоришь людям: — Занимаемся мобилизационной антигностической метафизикой… Они ноют: — Вы гностик. Ну, забодай тебя комар! Тебе же говорят, что мы с ними воюем, что мы собираем людей под знамёна антигностической мобилизации!.. Это что такое? Это значит, что постмодернизм всех уже сделал… Анархосталинизм… И нет ему края. Значит, что здесь в конструкции лишнее? Мобилизационная антигностическая метафизика — это красная метафизика. Вам завтра гностики навяжут картину мира, и ответить будет нечего. Вам постмодернизм навяжут, и вы ляжете. Мобилизационная антигностическая метафизика и сверхмодерн — в их взаимосвязи с русским историческим опытом, с Петровым-Водкиным и со всем остальным. Вот с этим, всем вместе — можно бороться. А вы мне расскажите, как без этого! За Чубайсом можно гоняться. И я не говорю, что не нужно. Давайте все вместе гоняться за Чубайсом. В рамках сетевой структуры с разными уровнями это возможно. Но если только это и будет, то будем гоняться, как все, ещё сколько-то лет. Потом он уедет. Или те, кто за ним гонялись, его возлюбят — так тоже уже было. Война-то за счёт чего будет? Вы не чувствуете этот запах войны? Чем Высоцкий отличался от Окуджавы? Тем, что у Высоцкого была военная страсть, а у Окуджавы была антивоенная страсть. Вот и всё. Наши либероиды ноют и ноют, воют и воют, копаются в якобы имевших место наших слабостях в первый период войны. Высоцкий сказал одну фразу, по памяти говорю: «От границы мы Землю вертели назад — Было дело сначала. [Но обратно её закрутил наш комбат, Оттолкнувшись ногой от Урала]» И кончено! Всё! Вот так говорят, когда воюют. Можно сколько угодно разбирать ошибки, но по волевому духу и по всему прочему — фраза одна: «Было время сначала». Так чем мы занимаемся? — Разжиганием того духовного огня, который приведёт в это мобилизационное состояние, или «му-му» на непонятные темы? Теперь, как решить проблему светского человека? Вы что — не хотите её решать? Светскому человеку нужна метафизика? Это не метафизика модерна, прогресса и гуманизма. Это другая метафизика. Он должен сопротивляться постмодерну? У него должна быть подлинность? У него должна быть мобилизация? А он не верит. Вот, религиозные верят — прекрасно. Каждый верит по-своему, но только пусть определяется: он в церкви богатых, которые окончательно доходят до церкви сатаны и обязательно до неё дойдёт, или он в другой церкви. В этом огне брода нет. Это абсолютно не требует пересмотра религиозных парадигм. И не рассказывайте мне, пожалуйста, после 20-ти лет занятий религиоведением и беседы с лучшими мыслителями мира и с представителями всех конфессий, не рассказывайте мне, пожалуйста, что всё сводится к катехизису. Что из высокой религиозной, прозрачной и абсолютно чистой традиции вообще можно изъять неоплатонизм. Вот взяли и изъяли. Ну, не бывает так! Невозможно! Сложнее всё. Не поклонник я неоплатоники. Но я же вижу, как это всё устроено. И я вижу, что наступает время последних вопросов, последних определений, последней повестки дня. Так как сделать, чтобы в итоге религиозные [люди] остались при своём, определившись только по социальным, идеологическим и прочим вопросам, а светские [люди] получили метафизику. И чтобы вся эта метафизика: и религиозная, и светская, была метафизикой предельной антигностической мобилизации, необходимой только потому, что реально на мир на самом деле движется фундаментальный гностический враг. А постмодернизм — это прикрытие, которое Дугин уже называет непреодолимым. А это ещё только прикрытие! И вот когда он поделит человечество на части, когда окажется, что большинство «почти как люди», — вот тут он решит все проблемы. Потому что у зоотехника, которому надо сократить поголовье кур или крупного рогатого скота, не возникает нравственных корчей. Он берёт и сокращает. Если поделить человечество и сказать, что это не люди, то на следующем этапе несколько миллиардов этих нелюдей умрёт. И будет создан аппарат для этого уничтожения. Оставшихся ждёт участь, по отношению к которой Древний Египет, Вавилон и всё прочее — это толерантные гуманистические общества с хорошо развитой демократией. И к этому дело идёт. И если кто-то не понимает, что это пронизывает всю жизнь от её высоких, умных уровней до её хамства, плебейства… И там всё то же самое… Статья Минкина о мухах и пчёлах — это абсолютно гностическая статья. Вульгарная, плебейская, элементарная и, одновременно, насквозь такая… Потому что так мыслят. Потому что ненавидят народ последней ненавистью. Потому что в этой ненависти черпают силы. А другие в чём их черпают? Почему другие лежат и отдыхают, когда они движутся «свиньёй»? Вот что такое вопросы, которые мы обсуждали. Изымите хоть один из них. Изымите, и что вы получите? Не будет конструкции. Нет антигностической предельной мобилизации — нет конструкции. Нет метафизики — нет войны даже с постмодернизмом. Нет миропроектной аналитики — вообще все дезориентированы так, как я это показал по статье из Дугина. Нет русской традиции — тащитесь сто лет со своим Сверхмодерном, изобретайте фэнтези любого типа. Нет возможности выделить красное начало во всех классических религиях, противопоставив его чёрному, — ничто не произойдёт. Нет возможности дать подлинность светскому человеку, дать ему оружие, созвучное его душе для борьбы с гностическим абсолютным злом, нет этого — всё. Нельзя это всё собрать вместе — враг уже победил. Вот когда это всё собрано и дополнено тем, что необходимо и детализировано и вошло в душу, и зажгло в этой душе огонь, и вернулся дух борьбы, дух усилия, — вот тогда можно воевать. А воевать, вести на борьбу людей, которые не избавились от всех травм, пребывают в состоянии полуневроза, полуподавленности — невозможно. И не было бы этой войны ни в «Суде времени», ни в «Сути времени» (это нужно было выдержать — эти 40 передач одновременно с «Историческим процессом»), ни «Исторического процесса», если бы я не верил в то, что говорю. Вот так выглядит картина. 30 лет, даже больше, нужно было для того, чтобы её выделить и описать. И теперь осталось её передать по-настоящему, не конспективно, а по-настоящему, до конца. Кому-то это не нужно. Кто-то хочет всего лишь бороться вместе с нами с Чубайсом — ради Бога. Кто-то видит мир иначе, но, вместе с тем, поддерживает нас по каким-то основным позициям — антиамериканизму или что-нибудь ещё — ради Бога. Но всего это недостаточно. Потому что это всё — ложные цели. Подлинные цели — это те, о которых я говорю. Подлинные знаки беды — эти. Да, это последнее время, но это последнее время боя. Это последнее время боя, а не последнее время, когда нужно сказать: «Нет!», шептать губами и ждать, пока тебе снесут башку. Это великий бой. Блок не был христианином? Он сказал: «И вечный бой! Покой нам только снится…» Он же явно сказал это в полемике с концепцией покоя. Да, антигностическая мобилизационная метафизика — это метафизика вечного боя. И что? Нет этой концепции вечного боя в классических религиях? Нет этого духа войны? Нет теологии войны? Это же война со злом! С абсолютным злом. Абсолютная война с абсолютным злом! Этот дух должен пронизывать каждую клетку тела, мозга, души. Это не умствование. Метафизическая военная песня — это песня, от которой идут мурашки по коже. Метафизическое военное мышление и чувствование — это то, что придаёт силы, это иное усилие. Люди идут в потоке событий. Они уже видят, что в потоке событий идти нельзя, и всё равно не поворачивают. Потому что они, как дистрофики из анекдота: «Ветра нет — по бабам пойдём». Как пробудить то начало, которое переломит эту дистрофию? Враг считает, что он её уже навязал. Это надо переломить! Ко мне обращаются по поводу того, будет ли передача «Исторический процесс» дальше. Сейчас существует какая-то пауза, потому что дебаты начались и время распределено между политиками. Возможно, что и в ноябре передачи будут. Возможно, что они продолжатся. Но они продолжатся только, если я буду твёрдо понимать, что возможна война, а не камлание в условиях, когда за твоей спиной творится чёрти что. Если бы я знал, что уже творится чёрти что и я бессилен, я бы никогда в этой войне не участвовал. Ведут себя подло, низко, вне всяких моральных ограничений… И что? Чего они добились? Они дважды, используя все бесчестные средства, получили разгром. Почему? Потому что чуть-чуть, чуть-чуть ещё теплится этот огонёк духа, этот огонёк готовности воевать. Мне скажут: — Да это всё такая игра, в которой выиграть было нельзя. Если бы это была такая игра, в которой выиграть нельзя, уже бы два раза проиграли. Но ведь выиграли. Они же другого ждали… Не понимаете, что они другого ждали? Они бесятся как никогда. Потому что эта передача, «Исторический процесс», стала осью идеологической борьбы в выборный период. А они не выборы ведут как таковые, они закладывают всю поствыборную стратегию развала и чего-то похуже… А им мешают… И никто не мешает, кроме нас. Мы мешаем. Мы. Скажете «нет»? А кто? Назовите. Перечислите! Вот так воевать должен каждый. И ещё сильнее, потому что моложе. Впереди будущее. И жалеть себя не фига. Если будем понимать, что это машинка, которая не преодолима ничем, потому что она так устроена, естественно, тут же всё скажем. И поскольку люди мы профессиональные, то скажем не «ваще», а чисто конкретно. У меня была в гостях учительница английского языка, которая сказала, что теперь надо преподавать новым русским и им надо объяснять, что артикль «а» — это «типа», а «the» — это «чисто конкретно». Так вот, скажем не «типа», а «чисто конкретно». Но, повторяю, два решающих последних боя, в которых они совсем намылились шулерскими методами добиться нашего разгрома, они проиграли. А почему проиграли? Потому что не ждали. Не ждали организованной мобилизационной реакции. Даже простейшей, слабенькой. Потому что они точно знают, что они русский народ «сделали» раз и навсегда, что это каша мелких самолюбий, дури, разброда и всего остального. И когда они видят внутри этого какое-то движение, наполненное волей и дисциплиной, даже элементарной, — они пасуют. И ищут новые пакости, потому что они бесплодны и пусты, но очень цепкие и очень подлые при этом. Поэтому, если условия борьбы будут предполагать шанс на победу, то от борьбы отказываться нельзя. Но тогда делайте то единственное, что можно — идите в массы: к своим друзьям, родственникам, знакомым, к кому хотите ещё. И шутовской подлости наших противников противопоставляйте народную честность. Никогда мы не призовём к этому, если будем знать, что нет вообще шансов на то, что это победит. А такие сценарии возможны. Но мы как воевали за другие сценарии, так и будем воевать. Нам и полтора года назад говорили, что всё наперёд задано. Если бы всё было наперёд задано, то мы бы и не воевали. Но мы выигрываем, потому что знаем, что альтернативы этому нет. Нет альтернативы той войне, о которой я говорю. Нет ей альтернативы. В огне брода нет. Она идёт по всему миру. Всюду. И всё равно всё это сойдётся на нас. Хотите воевать по-настоящему? Просмотрите ещё раз все передачи. Особенно несколько раз эту последнюю. Нарисуйте это сами на бумаге. Поймите, что ничего лишнего тут нет. И что никаких альтернатив этому тоже нет. Вот так это устроено. Вот это минимальная конструкция, из которой всё можно извлечь. А из других ничего не извлечёшь. И становитесь на тропу духовной войны. Этой войны. Вот для этой войны нам нужны учебные подразделения. Для этой войны нам нужно вооружение. Для этой войны нам нужен командный состав. Для этой войны нам нужно выжечь всё, что касается эгоцентризма, капризности, паники, недисциплинированности, разболтанности. Мы идём на эту войну. И мы протягиваем руку каждому и говорим: — Идём вместе. Идём. Всё. Если вы хотите не идти прямо на эту войну, а помогать в любой форме, — спасибо вам за всё: за любую критику, за любые формы поддержки. Ни от чего мы не отказываемся, ибо силы неравны. Нас мало. И мы очень хорошо понимаем, что каждый следующий бой будет в 10 раз тяжелее, чем предыдущий. Но именно потому, что у нас есть идеология и метафизика, мы на эту войну идём. И воевать будем до конца. |
|
||
|
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх |
||||
|
|
||||
