6. ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ КРИМИНАЛЬНОЙ БУРЖУАЗИИ. АНТИЦЕНТРИЗМ, НАЦИОНАЛ-ДЕМОКРАТИЗМ И ЭТНОКРАТИЗМ

Антикоммунизм связан с атакой на бюрократию как носителя "преступной" идеологии. Национал-демократизм атакует ее же, но по линии государственной, как носителя централистских, "имперских" тенденций. Вне национал-демократизма антикоммунизм не смог бы с такой активностью поднять на борьбу достаточно аполитичное население страны. Вне антикоммунизма национал-демократизм не сумел бы отсечь национальную бюрократию от руководства процессами в регионах к тому моменту, как встал вопрос о смене государственной власти. Таким образом, мы можем говорить о двух взаимосогласованных процессах, реализующих общую цель. И подобно тому как рыночный утопизм сулил золотые горы в обмен на отход от директивности управления отраслями, антицентризм обещал скачок жизненного уровня за счет отхода от директивности управления регионами. Как в первом, так и во втором случае при наличии определенного чувства меры такие преобразования могли дать определенный, хотя и весьма ограниченный эффект.

Но представим себе пианиста, который, играя сложную классическую музыку, начал бы вдруг, вместо мягких прикосновений пальцами к фортепианным клавишам, что есть сил барабанить по ним кулаком, уверяя, что так громче, а значит, и лучше. Такого пианиста немедленно увезли бы в сумасшедший дом. В экономике ничего подобного не произошло, и тотальный регионализм, противоречащий всем мировым тенденциям экономического развития, заведомо пагубный, был провозглашен новым словом в развитии социалистической экономики.

Регионализация, однако, могла бы быть отнесена к разряду очередных бесплодных аппаратных экспериментов, на этот раз в духе демократизации, если бы в резонанс с ней не сработало национал-демократическое движение. Начатое национальной интеллигенцией, оно на первых порах опять же имело либеральный характер и всего лишь "раскачивало" процесс за счет энергии "собственных" колебаний, неизбежных при снятии деформаций предшествующего периода. Однако вскоре эта энергия начала собираться и направляться в строго определенное русло, а собственные колебания (обреченные на затухание) приобрели характер "вынужденных" с быстро растущей амплитудой. Элита национальной интеллигенции была отодвинута как недостаточно радикальная и демократическая, и ее место заняла новая генерация лидеров из числа интеллигенции, не принадлежавшей к высшему слою и не скомпрометированной сотрудничеством со старой властью.

Радикализация лозунгов, требования национального суверенитета (пока расплывчатые), ставка на открытый национализм и радикальные методы решения межнациональных конфликтов начали принимать направленный характер, а растущий объем деятельности, уже немыслимый без многочисленных профессионалов, серьезных затрат на средства массовой информации, потребовал экономической поддержки. Это катализировало диалог политических радикалов с экономическими спонсорами из числа радикально ориентированных представителей национальной криминальной буржуазии. Сходный процесс шел во всех национально-освободительных движениях с той лишь разницей, что буржуазия там не принадлежала к криминальному сообществу, но известно, что платящий деньги заказывает музыку. В итоге процесс перешел на позиции "мягкой этнократичности", пока еще без жестких лозунгов о приоритете коренного населения и выселении инородцев, но с четким акцентом на идее национальной исключительности и экспансии в духе буржуазного национализма досоветского периода. Такой "мягкий" этнократизм, подобно "мягкому" антикоммунизму, был пригоден только для одной цели – открыть шлюзы для этнократизма "твердого", то есть все того же неофашизма, ведущего к власти сильную личность по известной логике: "Одна земля, один народ, один вождь". С точки зрения регионального криминалитета, такая формула несла в себе огромный потенциал, позволяя решить ряд важных политических, экономических и социальных задач.

Первое. Она обеспечивала приход сильной личности, этнопатрональную диктатуру, твердую власть, способную закрепить новый статус привилегированного сословия, обеспечить передачу и фиксацию крупной частной собственности в нужном направлении.

Второе. Она позволяла потеснить партийных феодалов (не способных идти на острую конфронтацию с центром) и местную финансовую олигархию, остро нуждающуюся в хорошо отлаженных связях с центром.

Третье. Она обеспечивала приоритет "своих" над "чужими" по этническому принципу, а значит, камуфлировала эксплуатацию "своих" "своими" по классической схеме Третьего рейха, сделавшего "козлом отпущения" евреев. Здесь ими могли стать русские, азербайджанцы, евреи, гагаузы, неважно кто, лишь бы польстить амбициям "коренников". На этой основе построены все этнопатрональные системы. Поскольку классический вариант подобной организации общества – Нигерия, то мы назовем такой способ укрепления социальной базы "нигерийской моделью".

Четвертое. Она обеспечивала круговую поруку, позволяла развязать террор и насилие, блокировала механизм репрессий и контроля центра.

В целом с момента выхода на арену "твердого" антикоммунизма и этнократизма процессы пересеклись, вошли в резонанс и обнаружили окончательно и бесповоротно один, в подлинном смысле этого слова неофашистский знаменатель.

Говоря о неофашизме, мы в данном случае употребляем этот термин в его действительном, прямом геополитическом значении, а не как некую аллегорию. К сожалению, это явление получило в СССР недостаточно широкое освещение и такие классические компоненты новой фашистской глобалистики, как Срединная Европа (в противовес объединенной по англо-американскому варианту Европе Тэтчер и Миттерана), "биогуманизм", адресующий к новым евгеническим теориям и противопоставляющий себя "техномарксизму", последовательный "антиимпериализм", "антиамериканизм" с поддержкой любых сил, борющихся против сговора "ялтинских хищников", сознательно сделанная ставка именно на преступный бизнес, и прежде всего наркоманию, определенный тип включенности в экологическое и антивоенное движение, культивирование определенных форм суб- и контркультуры, ориентированных впрямую на сатанизм, оккультно-мистический ренессанс и ориентация на сброс христианства как религии слабых – все это остается в нашем обществе без подробного описания, несмотря на рост публикаций на эту тему в Европе, Латинской Америке, Юго-Восточной Азии, где процесс исследуется и описывается самым тщательным образом. Рядовому советскому обывателю сегодня гораздо больше говорят о "мафии КПСС", чем о "мафии СС", зачастую радостно рифмуя эти два понятия. В результате – весь цикл исследований, проведенных на Западе по поводу действительного содержания мафии СС как геополитической структуры, остается вне поля зрения советской общественности, хотя это могло бы много прояснить в действительном содержании происходящих геополитических изменений.

Горячо обсуждаемая сегодня идея выхода Ленинграда из состава СССР и его вхождения в так называемую "Балтию", намечаемые контуры этой новой государственной единицы, слишком похожие на тот "Остланд", который Гитлер планировал ввести в состав Третьего рейха, объявление национальными героями Эсэсовцев (Литва, Латвия, Эстония), Бандеры и бандеровцев (Западная Украина), железногвардейцев (Молдавия), лидеров татарских военизированных формирований и белорусских националистов крайнего толка не могут не вызывать беспокойства,

Мы вовсе не хотим огульно зачислять в неофашисты всех национал-либералов и даже всех сепаратистов, поскольку спектр политических движений, сил, умонастроений весьма широк. Мы просто констатируем рост именно этой компоненты. За последние несколько лет мы фиксируем мутацию национально-освободительных движений в сторону неофашизма (в религии, идеологии, типе символики, культуре, международной ориентации).

В плане социально-психологическом такая тенденция вполне закономерна, поскольку демонтаж коммунистической идеологии шел и продолжает идти с использованием техники культурного шока, с сохранением логики тоталитарного сознания при замене только субстрата, наполняющего эти тоталитарные формы, но без малейшей попытки разрушить сам тип тоталитарного мышления. В этих условиях любой борец с коммунизмом автоматически героизируется, а любая контрастная коммунистической, тоталитарная идеология близка и желанна, поскольку соответствует структуре тоталитарного сознания.

В плане геополитическом – чем более стремительно и катастрофически будет идти процесс "обрушения" СССР, тем больше шансов на опрокидывание геополитического баланса с выходом на арену неофашизма именно как "третьей силы", восстановлением альянсов "осей" и союзов конца 30-х годов и в Европе, и во всем мире. В этом смысле вся геополитическая концепция, базирующаяся на "линейной" конфронтации СССР-США, плане игры по "обрушению" одномерного противника, сама подвергается стремительному обрушению.

Анализ оценок, даваемых процессам в СССР "новыми правыми" во Франции и Германии, говорит о том, что пробуждение правых и ультраправых сил в Европе связывается с "геополитическими волнами из СССР" и что ставка на рост влияния этих сил в Европе связана с технологией обрушения колосса на глиняных ногах, именно с технологией (темпом, последовательностью, степенью радикализации), а не с обрушением как таковым.

В этой сложной и крайне тяжелой для страны ситуации нас беспокоит та легкость, с которой из всего неофашистского спектра оказалась вычленена и в скандализированной форме предъявлена массовому сознанию "русско-фашистско-коммунистическая угроза". Инициатива шла из Прибалтики, где именно в это время происходила усиленная консолидация бывших эсэсовских частей и формирований.

Инициатива оказалась подхваченной широким спектром общественных течений столь активно, что на сегодняшний день на вопрос о том, что такое неофашизм, носитель политизированной масскультуры ответит: "Память, Память и еще раз Память".

На деле "Память", выдвигаемая как образец русского фашизма, – это действительно русский вариант этнократизма в двух его комбинациях: "мягкой", либеральной и "твердой" или, как любит говорить сама "Память",- "крутой". В последнем случае имеет смысл говорить о русском неофашизме в его так называемой "харбинской" (названо по аналогии с русским фашизмом 20-х годов) разновидности.

Вероятность прихода к власти этой разновидности фашизма достаточна велика. И где-нибудь на территории от Смоленска до Симбирска "твердая" русская этнократия получит тем большую возможность реализовать шовинистический бред барона Унгерна, чем выше станет накал других националистических движений, чем больше будет масштаб сгона русскоязычного населения, чем более бедственным будет его положение, чем стремительнее станет ухудшаться экономическое положение России, чем более очевидной станет потеря ею статуса сверхдержавы.

Что касается "мягкой" русской этнократии, то она по своим методам неотличима от либеральной этнократии армянской, азербайджанской, литовской, узбекской и др.

Те же выкрики о том, что к гибели привели коммунисты, тот же (не больший и не меньший, чем в литовском или латвийском варианте) антисемитизм, камуфлируемый под антисионизм, те же "сны" о докоммунистическом величии. Практически то же самое происходит и в этнократизме еврейском. Мягкий, сионистский сценарий – это вся мифология избранности еврейского народа, а подлинный, жесткий вариант, общества "Бнай Брит" или "Хагана",- откровенно неофашистский и прекрасно корреспондируется со всеми другими "твердыми" этнократами, включая русских, немецких, украинских, белорусских и пр. Антисемитизм здесь не помеха, равно как и память о геноциде. Здесь другие ценности, другая вера, другие принципы в формировании союзов и блоков. Блокировать неофашизм, "твердый" этнократизм можно лишь сразу, вкупе, во всех его разновидностях, резко отделив от нормального патриотизма, лишив национальной ауры,- в принципе!

Но протягивая руку бывшим эсэсовцам из числа тех, что истребляли десятки, сотни тысяч евреев, как можно после этого лепетать о русском фашизме?!

В случае поддержки хорватских усташей, румынских железногвардейцев, соратников Лебедя и Стецько на Украине, логически неизбежна и поддержка "Памяти", в ее наиболее экстремистской и обнаженной форме.

Присутствуя на акциях, проводимых некоторыми радикально настроенными демократами, видишь, что обструкция им со стороны их оппонентов из радикальной фракции так называемого "патриотического" лагеря, происходящие в ходе большинства таких скандализируемых встреч,- это тот перец, та острая приправа, без которой лишились бы большей части привлекательности демократические "шоу", и невольно задаешься вопросом о наличии единой "режиссуры" всех этих "массовых представлений".

Техника правого путча требует наличия "красных бригад", неких ультралевых сил, управляемых из того же центра, что и крайне правые элементы, и служащих одному, высшему криминальному ведомству.

Мы хотели бы остановить внимание общества на ряде событий, о которых сегодня почему-то предпочитают молчать в так называемом демократическом лагере; о возрождении общества друзей Дмитрия Касмовича и Джона Косяка в Белоруссии, Ярослава Стецько и Миколы Лебедя на Украине, организации Данагаус Ванаги в Латвии, Народно-трудового союза и о других семенах махрового фашизма и антисемитизма, дающих сегодня обширные всходы во всех уголках нашей необъятной родины. Мы хотели бы отметить глубокую тревогу многочисленных еврейских обществ и организаций всеми этими политическими новообразованиями и одновременно активную поддержку новых фашистов и расистов со стороны печально известной во всем мире организации "Бнай Брит". Мы хотели бы напомнить об избиениях сербского и еврейского населения хорватскими усташами в 1941 году, настолько невообразимо свирепых, что этому ужасу пытались воспрепятствовать войска Муссолини; об истреблениях более миллиона еврейского населения на Украине и ста тысяч человек – только в городе Львове частями ОУН/б, прославляемыми сейчас в качестве "борцов с коммунизмом" и "патриотов", о коже, сдираемой заживо с еврейских детей железной гвардией в Румынии в печально известную осень 1940 года. Словом, о подвигах всех, кто сегодня называет себя борцами с коммунистическими режимами. И если протест против инцидента в ЦДЛ станет в один ряд с протестом против вспышек расизма, неофашизма во всех регионах, то мы приветствуем такую активность. Но если и оуновцы, и усташи, и железногвардейцы, и латвийские ястребы активнейшим образом отмываются, а единственным темным пятном становится только лишь русский фашизм, то мы вправе поставить вопрос о сокрытии масштаба неофашистской угрозы под видом борьбы с нею. Кем и во имя чего?

Политическая честность и интересы подлинной демократии требуют прекратить деление этнократов на добрых литовцев и злых русских, цивилизованных грузин и диких азербайджанцев, благородных эстонцев и свирепых узбеков. Необходимо со всей определенностью заявить, что там, где речь идет об этнократизме, – "все хуже".