Глава 24. Учебные задачи: разбор черных мифов

Как говорилось в гл. 9, черный миф, с которым удается в массовом сознании связать противников (они — опричники, инквизиторы, фашисты, сталинисты, мафиози и т.д.) сразу заставляет отшатнуться от них всех колеблющихся. Противники, на которых удалось наклеить ярлык черной метафоры, вынуждены тратить много сил на то, чтобы сорвать ярлык: «Да что вы, какой же я сталинист! Я тоже за демократию и за реформы!». Если такой политик не имеет доступа к телевидению, сделать это практически невозможно. Нередко после периода бесплодных попыток тактику меняют: «Да, я — сталинист!». При этом требуется убедить людей, что этого не надо бояться, что образ Сталина злонамеренно мифологизирован, что в действительности быть сталинистом означает то-то и то-то. Но это — трудноразрешимая задача, поскольку миф потому и живуч, что опирается на взаимодействие сознания и подсознания, на сочетание обрывков достоверной или правдоподобной информации с иррациональной верой в Зло, подкрепленной сильными художественными средствами. В результате партия (движение, народ, страна или даже просто идея), которая решила принять на себя груз черного мифа, оказывается локализованной, окруженной зоной отчуждения. Чтобы преодолеть этот барьер, требуется общее крупное потрясение, ставящее под сомнение всю систему мифов и верований.

Разберем в качестве учебной задачи построение двух черных мифов, которые играли важную роль в перестройке. Один — старый, создаваемый и дополняемый с начала ХХ века, другой — совсем свежий.


§ 1. Миф о черносотенцах и его активизация в конце ХХ века

Этот миф относится к категории «черных» мифов. Для нас он важен сегодня по двум причинам. Во-первых, из этого исторического мифа, который уже укоренен в сознании, выводят два «дочерних» современных мифа: о «русском фашизме» и «русском антисемитизме». Оба они — исключительно сильные средства манипуляции сознанием, раскола общества и очернения политических противников внутри страны. В то же время это сильное средство политического давления и в международных делах: страна или политический режим, которые в общественном мнении Запада представлены как носители фашизма или антисемитизма, сразу оказываются резко ослабленными на всех переговорах и во всех конфликтах (это видно на примере Ирака).

Во-вторых, миф о черносотенцах раскалывает оппозицию («красно-коричневых»). Основу объединения оппозиции составляет взаимодействие идеи социальной справедливости с патриотической идеей. Нынешние реформы в России проводятся таким образом, что обе главные идеи оппозиции оказываются охранительными, консервативными — оппозиция прежде всего стремится сохранить от полного разрушения социальные завоевания советского периода и державное государство России. Демагоги получают таким образом возможность провести параллель между консерватизмом нынешней оппозиции и черносотенства начала века, которое было типичным консервативным, охранительным движением, безуспешно пытавшемся спасти российскую монархию от разрушения в революции. Такая параллель сразу создает напряженность в рядах оппозиции, поскольку ее «красная» часть по инерции продолжает верить в унаследованный советской идеологией от революции миф о черносотенцах. Сегодня уже кое-кто может осмелиться и сказать что-то разумное о Сталине. Ему, конечно, депутат Шейнис руки не подаст, но хотя бы «Советская Россия» грязью не закидает. Сказать же что-то разумное о черносотенстве еще нельзя. Это табу.

Миф о черносотенстве создан объединенными усилиями идеологов всего «цивилизованного мира». Поэтому страницы истории, связанные с периодом революции, стали поистине загадочными. В укреплении этого мифа парадоксальным образом соединяются усилия разных и даже враждующих идеологических агентов: идеологи просвещенной западной элиты (например, писатель и культуролог Умберто Эко), радикальные идеологи ельцинизма, кое-кто из авторитетных западных коммунистов (например, американский публицист Майк Дэвидоу) и некоторые деятели новых компартий России (например, А.Фролов из КПРФ и Б.Хорев из РКРП). Кроме того, и ряд историков, которые вынуждены быть осторожными в наше смутное время, предпочитают не замахиваться на официально утвержденный миф.

Этот миф подробно и скрупулезно, опираясь на надежные источники, разбирает В.В.Кожинов в ряде статей и двух книгах: «Загадочные страницы истории ХХ века: „черносотенцы“ и революция» (М., 1995) и «Черносотенцы» и Революция» (М., 1998). Эти книги — замечательные образцы нового обществознания, свободного, честного и умного, и их следовало бы прочитать всякому культурному человеку, независимо от его политических установок. Из этих книг здесь я возьму лишь сведения, которые опровергают самые расхожие и привычные утверждения большого и сложного мифа.

Черносотенцы — бранная кличка, введенная их противниками сразу после организации в ноябре 1905 г. «Союза русского народа». Эта кличка прижилась и была принята самими членами «Союза» и близких к нему организаций307. Начиная с 1906 г. силами либеральной интеллигенции и революционеров был создан тоталитарный «черный» миф о черносотенстве. Уже в 1907 г. «Энциклопедический словарь Брокгауза-Эфрона» дает определение: «Черная сотня — ходячее название, которое в последнее время стало применяться к подонкам населения… Сами черносотенцы охотно приняли эту кличку, она делается признанным наименованием всех элементов, принадлежащих к крайне правым партиям и противополагающих себя «красносотенцам».

Советские словари определяют черносотенцев как «членов погромно-монархических организаций». На деле речь идет о консервативном движении, которое противопоставило себя всем революционным течениям — как буржуазно-либеральным (кадеты), так и социалистическим. Объектом охранения («консервации») для черносотенцев была не только монархия, а все целостное жизнеустройство тогдашней России (выражаемое иногда триадой «православие, самодержавие, народность»). Примечательным надо считать тот факт, что нынешние яростные противники социалистической революции остаются еще более яростными ненавистниками черносотенцев (это, кстати, показывает, что ельцинизм ни в коем случае не является проектом реставрации дореволюционной России).

Черносотенство было политическим течением традиционалистов, которые выступали против готовящейся масонами-западниками революции, угрожающей именно российской цивилизации. Крупной силой черносотенство не стало, спасти монархию и империю было уже невозможно, но в своих прогнозах лидеры черносотенства были поразительно прозорливы308. По сути, большевики в Октябре и в гражданской войне выполнили главный завет черносотенства — восстановили Россию и отвели руки «мировых чубайсов и березовских». Но этот завет оказался выполненным с жертвой монархии и, в значительной степени, православия.

Рассмотрим миф о черносотенцах по частям.

1. Самое простое утверждение: черносотенцы — объединение представителей маргинальных, темных и бескультурных слоев, почти городского дна (подонки или еще говорят «охотнорядцы», т.е. лавочники).

Умберто Эко в «Маятнике Фуко» пишет так о «Союзе русского народа, более известном как черные сотни»: «в „Союз“ вербовали уголовных преступников, а занимались они погромами и правотеррористскими покушениями».

А.Фролов трактует черносотенство как продукт «наиболее отсталых слоев крестьянства» — ядовитый цветок, выросший «на почве реального народного протеста против нечеловеческих условий своего существования».

Б.С.Хорев в изданной под его редакцией в МГУ в 1998 г. книге «Население и кризисы. Выпуск 4» (в работе «Евреи в России: краткий обзор») пишет о черносотенном «Союзе русского народа»: «Русский народ со стыдом и ужасом вспоминает разгул этой банды подонков-антисемитов. За 6 и 7 апреля 1903 г. в Кишиневе во время еврейских погромов убито до 500 человек; в тот же день черносотенцы отличились в Гомеле». В другом месте Б.С.Хорев назвал «Союз русского народа» группой, «сплетенной из богатеев и деклассированных громил».

Известно, что в черносотенстве, в том числе в его высшем руководстве, приняли участие виднейшие деятели культуры России: филологи академики К.Я.Грот и А.И.Соболевский, историк академик Н.П.Лихачев, виднейший византист академик Н.П.Кондаков, ботаник академик В.Л.Комаров (позднее президент Академии наук), врач профессор С.С.Боткин, актриса М.Г.Савина, создатель оркестра народных инструментов В.В.Андреев, живописцы К.Маковский и Н.Рерих, книгоиздатель И.Д.Сытин. К черносотенцам были близки художники В.М.Васнецов и М.В.Нестеров. Как считал Лев Шестов, к черносотенству примкнул бы, будь он жив, Ф.М.Достоевский.

В черносотенстве принимали участие виднейшие представители аристократии, а также иерархи Церкви, в том числе причисленный к лику святых будущий патриарх Тихон и митрополит Антоний (прототип Алеши Карамазова). Наконец, членами Союза русского народа были 1500 рабочих Путиловского завода. Кто здесь «богатеи и громилы»? А если уж поминать Ленина, как это не раз делает А.Фролов, то следует вспомнить и замечание Ленина о «мужицком демократизме черносотенства, самом грубом, но и самом глубоком»309.

В.В.Кожинов приводит большой список и других выдающихся деятелей культуры, которые или участвовали в деятельности черносотенцев или были близки к ним по духу. Он делает ясный вывод: «преобладающая часть наиболее глубоких и творческих по своему духу и — это уж совсем бесспорно — наиболее дальновидных в своем понимании хода истории деятелей начала ХХ века так или иначе оказывалась, по сути дела, в русле «черносотенства». Так что портрет черносотенства, нарисованный и правыми, и левыми мифотворцами — вымысел, причем самый примитивный.

Второй тезис мифа: черносотенцы — это подонки, которые устраивали еврейские погромы.

Снова вспомним слова С.Хорева: «Русский народ со стыдом и ужасом вспоминает разгул этой банды подонков-антисемитов. За 6 и 7 апреля 1903 г. в Кишиневе во время еврейских погромов убито до 500 человек; в тот же день черносотенцы отличились в Гомеле».

Спрашивается, каким образом Союз русского народа, созданный в ноябре 1905 г. и до 1906 г. проводивший только закрытые собрания, не участвуя даже в устной агитации, может быть причастен к погрому в Кишиневе в апреле 1903 г.? Почему кишиневский погром должен вспоминать «со стыдом и ужасом» именно русский народ, если в погроме участвовали исключительно молдаване, а предводителем был представитель знатного молдавского рода Паволаки Крушеван?

Откуда известно, что во время погрома 1903 г. убито до 500 человек? Согласно официальному отчету прокурора А.И.Поллана (который, кстати, сочувствовал евреям), всего было убито 43 человека, из них 39 евреев. Ожесточенное побоище началось после того, как евреи применили огнестрельное оружие и убили трех погромщиков, в том числе одного ребенка. У погромщиков огнестрельного оружия не было. Кстати, евреи иудейского вероисповедания составляли 46% населения Кишинева. Ход того погрома подробно изложен в 1-м томе «Материалов для истории антиеврейских погромов в России», изданном в 1919 г. известными еврейскими историками С.М.Дубновым и Г.Я.Красным-Асмонди (на С.М.Дубнова ссылается и сам Б.С.Хорев, приводя, однако, совсем другие данные).

Кстати, во втором погроме 1903 г., в Гомеле, «отличились» как раз не черносотенцы, а еврейская самооборона: как только из железнодорожных мастерских вышла толпа погромщиков, туда прибыла еврейская дружина и «выстрелами разогнала толпу». Д.Е.Галковский с иронией замечает: это было ничто иное, как «расстрел безоружных рабочих».

Б.С.Хорев причисляет к еврейским погромам и побоища 18-29 октября 1905 г., хотя, как сам пишет, «толпы пьяных дебоширов, ведомых „черной сотней“, громили евреев, русских, армян, азербайджанцев, рабочих и т.д… Только в ста городах убито четыре тысячи человек…».

Возникает вопрос: откуда следует, что пьяных дебоширов вела «черная сотня»? Согласно левому кадету В.П.Обнинскому, опубликовавшему в 1909 г. большой труд о тех событиях, в октябре 1905 г. «не существовало партий правее конституционно-демократической, и будущие кадры так называемых „монархических“ организаций находились еще в распыленном состоянии». Как уже говорилось, «Союз русского народа» возник в ноябре, то есть после октябрьских побоищ, и после его образования в России было всего 3 погрома (в 1906 г.) — два в польских городах и один в латышском, где черносотенцы не имели никакого влияния.

Неверно, что во время октябрьских погромов 1905 г. убито 4 тысячи человек, как неверно и то, что это были еврейские погромы. Наиболее точные данные собрал историк черносотенства С.А.Степанов. Из них следует, что погибло 1622 человека, из них евреев 711 (43%); ранено 3544 человека, из них евреев 1207 (34%). В Киеве во время погрома убито 47 человек, из них евреев 12 (25%). С.А.Степанов делает вывод: «Погромы не были направлены против представителей какой-нибудь конкретной нации».

Майк Дэвидоу (журнал «Альтернативы», 1996, № 1) пишет: «Погромы были организованы сверху, как часть политики отвлечения внимания народа от его действительных врагов — царизма и капитализма… В результате, с 1881 по 1903 год в США эмигрировал один миллион российских евреев… Наиболее массовые и страшные погромы произошли в 1905 году вслед за подавлением революции 1905 года. Были убиты тысячи евреев и революционеров».

Как известно, революция 1905 г. была подавлена после декабрьского восстания в Москве, а страшные погромы произошли в октябре 1905 г. Так что Майк Дэвидоу тут что-то путает. Как и в других частях своего утверждения. Погромы не могли быть «организованы сверху» просто в силу самой природы Российской монархии как идеократического государства, для которого в принципе неприемлемо использование «неформальных» организаций для насилия против политических противников. Такое насилие — продукт именно демократического государства, которое «стесняется» применять открытое официальное насилие. Именно в «правовом» государстве возникают «суды Линча» и «эскадроны смерти»310.

На деле и правительство, и церковь, и Союз русского народа, какими бы «подонками-антисемитами» они ни были, категорически осуждали еврейские погромы, а власти жестоко расправлялись с погромщиками. В 1906 г. председатель Союза русского народа в специальном заявлении определил погромы как «преступление».

Майк Дэвидоу повторяет распространенное измышление, будто евреи эмигрировали из России из-за черносотенных погромов. Ту же мысль повторяет и Б.С.Хорев: «В конце XIX века началось массовое эмиграционное движение российских евреев в Америку. Бесправию и тяжелой экономической участи они предпочли…» и т.д. [выделено мною — К-М].

Из чего видно, что еврейская эмиграция была массовой? С 1880 по 1913 гг. она составляла ежегодно 1% еврейского населения, а его естественный прирост — около 2%. Можно ли говорить о «массовой эмиграции», если как раз за ее период численность евреев в России возросла на 2,3 млн. человек? Никакого отношения к погромам эмиграция не имела: уезжали бедняки, а торговцы, которые и бывали жертвами погромов, составляли среди эмигрантов всего 1%. Никоим образом из факта эмиграции не следует, что экономическая участь российских евреев была тяжелой. (Надо понимать, более тяжелой, чем у евреев других стран и более тяжелой, чем у неевреев — русских, белорусов и т.д.).

Динамика эмиграции российских евреев в США в точности соответствует эмиграции евреев в США из других стран. Более того, эта динамика совпадает с динамикой эмиграции в США неевреев. Следовательно, никаким индикатором особого экономического положения российских евреев эмиграция служить не может.

В Российской империи торговцы составляли 38,6% еврейского населения, а торговцы — богатая социальная группа. Согласно переписи 1897 г. почти 3/4 всех торговцев в городах империи были евреи. Значительное число евреев влилось в интеллигенцию, в финансовую деятельность, в ряды владельцев ремесленных и промышленных предприятий. Можно ли в этих условиях говорить о «нарастающем хозяйственном обнищании» и «тяжелой экономической участи» евреев — в сравнении с экономической участью других народов? Все «архивные данные» такому утверждению противоречат.

Б.С.Хорев — известный демограф, и можно было бы ожидать, что он подтвердит тезис о «тяжелой экономической участи евреев» надежным демографическим показателем — ожидаемой продолжительностью жизни. Это — именно обобщенный показатель, отражающий социальное положение той или иной общности людей (условия труда, питания, быта, здравоохранения). Такие данные для конца XIX века имеются (они рассчитаны разными способами по материалам переписи 1897 г.). Согласно этим данным, в европейской части России ожидаемая при рождении продолжительность жизни была у мужчин иудеев 45,3 года, а у православных 30,5 лет (у женщин, соответственно, 50,2 года и 31,2 года). Если из православных выделить именно русских, то у них (мужчин) жизнь была короче еще на 3 года311. У кого же «экономическая участь» тяжелее? Примечательно, что у крещеных евреев, которые включаются в социальную систему православных, сразу же резко снижается продолжительность жизни — у них хуже, чем у иудеев, условия труда и быта.

Б.С.Хорев пишет, что «В черте оседлости евреев, существовавшей в царской России, на протяжении многих десятилетий, с конца 18 века до Октябрьской революции нарастало не только хозяйственное обнищание, но и демографическое давление». Как это понимать? Молдаван в Кишиневе жило столько же, сколько евреев — почему же они «демографического давления» не испытывали? Территория, входившая в «черту оседлости», превышала территорию Германии и Франции, вместе взятых. В каком же смысле эта территория была «тесна» для 3-4 миллионов евреев? Очевидно, Б.С.Хорев применил здесь понятие «демографическое давление» в каком-то ином, необычном смысле.

4. Стало чуть ли не общепризнанным, что черносотенство — движение «подонков-антисемитов».

На чем основано определение черносотенцев как антисемитов, если учесть, что виднейшие представители еврейства были в числе организаторов и активных деятелей Союза русского народа? Известно, что основоположником черносотенства и редактором главной его газеты «Московские ведомости» был еврей В.А.Грингмут. Важную роль в руководстве играли и другие евреи, в частности, близкий соратник П.А.Столыпина И.Я.Гурлянд. Они не были ни агентами, ни провокаторами. Это были виднейшие деятели еврейства, не порывавшие с ним связей. Об И.Я.Гурлянде, сыне главного раввина Полтавской губернии, «Еврейская энциклопедия» писала в 1910 г.: «Гурлянд проводит идею полного присоединения евреев к началам русской государственности, отнюдь не отказываясь от своих вероисповедных и национальных стремлений». Таким образом, видные деятели черносотенства из числа евреев были патриотами России и при этом совершенно не были антисемитами.

В своем обличении «черносотенной, фашистской и тому подобной идеологической заразы» и в подтверждение антисемитизма консервативных движений в России А.Фpолов приводит неуместную цитату Энгельса: «Если он [антисемитизм] оказывается возможным в какой-нибудь стране, то это лишь доказывает, что капитал там еще недостаточно развит». Конечно, Энгельс не виноват в том, что через сто лет А.Фролов в совсем новом контексте приведет его ошибочную мысль. Посудите сами: имел ли место антисемитизм в Германии в начале 30-х годов? Да, имел. Можно ли сказать, что капитализм в Германии был неразвит? Нет, нельзя. Как же тогда понимать А.Фролова312?

5. От самых разных идеологов — от Умберто Эко и М.Дэвидоу до Б.С.Хорева и А.Фролова — мы слышим, что черносотенцы были террористами («занимались они погромами и правотеррористскими покушениями»).

Вот, историк С.А.Степанов пишет в академическом журнале (в 1993 г.) о Союзе русского народа: «Что касается методов, которые применяли к своим противникам черносотенцы, то они являлись зеркальным отражением „революционного“ терроризма крайне левых. С той, однако, разницей, что „союзники“ опирались на поддержку всей военно-полицейской машины империи… В составленном Главным советом „Союза“ списке политических деятелей, подлежащих физическому устранению, фигурировали в основном кадеты. Черносотенные дружинники убили двух видных членов этой партии — М.Я.Герценштейна и Г.Б.Иоллоса».

Итак, «зеркальное отражение»… Конечно, черносотенцы, в том числе евреи, выступали против революционеров, в том числе против евреев. Но посмотрите, насколько искажено наше историческое сознание. На деле революционные организации, самой активной из которых была террористическая структура эсеров под руководством еврея Азефа, убили до 1917 г., по подсчетам американского историка А.Гейфман, 17 тысяч человек. Черносотенцам же вменены в вину три убийства: кадета М.Я.Герценштейна в 1906 г. (авторство убийства точно не установлено), кадета Г.Б.Иоллоса (в 1907 г.) и трудовика А.Л.Караваева (в 1908 г.). Это — зеркальное отражение революционного террора? А ведь нам внушили, что черносотенцы — «кровавые погромщики». Говорится даже, что они «залили страну морем крови». Бесполезно нам идти дальше по теме манипуляции сознанием, пока мы не покопаемся в себе и не поймем, как же мы в это могли верить.

Как С.А.Степанов, уважающий себя научный работник (несравненно более добросовестный в фактах, чем большинство нынешних обществоведов), может утверждать, что черносотенцы были такими же террористами, как революционеры, да к тому же вели террор при поддержке всей военно-полицейской машины империи (видимо, включая армию и военно-морской флот)! И где тот страшный «список политических деятелей, подлежащих физическому устранению»? Да еще составленный Главным советом Союза русского народа. Тут надо создавать комиссию под руководством А.Н.Яковлева — искать этот список, как «золото КПСС». Но не историку же такие вещи писать.

Общий тезис, в котором сходятся и ельцинисты, и некоторые идеологи оппозиции, гласит, что черносотенство — движение расистское, которое стало предшественником фашизма.

Читаем в книге «Русская идея и евреи» (М., Наука, 1994), что черносотенство — «расистский национализм протонацистского толка, вышедший на поверхность политической жизни России в самом начале ХХ века». И далее: «Не вызывает сомнения, что русское черносотенство удобрило почву, вскормившую гитлеризм». Надо же, не вызывает сомнения! Здесь такая связь времен: «В недра мира было брошено семя злодейства. Ненависть к евреям, нарастающая в предреволюционной России, подожгла Германию, а затем и Россию. Мир — единое целое. Россия заплатила за жажду расправы над евреями ГУЛАГом».

А.Фролов пишет, что из ядовитых «цветов зла» германский фашизм — самый зловещий. «Но он далеко не единственный и не первый. Накануне Октябрьской революции наиболее яростным и оголтелым нападкам Временное правительство подвергалось именно со стороны черносотенной антисемитской прессы». Суть тезиса в том, что черносотенство — «подобная фашизму» зараза313.

Нас убеждают, что между черносотенством и фашизмом есть генетическая связь. Но из исследований самих же еврейских историков известно, что это не так. Чем было черносотенство в России начала века? Политическим течением монархистов-традиционалистов, которые выступали против готовящейся либеральной революции. Уже из этого вытекает, что ни расизмом, ни национализмом черносотенство быть не могло: расизм возникает лишь в ходе Реформации, с разделением рода человеческого на расу избранных и расу отверженных (поэтому колонизаторы Америки из гражданского общества были расистами, а колонизаторы из традиционного общества Испании — нет). Национализм же возникает лишь с превращением народа в политическую нацию, а до такого превращения России начала века было далеко. Черносотенство совершенно определенно исходило из понятия народ. Близости черносотенства к фашизму нет и быть не может, поскольку эти явления лежат на разных цивилизационных траекториях. Фашизм есть порождение Запада и только Запада, черносотенство — охранительный консеpватизм, типичный продукт культуры России начала века. Связывая эти два явления, А.Фролов вносит важнейший вклад в создание пугала «русского фашизма», которым понемногу занимается вся идеологическая команда реформаторов.

Из всего приведенного выше никоим образом не следует, что нам должны нравиться черносотенцы, черта оседлости или Николай II, что я полагаю, будто в России не было антисемитизма, а среди евреев не было бедноты. Вопрос в том, что политически важные утверждения должны быть основаны на достоверных данных. И старые, и новые мифы, которые внедрили и продолжают внедрять в общественное сознание недобросовестные идеологи, нам очень затрудняют выход из нынешней смуты. Мы живем со спокойной совестью именно потому, что правда — за нас. А мы должны быть за правду. Хотя иногда хочется ее упростить или подправить с помощью мифа.


§ 2. «Проект Ленина» — путь к гибели?

Как-то после передачи по «Народному радио», посвященной манипуляции сознанием, позвонил в студию молодой слушатель Сергей и спросил, как ему разобраться в вопросе: кто Ленин — палач русского народа или великий деятель, открывший пути к лучшей жизни?

Знаю, что для многих старых людей Ленин — священный символ, и даже упоминать его имя в таком контексте есть святотатство. Но именно так вопрос уже заложен в сознание молодежи, и мы стоим перед выбором — вообще с молодежью не разговаривать или вести трудный диалог. Вопрос о Ленине волнует многих и сам по себе важен. Жизненный порядок невозможен, когда сознание расщеплено. Подростки и молодежь каждый день слышат по телевизору, что Ленин — палач и т.д., а потом выходят на Ленинский проспект, едут на метро до Библиотеки им. Ленина и видят у Кремля его Мавзолей. Сознание их надо срочно чинить. А главное, Ленин — не история. Как мы видим, революция продолжается, Россия еще не устоялась.

Но не менее важно, что Сергей поставил, по сути методологическую задачу: как ему разобраться с оценкой Ленина? Он не просит: скажите мне, кто Ленин, я вам поверю. Он хочет подойти непредвзято — из жизни нынешнего молодого человека, уже свободного от официального культа Ленина, но подозревающего, что поток антиленинской пропаганды направлен на него политическими жуликами. Эта позиция — огромный шаг вперед.

Поэтому переделаем вопрос Сергея в учебную задачу. Любой разумный человек с обычным средним запасом знаний, не копаясь в архивах и книгах, может построить цепочку рассуждений, которая приведет его к осмысленному, а не навязанному мнению. (Не говорю «ответу», потому что для ответа нужен верный вопрос, а его-то как раз поставить очень непросто). Цепочка, которую мы построим — не единственная, да и, наверное, не лучшая, но таковы все методы, кроме религиозного Откровения. Главное убедиться, что такие цепочки можно в уме строить, и это по силам каждому. Не надо только бояться и искать совершенства. Грубый и тяжеловесный, но надежный ход мысли лучше, чем блестящий и парадоксальный, но водящий по кругу. Так что начнем.

Смысл вопроса и смысл понятия. Для начала Сергею полезно вспомнить, когда встал такой вопрос: «палач или деятель?». Он встал не раньше 1988 г., т.к. первый период перестройки прошел под лозунгом «возврата к Ленину». А до этого Ленин был иконой. За Ленина взялись, только как следует измазав Сталина и «застойный период». Как возник этот вопрос в уме Сергея? Разве он получил какое-то новое знание о Ленине и его делах? Нет, практически никаких конкретных сведений о Ленине, каких бы мы не имели раньше, мы с 1988 г. не получили. Значит, формула «палач или деятель» не могла возникнуть в уме Сергея стихийно, из его опыта или нового знания. Значит, она была незаметно внедрена в его подсознание и стала штампом, который вертится в уме, как назойливый мотив. Она — продукт внушения, манипуляции сознанием.

Этот пункт ничего не решает, но он важен как сигнал тревоги. Он предупреждает: надо тянуть мысль осторожно и скептически. Первое правило — не принимать готовых формул, искать в них нестыковки, обязательно пересказывать их смысл другими, своими словами. Что мы имеем в данном случае?

Формула «палач или великий деятель», если вдуматься, сразу выдает манипуляторов. Ее части, связанные союзом «или», есть несоизмеримые категории, а значит, они не стыкуются и формула смысла не имеет. Это все равно что спросить ребенка: «Что ты больше любишь, шоколадку или маму?». Вежливый ребенок про себя подумает: «Что за дурак этот дядька», — а иной и прямо это скажет. Но мы не дети и не дикари, нами легко манипулировать (хотя детей и дикарей легко обмануть).

Чтобы рассуждать, разделим вопрос на два, тогда обе части имеют смысл: 1) был ли Ленин палачом? 2) Был ли Ленин великим деятелем? Есть три варианта ответа: можно быть чем-то одним, тем и другим или ни тем, ни другим.

Итак, первая часть задачи: был ли Ленин палачом? Заметим, что слово «палач» — иносказание, метафора. Политик такого ранга сам головы не рубит (Петр I это сделал как символический жест, но его как раз палачом не называют). Так что не в этом дело. Именно о Ленине Есенин сказал: «Он никого не ставил к стенке / Все делал лишь людской закон». Значит, надо сначала определить, что мы понимаем под словом «палач», иначе разумного умозаключения сделать будет нельзя.

Думаю, каждый согласится, что политика можно назвать «палач», если он при выполнении своей миссии («проекта») идет на очевидно излишние жертвы человеческих жизней, не ценит их, без нужды «тратит» людей своего народа. Сказкам о том, что у власти в государстве может держаться человек, который убивает по прихоти своего порочного характера, лучше не верить. Что же касается именно Ленина, то в этом пункте вообще проблем нет. Сергей Есенин, поэт не купленный, со свободной совестью, не Демьян Бедный, о Ленине написал: «Слегка суров и нежно мил». А в другом месте:

Застенчивый, простой и милый,

Он вроде сфинкса предо мной.

Я не пойму, какою силой

Сумел потрясть он шар земной?

На какое-то время, при перестроечном помрачении, русские люди вдруг стали верить жуликам вроде Льва Разгона или Волкогонова больше, чем Сергею Есенину. Но разве это время не прошло?

Самое трудное здесь, конечно, оценить, был ли губительным для народа тот «людской закон», который утвердил своей властью политик. Были ли жертвы «излишними» — в этом и вопрос. И речь может идти именно об очень большом излишке, а не о нюансах. В конкретный исторический период палачом можно назвать политика, который по своему образу мыслей (не ценит жизней) и образу действий (тратит жизни) резко выделяется из ряда всех других реальных и наиболее сильных политиков, воплощающих альтернативные проекты. В случае Ленина мы имеем такой ряд: Керенский и П.Н.Милюков (либералы-западники), Колчак и Деникин («белые»), Савинков и Чернов (эсеры), Махно (анархисты) и Троцкий (коммунисты-космополиты).

Монархисты и меньшевики к концу 1917 г., когда Ленин пришел к власти, уже сошли с арены. Воображать же «доброго царя» или «доброго генсека-меньшевика» с несуществующим политическим проектом — детская забава. Все перечисленные фигуры проявили себя словом и делом, все «предъявили» свои проекты, и их русские люди попробовали на зуб, а не изучали в кабинетах. Из этого будем исходить.

Главная причина гибели людей. Еще замечание из области очевидного, но как бы забываемого. Почему встал вопрос о «палаче»? Потому, что в ходе революции (и особенно гражданской войны) в России погибло очень много людей. Точно не известно, но с вескими доводами говорят о 12 миллионах человек (по подсчетам В.В.Кожинова — 20 миллионов). Отчего погибла эта масса людей? Не от прямых действий организованных политических сил, например, боев и репрессий. За 1918-1922 гг. от всех причин погибло 939 755 красноармейцев и командиров. Значительная, если не большая часть их — от тифа. Точных данных о потерях белых нет, но они намного меньше. Значит, подавляющее большинство граждан, ставших жертвами революции (более 9/10) погибло не от «красной» или «белой» пули, а от хаоса, от слома жизнеустройства. Прежде всего, слома государства и хозяйства.

Русская революция — огромный катаклизм, катастрофа всемирного масштаба. Она вызревала около века, и нелепо обвинять в ней конкретного человека. Более того, она была лишь звеном во всемирной цепи революций, которые с начала века прокатились по странам крестьянской цивилизации: Китай, Мексика, Россия, Индонезия, последние — Вьетнам, Алжир, Куба. Их главный мотив — предотвратить разрушающее крестьянскую общину внедрение капитализма.

Главными причинами гибели людей в русской революции было лишение их средств к жизни и, как результат, голод, болезни, эпидемии, преступное насилие. Ряд ученых считают, что голод 1921 г. погубил 5 млн. человек. Развал государства как силы, охраняющей право и порядок, выпустил на волю демона «молекулярной войны» — взаимоистребления банд, групп, соседских дворов без всякой связи с каким-то политическим проектом (но иногда прикрываясь им, как это бывало, например, у «зеленых»).

Точно установить смертность и рождаемость до переписи 1926 г. трудно, результаты разных групп демографов различаются. Если взять средние оценки, то картина такая: в 1920 г. на 1 тыс. человек умирало 45,2 и рождалось 36,7; в 1923 г. умирало 29,1 и рождалось 49,7. То есть, в последний год гражданской войны Россия (даже без катастрофы неурожая) потеряла 1,2 млн. жизней в год, а уже в 1923 г. население приросло почти на 3 млн. человек.

Какую жатву собирает смерть на поле хозяйственного хаоса, мы видим сегодня: государство и хозяйство всего лишь полуразвалены, но Россия (т.е. половина империи) за год несет чистые потери в 1 миллион жизней, а с учетом неродившихся теряет 2 миллиона. И ведь войны и репрессий нет, да и потери от убийств около 30 тыс. в год. За годы реформы «по неестественным причинам» отлетело уже не меньше душ, чем в гражданскую. Значит, есть «невидимый палач».

Что такое «революция 1917 года»? Некоторое усилие должен Сергей сделать для того, чтобы вспомнить важную вещь, от которой старательно отвлекают демократы: слом жизнеустройства России и ее государственности произошел в феврале 1917 г. Царя свергали генералы и стоящие за ними масоны-западники, а не большевики. Так что когда С.Говорухин плачется о «России, которую мы потеряли», но при этом проклинает большевиков, а не ее истинных разрушителей, то он или лицемер, или марионетка манипуляторов.

Февральская революция — революция западников, и главный ее смысл был в расчистке поля для финансово-торгового капитала. Это была первая «революция чубайсов и гайдаров», хотя социалистические лозунги выкрикивались обильно. М.М.Пришвин записал в дневнике 11 марта: «Евреи-банкиры радуются, плачут — смеяться они, как вообще евреи, не могут, но плачут — если бы они думали, что будет торжество социалистов, то чего бы им радоваться?».

Большевики в Февральской революции не принимали никакого участия. О Ленине и говорить нечего, он в феврале был в Швейцарии, и весть о революции была для него полной неожиданностью. Как реальный политик он вышел на арену в России в апреле 1917 г. Ленину и не пришлось бороться с монархистами, их как реальной силы просто не было. Демократы Керенского развалили армию, разогнали полицию, парализовали хозяйство и транспорт и стравили крестьян. Вопреки официальной советской мифологии, летом 1917 г. крестьяне громили уже в основном не помещичьи усадьбы, а «середняков» — арендаторов314.

К осени 1917 г. крестьянскими беспорядками было охвачено 91% уездов России. Для крестьян (и даже для помещиков) национализация земли стала единственным средством прекратить войны на меже при переделе земли явочным порядком. Из дневников М.М.Пришвина видно, что тотальная гражданская война началась в России именно летом 1917 г. — из-за нежелания Временного правительства решить земельную проблему. К лету 1918 г. она лишь разгорелась, обретя противостоящие идеологии.

Гражданская война была «войной Февраля с Октябрем», должны же мы наконец усвоить эту важнейшую для всей нашей темы мысль! Ведь Россия уже не стояла перед выбором: «православие, самодержавие, народность» — или «коммунизм, Советы, братство трудящихся». Первый вариант уже исчез, и против большевиков стояли березовские и собчаки начала века вместе с кровавым мясником Б.Савинковым. Большевики, как вскоре показала сама жизнь, выступили как реставраторы, возродители убитой Февралем Российской империи — хотя и под другой оболочкой. Это в разные сроки было признано противниками большевиков, включая В.Шульгина и даже Деникина. В Белой армии монархисты, очень немногочисленные среди офицеров-разночинцев, были почти в подполье — и всегда под надзором контрразведки.

Тут, надо признать, сильно подгадила и официальная советская пропаганда, которая для простоты сделала из слова «революция» священный символ и представляла всех противников Ленина «контрреволюционерами». А братья Покрасс нам даже песню написали, как «Белая армия, черный барон снова готовят нам царский трон».

Так что наша задача — сравнить соперничавшие в России революционные проекты и представить себе, какой из них наносил России более тяжелые травмы, измеряемые числом потерянных жизней. Лидера такого проекта и можно считать «палачом» (или «более палачом, чем другие»). Есть, правда, среди нас странные люди, порой с титулом патриота, которые всех считают палачами, они «ни за кого». Мол, «чума на все ваши дома». Из такой позиции вытекает известный вывод, будто Россия — выкидыш цивилизации и не имеет права на жизнь. Что же это за народ, если у него все до одного политические течения исходят из установки палача?

«Слезинка ребенка» и тоталитаризм морализаторства. Сделаю еще одну методическую оговорку, не связанную с идеологией и почти очевидную. Говоря о политиках и их делах, мы не имеем права соблазниться тоталитарным морализаторством. Нельзя исключать мораль, впадать в нигилизм и рассматривать людей как вещи, как средства для достижения целей. Но нельзя и судить о реальности исходя исключительно из идеалов. Они иррациональны и недоказуемы, а в земной жизни не обойтись без разума — «его сон рождает чудовищ». Земля и небо должны быть в согласии. Подавлять моральными принципами земную реальность — именно соблазн, это притягивает, возвышает тебя в твоих собственных глазах. Люди, охваченные таким соблазном, превращаются в фанатиков и много горя приносят ближним. Таким соблазном нас и свели с ума в годы перестройки.

Вспомните слова, которые замусолили демократы: «Если улица не ведет к Храму, то зачем она!». Вдумайтесь, ведь это кредо фанатика. Улица — это ряд домов, которые построены вовсе не затем, чтобы вести к Храму, а чтобы в них жили люди. Дорога к храму вообще пролегает не по асфальтовой или булыжной мостовой, а по извилистой тропинке в душе человека. И вот, приходит на нашу улицу провокатор (Абуладзе или кто-нибудь вроде Зиновия Гердта) и говорит, что наша жизнь в наших домах «не нужна», что наша улица якобы не ведет к Храму и будет взорвана. Так оно в общем и произошло, но мы-то каковы! Кивали и аплодировали.

А если разобраться, о каком вообще Храме болтали эти провокаторы? Мы даже не спросили, начали «перестраивать» улицу. А сегодня-то видно, что у них за Храм. Не храм, а языческое капище, где они молятся Золотому тельцу и приносят человеческие жертвоприношения. Но это к слову. Главное, что мы не отвергли фанатичное морализаторство и тем виноваты перед нашими детьми.

Точно таким же соблазном был вытащенный из речи Ивана Карамазова образ «слезинки ребенка», которую ни в коем случае нельзя пролить даже ради вселенского счастья. Эту фразу тоже замусолили, как будто Иван Карамазов — не психопат с расщепленным сознанием, а как минимум святой мудрец всех религий мира. Да разве образ карамазовской «слезинки» приложим к реальной земной жизни? В жизни-то перед нами выбор стоит всегда намного труднее. Что делать, если ради спасения жизни одного ребенка приходится пролить слезинку другого? Тоже нельзя? Стреляя в немца, наш солдат разве не знал, что заставляет пролить слезинку его невинного ребенка?

Можно даже высказать как аксиому: наверняка становится палачом тот правитель, который не выполняет своего тяжелого долга из опасения ненароком вызвать чью-то невинную слезинку.

В 1989 г. пресса крушила правоохранительные органы, так что в московской прокуратуре за два месяца уволились почти все следователи — не желали работать в обстановке травли. Тогда забойной поговоркой была такая: «Лучше оставить на свободе десять преступников, чем посадить в тюрьму одного невиновного». Выкопали и вытащили все судебные ошибки за много лет — смотрите, мол, как советские суды сажают невиновных. Никто и слова тогда не осмелился возразить (позже мне довелось прочесть материалы о судебных ошибках в Великобритании и Испании, и это действительно потрясает: нам с советской судебной системой такое и в страшном сне не могло присниться).

А ведь здравомыслящий человек, подумав, должен был бы спросить: а почему на свободе надо оставить десять преступников, а не пять, не двадцать, не сто? Откуда такая мера? Конечно, никакой меры у демократов и не было, речь шла о предоставлении свободы действий преступникам вообще, чтобы в период бесправья и полного паралича МВД, суда и прокуратуры разграбить государственную собственность. Речь не о них, а о нас. Как мы могли принять эту ложную дилемму!

Представьте, что глава государства из боязни осудить невиновного и пролить слезинку перестает преследовать преступников. Ведь судебные ошибки бывают всегда, как всегда люди попадают под машины. Упразднить суды и тюрьмы — вот надежная гарантия против ошибок. Мораль торжествует, но обыватель становится жертвой безнаказанных убийц.

В целом для народа и общества наилучшим является положение, при котором сумма невинных жертв, павших от преступников и от судебных ошибок, была бы наименьшей. Сумма, а не число жертв государства. Глава государства, допустивший разгул преступников, становится палачом своего народа, даже если он допустил этот разгул из моральных соображений (боялся быть палачом). В 1998 г. в России в результате преступлений погибло 64 545 человек и было ранено 81 565 человек. Частичным коллективным убийцей этих людей были те морализаторы, которые громили правоохранительные органы.

Действие убийцы и бездействие политика. Если примитивный убийца губит людей своим действием, то правитель в равной мере может совершать убийства бездействием — нежеланием быть «палачом» для убийцы. Вспомним, как начиналась большая кровь в Средней Азии и на Кавказе. Оставим пока в стороне скрытые политические интересы, рассмотрим лишь действия и бездействие. Бандиты начали в Фергане погромы против турок-месхетинцев. Они демонстративно сжигали их живьем, устроив большой кровавый спектакль — как разведку боем. За бандитами стояли организованные преступно-политические силы (службы контроля за эфиром засекли тогда в зоне беспорядков около тысячи радиопередающих станций).

Каков был ответ главного тогда правителя СССР М.Горбачева? Он направил против вооруженных автоматами и самыми современными средствами связей безоружных курсантов. Мол, нельзя стрелять в граждан, у которых проснулось национальное и демократическое самосознание! Ведь ради этого и замысливалась перестройка! Чаще всего за бездействием, которое оправдывается морализаторским нежеланием стать палачом, скрывается циничный расчет, но это нас сейчас не интересует.

Та «разрешенная» кровь месхетинцев перевела все бытие жителей Средней Азии в новую плоскость. Горбачев своим бездействием снял запрет на организованные массовые убийства по национальному признаку и на изгнание русских. Сожжение в Андижане шестерых безоружных русских солдат, ехавших в городском автобусе, также было «разрешено», а затем и прощено Горбачевым — и стало символическим событием. За ним накатил вал убийств, и объективно именно Горбачев стал первым палачом (хотя он милый человек, очень любит внучку и пиццу «Хат»).

На Северном Кавказе, где маховик убийств стал раскручиваться позже, случай еще прозрачнее. Когда Бурбулис и Старовойтова, посланные из Москвы, передали Дудаеву разрешение на разгон законных органов власти в Чечено-Ингушетии, его «бандформирование» было еще очень небольшим — оружие им везли из Москвы, как сообщалось, в автомобилях «Жигули». В Чечне еще стояли гарнизоны и части Советской армии, действовали КГБ и МВД. Все мы помним, как было совершено первое, символическое убийство. Люди Дудаева схватили офицера КГБ, который по обычным служебным обязанностям находился на очередном митинге. Еще ничто не предвещало будущей беды — в 18 часов центральное телевидение передало встречу репортеров с задержанным офицером. А уже вечером то же телевидение сообщило, что дудаевцы выдали властям его труп — «он был судим и казнен народом».

В тот момент решалось будущее Чечни, а может быть, и всего Северного Кавказа. Вся банда Дудаева могла быть арестована в течение часа, не надо было даже никакого десанта. Но Ельцин, как верховный правитель, не предпринял никаких действий. Мы не знаем точно, был ли это сговор с Дудаевым и мировой закулисой или частная интрига, но факт, что все последующие потоки крови в Чечне начались с этого ритуального, демонстративного убийства (скрытые убийства начались раньше, но они не имели такого символического смысла для массового сознания).

Так что запомним простую и очевидную истину: в отличие от индивидуального убийцы политик может стать палачом и никого сам не посылая на смерть — он может убивать своим бездействием, своей «добротой». И напротив, политик, который карает (а в крайних обстоятельствах даже жестоко), может на деле быть спасителем от палачей315.

Таким образом, отказ государственной власти от насилия (философский образ такой власти в русской истории представлен царем Федором Иоанновичем) ведет к Смуте и самым большим по масштабам страданиям населения. В условиях кризиса государственности принципом реального гуманизма является политика, ведущая к минимуму страданий и крови, а не к их отсутствию.

А.М.Горький так выразил установку либеральной интеллигенции: «Главное — ничего не делать, чтобы не ошибиться, ибо всего больше и лучше на Руси делают ошибки». Из этого исходили многие политики времен Ленина. Само Временное правительство придерживалось принципа «непредрешенчества» — отказывалось решать важные вопросы. Будет, мол, Учредительное собрание, оно решит. Уже это стоило России много крови.

Поэтому сам по себе факт, что в 1918-1922 гг. кто-то пал от рук советской власти, ничего не говорит о том, был ли Ленин палачом или не был. И мотивы, и обстоятельства действий или бездействия надо взвесить на верных весах и непредвзято — как это делает Фемида. К этому мы и подвигаемся.

Политическая философия как предпосылка «быть или не быть палачом». Представления политика об обществе и человеке, образ его мыслей (политическая философия) оказывает большое воздействие на образ его действий. Большое, но не решающее. Это — предпосылка, которую надо принимать во внимание, но не считать доказательством «вины или невиновности». Так же, как в суде важна мотивация поступков подозреваемого («хотел убить»), но она не может служить уликой.

На политической философии Ленина особо задерживаться не будем — она совершенно не содержит компонентов «мышления палача» (которые можно найти, например, у Робеспьера, Марата или Троцкого). Ленин не был сентиментален, но он был близок к Марксу в двух важных здесь установках: он был гуманист и не верил, что можно «толкать историю» усилием политической воли, через насилие. Поэтому, в частности, ему были так чужды и народовольцы, и анархисты, и эсеры с их верой в силу террора.

Как воспринимались социал-демократы (каким был до 1918 г. и Ленин) и другие революционные течения, хорошо видно из дневника М.М.Пришвина. Он не был искушенным философом, но был очень чутким наблюдателем. Он писал в марте 1917 г.: «Эсеры мало сознательны, в своем поведении подчиняются чувству, и это их приближает к стихии, где нет Добра и Зла. Социал-демократы происходят от немцев, от них они научились действовать с умом, с расчетом. Жестоки в мыслях, на практике они мало убивают. Эсеры, мягкие и чувствительные, пользуются террором и обдуманным убийством. Эсерство направлено больше на царизм, чем с-дечество». Здесь важны обе мысли: большевики меньше уповают на насилие и они менее враждебны царизму, чем эсеры.

Если вспомнить то, что нам часто повторялось из Ленина — его определение революционной ситуации — то оно уязвимо для критики именно за отказ от того, чтобы использовать насилие как катализатор, ускоритель революционных событий. Для Ленина революция возможна и необходима только как спасение от национальной катастрофы, когда «низы» уже так приперло, что они не только «не могут жить по-старому», но и готовы идти на любые жертвы, чтобы изменить положение. Но люди готовы идти через огонь только тогда, когда никакого иного выхода нет.

Другое дело, что когда революционная ситуация назрела, и «низы» осознали гибельность грозящей катастрофы, Ленин требовал решительных действий с тем, чтобы в момент неустойчивого равновесия толкнуть процесс к созданию нового жизнеустройства (то есть, осуществить революцию). Потому-то сама Октябрьская революция была абсолютно бескровной. Кстати, правильный выбор момента для действий сам по себе означает огромную «экономию крови».

Насколько известно, никто не обвинил Ленина в жестокости на основании его опубликованных трудов. Упоминали его телеграммы, записки, высказывания («расстрелять десяток саботажников», «посадить в тюрьму сотню хулиганов и спекулянтов» и т.д.), но серьезные историки предупреждали, что все эти выражения нельзя принимать буквально, и никто их буквально не принимал. Надо вспомнить тот объем работы, который выполнял Ленин, и понять, что у него не было времени облечь свои мысли в дипломатические выражения.

То, что напечатано в «собрании сочинений», написано или сказано без черновика и без спичрайтера, в основном в военной или чрезвычайной обстановке. Если учесть это, каждый читавший Ленина должен поразиться как раз тому, насколько ясно и корректно выражены мысли. Представьте, какую литературу мы бы получили, если бы были опубликованы все замечания, поручения и советы Ельцина, данные им в кругу «семьи» и узкой группы соратников.

В годы перестройки много напирали на то место, где Ленин сгоряча заявил, что «интеллигенция — это не мозг нации, а ее г…». Думаю, будь у него свободное время, он бы выразил мысль как-нибудь поприятнее. Но поражает мелочность этого упрека — по сравнению с планом ГОЭЛРО или заботой Ленина о питании ученых в годы гражданской войны. К тому же сегодня-то, положа руку на сердце, должны же мы признать, что где-то прав был Владимир Ильич в своем высказывании. Хотя бы в первой его части. Не мозг мы, дорогие мои собратья-интеллигенты! Ведь никто не остался в таких дураках, как интеллигенция, тянувшая нас в нынешнюю реформу316.

Но к вопросу «палач или не палач» это отношения не имеет. Давайте искать веские признаки.

Главный критерий оценки — «болезненность» проекта. Мы сделали ряд методических оговорок, которые достаточно очевидны и еще никак не связаны с выводом. Они лишь расчистили площадку для рассуждений. Теперь можно предложить главный критерий, согласно которому мы расположим в ряд ведущих политиков того времени по степени их приближенности к образу «палач». Под «ведущими» мы будем понимать политиков, выражающих тот или иной проект жизнеустройства после выхода из хаоса революции.

Поскольку основной причиной гибели людей была революционная разруха, — слом государственности и систем жизнеобеспечения — то менее всех будет палачом тот политик, чей проект вызывает наименее сильное сопротивление общества. Значит, при утверждении этого проекта прольется менее всего крови. Мечтать о том, чтобы из революции можно было выйти без подавления какой-то части общества — наивная утопия. Трагедия любой революции в том и состоит, что противоречия в ходе ее обостряются настолько, что обратно пути нет и согласия достигнуть очень трудно — особенно если уже пролилась кровь. У нас гражданская война кончилась, когда Россия «кровью умылась».

Для нашего главного вопроса достаточно сравнить два главных проекта, задающих России разные (и расходящиеся!) цивилизационные пути. Один проект — партии кадетов и более левых либеральных партий, предполагающий построение в России государства западного типа с рыночной экономикой. Этот проект воплощал сначала Керенский, а потом Деникин и Колчак. Были в нем и радикалы (Корнилов), так что однажды большевикам пришлось защищать от него умеренного Керенского — такое бывает в политике. К этому проекту присоединилась часть эсеров (Чернов, Савинков). Это — Февраль, «белые».

Другой проект — советский, его воплощал Ленин. Это — Октябрь, «красные». Советский проект также был неоднороден: вначале его поддерживали левые эсеры, временами анархисты (Махно), внутри большевизма было несколько течений, борьба между которыми разгорелась после смерти Ленина и кончилась 1937-м годом.

И белый, и красный проект Россия сравнила не в теории, не по книгам, а на опыте, через тысячи больших и малых дел. Сначала, с февраля по октябрь 1917 г., сравнение проходило в мирных условиях сосуществования Временного правительства и Советов. Это соревнование проект Керенского проиграл вчистую. Новая государственность по типу либерального Запада не сложилась, а ее зачатки авторитета не завоевали и 25 октября без боя сдали власть Советам.

Однако под давлением и при активном участии Запада блок кадетов и эсеров попытался военным путем вернуть власть и продолжить свой проект317. С середины 1918 г. сравнение обоих проектов происходило в форме гражданской войны. За ней наблюдала вся Россия, и это был второй этап «пробы на зуб». Военное соревнование, как известно, белые также проиграли вчистую.

Этот факт мы должны себе объяснить и его затвердить, иначе дальше не продвинемся. Белые унаследовали остатки государственного аппарата, имели полную поддержку имущих классов России и большую поддержку (включая военную интервенцию) Запада. Поначалу у них был такой огромный перевес над красными, что они овладели практически всей территорией России за исключением маленького пятачка в центре. Почему же они начали утрачивать эти территории и отступать перед Красной армией, обутой в лапти?

Ответ известен, но его у нас из головы вытеснили при промывании мозгов. А он таков. Образно говоря, красные победили потому, что крестьяне им сплели миллион лаптей. А белым не сплели, и им пришлось просить ботинки и обмотки у англичан. Белая армия действовала в России как завоеватели, и ее продвижение сопровождалось восстаниями (по словам историка белых А.Зайцева, издавшего в 1934 г. в Париже большую книгу, вслед за белыми шла «волна восставших низов»). По выражению западных историков, в России тогда возникло «межклассовое единство низов», которые отвергли проект белых. Отвергли в целом, а не по мелочам и не из-за жестокостей и казней318.

Ненависть низов (в основном крестьянства) и верхушки белых была взаимной и принимала почти расовый характер. Об этом пишет в своих воспоминаниях «Очерки русской смуты» А.Деникин. Замечательно ярко это выразил в своих записках «Окаянные дни» И.Бунин — эта книга дышит дикой ненавистью к «русскому простонародью». Ее обязательно надо прочесть тем, кто заинтересованы в нашей теме. Полезно почитать и письма адмирала Колчака, где он называет русских так: «дикий (и лишенный подобия) неспособный выйти из психологии рабов народ». Этой ненависти к простонародью не было и в помине у красных, которых видели крестьяне — у Чапаева или Щорса. Они были «той же расы».

В гражданской войне любая армия снабжается тем, что удается отнять у крестьян. Главное, что нужно для армии, это люди, лошади и хлеб. Конечно, крестьяне не отдавали все это своей охотой ни белым, ни красным. Исход войны определялся тем, как много сил приходилось тратить на то, чтобы все это получить. Это и есть важнейший для нас эксперимент. Красным крестьяне сопротивлялись намного слабее, чем белым, (некоторые историки даже оценивают эту разницу количественно, по числу рекрутов: в 5 раз слабее). Под конец все силы у белых уходили на борьбу за самообеспечение — и война закончилась319.

Надо четко высказать и иметь в виду важную вещь: несмотря на все глупости и злодейства «местных» большевиков, развязанная против них гражданская война резко изменила отношение к ленинскому «проекту» в принципе. Даже в период максимальных успехов белых М.М.Пришвин, сам в то время убежденный антикоммунист, писал: «Сейчас все кричат против коммунистов, но по существу против монахов, а сам монастырь-коммуна в святости своей признается и почти всеми буржуями».

Это писал человек, мечтавший о победе белых. А вот что читаем у крестьянского поэта Николая Клюева:

Ваши черные белогвардейцы умрут

За оплевание Красного Бога.

За то, что гвоздиные раны России

Они посыпают толченым стеклом.

Таким образом, проект белых, даже если бы им в первые месяцы удалось задушить советскую власть, означал бы длительную тлеющую, со вспышками, гражданскую войну. Он был отвергнут крестьянами — сословием, которое составляло 85% населения России. А крестьяне в то время и умели, и обладали возможностями для сопротивления длительного и упорного. Рано или поздно, но они «сожрали» бы белых, как за два месяца сожрали Колчака в Сибири без всякой Красной армии. Но до этого Россия была бы обескровлена несравненно больше, чем при организованном устранении белых Красной армией. Из опыта вытекает, что проект Ленина был спасительным, а в проекте белых, доведись ему на время победить, Россия обрела бы палача.

Мы сегодня можем повторить за Есениным слова, что он написал в 1924 г.: «Мы многое еще не сознаем, / Питомцы ленинской победы». Кто это «мы»? Кто оказался «питомцами»? Все, кто вернулся к мирной жизни и воссоединился в народ — включая бывших белых. Именно «ленинская победа» создала такую возможность. Поэтому его проект — спасительный.

Мы это и сегодня плохо сознаем — но сознание начинает нам входить через взрывы домов в Буйнакске и Москве. Тридцать лет до Ленина в России гремели взрывы и выстрелы (по подсчетам некоторых историков, от рук террористов до 1917 г. погибло 17 тыс. человек). Короткий исторический период — когда воплотился «проект Ленина» — мы жили спокойно и безопасно. И не сознавали этого, думали, что это — естественное состояние. Сегодня, когда этот проект мы позволили пресечь, взрывы загремели снова.

Главная причина спасительности проекта Ленина. Мы логично подошли к выводу, что «палаческим» политическим проектом надо считать тот, который при воплощении его в жизнь вызывает самое упорное сопротивление народа. И если уж революция произошла (как это случилось в Феврале), то «спасительным» проектом надо считать тот, который вызывает наименьшее сопротивление народа. О том, чтобы при выходе из революции вообще не было сопротивления и не было жертв, нечего и мечтать.

Я утверждаю, что проект Ленина был для России спасительным. Не буду это доказывать, потому что говорю о методе и делаю упор не на выводе, а на способе рассуждений, стараясь показать его последовательность, не приводя исчерпывающих доводов.

Почти очевидно (и это подмечено крупными философами), что великий политик — тот, кто угадывает скрытые чаяния народных масс. Что это значит? Это значит, что он исходит не из того, что шумно требуют массы, а из того, что стоит за шумом — исходит из скрытых чаяний. Величие политика в том и состоит, чтобы эти чаяния понять и прочувствовать. Это трудно, потому что, как сказал философ, «во времена кризиса общественное мнение не выражается расхожими суждениями».

Что понял Ленин такого, чего не могли понять современные ему другие ведущие политики? Он понял, в чем суть чаяний крестьянства («земля и воля!»), каким бы крестьяне хотели видеть жизнеустройство России и тип государства — в чем для крестьян град Китеж. В своей самой лирической поэме «Анна Снегина» Есенин пишет, как к нему подошли крестьяне:

«Скажи,

Кто такое Ленин?»

Я тихо ответил:

«Он — вы».

Во-вторых, Ленин понял, что крестьяне поднялись как огромная и сплоченная антибуржуазная сила. И что революция в России в главном своем потоке не буржуазная и не может привести к либеральной западной демократии. Демократия крестьян — Советы.

По уму и чувству Ленин просто был несравненно выше и Керенского, и Троцкого. Они даже после «университета» революции 1905 г. так и остались догматическими марксистами, а Ленин был марксистом творческим и отошел от догм. Хотя убеждать даже верхушку партии большевиков ему было очень трудно. Зато он имел поддержку в низах партии, которые были воспитаны не в эмиграции, а в гуще русской жизни.

Исследователь крестьянства Т.Шанин писал, что два политика в России верно поняли суть революции 1905 г. — Столыпин и Ленин. В них и стреляли люди, вышедшие из одной норы. Но Столыпин поставил своей целью спасти помещиков, а ради этого расколоть крестьянство, заменив общину капитализмом. Так же поначалу мыслил и Ленин, но после 1905 г. резко изменил позицию, а Столыпин потерпел поражение. Прозрение Ленина выражено в статье «Лев Толстой как зеркало русской революции», а затем в «Апрельских тезисах». От них отвлекла нас официальная «история КПСС», но теперь-то ее нет, и мы должны брать в расчет главное.

Сравните главные тезисы Ленина между Февралем и Октябрем и расхожее суждение по этим вопросам партийной интеллигенции всех направлений. Немедленный мир (Ленин) — война до победного конца; национализация земли (Ленин) — отложить до законного решения будущим парламентом; республика Советов (Ленин) — буржуазная республика; немедленная социалистическая революция (Ленин) — развитие капитализма до исчерпания его возможностей.

Надо отметить, что совершенно неважно, какая из этих противоположных позиций нам сегодня нравится больше. Важно не сегодня, а тогда. Тогда крестьяне не желали того, чего желало «расхожее мнение» всех революционных политиков, кроме Ленина. И потому-то крестьяне плели лапти для красноармейцев и не слишком сопротивлялись красным продотрядам (а белым сопротивлялись очень упорно). Крестьяне не ошиблись, потому что Ленин верно угадал именно чаяния, а не лозунги. И после войны был начат НЭП, а не новый вариант столыпинской реформы. Оттого сразу резко выросла рождаемость и упала смертность — верный показатель соответствия политики чаяниям. Такой проект я и называю «спасительным».

Конечно, спасение от катастрофы — еще не путь такого быстрого развития, которое нужно для спасения от другой грядущей катастрофы (мировой войны). В 30-е годы НЭП пришлось сменить на политику форсированной индустриализации, но это уже другая эпоха, не Ленина, а его преемников.

Обыденные признаки «спасительности» проекта Ленина. Мы говорили выше о фундаментальной причине, по которой проект Ленина вызвал наименьшее сопротивление. Но с самого начала линия Ленина привлекла массы потому, что действия, которых он требовал, а потом и предпринимал, были прямо и очевидно направлены на спасение жизней простых обывателей. То есть, проект Ленина по своему типу был деятельным и вытекающим не из доктрины, а из обыденных жизненных потребностей. Это — редкое сочетание больших идеалов (чаяний) со здравым смыслом. Великий английский экономист Дж.Кейнс, работавший в 20-е годы в России, писал: «Ленинизм — странная комбинация двух вещей, которые европейцы на протяжении нескольких столетий помещают в разных уголках своей души, — религии и бизнеса».

В условиях национальной катастрофы именно такое сочетание и оказывается спасительным. В чем же был «бизнес» Ленина? В том, что в условиях разрухи, при, казалось бы, полном отсутствии средств, он заботился о восстановлении какого-то подобия жизнеустройства, чтобы свести гибель людей к минимуму. Напряженность в среде крестьянства была резко снята двумя декретами — о мире и о земле. Но посмотрим, что привлекло горожан. Затронем только две проблемы — личной безопасности и продовольствия.

В последние дни февраля, свергнув царя, либералы одновременно упразднили полицию и выпустили всех уголовников. Всеобщая амнистия! Те, кто помнит лето 1953 г., широкую амнистию даже при сильной милиции, может представить себе состояние жителей крупных городов России в марте-апреле 1917 г. Страх перед преступным насилием был паническим (как говорили, главной мыслью обывателя было: «Уехать, пока трамваи ходят»). Каково было состояние умов, видно из такого мелкого факта: когда в Александринском театре в одной из пьес на сцене появились городовой и пристав, публика встала и аплодировала.

Пытаясь как-то спасти положение, Временное правительство учредило милицию из числа студентов-добровольцев. На центральных улицах появились восторженные юноши и девушки с красными бантами на груди. Они не совали свой нос в темные переулки и грязные кварталы, где и свирепствовала преступность. А как ответили на эту жизненную проблему большевики? Они дали на заводы разнарядку — мобилизовать в Красную гвардию каждого десятого рабочего. Не добровольно, а мобилизовать, и не с гулькин нос, а каждого десятого. Именно эта рабочая милиция, знающая изнанку жизни, и навела в городах минимальный порядок. Вот первое важное дело, понятное и барыне, и кухарке, в котором Временное правительство проиграло соревнование с Советами.

Теперь о продовольствии. Мы все наслышаны о том, что большевики ввели военный коммунизм, продразверстку, пайки и прочие ужасные вещи. Так говорят те, кто никогда не голодал и плюет на голод ближнего. Я бы сказал, что в этой демократической критике как раз просвечивает мышление палача.

В те времена все в России, включая Николая II, думали иначе и считали необходимым предотвратить голод в городах. Но благими пожеланиями вымощена дорога в ад. Важно еще уметь это сделать, не боясь упреков какого-нибудь Бурбулиса. Ни одно правительство не вводит чрезвычайные меры без крайней необходимости, ибо они дороги и вызывают недовольство и сопротивление части населения. Идя на чрезвычайные меры, правительство наживает врагов. Поэтому вопрос стоит так: что вызовет большие по масштабу страдания — применение чрезвычайных мер или отказ от них?

Когда в 1915 г. был нарушен нормальный товарооборот и, несмотря на высокий урожай, «хлеб не пошел на рынок», были установлены твердые цены и начались реквизиции. 23 сентября 1916 г. царское правительство объявило продразверстку и ввело ее со 2 декабря. Количество подлежащего сдаче хлеба составляло 772 млн. пудов. Как видим, вроде бы не имеющие никакого отношения к коммунистам министры царского правительства идут на меру, присущую военному коммунизму.

Объявленная на 1917 г. продразверстка провалилась из-за саботажа и коррупции чиновников. В феврале лидер монархистов в Думе М.В.Родзянко подает Николаю II записку, в которой предупреждает о грядущей катастрофе: «Предполагалось разверстать 772 млн. пуд. Из них по 23 января было теоретически разверстано: 1) губернскими земствами 643 млн. пуд., 2) уездными земствами 228 млн. пуд. и, наконец, 3) волостями только 4 млн. пуд. Эти цифры свидетельствуют о полном крахе разверстки». Возникли перебои в снабжении хлебом Петрограда и ряда крупных городов. Подвоз продуктов в Петроград в январе составил половину от минимальной потребности. На заводах были случаи самоубийств на почве голода. На этой волне и было свергнуто самодержавие.

Временное правительство, будучи по своей философии буржуазным (сегодня бы сказали «рыночным»), тем не менее также вводит хлебную монополию — и также не может провести ее в жизнь из-за беспомощности государственного аппарата. По продразверстке 1917 г. было собрано ничтожное количество — 30 млн. пудов зерна. Ленин написал о надвигающемся голоде статью «Грозящая катастрофа и как с ней бороться».

Придя к власти именно в катастрофических условиях, большевики повели дело исходя из здравого смысла, как в случае с милицией. Обеспечить минимальное снабжение города через рынок при быстрой инфляции, разрухе в промышленности и отсутствии товарных запасов было невозможно. Реально покупать хлеб на свободном рынке рабочие не могли. Были приняты чрезвычайные меры. Заводам предложили создать и послать в хлебные районы рабочие продотряды. Половина добытого ими зерна поступала предприятию, сформировавшему отряд, половина передавалась Наркомпроду. Эти отряды составили затем единую Продармию, которая к декабрю 1918 г. насчитывала 41 тыс. человек320.

Эти меры устранили угрозу голодной смерти (но не голода) в городах и в армии. В 1918/19 году было собрано 110 млн. пудов хлеба, а в 1919/20 году — 260 млн. пудов. Это немного по сравнению с продразверсткой, что была объявлена царским правительством на 1917 г., но зато это было собрано. Пайками было обеспечено 34 млн. человек — практически все городское население и часть сельских кустарей. Пенсиями и пособиями (в натуре, продовольствием) были обеспечены 9 млн. семей военнослужащих.

За счет внерыночного распределения городское население получало от 20 до 50% потребляемого продовольствия (эта величина колебалась от губернии к губернии). Остальное давал черный рынок («мешочничество»), на который власти смотрели сквозь пальцы. Было разрешено заготавливать продукты заводам и фабрикам для своих работников. Советы сумели наладить связи с сетью потребкооперации и через нее организовать прямой товарообмен.

Тот факт, что большевики без всякого доктринерства и болтовни, не имея еще государственного аппарата, обеспечили скудными, но надежными пайками все городское население России, имело огромное значение для того, чтобы «проект Ленина» был принят в целом. Ведь этих пайков не дало ни царское, ни Временное правительство, которые действовали в гораздо менее жестких условиях (а белые снабжением населения вообще не занимались).

Кусок хлеба был дан каждому именно без доктринерства. Ленин лично издал постановление «предоставить академику И.П.Павлову и его жене специальный паек, равный по калорийности двум академическим пайкам», хотя И.П.Павлов при виде каждой церкви снимал шапку и крестился, моля Бога унести большевиков.

Роль большевиков в возникновении гражданской войны. Вина за разжигание войны была бы тяжелым грузом на наших весах. Реальность такова: бескровно получив власть в октябре 1917 г., большевики, естественно, делали все возможное, чтобы избежать гражданской войны. Известный тезис о «превращении войны империалистической в войну гражданскую» имел чисто теоретический характер и, поскольку до Февраля большевики политического влияния не имели, никакого воздействия на общественную практику не оказал. После Февраля он был снят и заменен лозунгом справедливого мира. После Октября, во время наступления немцев, был выдвинут лозунг «Социалистическое Отечество в опасности».

С целью пpедотвpатить столкновение было сделано много примирительных жестов: отмена смертной казни (это был первый декрет II Съезда Советов), освобождение без наказания участников первых антисоветских мятежей и их руководителей (генералов Корнилова, Краснова и Каледина); многократные предложения левым партиям образовать правительственную коалицию; отказ от репрессий по отношению к членам Временного правительства и перешедшим в подполье депутатам Учредительного собрания, даже отказ от репрессий против участников опасного мятежа левых эсеров в июле 1918 г. в Москве (были расстреляны лишь 13 сотрудников ВЧК, причастных к убийству посла Мирбаха) и амнистия в честь первой годовщины Октября.

В целях примирения Советская власть смотрела сквозь пальцы на нарушение запретов: летом 1918 г. издавалась газета запрещенной партии кадетов, выходили газеты меньшевиков и анархистов. Даже после разгрома ВЧК «анархистских центров» в Москве Н.Махно летом 1918 г. приезжал в Москву и имел беседы с Лениным.

Первые месяцы Советской власти породили надежды на мирный исход. О том, что эти надежды были искренними, говорят планы хозяйственного и культурного строительства и особенно начавшаяся реализация крупных программ. Например, открытие в 1918 г. большого числа (33) научных институтов, организация ряда геологических экспедиций, начало строительства сети электростанций или программа «Памятники республики»321. Никто не начинает таких дел, если считает неминуемой близкую войну.

В целом, Советское государство создавало механизм, подавляющий тенденцию к гражданской войне, но сила его оказалась недостаточной. Даже для тех действий, которые сегодня многие относят к разряду ошибочных или преступных, в тот момент было трудно предсказать итоговый эффект с точки зрения разжигания или гашения войны. К таким действиям относится красный террор.

Террор (от фр. слова ужас) государства имеет целью подавить действия его внутренних врагов созданием обстановки страха, парализующего волю к сопротивлению. Для этого проводится краткая, но интенсивная и, главное, наглядная, вызывающая шок репрессия. В России все революционные партии принимали идею террора, социал-демократы отрицали лишь террор индивидуальный.

Красный террор был объявлен 2 сентября как ответ на волну убийств и мятежей летом 1918 г., после покушения на Ленина 30 августа. Самой крупной акцией красного террора был расстрел в Петрограде 512 представителей элиты (бывших сановников и министров, даже профессоров). Списки расстрелянных вывешивались (по официальным данным, всего в Петрограде в ходе красного террора было расстреляно около 800 человек). Прекращен красный террор был 6 ноября 1918 г., фактически в большинстве районов России он был закончен в сентябре-октябре.

Парализовать сопротивление Советской власти с помощью страха не удалось. Если же считать террор акцией уже начавшейся летом войны, то он привел к резкому размежеванию и «очистил тыл» — вызвал массовый отъезд активных противников Советской власти в места формирования Белой армии и районы, где Советская власть была свергнута (например, в Казани во время красного террора было расстреляно всего 8 человек, т.к. «все контрреволюционеры успели сбежать»).

Надо заметить, что и «красный террор» никак не был действием палача. Палач сам не погибает, а красный террор был отражением белого террора, это было взаимоистребление, действие войны. И красных пало больше. Есенин сказал об этом так:

Цветы сражалися друг с другом,

И красный цвет был всех бойчей.

Их больше падало под вьюгой,

Но все же мощностью упругой

Они сразили палачей.

Октябрь! Октябрь!

Мне страшно жаль

Те красные цветы, что пали…

Сегодня, когда хорошо изучен процесс разжигания десятка гражданских войн последних десятилетий (Ливан, Нигерия, Шри Ланка, Югославия и др.), можно реконструировать весь период от февраля 1917 г. до конца 1918 г. как систему «создания» гражданской войны. На всех фатальных «перекрестках», на которых приходилось делать выбор из очень малого набора вариантов, Советское государство не сделало тяжелых, а тем более очевидных тогда ошибок. Вопрос о том, могло ли Советское правительство посредством более тонкой и точной политики предотвратить гражданскую войну, имеет чисто академический интерес. Скорее всего, ресурсов для этого у новой власти было недостаточно. Причина национальной катастрофы России — в совокупности фундаментальных факторов, повлиять на которые не хватило сил322.

К таким фундаментальным факторам надо отнести позицию имущих классов, тот расизм по отношению к «низам», о котором я уже говорил. В ответ на этот нарастающий расизм «простонародье», причем уже вооруженное и знающее свою силу, очень долго отвечало множеством разного рода примирительных жестов. Это отражено во многих документах эпохи (например, в очень скрупулезных дневниках М.М.Пришвина, вовлеченного в гущу событий в деревне и в столицах). В целом, примирительные жесты «простонародья» были имущими классами отвергнуты. Это вызвало ответный социальный расизм, быстро достигший уровня ненависти и даже ярости.

Когда совершилась крупномасштабная иностранная интервенция (она началась с высадки японцев в апреле 1918 г.), и гражданская война стала реальностью, Ленин, как человек дела, действовал решительно и хладнокровно. Но, видимо, к военному периоду вопросов в рамках нашей темы и нет.

Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК). Остается обсудить репрессивную политику до войны, ответственность за которую несет Ленин как глава правительства. Она связана с деятельностью ВЧК. О ней созданы «симметричные» мифы — официальный героический, а сегодня официальный черный. Если вдуматься, оба они предельно неправдоподобны. Для нас сейчас важнее черный миф.

Достаточно задать себе простой вопрос: могло ли реально советское правительство, сидящее в Петрограде и Москве — без аппарата, без денег (банки отказывались оплачивать счета правительства), без кадров и без связи создать в одночасье мощную всеохватывающую спецслужбу, способную провести по всей стране массовые репрессии? Спросим друг друга: сколько сотрудников насчитывала ВЧК, скажем, в начале 1918 г.?

Число сотрудников ВЧК в конце февраля 1918 г. не превышало 120 человек, а в 1920 г. 4500 — по всей стране. Провести широкие репрессии, которые приписывают ВЧК, она не могла просто в силу своей величины. В ноябре 1920 г. на ВЧК была возложена охрана границ (до этого граница охранялась «завесами» — подвижными отрядами). Тогда численность персонала ВЧК к 1921 г. достигла максимума — 31 тыс. человек. Если посмотреть на одно только здание ФСБ в Москве, то можно понять, насколько ничтожной по масштабам была эта страшная ВЧК, о которой создан миф как о палаче России.

Другое дело, что на местах постепенно начали действовать губернские и уездные ЧК, которые создавались уже в обстановке войны. В их делах было много эксцессов, произвола и преступлений. Правовая система только-только формировалась, местные органы власти, в том числе ревтрибуналы, руководствовались «классовым чутьем» и здравым смыслом. Потому нередки были приговоры типа «к расстрелу условно».

Многое определялось обстановкой, многое — кадрами. Во время любого общественного потрясения со дна поднимается множество ущербных, обиженных и злобных людей, которые тянутся к власти и особенно карательным органам — там они отводят душу (это мы и сегодня видим). Более того, к советской власти примазалось огромное число людей, этой власти органически враждебных. Партия большевиков, которая после Февраля 1917 г. имела около 20 тыс. членов, не могла заполнить своими кадрами даже самые важные посты. Надо лишь удивляться, как ее не сожрал враждебный ей бюрократический аппарат, в том числе и в карательных органах323. Здесь видна именно сила «проекта» — той матрицы, которую дали большевики и на которой шло стихийное строительство.

Но наивно думать, что местные ЧК следовали какой-то переданной из Москвы инструкции и находились под контролем центра и тем более лично Ленина. Даже среди сотрудников ВЧК высшего уровня были фракции, которые не подчинялись Дзержинскому и Ленину (они пошли с удостоверениями ВЧК и убили посла Германии Мирбаха). Вообще, государственная вертикаль складывалась медленно и уже после войны. А в 1918 г., бывало, отдельные волости объявляли себя республикой и учреждали Народный комиссариат иностранных дел.

Еще одно методическое замечание. В литературе, в том числе в мемуарах, описаны трагические судьбы людей, попавших в застенки ЧК. Они оказывают сильное впечатление на читателя — в этом-то и состоит роль литературы и вообще искусства. Оно заставляет человека сострадать жертве, и это великое чувство. Если страдания убийцы, ожидающего электрический стул, опишет хороший писатель, нам станет близок этот убийца324. Но из этого нельзя делать никаких политических и социальных выводов — вот где мы поскальзываемся и становимся объектом манипуляции. Ведь из показа личных судеб ничего нельзя сказать о социальном явлении — о числе жертв и часто даже о виновности данных личностей.

Для самой жертвы, о которой пишет писатель или она сама, ее горе — это весь мир, оценить масштабы этого горя как социального явления она в принципе не может и не должна. Кроме того, в этих описаниях обычно и речи нет о том, что жертва (виновная или невинная) попала под колесо гражданской войны. Никогда в этих мемуарах не приводятся описания или фотографии того, как в другой точке России запихивают живьем в топки уральских рабочих. А ведь между этими жертвами была прямая связь325.

И еще одно замечание. Поскольку историей манипулируют, особенно в моменты слома государства, как сейчас, для оценки исторических явлений надо учитывать, как оно отложилось в коллективной памяти. Очень редко бывает, чтобы карательный орган сохранился в памяти под именем, имеющим положительную окраску. Чекист — именно такое имя. Несмотря на все черные мифы последних лет, до сих пор сотрудники спецслужб желали бы, чтобы их называли уважительно «чекист». Это значит, что в глазах современников-обывателей ЧК своими жестокостями спасала несравненно больше невинных людей, чем губила. Этот баланс, который не выразить числом, коллективный разум очень хорошо определяет.

Теперь кое-какие данные о ВЧК, которые можно прочесть в учебнике по истории государства и права (учебнике не советском, а нынешнем, издания 1998 г.).

ВЧК была создана 7 декабря 1917 г. прежде всего как орган борьбы с саботажем в связи с готовящейся всеобщей забастовкой служащих правительственных учреждений. Первыми ее акциями стали прекращение «пьяных погромов» (разграбления винных складов в Петрограде) и арест в Москве 600 бандитов, которые орудовали «под флагом анархизма». Другая задача — борьба со спекуляцией. О чем речь?

Поскольку Брестский мир обязывал правительство России оплатить все ценные бумаги, предъявленные Германией, началась широкая спекуляция акциями промышленных предприятий (в том числе уже национализированных). Акции продавались немецким подданным, от них поступали в посольство Германии, а оно предъявляло их к оплате. На борьбу с этим были брошены большие силы ВЧК.

Ликвидирована ВЧК была в 1922 г., и пришедшее ей на смену ГПУ было уже иным, гораздо более мощным и гораздо более репрессивным органом. Но это уже эпоха «после Ленина» — он заболел накануне первого большого политического процесса над 47 лидерами эсеров.

Говоря об отношении Ленина и большевиков к репрессиям, надо вернуться к главному историческому факту: за власть в России боролись разные революционные движения. И сравнивать «репрессивность» их идеологий надо в реальном ряду, а не с «добрым царским правительством».

В центре, где и вырабатывался тип репрессий советской власти раннего периода, в дебатах участвовали большевики, меньшевики и эсеры. Эти дебаты показывают непривычную для нашего уха, но надежно установленную вещь: большевики были единственной партией, которая боролась за скорейшее восстановление правового, государственного характера репрессий — вместо политического, партийного. Именно это и вызывало острую критику эсеров и меньшевиков.

Они не возражали против внесудебных расстрелов в ВЧК, но подняли шумную кампанию протеста, когда в июне 1918 г. состоялся суд над адмиралом А.Щасным, который обвинялся в попытке передачи судов Балтфлота немцам, и он был приговорен к расстрелу. Лидер меньшевиков Мартов даже напечатал памфлет «Долой смертную казнь», где не стеснялся в выражениях: «Зверь лизнул горячей человеческой крови. Машина человекоубийства пущена в ход… Зачумленные, отверженные, палачи-людоеды…» и пр. Очень резко выступили эсеры на V Съезде Советов.

На чем же был основан протест? Им было жалко адмирала? Ничуть нет. Они протестовали против вынесения смертных приговоров путем судопроизводства, поскольку это, дескать, «возрождает старую проклятую буржуазную государственность». Сегодня эта антигосударственная позиция покажется нам дикой, но она была настолько распространена в то время, что прокурор Крыленко отговаривался с помощью крючкотворства: мол, суд «не приговорил к смерти, а просто приказал расстрелять».

Я лично, на основании чтения исторических материалов, пришел к выводу, что из всех политических течений, которые в то время имели шанс придти к власти в России, большевики в вопросах репрессий были наиболее умеренными и наиболее государственниками326. А государственные репрессии всегда наносят народу меньше травм, чем репрессии неформалов.

Можно задать себе и такой простой вопрос: какая власть была «более репрессивной» — советская при Ленине или демократическая сегодня, при Ельцине? В чем мера «репрессивности»? В том, какая часть населения лишена свободы. В принципе, неважно, по какой причине, важно что государство подавляет какие-то действия своих граждан, хотя бы оно и само их вызвало, путем лишения свободы.

Общее число лиц во всех местах заключения в СССР составило на 1 января 1925 г. 144 тыс. человек, на 1 января 1926 г. 149 тыс. До срока тогда условно освобождались около 70% заключенных. Пополнение мест заключения было 30-40 тыс. человек в год. Сравним: в 1996 г. к лишению свободы было приговорено 560 тыс. человек. Это — «новенькие», пополнение (правда, 200 тыс. получили отсрочку в исполнении приговора — мест в бывшем ГУЛАГе не хватает).

Репрессивность России Ельцина просто не идет ни в какое сравнение с положением в России Ленина. Учтем еще, что сегодня «репрессивность» искусственно снижается из-за развала правоохранительной системы. В 1997 г. в РФ было зарегистрировано 1,4 миллиона тяжких и особо тяжких преступлений. Тяжких и особо тяжких! А в 1999 г. уже 1,85 миллиона. Вот каким должно было бы быть пополнение тюрем и лагерей, если бы преступники были схвачены. Создать условия, при которых за год миллион человек становятся жертвами тяжких преступлений (а другой миллион грабителями) — это и быть палачом народа. Разве не так?

Мой заочный собеседник Сергей, возможно, скажет, что он имел в виду репрессии против бескорыстных «политических», а уголовники — что о них переживать. Но пусть покопается в памяти: что он знает о масштабах политических репрессий при Ленине? Что академик Лихачев попал на Соловки (за что — об этом говорится как-то туманно, намекается, что невинно). А сколько всего было политзаключенных при Ленине? Не странно ли, никогда эта цифра не называлась (это, кстати, признак манипуляции — отсутствие простых и четких данных).

Можно не верить официальным советским данным. Но тут нам повезло — антисоветская эмиграция, которая грызлась, как пауки в банке, в этом вопросе сговорилась и образовала бюро, которое скрупулезно вело учет политических репрессий в СССР. По опубликованным за рубежом данным, предоставленным этим бюро, в 1924 г. в СССР было около 1500 политических правонарушителей, из которых 500 находились в заключении, а остальные были лишены права проживать в Москве и Ленинграде. Эти данные зарубежные историки считают самыми полными и надежными. 500 политических заключенных после тяжелейшей гражданской войны, при наличии оппозиционного подполья и терроризма — и это репрессивное государство? Вернитесь, господа и товарищи, к здравому смыслу, не дергайтесь на ниточках у манипуляторов.

Не палач, а спаситель: главный довод. Есенин написал после смерти Ленина: «Того, кто спас нас, больше нет». Что же главное сделал Ленин, чтобы его так назвал человек, переживавший то время сердцем крестьянина и поэта?

Когда читаешь документы того времени, дневники и наблюдения (в основном со стороны противников Ленина — его соратники дневников не вели), то возникает картина, в которую поначалу отказываешься верить. Получается, что главная заслуга советского государства, а в нем — именно Ленина, состоит в том, что оно сумело остановить революцию и реставрировать Российское государство. Это настолько не вяжется с официальной историей, что вывод кажется невероятным.

В.В.Кожинов замечательно показывает, что большевики овладели русским бунтом, возглавили его — и утихомирили. При этом он разделяет этот бунт и революцию как две разные категории. Это помогает анализу, но мне кажется, что реальность сложнее. Русская революция, как революция не буржуазная, а крестьянская, была с бунтом неразрывно связана, и разделить их невозможно. Буржуазная революция, которая смела царизм и Империю, казалась такой мощной только потому, что она взорвала плотину. Ее результаты поражали, но сама она была лишь рябью на океанской волне бунта.

Овладеть этой волной, главным потоком революции, оказалось для Ленина самой важной и самой трудной задачей — хотя острая и прямая опасность исходила начиная с середины 1918 г. от белых. Поворот к «обузданию революции» происходит у Ленина буквально сразу после Октября, когда волна революции нарастала. Для такого поворота нужна была огромная смелость и понимание именно чаяний народа, а не его «расхожих суждений». И не только смелость, но и чувство меры — и близость к массам, совершающим ошибку. С зимы 1918 г., вслед за национализацией земли, рабочие стали требовать национализации заводов. История оставила замечательные по смыслу и стилю документы — письма рабочих собраний с просьбой взять их завод или шахту в казну. Ленин сдерживал этот порыв, но сдерживал, не доводя до разрыва, не обескураживая людей.

Выступая в апреле 1918 г., Ленин сказал: «Всякой рабочей делегации, с которой мне приходилось иметь дело, когда она приходила ко мне и жаловалась на то, что фабрика останавливается, я говорил: вам угодно, чтобы ваша фабрика была конфискована? Хорошо, у нас бланки декретов готовы, мы подпишем в одну минуту. Но вы скажите: вы сумели производство взять в свои руки и вы подсчитали, что вы производите, вы знаете связь вашего производства с русским и международным рынком? И тут оказывается, что этому они еще не научились, а в большевистских книжках про это еще не написано, да и в меньшевистских книжках ничего не сказано».

Ленин всеми силами стремился избежать «обвальной» национализации, остаться в рамках государственного капитализма, чтобы не допустить развала производства. На это не пошли капиталисты и с этим не согласились рабочие327. В недостатке революционности Ленина тогда обвиняли не только троцкисты, но и меньшевики, которых мы по привычке считали умеренными реформистами.

Ленин требовал от советского государства налаживать производство и нормальные условия жизни. А значит, налаживать контроль, дисциплину, требовать от рабочих технологического подчинения «буржуазным специалистам». И в апреле 1918 г. меньшевики в газете «Вперед» заявили о солидарности с левыми коммунистами: «Чуждая с самого начала истинно пролетарского характера политика Советской власти в последнее время все более открыто вступает на путь соглашения с буржуазией и принимает явно антирабочий характер… Эта политика грозит лишить пролетариат его основных завоеваний в экономической области и сделать его жертвой безграничной эксплуатации со стороны буржуазии».

Меньшевики обвиняют Ленина в соглашении с буржуазией! Это надо запомнить. Ведь это до сих пор ставится именно советскому строю в вину: при нем надо было честно и ответственно трудиться. М.М.Пришвин вспоминает (22 января 1919 г.), как беседовал он с одним большевиком о коммунизме в присутствии одного мужика:

«Долго слушал нас человек мрачного вида, занимающийся воровством дров в казенном лесу, и сказал:

— Я против коммуны, я хочу жить на свободе, а не то что: я сплю, а он мне: «Товарищ, вставай на работу!».

Конечно, в душе каждого из нас дремлет «гунн». Все революционные течения в России потакали именно этому «гунну», духу разрушения и разделения — проедания того, что было накоплено цивилизацией. В этом заигрывании с «гунном» был присущий интеллигенции страх перед крестьянином (это прекрасно отразилось в дневниках М.М.Пришвина — мелкого помещика и либерала, вынужденного жить среди ненавистных ему крестьян). Партия Ленина резко отличалась тем, что она открыто и даже жестоко подавляла «гунна» — она единственная была, по выражению М.М.Пришвина «властью не от мира сего». Почему Ленин решился и действительно смог прямо и честно выступить против «гунна», откуда у него был этот запас прочности? Это можно объяснить только тем, что он обращался к глубоким чаяниям и не боялся идти на конфликт с «расхожими суждениями».

Сразу после Октября большевики выступили против «бунта», против стихийной силы революции (это называлось «мелкобуржуазной стихией», но дело не в термине). Сегодня много чернил истратили, чтобы обвинить Ленина в лозунге «грабь награбленное». На деле это был лозунг «бунта», которым овладели большевики. Но тогда уже Ленин сказал: «После слов „грабь награбленное“ начинается расхождение между пролетарской революцией, которая говорит: награбленное сосчитай и врозь его тянуть не давай, а если будут тянуть к себе прямо или косвенно, то таких нарушителей дисциплины расстреливай…».

К чему привело потакание «гунну» со стороны либералов и эсеров? К тому, что вслед за сломом государственности началось «молекулярное» разрушение и растаскивание всех систем жизнеобеспечения России, и она «погрузилась во мглу»:

Хлестнула дерзко за предел

Нас отравившая свобода.

Это и было причиной гибели массы людей. Расхожие суждения вошли в конфликт с чаяниями. Ленин, который умело и гибко стал с этим бороться, потому и был признан спасителем. Вот как видит Есенин его дело:

Того, кто спас нас, больше нет.

Его уж нет, а те, кто вживе,

А те, кого оставил он,

Страну в бушующем разливе

Должны заковывать в бетон.

Потакание стихии, «гунну» в человеке, есть для политика именно установка палача — палача страны и самих людей. Дело не только в прямых утратах, хотя и они велики328. Идет огромный откат в типе мышления, в навыках рассуждений, в отношении к образованию и созидательному порядку. А это — важная предпосылка для вымирания народа даже без прямого убийства. М.М.Пришвин записал 2 июля 1918 г.: «Есть у меня состояние подавленности оттого, что невежество народных масс стало действенным».

Да, невежество было велико и раньше, но до Февраля оно было сковано государством — оно не было действенным. Его раскрепостило и сделало активным и даже агрессивным именно кадетское и эсеровское Временное правительство. Его сразу после Октября начало загонять в подчиненное положение Советское государство329.

Ленин много сделал, чтобы гражданская война была закончена как можно быстрее и резко — без «хвостов». На это была направлена и военная стратегия мощных операций, и политика компромиссов и амнистий. Опыт многих стран показал, что часто гражданская война переходит в длительную «тлеющую» форму, и в этой форме, соединяясь с «молекулярным» насилием, наносит народу очень тяжелые травмы.

В целом гражданская война ленинского периода имела «два завершения» — решительную и резкую победу красных над белыми в Крыму и прекращение стихийного крестьянского сопротивления через переход к НЭПу. Это мы помним довольно четко, надо только задуматься над тем фактом, что завершение обеих войн было чистым. Это — вовсе не обычная и тривиальная в гражданских войнах вещь. Напротив, общим правилом является длительное изматывающее противостояние после номинального окончания войны330. У нас же все стали советскими людьми, и миллионы людей, служивших в Белой армии, как бы растворились.

Официальная мифология героизировала ту войну, и в тень ушли некоторые важные явления. К ним надо отнести суровые преследования советской власти против тех красных, которые затягивали боевые действия, когда белые уже склонялись к тому, чтобы разоружиться. Это называлось «красный бандитизм», о котором говорилось в гл. 3. В конце войны имели место судебные процессы против таких нарушителей общей политической линии (иногда под суд в полном составе шли городские партийные организации). Чтение документов о тех процессах поражает.

Перестроечная и нынешняя вязкая антиленинская кампания была очень недобросовестной и нанесла всему обществу огромный вред. В ней не было критики, и все действительно сложные проблемы так принижались, что мы отвыкли ставить вопросы хотя бы самим себе. Многие, в том числе из лагеря патриотов, обвиняют Ленина в том, что он предложил «неправильное» национально-государственное устройство СССР. Надо было, мол, создать вместо республик губернии — просто восстановить Российскую империю, и дело с концом.

Это говорится или неискренне, или безответственно. Февральская революция «рассыпала» империю, так что гражданская война имела не только социальное, но и национальное «измерение». В разных частях бывшей Империи возникли национальные армии или банды разных окрасок. Все они выступали против восстановления единого централизованного государства. Белые пытались бороться против них и, как выразился эстонский историк, «напоролись на национализм и истекли кровью».

Ленин предложил совершенно новый тип объединения — через «республику Советов», снизу, образуя промежуточные национальные республики. Но эти республики очень мягко, почти невидимо накладывались на единый скелет из Советов. С этим предложением обратились к трудящимся, которые более всего страдали от своих князьков и были заинтересованы в воссоздании единого государства. При этом учреждение национальных республик, входящих в Союз, а не Империю, нейтрализовало возникший при «обретении независимости» национализм. Армии националистов потеряли поддержку, и Красная армия ни в какой части России не воспринималась как чужеземная армия. Она была общей армией трудящихся («республики Советов»). Таким образом, со стороны советского государства гражданская война в ее национальном измерении была пресечена на самой ранней стадии, что сэкономило России очень много крови.

Ленин непрерывно объяснял ценность для трудящихся большого единого государства и умел находить для этого веские доводы — вместо истрепанного лозунга «России единой и неделимой». Вообще, большевики между Февралем и Октябрем были единственной партией, которая везде отстаивала целостность государства (это проявилось, например, при возникновении сепаратизма в Сибири — «областничества»).

В.В.Кожинов приводит слова из «Книги воспоминаний» великого князя Александра Михайловича: «На страже русских национальных интересов стоял не кто иной, как интернационалист Ленин, который в своих постоянных выступлениях не щадил сил, чтобы протестовать против раздела бывшей Российской империи».

Тип нового государства в виде Советского Союза позволил не только резко «сократить» гражданскую войну в 1918-1921 гг., но и оказался исключительно эффективным в большой войне 1941-1945 гг. Это тоже «сэкономило» русскому народу много крови (если говорить точнее, спасло его). Представьте, что к немцам присоединились не только часть чеченцев и крымских татар, а вообще все нерусские народы.

В чем было отличие «проекта Ленина» от всех других проектов того времени, которое позволило «остановить Россию над пропастью» — утихомирить революцию? Здесь требуется поразмыслить, официальная история этого нам не объясняет. Мы уже отметили вещь очевидную: «проект Ленина» не вошел в конфликт с главными, непобедимыми силами России. Более того, он был в сути своей признан справедливым даже противниками (одними раньше, другими позже). Вопрос в другом: почему Ленин смог нащупать этот путь?

Выскажу свою гипотезу. Читая сегодня Ленина со знанием тех исторических обстоятельств, которых и сам он тогда не знал, я вижу коренное его отличие от вождей других политических сил в том, что Ленин разом схватывал и чаяния главных частей народа, и их «выраженные» интересы. Беря чаяния за ориентир, за направление пути, он строил путь исходя из актуальных требований — но не подчинялся им! Не потакал. И не потакал даже своим собственным догмам и убеждениям (например, почерпнутым из марксизма). Он, не отрываясь от «своих» людей, вел их к цели — даже вопреки их конъюнктурным интересам и настроениям. Он мог их вести, потому что они, даже проклиная большевиков, чувствовали скрытую правду этого пути.

Никто другой это совместить не мог. Идеалисты (каких много было среди белых и среди интеллигенции) ненавидели «чернь» за противоречие между чаяниями и внешними интересами, готовы были уничтожить «хама» за это противоречие. Другие — кто по трусости, кто из-за комплекса «вины перед народом» — заискивали именно перед его расхожими суждениями.

Указанную способность Ленина видно из того, как он овладел главным течением революции. Это главное течение (по выражению М.М.Пришвина, революция «скифов» или «горила поднялась за правду») шло под лозунгом «Вся власть Советам!». Эти слова нам настолько привычны, что мы о них и не думаем. Но давайте задумаемся — ведь это страшные слова. Когда Ленин их поддержал в апреле 1917 г., просвещенные социал-демократы его посчитали сумасшедшим. Ведь это — лозунг анархии, полного уничтожения государства, построение крестьянской утопии под названием «Земля и Воля».

Странно, что почти никто не может ответить на простой вопрос: что такое были Советы в конце 1917 г.? На ум приходят наши привычные сельсоветы и райисполкомы. Но ведь ничего этого не было! До выборов 1924 г. Советы представляли собой не государственную власть, а «прямую демократию». На заводах все работники составляли Совет, в деревне — сельский сход. Они посылали своих представителей в крупные Советы (которые тогда называли «совдепами» — в отличие от просто Советов). Действия Советов были независимы, они не регулировались законами, у них была вся власть. С точки зрения нормального государственного управления это был хаос (иностранные обществоведы даже в 30-е годы признавали, что они не могут не только объяснить, но даже и описать систему советской власти). Достаточно сказать, что многие местные Советы не признали Брестский мир и считали себя в состоянии войны с Германией.

И в то же время именно в Советах были зерна той власти, которой «чаяли» крестьяне и рабочие. Именно Ленин в своем «проекте» создавал образ нового государственного устройства, превращал хаос Советов в Советское государство. И речь шла о борьбе на два фронта — против анархизма Советов («бунта») и против левых партий, которые потакали «бунту» и по всем главным вопросам исходили из принципа «меньше государства!». Сегодня легко нашим кабинетным трибунам проклинать номенклатуру. А тогда принцип подбора советских кадров, который включал их в общегосударственную систему, был важнейшим шагом к соединению всех Советов в единую систему. Именно в этом сочетании суть. Ленин, возглавив движение «Вся власть Советам!», смог овладеть этим процессом, а не вставать у него на дороге. А овладев процессом, он смог «укротить Советы» и направить их энергию на самопостроение сильного государства.

Посмотрите на тот тлен и распад, который мы наблюдаем сегодня, и станет понятно, почему Есенин сказал о Ленине: «тот, кто спас нас».









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх