Особенно напряженно трудились санитарные пилоты во время крупных наступательных операций Советской Армии, развивавшихся на большую глубину. В период Сталинградского сражения, битвы за Москву в условиях бездорожья, осенней слякоти и снежных заносов санитарные самолёты являлись единственным средством эвакуации тяжелораненых бойцов из передовых частей. Они совершали сотни боевых вылетов.

Важно также отметить, что наши летчики вывозку раненых совмещали с доставкой во фронтовые части и на партизанские базы боеприпасов, снаряжения, продовольствия - всего того, что необходимо для боя и жизни. Это способствовало развитию наступательных действий советских воинских соединений.

В приказе маршала Советского Союза К.К. Рокоссовского войскам Центрального фронта отмечалось, что гражданские авиаторы, выполняя задание Военного Совета, наряду с обеспечением войск боеприпасами, горючим и различными техническими средствами, занимались эвакуацией раненых и показали подлинные образцы честного и самоотверженного служения Родине. Только за 19 летных дней при среднесуточной работе двенадцати самолетов было совершено 1280 вылетов, эвакуировано 12124 раненых и доставлено в госпитали 74 тонны санитарного имущества и консервированной крови. Каждый экипаж, говорится в приказе, выполнял ежедневно по шесть-восемь вылетов, находясь в воздухе по восемь-десять часов, перевозя по 10-16 тонн боеприпасов и эвакуируя 120-150 раненых.

О полках, сформированных из летчиков гражданской авиации и летавших на самолетах По-2 и С-2, писалось не так уж много. Возможно, потому что обычно они не вступали в воздушные схватки, не сбивали фашистские самолеты. Их работа была скромней. Но, как и наспех мобилизованные московские ополчения, люди, далекие от боевого ремесла, так и они, гражданские летчики, скоро стали воинами - настоящими воинами! Тысячи и тысячи боевых вылетов совершили они на полях сражений минувшей войны.

В течение всего периода наступательных операций войск Брянского фронта экипажи 13-го авиаполка Гражданского воздушного флота (впоследствии 97-й отдельный Краснознаменный) выполняли полеты практически круглосуточно, находясь в воздухе по 10-12 часов. Подготовка материальной части к полетам производилась ночью. Обстановка для полетов была исключительно сложной. В воздухе непрерывно находились истребители противника, которые охотились за нашими самолетами.

За период битвы на Орловском направлении (июль-сентябрь 1943 г.) самолетами полка было перевезено 13 457 бойцов и офицеров, в том числе 3265 раненых.

По отзыву штаба 15-й воздушной армии, летный состав этого полка, горя желанием как можно быстрее разгромить ненавистного врага, задачи, поставленные перед авиаполком, выполнил с честью без единой аварии. В ноябре 1943 года авиаполк в составе 15-й воздушной армии перебазировался из района Брянска в район Торопца на 2-й Прибалтийский фронт. Под ударами частей этого фронта немецко-фашистские войска откатывались на запад.

Здесь авиаполку поручили выполнение важного и ответственного задания по обеспечению действий партизан Калининской области. В глубокий тыл противника в районы расположения партизанских отрядов летчики доставляли народным мстителям оружие, боеприпасы, продовольствие, медикаменты, а обратно перевозили раненых партизан. Ведя непрерывные бои с карательными экспедициями немецко-фашистских войск, партизаны испытывали острый недостаток в боеприпасах, были вынуждены часто менять свое местонахождение. Маневренность партизан сковывала большое количество раненых бойцов и семей с детьми, которые спасались от гитлеровских палачей, уходили из своих сел и деревень в лес к партизанам. Сложилась критическая обстановка. В лесах партизанских лагерей Калининской области и прибалтийских республик находилось более 2500 детей в возрасте от пяти до двенадцати лет. Детям грозила опасность - их необходимо было спасать от фашистского порабощения. Спасение детей стало главнейшей боевой задачей.

В Центральном штабе партизанского движения были выработаны предложения по эвакуации детей с оккупированной территории в советский тыл. Они-то и легли в основу воздушной операции под кодовым названием «Дети», которую одобрили ЦК КПСС и Государственный Комитет Обороны.

Я был непосредственным исполнителем этого приказа. Двойная, тройная ответственность легла на нас - молодых пилотов, чтобы в целости и сохранности перевезти детей через линию фронта. А что такое линия фронта? Это огонь зениток всех калибров, это ночные истребители Me-110, каждый из них вооруженный четырьмя двадцатимиллиметровыми пушками и двумя пулеметами, которые особенно нахально охотились за нашими фанерными самолетами, это слепящий свет прожекторов - он действовал на глаза, как физический удар по контрасту с темнотой, где самолет находился секунду назад. Да ещё непогода, туман, обледенение, открытая кабина, подверженная всем морозам и ветрам, турбулентные воздушные потоки, бросающие легкую машину с крыла на крыло, вырывающие из рук пилота ручку управления самолетом.

Полёт на тихоходной машине требовал исключительного мужества и отваги. По существу самолет был беззащитным, так как он не обладал ни скоростью, ни высотой, на нем не было вооружения и брони, летчик не имел даже парашюта. Особенно трудно было летать на наших «усовершенствованных этажерках» зимой в морозные ночи. От сильных морозов в открытой кабине летчика, прикрытой плексигласовым козырьком, индевели и смерзались меховая маска и очки. Самолёт можно было сбивать из всех видов стрелкового оружия. Как солдат-окопников, так и нас, пилотов самых простейших машин, смерть вообще-то находила в первую очередь. И горели наши самолёты как светлячки, и тонули скорей, и пилоты гибли чаще, потому что летали без парашютов и спастись уже не могли, если машина от прямого попадания рассыпалась на куски и сгорала в воздухе буквально как спичка. Но все это не останавливало нас.

Не сразу и не вдруг я и мои товарищи овладели боевым лётным мастерством, особенно при выполнении заданий в ночных условиях, что стало нашей основной тактикой.

Воздушную операцию под кодовым названием «Дети» должны были осуществлять три авиазвена по семь-восемь самолётов, которыми командовали Сергей Борисенко, Иван Суницкий и я.

В полевых условиях инженерно-технический состав многое делал для увеличения в два-три раза расчетной грузоподъемности, дальности полета, чтобы на этих самолетах как можно больше перевозить детей и раненых. Так появился облегчённый самолёт «Лимузин» с большой мощностью мотора М-11фр. У «Лимузина» уже не было носилок, кабина стала удлиненной, а тяжелый колпак санитарной кабины для перевозки тяжелобольных был заменен легкой крышкой. Это дало возможность в такую кабину усаживать по два-четыре раненых или по 10-15 детей!

Наши летчики многое сделали по оказанию помощи партизанам, перевозя раненых и эвакуируя детей. Они с комсомольской отчаянностью и бесстрашием каждый вечер взлетали в ночное небо на своих маленьких невооруженных самолётах, преодолевая на пути огненные преграды, летали в глубокий тыл противника и приземлялись на лесных прогалинах у партизан. В партизанский край, сформированный в годы минувшей войны на северо-западе страны, авиаторы 97-го отдельного Краснознаменного авиаполка ГВФ перевезли народным мстителям сотни тонн военных грузов, а оттуда доставили в советский тыл тысячи детей, больных женщин и раненых партизан.

Поначалу требовалось произвести разведку. Меня в полку считали везучим, поэтому и послали первым. Я полетал на самолёте-лимузине с закрытой и вместительной задней кабиной.

Низкая облачность прижимала мой «кукурузник» к земле. Кажется, самолёт достаёт верхней плоскостью до кромки облаков. Вокруг сплошная тьма. Лишь на приборной доске помигивают зеленые стрелки фосфоресцирующих приборов - держись, мол, старина, все будет в порядке. Стрелка компаса словно приклеилась к цифре 270. Лечу строго на запад. Пропеллер разрезает плотный ночной воздух, сырой ветер обдувает лицо, и очки то и дело покрываются каплями влаги. Левая рука лежит на секторе газа, правая держит ручку управления. Ноги на педалях, пристегнуты кожаными ремешками. Все, как полагается. Непривычно только задание - на обратном пути вывезти детей.

Над линий фронта противник сначала не проявлял активности, поэтому маневрирование по высоте и курсу полета казалось излишним. Вздох облегчения и напряжение ослабело...

Вдруг из-под мотора скользнул прожектор, его яркий луч ушел вверх влево и стал на пути полета. Резкий поворот вправо, но по самолету ударил луч другого прожектора. Глубокий вираж как бы замирает на месте, после быстрого изменения режима работы мотора самолет падает в скольжение между двумя прожекторами. От одного ускользнул, второй же словно прилип к самолету и держит его.

Разноцветные линии огненных трасс проносятся слева, справа, спереди. Еще одно мгновение и пули стучат по фанерной обшивке самолета. Я понял, что лечу навстречу гибели. Но взрыва нет. Начинаю сражаться с врагом. В поединке с прожекторами и зенитками умело использую хорошую маневренность самолета. Бросаю его из одного разворота в другой, то останавливая, то выбирая более безопасное направление; и все время снижаюсь к земле, где боеспособность прожекторов и зенитных орудий уменьшается. И легендарный самолет выходит победителем.

Теперь необходимо набрать высоту и определить место нахождения, чтобы восстановить заданный курс к цели. Близ деревни Лиственки в районе расположения бригады Гаврилова партизаны подготовили посадочную площадку.

До Лиственки путь был далекий - два часа лета. Она затерялась среди глухих лесов и болот. В ней не появлялись оккупанты, хотя деревня находилась на территории, занятой врагом.

На подлёте партизаны должны дать белую ракету, вслед за ней по курсу приземления - зеленую. А вдоль посадочной полосы зажечь три костра. Но, бывало, немцы тоже пускали ракеты и зажигали костры... Так что смотри да смотри. Главное - выдержать точный курс и время полета. Определить местонахождение и именно свою, а не ложную посадочную полосу, весьма не просто. Мало ли с какой силой, с какого направления может задуть ветер. К примеру, когда вылетел, он дул с юга, а на середине полета направление ветра изменилось. Снесет в сторону, потому что земли не видишь, не по чему ориентироваться. Штурмана на борту нет. Один-единственный летчик составляет экипаж самолета.

Наконец впереди по курсу прочертила дугу белая ракета. Свои! Едва заметным движением отдал ручку управления на себя. Через секунду-другую вспыхнула еще одна, зеленая, ракета, показывающая направление в сторону посадочных костров.

Нацелился на посадку. Костры были едва заметны. Включил посадочную фару. Ее свет потерялся в изморози. Полностью убрал газ, подбирая ручку на себя. Машина гасила скорость и начала как бы парашютировать на своих широких крыльях. Десять метров... Пять. Свет фары побежал по зеленому разнотравью луга. Самолет припечатался к земле, побежал, покачивая крыльями. Летные качества самолета-биплана позволяли опытному летчику приземлиться на площадке длиной 100-120 метров.

У одного из костров я увидел группу людей, на всякий случай пододвинул ближе автомат, сижу, не выключая мотора. К самолёту, чуть горбясь, направился высокий человек в наброшенной на плечи телогрейке.

- Гаврилов? - крикнул я.

- Алексей Михайлович! - ответил человек.

Это был условный отзыв, хотя командира бригады так и звали: Гаврилов Алексей Михайлович.

Я выключил мотор, вылез из кабины и сразу попал в объятия партизан, вынырнувших из темноты. Каждый хотел потрогать, пожать руку, обнять. Я для партизан был как бы посланцем с Большой земли.

Пока партизаны вытаскивали из самолета ящики с боеприпасами и оружием, я подошел к Гаврилову.

- Ну вот и встретились, - сказал я, подавая руку партизанскому командиру. - Теперь, наверное, часто буду летать к вам.

- Передайте командованию наше сердечное спасибо за помощь, - проговорил Гаврилов.

- Непременно.

Вместе с Гавриловым стоял комиссар бригады Васильев. Он вынул из полевой сумки и показал фашистскую листовку. Под орлом со свастикой было напечатано воззвание к населению. Гитлеровцы приказывали выслеживать и ловить летчиков со сбитых самолетов. За каждую голову они сулили вознаграждение в пятьдесят тысяч марок.

- А за вашу, Алексей Михайлович, сколько обещают? - спросил я Гаврилова.

- Миллион, - засмеялся Васильев. Как-никак, Алексей Михайлович партизанский вожак и насолил здорово немецким оккупантам.

- Шутки шутками, а мы с комиссаром приняли дополнительные меры к охране всех наших экипажей, - серьезно сказал комбриг.

Помолчав, Гаврилов обратился к комиссару:

- А теперь, Николай Васильевич, веди товарища летчика к детям...

Дети стояли у костра - оборванные, исхудавшие, рано повзрослевшие, дети тяжкой военной поры. Ребятишки грелись у огня, встретили меня настороженными взглядами.

Я взял на руки мальчика, поглядел в лицо с тонкой и желтой кожей, сморщенной у рта и глаз, и у меня невольно навернулись слезы. Малыш уперся ручонками в мою грудь, дергался, едва не дрался, стараясь вырваться. Я отпустил его. Сколько же зла видел и вынес этот маленький человечек! Вернется ли к нему когда-нибудь прежняя веселость, доверие к людям и доброта!?

- Ребята, ребятки... - заговорил комиссар Васильев. - Это наш летчик, дядя Курочкин.

Дети, казалось, ждали лишь момента, чтобы броситься врассыпную. Они инстинктивно не доверяли незнакомым взрослым. Страх застыл в их глазах.

- Дядя будет летать к нам. Помогать скорее прогнать проклятых фашистов. Вместе с ним вы полетите на Большую землю. Там вам будет лучше, вы станете учиться. Растите и постарайтесь потом быть полезными своей Родине.

- Кто из вас полетит со мной первым? - спросил я.

Дети теснее прижались друг к другу и молчали. Тогда я присел около самого маленького.

- Тебя как зовут, мальчик?

Вместо ответа мальчуган обвил шею ручонками и крепко прижался, словно боясь меня потерять. У меня снова, как в тумане, поплыли костры и лица партизан.

- Как же тебя зовут? А?

- Вася, - едва слышно прошептал малыш.

- Вася, Василек... У меня брат Вася. Ему уже десять лет, а тебе сколько?

Василек растопырил все пальцы на одной руке.

- Пять лет... Получается, ты теперь не только мой друг, но и младший брат. - Разговаривая с Васей, я неторопливо пошёл к самолёту.

Пора, пора было улетать.

Что-то говоря Васильку о своем брате, я подошел к самолету уже в окружении ребят. Открыл крышку задней кабины.

- Ты летал на самолете, Василек?

- Не...

- И вы, ребята, не летали?

Видя доверчивость Васи, дети дружно помотали головами.

- Ничего страшного... Вы давайте забирайтесь. По одному... По одному. В тесноте, да не в обиде.

Как же я был благодарен смелому, решительному Васильку! Не разговорись я с ним - трудновато пришлось бы с погрузкой. Да и полет без доверия - мука.

- Вот так! Вот так! - подбадривал я ребят. - Сейчас взлетим и через час-другой на Большой земле у своих будем.

Четверо мальчиков и четверо девочек забрались с моей помощью в кабину. Василька я посадил на колени к самой старшей девочке, лет десяти!

- А ты куда, дядя? - всполошился Василек, увидев, что я собираюсь закрывать крышку кабины.

- Да здесь я буду, за перегородкой. - И постучал по фанере. - А вы держитесь вот за эти ручки и друг за друга... Ну, будем считать, что к полету готовы.

Я защелкнул замки крепления на боку фюзеляжа. Быстро простился с партизанами и полез в свою кабину.

Один из бойцов провернул воздушный винт. Я включил зажигание и наклонился к ручке магнето.

- Контакт!

- Есть контакт!

Партизан рванул винт и отскочил в сторону. Чихнув и выбросив облако белого дыма, заработал мотор. Я порулил на линию взлета. Держась за консольную часть нижней плоскости, бежал добровольный помощник, помогая мне разворачивать самолет. Прикинув загрузку восьми пассажиров в среднем на тридцать пять килограммов каждый, я пришел к выводу, что загрузка превышает расчетную часть почти вдвое.

Плавно двигаю сектор газа до упора. Мотор ревет на полных оборотах. Но отяжелевшая машина трогается не сразу. Наконец сдвинулась с места, начала разбег. Метров через тридцать-сорок самолет слушается рулей. Хвостовая часть оторвалась от земли, линия капота приблизилась к линии горизонта. Подъемная сила крыльев уже способна была держать машину в воздухе! Я оторвал самолет от земли.

Стрелка высотометра поползла по шкале. Сто метров. Еще пятьдесят... Хватит. Я облегченно вздохнул, откинулся на спинку сиденья, чтобы размять занемевшую от напряжения спину. Осторожно склонив самолет на вираж, довернул до курса девяносто градусов - путь домой.

Да будь у меня на борту триста килограммов взрывчатки вместе с детонаторами, когда любой неловкий толчок грозит взрывом, я волновался б меньше. А тут восемь жизней. Восемь ребячьих сердчишек, беспредельно поверивших мне, моему умению, моему боевому счастью, удаче моей наконец. Ведь первый полет во многом определял всю будущую операцию по спасению сотен детей.

А впереди была линия фронта, которую мне еще предстояло пересечь.

За бортом, над лесами и озерами, поплыл легкий предрассветный туман. Хорошо! С земли меня труднее услышать, тем более увидеть и прицельно вести огонь.

Но на передовой немцы подняли такую стрельбу, что вокруг стало светло. Забили автоматические пушки «эрликоны», крупнокалиберные, спаренные и счетверенные пулеметы, от которых, кажется, небо горит. Каждый раз противник ведет пальбу одинаково как по бронированному штурмовику или истребителю, так и по фанерному ПО-2. Проскочить через сплошную стену зенитного огня невозможно. Четко заработал мозг, руки и ноги по его указанию выполняют необходимые маневры. Рули управления самолетом послушны пилоту. Глубоким виражом удалось уйти из зоны обстрела. После набора необходимой высоты, на малых оборотах, при которых звук мотора приглушен до минимума, со снижением благополучно пересек линию фронта.

Впереди ослепительным блеском сверкнула молния. Этого еще не хватало! Я потянулся еще ниже к земле, чтобы поднырнуть под грозовые облака. Самолет стало беспощадно трепать. Ливень и сильный ветер проникали во все щели. Залит водой не только козырек, но и пилотская кабина. Управлять маленьким бипланом очень трудно, все время приходится держать максимальные обороты мотора и повышенную скорость. Земля сквозь пелену дождя просматривается еле-еле...

Но вот мелькнула прогалина в лесном массиве. Это так называемый подскок. С него мы взлетали, когда летали в глубокий тыл врага. Значит, скоро появится аэродром. Кончился лес. Снижаюсь до десяти метров. Из фонарей «летучая мышь» выложен посадочный знак. Убираю газ, гашу скорость, тяну ручку на себя... опускаюсь на три точки. Толчок. Дома!

«Спасибо, спасибо тебе, моя «ласточка»...».

На востоке потихоньку разгорается заря. Заруливаю на стоянку, выключаю мотор... Слышно, как шипят и потрескивают все пять цилиндров и выхлопные патрубки.

Уронив руки на колени, сижу некоторое время, не в силах пошевелиться.

К самолету подбегает старший техник авиазвена Дебелергов и моторист Шатунов. Освещают фонариком кабину. Надо подниматься. Вылезаю на плоскость. Открываю крышку пассажирской кабины, где ютятся спасенные дети. Утомившись, ребятишки спят...

- Гриша! Кто примет ребят?

- Докторша о них уже позаботилась, - отвечает Дебелергов. - Вера Исидоровна Доценко подготовила для ребят палатку с постелями, а днем их отправят дальше в тыл.

Несмотря на ранний час, к самолету сбежались летчики и техники других экипажей, те, кто полетит за детьми следующей ночью. Мы осторожно, чтобы не разбудить, вытаскиваем ребят из кабины, передаем их из рук в руки. Многие из товарищей впервые увидели детей оттуда, с той стороны. В сумрачном небе наступающего утра особенно видны стали их бледные, голодные лица, жалкая одежонка.

Подошёл командир полка майор Седляревич. Я доложил ему о выполнении задания.

- Сколько, говоришь, привез детей? - переспросил комполка.

- Восемь.

- Не много ли для ПО-2?

- Товарищ командир, их столько было на партизанской площадке. Они боялись лететь. Пришлось уговаривать, а когда согласились, стало ясно: всех надо брать.

- Ну, а если было бы десять человек?

- Очевидно, взял бы и десять... И с такой перегрузкой лететь на По-2 можно, Владимир Алексеевич.

Днем отвезли маленьких советских граждан дальше в тыл. А мы, летчики, уже готовились к полетам за новой партией детей.

Легендарный «кукурузник» выдерживал не только двойную, но и тройную перегрузку и дальше больше. Во вторую кабину, приспособленную для перевозки детей, мы сажали по 10-15 человек! Мы спасли всех детей! Ни зенитным орудиям, ни фашистским асам не удалось сбить ни один из наших самолетов, принимавших участие в операции по эвакуации советских ребят из вражеского тыла на Большую землю.

28 июня 1944 года партизаны и жители Борисенковских лесных лагерей писали: «Вы спасли детей от гитлеровского рабства. Только избавителями вас и можно назвать. Спасибо вам, товарищи, за вашу отеческую заботу о детях. Передайте наше родительское спасибо партии и правительству».

«Партизанские» летчики 97-го Краснознаменного отдельного авиаполка ГВФ только с 20 июня по 13 июля 1944 года доставили партизанам более 67 тонн боеприпасов и продовольствия, вывезли из тыла противника 226 раненых партизан и 1629 детей.

Благодаря добросовестному отношению к работе во фронтовых условиях личным составом полка за время пребывания в 15-й воздушной армии произведена огромная работа. Совершено более 80 000 вылетов, из них 3449 вылетов ночью. Только с линии фронта эвакуировано раненых 13 577 человек.

Мне удалось выполнить 192 ночных вылета с посадками на партизанские площадки и вывезти 175 детей и несколько сот раненых бойцов, офицеров и партизан.

Воздушная операция по спасению детей принесла славу нашему полку. 5 ноября 1944 года он был награжден орденом Красного Знамени и переименован в 97-й отдельный Краснознаменный авиаполк. На фронтовом аэродроме, где был выстроен весь личный состав, к знамени полка прикрепили боевой орден. Здесь такой же боевой орден вручили и мне, и моим товарищам.

Подводя итоги боевой работы авиаполка, командование Армии считает, что ...личный состав полка ...внёс серьёзный вклад в дело разгрома ненавистного врага, сам понеся минимальные потери... Ведущее место в боевой работе полка неизменно занимали летчики и техники - коммунисты и комсомольцы Борисенко, Суницкий, Курочкин, Лугинец, Савин, Лобженидзе, Кулагин, Белокопытов, Сербии, Дебелергов, Долгов, Ткачев, Фадеев, Носов, Трухацкий, Олюнин, Волков, Пономарев, Таранов и многие другие. Они служили примером мужества и отваги, мастерства и самоотверженности, чести и организованности при выполнении любых заданий... Командование Армией выражает благодарность руководству Гражданского воздушного флота за хорошую подготовку 97-го Отдельного авиационного Краснознаменного полка, обеспечившую действие полка по разгрому фашистских войск и по обеспечению свободы, независимости и счастья народов нашей любимой Родины.

Медицинская служба Вооружёных Сил Советского Союза с честью выполнила свой долг в годы Великой Отечественной войны - героического этапа в истории нашей социалистической Родины. Из числа раненых солдат и офицеров на фронт возвратилось 72,3 процента, не считая тех, кто оставался годным к строевой службе, но получил длительные отпуска. В этой борьбе за жизнь советского человека внесли значительный вклад авиаторы Гражданского воздушного флота. Тысячи и тысячи защитников Отечества, проливших свою кровь на полях сражений, благодаря подвигу крылатых санитаров были спасены, возвращены к жизни и мирному созидательному труду.

П. КУРОЧКИН, «Пятый океан», №6, 2005 г.

Военная форма одежды – общее название всех предметов военного обмундирования, снаряжения и знаков различия, принятых для личного состава вооружённых сил государства. Военная форма одежды имеет важное значение для повседневной жизни и боевой деятельности войск (сил). Она способствует строгому выполнению обязанностей военной службы, повышению организованности, дисциплинирует военнослужащих, создаёт определённые удобства для действий военнослужащих, способствует сохранению их сил и здоровья. Военная форма наполняет гордостью военнослужащих за принадлежность к защитникам Родины.

Форма отражает содержание, и с этим трудно спорить. Вспомните народную мудрость: «Встречают по одёжке – провожают по уму!» В этом отношении военная форма одежды есть лицо армии и флота. Нет сомнения, что форма военного Российского флота во все времена его существования была самой красивой и элегантной не только в Вооружённых Силах России, но и всего мира. Сегодня об этом приходится говорить только с сожалением. Юдашкин, сугубо гражданский человек и бизнесмен, подошёл к созданию военной формы одежды Российской Армии, прямо надо сказать, бездарно. Да и заказчики были небольшого ума, у них превалировали заботы о «распиле», а не об офицере и солдате, лицо Армии было на втором месте. Вот и получили бесформенные балахоны, а парадной формы, как мне сказали действующие офицеры, дождёмся вряд ли даже на похороны (офицеров принято хоронить в парадной форме).

Особый шик элегантной морской форме придавал морской кортик, являющийся личным оружием офицера, относящимся к форме и остающимся в его пожизненном пользовании, если офицер уволен со службы с правом ношения формы одежды.

Предшественником кортика пять столетий назад был морской палаш – рубище-колющее оружие с прямым однолезвийным, к концу обоюдоострым клинком. На флоте палаш относился к офицерскому абордажному оружию и имел более короткий клинок, что было обусловлено тактикой морского абордажного боя, стеснённого рукопашной свалкой среди снастей и такелажа парусных кораблей.

Так в XVI-XVIII веках появилось морское, короткоклинковое холодное оружие, в основном боевого назначения, которое использовалось вместо полагающихся к форме офицеров шпаг и сабель.

Довольно часто сломанные сабли и шпаги не выбрасывали, они стоили довольно дорого, а переделывали в укороченные клинки. Но такое оружие использовалось только как боевое, так как не отличалось красотой, которой блистали парадные виды холодного оружия. Так появился кортик – прямой тонкий кинжал с узким обоюдоострым клинком, личное холодное оружие морских офицеров. Кортик и по-английски звучит коротко – «drik».

Есть и другие версии происхождения кортика. В XVI-XVIII веках огромной популярностью у знати пользовалась охота, на которой часто применялся тесак (кинжал) с прямым или слегка искривлённым клинком («hirschfanger» - охотничий нож), использовавшийся на охоте для добития раненого зверя или рубки хвороста для костра. Охота была одним из основных развлечений и составной частью светской жизни аристократов, в том числе и офицеров. Охотничий костюм был немыслим без богато украшенного «хиршфэнгера». Многие флотские гардемарины, впоследствии офицеры, были людьми состоятельными и носили это удобное, простое в обращении оружие и на кораблях. Постепенно из такого тесака получился морской кортик с прямым узким и достаточно длинным клинком (сегодня у нашего кортика клинок 213 мм).

Впоследствии, уже в XX веке, кортик из боевого холодного оружия превратился в атрибут формы одежды морского офицерского корпуса во многих странах мира. Эфес официального кортика значительно упростился: исчезла дужка гарды, осталась только крестовина, а на щитке (если он использовался) изображалась морская и государственная символика (у нас – герб и звезда на рукоятке, на окантовке – якорь и парусник). Морские офицеры носят кортики и при повседневной форме одежды при выполнении некоторых служебных обязанностей (вахтенный офицер, дежурный по кораблю и другие).

В некоторых странах кортики носят и офицеры сухопутных сил, но только исключительно при парадной форме одежды, чем подчёркивается высокий статус офицера, так как эффективность его боевого применения на поле брани не шла ни в какое сравнение с саблей и палашом, а о стесненных условиях не было и речи. Попытка ввести кортики для офицеров сухопутных войск была и в СССР 60-70-х годов прошлого столетия, но они не привились. А вот лишить флот другого его символа удалось – теперь тельняшки носят все, вплоть до чеченских и других боевиков.

Кортик на флоте не только принадлежность формы одежды, но и вид наградного фактора. Для этого выпускаются кортики обычной формы, но так называемые позолоченные и с рубиновой звездой в рукоятке. Таким кортиком был награждён мой покойный дядя Прокофьев Михаил Ефимович, капитан 1 ранга, комиссар бригады морской пехоты за взятие Пиллау (Балтийск) в 1945 году.

В наше время, как правило, холодное оружие является атрибутом военной формы одежды и ценится не за его функциональные качества, а за изысканную отделку и историю владения данным клинком известной исторической личностью. Например, в Севастопольском музее хранится сабля Корнилова (адмирала, защитника Севастополя 1854 года), а в краеведческом музее Екатеринбурга кортик, принадлежавший Николаю II. Этот морской кортик германской выделки был подарен ему германским кайзером Вильгельмом II в 1901 году при их встрече в Данциге на смотре германского флота. Кортик богато отделан. Экспертиза, проведённая специалистами ленинградского Эрмитажа, подтвердила его подлинность. Как он попал в музей Екатеринбурга не вызывает особой загадки – кортик был с Николаем до самого расстрела…

Появление знаменитого кортика в Екатеринбурге связано с фигурой уральского олигарха Анатолия Павлова. Он купил его в начале 90-х годов прошлого столетия за полмиллиона долларов и подарил музею. Тогда было модно такое меценатство. Но это оказалась хорошо сделанная копия. На самом деле подлинник кортика, подаренного с надписью на лезвии на немецком языке «Вильгельм II, кайзер Германии и Пруссии, своему любимому другу и двоюродному брату Николаю II на добрую память о встрече в Данциге» хранится в музее-заповеднике «Царское село» под Санкт-Петербургом.

Холодным оружием флота был не только кортик, который стал принадлежностью морской формы одежды, но его предшественнику палашу повезло меньше. До 1917 года в России палаш являлся частью форменного снаряжения гардемаринов. В 1940 году эту традицию попытались возродить, введя ношение палашей для курсантов высших военно-морских училищ. Но в 1958 году их ношение отменили. В настоящее время палаш входит в форму ассистентов при выносе знамён….

Вообще-то история любого холодного оружия весьма интересна и поучительна.

Вадим КУЛИНЧЕНКО