Наконец-то!.. Ликуйте, православные!.. Наконец-то Александр Солженицын получил то, что давным-давно заслужил - похвальное слово Эдварда Радзинского, самого могучего сотрясателя эфира СНГ. Его вдохновенное слово, время от времени еще украшаемое то ангельскими улыбками, то сатанинским похихикиванием, целый час грохотало по российскому телевидению в воскресение 13 апреля, в день памяти священномученика и чудотворца Ипатия. Этот день был выбран, конечно, не спроста. Ведь Александр Исаевич тоже мученик и чудотворец, в чем читатель от части сможет убедиться из текста предлагаемой ниже статьи.

Нельзя, однако, не заметить, что свое прекрасное слово Радзинский мог бы обнародовать пораньше. Например, еще в 1962 г., когда в “Новом мире” была напечатана первая повесть Солженицына “Один день Ивана Денисовича”. Увы, Эдвард не сделал этого: у него болел живот. Мог бы в мае 1967 г. вместе с отцом-сценаристом, еще пребывавшем тогда в добром здравии, присоединиться к 72-м литераторам Москвы, которые подписали заявление, где предлагали обсудить на предстоявшем в те дни Четвёртом съезде писателей СССР весьма неординарные соображения Солженицына о цензуре. Увы, ни отец, ни сын не присоединились к собратьям: им помешала их потомственная еврейская скромность, и к тому же тряслись поджилки. Вскоре отца не стало, но Радзинский-младший мог бы и один выйти с гневным словом протеста на Красную площадь в феврале 1972 г., когда Солженицына выставили из СССР. Увы, он не вышел на площадь: была ветреная погода. Мог в 1987 г. присоединиться к большой группе литераторов, требовавших со страниц “Книжного обозрения” вернуть Солженицыну советское гражданство. Увы, Радзинский не присоединился: ему не разрешила мама Розалинда Гавриловна. 27 мая 1994 г. мог бы прилететь во Владивосток, чтобы приветствовать и облобызать там своего кумира, который в тот день явился туда из-за океана. Увы, Радзинский во Владивосток не нагрянул: была нелетная погода. Месяца полтора спустя мог бы прискакать на Казанский вокзал, чтобы хоть тут, в Москве, вместе с Лужковым обнять колени пророка. Увы, Радзинский не прискакал: в тот день моросил дождик.

Наконец, года полтора назад, когда Солженицына отрешили от телевидения (точнее, он стал появляться не каждую неделю регулярно, как до этого) Радзинский мог бы организовать мощную демонстрацию протеста, призвав на нее читателей своих талмудов “Загадки истории” и “Загадки любви”. Лозунг можно было выдвинуть такой: “Даешь Солженицына по всем программам ежедневно!”. К этой демонстрации, вероятно, примкнул бы и профессор социологии Никита Покровский, писавший 10 апреля в “Независимой газете” по поводу помянутого зверства в отношении пророка: «Власти легко и безболезненно изолировали Солженицына от аудитории. Естественным образом “народ безмолвствовал» ...Да, народ безмолвствовал, ибо для него эта изоляция действительно прошла безболезненно, кажется, он даже не заметил её.

Но почему речь идёт об изоляции? Разве телевидение – единственный способ общения писателя с читателем? Ведь существуют газеты, журналы, книги. И Солженицын вовсе не пренебрегает ими. Его толстенными фолиантами, как и грандиозными сочинениями Радзинского обо всем возможном и кое о чем сверх того, завалены книжные магазины и книжные развалы. Однако профессор Покровский заключает трагически: “Пророк замолчал в своём величии и отстраненности от сует”. Ну, если его отстранили именно от сует, то это и хорошо. К лицу ли величественному пророку суетиться? Ведь когда еще было сказано: “Служенье муз не терпит суеты”. А телесуеты - особенно. Лично я, например, выступал по телевидению лишь один раз в жизни, и ничего, живу, порой получаю от читателей 20-30 писем в день.

Но всё дело-то в том, что Солженицын за последние 35 лет так привык к суете, что жить без нее не может, и потому, конечно же, ужасно страдал из-за лишения его еженедельных вещаний. И тут демонстрация читателей “Загадок любви” была бы для него чрезвычайно отрадна. Но, увы, не организовал Радзинский и демонстрацию, не бросил клич “Даёшь Исаича!” У него все еще тряслись поджилки.

И вот, наконец, после 35-ти лет упущенных возможностей и полной немоты бесстрашный Эдвард бросил миру свое золотое словцо во славу великомученика, пророка и чудотворца Солженицына именно теперь, когда это совершенно безопасно, безвредно и не нужно никому, кроме самого пророка. Думается нам, что в обстановке всенарастающего безразличия к его титанической личности это для него дороже, чем Нобелевская премия. Потому и решили мы отметить такое событие новой публикацией эпохального характера.

Ныне все более модной становится у нас астрология. Дело дошло до того, что ТАСС регулярно готовит на каждую неделю гороскопы, и даже газеты, вчера еще бывшие органами коммунистической партии, не жалея места на полосе, регулярно печатают их. Поэтому едва ли кто удивится тому, что мы, решив высказать кое-какие соображения об Александре Солженицыне, предварительно заглянули в гороскоп “козерогов”, к коим этот “великий писатель” (М. Горбачев) принадлежит.

В гороскопе сказано, конечно, многое, но сегодня нас заинтересовало вот что: “Может быть философом”. И действительно, А.И. Солженицын - философ. В молодости, по его собственному признанию, он был марксистом, причем - воинствующим, клыкастым. Так, рассказывая в “Архипелаге ГУЛаг” о встрече в Бутырской тюрьме с неким “православным проповедником из Европы” Евгением Ивановичем Дивничем, который лихо поносил марксизм, он прямо заявил: “Я выступаю в защиту, ведь я марксист”. Поэтому многие его почитатели, например, журналист Михаил Геллер, говорят о нем: “верующий, потерявший веру”. Они утверждают также, что его антисоветские книги написаны “с болью обманутой любви”. Это, разумеется, весьма впечатляет. Обманутые, прозревшие и раскаявшиеся всегда пользуются большим доверием, ибо принято считать, что уж они-то знают покинутый лагерь! К тому же расстриги обычно и любопытство вызывают у всех.

Вот, что, однако, выясняется при более внимательном рассмотрении дела. Солженицын рассказывает о своем изучении марксизма очень откровенно: “Самого Маркса читать трудно, но существуют учебники... Я поддался этому искушению (изучить марксизм без прикосновения к Марксу. - В.Б.) и с таким мировоззрением я пошел на войну”. То есть самого Маркса-то он не читал, не осилил, мировоззрение его сложилось по каким-то учебникам, среди которых, естественно, могли быть и не очень удачные.

К тому же, по воспоминаниям людей, знавших Александра Исаевича в пору учёбы, он тогда сильно был склонен к зубрежке. Н. Решетовская, его первая жена, рассказывает, например, что её жених, а затем муж, делал специальные карточки, куда заносил разного рода сведения, нужные по учёбе, и то сам перебирал их, то заставлял невесту, а потом жену экзаменовать его по ним, - на прогулках, в кинотеатре перед началом сеанса, в гостях, пока ещё не сели за стол, даже перед сном, уже под одеялом. Его голубая мечта тех дней - большая китайская ваза на столе, полная таких карточек... Весьма вероятно, что именно так, предварительно расписав по карточкам, изучал он и марксизм. Сочетание неудачного учебника с карточным методом изучения не могло не дать самых достослёзных результатов, а именно - карточного домика познаний.

Домик, как видно, состоял главным образом из цитат. Во всяком случае в упоминавшемся рассказе о столкновении с богословом Е.И. Дивничем писатель говорит именно о них, как о своем главном оружии в борьбе за марксизм: “Еще год назад как уверенно я б его бил цитатами, как бы я над ним уничижительно насмехался!” Но теперь, констатирует он, “меня бьют почти шутя”. И ничего в этом нет удивительного.

Нетрудно представить себе, как происходило избиение будущего нобелевского лауреата. Он, допустим, когда-то выписал из учебника в свою карточку: “бытие определяет сознание”, выучил на сон грядущий, запомнил на всю жизнь, и вот теперь с этой выпиской наперевес шел в атаку на “православного проповедника”.* А тот ему - такой, скажем, вопросик: “Позвольте, чадо мое, а как же, например, с самим Лениным? У него отец - действительный статский советник, семья чиновно-дворянская, бытие в детстве и юности вполне обеспеченное, благополучное, даже, извиняюсь, именьицем Кокушкино владели, а у него, несмотря на такое-то бытие, самое что ни на есть революционное сознание. Ась?” Что на это молодой цитатчик мог ответить? Ничего! В карточках ответа не было. Одним ударом неглупого человека он был загнан в угол и там рухнул, погребенный под своим карточным домиком.

Поднявшись, утеревшись, он изумился молниеносности своего разгрома. Как же так? Ведь картотека была до того хороша! Как у шарманщика, который вдвоем с попугаем торговал на родном ростовском базаре “счастьем” из ящичка. Но факт оставался фактом. И тогда, прельстившись легкостью добычи, Солженицын сам пошел громить марксизм, сам стал проповедовать: это, мол, “слишком низкий закон, по которому бытие определяет сознание”, это даже - “свинский принцип”.

Закон действительно не очень хороший, если его железно прилагать к каждому отдельному человеку, к любому индивидууму. Но ведь марксисты этого не делают! То ли в спешке, то ли действительно уж очень плох был учебник, но студент Солженицын сделал в свое время усеченную выписку, а понять ее расширительно - не набрал ума. Настоящие марксисты понимают вопрос так: ОБЩЕСТВЕННОЕ бытие определяет ОБЩЕСТВЕННОЕ сознание, причем определяет, само собой ясно, в самых общих чертах. Что же касается отдельного человека, то о нём у марксистов, разумеется, есть соответствующие оговорки, хотя бы у того же Ленина: “Личные исключения из групповых и классовых типов, конечно, есть и всегда будут”. Таким исключением и был, в частности, он сам.

Никто этого, увы, не сказал вчерашнему марксисту, не уличил его. Поощренный безнаказанностью, он уж совсем расхрабрился: “Да что мне Маркс! Да мне ль его бояться!”. И снова с великой болью обманутой любви ринулся в бой против марксизма. Вернее, против своей картотеки. Так как при этом в какой-то мере все же приходилось иметь дело с мыслями и высказываниями людей, которых, как говорится, голой рукой не возьмешь, то Обманутый и не действовал голой рукой, а всегда вооружал ее - то ножницами, то клеем, то краской.

Он вообще убеждён в полной правомерности такого рода своих действий. Так, полемизируя с одной книгой юриста И.Л. Авербаха, дает сноску: “Все неоговоренные цитаты в этой главе - по книге Авербаха. Но иногда я (пуская в ход ножницы, клей и т.д. - В.Б.) соединял его разные фразы вместе... Однако смысла я не исказил нигде”. В данном случае это можно понять так: если я столь бережлив к смыслу речей неведомого вам Авербаха, то уж какие могут быть сомнения относительно моего цитирования или изложения мыслей Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина! Искажать смысл их речей - да это невозможное дело!

Но вот он, как попугай клювиком, вытягивает из ящичка, и мы читаем на ней, что в глазах Маркса такое обращение с заключенными, при котором они имеют (да именно “имеют”, а не “не имеют”!) возможность “читать книги, писать, думать и спорить» - означает обращение “как со скотом”). Всякий согласится, что взгляд, мягко выражаясь, более чем странный, но в карточке точно указан адрес: “Критика Готской программы”. Снимаем с полки 19-й том последнего собрания сочинений Маркса-Энгельса, находим “Критику”, в ней на странице 31 есть маленький раздельчик “Регулирование труда заключенных”. Слова “как со скотом” тут действительно имеются, но вот в каком, однако, контексте: Маркс пишет, что рабочие вовсе не хотят, “чтобы с уголовными преступниками обращались как со скотом”, - только и всего!

Но Солженицын опять лезет в свой философский ящичек и вытягивает новую карточку. На сей раз попалась о Ленине. В ней речь идёт об одной телеграмме, посланной Владимиром Ильичем 9-го августа 1918 года пензенскому губисполкому в связи с контрреволюционным восстанием в губернии. Писатель уверяет, что Ленин требовал: “провести беспощадный массовый террор...” Массовый? Это что же - террор против масс? Ленин требовал провести террор против рабочих и крестьян? Да уж как видите сами, говорит нам Обманутый и опять точно указывает источник: собрание сочинений, 5-е издание, том 50-й, страница 143-144. Открываем нужную страницу и действительно читаем: “провести массовый террор...” Да, да, массовый. Но там, кажется, еще что-то? Вглядываемся “Массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев”. Эге, вот они, ножницы-то опять, где пригодились. Хвать! - и террор против мироедов да контрреволюционеров превращается в террор против трудящихся. Ловко!

Простодушие?

Иной читатель, пожалуй, скажет: “Допустим, в самом деле, персонаж несколько неаккуратен. Но ведь при этом, какое подкупающие простодушие, какая трогательная наивность: обрежет, искорежит цитату, но тут же сам и указывает, откуда она, из какого тома, с какой страницы. Проверяй, мол, если хочешь. Это так легко!

Увы, у Александра Исаевича можно найти все, что угодно, только не простодушие. Он сам строит свой расчет на нашем простодушии: не поверить ему, искать обман, идти в библиотеку, брать толстые тома и сверять слово за словом могут разве что какие-то литературные потомки Фомы Неверующего! К счастью, оные потомки перевелись еще не совсем.

В этой же телеграмме Солженицын обращает внимание читателя на следующие слова Ленина: “сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города”. Подумать только, негодует Обманутый, - запереть не виновных, но сомнительных! Ну, на такое, мол, попрание законности и свободы способны только большевики!

Но вот какое любопытное рассуждение встречаем мы у самого Обманутого в другом месте все того же “Архипелага”. Рассказывает о бунте заключенных в одном из лагерей. Насколько тут все достоверно и правдиво, судить трудно: сам рассказчик ничего своими глазами не видел, так как был уже освобожден (май 1954 года), и повествование его от начала до конца - с чужих слов, и много в нем сбивчивого, противоречивого. Но в данном случае это и не существенно, важно другое. По его словам, руководитель мятежа, размахивая финкой, “объявлял в бараке: “Кто не выйдет на оборону - тот получит ножа!” Угрозой страхом смерти гнать не желающих идти людей на затеянное тобой крайне опасное, может быть, даже роковое дело, - вот уж, казалось бы, где Солженицын должен вознегодовать во всю мощь своих легких и когда-то забракованных Юрием Завадским для сцены голосовых связок! Но, странное дело, ничего подобного не происходит, и угрозу кровавой расправы над нежелающими принимать участия в бунте он спокойно и уверенно квалифицирует так: “Неизбежная логика всякой военной власти и военного положения...”

Неизбежная! Но ведь в Пензенской-то губернии в августе 1918 года именно такое положение и было - контрреволюционное вооруженное восстание! И, однако, на его ликвидацию никто не гнал под угрозой смерти всех, не принимающих в нем участия, а лишь предлагалось временно изолировать “вне города” того, кто, пожалуй, мог бы примкнуть к восстанию, - вполне естественная и логичная мера предосторожности со стороны военной власти.

Нет, все-таки неправильно говорит Александр Исаевич, будто он видит жизнь как луну всегда с одной стороны - он видит ее всегда с той стороны, с какой ему в данный момент нужно.

Не обошёл своим вниманием Солженицын, конечно, и Сталина. На него он завел целое досье, - специальный ящичек. Попросим на пробу вытянуть пока хотя б одну карточку. Момент - и поднаторевший клювик уже протягивает нам: “Устами Сталина раз навсегда призвали страну ОТРЕШИТЬСЯ ОТ БЛАГОДУШИЯ”. Последние три слова обличительно подчеркнуты и тут же прокомментированы так: “А “благодушием” Даль называет “доброту души, любовное свойство ее, милосердие, расположение к общему благу”. Вывод из сопоставления слов Сталина и толкования Даля делается убийственный: “Вот от чего нас призывали отречься - от расположения к общему благу!”

Великолепная вещь словарь Даля, но Обманутый и его поворачивает к нам лишь той стороной, какая ему сейчас выгодна. А в нём, конечно же, приведены и другие, всем известные слова, оказавшиеся во времени более устойчивыми и более распространенными, привычными нам: благодушие - “самоуспокоенность, добродушное попустительство”; благодушествовать - “наслаждаться физическим и нравственным спокойствием”. Разумеется, именно это, более современное, нынешнее значение и имел в виду Сталин в своем высказывании.

Между прочим, тут Солженицын изменяет своему обыкновению - не берет цитату в кавычки и не указывает, где именно, когда это высказывание было сделано, в какой книге напечатано. Случайность? Отнюдь! Если бы он и здесь позаботился об источнике, то ему пришлось бы указать: “И.В. Сталин. О Великой Отечественной войне Советского Союза”. Ах, о войне?! - воскликнул бы читатель, и ему сразу стало бы все ясно и без контрольного обращения к Далю. Да, это было сказано в речи по радио 3 июля 1941 года, может быть, в самые страшные дни войны: “Что требуется для того, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над нашей Родиной, и какие меры надо принять, чтобы разгромить врага?

Прежде всего, необходимо, чтобы наши люди, советские люди, поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства, вполне понятных в довоенное время, но пагубных в настоящее, когда война коренным образом изменила положение”.

Если и теперь Солженицын не захочет признать, что совершил очередное цитатное жульничество, то ему придется проглотить другое: грузин Джугашвили, политик, знал неродной ему русский язык несколько лучше, чем знает его некий писатель, Нобелевский лауреат, то и дело бьющий себя в грудь кулаком: “Я русский! Я из перерусских русский!!”

Кто там ещё остался из видных марксистов? Ну, конечно же, Энгельс! В попугайской картотечке на него читаем нечто весьма саркастическое: “Энгельс доследовал, что не с зарождения нравственной идеи начался человек и не с мышления - а со случайного и бессмысленного труда: обезьяна взяла в руки камень - и оттуда все пошло”.

Понимает ли оратор сам, что тут говорит? Из приведенных слов видно, по крайней мере, одно: он убежден, что человек начался либо с мышления, либо с нравственной идеи, но с чего именно - пока точно не установил. Что же касается того, почему мышление или та самая “нравственная идея” стали достоянием только человека, а не озарили до сих пор, допустим, моську, лающую на слона, - эта проблема нашего автора не интересует.

И тем не менее мы думаем, он в какой-то мере понимает, что говорит. Уверенности в этом нам придают слова как раз Энгельса, который в известной работе “Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека” еще в 1876 году писал о Солженицыне следующее: “Птицы являются единственными животными, которые могут научиться говорить, и птица с наиболее отвратительным голосом, попугай, говорит всего лучше. И пусть не возражают, что попугай не понимает того, что говорит. Конечно, он будет целыми часами без умолку повторять весь свой запас слов из одной лишь любви к процессу говорения и к общению с людьми. Но в пределах своего круга представлений он может научиться также и понимать то, что он говорит... Он умеет так же правильно применять свои бранные слова, как берлинская торговка зеленью. Точно так же обстоит дело и при выклянчивании лакомств”. Да, в пределах своего круга представлений Солженицын почти всегда понимает то, что говорит. Особенно при выклянчивании лакомств, вроде Нобелевской премии.

Не ограничиваясь, так сказать, философской, теоретической умственной борьбой против Маркса, Энгельса, Ленина, Александр Исаевич еще и пытается дискредитировать их в чисто человеческом плане. Так, о Марксе в одном месте презрительно пишет: “Он отроду не брал в руки кирки, до веку не катал и тачки, уголька не добывал, лесу не валил, не знаем, как колол дрова...” Много ли Солженицын сам махал киркой да катал тачку, сколько он добыл уголька да повалил лесу, это мы в свое время еще исследуем, что же до Маркса, то, действительно, он не брал в руки кирку, как не брал её Аристотель, не катал тачку, как не катал её и Коперник, не добывал угля, как не добывал его и Ньютон, не валил лес, как не валил его и Менделеев, может быть, даже и дрова не колол, как не колол их, может быть, и Эйнштейн. Просто у этих людей были другие способности, другое жизненное назначение, призвание, что они и доказали всей своей жизнью, всеми трудами, явившимися вкладом в мировую культуру. Конечно, это удел далеко не всякого. Как говорится, и медведь костоправ, да самоучка. В частности, вопрос о жизненном призвании Солженицына, на наш взгляд, все еще остается открытым, есть и такая точка зрения, что он больше принес бы пользы человечеству в качестве не философа, не писателя, а, может быть, шарманщика с попугаем. Как, впрочем, и некоторые его последователи в борьбе против марксизма - Ю. Афанасьев, Д. Волкогонов, А. Собчак и другие светочи “перестройки”. Над этим соображением, право же, стоит подумать редакторам всех газет, печатающих гороскопы.

В.С. БУШИН, №8, 1997 г.

* На самом деле Е.И. Дивнич никакого отношения к богословию не имел. Он остался известен главным образом как руководитель пресловутой антисоветской организации НТС (Народно-трудовой союз). – (Прим. ред.)

Какова суть идейной борьбы между генетикой и тем направлением в биологии, которое связано с именами И.В. Мичурина и Т.Д. Лысенко? Суть разногласий - в вопросе о природе наследственности.

В генетике считается, что свойство и процесс передачи наследственности в организме локализованы в особых внутриклеточных структурах - хромосомах и особом веществе - дезоксирибонуклеиновой кислоте (ДНК). Процесс этот - сохранения и передачи наследственной информации, закрепления новой наследственности - изображается как крайне консервативный и мало доступный внешним воздействиям. Дело доходило иногда едва ли не до прямого отрицания участия ДНК в общем обмене веществ в организме. Ну, а можно ли все-таки как-то “достать” наследственные структуры? Отвечают, - можно. Например, при помощи радиации или химических агентов. Происходят в этих структурах и спонтанные эпизодические изменения - мутации. Они носят чисто случайный характер. Дальше все решает естественный отбор. Если мутация удачная, особь выживает и передает полученное случайное изменение обычным половым путем по наследству. Если мутация неудачная - особь гибнет, и на этом все заканчивается.

Противоположное течение правильнее называть ламаркианством, или ламаркизмом, потому что истоки его восходят к великому французскому естествоиспытателю конца XVIII - начала XIX в. Жану-Батисту Ламарку. Ламаркианцы придерживаются той точки зрения, что носителем и субъектом процесса передачи наследственности, а также процесса приобретения новых наследственных изменений является организм в целом. Появление новых наследуемых изменений не случайно, оно определяется жизненным опытом индивида, который активно и целенаправленно приспосабливается к окружающей среде, к конкретным внешним условиям своего существования. В ходе этого активного и целенаправленного приспособления организм меняется, и эти изменения - благоприобретенные признаки, как их стали называть, - могут, а при достаточной их интенсивности и должны наследоваться потомством.

Генетика же наследование благоприобретенных признаков категорически отвергает.

Чтобы понять, почему противоборство между двумя этими течениями длится почти целое столетие и достигло такого накала, надо посмотреть, как обе концепции выглядят применительно к человеку.

В случае с человеком отрицать наследование благоприобретенного индивидами опыта не представляется возможным, так как это значило бы отрицать попросту весь исторический прогресс. Но генетики продолжают цепляться за свои догмы относительно консерватизма аппарата наследственности и говорят, что биологическое наследование идет, мол, своим чередом, а передача социальной информации никакого касательства к биологии человека не имеет, социальная наследственность, социальный опыт передается через систему внешних институтов: через государственные структуры, научные и культурные учреждения и т.д.

Теперь попробуйте задаться вопросом: а на какую из этих двух сторон надлежит отнести сущность человека, самое его природу - скорее на биологическую сторону или скорее на социальную? И вот при выше очерченном - т.е. при генетическом - подходе вы получите два одинаково шокирующих ответа.

Первый: сущность человека скорее биологична. Тогда, собственно, все социальное, все культурно-историческое лежит попросту вне человеческой сущности! Судьбу и природу человека определяет Кровь (с большой буквы) и Раса (тоже с большой буквы), минимальный набор неких основных, первоисходных инстинктов, тянущихся из глубины веков. Человек - это “белокурая бестия”, которая борется за существование с себе подобными, и в этой борьбе хороши все средства, лишь бы они приносили победу. Как Гитлер говорил, “я освобожу вас от унижающей химеры, именуемой совестью”. Изменить, улучшить природу человека можно также только чисто биологическим путем, поэтому допустимо, например, принудительно стерилизовать людей, которые признаны биологически неполноценными, и это, как известно, широко практиковалось в гитлеровской Германии. Что же, Советское государство должно было равнодушно смотреть, как подобное мракобесие в 20-х–30-х годах начинало набирать силу и у нас в стране?

Второй вариант: пусть сущность человека скорее социальна. Еще не лучше! Ведь социальное, по этой теории, воплощается не в человеке как таковом, а в системе институтов, значит, кто на сей день держит в руках институциональную структуру общества, тот владеет и сущностью живущих в данный момент индивидов. Люди - это просто несамостоятельная биомасса, которая ничего сама за себя решить не может, смысл их бытия им диктует извне каста самозваных жрецов, окопавшихся в различных управленческих структурах. Тоже картинка, с социализмом имеющая весьма мало общего.

Вот поэтому и воспротивились партия и государство при Сталине домогательствам генетики. Не потому, что не поняли, не оценили, были малограмотны, а как раз потому, что очень хорошо и поняли, и своевременно оценили всю общественную опасность, которая - как и в случае с кибернетикой - возникает, когда узко специализированная естественная наука начинает претендовать на статус философской доктрины и вторгаться в области, где ей нечего делать. В области, для овладения которыми у неё нет соответствующего познавательного инструментария.

У ламаркистов же в этом плане дела обстоят гораздо разумнее. Жизненный опыт каждого индивида, в принципе, и наследуется родом, и передается в спрессованном, интегрированном виде каждому вновь вступающему в жизнь члену общества. Человек причастен к жизни рода, социума в силу уже самого факта своего объективного, материального существования. И все социальные, в том числе политические, права принадлежат человеку именно в силу факта его существования как его ЕСТЕСТВЕННЫЕ права, а не благодаря чьему-то внешнему усмотрению и произволу.

Такой подход уже вполне годится на роль естественнонаучного обоснования коммунистического положения о ПОГОЛОВНОМ УЧАСТИИ В УПРАВЛЕНИИ. Это, действительно, биологическая концепция XXI века. Но как конкретно работают все эти механизмы прямого, так сказать, биосоциального наследования - это до сих пор остаётся неразработанным. А почему? Да потому, что ламаркианство ошельмовали, объявили лженаукой и не давали его развивать. Чем и застопорили становление подлинно современного биологического познания минимум на полстолетия. Так выглядит истинная, а не извращенная картина, - кто, как и какими приемами на самом деле затормозил развитие биологической науки.

Т.И. ХАБАРОВА, №22, 1997

Российские и немецкие историки оспорили цифры военных потерь гитлеровской коалиции. До сих пор все исследователи опирались на пропагандистскую статистику ведомства Геббельса. При этом количество известных немецких могил только на территории бывшего СССР вдвое превышает официальные данные.

Данные новых исследований по истории второй мировой войны приводит РБК daily. Несмотря на значительный срок, прошедший после окончания второй мировой войны, есть страны, которые до сих пор не смогли подсчитать свои демографические потери. И, как это ни странно, в их число входит Германия. В отличие от России, чьи историки, казалось бы, вдоль и поперек испахали тему потерь в Великой Отечественной войне, немцы считают своих погибших только по геббельсовской статистике военной поры. Причем эти данные настолько занижены, что количество известных немецких могил на территории Советского Союза превышает их почти в полтора раза.

Столь невероятная ситуация сложилась по нескольким причинам, главная из которых – проигрыш Германии в войне и разделение страны на две независимые друг от друга части. Огромное количество архивов было разделено между ФРГ и ГДР, и исследователи долгое время не имели возможности объединить поиски. Кроме того, в рядах вермахта кроме немцев служили представители других стран, на тот момент присоединенных к Третьему рейху и не учитывающихся современными авторами.

Информация о потерях в Германии поступала сразу из трех источников. Действующие на Восточном фронте войска не всегда принадлежали только сухопутным силам. Вместе с ними воевали дивизии ВВС и ВМФ, и личный состав инспектировался в них уже другими ведомствами. Затем через генеральные штабы данные складывались и озвучивались официальной пропагандой.

«Не секрет, что они нередко занижались властями, – сообщил РБК daily директор Института российской истории РАН, член-корреспондент РАН Андрей Сахаров. – Ими оперировала геббельсовская пропаганда, и вся беда состоит в том, что даже сейчас, после войны, историкам приходится обращаться к этим цифрам, потому что многие архивы были просто уничтожены».

Погибшими гитлеровцы считали чуть больше 2,5 млн. своих соотечественников. Хотя только количество известных могил на территории СССР составляет более 3,2 млн. И в последние годы благодаря деятельности поисковых групп их число значительно выросло и по косвенным оценкам приближается к 4 млн. Кроме того, в число официальных погибших не входят немцы, убитые в 1945 году. А именно за последние четыре месяца войны прошли самые кровавые для сухопутных сил Германии бои, и информация о потерях в них исчисляется лишь косвенно. Так, в трудах историка Буркхарта Мюллера-Гиллебранда, бывшего генерал-майора вермахта, в январе-мае 1945 года на Восточном фронте было потеряно пропавшими без вести или взятыми в плен 1,5 млн. человек. По данным советского Генерального штаба, изложенным в работах комиссии Минобороны и Российской академии наук под руководством Григория Кривошеева, за период с 1 января по 9 мая 1945 года было взято в плен 1,94 млн. человек. После 9 мая на Восточном фронте капитулировали еще 1,284 млн. военнослужащих. Количество убитых немцев описывается в этот период лишь гипотетически.

«Основываясь на этих данных, военные историки сделали вывод, что количество немцев, погибших на Восточном фронте, переваливает за 4 млн.», – сообщает Татьяна Бушуева.«Но результаты эти отнюдь не достоверны, потому как не учитывают очень многие моменты, такие как невозможность доверия официальной пропаганде как советской, так и германской. Многим известны рассказы жителей, что после боев огромное количество немцев хоронили в общих ямах. О каком учете могил можно вести речь, когда местное население, уставшее от зверств нацистов, выказывало свое презрение трупам оккупантов», – отметила эксперт.

Помимо этого вместе с немцами воевали и дивизии из других стран, и наиболее многочисленные – из Венгрии и Румынии. Вместе с ними, исходя из официальных данных, гитлеровская коалиция на Восточном фронте потеряла более 5 млн. человек убитыми. Однако, к примеру, генерал армии доктор исторических наук Махмут Гареев приводит цифру 7 млн. Исчисление проводится достаточно простым, но эффективным способом. Через ряды вооруженных сил Германии за годы войны прошли 21,2 млн. человек. Если взять известное количество погибших на Восточном фронте (более 4 млн.), прибавить к ним павших на других фронтах (1,4 млн.), переданных в промышленность (2 млн.), уволенных по ранению, болезни, осуждённых, дезертиров и т.д. (2,5 млн.) и плененных (около 3 млн.), а также оставшихся в вермахте на момент капитуляции (4,8 млн.), получим цифру участвовавших в войне немцев 18 млн. человек. Неучтенными как раз остаются ещё 3 млн. человек, и скорее всего эти люди пали в боях с Красной Армией на территориях СССР, Польши и др. государств. Тем самым более или менее правдоподобные демографические потери германской армии составляют более 7 млн. человек и около 8 млн. вместе с союзниками. Но это лишь косвенные цифры.

«Для сравнения: Красная Армия понесла убитыми и умершими в госпиталях 6,1 млн., плюс 2,5 млн. пленных были затравлены гитлеровцами в концлагерях. Всего 8,6 млн. военнослужащих», – рассказал РБК daily ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН Владимир Невежин. Остальные потери СССР, составляющие 18 млн. человек, приходятся на мирное население оккупированных территорий, пострадавшее в результате массового фашистского геноцида. То есть всего мы потеряли в войне около 27 млн. человек.

http://novchronic.ru/ №25, 2008 г.