Согласно американским авторам, термин “сетевая война” относится к конфликту, связанному с информацией, и означает действия по подрыву, разрушению либо видоизменению того, что являющееся целью население знает (или думает, что знает) о себе и окружающем мире. Подобные действия могут вестись против политики конкретных правительств и режимов негосударственными структурами, оппозиционными группами или движениями, включающими, например, борьбу за окружающую среду, права человека и т.д.

Как правило, в данном случае в виде основного субъекта и оппонента государственных институтов выступают неправительственные организации так называемого третьего социального сектора (НПО, или NGOs). Некоторые из них способны создавать межгосударственные (транснациональные) сети и коалиции, больше напоминающие развитие гражданского общества (даже глобального), чем нации-государства, и, балансируя на грани закона, использовать новейшие технологии в области информации и связи для усиления своей активности по “импорту демократии”.

Имея огромный опыт в части подобного “импорта”, зарубежные NGOs располагают богатым арсеналом косвенных воздействий на ситуацию в том или ином государстве, включающим, помимо прочего, непосредственные и опосредованные контакты с оппозицией. Конечная цель - не абстрактная “свобода” и демократия, подразумевающая реальную “власть большинства”, а перевод “освобожденного” социума под внешнее управление.

В качестве примера “как это делается” рассмотрим современную Белоруссию, где взаимодействие местной оппозиции с западными структурами в настоящее время осуществляется на партийном уровне и уровне общественных (в том числе молодежных) неправительственных организаций.

В основе тактики западных NGOs в Белоруссии лежит:

- отказ зарубежных доноров от финансирования проектов явно выраженной политической направленности;

- оптимизация посредством перераспределения между центром и регионами в пользу последних направляемых из-за рубежа финансовых и материальных средств;

- реализация программ обучения для функционеров на сопредельных территориях (Польша, Литва, Украина);

- стремление к созданию новых независимых центров аналитического плана, целью которых является не только изучение общественных процессов, но и разработка проектов (политтехнологических, правовых, социокультурных и т.д.), способствующих усилению влияния Запада;

- ориентирование белорусских оппозиционных организаций на подготовку к парламентским выборам.

В свою очередь внимание местных оппозиционных структур концентрируют на:

- целенаправленной работе по привлечению финансирования из источников внутри и вне республики;

- проведении социальных кампаний без явного (но реально имеющегося) политического подтекста с целью завоевания симпатий различных категорий граждан (электората);

- обеспечении максимально широкого информационно-пропагандистского резонанса своих пиар-акций и выхода на масс-медиа, в том числе государственные и российские;

- отлаживании контактов с представителями различных государственных структур и органов, посредством которых осуществляется лоббирование своих интересов;

- предстоящих парламентских выборах 2012 года.

В нынешних белорусских условиях избирательная кампания фактически становится тестом на “разумность” (гибкость, внимательность, элементарную сообразительность и т.д.) политиков и политических сил, с помощью которого население оценивает интеллект как официальной, так и потенциальной власти. Белорусский “электорат” все быстрее осознает, что время политической пассивности проходит. В то же время потенциальные избиратели не менее ясно осознают, что торопиться мстить “старой” власти пока невыгодно, поскольку неизвестно, кто в этом случае может придти ей на смену и как это отразится на их “реальной” жизни.

С учетом сказанного, стратегическая цель как западных, так и местных оппозиционных NGOs-НПО - изменение существующей системы власти и управления хозяйствованием посредством более эффективной подготовки и последующей успешной сдачи избирательного и прочих политических “тестов”.

1. Консолидация оппозиционных и антипрезидентских сил.

2. Делегитимизация нынешнего руководства РБ.

3. Способствование усилению внешнего влияния на руководство РБ.

4. Поиск новых форм и способов информационного воздействия на белорусское общество.

5. Приобретение в ходе подготовки к избирательной кампании новых каналов коммуникации с населением.

6. Привлечение на свою сторону не менее половины голосов избирателей.

7. Попытка заявки на лидерство в объединенной оппозиции возможного будущего “единого” кандидата в президенты.

8. Подготовка и “обкатка” партийных структур в преддверии выборов.

9. “Раскрутка” посредством активного участия в избирательной кампании практически всех оппозиционных политических структур. В том числе посредством активной агитации против проведения выборов.

10. Определение реальной, а не формальной численности сторонников. Цель - выяснение количества людей, готовых участвовать не только в избирательной кампании, но и в других мероприятиях (митингах, уличных акциях и т.п.) и последующее использование потенциала, накопленного в ходе выборов для роста рядов, создания организаций в регионах Белоруссии и усиления влияния в обществе.

преодоление “информационной блокады” оппозиции в государственных СМИ посредством инициирования соответствующих информационных поводов; продолжение кампании по дискредитации действующего президента с целью продвижения и закрепления в массовом сознании его негативного образа; поддержание необходимого информационного фона и темпа кампании вокруг исчезнувших политиков;

убеждение максимального количества представителей номенклатуры на местах и граждан в возможности положительных изменений в случае прихода оппозиции к власти;

популяризация идеи вступления РБ в Европейский Союз в случае прихода к власти оппозиционных сил и смены власти;

использование в пропагандистских целях любых кризисных ситуаций, которые могут возникать в РБ в связи с экономическими либо социальными проблемами, а также эксплуатация социальных и экономических лозунгов;

организация и проведение в регионах политико-пропагандистских акций, позиционируемых как мероприятия, имеющие социально-экономическую подоплеку;

системная работа с той частью номенклатуры, которая ориентирована на перемены;

расширение контактов среди политической и деловой элиты России;

укрепление финансовой и иной поддержки со стороны Запада;

создание иллюзии поддержки “сконсолидировавшейся” оппозиции не только в самой РБ, но и за рубежом.

расширение базы поддержки со стороны белорусского общества;

привлечение на свою сторону всех противников власти, а также политически не определившихся граждан;

структуризация новых сторонников в регионах;

усиление протестных настроений среди населения;

сохранение и укрепление как можно более широкой оппозиционной коалиции как политической силы, способной эффективно бороться с властью и в поствыборный период;

“раскрутка” в массовом сознании (с последующим прицелом на вхождение в “большую политику”) “молодых политиков”, поддерживаемых молодежными структурами радикально-оппозиционного толка;

продвижение в массовое сознание позитивного образа структур оппозиции.

Разработка календарного плана действий, о наличии которого может свидетельствовать синхронность и унификация действий (общие кандидаты, использование унифицированной символики, сходство программных тезисов и тем выступлений).

Создание ряда центров (в том числе региональных), обеспечивающих эффективное планирование, системный анализ, взаимодействие со СМИ, правовое и иное обеспечение кампаний кандидатов от оппозиции.

Приемы работы с населением, заимствованные из сферы политического PR (агитаторы в общественном транспорте и др. “толпообразующих” местах, письменные опросы граждан об их отношении к власти и т.п., “листовочные” кампании, поквартирный “от двери к двери” обход граждан, кампания в подконтрольных масс-медиа).

Использование компромата.

Выдвижение подготовленных кандидатов.

Предпочтение предпринимателям в практической работе с целевыми группами граждан.

Заблаговременное создание предпосылок для непризнания “неудобных” итогов выборов.

1. Рассмотрение и подход к выборам как инструменту влияния на развитие ситуации в республике. Избирательная кампания рассматривается в том числе и как профинансированная из госбюджета возможность доступа к государственным СМИ, прежде всего, телевидению.

2. Прагматизм и последовательность во взаимоотношении с властями. Суть - навязывание своих “правил игры”.

3. Комбинированность. Суть - сосредоточение всех задействованных в избирательной кампании ресурсов на том виде действий, который на данный момент является основным, с передачей остальных (поддерживающих, обеспечивающих и т.п.) функций специалистам в сопутствующих областях. Это способствует экономии времени, а также экономии и качеству (эффективности) действий.

4. Синергия действий и личностей. Суть - системность, всеобщность, креативность и технологичность действий. Стимулирует изобретательность мышления, “подстегивает” творческие способности исполнителей, характеризующиеся готовностью к продуцированию принципиально новых идей.

5. Разделение рисков. В случае возникновения угрозы противодействия со стороны власти партийные структуры оппозиции и их кандидаты будут стремиться переходить на автономный режим.

6. Концептуальное единство. Структуры НПО-NGOs манифестируют не централизованную постановку задач, а концептуальное лидерство. Фактически можно говорить об идеологической компоненте “оппозиционности вообще” и связанном с ней стратегическим целеполагании, присутствие которых продуцирует максимальные усилия партийных активистов, их готовность к работе “на совесть”.

7. Способность к преадаптации. Будучи избавленными от ряда недостатков властной вертикали (более абюрократичны) благодаря своей менее иерархичной и сетевой организации, партийные структуры способны к преадаптации, то есть могут схватывать на лету ту или иную тенденцию, наметившуюся в избирательной кампании, и готовить результат на перспективу (“в стол”). Это достижимо благодаря широкой “специализации” участников: они параллельно или попеременно могут заниматься несколькими (или даже всеми) направлениями, которым посвящена деятельность определенной структуры.

Таким образом, можно констатировать сетевой характер деятельности в Белорус-сии неправительственных организаций так называемого третьего социального сектора (НПО, или NGOs), стремящихся планировать, инициировать и реализовывать собственный событийный ряд, свои информационные поводы и проекты и т.д., воспринимающиеся населением.

Что конструктивного (помимо демонстрации уверенности в полной ничтожности прозападной оппозиции, очередного “закручивания гаек” и “традиционного” арсенала “вертикального” воздействия) могла бы предпринять в данном контексте властная вертикаль Белоруссии? Оптимальный выход - создание на постоянной основе действенной, упредительной системы управления общественными процессами, являющейся симбиозом общественных организаций и государственных структур, мягко “вписывающейся” в общественную жизнь и задействованной во всех общественно значимых событиях [1].

Фактически речь идет о перехвате стратегической инициативы в сфере построения гражданского общества у зарубежных субъектов. Оно должно выстраиваться во благо общества, а не служить инструментом вестернизации (что де-факто тождественно переводу под внешнее влияние и управление этого общества, вынужденного пользоваться “чужими мозгами” в том числе и потому, что свои “закупориваются”) [2].

Возвращаясь к началу, уточню, что сетевые войны - это нереальные войны (в традиционном понимании этого слова). Со стороны атакующего субъекта это, прежде всего, попытка управления системой через ее хаотизацию - методологический принцип утверждения контрольно-управленческих функций над социумом. В то же время, со стороны обороняющегося сетевая война может превратиться в инструмент попытки предотвращения возникновения реального (силового, военного) конфликта на ранней стадии, т.е. в средство предотвращения хаоса. Таким образом, сетевая война как средство сдерживания хаоса в социуме амбивалентно (двойственно), поскольку может также стать как функцией чьей-то кибернетической (управленческой) позиции присутствия, так и чьей-то позиции и присутствия силы.

Николай МАЛИШЕВСКИЙ, ИА REGNUM

Примечания

[1] Понимают ли представители этой “вертикали” специфику принципов сетевого самоуправления? Думаю, да. Во всяком случае, доводилось слышать годков эдак с восемь тому назад, как один из крупных “вертикальщиков”, ознакомившись с подобным предложением, аж взвился от возмущения со словами: «А я чем же тогда заниматься (кем руководить) буду?!».

[2] Один из наиболее характерных способов сетевого самоуправления - “экспертный” - состоит в том, что при этом решения от всей структуры по конкретному вопросу принимает человек, признанный всей структурой как наиболее компетентный в данном вопросе, он же несет всю ответственность за последствия. Ничтожество (единственным достоинством которого является протеже такого же ничтожества или родственника), тратящее часы на совещания, в процессе которых вещает, что оно здесь главное и поэтому все присутствующие должны его слушать, в такой роли не может оказаться по определению.

Начавшаяся в 1929 году коллективизация была чрезвычайным временем мучительных и сложных классовых сражений. Тогда определялось, какая сила будет править дальше на деревне: сельская буржуазия или пролетариат. Коллективи-зация разрушила основы последнего буржуазного класса в Советском Союзе, класса, постоянно выраставшего из мелкого частного производства и свободного сельского рынка. Коллективизация ознаменовала важнейший политический, экономический и культурный переворот, выведший крестьянские массы на социалистический путь.

Для того чтобы понять коллективизацию, надо вспомнить ситуацию, преобладавшую в Советской деревне в двадцатые годы.

С 1921 года большевики сосредоточили свои усилия на переводе промышленности на социалистические принципы. В то же время они пытались восстановить производительные силы на селе, поддерживая частное производство и мелкомасштабный капитализм, которым они пытались руководить и направлять в различные формы кооперации.

Эти цели были достигнуты к 1927-1928 годам. Дэвис писал:

“Между 1922 и 1926 годами Новая Экономическая Политика в общем и целом имела потрясающий успех... Продукция крестьянских хозяйств в 1926 году сравнялась с объемами сельского хозяйства до революции, включая и продукцию помещичьих хозяйств.

Производство зерна примерно сравнялось с довоенным уровнем, а производство картофеля превышало этот уровень на 75 процентов... Поголовье скота в 1928 году превысило уровень 1914 года на 7-10 процентов по крупному рогатому скоту и свиньям... Соотношение необходимой посевной площади к объему выпускаемой сельскохозяйственной продукции в 1928 году было ниже, чем 1913, - хороший усредненный показатель сельскохозяйственного прогресса”.

Социалистическая революция принесла многие выгоды крестьянам. Безземельным были розданы наделы. Слишком большие семьи смогли разделиться.

В 1927 году в стране было от 24 до 25 миллионов крестьянских семей против 19,5 миллиона в 1917. Численность семей изменилась с 6,1 до 5,3 человек на одну семью.

Прямые налоги и арендная плата были значительно ниже, чем при старом режиме. Крестьяне удерживали и потребляли большую долю своих урожаев. “В 1926/27 годах объемы поставок зерна для городов, армии, промышленности и на экспорт составили только 10 миллионов тонн, тогда как в 1909-1913 годах в среднем поступало 18,8 миллиона тонн”.

В то время, когда большевики поощряли крестьян создавать разного рода кооперативы, и были созданы первые экспериментальные колхозы.

Вопрос был в определении того, как в дальнейшем привести крестьян к социализму, хотя и сам график движения к новому строю был еще неясен. Однако в целом к 1927 году на селе уже существовали некоторые элементы социализма, хотя преимущественным был единоличный труд на собственном наделе. В 1927 году 38 процентов крестьян были организованы в потребительские кооперативы, но руководили там зажиточные крестьяне. Эти кооперативы получали 50 процентов сельскохозяйственных субсидий, остальное вкладывалось в частные землевладения, в основном в кулацкие.

Слабость партии на селе. Должно быть очевидно, что в начале социалистического строительства партия большевиков имела слабые позиции на селе.

В 1917 году на всю Россию было 16 700 крестьян-большевиков. В ходе следующего четырехлетия Гражданской войны большое число молодых крестьян вступило в партию, возглавив крестьянские массы. В 1921 году уже было 185 300 крестьян-большевиков. Но в основном это были сыновья крестьян, призванные в Красную Армию. В мирное время политические идеи этих молодых бойцов должны были пройти испытания. Ленин организовал первую контрольную чистку, как необходимое продолжение кампании массового набора в партию. Проводилась проверка членов партии на минимальное соответствие званию “коммунист”. Из общего числа 200 тысяч крестьян-членов партии было исключено 44,7 процента.

1 октября 1928 года из общего числа 1 360 000 членов и кандидатов в члены партии 198 тысяч (или 14,5 процента) составляли крестьяне или сельскохозяйственные работники по их бывшей профессии. На селе было по одному члену партии на каждые 420 жителей и 20 700 партийных ячеек, одна на четыре деревни. Эти небольшие числа приобретали особое значение при их сравнении с количеством “кадров” царского режима, православной и других церквей того времени, а таковых на селе было 60 тысяч!

Сельская молодежь составляла величайший резерв партии. В 1928 году в Комсомоле состоял миллион молодых крестьян. Солдаты, служившие в Красной Армии во время Гражданской войны, а также 180 тысяч крестьянских сыновей, ежегодно пополнявших армию, где они получали коммунистическое воспитание, были в целом сторонниками нового строя.

Характер русского крестьянина. Здесь была проблема, с которой столкнулись большевики.

По существу деревней все еще управляли привилегированные классы и царская и православная идеология. Крестьянские массы продолжали пребывать в отсталости, в работе использовались в основном деревянные инструменты. Кулаки зачастую захватывали власть в кооперативах, кредитных фондах и даже сельских Советах. Со времен Столыпина в деревне господствовали взгляды буржуазных сельскохозяйственных специалистов. Они продолжали оказывать большое влияние на сторонников современного частного сельскохозяйственного производства. Девяносто процентов земли продолжало обрабатываться в соответствии с традиционной общинной деревенской системой, в которой верховодили зажиточные крестьяне.

Злейшими “врагами” большевиков были крайняя нищета и невежество, которыми характеризовалась крестьянская масса. Было относительно просто одолеть царя и помещиков. Но как победить варварство, суеверие и умственную отсталость? Гражданская война полностью разрушила деревню, за десять лет советского строя были внедрены начала массовой культуры и коммунистического управления. Но традиционные характеристики крестьянства оставались все теми же, настолько же важными, как и всегда.

Доктор Эмиль Джозеф Диллон жил в России с 1877 по 1914 год. Профессор нес-кольких русских университетов, он был также и главным редактором русской газеты. Он побывал во всех частях империи. Знал министров, знать, бюрократов и поколение добившихся успеха революционеров. Его свидетельство о русском крестьянстве подтверждает некоторые выводы.

Сначала он описывает материальную нищету, в которой пребывало большинство крестьян:

“Русский крестьянин... ложится спать в шесть, даже в пять часов зимой, потому что он не может себе позволить купить керосин для освещения. Не может позволить себе и мяса, яиц, масла, молока, зачастую и капусты и живет на черном хлебе и картошке. Живет, вы спросите? Он помирает от недостатка этих продуктов”.

Затем Диллон пишет о культурной и политической отсталости крестьянства:

“Сельское население... было средневековым в своих основах, азиатским в своих стремлениях и доисторическим во взглядах на жизнь. Крестьяне верили, что японцы победили в Маньчжурской войне, приняв форму микробов, попадая в обувь русских солдат, кусая их за ноги и вызывая тем самым их смерть. Когда в округе случалась эпидемия, они часто убивали докторов за “отравление колодцев и распространение мора”. Они все еще с удовольствием сжигали ведьм, выкапывали мертвых, чтобы прогнать привидение, раздевали догола неверных жен на морозе, запрягали их в телеги и заставляли возить по деревне... И когда единственное, что сдерживало эту громаду в относительном порядке, внезапно исчезло, последствия для общества оказались катастрофическими.... Многие поколения между этими людьми и анархией стояла хрупкая перегородка, основанная на их примитивной вере в Бога и Царя, но, начиная с Маньчжурской кампании, она быстро улетучилась”.

Новое классовое разделение. После стихийного развития рынка, в 1927 году 7 процентов всего крестьянства, то есть 2,7 миллиона крестьян, снова были безземельными. Каждый год четверть миллиона бедняков теряло свою землю. Более того, безземельных теперь уже не принимали в традиционную деревенскую общину. В 1927 году было еще и 27 миллионов крестьян, не имевших ни лошади, ни телеги. Все эти беднейшие крестьяне составляли 35 процентов крестьянского населения.

Крестьяне-середняки составляли большинство: от 51 до 53 процентов. Но и они работали еще с примитивными инструментами. В 1929 году 60 процентов семей на Украине не имело никаких механизмов; 71 процент семей Северного Кавказа, 87 процентов на Нижней Волге и 92,5 процента в Центрально-Черноземном районе были в таком же положении. Это были районы производства зерна.

В целом по Советскому Союзу от 5 до 7 процентов крестьян преуспевали в обогащении: это были кулаки. По переписи 1927 года 3,2 процента семей имели в среднем 2,3 головы тяглового скота и 2,5 коровы; средние цифры для всех крестьян составляли 1 и 1,1 соответственно. 950 тысяч семей (3,8 процента) нанимались в батраки или арендовали средства производства.

Кто правил на рынке зерна? Поставки зерна на рынок должны быть гарантированными, чтобы обеспечить питание быстро растущим городам и чтобы страна смогла провести индустриализацию. С тех пор, как большинство крестьян больше не эксплуатировались землевладельцами, большую часть своего зерна они потребляли сами. Объемы продаж сельхозпродукции были на уровне только 73 процентов от объемов 1913 года.

Но источники поступления товарного зерна также сильно изменились. Перед революцией 72 процента зерна поступало от крупных эксплуататоров, помещиков и кулаков. С другой стороны, в 1926 году бедняки и середняки производили 74 процента рыночного зерна. На самом деле они потребляли 89 процентов своей продукции, отдавая только 11 процентов на продажу. Большие социалистические предприятия, колхозы и совхозы, давали всего 1,7 процента валового производства зерна и 6 процентов товарной пшеницы. Но они продавали 47,2 процента своей продукции, почти половину урожая.

В 1926 году кулаки, растущая сила на сельхозрынке, контролировали 20 процентов товарного зерна. По другим данным, в европейской части СССР кулаки и верхушка середняков, то есть от 10 до 11 процентов семей, продали 56 процентов товаров на сельскохозяйственном рынке в 1927-1928 годах.

В 1927 году баланс сил между социалистической и капиталистической экономиками характеризовался следующим образом: коллективные производители поставили 0,57 миллиона тонн, кулаки - 2,13 миллиона тонн.

Общественные силы, правящие на рынке зерна, могли диктовать, будет ли еда у рабочих и населения городов, а, значит, сможет ли индустриализация успешно идти дальше. В результате борьба становилась безжалостной.

К столкновению. Для того чтобы увеличить необходимые для индустриализации средства, государство с начала двадцатых годов установило на пшеницу относительно низкую цену.

Осенью 1924 года был получен довольно скудный урожай, и государство не смогло закупить достаточно зерна по фиксированным ценам. Кулаки и торговцы-частники скупили зерно для последующих спекулятивных продаж по повышенным ценам весной и летом.

В мае 1925 года государству пришлось платить двойную цену по сравнению с декабрем прошлого года. Но теперь СССР ждал высокий урожай. Промышленное развитие городов возрастало, требуя дополнительного продовольствия, в том числе зерна. Закупочные цены с октября до декабря 1925 года оставались высокими. Но из-за недостатка продукции легкой промышленности на рынке благоденствующие крестьяне отказались продавать пшеницу. Государство было вынуждено отступить, отбросив планы экспорта зерна, уменьшив импорт промышленного оборудования и снизив кредитование индустриализации. Это были первые сигналы о зерновом кризисе и противостоянии классов в обществе.

В 1926 году урожай зерновых достиг 76,8 миллионов тонн против 72,5 в прошлом году. Государство покупало зерно по более низким ценам, чем в 1925 году.

В 1927 году урожай упал до уровня 1925 года. Положение в городах едва ли можно было назвать хорошим. Безработица была значительной и увеличивалась по мере прибытия в город разорившихся крестьян. Разница в оплате между рабочими и специалистами увеличивалась. Частные торговцы, контролировавшие половину продаж мяса в городах, беззастенчиво повышали цены. Советскому Союзу вновь грозили войной после того, как Лондон разорвал дипломатические связи с Москвой.

Позиция Бухарина. Обострение классовой борьбы было отражением состояния дел внутри партии. Бухарин, в тот момент главный союзник Сталина в руководстве партии, подчеркивал важность продвижения социализма за счет использования рыночных отношений. В 1925 году он обратился к крестьянам с лозунгом “Обогащайтесь!” и предполагал, что “мы должны двигаться вперед со скоростью улитки”. В письме от 2 июня 1925 года Сталин писал ему:

“...призыв “Обогащайтесь!” - не наш лозунг, он неправилен... Нашим лозунгом остается социалистическое накопление”.

Буржуазный экономист Кондратьев был в то время наиболее влиятельным специалистом в Наркомате сельского хозяйства и финансов. Он оправдывал дальнейшее социальное расслоение в деревне, низкие налоги на богатых крестьян, переориентировку ресурсов с тяжелой промышленности на легкую и то, что снижались “неоправданно вы-сокие темпы развития индустрии”. Чаянов, принадлежавший к другой школе буржуазный экономист, требовал “вертикальных кооперативов”, вначале торговых, а затем для промышленного производства сельскохозяйственной продукции взамен направления на производственные кооперативы, то есть колхозы. Такая политическая линия неминуемо бы ослабила экономические основы социализма и привела к развитию новых капиталистических сил в деревне и легкой промышленности. Защищая капитализм на производственном уровне, сельская буржуазия хотела бы властвовать в торговых кооперативах.

Бухарин находился под влиянием этих двух специалистов, особенно когда он в феврале 1925 года заявил, что “колхозы не являются ни главной линией, ни столбовой дорогой, по которой крестьяне придут к социализму”.

В 1927 году урожаи были низкими. Значительно снизились объемы продаж зерна. Усилили свои позиции кулаки, скрывавшие свои запасы зерна для последующих спекуляций. Они способны были создать значительный рост цен. Бухарин полагал, что официальные закупочные цены должны быть подняты, а индустриализация должна быть мало-помалу замедлена. Согласно Девису,“почти все беспартийные экономисты поддерживали эти выводы”.

Поддержать колхозы... Сталин понимал, что угрозы социализму исходят с трех сторон. В городах могли вспыхнуть голодные бунты. В деревне кулаки могли укрепить свое положение, тем самым делая невозможной социалистическую индустриализацию. Наконец, угроза иностранной военной интервенции была не пустым звуком.

Советский президент Калинин вспоминал, что комиссия Политбюро по колхозам под руководством Молотова, созданная в 1927 году, совершила “революцию в умах”. Ее деятельность привела к принятию резолюции Пятнадцатого Съезда партии в декабре 1927 года:

“Где же наш выход? Наш выход - в преобразовании мелких, разобщенных крестьянских хозяйств в крупные объединенные фермы на основе совместной обработки земли; в ведении возделывания земли на основе новых высоких технологий. Выход в объединении мелких и очень мелких крестьянских хозяйств, проводимом постепенно, но неуклонно, не средствами давления, но примерами и убеждением, в крупномасштабные предприятия на основе братского совместного возделывания земли с применением научных методов интенсификации сельского хозяйства”.

В том же 1927 году было решено направить политическую линию партии на ограничение эксплуататорских тенденций сельской буржуазии. Правительство ввело новые налоги на доходы кулаков в сторону повышения во время сбора зерновых. Сельские Советы могли теперь отбирать их земли. Количество наемных работников ограничивалось.

...или крестьянина-одиночку? Уменьшение урожая зерновых в 1927 и 1928 годах на 3,5-4,5 миллиона тонн по сравнению с 1926 годом было вызвано плохими погодными условиями. В январе 1928 года Политбюро единодушно решило принять исключительные меры по изъятию зерна у кулаков и зажиточных крестьян для предотвращения голода в городах. “Недовольство рабочих нарастает. Растет напряженность в деревне. Положение выглядит безнадежным. Городу нужен хлеб любой ценой”, – писали два последователя Бухарина в 1988 году.

Сталин и партийное руководство видело единственный выход: развивать колхозное движение как можно быстрее.

Бухарин был в оппозиции. 1 июля 1928 года он послал письмо Сталину. Колхозы, писал он, не могут быть выходом пока не пройдет еще несколько лет, чтобы поднять их на должный уровень, особенно пока они не могут снабжаться техникой.

“Личное крестьянское хозяйство должно поощряться, и отношения с крестьянством должны быть нормализованы”. Развитие частного предпринимательства стало основой политической линии Бухарина. Он соглашался, что государство должно изымать часть продукции индивидуальных хозяйств для развития промышленности, но это должно делаться за счет рыночных механизмов. В октябре того же года Сталин настаивал:“В рядах нашей партии есть люди, желающие, возможно, сами того не понимая, приспособить наше социалистическое строительство по вкусам и нуждам нашей “советской” буржуазии”.

Положение в городах ухудшалось. В 1928 и 1929 годах было ограничено потребление хлеба, потом сахара, чая и мяса. С 1 октября 1927 года до начала 1929 цены на сельхозпродукцию выросли на 25,9 процента. Цены на зерно на свободном рынке выросли на 289 процентов.

В начале 1929 года Бухарин, рассуждая о звеньях в единой цепи социалистической экономии, добавил:

“Кулацкие кооперативы будут, таким же образом, через банки и т.д., врастать в ту же систему...”

Здесь и там классовая борьба в сельских районах вспыхивает в ее прежних проявлениях, и, как правило, эти вспышки провоцируются кулацким элементом. Однако, такие инциденты, в основном, случаются в тех местах, где слаб аппарат местных Советов. “Как только этот аппарат будет улучшен, как только все низовые отделы Советского правительства станут сильнее, как только местные сельские партийные и комсомольские организации наладят работу и станут сильнее, этот феномен, и это вполне очевидно, станет более и более редким и, в конечном счете, исчезнет, не оставив и следа”.

Бухарин уже последовал за социал-демократической политикой “классового мира” и был слеп по отношению к безжалостной борьбе кулаков в их противостоянии коллективизации всеми средствами. Он видел причину классовой войны в “слабости” партийного и государственного аппарата, не понимая, что там уже были агенты кулаков, и их влияние было ощутимым. Чистка этого аппарата сама по себе была классовой борьбой, связанной с наступлением на кулачество.

На Пленуме Центрального Комитета в апреле 1929 года Бухарин предложил импортировать пшеницу, положить конец исключительным мерам против “крестьянства”, поднять цены на сельскохозяйственную продукцию, поддержать “революционную законность”, снизить темпы индустриализации и ускорить развитие средств для сельского хозяйства. Каганович отвечал ему:

“Вы не дали новых предложений, и Вы не способны на это, поскольку их нет в природе, потому что мы противостоим классовому врагу, который атакует нас, который отказывается отдать излишки зерна для социалистической индустриализации и который заявляет: дайте мне трактор, дайте мне избирательное право, а потом я дам пшеницу”.

Сталин решил принять вызов, довести социалистическую революцию до села и вступить в бой с последним капиталистическим классом в Советском Союзе, кулаками, сельской буржуазией.

Кулачество. Буржуазия всегда утверждала, что Советская коллективизация “уничтожила динамичные силы деревни” и стала причиной постоянного застоя в сельском хозяйстве. Кулаки описываются как единоличные “динамичные и предприимчивые” крестьяне. Все бы ничего, но эти идеологические басни нацелены на очернение социализма и прославление эксплуатации. Для того чтобы понять классовую борьбу, проходившую тогда в СССР, необходимо попытаться получить более реальное представление о русском кулаке.

В конце девятнадцатого века специалист по русской крестьянской жизни писал следующее:

“В каждой деревенской общине было 3-4 обычных кулака, а также с полдюжины типов того же рода, но помельче... Им не нужны были ни техника, ни промышленность; только сноровка для того, чтобы обратить себе в доход нужды, печали, страдания и неудачи других.

Отличительная черта этого класса - грубая, решительная жестокость всесторонне образованного человека, проделавшего путь от нищеты до благополучия и пришедшего к тому, чтобы рассматривать добычу денег любыми средствами как единственное занятие, которому должно посвятить себя разумное существо”.

Э.Д. Диллон, из США, имевший основательные знания по старой России, писал:

“Из всех человеческих монстров, когда-либо встречавшихся мне в моих странствиях, я не могу припомнить никого столь же зловредного и гнусного, как русский кулак”.

Колхозы превосходят кулаков. Если бы кулаки, представлявшие пять процентов крестьянства, с успехом расширили свою экономическую базу и определенно утвердили бы себя как главную силу на селе, то социалистическая власть в городах не смогла бы устоять, находясь в окружении буржуазных сил. Восемьдесят два процента советского населения составляли крестьяне. И если большевистская партия не смогла бы больше обеспечить продовольствием рабочих по относительно низким ценам, то сами основы власти рабочего класса оказались бы под угрозой.

Следовательно, было необходимо ускорить коллективизацию в определенных секторах деревень для того, чтобы, основываясь на социалистических принципах, увеличить производство товарного зерна. Весьма существенным для успеха в ускорении индустриализации было удержание рыночных цен на зерно на относительно низком уровне. Растущая сельская буржуазия никогда бы не приняла такую политику. Только бедняки и среднее крестьянство, организованное в кооперативы, могло ее поддержать. И только индустриализация могла обеспечить оборону первого социалистического государства. Индустриализация позволила бы модернизировать деревню, увеличить производительность и повысить культурный уровень. Для построения твердой материальной базы социализма на селе требовалось наладить выпуск тракторов, грузовиков и сельхозмашин. Успех этого дела предполагал увеличение темпов индустриализации.

1 октября 1927 года в колхозах состояло 260 тысяч крестьянских семей. На 1 июня 1929 года их насчитывалось уже 1 008 000. За четыре месяца с июня по октябрь процент крестьян-колхозников вырос с 4 до 7,5 процента.

В течение 1929 года коллективные хозяйства произвели 2,2 миллиона тонн товарного зерна, столько же, сколько производили кулаки за два года до того. Сталин предсказывал, что в следующем году городу будет поставлено 6,6 миллиона тонн.

“Теперь мы способны провести решительное наступление на кулачество, сломить его сопротивление, уничтожить его как класс и заменить его продукцию продукцией колхозов и совхозов”.

Пламенное массовое движение. После призыва Центрального Комитета большевистской партии к ускорению коллективизации в стране развернулось стихийное движение, поддерживаемое активистами, молодежью, солдатами, возвращающимися после срочной службы, и местным партийным аппаратом.

В начале октября 7,5 процента крестьян уже вступили в колхозы, и движение нарастало. Партия, давшая генеральное направление на коллективизацию, стала как бы коллективным разумом массового движения, которым она не управляла:

“Главным фактором нашей социально-экономической жизни в настоящее время ... является огромный рост колхозного движения.

Сейчас кулаки экспроприируются массами бедных и средних крестьян, массами, на практике проводящими сплошную коллективизацию”.

В апреле, во время ратификации первого пятилетнего плана, партией планировался на 1932-1933 годы уровень коллективизации в 10 процентов. При этом колхозы и совхозы должны были давать 15,5 процентов от общегосударственного сбора зерна. Этого было достаточно, чтобы вытеснить кулаков. Но в июне секретарь партии по Северному Кавказу Андреев доложил, что уже 11,8 процента семей вступили в колхозы и что к концу 1929 года будет достигнут уровень в 22 процента.

1 января 1930 года 18,1 процента крестьянских семей были членами колхозов. Месяцем позже это число составило 31,7 процента. “Коллективизация быстро развивалась сама по себе, добиваясь успеха главным образом в результате инициативы сельских кадров. Центр рисковал утратить контроль над кампанией”.

Ориентиры, поставленные в резолюции Центрального Комитета от 5 января 1930 года, были серьезно “скорректированы” в сторону увеличения региональными комитетами. Районные комитеты сделали тоже самое и установили высочайший темп. В январе 1930 года на Урале, Нижней и Средней Волге уже регистрировали цифры коллективизации между 39 и 56 процентами. Некоторые регионы приняли план по полной коллективизации за один год, некоторые - за несколько месяцев. Советский комментатор писал: “Если центр намеревался включить в колхозы 15 процентов дворов, область повышала план до 25 процентов, округ - до 40, а район устанавливал уже 60 процентов”. Округ представлял собой территориальную единицу, отмененную в 1930 году. В начале того года было 13 областей, разделенных на 207 округов, которые делились на 2811 районов и 71 870 деревенских Советов.

Война с кулачеством. Неистовая гонка за коллективизацию сопровождалась антикулацким движением: кулаки экспроприировались, некоторые из них были осуждены. То, что произошло, было новым поворотом в жестокой борьбе в деревне между бедняками и богатеями. Веками бедняки угнетались и подавлялись, но, наконец, из полного отчаяния они воспротивились и восстали. Но в это время, впервые за всю историю, законная власть была на их стороне. Студент, работавший в колхозе в 1930 году, рассказывает Хиндусу, гражданину США:

“Это была война, это и есть война. Кулак должен быть убран с нашего пути полностью, как враг на фронте. Он и есть фронтовой враг. Он враг колхоза”.

Преображенский, ранее поддержавший Троцкого, теперь с энтузиазмом поддерживал битву за коллективизацию:

“Рабочие массы в деревне эксплуатировались веками. Теперь, после цепи кровавых поражений, начиная с крестьянских восстаний в Средние века, их мощное движение впервые в истории человечества имеет шансы на победу”.

Надо сказать, что этот радикализм на деревне стимулировался также всеобщей мобилизацией и агитацией в связи с проходящей в стране индустриализацией.

Истинная роль наиболее угнетенных масс. Бесчисленные антикоммунистические книги рассказывают нам, что коллективизация была “навязана” руководством партии и Сталиным и проводилась с применением террора. Это ложь.

Важнейший импульс к насилию при коллективизации шел от наиболее угнетаемой части крестьянской массы. Крестьянин из черноземного района заявлял:

“Всю свою жизнь я прожил в батраках. Октябрьская революция дала мне землю, год от года я получал кредиты, я получил старенькую лошадь, но я не мог обработать землю, мои дети оборваны и голодны, мне не удается поправить дела в моем хозяйстве несмотря на помощь Советской власти. Я думаю, что у меня есть только один выход: вступить в колхоз”.

Линн Виола писала:

“Хотя коллективизацию начал и вдохновлял центр, в большой степени она стала серией как бы специально подобранных политиками ответов на широкие инициативы областных и районных комитетов парии и правительственных органов. Коллективизация и коллективные хозяйства приняли формы, которые определили не столько Сталин и центральные власти, сколько недисциплинированные и безответственные действия сельских властей; экспериментаторство колхозного руководства оставалось выражением их сущности и реалий отсталой деревни”.

Виола точно выделила основные внутренние движущие силы. Но ее объяснение несколько односторонне. Она упускает из виду общую линию, постоянно проводимую Сталиным и большевистской партией. Партия определила генеральную линию, и на этой основе основным и вспомогательным кадрам было разрешено экспериментировать. Результаты по основным кадрам должны были в дальнейшем служить для повышения уровня новых директоров, для поправок и корректировок в их подготовке.

Виола продолжает:

“Государство управляет циркулярами, оно правит декретами, но у него нет ни организационной инфраструктуры, ни соответствующего персонала, чтобы навязать свою волю или обеспечить точное проведение своей политики сельской администрацией... Корни сталинской системы в деревне состоят не в расширении контроля со стороны государства, а в самом отсутствии такого контроля и приказной системы администрирования, что в свою очередь определило важнейший инструмент управления на селе”.

Этот вывод, сделанный после внимательного изучения действительных успехов коллективизации, требует некоторых комментариев.

Тезис о “коммунистическом тоталитаризме”, усиленный упоминанием о “всеохватной партийной бюрократии”, не имеет реального соответствия с Советской властью при Сталине. Это лишь лозунг, показывающий буржуазную ненависть к реальному социализму. В 1929-1933 годах Советское государство не имело технических средств, персонала требуемой квалификации или коммунистических вождей для управления коллективизацией планово-приказным способом: разговоры о том государстве, как о всемогущем и тоталитарном, - чистый абсурд.

В деревне самые важные побуждения в колхозном движении шли от наиболее угнетенных крестьян. Партия готовила и вызывала коллективизацию, коммунисты из городов руководили ею, но сам по себе гигантский переворот в привычках и традициях крестьян был бы невозможен, если бы беднейшие крестьяне не были убеждены в его необходимости. Суждения Виолы относительно того, что “репрессии стали главным инструментом власти”, не отвечают действительности. Важным инструментом была мобилизация, повышение сознательности, образование и организация крестьянских масс. Эта созидательная работа, конечно, требовала “репрессий”, принуждения, так как и было на самом деле и не могло не быть за исключением случаев жестоких классовых схваток с привычками и людьми старого режима.

Все антикоммунисты, будь они фашистами или троцкистами, утверждают, что Сталин был представителем всемогущей бюрократии, которая душила страну. Это совершенно противоречит истине. Для того чтобы провести свою революционную линию, руководство большевиков часто обращалось к революционным силам для того, чтобы обойти части бюрократического аппарата.

“Революция не проходила по обычным административным каналам; напротив, партия напрямую обращалась к партийному строю и важнейшим отрядам рабочего класса и других городских кадров в обход сельских управляющих. Массовый призыв рабочих и обход бюрократии служили в качестве политики прорыва для закладки новой системы”.

Людо МАРТЕНС, из книги «Запрещённый Сталин» (Продолжение следует)