Генерал Чмо проводил совещание. Первым пунктом повестки дня числилось «Повышение уровня оргработы». В воздухе летали громы и молнии, нагоняи и обещания уволить. Собравшиеся сидели, уныло повесив головы. Лишь изредка кто-нибудь из них записывал наиболее соленые выражения генерала. Работало телевидение, и простым телезрителям должно было казаться, что вот сейчас генерал достанет хлыст и начнет вразумлять своих нерадивых помощников. Однако жизнь, как всегда, была существенно сложнее внешних эффектов. Лишь немногие адекватно воспринимали происходящее. Среди них был и сам генерал.

Только очень недалекие люди думают, что гориллоподобные генералы тупы, волосаты и постоянно пьяны. Если и вы так думаете, то вы ничего не понимаете в большой политике и вам следует учиться, учиться и еще раз учиться. Да, когда-то так и было. Именно таким был генерал Борька Бутылкин. Однако с тех пор утекло много воды и водки, а требования к гориллоподобным значительно изменились. Вполне допустимым считается щуплость и низкорослость. Можно пить, а можно и на хлеб мазать. Наконец, хорошим тоном считается наличие бумаги о высшем юридическом образовании и целый ряд других документальных доказательств респектабельности.

Более того, требования к гориллоподобным теперь регулярно совершенствуются после каждого совещания в Давосе, где отечественный и зарубежный олигархат решает, кого произвести в генералы для руководства Обтруханией и другими развивающимися странами. Для претендентов в генералы разработана подробная система очков, которая позволяет назначать наиболее достойного, не полагаясь на избирательную лотерею. Главным в таких решениях является максимизация прибыли, соблюдение кое-какой демократии и минимизация расходов на предвыборную раскрутку генерала. Самым важным является первое требование. Именно для его реализации претендент в генералы должен показать, что готов наплевать на всё, в том числе и на собственный народ, но при любых обстоятельствах ему следует прислушаться к советам давосских доброжелателей.

В данный момент генерал Чмо решал две второстепенные оперативные задачи. Во-первых, он зарабатывал популярность, что и должно было снизить стоимость его раскрутки на предстоящих формальных выборах гориллоподобного вершителя судьбы Обтрухании. Во-вторых, генерал аккуратно прощупывал своих помощников. Не следовало исключать, что за последние годы кто-то из них наворовал столько, что получит право голоса на предстоящем совещании в Давосе. Более важные требования прибыльности Обтрухании для мирового олигархата и видимость суверенной демократии были решены уже давно.

По вопросу демократизации пришлось даже несколько опустить большую часть народа этой страны. Обтрухания была страной многонациональной, но 80% ее населения составляли коренные обтруханцы, которые когда-то назывались как-то по-другому. В результате реформы паспортной системы, проведенной еще полковником Сортиром, некогда формально назначенным на генеральскую должность, всякая национальность отменялась. Однако это коснулось только коренных обтруханцев, потому что малые народы этой страны сохранили свои национальности благодаря постановлениям местных властей. Самая же благородная национальность обеспечила себе ту же привилегию благодаря институту второго гражданства.

В результате таких преобразований коренные обтруханцы потеряли юридическое право формировать общественные и политические объединения на национальной основе. Всякие попытки отойти от этого правила трактовались как фашизм и преследовались по «Закону о косом взгляде». Первым делом, рассмотренным по этому закону, было «Дело о большом кинжале». Какой-то обтруханский мальчишка шел по улице, размышляя о своих мальчишеских проблемах. Вдруг из ближайшей синагоги выскочил взвод бойцов спецназа. Мальчишку затащили внутрь храма, скрутили и… нашли у него большой кинжал. Суд был закрытым, но предварительно какой-то косой провокатор пообещал, что будет поддерживать этого мальчишку, если он смело и открыто признается в косом взгляде. Кроме того, мальчишке назначили косую защитницу благородной национальности, которая уговорила подсудимого признаться в этом самом взгляде. Вот почему мальчишка и получил 19 лет лучших в мире демократических лагерей.

При Чмо дела «о косом взгляде» пошли бурным потоком. Новым мальчишкам инкриминировали сразу по несколько убийств, за что они получали пожизненные заключения. Все это обеспечивало дополнительное «естественное» сокращение коренного населения Обтрухании и выравнивание национального состава этого населения. В доисторические тоталитарные времена межнациональные противоречия сглаживались на базе смешанных браков и миграции внутренней рабочей силы в рамках единого хозяйственного механизма. Но лишь теперь был найден оптимальный рецепт решения межнациональных противоречий. В основе его лежало ускоренное сокращение коренного населения.

На подобных операциях генерал Чмо уже сравнялся по давосским очкам с полковником Сортиром, но Чмо пошел дальше. Когда-то давно, когда Обтрухания еще называлась как-то по-другому, она победила фашизм в большой войне. Плата за ту победу была огромной. В каждой семье недосчитались по несколько человек, погибших в прошедшую войну. Однако добрые зарубежные друзья посоветовали Чмо пересмотреть и исправить историю. Оказывается, это не фашисты напали на их родину, а два фашистских режима столкнулись между собой за мировое господство, и, естественно, один из них должен был победить. Для поддержания этой версии требовалось сознаться в убийстве нескольких тысяч польских военнопленных, что соответствовало версии доктора Геббельса, утвержденной самим фюрером.

Чмо провел эту версию через свой парламент, но запретил изучать первоисточники в виде трудов доктора Геббельса. Когда в какой-то провинциальной библиотеке случайно нашли эти «труды», то всех причастных пропустили через «Закон о косом взгляде». Выплату компенсаций родственникам поляков, расстрелянных фашистами, Чмо решил провести за счет коренных обтруханцев, а если кто возразит, то и его проведут через «Закон о косом взгляде». На этой операции Чмо рассчитывал получить еще не менее пяти голосов в Давосе и оторваться от полковника Сортира.

Разумеется, мировой олигархат все эти эпизоды рассматривал лишь как прелюдию к перестройке всей хозяйственной жизни этой страны. Требовалось изменить всю систему образования и хозяйствования. Требовалось отказаться от имперского мышления и стать более демократичными. Кое-что в этом направлении сделали еще предшественники Чмо, но основная историческая нагрузка выпала на его долю.

Для реализации этой великой программы демократизации еще первый гориллоподобный генерал Мишка Меченый предложил общий план под кодовым названием «Перестройка». С большим энтузиазмом за его реализацию взялась вся передовая братва, получившая моральную и материальную поддержку из-за рубежа. Удалось взорвать один ядерный реактор, утопить один пароход с пассажирами, сжечь два железнодорожных состава. Накопленный опыт был занесен в специальный справочник «Очки Давоса» и периодически претворялся в жизнь с небольшими изменениями. Используя его уже во времена Чмо, удалось взорвать две шахты, одну большую ГЭС, утопить две подводные лодки и еще один пароход с пассажирами, а также сжечь много лесов по всей Обтрухании. Впрочем, подводные лодки были утоплены еще во времена правления полковника Сортира. Генерал не любил полковников, но был крайне щепетилен в вопросах приоритета...

Взрывать другие ядерные реакторы запретил мировой олигархат. Оказывается, это серьезно нарушает экологию всей планеты, а потому олигархат отобрал у Обтрухании все делящиеся материалы, выплатив символическую компенсацию. Однако в рамках операции «Перестройка» этот опыт был все же признан недостаточным. Следовало смелее крушить сложившиеся политические и хозяйственные связи. Следовало шире проводить приватизацию.

Для начала пришлось пересмотреть всю систему образования. Отныне оно не нацеливалось на подготовку специалистов для науки и промышленности, а преследовало чисто начетнические цели. В противном случае пришлось бы полностью прикрыть все образование, потому что от промышленности оставили лишь сырьевые отрасли, а науку практически упразднили.

Что же касается приватизации, то здесь едва ли удастся оторваться от Сортира. Обычно после приватизации и переприватизации большие заводы и целые отрасли промышленности превращались при Сортире в металлолом, а при Чмо в макулатуру. Так исчезли самолетостроение, судостроение и локомотивостроение. Раз уж приватизация дает очки, то применять ее придется, но следует строго следить за тем, чтобы Сортир не ушел вперед на этой операции. Похоже, что коварный Сортир догадался внедрить еще один путь приватизации. Он предложил дарить иностранным конкурентам контрольные пакеты акций предприятий, формирующих отрасль. Таким образом, уничтожение остатков промышленности Обтрухании существенно ускорится, а сам Сортир может на этом поиметь не менее пяти дополнительных очков.

Борьба между Чмо и Сортиром непрерывно обострялась. Так, вместо старой науки Чмо создал вблизи столицы центр мирового научно-технического шпионажа, повесил его финансирование на бюджет Обтрухании и объявил о грандиозной победе всей обтруханской науки. В ответ Сортир пообещал сразу же после выборов организовать полеты на Марс и поклялся выдать всем ученым по персональному коллайдеру. Ситуация по давосским очкам опять сравнялась. Более того, Сортир даже ушел несколько вперед, пообещав сразу после выборов ежемесячно выдавать каждому офицеру армии и милиции по большому мешку денег. Но и Чмо был не лыком шит. Взял и переименовал милицию в полицию, предложив выплачивать указанные мешки лишь тем, кто пройдет переаттестацию и докажет свою верность лично ему, Чмо.

Учитывая коварство Сортира, приходилось искать новые нетрадиционные решения. Зарубежные друзья уже не раз давали понять Чмо, что он станет пожизненным генералом лишь тогда, когда морские границы свободного мира между Баренцевым и Беринговым морями сольются. Шельф Берингового моря отдал на сторону еще генерал Мишка Меченый. Оставалась единственная возможность расширить свою очковую базу за счет сдвига границы шельфа Баренцева моря. И Чмо пошел на это, добавив к шельфу еще немного приграничной территории.

Казалось бы, Сортир безвозвратно отстал. На его пресс-конференциях иностранные журналисты уже стали открыто спрашивать, когда он сойдет с дистанции. Ведь раздача шельфа и территорий не входили в сферу его полномочий, но полковник выкрутился. Он выдвинул претензии на значительную часть Ледовитого океана, пообещав давосским спонсорам впоследствии поделиться. Кроме того, в самой середине между указанными морями Сортир организовал сырьевую базу генерала Сар-козы, что поставило под сомнение реализацию всего плана слияния границ указанных морей…

Вторым пунктом повестки дня числился отчет министра обороны ефрейтора Табуреткина. Когда-то господин ефрейтор руководил мебельной фабрикой, где и накопил первоначальный капитал, который затем удачно вложил в проплату вертикали власти, расположенной над ним. Судя по тому, что дошло до генерала, капитал этот был невелик, и Чмо уже собирался формально обидеться и отшить ефрейтора. Однако пацаны вступились за претендента и убедили генерала в том, что Табуреткин является хорошим хозяйственником, способным не только делать приличные деньги, но и честно соблюдать установленное процентное распределение всего приватизированного по вертикали власти…

Это были полезные качества. В частности, второе из них позволяло вычислить собственный финансовый вес Табуреткина на любой момент времени. Нет, он еще не стал миллиардером и не приобрел право голоса в Давосе несмотря на то, что пустил налево много стрелкового оружия. Он действительно был хорошим хозяйственником. Хотя после его операций рос бандитизм и терроризм, но опустевшие склады своевременно сгорали, и ефрейтор сохранял невинность. Конечно, после того, как он завалил военный заказ на год, его следовало гнать поганой метлой, но генерал счел это преждевременным и выгнал нескольких его заместителей.

Приближалась пора более значимых операций. Городская земля по всей Обтрухании резко прибавила в цене. Еще в доисторические тоталитарные времена армии повсюду были выделены большие куски земли, которые теперь можно было пустить в оборот. На этой операции Табуреткин мог стать миллиардером, а потому использовать его предстояло лишь на первом этапе, а затем он должен будет «не оправдать доверие»…

Ефрейтор говорил о предстоящем всплеске деловой активности, связанным с гениальным руководством страной генералом Чмо. Тем не менее в Обтрухании еще сохранились консервативные силы, которые стремятся затормозить этот рост и которые не хотят пустить в оборот земли Министерства обороны. Для того чтобы сокрушить эти силы, необходима соответствующая юридическая база, необходим Указ генерала «О разбазаривании земель направо и налево». Только в этом случае можно будет сохранить обороноспособность страны.

Кроме того, ефрейтор восторженно отозвался о решении генерала Чмо купить у другого иностранного генерала Сар-козы два больших ржавых баркаса. Хотя эти баркасы нужны флоту Обтрухании, как рукава жилетке, но благодаря этой покупке можно будет окончательно упразднить все судостроение Обтрухании. Если с той же целью перевести армию на танки Сар-козы, то удастся упразднить и танкостроение Обтрухании, высвободив при этом для приватизации огромные ресурсы.

Чувствовалось, что ефрейтор понимает неустойчивость своего положения, а потому и старается беспрерывно восхвалять мудрость Чмо. Генерал снисходительно относился к такому подхалимажу. Это лучше, чем обзывать генерала дураком. Спецслужбы доносили, что в кругах отечественного олигархата подобное случалось. Поговаривали даже, что нормальный деловой человек, попав на его место, давно сделал бы миллиардерами не только себя и своих родственников, но также всех кошек и крыс, проживающих в их домах.

Этим людям явно не хватало воображения. Они не могли понять духовное родство Чмо и Сар-козы. Генерал Сар-коза представлял собой новый тип генерала, уже не гориллоподобного, а крокодилообразного. Загла-тывая жертву, Сар-коза, как это и принято в среде крокодилов, пускал слезу. Однако благодаря развитому красноречию ему удавалось трактовать эту слезу как девичью в момент утраты невинности. С учетом таких способностей вполне допустимо было уплатить по миллиарду евро за каждый его ржавый баркас и получить дополнительно десять очков на предстоящем совещании в Давосе. Старина Сар-коза поиздержался на бомбардировках Ливии, а потому принесет эти десять очков в зубах. Что же касается покупки танков Сар-козы, то для расстрела собственного народа в случае его бунта хватит и старых танков, использованных еще генералом Борькой Бутылкиным. А ваша обороноспособность подождет…

Надеюсь, вдумчивый читатель теперь понял, что такое большая политика. Увы, такое понимание еще не охватило всех дорогих обтруханцев, а некоторые из них даже говорят о какой-то ответственности власти перед народом и даже хотят избираться и быть избранными, как это записано в конституции Обтрухании. Поскольку генерал любит свой народ, то он уже обещал подумать об этом сразу же после нынешних выборов, если это принесет ему дополнительные очки в Давосе…

А.В. СВОБОДИН

Заспанный Ной выглянул из ковчега и хмуро посмотрел по сторонам.

– Кто тут еще? Сказано, что местов нет…

– Это мы: голуби.

– Ишь ты, сколько тут вашего брата шляется… Говорю: все занято…

Самый старый голубь почесал ногой шею и виновато кашлянул.

– А то пустил бы, старик… У нас кое-что с собой есть… Почитай что полпальмы с корнем вывернули…

– Дурья ты голова, а еще голубь, – усмехнулся Ной, – что я с твоей пальмой делать буду!.. Тоже нашел…

– А может, и пригодится, – загадочно кинул старый голубь, – время, брат, нешуточное, потоп на дворе, а ты гнушаешься…

«И кто его знает, – подумал Ной, – может, и пригодится дерево… Дорога не маленькая, до Араратских гор ни одного полустанка…»

– А пальма у тебя хорошая? – сухо спросил он, с недоверием посматривая на голубя. – Многие дрянь приносят.

– Да уж будь спокоен, старина, – почувствовав, к чему клонится дело, покровительственно уже сказал голубь, – доволен останешься…

– Ну ладно, шагайте… Только тише вы, черти короткохвостые, всех чистых у меня перебудете…

Это было первое появление взятки. Неведомая и еще хрупкая, она приютилась в уголке между семью парами нечистых и поплыла в Ноевом ковчеге спасаться. В дороге за ней незаметно для других ухаживал один из сыновей Ноя, которого близкие запросто называли Хамом. Когда ковчег подходил к берегу, взятка выпрыгнула первой, опередив даже голубей, которые хотели удрать со своей пальмой, и рассыпалась в воздухе.

Успела только Хаму шепнуть:

– Ничего, брат Хам… Не робей. И детей твоих и правнуков из беды выручу… Свои люди – сочтемся…

С момента своего возникновения взятка сразу разделяется на три вида: с угрозой, с напоминанием и без них. Последний, самый тяжелый, принял характер эпидемии. Съедал целые государственные организмы, как устрицы, даже не поливая их лимоном. В доисторическое время свирепствовал почти исключительно первый вид.

– Пропусти, голубчик…

Первобытный человек, залегший с дубинкой у чужой хижины, иронически смеялся в лицо хозяину и презрительно сплевывал в сторону.

– А вот захочу и не пропущу.

– Меня же там дети ждут…

– А может, я твоих свиненков дубиной по черепам…

– Ну жена осталась…

– Жена… Тоже оправдание… Жену можно за голову и о камень.

– Не пропустишь, значит?

– Ну это как сказать… Если бы да у меня бы да твой бы кусок антилопы, что ты в руках держишь, был бы…

– Жри, собака, – коротко говорил обираемый и проходил в свою законную хижину. Потом возвращался обратно, убедившись в целости своего семейства, и тихо добавлял:

– Жри и подавись!

Эту формулу перехода при передаче взятки сохранило все человечество вплоть до наших дней включительно. Даже в наше время, лишь по некоторым деталям напоминающее доисторическое, при передаче крупных сумм на благотворительные цели кому-нибудь из имеющих административную власть, многие не могут удержаться и, проводив печальным взглядом взявшего, тупо шепчут в пространство:

– Жри, собака.

Рим и Греция, говоря официальным языком, изобиловали взятками; особенно Рим, где так много говорилось о неподкупности, что не брать взятки считалось неприличным. Не брали взятки только плебеи, с которых брали патриции.

Античная взятка носила подобающий ей античный характер.

На суде, например, римлянин перед произнесением обвинительного приговора, для него же приготовленного, красиво выступал вперед и гордо распахивал плащ, под которым оказывался привязанный к поясу живой поросенок, сильно мешавший своим неспокойным характером тишине судопроизводства.

– Это что? – спрашивал судья, прекрасно понимая в чем дело. – Кажется, поросенок? Дай.

– На, – гордо говорил римлянин. – Пусть эта свинья да будет тем даром, который…

Писец судьи античным взмахом руки подсовывал античный приговор и антично опускал в карман тоги несколько сестерций оправданного, который уходил домой, громко повторяя перед каждым встречным:

– В Риме ещё есть судьи!

И только дойдя до дому, уныло прибавлял:

– Лучше бы их не было! Это большой ущерб для домашнего хозяйства.

Греческая взятка носила почти тот же характер. Первоначально к ней приучили сами боги, требуя то мясных, то вегетарианских, то денежных жертвоприношений. Собственно говоря, сами боги, которые жили на полном пансионе на Олимпе и нуждались только в карманных деньгах, много не требовали, но их делопроизводители, называвшиеся главными жрецами, требовали в жертву от бедных греков все, начиная от скверных букетов и кончая целыми фермами с дорогой молочной скотиной.

– Диана требует от тебя корову, – официально обращался такой жрец к простоватому греку, зашедшему в храм просто из-за дороговизны человеческой медицинской помощи, – тогда и твоя болезнь пройдет.

– Ко-о-орову? – удивлялся грек, – это за простой чирей на шее и корову?

– Зато, брат, как рукой снимет, – поддерживал жрец интересы своей доверительницы, – у нас, брат, масса благодарностей есть. Кухмистер из Эфеса нам пишет…

– Нет. Невыгодно. Корову за чирей… Статочное ли это дело?! А если у меня лихорадка будет, ты бабушку живую потребуешь…

– Иди к другим богам, – сердился жрец, – у Зевса дешевле… Они тебе за дохлую собаку целую чахотку пообещаются выгнать…

– Да мне что идти… Мне бы так подешевле где. Хочешь, я теленка приведу?

– Мое дело маленькое. Богиня требует, не я…

– А что твоя богиня с моей коровой делать будет? Тоже… Богиня, подумаешь… Да такую богиню сандалией по ро…

– Ну, веди, веди теленка… грек несчастный…

Средневековье лелеяло второй вид взятки – с напоминанием.

– Напомни твоему господину, – говорил какой-нибудь рыцарь, слезая у придорожного замка, – что если его замок подпалить с восточной стороны, это будет весело.

– Может, еще что-нибудь напомнить? – вежливо спрашивал привычный сторож, вынимая кусок пергамента и гусиное перо. – Я запишу.

– Напомни еще, что у рыцаря Шевалье Риккарда де Кардамона пустой желудок и пустой карман.

Слуга возвращался через десять минут, неся на вертеле кусок жареного барана и мешочек, снизу наполненный для тяжести железными опилками, а сверху прикрытый десятком потертых монет.

– Нет женщины красивее, чем прекрасная Мария Пиччикато дель Гравио ди Субмарина ля Костанья?.. Впрочем, это неважно. Дай-ка сюда мясо. И деньги давай. А вина нет? Ну, не надо.

Сеньёры брали взятки пачками, с целых деревень. Иногда деньгами, иногда натурой. До сих пор еще не забыто так называемое jusprimae noctis – право первой ночи, которое сеньёры рассматривали как свадебный подарок новобрачным.

В России первую взятку потребовал Ярила. Это был простой незатейливый чурбан, которому наши прародители мазали при всяком удобном и неудобном случае медом деревянные губы. Ярила был от этого липкий и сладкий. По ночам жрецы собирались целой толпой и, отгоняя друг друга, облизывали его до утра.

Мазали славяне очень нехорошо. Старались иногда незаметно помазать смолой, если поблизости не было Ярилиных служащих.

– Черт тебя знает, – сердились славяне, – полфунта сотового на тебя вымазал, а хоть бы что… Так и издохла корова…

Но мазать из-за боязни осложнений с деревянным скандалистом было необходимо. Особенно усердно мазали конокрады, потому что без Ярилиной помощи нельзя было украсть самой подержанной кобылицы.

С тех пор и осталось выражение: «нужно смазать».

В эпоху великих князей смазывали особенно усиленно воевод. Это были люди веселого и неуживчивого характера с таким широким размахом и неиссякаемым интересом к чужому имуществу, что население вверенных им городов, в последний раз выразив свои лояльные чувства, само выходило на большую дорогу и начинало грабить.

Воевода с утра начинал обходить свой город, пытливо присматриваясь к быту подчиненных.

– Ай, Ивашка, друг, – останавливал он богатого горожанина, – ты здесь шляешься… А за что, почто ты, собачий сын, еще издали мне не кланялся, животом своим не подмел земли, свою шапочку распоганую не ломал ты, кошачий сын?!

Ивашка, будучи от природы человеком неглупым, приступал прямо к делу:

– Не гневись ты, свет-воеводушка… Ты прими от меня, сына блудного, эту курочку, эту уточку да яичек еще три десяточка…

Воевода внимательно выслушивал это и ставил резолюцию:

– А и взять в тюрьму надо этого пса поганого, пса зловредного… К черту уточек, к черту курочек, да яички – ко всем чертям… Ты гони-ка сюда нам коровушку да лошадушку, да…

– Ну, в тюрьму так в тюрьму, – прозаически решал Ивашка и шел к заплечным мастерам. Это были люди профессии, еще не подведомственной ремесленным управам. С Ивашкой они обращались так неосторожно, что, уходя из тюрьмы, он забывал там три пальца или одно ухо. После этого Ивашка надевал кумачовую рубаху, затыкал топор за пояс и резал купцов.

Когда Ивашкины потомки стали ходить в приказы писать жалобы, дело обстояло уже иначе – на более правильной расценке услуг.

– Прошеньице бы, – говорил Ивашка-внук писцу, – землицу у меня пооттягали.

– Тебе как: на алтын или на курицу написать-то? – деловито спрашивал писец. – Может, гусь есть – и на эту птицу можно. Особенно ежели жирная она, птица-то твоя…

– Да мне бы так уж… Чтобы отдали-то… Землицу-то…

– Чтобы отдали? – удивлялся дьяк или писец, – ты вот что хочешь… Это, брат, коровой пахнет…

Ивашка-внук думал, раза четыре бегал советоваться с близкими людьми, искал писца подешевле и наконец приходил решительный и тароватый.

– Пиши, черт старый, на пару с санками… Так, чтобы дух из них вышибло, сразу чтобы отдали…

Когда дело попадало в суд, Ивашкиному благосостоянию наступал конец. Его, как гражданского истца, конечно, сажали сначала в подвал. Выдержав там известное время, достаточное для перехода его недвижимого имущества в полную собственность судейского персонала, его выпускали в качестве свидетеля по собственному делу и перед процессом некоторое время пытали. Если Ивашка оставался жив, его оправдывали и снова сажали в тюрьму; если он не выдерживал, его тоже оправдывали, а присужденную землю судьи брали себе.

В этом случае Ивашка, по истории русского права, назывался повытчиком, от слова «выть».

В эпоху петровских времен взятки брали осторожнее и сразу перешли на деньги, хотя в отсталой провинции брали еще всем, что можно было довести, донести, проволочь или догнать до официальных учреждений.

В то время все помещики тягались. За что – этого никто не знал, но помещика, который бы не тягался с другим из-за чего-нибудь, все переставали уважать.

– Приметно, государь мой, – говорили тяжущемуся помещику чиновники в платьях немецкого покроя, – что достаток имеете немалый.

– Именьишко худое, деньжишки мелкие, – начинал плакаться помещик. – Серебра – только чайная ложка… Ее бы подарить кому-нибудь, да не знаю – кому…

Чиновники сейчас же придирались к слову.

– На сие мудрецом одним франкским сказано: «Сухая ложка рот дерет». Оную смазать надлежит.

…Самым тяжелым видом взятки, как я уже сказал раньше, надо считать третий – без угроз и напоминания, наиболее частый в последний период русской жизни.

– Видите ли, я хотел бы, чтобы эта бумага…

– Не могу-с.

– То есть даже не то, а чтобы…

– Не могу-с.

– Я, собственно…

– Не могу-с.

Оторопевший человек, которому нужно получить бумагу во что бы то ни стало, растерянно оглядывается по сторонам, краснеет и начинает гибнуть на глазах у окружающих.

– Разрешите мне только передать вам эту бумагу…

– Не могу-с.

– У нее в середине копия. Зеленая.

– Не могу-с.

– Синяя.

– Знаете ли, не могу-с.

– Красная, черт возьми…

– Красная? Гм!.. А вам что, собственно, угодно?

Историю взятки писать очень трудно. Немыслимо описывать состязание двух лошадей, когда обе только что пущены со старта. А взятке до своего предельного пункта еще очень далеко. Мы только еще Ивашкины внуки и только можем описывать взятки в России, как хроникеры текущих событий. Быть может, какой-нибудь Ивашкин правнук напишет эту историю не только сначала, но и до конца… У нас, к сожалению еще нет морального права написать одно маленькое слово в неиссякаемой истории взятки в России: конец.

Аркадий ОБУХОВ, 1915 г.