Несгораемые рукописи

Жизнь не требует, чтобы ты был последовательным, жестоким, терпеливым, внимательным, сердитым, рациональным, бездумным, любящим, стремительным. Однако Жизнь требует, чтобы ты осознавал последствия каждого своего выбора.

Ричард Бах

Юбилеи любимы в нашем Отечестве как жанр. То ли оттого, что никак не угомонится в нас щемяще-тоскливое и духоподъемное «душа праздника просит», то ли так пытается оправдательно облагородить себя наша «русская лень», то ли коллекционированием прожитых лет бросается вызов (кому-то или себе) или дается отчет (себе или кому-то) в небессмысленности содеянного за отпущенный срок.

10 лет можно оценить от противного. Раскрыв, например, страницы УК РФ и сгруппировав те виды правонарушений, за которые полагается такая мера. 10 лет можно сопоставить с этапами индивидуальной жизни, спровоцировав умилительное «ах, какой уже взрослый ребеночек» и торжественно-предписывающее «и впредь, и еще больше» – и т.д.

Но подобные подходы, пусть и удобные в праздничном обиходе, обычно суть краснобайское баловство. У всякого явления – время свое: и в увязке со сроком, и по темпам, и, главное, по наполненности. Вплоть до высоты той новозаветной, прорвавшейся как укол рапиры даже в современный рок констатации – «за три года тридцать прожил»…

В 1999, еще кризисном, году, когда вышел первый номер «ЭС», наши умонастроения выражались формулой «пессимизм ума и оптимизм воли». Мы редко перечитываем когда-то сказанное слово, стремясь к лучшему, которое кажется расположенным впереди. Но все сказанное ранее и все, что выражается сейчас и что доведется еще сказать, соприсутствует в едином и, можно думать, вневременном поле. Возможно – в раушенбаховском четвертом измерении, возможно – в том, что высоким теологическим слогом называется «вечностью». Считается неприличным применять эту категорию всуе – оттого, видимо, что она представляется синонимом гениальности, – и потому прерогативу данного словоупотребления кокетливо уступают потомкам. И совершенно напрасно.

Уровень современных научных знаний и технологий недвусмысленно доказывает тезис «рукописи не горят». С тем лишь нюансом, что, во-первых, «не горят» всякиe, а не только великие рукописи и, во-вторых, не стирается память и о всяких делах. Ведь любое человеческое дело, пронизываясь мотивами и всей палитрой сознательного и подсознательного контроля, есть деятельная проекция слова. А черновиков и бесследно списываемых архивов нет – следы оставляет всё. Как-то легкомысленно мы иногда полагаем, что если даже «обнаженные нервы земли неземное страдание знают», то вне ли этого высокоорганизованный мозг и вся ноосфера?! К счастью, недавно двухвековой тренд, когда, по Карлу Юнгу, «сложность души росла пропорционально потере одухотворенности природы», дополнился и стремлением науки «от сложности – к простоте» (таков девиз Института Санта Фе), и глобальным требованием надлежащего уважения, предъявленным природой как иск к людям.

А в тот зачет, который придет внезапно и в котором не оправдаться «незнанием закона», идет все и всякое, вольное и невольное, памятное и вытесненное из памяти.

В психологии известен «эффект разорванных коммуникаций». На межличностном уровне – это ощущение от брошенной собеседником телефонной трубки, от непонимания и невнимания коллег и близких, от их мягкого или трагичного ухода от нас. На вопрос «что такое счастье?», любят наш классический ответ – «когда тебя понимают». В нем – тектоническая тяга человека к восстановлению разорванных коммуникаций и выходу из чудовищной, многократно диагностированной и столь же многократно не излеченной тоски одиночества, хотя и даны нам исцеляющие вечные ценности. На уровне межгрупповом эти ситуации олицетворяются конфликтами, нарушением гармоний интересов, войнами в конце концов. На уровне предельном – это богооставленность человека.

Потому-то и просит праздника душа. И потому диагностична наша российская любовь к юбилеям.