Национальная идея

Представьте, что распалась связь вещей,
а это все равно, что связь пространства.
Что гвозди не подходят к дырам,
воротники не сходятся на шеях,
что вал и втулка, желоб и вода,
гнездо и птица, скрипка и футляр
расторгли свой союз.
И в результате
все затянуло дымом без огня.
Не так ли с человеческой судьбой?[22] 

Вот он, страшный диагноз – «дым без огня». Тьмою здесь все занавешено…

Если отвлечься от самовлюбленной трескотни, далекой от нужд основной массы российского населения деловой и гламурной прессы, то и увидим именно это – распад взаимосвязей фундаментально взаимосвязанных вещей и их смыслов. Политика – без экономики, бизнес – без ответственности, жизнь – без смысла, радость – на суррогатах, горе – от пустяков, популярность – без таланта, прибыль – на мародерстве, красота – из заменителей, гарантии – без гаранта, тезис – без аргумента, решения – вне принципов…

«…Нелепые наставники нелепо высказывали бодрые заботы…»

Жизнь нашего общества 1960-1980-х гг. была заряжена полускрытой щемящей тоской от нелепицы, в которой идеология, реальная политика и повседневность бытовали по своим причудливым закономерностям. В 1990-е гг. и после них путаницы меньше не стало. А ответ на вопрос «почему?» между тем довольно прост – дым без огня или мутная вода. Иными словами, когда деятельность ведется без смысла, или ради ложного по своей сути смысла, или вообще принудительно, то что-то ломается в нашем российском характере. От ломки – мало рождений и много смертей, депопуляция, низкое качество жизни, одно из последних мест в мире по «счастливости» жизни и отменное качество тоски, компенсируемой незамысловатым набором традиционных и новых антидепрессантов. И главное – это не набор случайных и тенденциозно подобранных фактов, за всем этим тот самый духless, фундаментальная пустота бессмысленного мельтешения на жизненных ландшафтах, деградация как мегатренд. Потому никак и не находится «национальная идея», поиском которой занимаются все кому не лень, ответственные за возбуждение симпатий общества к важным персонам, группам, кланам, партиям… Потому не находится ключик к этому ресурсу развития, действительно стратегическому.

Суть российской национальной идеи на самом деле проста. Ее можно свести к четырем фундаментальным представлениям: о воле, справедливости, солидарности и чуде.

Воля – наша российская разновидность свободы. За нее боролись наши предки всех сословий. Наша ныне 30-миллионная диаспора началась не в прошлом веке, а много веков назад. С жажды свободы и борьбы за веру Христову начиналось и казачество, теми же мотивами руководствовались и лидеры верховного тайного совета, и декабристы, революционеры и диссиденты всех мастей. Свободолюбивый народ открыто или подспудно жаждал воли. И, получив, например, только относительную свободу печати и предпринимательства в начале 1990-х гг., он до сих пор испытывает глухое и мрачное раздражение.

Второе фундаментальное свойство национальной идеи – жажда справедливости. Разве не хотелось едва ли не всем, чтобы все было по правде? Разве не чудовищные нарушения самых минимальных требований социальной справедливости в реформенный период до сих разлагают российское общество, вызывая целый шлейф социальных патологий? Даже название второй – «народной» – партии власти не могло не срезонировать с этим мощным базовым инстинктом России.

Третий системный элемент национальной идеи – коллегиальность, коллективность, соборность. Властители, узурпировавшие управленческие прерогативы общества, нарушавшие принципы ответственности и сакральности власти, в существенном бесчестии в памяти нации. Именно поэтому стягивание существенных функций и ресурсов по линии снизу вверх, в центр, при всем понимании тактических аргументов, является чуждым важнейшему архетипу России – архетипу соборности и демократизма.

Наконец, ключевой элемент национальной идеи, призванный в том числе нейтрализовать негативные энергии от недореализованности первых трех свойств, – вера в чудо. Все наши сказки, на которых воспитано не одно поколение, пропитаны мощной верой в чудо. Мы ведь всегда надеемся на благоприятный исход: печь с Емелей сама ли пойдет, Золушка ли станет принцессой, Иван-дурак победит ли всех врагов – в любом случае, даже при самых слабых формальных, рациональных надеждах, мы убеждены, что будет хеппи-энд. И, кстати говоря, чудеса-то и в самом деле происходили. И происходят, слава богу…

Все эти свойства национальной идеи и проявляются в особенностях национального бизнеса, охоты, рыбалки, политики, повседневности. В своей благотворной, так и вырожденной форме.

 …Не так ли с человеческой судьбой?
Она ведь тоже форма: чем плотнее,
чем правильнее следует она
вслед за хозяином,
тем ближе Божье Око,
яснее сны и лучше голова…

Примечания:

2

Б. Пастернак, «Рассвет», 1947 год

22

Евгений Рейн. После нашей эры. 1973