ГЛАВА ВОСЬМАЯ

11 февраля

Идем полным ходом к Суворову. От Раротонги до атолла Суворова 513 миль, и при хорошем ходе сможем прибыть на место через двое с половиной суток. Это воскресенье, но если Том Нил в добром здравии, то надеемся, что прогулки Тома Нила ограничены размерами его острова Анкоридж. Согласно данным лоции, атолл Суворова, занимающий площадь сто квадратных акров, состоит из четырех островков. Самый большой — Анкоридж, и еще есть острова Хай-Айленд, Фану и Энтранс.

Надежда Константиновна Христофорова пригласила всех прийти вечером в столовую команды, где она будет показывать диапозитивы, снятые ею во время туристской поездки в Италию. Христофорова хорошо разбирается в искусстве и очень умелый рассказчик, так что заранее предвкушаю удовольствие.

А пока стараюсь использовать свободное время, внимательно читаю записки лейтенанта Унковского о кругосветном плавании Михаила Петровича Лазарева на судне «Суворов» в 1813—1816 годах. Лейтенант Унковский подробно описывал, как был открыт атолл Суворов. Вот выдержка из его дневника.

«28 сентября. При тихом пассате и приятной погоде продолжали наше плавание. К вечеру начали показываться птицы во множестве разных родов, на которых мы обращали свое внимание, полагая, что на далеком расстоянии должен находиться какой-либо неизвестный остров, для чего приказали смотреть прилежнее в наступающую ночь. В 9 часов вечера крик птиц увеличился, и скоро оказалось, что мы в своем мнении не обманулись: в 11 часов увидели берег к юго-юго-востоку. В скором времени легли в дрейф, бросили лот на 120 сажень, не достали глубины. Убавили все лишние паруса и решились ожидать рассвета. В шесть часов начало рассветать, и виденный нами берег оказался группой из пяти неизвестных островов... Мы скоро уверились, что острова сии необитаемые и как оных не оказалось на картах, то первое открытие оных предоставлено было нам, почему и назвали оные острова Суворова, по имени нашего корабля и в память славному гр. Суворову...»

Юрий Петрович Баденков дал команду Володе Семенову изготовить мемориальную доску в память о нашем посещении атолла. Как-никак, а «Каллисто» — лишь второе российское судно за последние полтора века, посещающее этот атолл. Можно сказать, событие историческое, если не для всей Океании, то по крайней мере для атолла Суворова.

От вечера, подаренного нам Христофоровой, получил истинное удовольствие. Она показывала диапозитивы, снятые в Риме и Ватикане. Мне приходилось неоднократно бывать в этих местах, слушать пояснения римских экскурсоводов и просто бродить по «вечному» городу, но специалисты-экскурсоводы против Надежды Константиновны...

12 февраля

Когда идешь на судне в открытом океане день, два, неделю, месяц, то привыкаешь не только к ритму жизни (побудка, размеренный распорядок дня, объявления по селектору), но и к внешним раздражителям: качке, или же к шуму работающих машин, или плеску волн. Привыкаешь настолько, что просто этого не замечаешь. И вот сегодня в десять часов утра, сидя в каюте и углубившись в чтение мемуаров Тома Нила, я вдруг почувствовал какое-то странное, необъяснимое беспокойство. Что-то было не так, чего-то не хватало, обычного, будничного, неотъемлемого от нашей судовой жизни.

Я обратился с вопросом к Виктору Прондяеву, вот уже который день все свое свободное время расходовавшему на изготовление какой-то катушки трансформатора.

— Виктор, — сказал я, — что-то со мной происходит неладное. А с вами ничего не происходит?

— Ничего не замечаю, — возразил Прондяев. — Все вежливы, обходительны, никто не ругается. Правда, «дед» ворчал за завтраком, мол, придется остановить машины часа на два и заняться мелким ремонтом...

— Эврика! — радостно воскликнул я, так стукнув кулаком по столу, что Виктор должен был придержать подпрыгнувший моток проволоки: — Машины-то остановлены?

— Конечно, остановлены, раз «дед» ремонтирует их.

— И шума от моторов нет?

— Откуда же будет шум, если машины остановлены?

— Поэтому и необычно: мы же привыкли к шуму. Отсюда и состояние у человека не такое, как всегда!

— У какого человека? — переспросил Прондяев.

— У меня.

— А-а-а, — протянул Виктор. — Так вы не беспокойтесь. В 12 часов ремонт закончат, как раз к обеду. И если вам так нужен шум, то он обязательно будет, когда заработает машина.

Вот что значит привычка к неудобствам. Когда этих неудобств лишаешься, то чего-то человеку не хватает. Так уж он, видимо, устроен.

После обеда пошел в лабораторию познакомиться с подопечными нашего зоолога Романа Злотина. Человек он очень интересный, влюблен в свою профессию и очень нежно относится к своим питомцам, которых у него множество. Это какие-то особые пауки, змеи, ящерицы и всякая другая живность. На островах, где мы побывали, животный мир не так уж богат, но повсюду Злотину удавалось пополнять коллекцию. Например, когда группа ученых несколько часов находилась на острове Ниуэ и мы зашли в конторку владельца фабрики мороженого, то и там Роман, заметив на стене нескольких ящериц, мигом поймал их и спрятал, как мне показалось, к себе за пазуху, а потом я уже видел этих ящериц, сидящих у него в стеклянной банке.

Мне рассказывали, что у Романа Злотина дома небольшой зоопарк. Конечно, быть владельцем зоопарка в московских условиях довольно сложно, и можно предположить, что у Романа изумительная супруга, которая решается делить жилплощадь с разными ужами, жуками и скорпионами.

Когда я пришел в лабораторию, Роман занимался жертвоприношением, спасая жизнь более ценного экспоната за счет существования менее редкой особи: он впустил в большую банку, где сидела змея, маленького мышонка. Этот процесс кормления пресмыкающегося мне, откровенно говоря, эстетического удовольствия не доставил. Но все же делалось ради науки! И потом если рассуждать здраво, то среди нас тоже мало вегетарианцев.

Вечером сделал несколько выписок из книги Тома Нила. Может быть, с некоторыми из этих выдержек будет интересно познакомиться и вам.

«Я родился в Веллингтоне и был еще очень маленьким, когда мы переехали на новозеландский остров Южный. Достигнув совершеннолетия, я ушел из дома. Отслужив в армии, я направился на острова Океании. Я бродил с острова на остров, иногда на несколько месяцев устраивался кочегаром на один из тех старых и тихоходных грузовых пароходов, что курсировали между островами. Когда же мне это надоедало, я на время оставался на одном месте, занимаясь прореживанием кустарника или выращиванием бананов. Работа находилась всегда, и на кусок хлеба мне хватало. Только тогда я действительно узнал и полюбил острова, разбросанные, как жемчужины от ожерелья, в южной части Тихого океана. Это Манихики на заре, когда шхуна пробирается через проход в рифах; Папеэтэ на закате, когда океан тихо плещется у главной улицы города; легкая дымка на кокосовых пальмах Пукапука; облака над Моореа с его зубчатым силуэтом потухших вулканов; Паго-Паго... Я любил их, а было это за десять лет до того, как в 1931 году я вернулся в Новую Зеландию.

Несколько месяцев я перебивался случайной работой, затем опять отправился в путь, на этот раз уже зная куда, поскольку из всех островов один манил меня больше всего. Это был Моореа — маленький остров возле Таити, владение Франции. Здесь-то я окончательно и обосновался. Или думал, что обосновался. На острове яркой красоты с его зубчатыми пиками синего и серого цветов, поднимающимися от белых отмелей пляжей до внушающих ужас остроконечных скал на фоне голубого неба. Это маленький остров, на котором тем не менее для жизни было всего более чем достаточно. Остров изобилия. Я мог гулять по извилистой узкой дорожке вдоль берега, собирая гуайявы, кокосовые орехи или папайю.

Я был очень счастлив на Моореа. Выучился говорить по-таитянски, Завел одного-двух друзей, много работал, много читал. Единственное, что мне требуется до сих пор, — это интересная книга перед сном.

Именно на Моореа я впервые познакомился с произведениями американского писателя Роберта Дина Фрисби, которому суждено было столь серьезно повлиять на мою жизнь. Фрисби обосновался на островах Тихого океана и написал о них несколько книг, которые я читал и перечитывал, хотя в то время мне никогда не приходило в голову, что в один прекрасный день мы станем друзьями. Но судьба уготовила мне встречу с Фрисби.

Поскольку этому человеку было суждено оставить глубокий след в моей жизни, я должен описать его. Фрисби был необыкновенным человеком. Задолго до того, как я с ним познакомился, умерла его жена — туземка, настоящая красавица, оставившая ему четырех маленьких детей. Он был влюблен в острова, его книги об островах получили хороший отзыв критиков, но, насколько я знаю, отнюдь не сделали его богатым. Однако это его не трогало. Целью его жизни было писать, и он обладал счастливой способностью жить сегодняшним днем, не заботясь, очевидно, ни о чем другом.

Однажды вечером, когда мы уже хорошо были знакомы с Фрисби, я заинтересовался его словами. Фрисби сказал мне: «Том Нил, Суворов — самое красивое место на земле, и человек не жил по-настоящему, если он не жил там». Отличные слова, подумалось мне. Но не так-то легко воплотить их в жизнь.

В 1945 году у меня неожиданно возникла возможность на два дня съездить на Суворов. Это было приятное и спокойное путешествие. Не могу себе представить лучшей возможности для знакомства с южной частью Тихого океана, чем та, которую дает палуба маленькой шхуны. Жизнь текла на ней размеренно и неторопливо.

Мои первые впечатления от Суворова: несколько миль рокочущей, трепещущей коралловой цепи рифов, одинокие группы пальм на фоне голубого неба, пальмовые рощи, разбросанные по островкам, как бы пунктиром намечающим огромную, почти круглую петлю рифа.

Я пробыл на Анкоридже два дня и вернулся домой, но еще семь лет предстояло мне ждать осуществления моей мечты — переселиться на Суворов, семь длинных лет до того дня, когда другое судно из Раротонги пройдет где-нибудь вблизи острова. Возможность поселиться на Суворове представилась лишь в 1952 году, когда я совершенно случайно узнал, что небольшое судно «Махуранджи» пойдет на остров Манихика и курс его будет лежать мимо Суворова.

Договорившись с капитаном судна, я стал готовиться к отплытию. У меня оставалось всего две недели на то, чтобы собрать все, что, как мне казалось, необходимо человеку для жизни на необитаемом коралловом атолле.

Мне было пятьдесят лет. Моя мечта была юношеской, и не был ли я теперь слишком стар, чтобы успешно осуществить ее? Я льстил самому себе, считая, что по-прежнему нахожусь в отличной форме, но не вызывало сомнений, что трудности физического характера отразятся на мне тяжелее, чем это могло бы быть, скажем, двадцать лет назад.

Вот и пришел момент отплытия, я покидал Раротонгу, и, возможно, навсегда. Мы прибыли на Суворов 7 октября 1952 года».

Дальше Том Нил подробно говорит о своем пребывании на атолле Суворова. Сначала он прожил на атолле два года и, заболев артритом, вернулся на Раротонгу. Спустя некоторое время он вернулся на атолл и провел на нем еще около трех лет. Пересказывать содержание книги я, конечно, не стану, потому что гораздо интереснее для вас будет, на мой взгляд, знакомство с Томом Нилом и его рассказ о том, как он живет на атолле Суворова. Но один абзац из послесловия к этой книжке я все же приведу, потому что здесь объясняется, почему он покинул атолл: «Я покинул Суворов 28 декабря 1963 года. Главная причина была проста: я понял, что старею, а перспектива смерти в одиночестве меня не особенно прельщала. Пришло время пробудиться от прекрасного сна, пока он не стал кошмаром».

Итак, Том Нил говорит в своей книге, что он покинул остров, почувствовав приближающуюся старость, но почему же он решил вернуться на атолл? Сейчас ему уже далеко за семьдесят. Возраст не юношеский. Неизвестно, сколько он живет на Суворове в этот заезд, когда он в третий раз прибыл на Анкоридж. Все это предстоит узнать завтра, если мы найдем Тома Нила в добром здравии. В Аваруа последние сведения о Томе Ниле получили месяцев шесть назад, когда атолл посетила шлюпка с одного из кораблей, проходивших мимо Суворова. Тогда Том был жив-здоров, но ведь прошло полгода!

Впрочем, будем надеяться, что за это время с отшельником ничего плохого не случилось. Завтра все станет ясно.

13 февраля

Вчера вечером Баденков вместе с руководителями научных групп детально обсудили работу на атолле Суворова. Решили на Анкоридже — острове Тома Нила — устроить временную базу, конечно, если Том Нил не станет возражать, а все работы производить на остальных островках. Завтра же утром ботик высадит на Анкоридж Баденкова, Ольгу Григорьевну, Володю Семенова, Виктора Бабаева, Олега Климчука и меня. Оставив нас на острове, бот развезет других членов экспедиции по островкам лагуны. Мы же пробудем на Анкоридже до вечера и возвратимся на «Каллисто». Программу работ на оставшиеся два дня пребывания на Суворове определим позднее.

Признаться, когда наша группа спускалась по штормтрапу с «Каллисто» в ботик, все испытывали некоторое беспокойство. Еще раз повторяю, что никто не знал, какие события могли произойти за минувшие полгода на затерянном в океане клочке земли. Согласитесь, что в возрасте Тома Нила, имея за спиной столь солидный груз прожитых лет, быть Робинзоном сможет не всякий.

И вот мы приближаемся к Анкориджу. Матрос Володя Демченко, сидевший на корме с биноклем в руках, закричал:

— Вижу человека на берегу, он машет нам рукой.

У меня отлегло от сердца. Значит, у Тома все в порядке. Проходя через вход в лагуну около бурунов, заметили стаю резвящихся акул. Штук шесть их, выставив над водой верхние плавники, стремительно разрезали воду, устроив настоящую карусель.

Владимир Яковлевич Осинный приказал сбавить скорость, и мы тихонечко стали приближаться к Анкориджу. Том Нил стоял по колено в воде метрах в тридцати от берега, опираясь на сучковатую длинную палку. Высокий, очень худой, он молча делал знаки рукой, показывая, как удобнее провести бот ближе к берегу, минуя коралловые мели. Лицо его, бесстрастное, не выражавшее никаких эмоций, прикрывала видавшая виды потрепанная фетровая шляпа с большими полями.

И вот мы уже почти вплотную приблизились к Тому Нилу. По установившейся у нас традиции первым на остров всегда сходил начальник экспедиции, но Олег Климчук на этот раз нарушил обычай и поспешил раньше всех соскочить в воду, чтобы первым поздороваться со стариком. Виктор Бабаев, я и другие, сидевшие в боте, решительно запротестовали, требуя, как незаконное, не засчитывать «первопроходство» Климчука. Первый помощник капитана нехотя отошел к борту, уступил место Баденкову. Стрекот кинокамеры Виктора Бабаева и щелчки затворов фотоаппаратов прозвучали лишь в тот момент, когда Том Нил обменивался рукопожатием с Юрием Петровичем.

Ритуал был соблюден, и все попрыгали в воду. Вода лагуны до противности теплая. Скользя по покрытым слизью кораллам, устилавшим дно лагуны, медленно побрели к берегу. Еще несколько минут, и вот мы уже шагаем вслед за Томом по дорожке к его обители, расположенной в самом центре острова. Путь не такой уж длинный, так как пересечь остров по тропинке, идущей от лагуны до противоположной стороны, можно за четыре минуты, а если идти быстрым шагом, то и двух хватит вполне. Том Нил идет впереди, показывая дорогу, хотя заблудиться на Анкоридже невозможно. Мы несем грузы, захваченные для Тома Нила на Раротонге, — мешки с почтой и несколько посылок, которые нам передали для Тома власти Островов Кука. Мне достался фанерный ящик.

Я иду и с любопытством оглядываюсь по сторонам. Остров низкий, без каких-либо холмиков или возвышенностей. Куда ни взглянешь — кокосовые пальмы, а под ними — колючий кустарник. Кусты причудливо переплетаются, и, вероятно, пробраться между ними почти невозможно даже для молодого, полного сил мужчины. В месте нашей высадки берег песчаный, изрытый воронками — жилищами маленьких крабиков. А поближе к стволам кокосовых деревьев видны норы, вероятно, в них живут хорошо знакомые нам большие крабы — «пальмовые воры».

Да, я забыл сказать, что наш бот остановился рядом с сооруженным из крупных камней небольшим пирсом. Этот пирс был построен во время второй мировой войны находившимися здесь новозеландцами и полинезийцами и сохранился до наших дней.

Дойдя до домика Тома Нила, мы сложили почту и посылки, команда и ученые попрощались с отшельником, ботик ушел, а шесть человек остались на Анкоридже, население которого сразу же увеличилось на шестьсот процентов.

Усадьба отшельника состояла из небольшого домика с верандой и трех подсобных помещений — двух хижин, служивших складом, и кухни с печкой. Сбоку на высоких столбах виднелось нечто вроде сторожевой будки. Это на тот случай, если на остров обрушится ураган. Явление довольно частое в этих местах.

Баденков спросил Тома Нила, можно ли нам сегодняшний день провести на его острове. Том ничего не имел против. В свою очередь я попросил Тома дать интервью советскому журналисту в любое удобное для него время.

— Конечно, — ответил Том, — с удовольствием, но, к сожалению, сегодня у меня очень много работы, и если вас не затруднит, то отложим интервью до завтра.

— Наверное, вы начнете отвечать на полученные письма? — сказал я, кивнув на груду конвертов с разноцветными марками разных стран, занявших половину площади колченогого столика, стоявшего на веранде.

— Нет, — равнодушно произнес Том, — Письма меня не интересуют. — Взяв несколько штук, он просмотрел адреса и снова бросил в общую кучу. — Посмотрю, если есть деловые, отвечу попозже, когда ваше судно уйдет. У меня каждый день уйма дел, и все нужно решать по порядку, а я же не знал о вашем приходе. Вот завтра освобожу время с утра, тогда мы с вами поговорим, и, может быть, нарушу свой распорядок дня и завтра же отвечу на деловые письма, если вы согласитесь переправить их на Большую землю.

Мы пояснили, что на Большую землю попадем не скоро, и следующая остановка «Каллисто» будет на Пукапука.

— Пукапука, — назидательным тоном произнес Том, — по сравнению с Суворовым, также Большая земля.

Итак, интервью мне будет дано лишь завтра. Завтра так завтра. И я с интересом стал смотреть, чем будет заниматься наш герой.

Первым делом он пошел на кухню растапливать печурку. Топлива было достаточно, так как вокруг валялось много сухих листьев кокосовых пальм и хвороста — старых ветвей, колючих кустарников. Растопив печку, Том размолол ручной мельницей горсточку зерен и принялся варить кофе. На эти процедуры ушло немногим более часа. Том угостил и нас кофе. Баденков поинтересовался, правда ли, что у Тома Нила есть персональный почтовый штемпель атолла Суворова. Получив утвердительный ответ, Юрий Петрович спросил, не может ли Том проштемпелевать нам несколько открыток.

— Знаете что, — сказал Том, — я вам принесу штемпель и подушечку, вы сами и штемпелюйте, потому что подошло время кормить моих кур и, если я не приду, они станут волноваться. Обычно после полудня я ложусь отдыхать часа на два-три, но в связи с вашим приездом послеобеденным сном можно пренебречь. Вероятно, я все-таки займусь просмотром полученной почты.

Том ушел к курам, а мы с Юрием Петровичем принялись штемпелевать захваченные с «Каллисто» открытки для наших друзей-филателистов. Думаю, можно по пальцам сосчитать, сколько коллекционеров марок на земном шаре имеет такие редкие открытки со штемпелем атолла Суворова.

Вскоре Том Нил вернулся и взялся за сортировку почты. Большинство из полученных писем он, не читая, бросал в корзинку для мусора. Заметив мой недоуменный взгляд, Том пояснил: филателисты пишут, а зачем я, например, стану ставить свой штемпель на конверт с канадской маркой. С атолла Суворова можно отправлять письма только с марками Островов Кука.

Ольга Григорьевна, относившаяся с полным безразличием к заботам и тревогам филателистов, зато, как все женщины, любознательная, разглядела в глубине комнатки, служившей, видимо, спальней, толстый альбом на небольшой полочке и поинтересовалась, не фамильные ли там фотографий Тома Нила.

— Это, — ответил Том, — альбом для тех, кто посещает атолл Суворова. В нем собраны фотографии яхт, заплывавших на Анкоридж, и автографы экипажей. В последние годы яхтсмены очень мне досаждают. За прошлый год сюда приходили тридцать восемь яхт. Большое беспокойство с ними. Шум от них и гам. Отдохнуть некогда. Чаще всего приходят парочками: на яхте он и она. Бывают и одиночки. Почти все с Папеэтэ, с Таити.

Том еще долго ворчал насчет молодых богатых бездельников, разгуливающих на яхтах по Тихому океану. Заметив, что Нил раскрыл письмо, переданное его дочкой через Климчука, я спросил, что ему пишет дочка и давно ли они виделись.

Старик удивленно посмотрел на меня:

— У меня нет никаких родственников на Раротонге. Дочь Стелла живет в Новой Зеландии, в Окленде, а сын Артур — в Австралии. Жена же моя давным-давно умерла.

— Нам говорили в Аваруа, что там работал ваш сын.

— Это был мой приемный сын, а не родной, — пояснил Том. — Он погиб два года назад.

Вот и полагайся на «рассказы очевидцев» и сведения, полученные из вторых рук! Олег Климчук был обескуражен, да и Баденков, признаться, тоже, зато я торжествовал, припомнив им ехидное замечание в мой адрес, когда они хвастались, что «взяли интервью» у дочки Тома Нила.

Разобрав половину почты и бросив почти все прочитанные письма в корзинку, Том пошел добывать себе пищу, прихватив длинный, метров шесть, тонкий шест с прикрепленным на конце под прямым углом острым ножом. Подойдя к одной из пальм, ловким движением перерезал ножку, связывающую кокосовый орех со стволом, и плод упал к нашим ногам. Таким же образом срезал еще несколько орехов. Ударами большого ножа Нил вскрыл оболочку и предложил нам попробовать молоко его кокосовых пальм.

Приспособление Нила годилось только для невысоких пальм, а их насчитывалось на острове не больше сотни. Том пояснил, что урожая с этих пальм вполне хватает для пропитания, а когда переспелые орехи сами надают с высоких пальм, он их тоже пускает в дело, так как вкус копры молодого кокосового ореха отличается от старого и из каждого сорта блюда готовят по-разному.

Угостив нас кокосовым молоком, Том все же удалился в спальню подремать часик-другой, сказав, что мы можем ходить где пожелаем и смотреть все, что нам хочется.

Откровенно говоря, смотреть было практически нечего. Мы познакомились с двумя петухами и дюжиной кур, сидевших в тени под навесом на площадке, огороженной ржавой железной сеткой. На площадке были разбросаны расколотые орехи и стояло несколько плошек с водой. Воду пили куры, а ели они ту же пищу, что и Том, — копру.

В двух десятках метров от дома набрели на маленький огород, размером не больше двух соток. Приусадебный участок зарос местным атолловым бурьяном, и, видно, к земле уже давно не прикасалась рука человека.

Недалеко от тропинки я увидел двух кошек. Других зверей на острове Анкоридж не было. Потом мы посидели на скамеечке у берега возле лагуны, но солнце так нещадно жарило, что никто не рискнул высидеть под его лучами свыше пяти минут. Пошли к другой скамеечке на противоположном берегу, но разницы не почувствовали, а больше идти было некуда. Попробовали выкупаться в лагуне, но когда зашли по щиколотку в горячую воду, заметили круживших вокруг нас небольших, размером до полуметра, молодых акул. Шуганули их раз-другой без особого успеха. Очень нахальные акулята упрямо пытались познакомиться с нами. А подальше, метрах в пятидесяти, заметили стремительно разрезавшие гладь лагуны плавники особей значительно больших размеров, вероятно, родителей вертевшихся возле нас детенышей. Выбравшись на сушу, устроились под самыми тенистыми пальмами, предварительно рассчитав, куда могут упасть орехи, гроздьями висевшие метрах в десяти от земли. Трехкилограммовый шар, свалившись на голову с такой высоты, доставил бы любому из нас крупные неприятности.

Лежа под кокосовой пальмой на плащ-палатке и рассматривая проплывавшие по синему небу маленькие белые облака, я думал, сколько может выдержать в таком режиме обычный человек, если ему предложат поселиться одному на острове, подобном Анкориджу? Будто угадав мои мысли, лежавший рядом Баденков произнес:

— Как ухитряется Том Нил годами жить здесь? Я бы продержался максимум неделю.

Я ничего не ответил. Все-таки у Тома Нила есть какая-то работа, какие-то занятия. Наверняка они в значительной степени скрашивают монотонность жизни отшельника. Впрочем, нужно самому хотя бы сутки-двое прожить на Суворове жизнью Тома Нила и уже после этого делать какие-то выводы.

Завтра мы с Виктором Бабаевым будем лишь вдвоем (не считая Тома Нила) работать на Анкоридже, снимая сюжет для «Клуба кинопутешествий». После вторых суток пребывания на Суворове я, конечно, смогу ответить на вопрос, сколько бы дней я смог продержаться на таком островке.

14 февраля

Сегодня утром мы с Виктором высадились вдвоем на Анкоридж. Я прихватил диктофон, решив попытаться разговорить Тома Нила, если, конечно, это удастся. К счастью, Том оказался человеком, выполняющим обещания.

Мы уселись на веранде, и Том начал рассказ. Увидев в моих руках свою книгу, Том заметил:

— Эту книгу я написал в 1965 году, пришлось много поработать, потому что не имел опыта литературной деятельности. Закончив рукопись, послал ее в Англию, а там в издательстве кое-что переделали из того, что я написал, причем переделали не так, как мне хотелось бы. Отдельные события изложили не совсем точно, а кое-что выбросили. Тогда я написал письмо в издательство, заявив, что такие искажения мне не по душе, а они ответили, что им надо сделать книгу, годную к продаже, потому надо публиковать именно тот вариант, который они сочинили. Но в основном в книге все правильно. Признаться, когда уже была готова половина рукописи, я был близок к тому, чтобы прекратить работу над книгой. Все казалось не так. Но потом рассудил, что за книгу же должны заплатить, а я очень хотел вернуться сюда, на Суворов, а без денег это было невозможно.

Мне долго пришлось ждать случая, чтобы вернуться на Суворов. Потому что тогдашние новозеландские власти заявили, что любой корабль, который доставит меня на Суворов, будет отвечать за меня и будет обязан еще и увезти меня с Суворова обратно, если вдруг я здесь заболею. Конечно, на эти условия никто не соглашался, но я думал: что ж, ничего страшного, придет когда-нибудь и мой день. И вот, наконец, Острова Кука стали независимыми, и я уже мог не опасаться, что новозеландские власти станут препятствовать моей третьей поездке на Суворов. Так я и попал сюда в 1967 году и сошел на Анкоридж первого июля. Скоро исполнится ровно десять лет, как я нахожусь здесь безвыездно. Я оставил на Раротонге сына и дочь. Они учились там в школе, и я заплатил вперед за их учебу. Сейчас, вы знаете, дочка в Новой Зеландии, а сын в Австралии. Дочка собирается стать медсестрой, а сын, не знаю, кем будет.

Просыпаюсь я рано и начинаю работать с семи часов утра. Раньше я много лазил по деревьям за кокосовыми орехами, но теперь мне уже не по силам, мне надо быть очень осторожным, следить за своим здоровьем. Здесь же врачей нет, да и я мало смыслю в медицине. Однажды я порезал руку, и кровь текла три дня. Я перевязал рану, но кровь продолжала идти. Вероятно, задел вену. Мне это доставило очень много хлопот.

— Мистер Том, — спросил я, — вот сейчас у вас хорошее настроение, вы шутите, улыбаетесь, а когда мы вчера подошли к острову, мне показалось, что вы были в плохом настроении. Почему?

— Я подумал, вот пришли какие-то люди и сейчас на острове станет шумно, начнут везде совать свой нос, мешать мне, а потом еще вчера утром у меня случилась маленькая неприятность, и ваше судно виновато в этой неприятности. Рано утром я стал готовить завтрак, разжег печку, поставил на огонь сковородку и собирался сделать яичницу. Дело в том, что мои куры иногда несутся. Они не рекордсменки, но, как правило, все куры за неделю общими усилиями дают одно яйцо. И как раз вчера я нашел это яйцо и собирался сделать яичницу. Я очень люблю яичницу. И вдруг услышал гудок парохода. Это вы на «Каллисто» дали гудок. От неожиданности я уронил яйцо на землю, а мне так хотелось съесть яичницу. Вот почему у меня было плохое настроение.

Ну а потом я убедился, что вы не похожи на туристов, которые, бывает, приходят сюда на своих яхтах. Люди вы не назойливые, деликатные, поэтому и настроение мое улучшилось. Вообще-то яхтам запрещено приходить сюда, но их же не остановить. Я читал инструкцию на Раротонге о том, что все яхты должны сообщать фамилию капитана и команды, и размеры лодки, и цель приезда на Суворов. Но никто не выполняет эту инструкцию. Раз в несколько месяцев, а то и реже, приходят суда с Раротонги, но бывает и так, что несколько лет никого здесь не бывает. Например, с 1960 по 1964 год никто не приходил на Суворов.

— Мистер Том, вот вы варите каждое утро кофе. Вы привезли его с собой или же запасы кофе пополняются время от времени, вам его привозят с Раротонги?

— Нет, мне почти ничего не привозят с Раротонги. А что касается кофе, то когда я приехал сюда десять лет назад, привез шестьдесят килограммов кофейных зерен, и у меня до сих пор еще осталось немножко. Я обычно пью кофе по утрам, это и есть мой завтрак. Раньше я увлекался рыбной ловлей, а в последнее время я очень мало рыбачу. Иногда только ловлю рыбу для кошек, но они и сами справляются.

— Ваш рацион состоит в основном из копры?

— Да. Я умею готовить около тридцати различных блюд из копры. На рождество я ем куриное мясо и за минувшие девять лет съел девять куриц. Но их у меня не стало меньше, потому что на второй год пребывания на Суворове, когда куры еще неслись очень хорошо, одна из них вывела двенадцать цыплят, и они выросли. Раньше я ел «пальмовых воров», ведь эти крабы съедобны. Но сейчас я их больше не ем, их долго варить, и вообще мне они не кажутся вкусными. Раньше я посещал другие острова постоянно, у меня была лодка, я садился в нее и потихоньку, гребя веслом, добирался до других островов, чтобы собрать там птичьи яйца. А сейчас мне это тяжело.

Кроме того, раньше я выращивал овощи на огороде. Сейчас же сил стало мало, и вскапывать землю я не в состоянии. Вы, наверное, видели, что огород давным-давно зарос травой и разными сорняками.

— Как вы себя чувствуете, мистер Том?

— Недели две назад у меня сильно болело плечо. Я решил, что перенапряг мышцу, не смог спать ночами из-за боли, вертелся, потом садился, вставал. У меня был кодеин, но я его не принимал, потому что за десять лет, конечно, он потерял все свои свойства. Безусловно, сил мало осталось, и в июле этого года, когда исполнится десять лет с того дня, как я вступил на землю атолла Суворова, я думаю вернуться на Раротонгу. Мне будет семьдесят пять лет, из них пятнадцать я прожил на этом острове. Это вполне достаточно. Пятнадцать лет на атолле Суворова — самые счастливые в моей жизни. Вот что я вам могу сказать. Правда, не всякий может выдержать одиночество. Когда я отсутствовал, сюда приехал человек с Таити и пробыл здесь четыре месяца. Он хотел совсем поселиться на Суворове, но больше трех месяцев он не выдержал, заболел, и первая яхта, которая зашла на Суворов, забрала его с собой. Просто этот человек не знал, как можно прокормиться в таком месте.

— Вот вы, мистер Том, сказали, что через несколько месяцев исполнится десять лет вашего пребывания здесь, на Анкоридже. Видимо, это своего рода рекорд. Насколько я знаю, в мире нет и не было человека, который бы так долго жил в одиночестве на маленьком острове. А где вы намереваетесь поселиться, покинув атолл Суворова?

— Могу сказать вам, что принял решение обосноваться на каком-нибудь маленьком островке Океании. На Раротонге оставаться не хочу, там стало неуютно. Говорят, построили аэродром, отель, рестораны, будут приезжать уймы туристов, а от них шум, гвалт.

— Я хочу попросить вас подписать мне вашу книгу на память о нашей встрече. Кстати, не думаете ли вы после возвращения написать еще одну книгу о десяти годах жизни на Суворове?

— Нет, мне это ни к чему. Ту, что у вас в руках, я написал, как вы знаете, лишь в силу необходимости: мне были нужны деньги для этой поездки. А сейчас зачем стану писать? Много ли нужно старику при моих скромных потребностях: кофе, копра и, может быть, немного хлеба для разнообразия.

— Значит, атолл Суворова опять станет необитаемым?

— Кто знает? Вероятно, нет. Возможно, власти примут решение построить здесь какой-нибудь отель для богатых туристов. Тут только питьевой воды не хватает. Я же пью дождевую воду; которую собираю вон в те два больших резервуара и в этот, что рядом с террасой. Колодца здесь нет, ручьев тоже. Но дельцы что-нибудь придумают, если отель на Суворове будет сулить им прибыль. Может быть, на одном из островов построят опреснитель. Но мне это безразлично, я не хочу дожить до такого времени. Есть еще одна причина. Я что-то стал неважно себя чувствовать. Нога ноет. Повредил ее лет пятнадцать назад, а сейчас стала ныть. И в боку покалывает, когда сплю. Повернусь на другой бок — проходит. Видимо, старость наступает.

Том взял книжку, попросил у меня ручку и на титульном листе, тщательно выводя каждую букву, написал: «Том Нил. Анкоридж. Февраль 1977 года».

...Солнце немного передвинулось в сторону горизонта. Жара чуть спала. Магнитофонная лента с записанной беседой, завернутая в пластиковый мешок, лежала на дне кофра. Виктор Бабаев отснял последние метры пленки и сейчас томился, не зная, куда себя деть. Он уже несколько раз пересек остров поперек по тропинке, попытался пройти его и вдоль, но отказался от своего намерения, потому что дорогу преграждал кустарник с такими большими колючками, пробираться через которые было бы бессмысленно. Виктор сел рядом со мной на песок и глубоко вздохнул.

— Догадываюсь, что означает ваш глубокий вздох, Виктор. Вы, конечно, хотели бы использовать свободное время, надеть маску, ласты и понырять в лагуне, но не уверены, как к этому поступку отнесется назначенный руководителем информационной группы журналист Олег Игнатьев? Прав я или не прав?

— Безусловно, мне хотелось бы посмотреть, что там на дне. Обещаю, что как только увижу первый плавник акулы, то сразу же вернусь на берег.

— А если акула увидит вас раньше, чем вы ее?

— Но я далеко заходить не стану, предельная глубина — полтора метра.

Конечно, можно было понять Виктора, страстного любителя подводного плавания, но, говоря серьезно, риск был немалый.

— Хорошо, Виктор, — с неохотой произнес я. — Но мы с вами, как и остальные члены экспедиции, ознакомились с правилами проведения подводных работ и вообще с порядком, который нужно соблюдать при работах на островах и атоллах. Там сказано черным по белому, что любые подводные экскурсии совершаются с разрешения старшего руководителя и при обязательной подстраховке. На Анкоридже из состава экспедиции никого, кроме нас с вами, сейчас нет, поэтому я своей властью могу, конечно, разрешить вам поплавать в лагуне. Но инструкцию нарушать мы не станем, поэтому беру на себя функции подстраховщика. Надевайте ласты и маску, зайдем оба по пояс в воду, и вы будете плавать вокруг меня.

Дисциплина есть дисциплина, и Виктор, как человек сугубо положительный, понимал, что нарушать ее нельзя. Прицепив на пояс перочинный нож и внутренне кляня Виктора за его неудержимую тягу к морским купаниям, я побрел за ним по ужасно противной горячей воде лагуны. Мелкие рыбешки лениво отплывали от наших ног, кеды скользили по кораллам, и пришлось пройти около ста метров, прежде чем вода дошла нам до пояса. Я остановился и решительно произнес:

— Дальше не пойдем. Вы будете нырять здесь, а я вас начну охранять.

Ничего не ответив, Виктор натянул маску, и вот уже из воды торчат его ноги в ластах. Зачем ему потребовалось нырять? Вода прозрачная, дно видно прекрасно, и, чтобы полюбоваться красотами дна лагуны, совершенно незачем принимать несвойственное человеку положение, когда голова находится внизу, а ноги болтаются наверху.

Бабаев все нырял и нырял, а мне делать было совершенно нечего. К тому же, хотя солнце стало постепенно сползать вниз, сказать, что близилась прохлада, было нельзя. А попробуйте проторчать на тропическом солнцепеке с непокрытой головой.

Когда Виктор в очередной раз высунул голову из воды, я крикнул ему:

— Быстрее выходите на берег, я видел, как в том конце лагуны мелькнули три акульих плавника!

В таких случаях переспрашивать абсолютно некогда, и Бабаев, тяжело передвигая обутые в ласты ноги, нехотя направился к берегу.

Представьте себе, как только мы вышли на песчаную косу и повернулись к лагуне, то в самом деле увидели совсем неподалеку от нас несколько ходивших кругами акул.

— Видите, Виктор, — менторским тоном произнес я, — если бы не подстраховка...

Вскоре подошел ботик, пора возвращаться на «Каллисто». А завтра заключительный день работы на атолле Суворова.

15 февраля

Сегодня в последний раз побывал на Суворове. Программа уже исчерпана, но мне хотелось вручить Тому небольшой подарок. Кроме того, вчера забыл записать его почтовый адрес, а Том Нил просил прислать ему фотографии.

Высадившись на Анкоридж, отправился разыскивать Тома. Нашел его на площадке для кур. Он рубил на куски полутораметровые сухие листья кокосовых пальм и бросал их в стоявшую на костре железную бочку без дна. По всему островку стелился дым от горящих листьев.

— Добрый день, мистер Том! — окликнул я старика. — Почему это вы бросаете листья в бездонную бочку? Не проще ли сложить их в кучу и поджечь?

— Нет, это опасно, — возразил Том Нил. — Лет пять назад чуть пожар не устроил, сгорело с десяток пальм. А в этом году дождей уже месяца три не было. Все сухое. Попадет искра, полыхнет, как порох. А оставлять листья нельзя, под гнилью разные паразиты заводятся, вредители пальмы губят. Вдруг кто-нибудь после меня захочет поселиться здесь, приедет, а кокосовые пальмы уже погибли. Что тогда делать?

Том разрубил еще пару веерообразных листьев, бросил в бочку и, держа в руке мачете, вышел с куриной площадки, тщательно закрыв за собой затянутую сеткой дверцу.

— Дама, которая с вами была вчера, сегодня опять приехала или же осталась на судне? — поинтересовался Том Нил.

— Нет, Ольга осталась на «Каллисто» и шлет вам большой привет. У вас к ней какое-нибудь дело?

— Какое может быть дело? Спросил так, для порядка. Когда заходит какое-нибудь судно, то я одеваюсь, чтобы прилично было. Обычно же мой костюм состоит из шляпы и вот этих шлепанцев, а уж когда приходят гости, то волей-неволей положено надевать шорты. Вот и спросил, приехала ли с вами дама, а то в шортах ходить жарко.

Воспользовавшись тем, что разговор зашел об экипировке, я протянул Тому привезенный с «Каллисто» сверток.

— Мистер Том, мне бы хотелось презентовать вам кеды. У нас с вами, кажется, одинаковый размер ноги. А еще, — добавил я, — мистер Баденков намеревается прислать вам с «Каллисто» несколько дюжин яиц. У нас есть запасы. Вы же очень любите яичницу.

— За подарок большое спасибо, — растроганно произнес отшельник. — Признаюсь, у меня последняя пара босоножек, да и те в очень плохом состоянии. Что же касается яиц, то я не только устрою для себя большой праздник. Часть из них попытаюсь положить в гнездо. Может быть, какая-нибудь из куриц выведет цыплят.

Я деликатно промолчал, не желая огорчать старика: хранившиеся у нас в холодильнике куриные яйца были диетические, стерилизованные и при всем старании всех кур острова Анкоридж цыплят из них высидеть невозможно.

Том поманил меня пальцем:

— Пойдемте, молодой человек, я хочу в свою очередь сделать вам маленький презент.

Польщенный тем, что меня назвали «молодым человеком», я двинулся вслед за Томом к его хижине. Покопавшись в рундучке, Том вынул из него какой-то завернутый в тряпку предмет. Это оказалась раковина каури, очень изящная по форме и необычной расцветки. Прекрасный подарок, хороший вклад в мою коллекцию!

Пока мы беседовали с Томом, группа моряков с «Каллисто» соорудила на каменистом участке берега бетонный куб и прикрепила сверху медную доску с надписью: «В память о посещении атолла Суворов, открытого русским мореплавателем Михаилом Лазаревым 27 сентября 1814 года.

Советская экспедиция НИС «Каллисто-6». 14 февраля 1977 года».

Правда, по нашему календарю было уже 15 февраля, но, как вы знаете, атолл Суворова лежит за линией смены дат, Том Нил жил еще вчерашним днем.

Пора было возвращаться на «Каллисто» Том обещал прийти проститься, но, видимо, закрутился по хозяйству и забыл про нас. В тот час, когда мы отходили от Анкориджа, Том всегда шел кормить своих кур копрой, и ничто не могло отвлечь его от такого серьезного занятия.

...Если случится забрести на атолл Суворова, взгляните на нашу мемориальную доску, она всего лишь метрах в ста от домика, где пятнадцать лет прожил Том Нил.

Вечером в дискуссионном клубе на корме разгорелся спор, как назвать Тома Нила — отшельником или Робинзоном.

Конечно, Том Нил — личность необычная. Я бы сказал, что Том Нил — антиробинзон. Помните, Робинзон попал на необитаемый остров вопреки своей воле, а очутившись на нем, прилагал максимум усилий, чтобы вернуться к людям? А Том Нил ушел от людей добровольно, никто его не гнал, не заставлял селиться на атолле Суворова и жить там долгие годы. Тома нельзя считать тунеядцем, он работал на своем острове, и довольно много. Например, когда Том Нил поселился в первый раз на Анкоридже, то на острове росло всего лишь несколько кокосовых пальм, и та роща, которая сейчас покрывает весь Анкоридж, выращена руками Тома Нила. Причем ему приходилось на лодке возить землю в мешках с других островков. Кроме того, Том числился сторожем птичьего заповедника, коим является атолл Суворова, и за свою работу получал ежемесячно пятнадцать долларов. Нет, Том Нил — просто необычайный любитель одиночества, каких, я в этом уверен, очень мало можно найти на всем земном шаре.