Четыре общих тетради, по двести страниц каждая, заполни! я дневниковыми записями и размышлениями о воспитании обучении моих шестилеток. Хотя они росли на моих глазах, теп] не менее не могу скрыть своего удивления: скачок — вот что произошло в каждом из них. Всякий раз, когда заканчивается учебный год и я должен попрощаться с детьми на долгое время меня охватывает грустная радость: радуюсь за них и грущу себе — мне трудно расставаться с ними. В этих объемистых тетрадях записано все: что нас волновало, радовало, огорчало, что мы жили, какие трудности возникали передо мною и перед детьми на пути обучения и воспитания и как мы их преодолевали. Тетради заполнены фактами о становлении личности каждого ребенка. Я стремился созидать из каждого моего малыша личность ибо в личности мыслю современного борца за счастье людей! В ней мыслю человека с индивидуальным и неповторимым сплавом мотивов, целей, воли, интеллекта, эмоций и любви к человеку! В моих маленьких существах я с первого же дня начал создавать! этот сплав; через три года они поднимутся на следующую ступень! школьной жизни, и надеюсь, что создание такого сплава будет продолжено моими коллегами.

Как я творил личность в каждом ребенке? Просматриваю! 800 страниц фактов и рассуждений, которые приводят меня к главному выводу:

личность рождается в борьбе с самой собою, в процессе самопознания и самоопределения, и воспитание и обучение должны быть нацелены на то, чтобы направить ребенка на этот путь своего становления и помочь ему одержать победу в этой нелегкой борьбе.

В отношении шестилетних детей это положение принимает тот конкретный смысл, что требуется большая осторожность, ибо эта борьба с самим собой может привести не только к возведению, но и к разрушению личности, это самопознание и самоопределение при неблагоприятных условиях могут породить в ребенке унижающие человеческое достоинство позиции и отношения.

С этой точки зрения я и решил перечитать свои дневники.

Прежде я подбирал слова и предложения по принципу их легкости и доступности: чтобы слова были предельно ясны и доступны детям (например, парта, солнце, гриб) и предложения тоже были четки и понятны (Дети играют во дворе. Гига пошёл гулять в сад Папа принёс дочке подарок). Слова и предложения подобного рода, конечно, не будут задерживать детей на выяснении их содержания — «А что это значит?», — и потому, думал я, они более всего подходят к обучению способу анализа слов и предложений… Однако зачем давать детям на уроке родного языка, т. е. на уроке воспитания гражданственности и личности, такой сугубо методический материал? Способ анализа слов и предложений дети могут усвоить и на материале, который по своему содержанию остается простым и доступным, а по смыслу содержит условие для созидания личности. Не назвать ли такой подход к подбору материала для упражнений по родному языку «принципом героики слов и предложений»? Я не говорю, что слова и предложения нужно подбирать только по этому принципу, но он обогатит содержание упражнений, внесет в них разнообразие, придаст им воспитывающую направленность.

Сегодня с помощью фишек я «написал» на доске предложение: Прометей похитил огонь.

— «Прочтите» это предложение все вместе!

Дети «прочли» его хором.

— Кто такой Прометей? — спросил меня Ника. По-видимому, возникновение таких вопросов и пугает методистов, предпочитающих дать ученикам для анализа предложение: Дедушка разжёг огонь, а не Прометей похитил огонь. Но зря: появление таких вопросов даже хорошо. Я сказал детям:

— Запомните это имя — Прометей! Придете домой, попросите старших рассказать вам легенду о Прометее! А теперь скажите: сколько слов в этом предложении?

Мифологическое, сказать точнее, героическое содержание предложения ничуть не помешало его словесному анализу, перестановке в нем слов и наблюдению за тем, какая последовательность слов лучше. Для усвоения способа звукового анализа дал детям слово гражданин. Вычленять последовательность звуков в этом слове и записывать их кружочками оказалось ничуть не сложнее, чем проводить ту же операцию, допустим, с таким знакомым словом, как бабушка.

Я наметил предложения и слова, на основе которых буду упражнять своих шестилеток в усвоении обобщенных способов записи слов и предложений.

Слова: Родина, человек, герой, воля, труд, строительство, стремление, борьба, обязанность, чуткость, сердечный, вежливый, честный и др.

Предложения: Ты родился человеком. Спеши творить добро. Доставь людям радость. Труд облагораживает человека. Берег честь смолоду.

Ни в одном случае я не стану разъяснять детям знамени слов и содержание предложений. При необходимости буду направлять их к родителям — пусть расспросят их, что значат понятия «честность», «обязанность» или выражение «Ты родился! человеком».

Что может принести детям такое содержание слов и предложений? Разумеется, оно не помешает усвоению способов записи слов и предложений, но, может быть, когда-нибудь поможет, тому, чтобы сегодняшние дети мыслили героически. Таким образом, запишу для себя заповедь:

Смысловое содержание языковых упражнений следует подбирать не только с той позиции, чтобы ребенок усваивал сегодня тот или иной способ речевой деятельности, но и с той, чтобы оно в ближайшем или отдаленном будущем стало одной из основ рождения в нем личности.

На перемене к нам пришли ребята из третьего класса, принесли три красочно оформленных пригласительных билета.

— У нас сегодня музыкальный утренник, приглашаем троих! из вашего класса. Извините, что не можем пригласить всех, утренник проводим в классе, и всем места не хватит!

Это первое приглашение, которое получили мои шестилетки.

— Спасибо! — сказал я третьеклассникам. — Мы пошлем наших представителей.

Они ушли, а мои навострили уши.

— Какой праздник? Кого пошлете?

Я, конечно, никого не пошлю. Лучше предложу детям, чтобы сами выбрали своих представителей. Когда начался урок, я показал всем красочные пригласительные билеты, прочел их содержание. Утренник начнется через 10 минут.

Я знаю, как бывает порой в таких случаях. Педагог оглядывает класс: «Кого послать?» Некоторые дети молчат, но с волнением, умоляюще смотрят ему в глаза: «Выберите меня, пожалуйста! Я хороший! Вот как я смирно сижу и смотрю на вас!»; Они по опыту знают, что те, которые упрашивают, не могут заслужить снисхождения педагога. Другие не могут сдержать своего желания быть выбранным. Они просят, умоляют: «Меня! Меня! Пошлите меня! Я еще не бывал в гостях! Вы еще ни разу не выбирали меня!» Педагог хмурится: «Не кричи! Я знаю, кого послать! Пошлю того, кто хорошо учится, не шалит, слушается!» Он выбирает своих представителей и поручает им стать представителями класса, дает наставления, как вести себя.

Кто эти трое, выбранные им в качестве представителей класса? Чаще всего это те, кто угодил ему в чем-то, его любимцы. Они знают, чувствуют это и гордятся этим. А гордятся

потому, что в этом возрасте авторитет педагога среди детей — наивысший. Они, конечно, не знают эту психологию. Но педагог же знает, что он своим авторитетом способен заглушить желания, стремления детей, заглушить справедливость в том попирании, в каком представляют ее дети. Сегодня он — авторитет, но, может быть, вовсе не потому, что он это заслужил именно характером своих общений с детьми и отношений к ним, а потому, что он — их первый учитель. И дети еще до прихода в школу слышали о нем. Они принимают его авторитет слепо, по-разному, в зависимости от того, как о нем говорили в семье.

Но следует ли педагогу пользоваться (я не говорю «злоупотреблять») своим авторитетом, чтобы самовольно решать те жизненные вопросы, которые нужно решать по-другому? Почему он сам должен выбирать представителей детского коллектива? Не затем ли, чтобы этим косвенным путем воспитывать в детях послушание: «Помните, если кто не будет хорошо учиться, не будет меня слушаться, хорошо вести себя, рассердит меня, я не пошлю его на утренник!» (Ну конечно, дело касается не только приглашений на утренники.) А выбранные будут гордиться; но так как желания многих не были удовлетворены, то возникает специфическое, детское представление о справедливости и несправедливости: «Учитель выбирает того, кого он хочет, он не любит меня!» Для выбранного все справедливо: «А почему бы и нет?», а для невыбранного действие педагога несправедливо: «Почему не меня?»

Что хорошего может получиться из такой педагогики? Ровным счетом ничего. Может быть, этим укрепится императивная власть педагога над детьми? Но ведь настанет время, когда на смену авторитету педагога придет авторитет коллектива! Что же тогда делать? В памяти детей останутся воспоминания о несправедливости педагога, останется чувство ущемленности собственных притязаний. Какой же труд должны потратить педагоги, пришедшие к детям на второй ступени обучения на смену учителю начальных классов, чтобы скрепить коллектив, сделать авторитет коллектива действительно благотворным для развития личности каждого и еще завоевать и сохранить свой авторитет! Думает ли об этом первый учитель детей, который пользуется своим авторитетом императивными способами, подменяет своими решениями решения коллектива?

Такие императивность и самовольность педагога мне кажутся непедагогичными. Нет, я не буду навязывать им своего выбора, а предложу детям самим назвать того, кому пойти.

— Дети, — говорю я, — нам надо послать троих из вас! Потом они расскажут нам обо всем, что видели, что слышали, что понравилось. Видимо, надо послать того, кто может быть сдержанным, может давать умные ответы, если его спросят о чем-нибудь. Подумайте, кого бы вы послали на праздник третьеклассников.

Минутная пауза.

Теперь моя задача заключается в том, чтобы поддержать и оправдать кандидатуру любого ребенка. Я не устрою обсуждения, не буду ставить вопрос на голосование: кто — за, кто против. Отклонение кандидатуры может оказаться жестокой мерой наказания для названного ребенка, а он в этот момент ни чем не провинился. Тут вступит в силу мой авторитет, опирающийся на предполагаемую поддержку детей, и выборы этим закончатся.

— Подумали? Скажите, кого послать!

Саша. Я бы послал Эку. Она всегда сдержанная, умная! добрая. Никому не мешает. И там тоже не будет никому мешать!

— Я согласен с тобой, Саша. Выходи, Эка! Видишь, кaк товарищи доверяют тебе!

Виктор. А я послал бы Котэ. Он очень любит музыку, а ведь музыкальный утренник!

— Ты, конечно, прав, Виктор! И кроме того, пусть это будет испытанием для Котэ — быть сдержанным и внимательным. Выходи, Котэ!

Магда. Я бы послала Нато! Вдруг предложат что-то спеть! или прочитать стихотворение? А Нато так хорошо читает стихи!

— Спасибо, Магда! Нато тоже заслуживает быть вашим представителем у третьеклассников. А теперь скажите, как им там себя вести?

— Надо поздороваться со всеми, сказать: «Здравствуйте!»'

— Поблагодарить за то, что пригласили!

— Не шуметь, не разговаривать во время концерта! Слушать внимательно, чтобы потом рассказать нам обо всем!

— Если попросят спеть или прочесть стихотворение, не кривляться!

— Если там что-либо не понравится, не надо говорить и обижать!

Я даю нашим представителям пригласительные билеты.

— Вы внимательно слушали, что вам советовали товарищи? Надо оправдать их доверие! Идите и не опаздывайте!..

Такого подхода к выбору кандидатуры — на кого что возложить, кому что поручить (даже кому поручить на уроке прочесть вслух рассказ или стихотворение из книги, выйти к доске для решения задачи, обсудить понравившееся сочинение) — я буду придерживаться во всех подобных случаях.

— Мальчики, встаньте, пожалуйста, все!

Мальчики встают

— Сегодня вы должны пораньше спуститься в столовую обедать, и, как только кончите, сразу поднимитесь ко мне. У нас будет с вами секретная беседа! Поняли? Садитесь!|

— О чем? Какой секрет? — поинтересовались девочки.

— Об этом секрете я буду говорить только с мальчиками!

Вы о нем не должны знать, и больше не спрашивайте. Все равно не скажу!..

О чем же я решил посекретничать с мальчиками?

Об отношении к девочкам.

До сих пор после каждого звонка на урок или с урока я го-0орил мальчикам: «Помните, что вы — мужчины!», напоминая им о том, что всегда нужно пропускать девочек вперед, нельзя толкать их. Я строго следил за тем, чтобы мальчики не обижали девочек. За прошедшие три месяца жизни в школе, думаю, мальчики привыкли к тому, что обижать девочек нельзя и что я этого никому не прощу. Но мне кажется, что оставаться на этом уровне регулирования отношений между мальчиками и девочками нельзя. Как быть дальше? Каждый раз говорить тому или иному мальчику: «Помоги снять пальто Элле! Подай пальто Нии!» или же завести в классе обычай оказывать услуги девочкам? Я вижу, что некоторым мальчикам не нравится помогать девочкам.

— Подай, пожалуйста, пальто Ии! — говорю я Георгию. Георгий не двигается с места.

Повторяю: «Подай пальто девочке!» А он: «Пусть сама возьмет!»

— Конечно, она может надеть пальто сама, но будет лучше, если ты ей поможешь!

Он: «Не помогу! Пусть сама!»…

Елена упала в коридоре и заплакала.

— Помоги ей подняться! — говорю я Дито.

Дито еле передвигает ноги, подходит к плачущей девочке и говорит ей без сопереживания:

— Встань! Чего хнычешь? Посылаю Зурико:

— Помоги девочке встать, успокой ее!

Зурико тоже не спеша подходит к Елене, грубо хватает ее под мышки.

— Ну, встань в конце концов! — говорит.

Видимо, девочке неудобно встать при такой помощи. Зурико отпускает обе руки, она опять падает на пол и плачет еще громче. А он возвращается ко мне, и обвиняет ее:

— Я помогаю, говорю: «Встань!», а она не хочет и все плачет!

Наконец к Елене подбежал, сам, без моего поручения, Саша, встал на колени, погладил рукой по волосам и сказал что-то хорошее. Девочка умолкла. Саша протянул обе руки, она подала ему свои и встала. Саша помог ей даже вытереть слезы.

Я хочу, чтобы все мои мальчики научились быть чуткими, хочу, чтобы у каждого из них появилось чувство заботливости по отношению к своим одноклассницам. И сегодня решил завести секретный разговор, чтобы направить их на этот путь.

Почему именно секретный разговор? Есть у меня несколько соображений по этому поводу.

Во-первых, девочкам незачем знать, какие я дам наставления мальчикам. А то возможны такие их реплики: «Велели теш! подавать девочкам пальто? А ну-ка, подавай быстрее!» И добру! заботу мальчиков они превратят в навязчивую обязанность! Тогда эта заботливость потеряет свою эстетику обслуживания и моральную основу. Если девочки не будут знать о содержании нашей беседы, то всякую заботу своих мальчиков будут принимать с чувством благодарности.

Во-вторых, при закрытых дверях я смогу поговорить с мальчиками более откровенно, разъяснить им, что такое мужское! достоинство. Секретность этого разговора заставит моих мальчиков иначе взглянуть на самих себя: с ними серьезно разговаривают, им доверяют, значит, они стали взрослее!

В-третьих, дети любят иметь какие-нибудь свои секреты! Такая форма общения стимулирует их деятельность. «Это наш секрет!» означает: «Это очень важно!» Кроме того, засекреченность — одна из красивейших черт детской игры. Дети секретничают. О чем? Они засекречивают то, что, может быть, известно! всему миру. И дело вовсе не в том, каково содержание секрета, а в том, что есть секрет. Мои мальчики хотят иметь секреты, а я хочу, чтобы они проявляли мужскую заботливость к девочкам. Вот и совпадают линии наших стремлений: я дам им засекреченные задания, а они пусть выполняют их. Когда мальчики зашли в класс, я закрыл дверь, посадил их поближе к себе и начал говорить с ними вполголоса, серьезно и решительно:

— Я хочу создать в классе общество настоящих мужчин. Кто из вас хочет стать настоящим мужчиной, пусть поднимет руку!

Мальчики удивлены. Первым руку поднял Саша, затем все.

— Значит, каждый из вас хочет стать настоящим мужчиной? — и минуту пристально и испытующе всматриваюсь в глаза, каждого. Я не задал им вопрос: «А знаете ли вы, каким должен быть настоящий мужчина?» Мои мальчики, конечно, еще не знают этого, и ответы на него могут только запутать нас. Я собрал их не затем, чтобы совещаться, а чтобы поставить условия и потребовать их выполнения. А посовещаться мы успеем на наших'' последующих собраниях, на которых, по всей вероятности, придется обсуждать то или иное нарушение правил поведения мальчиков или же планировать радостные сюрпризы нашим девочкам, мамам, бабушкам, сестренкам. Тогда мы поговорим еще и о том, можно ли назвать настоящим мужчиной взрослого человека, который грубит женщине, обижает ее, не помогает, не заботится. Пусть поймут дети, что воспитывать в себе настоящего мужчину нужно с детства.

— Если вы хотите быть членом общества настоящих мужчин, то с сегодняшнего дня должны соблюдать правила нашего общества. Согласны на это?

— Да! — отвечают мальчики вполголоса.

— Тогда я скажу вам сегодня только о двух правилах. Первое: быть внимательным, чутким и заботливым к каждой девочке!

— Повторите, пожалуйста, это правило вполголоса! Дети повторяют.

— Второе: помогать девочкам снимать и надевать пальто! Повторите это правило тоже!

А потом я предложил мальчикам поупражняться, как подавать девочкам пальто.

— Вот висят пальто девочек. Вы подходите к гардеробу — не

толкаясь, не спеша.

И я демонстрирую, как подходить к гардеробу, как снимать пальто с вешалки.

— Берите пальто… Подходите к девочке… и держите его так, чтобы девочке было удобно просунуть в рукава руки!.. Ясно? Саша, покажи, пожалуйста, как ты это сделаешь.

Саша с удовольствием показывает.

— Георгий, Дито, Зурико, теперь вы втроем подойдите к вешалке и сделайте то же самое!

Саша и я поправляем их, объясняем, как держать пальто, как быть осторожными.

— Теперь все вместе подойдите к гардеробу так, чтобы не толкаться, не мешать друг другу и, главное, не ронять пальто, не путать их!

Эту процедуру мальчики проделали несколько раз и в конце концов научились выполнять ее аккуратно и спокойно.

— Садитесь!

И мы опять сели близко друг к другу. Там уже стучат наши девочки: «Откройте дверь!»

— Настоящий мужчина не выдает тайн! — говорю я. — Посчитайте, сколько нас в классе!

Посчитали. Вместе со мной — 22.

— Двадцать третий не должен знать о нашей тайне! Пауза. Мы смотрим друг на друга как заговорщики, замышляющие что-то очень важное и серьезное.

Девочкам не терпится:

— Откройте! Пустите нас! Я открываю дверь.

— О чем вы говорили? — пристают они с расспросами. Мы держимся серьезно. Не выдаем нашу тайну.

— Ни о чем!

Когда после уроков пришло время подавать девочкам пальто, все мальчики выразили единодушное стремление стать настоящими мужчинами. Но было обидно смотреть, что некоторые Девочки не понимают, что происходит, и не знают, как поступить.

«Ничего, девочки, скоро я проведу такое же секретное совещание с вами! Ведь и вы должны знать, как проявлять заботливость к мальчикам, как ценить их мужское внимание по отношению к вам!»

Чтобы доставить ребенку радость, совсем не обязательно дарить ему горы шоколада, сотни игрушек, целовать бессчетное количество раз, постоянно говорить множество ласковых слов. Ему! очень мало нужно, чтобы пережить настоящую радость, почувствовать себя счастливым. Подарите ему час игры с ним, и он будет счастлив; дайте ему простой карандаш и бумагу, и вы увидите радость на его лице; придите домой пораньше, и вы увидите, как затрясется дом от его радостных прыжков; расскажите ему на ночь сказку, и он заснет как самый счастливый человек в мире. Будьте постоянными в своих нежных и заботливых чувствах к ребенку, и, уверяю вас, он все время будет чувствовать себя счастливым, что станет неисчерпаемым источником его каждодневных радостей. А если раз в год — в день его рождения — сделаете так, чтобы он почувствовал свое взросление, познал возвышение своей личности среди дорогих ему людей, то его радостям не будет конца.

Эти мысли о семейной педагогике возникли у меня в связи с праздниками, которые мы устраиваем в классе в день рождения каждого ребенка.

Сегодня мы праздновали день рождения Марики. Утром, обменявшись с детьми приветствиями, я торжественно объявил:

— Хочу порадовать вас. Сегодня у нашей Марики день рождения!

Дети радостно аплодируют.

— Что бы вы хотели ей пожелать? Сандро. Марика, будь всегда доброй девочкой!

Тамрико. Люби свою Родину!

Дито. Уважай своих родителей. Радуй их своими успехами в учении!

Виктор. Марика, помнишь, как я обидел тебя? Больше не буду!

Тека. Я хочу, чтобы ты прославилась своими знаниями!

Гоча. Будь храброй девочкой!

Эка. Пиши более красивыми буквами!

Магда. Если окажешься среди иностранцев, поступай так, чтобы полюбили тебя и нашу Родину!

Ника. Научись хорошо говорить по-русски!

Лали. Я желаю тебе, чтобы ты никогда не болела и не про-| пускала уроки!

Ираклий. Я хочу, чтобы ты всегда первая решала самые/ сложные задачи, которые дает нам Шалва Александрович.

Добрые пожелания высказали все. Марика в это время стоит у доски, улыбается, кивает головой, шепчет: «Спасибо!» Глаза у нее светятся от радости.

— Дети, — говорю я. — От вашего имени я хочу поздравить Марику и подарить ей эту книжку сказок! Вот какую надпись я сделал на ней: «Дорогая наша Марика! Поздравляем тебя с днем рождения! Мы все очень любим тебя! Ты добрая девочка! Твои товарищи по классу».

Передаю книгу Марике, дети аплодируют, девочка сияет.

— А вот какие задания я приготовил в честь Марики!

И раскрываю занавес на доске. Среди упражнений по родному языку я предлагаю детям кроссворд, в столбике которого при вписывании в него начальных букв слов получается имя «Марика». Дети быстро решают кроссворд, и я даю знак, чтобы они хором сказали мне свой ответ.

— Марика! — гудит в классе.

Все остальные задания, уже обычные, тоже выполняются в честь Марики.

На перемене мы ведем ее к стенду. Он представляет собой деревянную доску шириной в два и высотой в полтора метра. На нем наклеены фотографии всех детей, когда им еще не было одного года. Они смешные, забавные, и дети любуются ими. Эти фотографии занимают верхнюю часть стенда, а нижняя часть имеет особое назначение. В день рождения ребенка мы ведем его к этому стенду, ставим напротив и отмечаем его рост, пишем дату и приклеиваем новую фотографию, которую приносят родители. На стенде уже отмечены дни рождения Елены, Теки (сентябрь), Дито, Вовы, Ираклия, Нато, Виктора (октябрь), Магды, Эллы (ноябрь). Теперь будем отмечать рост Марики, поставим дату и наклеем фотокарточку. Эта церемония совершается при общем веселье. Мы еще три раза поставим отметку на стенде и понаблюдаем, как выросла Марика, как выросли все остальные дети.

На уроке математики опять решаются самые сложные задачи в честь Марики.

На уроке рисования каждый рисует для Марики. У нас уже готова красочная обложка, в нее дети вкладывают свои рисунки, на которых есть надписи и пожелания (пишут те, кто уже выучили все буквы). Под аплодисменты вручаем Марике этот подарок.

На последнем уроке проводим импровизированный концерт, устроенный в честь Марики: кто читает стишок, кто танцует, кто поет.

А девочку к концу дня не узнать. Она стала какой-то другой — застенчивой, серьезной. Она вся — счастье и благодарность.

День заканчивается. Каждый подходит к Марике, еще раз улыбается ей, прощается, говорит что-то хорошее. Она спешит домой, чтобы поделиться своим счастьем со всеми родными.

Так мы праздновали день рождения Марики.

Так я собирался отпраздновать на днях день рождения сына «властной мамы». В тот день он пришел в класс особо нарядный и привлек внимание всех.

— Это заграничные ботинки! А этот костюм тоже заграничный! Сегодня вечером к нам домой придет много гостей! Я лучу подарки!

Так начал он хвастаться еще до начала уроков и не дал мне возможности порадовать детей днем его рождения.

А дети и не высказали особой радости.

— Что пожелаете ему? И дети пожелали:

— Пусть не будет хвастуном!

— Пусть научится вести себя с девочками!

— Я желаю ему, чтобы он стал умным!

— Если он научится быть вежливым, то мы его полюби

— Он крикун! И еще умеет сваливать свою вину на других

— Я желаю ему, чтобы он отучился лгать!

Мне пришлось прекратить эти пожелания, так как я видел что мальчик опустил голову и собрался плакать.

— Дети, я знаю, у него доброе сердце, он всех вас любит) Давайте поздравим его с днем рождения!

Дети зааплодировали. Я подарил книгу.

Собрался раскрыть занавес на доске и подарить ему вес школьный день со всей партитурой, в надежде, что подлечу царапинки на его душе, которые только что нанесли ему дети. И когда я уподобился хирургу с тонкими инструментами руках и наклонился над «раскрытым сердцем», раздался отнюдь не осторожный стук в дверь, она самовольно приоткрылась «властная мама» велела мне выйти на минутку из класса.

— Закройте дверь, сейчас урок! — сказал я.

— Только на минутку. Чего вы боитесь?

И чтобы избежать неприглядной сцены, которая могла разыграться перед детьми, я был вынужден выйти в коридор

— Здесь торт, всем хватит, конфеты, пирожные, сорок бутылок лимонада! Вы же знаете, сегодня день рождения моего сына! Пусть празднуют дети! И Вы тоже будьте ласковы к нему!

— Ничего не нужно! Возьмите все это обратно! — говорю я строго.

А она: «Не бойтесь, все это из домашней кухни, надежное!»

— Все равно, у нас свои обычаи, как праздновать дни рождения! Обходимся без этого!

А она: «Напрасно! Дети любят сладкое, они будут рады. Вы же стремитесь доставить им радость? Вот и радость для всех Ваших ребятишек!»

Зазвенел звонок, и дети вышли из класса. «Властная мама; тут же предложила им сладости. Я не рискнул углубить конфликт» с «властной мамой» перед детьми. А дети съели торт, шоколад пирожные и заодно «съели» день рождения сына «властной мамы», ничуть не изменив своего отношения к нему и своего представления о нем.

Я все думаю над этим эпизодом. Как мне надо было посту пить тогда в коридоре? Возможно, я должен был быть резким, решительным, грубым? Может быть, мне надо было запретить детям брать сладости? Но теперь важно не это, а то, как мне дальше формировать характер ребенка.

Раньше я не задумывался над тем, каким цветом чернил править письменные работы и детей. Красными так красными! Какая разница? Но на днях Лела заставила меня взглянуть на цвет чернил как на проблему воспитания: она раскрыла свою тетрадь математики, которую я только что вернул ей, и заплакала.

— В чем дело, Лела? — заволновался я.

Урок прерван. Лела плачет, слезы капают на раскрытую тетрадь и размазывают красные черточки под допущенными девочкой ошибками.

— Я не могу учить математику!.. Не могу решать примеры!.. Что мне делать?.. Я все время ошибаюсь!.. У меня в тетради только красные линии!..

Я, конечно, успокоил девочку, ободрил ее. Но передо мной возникла проблема о возможной связи между цветом чернил и воспитанием личности ребенка. Уточню эту проблему. Дело касается того, что красные чернила для педагога — это способ ориентации ребенка на допущенные им в письменной работе ошибки. Я вспомнил свои школьные годы, с каким волнением раскрывал я возвращенную мне учителем тетрадь. Красные линии в ней никогда не приносили мне радости. «Плохо! Ошибка! Как тебе не стыдно!» — как бы говорила мне голосом моего педагога каждая красная черточка. Ошибки, отмеченные учителем в моей работе, всегда пугали меня, я был не прочь выбросить тетрадь или вырвать из нее зловещую страницу, заполненную этими, как мне казалось, бранящими меня знаками педагога. Порой я получал тетрадь, которая была не просто испещрена красными черточками и галочками, но вдоль каждой строки были проведены волнистые линии.

Но какой я тогда ученик, если буду выполнять задания только без ошибок? Смотрел я на эти тревожные сигналы — «Плохо! Ошибка! Как тебе не стыдно!»— и злился сам на себя, что не смог избежать ошибок, порой весьма досадных. Злился и на педагога, так любившего эти красные черточки. «Стой! Пока не исправишь ошибки, не пойдешь дальше!» — говорили мне красные искривленные линии, а мне так хотелось идти Дальше! Пусть ошибки, но не задерживайте меня! Ах вы, красные чернила, как было бы хорошо, если бы вас вообще не было, если бы еще сто лет ученые ломали себе голову, чтобы изобрести вас!

Как эти красные черточки в тетради портили мне настроение, как они порой доводили меня до слез! Неужели все учителя сговорились между собой охотиться за моими ошибками? Тогда Можно предвидеть, как я «баловал» их: ежедневно в своих рабочих и контрольных тетрадях допускал множество ошибок! Мне казалось еще, что учителя наловчились немедленно обнаруживать! ошибки в моих письменных работах и что они ничего другого! в них не замечали. Ведь не зря говорят: «исправлять» письменные работы. Хотя слово «исправлять» суть этого процесса отражает неточно, было бы лучше сказать — «находить ошибки»! так как они в моих письменных работах ничего не исправляли.

Эти красные черточки в моей тетради я еще принимал тогда как щелчки, которыми «награждал» меня мой учитель, заботившийся о моем будущем. Но какими бы благими намерениями! ни руководствовался он, эти красные черточки в тетради меня крайне огорчали. Огорчали потому, что мне очень хотелось видеть в тетради не знаки педагогической раздраженности из-за моей неспособности справиться с работой, не допустив ни одной ошибки, а знаки педагогической доброжелательности, чуткости, ласки. У Красные черточки ориентировали меня на мои неудачи, а я жаждал увидеть и узнать, что же нравится учителю в моем продвижении вперед.

Прошли годы, и теперь, когда я сам стал педагогом, забыл! обо всем этом, забыл, что я тоже был учеником и мучился из-за красных чернил, я стал этими же чернилами усердно подчеркивать ошибки в тетрадях моих учеников. Буква написана неровно, криво — красная черточка под ней, предложение написано неправильно — кривая вдоль всей линии. И, конечно, заодно и нервничаю, переживаю: столько невнимательности, рассеянности, незнания, неумения! А на днях Лела напомнила мне, что я тоже; когда-то был учеником, и наглядно показала, что ее отношение к красным чернилам педагога ничем не отличается от моего в детстве. Этими же самыми черточками, галочками, линиями я заставляю их нервничать, переживать, плакать. А ведь я хочу, чтобы все было именно наоборот!

Надо поблагодарить девочку, натолкнувшую меня на мысль, которая, может быть, станет моей заповедью:

Если я хочу усовершенствовать свою методику воспитания на началах гуманности, то не должен забывать, что сам был когда-то учеником, и должен добиваться того, чтобы моих сегодняшних воспитанников не мучали те же переживания, что мучали меня когда-то.

Так в процессе воспитания личности ребенка встала передо мной проблема цвета чернил.

Что больше поможет ребенку: частое указание на допущенные им ошибки или указание на достигнутые успехи? На чем лучше заострять внимание ученика: на том, как не надо делать, или на том, как надо делать? Что больше будет способствовать? его развитию: горечь неудачи или радость успеха? И если объединить все эти вопросы в одну проблему, то она обретет следующее содержание: может быть, стоит поменять красные чернила, превращающиеся в неисчерпаемое количество замечаний — «Плохо! Ошибка! Как тебе не стыдно!», на зеленые, которые могут превратиться в неисчерпаемое количество поощрений — «Хорошо! Рад за тебя! Так держать! Молодец!»?

Разумеется, нельзя решать эту проблему односторонне. За цветом чернил стоят педагогические позиции, и выбор одной из них или поиск другой требует серьезного обдумывания. История с Лелой заставила меня сменить цвет чернил в тетрадях детей. Теперь на столе у меня лежат две авторучки — с красными и зелеными чернилами. Проверяя письменные работы детей, зелеными чернилами подчеркиваю и обвожу в них все, что мне нравится, что я считаю успехом. Условные зеленые знаки — это сигналы моего доброжелательного отношения к стараниям и успехам ребенка. Я заметил, что после каждой проверки письменных работ детей, если писал ручкой с зелеными чернилами, у меня поднимается настроение, извлекаю больше информации о том, чему они научились, на что они уже способны. Я заметил также, что условные знаки — черточки, линии, рамки, кружочки-у меня получаются более аккуратными, когда их пишу зелеными чернилами, чем получались они, когда писал их красными. Видимо, радость красивее, чем раздражительность, и всякие обозначения, сделанные чернилами, которым предписано нести детям мою доброжелательность, тоже получаются красивыми.

А как же с ошибками?

Ошибки, которые допускают дети в своих письменных работах, я решил рассматривать в первую очередь как результат методического несовершенства обучения и потому приписываю их самому себе и выписываю красными чернилами в отдельную тетрадь. Ошибки, которые можно отнести к невнимательности, рассеянности, то есть механические ошибки, я группирую в одну категорию. Если обнаруживаю, что их допущено много, то предпочитаю упражнять детей не в исправлении этих механических ошибок, а в развитии внимательности и сосредоточенности. Более серьезные ошибки, связанные с неумением, незнанием, непониманием, отношу к другой категории. Учитывая ошибки второй категории, придумываю новые упражнения, письменные задания или заново возвращаюсь к объяснению учебного материала. Придерживаюсь принципа: включать исправление ошибок в сам процесс усвоения нового материала, в выполнение новых заданий. Если есть возможность исправлять ошибки, двигаясь вперед в изучении материала, то нет смысла тратить время на такой скучный для детей процесс, как так называемое исправление ошибок. Вот и получается, что на моих уроках исчезает этот традиционный компонент, но успехи моих детей от этого ничуть не хуже.

Оценку детьми этого новшества я узнал сегодня, когда та же Лела, получив от меня свою тетрадь по математике, вдруг радостно воскликнула:

— Решила, решила, вот сколько я решила! Люблю, математику!

Утро. Звонка на урок еще не было. Я записываю на доске упражнения. Группа девочек и мальчиков подбегает ко мне: «Илико плачет!» Илико — сдержанный мальчик. И если он плачет, значит, случилось что-то серьезное.

— Почему плачет?

Илико стоит у гардероба, лицом в угол.

— Потому что Сандро обидел его!

— Илико постригли, а Сандро его обзывает!

Надо принять меры. Но какие?

Можно подозвать к себе Сандро и во всеуслышание строго сказать, что он плохо поступил, и потребовать извиниться перед Илико. Это один вариант.

Можно сказать девочкам, которые подбежали ко мне, чтобы они пристыдили, осудили Сандро за такое недружелюбное поведение. Это второй вариант.

Можно подозвать Илико к себе, посмотреть, как его постригли, и похвалить: «Ты стал красивее, выглядишь, как настоящий мужчина. Я тоже любил в детстве так стричься!» При этом не напоминать, что его кто-то обзывал. Это третий вариант.

Могут быть и другие варианты.

Какой из них мне выбрать?

Если я стану осуждать Сандро, то этим унижу мальчика в глазах его товарищей по классу. А вдруг он вовсе не хотел обидеть Илико? Конечно, обзывать нельзя, но детям не так легко научиться управлять своими эмоциями, научиться быть тактичными, внимательными друг к другу.

Если поручить девочкам осудить и пристыдить Сандро, то они так «пристыдят» его, что потом уже Сандро будет жаловаться на девочек. И тогда появится новая задача с двумя неизвестными, решить которую станет сложнее.

Если же, разряжая обстановку, положусь только на свой авторитет («Ты стал красивее!»), возможно, другие не поддержат меня (не зная, что меня нужно поддержать).

Важно восстановить ущемленное самолюбие Илико, и поэтому необходимо, чтобы дети поддержали меня. А если случится так, то и Сандро, само собою, будет осужден. Но чтобы заставить Сандро задуматься о своем поведении, чтобы предотвратить подобные его поступки в будущем, я должен поговорить с ним серьезно, с глазу на глаз

Я продолжаю записывать на доске упражнения и шепчу стоящим около меня малышам:

— Я позову сейчас Илико к себе, кое-что скажу ему, а вы поддержите меня. Хорошо?

И зову мальчика:

Илико, принеси, пожалуйста, большую линейку! Илико вытирает слезы и несет линейку.

Сандро стоит поодаль. Он знает, что дети пожаловались мне, и наблюдает, что будет дальше.

— Ты что, постригся? — радостно удивляюсь я. — Покажи, как тебя постригли!

Илико не спеша снимает шапку.

— Повернись! Наверное, хороший парикмахер попался! Хорошо постриг! В детстве я тоже любил стричь волосы вот так, очень коротко, но тогда стригли не так хорошо, как сейчас. Надо мной ребята смеялись, какими только словами ни дразнили. Но я не обращал на это внимания. А через две-три недели у меня уже были кудри на голове… Знаешь, так ты мне больше нравишься, выглядишь, как настоящий мужчина! Не так ли, ребята?

И тут девочки и мальчики единодушно поддержали меня, даже те, кто только что вошли в класс и ничего не знали о происшедшем.

Элла. Мне нравится Илико таким!

Гига. Я тоже хочу так постричься!

Ия. Конечно, хорошо! Отчего ты стесняешься снять шапку?

— Ребята, смотрите, какие я готовлю для вас задания! — специально отвлекаю всех от разговоров по поводу стрижки Илико.

А на уроке, когда дети нашептывали мне свои решения, я подошел к Сандро и шепнул на ухо: «Задачу эту ты решил правильно, но вот с Илико поступил некрасиво! Если хочешь стать настоящим мужчиной, то на перемене подойти к нему и скажи: „Извини, Илико. Я не хотел тебя обидеть!“ Я буду наблюдать, как ты это сделаешь!»

Спустя некоторое время я подошел к Илико и тоже шепнул ему: «Если к тебе подойдет Сандро с извинениями, то, пожалуйста, прости его и скажи, что уже все забыл. Хорошо?»

Они так и поступили…

…На первой перемене девочки привели ко мне Тенго и Вахтанга.

— Они ругали друг друга и говорили плохие слова! — возмущена Майя. Что мне делать? Наказать мальчиков? Нет, я хотел бы, чтобы эти малыши задумались о своих поступках. И тут у меня появляется идея.

— Дети, я сейчас дам им такое задание, после выполнения которого они, думаю, поймут, что нельзя так обращаться друг с другом. Мне нужно сорок листков с этими пословицами, чтобы раздать их всем детям, — говорю я провинившимся. — Берите эту страничку и перепишите каждый по 20 штук. Будете переписывать на переменах. Должны закончить послезавтра. Надеюсь, вы поймете, почему я поручаю вам это дело! Вот вам бумага, на которой будете писать!

На страничке из настольного календаря — четыре пословицы:

Доброе слово опускает саблю. От хорошего слова миру светло.

Дурное слово друга делает недругом.

Злое слово камнем на сердце падает.

Мальчики взяли страничку и тут же начали писать.

Через неделю я устрою в классе дискуссию на тему «Доброе слово — лекарство». Тенго и Вахтанг, по всей вероятности, будут самыми активными участниками этой дискуссии, и они сами поговорят там о себе…

…На большой перемене я повел детей в парк. Дети начали играть. Вдруг мы обнаружили, что пропали куда-то Ния и Элла. Начали их разыскивать. Я волнуюсь. Волнуются и дети. Куда они могли исчезнуть? Дети осуждают поведение девочек: как они могли уйти куда-то без разрешения? Заканчивается перемена. Наконец, они являются, держа в руках букетики полевых цветов.

— Это Вам! — говорят девочки и протягивают мне цветы. Но не успел я им ответить, как со всех сторон раздались возмущенные голоса ребят.

— Куда вы бегали? Почему без разрешения пошли? Вы сорвали нам игру!

— Мы хотели нарвать цветов для учителя! — оправдывается Элла.

— Зачем ему цветы, вы его так огорчили!

— Он так волновался из-за вас!

— Как вам не стыдно!

— Мы всюду вас искали!

Видя, как дети сами воспитывают друг друга, я подумал, что самое лучшее в данном случае — не мешать этому общему возмущению.

Сегодня последний — 170-й день нашей школьной жизни. Я пришел очень рано, чтобы до прихода детей успеть все приготовить.

Прикрепляю на стенде в коридоре первые и последние в этом учебном году работы детей по письму и математике. В первой работе по письму (выполнена 8 сентября) еще неумелым почерком детей «написаны» первые слова — «написаны» кружочками, обозначающими буквы: четыре кружочка — мама, папа, шесть кружочков — Родина … А последнюю свою работу они выполнили вчера — это сочинение на тему «Чему я научился в школе». Первая работа по математике (от 9 сентября) — это письмо единиц в одну клетку и раскрашивание геометрических фигур. В последней (от 16 мая) написаны задачи и примеры, составленные самими детьми, выполнены чертежи геометрических фигур. Эти четыре работы каждого ученика нашего класса выставлены сегодня на стенде. На стене я прикрепил большой лист чистой бумаги и тут же на столик положил цветные карандаши. Сверху на листе написано название будущей картины — «Как я живу в школе». На стенах в коридоре и в классе повесил фотоснимки. На них каждый ребенок запечатлен в той позе, в какой его застал объектив в один из моментов школьной жизни: кто задумался над задачей, кто привстал с места и что-то выкрикивает, кто зевает, кто разговаривает с соседом, кто танцует, кто сидит на корточках в парке, наблюдая за муравьями, кто…

Дети раньше не видели эти фото. Еще я приготовил альбом: в нем 40 страниц и столько же моих записей о том, что рассказывал мне каждый «нулевик» в первые дни сентября («Когда я был маленьким…»).

Я хочу этими сюрпризами показать детям, как они выросли, показать родителям, как преобразились их дети, как они повзрослели, увидеть самому, к чему я пришел.

Все сделано.

Я стою в пустом классе и жду детей. Оглядываю парту.

За этой партой сидит Марика. Она, эта малюсенькая школьница, как только заходит в кладе, сразу же направляется ко мне. Скажет: «Здравствуйте!», а потом поинтересуется, как я живу. Если же обнаружит, что я в чем-то новом, то обязательно скажет:

Как Вы сегодня красивы! — и потрогает новую вещь.

А я отвечаю: «Для тебя я сегодня так нарядился! Я нравлюсь тебе?» Она улыбнется и прильнет ко мне.

Недавно в школу пришла ее мама: хотела забрать Марику пораньше домой.

— Нет, нет, нет! Не пойду! — категорически отказалась девочка. Мама уговаривает. Ничего не выходит.

— Почему ты упрямишься? — сердится мама. Я не упрямлюсь! Я же в школе!

— Вот и не приведу тебя больше в школу!

— Не приведешь? А если я не отпущу тебя на работу, хорошо будет?

Мама ушла недовольная тем, что я не уговорил Марику послушаться ее и что придется прийти в школу еще раз, чтобы забрать дочку домой.

Ну что, моя девочка, так и ходишь с лекарством в кармане? Не знаешь, когда проглотить таблетку? Хорошо, я напомню тебе! Только больше не говори с мамой так грубо! Это я говорю тебе по секрету. Договорились?..

А тут сидит мой кудрявый, неугомонный «Леван», в отношении которого моя педагогика не сработала.

К концу ноября он еще не мог вычленять звуки в слове, путал буквы и цифры, про любую букву и цифру говорил, что это четыре. К началу февраля научился узнавать некоторые буквы, но не мог читать простейшие слоги, составленные из них. И когда я попросил его нарисовать что-нибудь, он нарисовал несуразную фигуру, нечто вроде треугольника, вдоль которой были начерчены кружочки. «Это дом, а эти кружочки — колеса!» — объяснил он мне. Потом нарисовал то же самое и сказал, что это гоночная машина. Наверное, есть особый смысл в этой многозначной фигуре и многозначности цифры «четыре», и мне нужно его постичь.

Долго он не мог привыкнуть к порядку во время занятий. Самовольно вставал, разгуливал по классу, брал свое пальто и махал им посреди комнаты. А когда «Леван» начал как-то свистеть на уроке, обеспокоенные ребята попросили не мешать. Тогда Вова сказал ему: «Знаешь, что я тебе скажу? Пословицу скажу: „Один свистит, самому себе свистит!“» Гига добавил: «А я другую пословицу скажу: „Один смеется, над собой смеется!“» Мне стоило немалого труда внушить детям относиться к нему доброжелательно, заботливо.

Обещаю тебе, мальчик, что за это лето я прочитаю много книг, посоветуюсь со специалистами и в сентябре встречусь с тобой не с пустыми руками, а с методикой, продуманной мною для тебя. Я уверен, что мы с тобой отнимем у природы-матери то, чего она не додала тебе или отняла случайно. Я полон оптимизма, что все выправится, потому что без оптимизма не смогу тебе помочь. Кроме того, ты сам тоже внушаешь мне надежду тем, что становишься добрым и постепенно проявляешь интерес к занятиям. Победим, обязательно победим! У меня лично нет иного пути!..

Это место, последняя парта в первом ряду, принадлежит Дато.

— Что ты сейчас читаешь, Дато?

— «Приключения Тома Сойера»! Это было в ноябре.

— А теперь что читаешь, Дато?

— «Приключения Еекльберри Финна»! Это было в январе.

— Что за книгу ты держишь, Дато?

— «Таинственный остров». — Ты ее читаешь?

— Уже половину прочел. Очень интересно! Это было в апреле.

А сегодня Дато, наверное, расскажет мне, какие книги собирается прочесть летом. Только не будь драчуном, рассказывай товарищам о прочитанных книгах, а я принесу тебе сложные задачи по математике! Хочешь?..

На этом месте сегодня никто не будет сидеть, оно пустует уже месяц. Мама «Лаши» вместе с сыном переехала жить в Москву. Дети очень скучают по нему, часто вспоминают. На днях Тенго говорит мне: «Знаете, я вчера во сне видел „Лашу“. Как будто он вернулся к нам и читал замечательные стихи. Мы все удивлялись, как „Лаша“ выучил столько стихотворений. Аплодировали ему, аплодировали, и я проснулся!»

Вчера на уроке математики я дал детям особенно сложную задачу: «На доске я начертил два отрезка. Вы должны представить их, потому что я пока не хочу показывать их вам. Длина одного отрезка равняется к см, другого — 15 см. Длина обоих отрезков составляет 22 см. Какова длина первого отрезка? Решайте!» Без записи уравнения дети не смогли решить задачу. Тогда и сказала Эка: «Как жаль, что „Лаши“ нет с нами, он бы решил эту задачу!»

Конечно, мой мальчик, ты вырастешь хорошим человеком, только надо, чтобы ты сохранил веру в людей. Больно, что отец поступил так необдуманно, что самый любимый твой человек изменил тебе! Ты был первым в нашем маленьком обществе настоящих мужчин, которому было присвоено учрежденное нами звание Прометея. Расти же себя Прометеем, мой мальчик! А мы часто будем писать тебе письма. Вот и вчера на уроке все 38 твоих друзей написали тебе письма. Я не знаю, о чем каждый пишет тебе, но уверен, что эти 38 радостей уже отправлены авиапочтой на твой адрес…

Будет пустовать сегодня и вот это место, вторая парта в среднем ряду. «Маквалу» тоже увезли от нас. Дети скучают по ней. Ей тоже было отправлено 38 писем. А я написал письмо директору школы-интерната, попросил позаботиться о девочке. Лучше, если завтра сам поеду туда, навещу девочку и поговорю с коллегами…

…Третий ряд, третья парта — здесь сидит Гоча.

Он всегда что-то ищет — то черепаху, то красный камень.

А на днях сообщил мне, что организовал штаб.

— Какой штаб? — спрашиваю.

— Штаб, подземный! Мы уже нашли яму. Сверху покрыли большими картонами. Начали ее расширять, но наткнулись на дохлую собаку! Вытащили ее!

— Кто это «мы»?

— Это наша тайна, но Вам скажу. В штаб я ввел… — и он шепнул мне имена шестерых своих товарищей — состав всего штаба.

— А что вы будете делать? Еще не знаем!

Ничего, мальчик, зато я знаю, что делать с вашим штабом! А что, если вы вдруг получите секретные приказы устроить соревнование по дальности полета самодельных птичек, открыть выставку, посвященную героям космоса, узнать от своих дедушек о событиях Великой Отечественной войны, провести конкурс на художественное чтение? Сейчас я уже не успею начать с вами эту серьезную игру, но начну, как только опять соберемся вместе.

Но ты не знаешь о нашей общей тайне! Мы ведь все, до единого, сговорились «против» тебя!

— Дядя Валерий пришел! — кричали дети, как только твой папа появлялся в классе.

Твои товарищи и ты сам часто ждали его у входа в школу. Приходил он не только с музыкой, которую писал для всех вас, приходил со своим обаянием, со своей улыбкой и любовью. Он рассказывал вам забавные истории о музыке, играл для вас на фортепиано, репетировал постановку музыкальной пьесы… Но ты один до сих пор не знаешь о беде, которая постигла твою семью.

Он попал в аварию и теперь лежит в больнице в далеком городе! Там он останется долго, пока врачи не вылечат его! — так сказали тебе.

В тот день, узнав о случившемся (тебя не было в школе), дети заплакали. И мы решили до поры до времени хранить эту святую ложь, чтобы пощадить твое хрупкое сердце…

Здесь сидит Tea. Выпрямись, пожалуйста, нельзя так горбиться при письме!..

Рядом сидит Лери, брат Теи. Говори спокойно, мальчик, не торопись, не глотай слова!..

За этой партой — Дито. Будь более мужественным, малыш, не пугайся темноты в комнате!..

Здесь сидит Русико. Твои сообразительность и находчивость радуют меня, но откуда это пристрастие говорить неправду? И я ищу способы, чтобы избавить тебя от этого «недуга»!..

Здесь сидит Ния. Что ты рисуешь, Ния? Мальчика с цветком во рту? А кому ты подаришь этот рисунок? Мне? Спасибо, Ния! Я повешу его в своем кабинете!..

Рядом сидит Нато. Что ты мне шепчешь, Нато? Выучила новые стихи? Когда ты их прочтешь нам? Сейчас?..

За этой партой сидит Виктор. Как дела, мальчик? Хочешь, я дам тебе сложную задачу? Она у меня уже приготовлена! Бери со стола!..

Это место Илико. Ну, как, мальчик, научился грузинскому произношению? Скажи, пожалуйста, правильно: «Бакаки цкалши кикинебс!» Выпускай звуки из гортани! Вот так!.

А здесь — место Елены. Не будь, девочка, такой застенчивой! Не бойся, верь в свои способности!..

Здесь сидит Элла. Ну, как, Элла, твоя сестренка еще не заговорила? Ты понаблюдай и скажи нам, какое она скажет первое слово! Передай ей мой привет!..

Здесь сидит Котэ. Сыграй, пожалуйста, на пианино свою песенку, видишь, все тебя просят!..

Здесь сидит Гига. Почему ты такой грустный сегодня? Маму положили в больницу? Не грусти, она скоро выздоровеет! Хочешь, понеси ей в подарок свой рассказ! Он ей очень понравится!..

Здесь сидит Лела. Что с тобой, девочка? Ты сама себя наказываешь? За что? Провинилась? Когда?

Здесь сидит Эка. Ты просишь, чтобы мы простили Тенго и Котэ? Они больше не будут?.. Ну, хорошо, согласен!.

Здесь сидит Тека. Что это у тебя написано? 2500 + 2500 = = 5000? Молодец, верно! Но почему пишешь мелом на парте?..

Здесь сидит…

Дети, приходите поскорее! Мне скучно без вас в пустом классе!

Сговорились они, что ли?

Врываются сразу десять-двенадцать улыбок и радостных «Здравствуйте!».

Я с закрытыми глазами могу угадать каждое «Здравствуйте!». В классе запахло жизнью и цветами.

— Здравствуйте, дети! — приветствую их. Каждому пожимаю руку.

Как-то завелся у нас такой обычай: приходит ребенок в класс, подходит ко мне, здоровается, а я, если у меня не заняты руки и могу оторваться от дел, протягиваю руку и тоже приветствую: «Здравствуй!» Дети очень ценят это рукопожатие, оно скрепляет наш деловой и дружеский союз на весь день.

— У нас так много дел сегодня! Надо успеть, пока придут родители и гости!

— Успеем!

— Посмотрите, что мы должны делать!

Дети читают вслух написанное мною на доске:

I урок — заполнить и заклеить секретные пакеты.

II урок — устроить выставку.

III урок — попрощаться с нашими деревцами.

IV урок — побеседовать о будущем.

— А потом?

— А потом придут родители и гости, мы покажем им свой спектакль и попрощаемся друг с другом!

— Мне не хочется прощаться!

— Давайте начнем работу, не дожидаясь звонка на урок! Дети садятся за парты. Каждый достает из своего ящика пакет и приступает к делу: пересматривает содержимое, что-то поправляет, обновляет. Я же должен подозвать каждого к себе, ознакомиться с содержанием секретного пакета, вложить в него 'характеристику ребенка и разрешить ему заклеить, пакет.

Первые такие пакеты родители получили в конце полугодия. А это уже второй пакет, и, судя по тому, как родители отзывались о первом, могу представить, с каким нетерпением ждут они этого — второго пакета.

Что это за секретные пакеты? Почему пакеты? Почему секретные? На эти вопросы у меня имеются свои ответы, закрепленные размышлениями и экспериментом.

Скажу сразу: шестилетним детям, пришедшим в школу для того, чтобы пройти курс подготовки, нельзя ставить отметки! Своим младшим школьникам я давно не ставлю никаких отметок ни в первом, ни во втором, ни в третьем классах. По моему представлению, отметки — это костыли хромой педагогики или же жезл, олицетворяющий императивную власть педагога. И входить в подготовительный класс на костылях, класть на виду у шестилеток этот жезл и так приступать к обучению — это кажется мне педагогической аномалией.

Кому нужны эти отметки?

— Детям! — слышу ответ одних учителей.

Нет, дорогие коллеги! Детям они вовсе не нужны! Они не знают, что такое отметки, зачем они придуманы, чью жизнь облегчают. Это мы — педагоги и родители — приучаем детей к отметкам, разжигаем в них страсть к этим цифрам от 1 до 5 и, когда видим, как они, в конце концов, начинают стремиться к «хорошим» отметкам, начинают учиться ради этих цифр, говорим: «Вот видите, как нужны детям отметки: не будь их, они бы перестали учиться!»

Не могу представить, как жилось бы этим «нулевикам», занятым сейчас своими секретными пакетами, если бы я приходил на каждый урок с отметками разных категорий Как бы мог я тогда предложить им: «Хотите сложную задачу?», как осмелился бы «ошибиться» сам и куда делись бы принцип жизни на уроке, принцип деловых отношений, принцип наступательного познавательного движения детей? Как бы я смог нести радость каждому малышу, сея семена горечи и обиды?

Детям не нужны отметки, они и без них будут учиться, если учение мы превратим в процесс развития познавательных стремлений, если они не будут чувствовать на себе силу наших мер принуждения. Им вовсе не нужно знать, насколько каждый из них обогнал остальных или отстал от них, не нужно знать о том, что ученики подразделяются на «сильных» и «слабых», «успевающих» и «отстающих». Не заставляет ли нас это разделение краснеть перед детьми из-за того, что мы сами не смогли познать психологию каждого ребенка, особенно тех, кого так просто относим к «слабым», «отстающим», не смогли построить для этих последних самую, как сейчас любят говорить в науке, оптимальную индивидуальную методику? Я лично краснею перед моим кудрявым «Леваном», когда он смотрит на меня порой такими грустными глазами, в которых я читаю: «Я сам с собой ничего не могу поделать! Ты же взрослый, умный. Помоги мне, не оставляй меня в беде!»

«Он слабый, он двоечник!» — говорит иной педагог. Однако не оправдание ли это нашей же слабости? Раз его мы счиму долгу перед детьми или проработсамих себя? Видел я много уроков, за которые иным педагогам со всей ответственностью можно было бы поставить безжалостно двойки, записать эти двойки, ну, скажем, в трудовую книжку. Такие педагоги, конечно, не смогут войти в класс без «костылей» и без «жезла», они проведут уроки на двойки и еще осмелятся поставить своим ученикам на этих же уроках двойки и пятерки. Вот какой получается парадокс.

В глубокой древности педагогом называли человека с палкой, провожающего ребенка в школу и обратно. Но потом это слово приобрело совершенно другое содержание: педагог — это человек, учащий и воспитывающий детей. Выбросил ли педагог свою палку, став учителем и воспитателем? Нет, не выбросил! На средневековых барельефах, на иллюстрациях в книгах видим, как педагог, держа в правой руке палку или пучок прутьев, а в левой — раскрытую книгу, учит детей премудростям. Может быть, наши отметки и есть перевоплощенная форма этих палок и прутьев? Так кому нужны отметки в подготовительном классе — неужели шестилетним детям? Малыши и слышать не хотели бы о них, но когда так усердно, каждодневно, всюду — в школе, дома, в любом социальном кругу — мы показываем и доказываем детям зависимость характера наших отношений от полученных ими отметок, то что же детям делать? Они же понимают, что полностью зависят от нас, и не хотят жить без нас, они, привязаны к нам, любят нас, и потому не остается другого пути, как стремиться к отметкам, чтобы угодить нам.

Таким образом, вопрос упирается не в то, что отметки нужны детям, а в то, может ли педагог подготовительного класса забыть о существовании отметок, сломать и выбросить «жезл» своей императивной власти и так прийти к детям обучать и воспитывать их. Легко ли это сделать?

Нет, нелегко педагогу расстаться со своим «жезлом» — отметками. Нелегко потому, что с ними связана методика обучения и воспитания, к которой он так привык. Перестройка методики — это не система процедур, направленных, скажем, на перегруппировку методов, способов, средств обучения, а преобразование педагогом самого себя, своих точек зрения, взглядов и представлений.

Такое преобразование методики и, стало быть, самого себя болезненно будут переживать только те учителя, которые привыкли работать шаблонно и для которых Паата, сидящий в первом ряду, и Паата, сидящий в третьем ряду, — один и тот же ребенок, что облегчает жизнь, конечно, не ученикам, а педагогу, обучающему их одним и тем же способом.

Три закона, обнаруженные Л. Н. Толстым, объясняют суть такого положения вещей. Первый закон заключается в следующем: «Учитель всегда невольно стремится к тому, чтобы выбрать самый для себя удобный способ преподавания» (Толстой Л. Н. Яснополянская школа за ноябрь и декабрь месяцы. Пед. соч. — 2-е изд. М., 1953, с. 176). Хорошо, если невольно, это еще простительно педагогу. Но если он преднамеренно, рационально будет стремиться облегчить себе общение с детьми, это, наверное, можно было бы назвать изменой своей профессии. Второй закон: «Чем способ преподавания удобнее для учителя, тем он неудобнее для учеников» (Там же). Ясно, что всячески надо избегать создания таких педагогических процессов, в которых дети будут «мучиться» вследствие облегчения труда педагога. И поэтому нужно искать выход из положения. Об этом говорит третий закон Л. Н. Толстого, и я его принимаю как заповедь:

«Только тот образ преподавания верен, которым довольны ученики» (Толстой Л. Н. Яснополянская школа за ноябрь и декабрь месяцы. — Пед. соч. — 2-е изд. М., 1953. с. 176).

Чтобы педагог смог обучать своих шестилетних учеников без отметок, ему нужно определить, что же он выбирает: быть верным своему святому долгу перед детьми или проработать спокойно энное количество лет, именуемое педагогическим стажем. И если педагог, выбирающий путь творчества, новаторства и ищущий пути к сердцу каждого ребенка, будет восхищаться тем, что пошло поколение умных и жаждущих знаний детей, то второй педагог, с «жезлом» в руках, будет твердить на каждом педсовете: «Что за дети, ничего не хотят делать, не хотят учиться! Даже шестилетки, если не накричишь на них, не пригрозишь чем-то, не утихомириваются на уроках!» Этот второй педагог, войдя в свой подготовительный класс, скажет своим шестилеткам: «Я не люблю шутить! Кто не будет хорошо учиться, не будет внимательным, получит двойку! А вы знаете, что такое двойка? Вот узнаете. А теперь положите руки на стол и слушайте!» Первый же педагог, разумеется, такого не скажет никогда. Он обратится к малышам: «Дети, я хочу посмотреть, как вы улыбаетесь! Я люблю ваши улыбки! Улыбнитесь, пожалуйста! А теперь скажите: что вы больше любите слушать — сказку или стихотворение? Так и быть, расскажу вам сказку о мальчике-с-пальчик! Устройтесь поудобнее! Жил-был…» И выбирает этот педагог самый трудный путь к сердцам детей: путь повседневного обновления своей методики обучения и воспитания и, стало быть, самого себя, чтобы доставлять детям радость общения с ним.

Возникнет ли в таком случае вопрос о том, как сохранить в классе порядок, как утихомирить детей без «жезла», без отметок? Дети зашумели в классе, хочешь им сказать что-то хорошее, научить чему-то… «Успокойтесь!» — говоришь, но они не слушаются. Как быть? Прикрикнуть хорошенько, пригрозить пальцем, наконец, сказать, что поставишь двойку за поведение? И тогда всё стихнет, все успокоятся? Как трудно дать здесь однозначный ответ, выписать рецепт прямого назначения. Трудно потому, что вопрос о дисциплине опять-таки возникает при императивном обучении. И когда обучаешь и воспитываешь детей императивно, то часто приходится повышать голос: «Михо, ты умолкнешь или нет в конце концов?!», образумливать, утихомиривать не только Михо, но и других. Но ведь дети могут через минуту забыть о том, что произошло, и опять попытаться высвободить себя из сети императивности, чтобы заняться более интересным делом! Так не лучше ли опираться не на такие способы восстановления порядка, а на изменение характера отношения к детям, изменение самого процесса обучения и воспитания; наконец, установление в классе общей атмосферы доброжелательности, чуткости? Все это Л. Н. Толстой называет «духом школы», который, по его мнению, составляет «сущность, успешность учения». «Этот дух, — писал он, — подчинен известным законам и отрицательному влиянию учителя, т. е. что учитель должен избегать некоторых вещей, для того чтобы не уничтожить этот дух… Дух школы, например, находится всегда в обратном отношении к вмешательству учителя в образ мышления учеников, в прямом отношении к числу учеников, в обратном отношении к продолжительности урока и т. п. Этот дух школы есть что-то быстро сообщающееся от одного ученика другому, сообщающееся даже учителю, выражающееся, очевидно, в звуках голоса, в глазах, движениях, в напряженности соревнования, — что-то весьма осязательное, необходимое и драгоценнейшее и потому долженствующее быть целью всякого учителя. Как слюна во рту необходима для пищеварения, но неприятна и излишня без пищи, так и этот дух напряженного оживления, скучный и неприятный вне класса, есть необходимое условие принятия умственной пищи» (Толстой Л. Н. Указ, соч., с. 199). Установите этот дух в общении с детьми — и проблема порядка в классе возникнет перед вами в совершенно ином плане: «Ежели оживление это имеет предметом урок, то лучше и желать нечего. Ежели же оживление это перешло на другой предмет, то виноват был учитель, не руководивший этим оживлением. Задача учителя… состоит в том, чтобы постоянно давать пищу этому оживлению и постепенно отпускать поводья ему» (Там же, с. 200).

Итак, нужны ли отметки «нулевикам»?

Нет, дети в них не нуждаются, потому что отметка мешает им пристраститься к знаниям, жить в школе радостно и весело.

Нужны ли отметки педагогам?

Пусть сами за себя решают мои коллеги. Что касается меня, они мешали бы мне радоваться каждой встрече с детьми.

Может быть, тогда отметки нужны родителям, чтобы знать, как учатся их дети?

Скажу откровенно: вряд ли желательно давать родителям отметки успеваемости их детей. Что они будут делать с этими отметками? Сами цифры не скажут ровным счетом ничего о конкретных успехах и неуспехах ребенка. Что им скажет, допустим, цифра «2» по математике? Разве она расскажет мамам и папам, что ребенок еще не может складывать числа в пределах десяти, что он допускает ошибки при решении задач типа «В магазин привезли 8 ящиков яблок, было продано несколько ящиков. Осталось 3 ящика. Сколько ящиков яблок продали?»? Разве объяснит эта цифра, по какой причине ребенок не смог ответить педагогу сегодня на уроке на вопросы: где в примере первое слагаемое, второе слагаемое, сумма? И наконец, разве сможет она посоветовать родителям, в чем и как помочь ребенку? Цифра эта не умеет говорить на таком языке. Зато она умеет ябедничать, она так и бежит к папе: «Присмотри за ребенком! Он ничего не хочет делать!» Думаете, «5» и «4» несут с собой радость? Часто они вызывают успокоение и праздность родителей в отношении воспитания ребенка: «Какой он у нас умный! Раз он так хорошо учится, значит, наша помощь ему совсем не нужна!»

А теперь представим такой печальный случай. Ребенок заболел. Конечно, будем вызывать не учителя, а врача-специалиста, чтобы посмотреть, что с ним. Врач осматривает горло, заставляет ребенка высовывать язык, слушает легкие, измеряет температуру. Затем пишет свой диагноз о состоянии здоровья ребенка — «2» — и уходит. Что делать маме с этой двойкой? Ребенок ее не проглотит как пилюлю, накладывать ее на спину как горчичники тоже нельзя. А эта двойка только и кричит: «Ребенку плохо! Надо ему помочь!» Есть ли гарантия, что диагноз «2» о состоянии здоровья ребенка направит родителей на верный путь лечения? Такой гарантии, разумеется, нет, и потому дать родителям больного ребенка диагноз «2» чревато большими опасностями. Это понимают все, и потому никому и в голову не придет с помощью цифр справляться о состоянии здоровья. После осмотра больного добрый Айболит объяснит родителям, чем болен ребенок, каковы причины этой болезни и как ухаживать за больным, чтобы он скорее поправился. Этот Айболит достанет из кармана своего белого халата бумагу с треугольной печатью, выпишет лекарства и строго разъяснит, в каком количестве, в какое время и сколько раз надо их принимать.

Кто же придет к родителям ребенка, получившего «2» по математике, и толком объяснит, каким именно должно быть домашнее обучение? И родители будут вынуждены стать педагогами-знахарями, главным средством которых является испокон веков бытующее строгое запрещение удовольствий. Средства воспитания педагога-знахаря так же опасны для интеллектуального и морального развития ребенка, как лекарства знахаря для обеспечения здоровья человека. Бывают случаи, когда и в одной, и в другой сферах все кончается благополучно — метод воспитания оправдал себя, лекарство для лечения недуга тоже оправдало себя. Но это случай, а не закономерность.

Таким образом, родителям шестилеток лучше не давать никаких отметок, чтобы этим не нарушать духа школы.

Но родители имеют право знать, как именно учится их ребенок в школе. Мы обязаны давать им полезные советы о воспитании и помощи ребенку в семье. Этому и служат наши пакеты, заполнением и заклеиванием которых заняты сейчас мои дети. Лали, принеси свой пакет!

Лали подходит к моему столу и достает содержимое пакета (всего 23 листа): два образца то каллиграфии, два сочиненных девочкой рассказа, три работы по подбору слов для вставления в текст, составленные ею задачи и примеры, геометрические чертежи, пять рисунков, две аппликации, запись на четырех страницах: «Чему я научилась на уроках родного языка», «Что я знаю по математике». «Что я знаю о Пиросмани».

Просматриваю, одобряю.

— Вот твоя характеристика! — отдаю девочке напечатанную на листе бумаги характеристику, подписанную завучем и мной. В ней написано:

Лалидобрая и трудолюбивая девочка. Товарищи ее любят.

Она наша санитарка в классе. Когда Ника поцарапал себе палец, Лали помазала йодом и перевязала палец бинтом.

Лалиумеет интересно рассказывать, говорит складно, только ей нужно избавиться от привычки говорить «эээ» в паузах между словами и фразами.

Знает много стихотворений. Особенно понравилось товарищам, как выразительно она читает стихотворения Важа Пшавела.

Читает целыми словами, понимает прочитанное. Нас радует, что она прочла уже четыре книги.

Пишет красиво, однако мы советуем ей соблюдать равномерное расстояние между буквами.

Умеет излагать письменно свои впечатления. Ее рассказ «Весна стучится» мы обсудили в классе. Лали помнит, какие советы ей дали товарищи.

Научилась решать математические задачи, примеры. Геометрические фигуры чертит аккуратно.

Полюбила русский язык. Умеет составлять предложения, знает стихотворения, загадки, пословицы. Советуем поработать над русским произношением.

Ее рисунки и работы по труду демонстрируются на классной выставке. Они нравятся всем.

Лали— участница музыкального спектакля.

Советуем ей научиться читать быстро; прочесть за лето 6^-7 детских книг. Неплохо будет поупражняться в письме, чтобы закрепить каллиграфию.

Лали! Поздравляем тебя с переходом в I класс! Там ждут тебя важные дела!

Характеристику эту кладу в пакет. Он красочно оформлен: нарисованы цветы, улыбающееся солнце, цветными фломастерами написано: «Дорогим родителям от Лали».

— Можешь заклеить пакет!.. Вахтанг, принеси свой пакет! В пакете Вахтанга 19 листов. Пересматриваю все работы.

— На твоем месте этот образец каллиграфии я переписал бы заново. Ты умеешь писать красивее!

Отдаю ему характеристику. В ней есть советы: научиться читать целыми словами^ при письме быть внимательным, не пропускать буквы, не ссориться с товарищами.

— Тамро, принеси свой пакет! У нее в пакете 26 листов.

В характеристике записано, какую она проявила заботливость к детсадовцам.

— В надписи на пакете я замечаю ошибку. Найди и исправь, пожалуйста!

Так подходит ко мне каждый со своим пакетом.

— Оставьте ваши пакеты на партах. Своих родителей вы посадите на ваши места, и они сами увидят, какие им приготовлены сюрпризы!

Эти пакеты дети готовили в течение последних двух недель.

Каждый день я выделял специальный урок, на котором они писали, сочиняли, составляли, рисовали, клеили, выбирали, клали подобранные образцы в пакет. Я замечал, что многие мои «нулевики» не выходили на переменах из класса, а доставали из ящика пакет и продолжали свою работу. Они делали это увлеченно и заботливо: это же был подарок родителям — «Вот каким я стал, чему я научился!»

А теперь о том, почему пакеты секретные. Потому что детям нравится доставлять неожиданную радость своим родителям. Вот и говорим в классе, что это наши секретные пакеты, каждый кладет в него свои самые лучшие работы, характеристику и заклеивает.

Что будут делать родители с этим пакетом?

Ну, конечно, вскроют его. И если последуют моему совету, то должны поступить так: всем членам семьи нужно сесть за стол, внимательно просмотреть каждый образец, подготовленный ребенком, вслух прочесть характеристику. Желательно, чтобы родители достали содержимое прежнего пакета и сравнили старые образцы с новыми. А потом нужно поговорить о том, чем их порадовал ребенок, как он пишет, какие математические задачи решает, какие знает стихи, как рисует и, вообще, каким он становится взрослым. Нужно заговорить и о том, в чем и как помочь ему, чтобы он научился еще большему, продвигался быстрее и становился лучше, рос жизнерадостным, добрым и трудолюбивым человеком. На этом семейном совете ни в коем случае нельзя бранить ребенка за возможные ошибки в образцах. Родители должны помнить, что все это ребенок готовил с большой любовью и ответственностью и что этими образцами он продемонстрировал те возможности, которых достиг на данном этапе своего развития. На другой день, может быть, папа понесет пакет на работу: «Хочу показать своим товарищам, какой у меня растет сын!» Мама сделает то же самое. Придут гости, соседи, — родители достанут пакет и покажут им: «Смотрите, чем наш школьник порадовал нас!» Потом этот пакет, вместе с первым, они положат в отдельную папку и заботливо будут хранить ее. Эта папка в будущем пополнится новыми подарками ребенка своим родным.

Для родителей я много раз проводил открытые уроки, они приходили к нам, смотрели, чему и как учатся дети, наблюдали и за своим ребенком. Мы часто советовались друг с другом о наболевших вопросах воспитания ребенка, о характере наших совместных усилий в деле его обучения и воспитания. На лекциях для родителей я давал им некоторые рекомендации по воспитанию детей в семье, говорил об особенностях общения с ними.

Сегодня они получат эти объемистые пакеты и характеристики, как бы наш с детьми отчет о том, как мы жили в школе, как развивались дети, чему они научились, в чем продвинулись, какие возникают пожелания.

Как вы думаете, дорогие коллеги, что бы могли ответить мне родители, если бы сегодня на собрании я сказал им: «Уважаемые папы и мамы! Может быть, не стоит раскрывать эти пакеты, и вы предпочитаете получить табель с цифровыми отметками? Тогда я их приготовлю для вас!»?

По своему опыту знаю, что они ответили бы мне на этот вопрос.

Ставим в коридоре четыре столика. Дети выносят из класса уже отобранные материалы и кладут их на столики. Спорят, как разложить, чтобы удобно было их рассматривать, чтобы было красиво.

На первом столике четыре красочных сборника: «Источник мудрости» (части I и II); «Народная поэзия» (части I и II).

На досках в классе и коридоре я часто писал детям пословицы и поговорки. Дети читали их на перемене, многие заучивали наизусть. А однажды я предложил им: «Давайте поохотимся за пословицами и поговорками! В них же народная мудрость!» И посоветовал расспросить старших дома, какие они знают пословицы и поговорки, и записать их. И дети стали приносить в класс записанные на бумаге пословицы и поговорки. Некоторые рядом с текстом рисовали цветы, разные фигуры. Я предложил детям устроить урок-утренник, на котором каждый прочел бы свои пословицы. На уроке-утреннике я им сказал:

— Давайте сделаем так: все листы, на которых вы записали понравившиеся вам пословицы и поговорки, мы сколем. Виктор свяжет их ленточкой, и у нас получится сборник пословиц и поговорок. Только как нам назвать этот сборник?

Мы выбрали название «Источник мудрости». Попросили Нию и Магду тут же приступить к оформлению обложки. Так у нас получилось два сборника пословиц и поговорок. В каждой части было собрано по 50 мудрых изречений.

Вот эти сборники и были показаны на выставке.

В апреле я посоветовал детям поискать (с помощью взрослых) стихи народного творчества, выучить наизусть и прочесть на уроке-утреннике. Утренник проходил очень интересно. А потом мы собрали все листы, приготовили две красочные обложки, и получилось два сборника стихов. Дети носили эти сборники домой, чтобы показать родным. Так были составлены эти четыре книжки — радость и гордость детей.

На втором столике — альбом, который мы назвали «Хотите верьте, хотите — нет!» В нем пока десять вырезок из газет и журналов с описанием невероятных явлений природы. Начали его составлять мальчики совсем недавно и продолжат это дело в будущем учебном году.

На третьем столике лежат первые «тома» самостоятельных работ детей.

В январе я сказал своим малышам:

Не хотите ли стать авторами книг? И объяснил, что это значит:

— Это будут книги, в которые каждый из вас внесет свои лучшие работы по письму, математике. Туда вы занесете свои впечатления, рассказы, ребусы, кроссворды, которые сами будете составлять, придуманные вами примеры и задачи, ваши рисунки и аппликации, — в общем, все работы, которые вам особенно нравятся. Будете оформлять страницы… А название книги придумаете сами!

Я показал им несколько книжек моих бывших учеников подготовительного класса.

— Вот какими могут быть ваши книги! Книги привели их в восторг.

Лери. Почему здесь написано «том первый»?

— Потому что вторую книгу, второй том собственных работ, эти дети составили в первом классе, затем во втором классе составили третий том, а в третьем — четвертый!

И я кладу на стол перед детьми эти тома — объемистые, красочные.

Разумеется, мои шестилетки захотели сделаться авторами собственных книг. Одна моя заповедь гласит:

Детям нужно предлагать такие увлекательные дела, к которым они могут приступить не когда-нибудь, а сейчас же; и первые шаги, предпринятые в осуществлении этих дел, должны приводить их не к первым горьким неудачам, а к первым успехам.

— А когда мы будем делать свои книги? — этот вопрос сразу же со всех сторон прозвучал в классе.

— Зачем откладывать! Начнем сейчас же!

Я дал каждому папки, в которые вкладывал их тетради, рисунки, аппликации. Они достали из шкафа клей, ножницы, фломастеры, бумагу. Я учил их: что отбирать, как вырезать, клеить, оформлять, прокалывать бумагу, скреплять ленточкой. Они советовались со мной о названии своей книги, об оформлении обложек. Все занимались увлеченно — на уроке труда, на уроке рисования. И в тот день у каждого была уже своя книга: «Ласточка», «Ромашка», «Мак», «Орёл», «Солнце», «Радость», «Звезда», «Весна», «Ручеёк», «Лань», «Цветочное поле», «Я — „нулевик“».

Мы выделили в классе столик для этих книг. Каждый мог взять свою книгу и заполнить ее новыми страницами, просмотреть книгу товарища.

Мне уже не надо было руководить детской увлеченностью. Я только подходил к столику, брал какую-нибудь книгу, просматривал ее, а потом когда-нибудь (на перемене, во время прогулки, может быть, даже когда они шептали мне свои ответы на уроке) я говорил тому или иному ученику: «Новые страницы твоей „Весны“ („Ромашки“, „Звезды“…) понравились мне! Чем еще намерен заполнить книгу?»

Иногда на перемене я брал две-три книги, садился за стол и рассматривал их, а дети, конечно, обступали меня: «Чья это книга? Нравится она вам?» Порой я просил у автора книги разрешения взять ее домой: «Покажу моим детям!» Я приглашал к этому столику любого гостя: «Знаете, это книги детей, посмотрите, какие они интересные!» Да, вот так все было просто, а книги эти росли так быстро, как грибы после дождя.

Все эти книги и лежат теперь на третьем столике.

На четвертом столике — малюсенькие книжки, их более ста. В них собраны рассказы детских писателей. Дети тоже сами оформляли эти книжки.

Представьте себе лист бумаги объемом в полстраницы газеты, на котором напечатан рассказ. И чтобы получилась книжка из 8 страниц, нужно проделать следующие работы:

три раза сложить лист, скрепить страницы; на первой странице написать фамилию автора, название рассказа, дату оформления книжки;

внимательно прочесть рассказ, понять его содержание;

оформить первую и последнюю страницы обложки в соответствии с содержанием рассказа;

на второй странице обложки написать фамилию художника-оформителя;

написать красочные первые буквы слов, которыми начинаются абзацы;

приписать значения словам, данным в сноске;

на свободных страницах сделать рисунки по содержанию рассказа;

в конце рассказа написать несколько вопросов по его содержанию;

оформленную таким образом книгу представить на рассмотрение товарищей.

Обсуждение уже оформленной книги я вел на уроке. Обсуждались рисунки, обложки, разъяснения к словам в сносках, вопросы, поставленные по содержанию рассказа, и, таким образом, обсуждался сам рассказ. Так были оформлены три рассказа. Дети очень заинтересовались этой формой познавательной деятельности…

…Устройство выставок закончено.

Давайте посмотрим всё, а заодно и проверим! — предлагает Майя.

Мы обходим наш «выставочный зал». Дети обрадовались, увидев свои фотоснимки. Они радуются и удивляются, рассматривая свои первые письменные работы. Они довольны выставкой. Кое-где что-то поправляют. Вывешивают и афишу музыкальной пьесы.

— А теперь пойдем к нашим деревцам! — говорю я, и мы с шумом спускаемся по лестнице, захватив с собой ведерко и две лопаточки.

Они стоят на склоне, стоят дружно. Никуда не уходят, и не могут уйти. Мы их посадили в феврале: родители достали нам хорошие саженцы, пионеры помогли вырыть сорок ям, сорок первую вырыл я сам. Мы осторожно опустили корни своих саженцев в яму и заполнили землей.

— Надо же знать, кто какое дерево посадил! Давайте дадим им имена! — сказал тогда Тенго.

И на каждом дереве каждый повесил табличку с надписью: кем и когда оно было посажено.

Почти каждый день мы приходили в наш парк, где обычно проводим большую перемену, поухаживать за деревцами; разрыхляли почву, поливали водой. Приходили и для того, чтобы приласкать их, поговорить со своим деревцем, понаблюдать, как появляются первые листья.

Был такой случай. Лил дождь, и потому мы не могли пойти в парк к нашим деревцам. Дети забеспокоились: а вдруг им плохо, вдруг кто-то навредил им!

— Ну, хорошо, — сказал я тогда детям, — давайте пошлем троих, чтобы посмотрели, как чувствуют себя наши деревца!

Послали Дато, Котэ, Илико. Мальчики вернулись и рассказали, что деревца передают всем нам привет и что им неплохо под дождем.

А когда на наших деревьях появились первые листочки (об этом нам сообщила Лали, которая утром перед школой успела побывать в парке), дети так обрадовались, что я решил сделать третий урок труда первым и сразу повести всех в парк. По дороге дети все расспрашивали Лали:

— А ты не видела, на моем деревце тоже появились листочки?

Некоторые заволновались:

— А вдруг мое деревце не будет цвести?..

…Сегодня мы снова встретились со своими деревьями. Дети разговаривают с ними, гладят листья, разрыхляют почву.

— Ну, как тебе живется? — обращается к своему деревцу Лали. — Нравится расти на этом месте? Вот рядом с тобой дерево Ии, справа — дерево Котэ!.. Ты говоришь, что знакомо со всеми? А ты знаешь, что у нас сегодня последний школьный день? Ты не бойся, я тебя часто буду навещать, я же близко живу! Конечно, я и твоим друзьям помогу!..

Мои дети научились беседовать со своими Деревцами. Им можно рассказать все: что тебя радует, что огорчает, о чем думаешь, о чем мечтаешь. Можно почитать и книгу: хорошие сказки и стихи нравятся всем, даже деревьям.

Я поощряю детей беседовать со своими деревцами и сам не прочь поговорить со своим, приласкать другие.

«Любите ваши деревца, дети, они живые, они вас слышат, они всегда будут ждать вас! Природе нужна людская ласка и забота, а не только наше восхищение ее красотой. Ваши деревья, уверяю вас, будут расти быстрее, свободнее, они станут красивее, если ваша ласка и забота будут постоянными. А если кто забудет их, тогда начнет их грызть болезнь покинутых, начнут сохнуть стволы. Но знаете, что можно сделать? Если вы будете далеко-далеко и не сможете приходить к своему деревцу, то позаботьтесь и поухаживайте за другими деревцами, его братьями и сестрами, которые растут там. Ветерок сообщит деревьям о вашей доброте, и они никогда не заболеют! Не заболеют потому, что у этих маленьких деревьев большое сердце, которое влюблено в вас и жаждет видеть в каждом из вас доброго, великодушного человека. Пока они маленькие, как вы, но они будут расти быстрее вас. И знаете, почему? Чтобы возвысить вашу личность вместе с этими табличками. Вы придете сюда через двадцать — тридцать лет, отдохнете в этой роще, прислонитесь к вашим деревьям (сейчас опасно к ним прислоняться) и расскажете им, какими вы стали, чего достигли в жизни!»

Так я говорил моим малышам, когда приходили поухаживать за нашими деревцами, полюбоваться ими, помечтать о нашем будущем.

— А почему нельзя устроить нашим деревцам концерт? — вдруг спрашивает Котэ. Он стоит рядом с Лелой и слушает, как она разговаривает со своим деревом.

— Конечно, можно! — поддерживаю я его. Дети сразу обсуждают эту идею:

— Давайте устроим концерт!

— Давайте!

— Хотите посмотреть наш концерт, деревца?

— С чего начнем?

— С песенки!

Среди деревьев остаюсь я один. Все остальные устроились чуть пониже склона. Дети поют веселую песенку. Майя и Ния читают стихотворения; Виктор, Тея, Нико, Магда танцуют. А я и деревья аплодируем…

Последние минуты четвертого урока.

Я уже успел поговорить с детьми о том, как им нужно провести летние каникулы.

Ну, конечно, читать книги! Ну, конечно, играть на воздухе! Ну, конечно, упражняться в выносливости, храбрости! Ну, разумеется, нельзя и без математики! Надеюсь, будете трудиться и помогать взрослым! Надеюсь, вам захочется писать о своих впечатлениях. Будет хорошо, если осенью принесете в школу собранные за лето и засушенные листья и полевые цветы, принесете много интересных вестей!

Гоча. А что Вы будете делать на каникулах?

— Буду готовиться к встрече с вами!

Нато. А как будете готовиться?

Эка. Зачем Вам готовиться?

— А как же иначе! Я ведь должен обдумать, как нам жить и работать в первом классе.

Ника. Это большая работа?

— Конечно, большая! Я же буду работать с первоклассниками! Значит, будут дела посерьезнее и посложнее!

Гия. Вы же устанете, если не отдохнете!

— И отдохну тоже!

Магда. Я не хочу уходить на каникулы! Зачем их придумали?

— Они нужны вашему здоровью, вашему развитию. Каникулы не значит — быть без дела! Вы будете отдыхать 3 месяца и 10 дней!

Илико. Это 100 дней!

— Да, Илико, ты прав, это 100 дней! Зурико. Ой, как я соскучусь за 100 дней!

— Я тоже буду скучать без вас. Ведь я даже не буду знать, где вы, как вы отдыхаете, что вы читаете!

Георгий. А мы пошлем Вам письма!

— Правда! Я об этом и не догадался! Если каждый из вас пошлет мне по три письма…

Илико. То Вы получите 114 писем! Вы каждый день будете получать письма, иногда даже по два письма!

— Как хорошо! 114 писем! Майя. И Вам не будет скучно!

— Конечно, тогда я не буду скучать! Я буду знать, где вы находитесь, как проводите время!

Лела. Но мы ведь не знаем Вашего адреса!

— Берите по листку бумаги и запишите мой адрес!

Дети записывают.

Звенит звонок. Закончился наш последний — 680-й урок.

Я обращаюсь к моим уже первоклассникам:

Дети, встаньте, пожалуйста! Оглядываю всех. Говорю торжественно и с волнением:

— Я поздравляю всех вас с тем, что вы перешли в первый класс!

И звучит радостное, счастливое и единодушное: Спасибо!

Прохожу по рядам, каждому жму руку и всматриваюсь в лицо, в глаза. Как будто вижу каждого впервые! Как они выросли!..

..170-й школьный день еще продолжается.

Пришли родители, гости. Их очень много — почти восемьдесят человек. Куда их поместить? Причем все имеют право быть на торжестве: каждый держит в руке красочный пригласительный билет с программой. Их приготовили дети и сами же пригласили, кого хотели. Придется провести торжество в актовом зале школы, а не в классе.

Родители и гости осматривают нашу выставку: сентябрьские и майские работы детей, фотоснимки, книжки-малышки, первые тома собственных работ, альбомы. Дети поясняют, рассказывают.

Мамы — какие они радостные!

Папы — какие они гордые!

Бабушки — какие они счастливые!

Гости — как они удивлены!

С парт своих детей родители берут секретные пакеты. Раскрывают их с нетерпением, но осторожно. Рассматривают каждый лист с огромным вниманием. Я слежу за их лицами. Все понятно, дорогие родители? Нужны вам еще мои пояснения?

— Уважаемые мамы и папы! — говорю я вслух, чтобы слышали все. — Я чувствую, что нет смысла проводить сегодня наше родительское собрание. По-моему, мы уже доняли друг друга! Если же у кого-либо из вас возникнет необходимость поговорить со мной, приходите ко мне в течение этой недели в любое удобное для вас время. Я буду ждать вас в нашем классе. А теперь мы приглашаем всех в актовый зал посмотреть музыкальный спектакль!

Ребята расположились на сцене на маленьких стульчиках, со своими ксилофонами, треугольниками, деревянными ложечками, барабанами.

Заиграл оркестр. Запели дети…

После концерта мы спускаемся во двор. Дядя Автандил сфотографировал наш класс на память.

Каждый прощается со мной.

Элла тоже прощается. Но вдруг возвращается.

— Знаете… — говорит она и умолкает (стесняется). — Простите, пожалуйста, меня, что я вела себя плохо! Когда я вернусь, больше не буду так вести себя! Обещаю вам! Эти сто дней я буду упражнять себя, чтобы не быть упрямой!

— Конечно, Элла! Я верю в тебя!

— Дети ушли.

Что же они унесли с собой?