Каждое утро, идя в школу, я несу с собой партитуру нового школьного дня. Ее я пишу накануне. Проанализировав предыдущие дни, я представляю себе наступающий день моих маленьких учеников со всеми моими воспитательными мелодиями, их вариациями. Эта симфония каждого школьного дня звучит в моих ушах звуками детского жриамули. В моем воображении разыгрывается все содержание моего общения с детьми в течение дня, рисуются сцены их жизни в школе.

Процесс создания этой симфонии, процесс записи ее партитуры переживается мною так живо, что саму действительность школьного дня порой воспринимаю как повторение уже приобретенного опыта и потому действую более уверенно. Воспринимаю эту действительность как процесс воплощения моих педагогических стремлений и потому бываю с детьми радостным, энергичным, вдохновленным. Воспринимаю ее как процесс возвышения человеческой души и потому полон чувства ответственности. Вообразив наступающий школьный деньг я тем самым хочу созерцать процесс взросления малышей, процесс их наступательного движения в усвоении знаний и моральных устоев. Я хочу взглянуть также на свою педагогику через завтрашний день, обновить ее и таким образом обновить самого себя, входить в свой класс не из прошлого, а из будущего. Я часто размышляю о педагоге именно как о человеке из будущего. Мне кажется,

что

настоящий современный педагог — это не тот, кто подталкивает своих питомцев к тому, к чему сам уже не имеет надежды быть причастным, а тот, кто «прибыл» из будущего, чтобы воодушевить их и повести за собой в это будущее, научить их утверждать идеалы будущего.

Почему я называю партитурой обычный каждодневный план учебно-воспитательной работы? Не потому ли, что мне нравится этот музыкальный термин?

Да, мне нравится это слово с его содержанием: оно означает полную запись всех партий или голосов музыкального произведения, написанного для оркестра, хора, ансамбля. В партитуре школьного дня я мыслю запись всех необходимых и возможных процессов воспитания и обучения детей. В ней мыслю также искусство, мастерство исполнения этих процессов, что наилучшим образом можно было бы выразить опять-таки музыкальными терминами.

Теперь меня удивляет моя давнишняя практика составления планов уроков по достаточно стандартной схеме: опрос, объяснение, закрепление, задание на дом. Для каждого этого компонента я придумывал несколько вопросов и заданий. Но в основном надеялся на то, что тут нет ничего сложного: разве мне трудно будет придумать прямо на уроке дополнительные вопросы и задания, в зависимости от возникающих ситуаций? Сказать откровенно, я был против даже этих схематичных планов: «Зачем мне они? Это же формальность! Какой педагог не сможет провести урок в начальных классах без предварительной подготовки?»

Так я думал тогда, пока дети, вся школьная жизнь не научили меня, что в педагогических процессах нет простых вещей. Дети — мои учителя, мои воспитатели! Много лет учили они меня терпеливо, как сложно работать с ними, и я понял: для того чтобы мне стало легче воспитывать их, для того чтобы они радовались каждому школьному дню, для того чтобы плоды моих усилий умножались, мне необходимо предвидеть завтрашний день, строить этот день по возможности ясно и целенаправленно. Но этого недостаточно: важно также искусство исполнения педагогических мелодий, и об этом тоже надо думать заранее, думать серьезно, ибо от качества исполнения, оказывается, зависит возникновение положительного отношения детей к знаниям, к познавательной деятельности, к своему педагогу. Не только сами знания, какими бы интересными и важными они ни были, но и искусство подачи их детям! Не только любящий детей педагог, но и владеющий искусством проявлять эту любовь! Вот что нужно детям! Надо же думать об искусстве процессов воспитания и обучения! Но думать об этом прямо на уроке было бы такой же нелепостью, как играть артисту в главной роли и прямо на сцене, перед публикой обдумывать, как ему следует играть. Партитура школьного дня — не просто план работы на этот день, в нее закладываю я свои размышления о том, как заботиться о детях, как доставлять им радость, как мне самому прожить свою педагогическую жизнь.

Музыка и воспитание! Музыка и обучение! «Причем тут музыка?» — спросите вы.

Я нахожу, что теория музыки может обогатить теорию и практику воспитания чистым, прозрачным ручейком гуманности и радости. Почему нельзя осмыслить школьную жизнь не как нескончаемую борьбу между педагогом и детьми, чтобы образумить последних, а как величественную музыку творения честной души и чуткого сердца? Она будет звучать большей частью в мажорной тональности, иногда — в минорной, не обойдется и без мелодрам, но эта музыка не должна звучать в тональности императива, принуждения, нервозности, раздражительности, грубости. Музыка не нуждается в таких способах исполнения, в них не должна нуждаться также педагогическая мелодия.

Музыка — одна из основ гуманности души человека. Педагог, идущий к детям с партитурой школьного дня, слыша музыку этой партитуры в звуках детского жриамули, представляя себя у дирижерского пульта школьного дня с волшебной палочкой воспитания, веря, что чудо воспитания — в его одухотворенности и преданности детям, не может не быть счастливым от того, что выбрал профессию педагога.

Лучше педагогу не входить в школу с озлобленной душой, чтобы не калечить души детей; лучше не входить в школу без ясной цели и воспитательных намерений, чтобы не навязывать детям воспитательные импровизации, вызывающие недоумение и растерянность детей; лучше не входить в школу из вчерашнего дня, без самообновления, чтобы не нести с собой скуку и однообразие; лучше не приходить к детям без веры в педагогику, чтобы не сеять в них неуверенности в самих себе и в своем педагоге. Лучше потому, что он стоит у истоков личности каждого ребенка и своими собственными руками, своей деятельностью закладывает фундамент будущего. Нельзя закладывать фундамент будущего без вдохновения, уверенности, преданности.

Я предпочитаю написать партитуру целого школьного дня, а не только уроков. Разумеется, уроки составляют основу школьного дня. Но разве не ясно, что дети приходят в школу не только ради уроков? Они приходят и ради перемен между уроками, и ради того нового, что ожидает их в школе, и ради встречи друг с другом, с педагогом и, вообще, ради интересных общих школьных дел. Ребенок воспитывается не только на уроках, но и всей атмосферой школьной жизни, всей системой общений и дел в школе. Моя практика привела меня к убеждению, что

эмоциональный настрой уроков, познавательные стремления детей на этих уроках усиливаются или ослабевают в зависимости от того, как организована жизнь детей в течение всего школьного дня.

Парадоксально ли, что, будучи молодым педагогом, я имел смелость входить в класс с обычными планами уроков, надеясь, что тут нет особых проблем, что остальное подскажет сама ситуация, а теперь, набравшись многолетнего опыта, вдруг заговорил о каких-то партитурах школьных дней? Как знать. Я лично не вижу в этом ничего парадоксального. Да, я боюсь встречаться со своими маленькими учениками без предварительного представления о том, как лучше и умнее нам жить! Боюсь воспитывать и обучать их вслепую! Боюсь не отдаться им полностью, не вложив в общение с ними все свои знания и опыт! Кроме того, я еще не совсем понимал тогда, что имею дело с величественной, неповторимой педагогической музыкой, требующей от меня — ее автора и исполнителя — большого профессионального искусства, изящной техники, индивидуального вкуса и, конечно же, гуманности души.

122-й школьный день. С чего я намерен начать его?

На сегодня приготовил детям следующие задания.

1) Урок математики. Будет усвоен способ сложения и вычитания в пределах первого десятка.

Математика

2) Урок родного языка. Будем читать басню Сулхана Саба Орбелиани «Черепаха и скорпион».

Грузинский язык

3) На уроке труда дети научатся мастерить из плотной бумаги шкатулку.

Труд

4) Детям будет предложено нарисовать картинки на тему «Весна стучится!», послушать пьесу С. Рахманинова «Весна идет», стихотворение Л. Асатиани «Весна».

Искусство

Это головоломка: сколько треугольников в данной фигуре?

Головоломка

Этот афоризм может пригодиться на уроке родного языка при обсуждении басни.

Афоризм

Решив этот кроссворд, дети получат слово Родина.

Кроссворд

Многие дети интересуются чтением больших чисел. Они могут учить друг друга (да еще спорить), как читать их.

Большие числа

Все эти задания на доске в коридоре я размещу примерно так:

Полученные задания вывешиваются на доске в коридоре

Большинство моих шестилеток приходят в школу за 10–15, а то и за 20–30 минут до звонка. Они любят останавливаться у доски в коридоре, решать задачи, живо их обсуждать, возвращаясь к ним на переменах. Это своего рода прелюдия к предстоящей познавательной деятельности.

Уроки — основная часть партитуры школьного дня, в них, как в симфонии, ведется разработка темы, разрешение проблемы. Но какой темы? Какой проблемы? Раньше, составляя план уроков, я мог записать эти темы, исходящие из содержания программ:

«Тема урока — сложение и вычитание в пределах первого десятка», «Тема урока — „Черепаха и скорпион“» и т. п. Опираясь на такие темы, я направлял детей на усвоение учебного материала, всячески отгораживая их от других, не имеющих связи с темой, дел и разговоров. Так какую может иметь связь с темой о сложении и вычитании разговор о том, что нового в жизни детей, что их заинтересовало за предыдущий день? Зачем мне знать, как ребенок спал вчера, что он смотрел по телевизору, что он узнал нового, кто у него заболел дома?

Все это тогда мне казалось действительно лишним и не связанным с уроками, и я старался не отвлекаться на эти, как казалось мне, «мелочи». Я стремился к тому, чтобы ребенок, входя в класс, оставлял свою жизнь со всеми радостями, огорчениями, свежими впечатлениями где-то за порогом школы, а в классе был полон внимания к тому, чему я учил. «О чем ты думаешь?!» — мог бы сказать я строго ребенку, заметив, что он отвлекся, где-то витает мыслями. «Что это такое? Чем ты занимаешься на уроке?!» — мог бы я сделать замечание ученику, заметив, что он достал из портфеля оловянного солдатика и играет им. И мог отнять у ребенка этого солдатика и велеть привести родителей: «Почему не смотрите, что кладет ваш ребенок в портфель? Он отвлекается на уроке!»

Да, я мог поступать так раньше, потому что думал: урок — это высшая форма отвлеченности ребенка от повседневной жизни. Вошел ребенок в класс? Значит, всё! Давай учиться! Ничего другого я не признаю! Но теперь, спустя много лет, так не поступлю. Я изменился, изменились мы оба — я и моя методика.

Спасибо вам, дорогие дети! Я воспитывал вас в начальных классах, и каждое ваше поколение оставляло мне свои заветы, свои предупреждения! За четыре года я успевал научить каждого из вас чтению, письму, счету, вооружал вас знаниями и сам потом удивлялся — как вы менялись и росли! Но, видимо, вам было сложнее преобразовать меня, чем мне — формировать в вас знания. Да, мы, учителя, такие: раз привыкли так работать, раз однажды наш способ работы оправдал себя на практике, то уже полагаем, что мы безгрешны, постигли основы науки воспитания и обучения, и начинаем гордиться «своим методом», «своими принципами», «своей педагогикой»! Какие же мы, учителя, наивные, правда? Разве можно думать, что педагог, замкнувшись в своей практике, когда-либо обнаружит универсальные способы воспитания и обучения такой категории людей, какими являетесь вы, дети? Вы же — сама жизнь, которая никогда, ни на секунду не застывает!

А раз жизнь так неудержимо движется, раз она так меняет все вокруг, раз вы так обновляетесь из года в год, удивляете нас своими способностями и возможностями, то какое мы, педагоги, имеем право в самой гуще жизни оставаться на вершине Олимпа, т. е. оставаться без движения, без изменения? Скорее наоборот, нам следует постоянно забегать в завтра и послезавтра, дышать жизнью вашего завтрашнего дня, обновлять себя так же, как обновляетесь вы, дети, и так приходить в школу для встречи с вами!. Но что делать, если порой нам, педагогам, так сложно изменяться, освобождаться от застывших стереотипов! Неужели мы ищем спокойную жизнь там, где все так кипит и стремительно движется? Меня всегда тревожит вопрос, заданный нам всем П. П. Блонским: «Смотри же, не являешься ли часто именно ты сам главным препятствием обновления школы!» (БлонскийП. П. Задачи и методы новой народной школы. — Избр. пед. и психол. соч. В 2-х т. М., 1979, т. 1, с. 83). Нет, этого не может быть! Нельзя допустить, чтобы педагог, призванный творить жизнь, замедлял ее ход, — пусть нехотя, пусть сам этого не зная, пусть от доброго сердца и с педагогическим убеждением, — чтобы он замедлял наступательное движение детей. Поэтому нельзя, чтобы педагог смотрел на свой опыт — пусть даже двадцатилетний, сорокалетний — как на полное совершенство, не нуждающееся в переосмыслении перед каждой новой встречей с детьми. И если все-таки случится, что кто-то застыл на месте, то будьте упорными, дети, помогите ему по-новому взглянуть на вас! Я лично долгое время смотрел на вас как на силу, противостоящую моим добрым намерениям воспитывать и обучать, делать вас людьми, и понадобились усилия нескольких ваших поколений, чтобы я увидел в вас моих соратников в вашем же воспитании. И я научился тому, что

ребенок будет тянуться к урокам, если он найдет в них условия для более интересного и стремительного движения своей жизни.

Так какая же тема находит разработку на моих уроках? Да, есть основная тема — это развивающаяся жизнь детей, их взросление. Как мне обозначить эту тему, предопределяющую не только сегодняшние уроки, но и все 680 уроков 170 школьных дней? По всей вероятности, надо выделить из многосторонней и богатой жизни детей ту основу, которая более всего нуждается в разработке на уроках. Ну, конечно, это личность ребенка, его познавательный интерес, это такие формы движения его познавательных стремлений (и, разумеется, жизни тоже), как самостоятельный поиск, постижение секретов, свободное обсуждение проблемы, решение трудных задач, исправление «ошибок» педагога, утверждение собственного мнения.

Усвоение навыков и развитие умений не обойдутся и без кропотливой, требующей от детей большого терпения работы, однако этот труд, включенный в общую атмосферу познавательной деятельности, стимулируемой переживанием успеха, не будет воспринят ребенком отрицательно.

Все это я основываю на положениях, которые хочу выдвинуть в качестве дидактических принципов.

Рискованно ли выдвигать новые дидактические принципы в теории обучения? Возможно, положения, о которых пойдет речь ниже, вовсе не новые, но возведение их в ранг дидактических принципов, по всей вероятности, будет воспринято с недоверием. Однако могу оправдать свою решительность тем, что в одних учебниках педагогики и дидактики я нахожу четыре принципа, в других — восемь, в третьих — одиннадцать. Выходит, нет принципа для определения дидактических принципов, и, пока педагогика не успела захлопнуть двери перед другими соображениями, «рвущимися» стать принципами, я осмеливаюсь предложить еще три.

Ребенок не может оставить свою жизнь, свои впечатления, свои переживания где-то далеко за порогом школы и приходить с чистым, стерилизованным стремлением учиться. И пусть не думает ни один педагог, что, когда он приступит к обучению, ребенок с этой же минуты расстанется со своими переживаниями, расстанется с воображаемой прогулкой на своем велосипеде, который ждет его на балконе или в сарае, расстанется с впечатлениями от вчерашней семейной драмы, расстанется со своим оловянным солдатиком, который лежит у него в кармане, совсем забудет о сказке, которую так увлекательно рассказал дедушка вчера вечером. Все это составляет его жизнь. О событиях, впечатлениях, переживаниях можно на время позабыть, но забыть совсем и полностью погрузиться в познание чего-либо другого — это дело не из легких. Зачем, милый коллега, вырывать нам из рук ребенка оловянного солдатика? Чтобы он не забавлялся им на уроке? Чтобы он стал более внимательным и сосредоточенным? Намерение, конечно, похвальное, и отнять оловянного солдатика у ребенка нам не составит никакого труда, надо будет просто нахмурить брови и сказать строго: «Дай мне эту штучку!» или нечто подобное. Но вот сможем ли мы с таким же успехом выкинуть из его головы огорчение из-за отнятого солдатика, тревогу о его судьбе? Подумаем об этом!

Может быть, нам и не стоило прибегать к таким мерам? Пусть лежит оловянный солдатик в кармане, пусть ребенок катается в своем воображении на велосипеде, пусть находится под впечатлением вчерашней дедушкиной сказки! Пусть каждый приходит в школу со своей полной жизнью. А я попрошу их поделиться со мной, со своим педагогом, тем, что волнует каждого из них.

И тогда прямо на уроке (все равно, какой это будет урок) Илико достанет из кармана своего оловянного солдатика. Я с большим интересом стану его рассматривать. «Как он мне нравится! У тебя только один солдатик? Есть еще и другие? Нет, не надо дарить мне его! Приведи всю свою армию оловянных солдатиков; наверное, поиграть с ними будет очень интересно!» Илико будет доволен и завтра же принесет всех своих солдатиков, а я поищу сказку об оловянном солдатике, чтобы прочитать ее всему классу.

Гига порадует меня тем, что' его папа вернулся из командировки: «Привез мне какой-то подарок, но я еще не знаю, какой, потому что папа приехал усталый и не успел распаковать чемодан, сказать — что за подарок — не захотел. „Это мой секрет!“ — так сказал папа. Вот вернусь из школы домой и узнаю, что папа привез!» «А потом скажешь? А если это будет игрушка, ты дашь нам поиграть?»

А Элла радостно сообщит нам, что у нее вчера ночью появилась сестренка. Папа так волновался, все пошли в родильный дом, она была дома одна, но спала, ничего не знала, что происходит. А сегодня утром папа сказал: «У тебя появилась сестренка!»

— А как ее назвали? — поинтересуются дети.

— Мы еще не придумали!

— А что вы пожелали бы Эллиной сестренке? — спросил бы я ребят.

— Чтобы она выросла большой девочкой!

— Чтобы она была красивой и умной!

— Доброй и чуткой!

— Чтобы она любила своих родителей!

— И сестру тоже!

— Чтобы она была послушной!

— Училась хорошо!

— Чтобы она училась в нашем классе!

— Элла! — скажу я сияющей от радости и удовольствия девочке. — Передай, пожалуйста, твоей сестренке наши добрые пожелания!

Элла улыбнется.

— Она же не поймет, она же маленькая!..

— А ты запомни все и скажи ей, когда она станет большой, скажи, как нас всех порадовало сегодня известие о ее рождении!

Зурико расскажет, что у дедушки вчера был сердечный приступ, вызывали «скорую помощь». Дома никто не спал всю ночь. А дедушка всех успокаивал: «Не волнуйтесь, все пройдет!» Зурико скажет еще, как он любит своего дедушку. «Он — настоящий сказочник. Хотите, когда он выздоровеет, я приведу его в школу и он всем расскажет сказки?» Сегодня утром, вспомнит мальчик, Дедушка поцеловал его, а мама опять вызывала по телефону «скорую помощь». И у меня, и, значит, у моих шестилеток тоже на лице появится печаль. Я попрошу Зурико передать своему дедушке наши пожелания скорого выздоровления, наше приглашение в школу — рассказать нам сказки и еще попрошу отнести в подарок этот комплект открыток, который мы сами приготовили На Уроках рисования.

Илико будет доволен, Гига успокоится, Элла станет счастливее, Зурико почувствует облегчение.

Так где же, если не на уроках, на этих источниках сознательной жизни детей, должно брать начало воспитание отзывчивости, чуткости, сорадости, сочувствия, сопереживания? И если это будет так, то вариации этой педагогической мелодии сильнее и внушительнее прозвучат в повседневной жизни детей, а сам уроки станут смыслом их жизни.

Что это значит? Обратимся к С. Т. Шацкому (у которого я заимствовал это понятие); чтобы разъяснить суть деловых отношений на уроке «…Дело в том, что педагогические вопросы весьма сильно отличаются от обычных человеческих вопросов: педагог знает ответ на свой вопрос, и ученику тоже хорошо известно, что ответ на вопрос, задаваемый учителем, у него уже в голове имеется. Когда же мы спрашиваем друг друга, то мы спрашиваем только о том, чего мы не знаем…

В голове ученика, несомненно, складывается убеждение, что если учитель знает ответ и все-таки спрашивает, то его педагогический вопрос есть своего рода педагогическая уловка, и ученик старается ответить на этот вопрос не по существу, а старается угадать тот ответ, который имеется в голове учителя. …Все эти вопросы, которые мы задаем своим ученикам, в конечном итоге создают неделовые отношения между учителем и учениками. Учитель делает целый ряд педагогических подходов, уловок, а ученики понимают его цели и стараются (Принять некоторое оборонительное положение…

Но как же поставить вопрос по-иному? Можно ли в вопросах и ответах создавать деловые отношения, деловые настроения между учениками и учителем? О чем учителю следовало бы спрашивать? Если он хочет установить деловые отношения, то он должен спрашивать о том, чего он не знает, что ему неизвестно в его работе с учениками. Ему неизвестны те затруднения, которые испытывались учеником, те сомнения, которые он переживал, те интересы, которые возбуждаются у ученика к работе, или то неприятное ощущение, которое связано у него с этой же работой. Таким образом, если учитель хочет спрашивать о чем-либо своих учеников, то было бы вернее спрашивать их как раз о тех условиях, которые сопровождали работу учеников, т. е. спрашивать о затруднениях, сомнениях, интересах и т. д.

При таких условиях, я полагаю, можно было бы воспитать в ученике очень большой интерес к своим ответам, тогда он будет желать как можно чаще подвергаться таким вопросам со стороны учителя, ибо эти вопросы помогают ему работать; в этом, разумеется, ученики всегда заинтересованы; после таких операций — вопросов и ответов — ученикам легче работать» (ШацкийС. Т. О том, как мы учим. — Избр. пед. соч. В 2-х т. М., 1980, т. 2, с. 192–193).

Выписывая из книги выдающегося педагога размышления о деловых отношениях с детьми на уроке, невольно вспоминал лица детей, которым когда-то давно задавал такие неделовые вопросы и задания, смысл которых заключался в формуле: «Я все знаю, но знаете ли вы?» Лица детей при этом были скучными, глаза не горели, шалунов было меньше, а дисциплина идеальная! Ходи по всей комнате, придумывай примеры и не спеша задавай их детям. Кто тебя за такое обучение упрекнет?

А теперь? Выдвигаю какой-то принцип делового отношения с детьми! Ведь автор идеи не говорил, что это дидактический принцип, а просто указал, что вопросы педагога должны выяснять то, что ему самому неизвестно. А я все так усложняю и самому себе, и всем другим, кто захочет последовать за мной. Как усложняю? Вот, посмотрите сами.

— Дети, сколько будет 6 + 2? — спрашиваю своих шестилеток.

— Восемь! — говорят они хором.

— А 5 + 3?

— Восемь! — отвечают они.

Но вот тут делаю удивленное лицо, задумываюсь, губы мои что-то нашептывают; а дети смотрят на меня широко раскрытыми глазами, с любопытством: «Что происходит?»

— Что вы говорите, дети?! Разве 5 + 2 равно 8? И начинается:

— Вы сказали 5 + 3!..

— Я не это спрашивал! — говорю уверенно. — Я спросил: 5 + 2, а вы ответили — 8!

— Нет, вы сказали 5 + 3! А это 8!

— Ну, хорошо! — однако я все же в «недоумении», выражая его и голосом, и лицом. — Сколько будет 7+1?

— 7+1 будет 8!

— Простите, я не это хотел спросить вас! Не 7+1, а 4 + 4!

— 4 + 4 равно 8!

— Что вы на все примеры отвечаете: «восемь, восемь»? Разве не можете дать другой ответ, сказать «девять» или «десять»? — говорю я серьезно.

И поскольку дети уже привыкли, что учитель у них такой «забывчивый», «рассеянный», то начинают доказывать:

— Вы же задали такие примеры, ответ которых — только 8! Как мы могли сказать «девять» или «десять»?

— А какие я вам давал примеры?

— 6 + 2 5 + 3, 7+1, 4 + 4!

Записываю их на доске столбиком, чуть задумываюсь и вдоль четырех знаков равенства пишу большую восьмерку и, как будто сам себе, говорю: «Ну, конечно, восемь!» А лица детей за это короткое время решения примеров меняются: они выражают то удивление и озабоченность, то радость и нетерпение. Глаза горят. Порой в классе поднимается такой жриамули, что еле слышно, кто о чем говорит. Но говорят они только об одном: о познании действительности.

Какие я установил здесь деловые отношения с детьми? Ответы на примеры, которые задаю им, мне хорошо известны, и вряд ли дети думают, что открывают мне новые области знаний. Значит, ничего нового мы не выясняем. Но отношения, считаю, все-таки были сугубо деловыми. Они стали такими из-за того, как я даю им задания — принимая серьезный, озабоченный вид и доказывая детям противоположное. Моя «рассеянность», моя «забывчивость», мои «ошибки» рождают в них стремление поправить меня, поспорить со мной.

Ведь невозможно задавать детям только те вопросы, ответы на которые мне действительно неизвестны. Вот и даю им возможность чувствовать себя, общаясь со мной, моими равноправными соратниками, чувствовать, что они нужны мне, что без них мне, педагогу, тоже трудно. Чем больше обогащаюсь опытом работы с детьми, тем больше убеждаюсь в правоте столь спорного в теории педагогики положения о том, что педагогика — наука не только о воспитании и обучении, но и об искусстве воспитания и обучения. Если я хочу, чтобы дети, сидящие за партами, смотрящие мне в глаза, ожидающие от меня чего-то важного, действительно радовались каждому школьному дню, воспитывались и обучались, не думая о том, что воспитываются и обучаются, я должен заботиться о том, чтобы нить наших деловых отношений была непрерывной и прочной. И когда возникает необходимость беречь прочность и непрерывность деловых отношений, я должен набраться смелости и сыграть неповторимую роль педагога-актера. А суть этой роли заключается в том, что деловые отношения между мною и детьми не должны терять для них своей правдивости, лишать их чувства свободного выбора, чувства исключительности своего участия в деятельности на уроке. Конечно, нелегка эта работа, но и никто, с кем я советовался при выборе профессии, не обещал мне, что работать с детьми — это несложное дело.

Деловые отношения с моими шестилетками устанавливаю и другим путем: ставлю их в известность, какие нас ждут дела на уроке, и предоставляю им возможность высказать свое мнение.

— Дети, — говорю я в начале урока, — посмотрите, какие нас ждут упражнения и задания, чему я хочу вас научить! — и показываю на доске записи заданий, примеров и упражнений или объясняю устно. Показываю и объясняю так, чтобы «заинтриговать» детей. И каждый раз, как только решена одна из учебных задач, я возвращаюсь к схемам и записям: «Это мы сделали! Давайте зачеркнем!»

Или же:

— Дети, каким вы хотите, чтобы получился наш урок?

— Сложным… Увлекательным… Загадочным… Чтобы можно было много думать… Чтобы можно было работать самостоятельно… Чтобы можно было спорить… и посмеяться тоже…

— Дети, вы поможете мне провести такой урок?

— Да!

А в конце урока я спрашиваю:

— Понравился вам наш урок? Если им урок не понравился, то:

— Не очень… Так себе… Ничего… Не было сложных заданий… Не было самостоятельной работы…

Тогда я обращаюсь к ним за помощью: «Что вы мне посоветуете — какие задания вам приготовить для завтрашнего урока?»

Если же урок понравился, то они отвечали: «Очень!.. Было интересно… Хорошо поспорили… Сложные задания выполняли… Научились новому… Исправили много разных ошибок».

— Дети, спасибо вам, что помогли мне провести такой урок! И Вам спасибо!

Что бы вы почувствовали на моем месте, дорогие мои коллеги, если бы на перемене прочли на доске в коридоре фразу, написанную малышом, только что научившимся писать: «Спасибо, наш учитель, за интересный урок математики!»? Мне будет не под силу поделиться с вами, какие у меня возникают в это время чувства, но могу сказать, что я думаю каждый раз в таких случаях: «Дети живут на моих уроках, им интересно! Значит, я на правильном пути!»

Существует ли вообще такая проблема: в каком темпе педагогу лучше вести урок? Судя по учебникам педагогики, дидактики, методики, такой проблемы как будто не существует. Может быть, и вправду ее нет? Тогда предложу вам провести такой эксперимент: передвигайтесь очень медленно, когда вы спешите. Походите так минут пять (дольше, пожалуй, не сможете), и я уверен: вы устанете вдвое сильнее, чем если бы ходили в привычном темпе. Или попробуйте говорить с собеседником крайне медленно, и вы увидите: устанете не только вы (от сдерживания, натиска мыслей), но и ваш слушатель (от напряжения понять наконец сказанное вами). Ваш слушатель из вашего сообщения в замедленном темпе извлечет меньше информации, чем в более ускоренном темпе, свойственном его восприятию.

Заставьте шестилетнего ребенка хоть один час не двигаться, не бегать, просто смирно, спокойно сидеть. Будет ли польза ребенку от такого «отдыха», да и сможет ли он вынести подобный часовой «отдых»? Ребенок бегает, прыгает, говорит во весь голос, со всей экспрессией, вечно куда-то спешит, однако поступает так отнюдь не преднамеренно: бегать и «надрываться» заставляют его развивающиеся функции. Поэтому ребенок не может не быть подвижным, экспрессивным, эмоциональным. Он развивается и крепнет именно в темпе, и этот темп, который нам кажется быстрым, ибо он не соответствует нашей уравновешенности, для него — естественный, нормальный. Наша уравновешенность заставляет нас забывать, что у детей свой темп движения, и не только физический, но и умственный. И надо полагать: на уроках, где темп подачи учебного материала, темп общения с детьми похож на замедленные съемки, ребенок устает так же, как устает он тогда, когда мы заставляем его ходить медленно, быть спокойным, не шуметь. Ему бы летать, да крылья связаны!.. Надо обучать детей в темпе, соответствующем темпу их развития.

Как было бы хорошо, если бы теория и практика обучения были так же богаты средствами описания тонкостей исполнения педагогических мелодий, как богата ими музыка. В партитурах музыкальных произведений я нахожу завидное количество терминов для характеристики темпа и экспрессии мелодии. Вот одна группа терминов о темпе: адажио (спокойно, медленно), анданте (умеренно, не спеша), аллегро (быстро, живой темп), престо (быстро), вивачиссимо (очень быстро)… А вот другая группа терминов об экспрессии исполнения: аффатуозо (нежно, страстно), аджитато (беспокойно, взволнованно), аппассионато (страстно), каприччиозо (прихотливо, капризно), конспирито (с увлечением, с душой), конбрио (с огнем), конфорца (с силой), маэстозо (торжественно, величественно), ризолюто (решительно), скерцандо (шутливо), транкюилло (спокойно)…

Ни один из композиторов еще не написал свое произведение, не указав, какую его часть в каком темпе и с какой экспрессией следует исполнять, — это нужно для того, чтобы исполнение мелодии стало совершенным и обрело силу влияния на душу и эмоции слушателя.

Неужели педагоги меньше заинтересованы в том, чтобы их уроки имели большую силу влияния на душу и сердце маленького человека? Так, может быть, следовало бы задуматься о том, в каком темпе и с какой экспрессией следует исполнять на наших уроках те или иные педагогические процессы, которые можно осмыслить как педагогические мелодии? Все эти процессы, или мелодии, из которых будет состоять урок, требуют темповой и экспрессивной обработки. Я лично убедился в этом давно.

Еще несколько лет назад я мог записать в своем плане урока математики задания, вовсе не подумав о том, как буду их давать детям, как я исполню эту педагогическую мелодию в классе. И вспоминая теперь, с какой неосознанной экспрессией и в каком темпе задавал я тогда простые задачи своим малышам, понимаю, почему они тогда затруднялись в их решении, почему так неохотно участвовали на уроках. Сейчас этот педагогический процесс я, конечно, не назвал бы педагогической мелодией.

Вот как я проводил свои уроки прежде.

— Смотрите на меня! — обращался я к классу.

Пауза.

— Слушайте внимательно!..

В менторском тоне, медленно и четко произносил:

— Какое число надо прибавить к 6, чтобы получилось 10? Повелительно:

— Думайте все!..

Пауза.

— Поднимите руки, кто уже решил пример!

С предупреждением:

— А другие? Требовательно:

— Все!.. Все!.. Оглядывая класс:

— А ну-ка, Лери!

Лери (говорит медленно, осторожно). Надо прибавить 4…

Я (раздраженно): Нет, не так! Я же говорил вам: надо давать полный ответ!

И опять в менторском тоне, подчеркнуто:

— К шес-ти на-до при-ба-вить…

Повелительно:

— Продолжай!

Лери. К шести надо прибавить четыре, чтобы получилось десять!

Со снисхождением:

— Вот так! Садись и не забывай, как нужно отвечать!

И так далее.

Нетрудно заметить: общая тональность этого процесса — императивная, темп ведения урока — замедленный. Разве могли детям нравиться такие уроки, не говоря уже о переживании ими чувства радости познания, радости общения с педагогом?

Предложу теперь такое же описание педагогического процесса в моем современном «исполнении».

Решительно и быстро, заинтересовывая:

— Опустите головы на парты, дети! (Незначительная пауза.)

Закройте глаза!

Вполголоса, предупредительно:

— Повторять задачу не буду!

Шепотом, спокойно, с незначительными паузами:

— Я задумал число… Если прибавить к нему 6, то в сумме получится 10!

Игриво:

— Какое я задумал число?.. Покажите пальцами!

Дети, не поднимая головы и не открывая глаз, показывают свой ответ пальцами. Быстро обхожу весь класс, подхожу к каждому ребенку, легко прикасаюсь к его поднятым пальцам и говорю вполголоса (если ответ правильный):

— Правильно… Спасибо… Верно… Молодец!..

В том случае, если ответ неправильный, шепчу на ухо тоном, вселяющим надежду и доверие («Ты ведь можешь!»):

— Ошибся!.. Подумай еще!.. Я к тебе вернусь!.. После обхода всех детей — сразу и решительно:

— Второе задание! Незначительная пауза.

— Забыл, какое отнял число от 10, однако знаю, что осталось 7!

Интригующе, быстро:

— Какое число я забыл?

Снова подхожу к каждому ученику, шепчу на ухо:

— Правильно!.. Спасибо!.. Подумай еще!.. А потом шепотом, загадочно:

— Хотите пример-загадку?

Дети, не поднимая головы, не открывая глаз, также шепотом]

— Хотим!

Живо, энергично, вполголоса:

— Пусть каждый из вас задумает любое число от 1 до 5!; Пауза (даю возможность выбрать число).

Вполголоса: «Задумали?»

Дети шепотом: «Да!»

Прибавьте к задуманному вами числу 3! Пауза (даю возможность совершить операцию). Вполголоса:

— Прибавили? Дети шепотом: «Да!»

Интригующе и вполголоса: «Прибавьте еще 2!.. Из полученной суммы вычтите задуманное вами число!.. Вычтите еще 1!»

Пауза.

— Хотите, я разгадаю, что у вас получилось? Дети заинтересованно: «Да!»

Решительно и весело: «Поднимите головы! Смотрите на меня!» Затем быстро и решительно записываю на доске цифру, прикрываю занавеской, чтобы дети ее не видели.

Живо и быстро:

— Что у вас получилось? Скажите вместе! Взмах рукой, хоровой ответ детей в полный голос:

— Четыре!

Сразу отодвигаю занавеску на доске.

— Верно я угадал?

Дети (удивленно и радостно): «Да!»

Радушно: «Хотите объясню, как я угадал?»

Дети (радостно и нетерпеливо): «Хотим!»

И так далее.

Каков же темп этой педагогической мелодии? Он живой, наступательный, переходящий то в быстрый, то в спокойный, замедленный.

А тональность? Она — мажорная, стимулирующая, вселяющая уверенность, интригующая. В ней нет места грубости, раздражительности, нервозности.

Уверен, что темп ведения урока, экспрессия подачи учебного материала детям имеют исключительно важное значение дл воспитания у детей радостного отношения к учению, для полного усвоения ими знаний. И становится необходимым, чтобы был определено (научно!), в каком темпе и с какой экспрессией нужно предлагать учебный материал школьникам на уроках, в каком темпе переходить от одного вида работы к другому. Нельзя, чтобы в этом деле царила стихийность, самовольность, а главное — безграмотность!

После прелюдии, которая должна прозвучать у доски в коридоре, последуют четыре урока по 35 минут каждый (с января я уже не провожу мини-уроков), с двумя маленькими и одной большой переменами. Опишу содержание этих уроков и перемен, как у меня записано в партитуре 122-го школьного дня.

Урок математики

Тема урока: дальнейшее развитие познавательного интереса и положительного отношения к учению на материале математики.

Материал урока: математические задания на внимательность; примеры на дополнение однозначного числа до 10 и двузначного до 20; способ сложения и вычитания с переходом на десяток; задание на самостоятельное составление примеров.

I. Приветствие. Беседа с учениками о том, что их волнует сегодня. (Не спеша, доброжелательно.) Время — 3–5 минут.

— Здравствуйте, дети! Что у вас нового?

Выслушиваю рассказы детей о новых событиях, впечатлениях, радостях, огорчениях.

Выражаю радость или сопереживание, свою оценку всему, что волнует детей, проявляю чуткость и отзывчивость к каждому ребенку, поделившемуся со мной и товарищами своими переживаниями. Если желающих высказаться и довериться окажется много, то тактично предлагаю детям продолжить этот разговор на перемене, на следующем уроке или после уроков.

II. Постановка учебных задач. (В деловом темпе, серьезно, в тоне содружества.) Время — 2 минуты.

— Хотите знать, чем мы будем сегодня заниматься на уроке? Во-первых, я помогу вам развить наблюдательность. Смотрите, какие задачи я приготовил!

Показываю записанные на доске задачи и сразу же закрываю запись занавеской.

— Во-вторых, вы должны проверить правильность решения примеров.

Показываю примеры на дополнение однозначных чисел до 10 и двузначных до 20 и прикрываю их занавеской.

— В-третьих, вы должны отгадать, каким способом я решил примеры на сложение и вычитание, и определить, правильно ли я их решил!

Показываю на доске запись решенных мною примеров и тоже прикрываю их занавеской.

— В-четвертых, вы поможете мне: придумаете сами и запишете на листках бумаги примеры. Я отберу из них самые интересные и сложные, а завтра будем решать их все вместе!

В конце урока мы подытожим нашу работу: кто чему научился и какой у нас получился урок!

III. Развитие наблюдательности. (В ускоренном темпе. Интригующе и живо.) Время — 5 минут.

Раскрываю часть доски и показываю детям рисунок.

— Посмотрите внимательно и запомните, какие здесь нарисованы фигуры и как они расположены. Кое-что я изменю в них, а вы постарайтесь узнать, что изменилось!

Время запоминания — 4–5 секунд.

Решительно:

Опустите головы! Закройте глаза!..

Поворачиваюсь к доске и за 2–3 секунды делаю изменения в рисунке.

Варианты упражнения:

не производить никаких изменений;

заменить цифру 9 цифрой 6;

луч превратить в отрезок;

изменить расположение двух фигур;

добавить новую фигуру.

Предлагаю детям 2–3 варианта. После каждого из них произношу решительно, отходя от доски:

— Поднимите головы! Шепните мне на ухо, какое изменение я внес в рисунок! — Быстро подхожу к каждому, кто хочет шепнуть мне на ухо свой ответ, тут же даю оценку — тоже шепчу на ухо ребенку. Потом прошу весь класс сказать ответ хором.

После выполнения первого задания переходим к следующему.

— Посмотрите на этот рисунок!

Отодвигаю занавеску на другой части доски и показываю детям рисунок.

Рисунок

— Надо определить, какие фигуры здесь нарисованы и сколько их. Вы считайте про себя, и я — про себя, ведь я тоже не знаю, сколько фигур нарисовано! Сосчитаем сначала треугольники…

Демонстрирую детям, что я тоже считаю фигуры на рисунке.

— Я насчитал пять треугольников! А вы?

Ответы могут быть разными: большинство детей, надо полагать, тоже скажет, что там действительно пять треугольников; кое-кто, наверное, обнаружит, что на рисунке не пять, а шесть треугольников, так как надо сосчитать и большой треугольник, в котором нарисованы все фигуры.

Выражаю благодарность тому, кто находит ошибку.

— Сосчитаем теперь точки… Короткая пауза.

— По-моему, их там три… нет, четыре! Правда?

И так далее.

По мере решения каждого примера справа от рисунка записываю.

Справа от рисунка идет запись

В одном случае делаю «ошибку»: «Итак, здесь четыре прямоугольника!» — и вместо цифры 4 пишу цифру 5 или 6. Даю детям возможность заметить и исправить допущенную мною «ошибку», благодарю того, кто первый поправит меня.

После выполнения второго упражнения:

— А теперь решим более сложную задачу! Хотите?.. Я вам покажу два множества только на две секунды, а вы попытайтесь определить, в каком из них больше элементов. Вы готовы?

Раскрываю следующую часть доски с записями множеств:

Записи множеств

Две секунды оставляю эти записи открытыми и сразу прикрываю их занавеской.

— В каком множестве, по-вашему, больше элементов?

Возможные ответы: множество В больше множества А (предположение большинства детей); множество В длинное, но надо проверить, действительно ли в нем больше элементов, чем во множестве А (предположение меньшинства).

Присоединяюсь к мнению большинства:

— Я тоже считаю, что во множестве В больше элементов. Пусть встанут все, кто согласен со мной!.. Видите, как нас много! Разве все мы могли ошибиться?

Даю возможность меньшинству отстоять свою точку зрения:

«Так говорить нельзя, надо проверить!»

— Как проверить?

Помогаю детям вспомнить способ проверки: каждый элемент одного множества соединить линией с тем же элементом другого множества. Эти соединения проделываю на доске. Один-два раза неправильно соединяю элементы, чтобы дети «поправили» меня.

На доске получаем следующую схему:

Схема

Вывод: множества А и В равны.

Обращаюсь к детям, вместе со мной считающим, что множество В больше множества А:

— Что же нас ввело в заблуждение?

Помогаю детям понять, что не следует поддаваться только внешним признакам (множество В занимало более длинный ряд, чем множество А).

IV. Решение примеров на дополнение однозначных чисел до 10 и двузначных до 20. (Резкий переход к быстрому темпу.) Время — 5 минут.

— Скажите хором, со взмахом руки… Какое число нужно прибавить к 5, чтобы получить 10?

— Какое число нужно прибавить к 7, чтобы получить 10?..

— Какое число нужнб прибавить к 8, чтобы получить 10?..

— Какое число нужно прибавить к 5, чтобы получить 10?.. Спасибо! А теперь посмотрите на эти примеры!

Приоткрываю занавеску на доске:

14 — 4 =

15 — 3 =

16 — 5 = 10

17 — 9 =

18 — 7 =

19 — 2 =

— Проверьте, пожалуйста, не ошибся ли я при решении этих примеров?

— Во втором примере? Вместо 3 должно быть 5?.. Спасибо!.. В третьем примере? Вместо 5 должно быть 6? Спасибо!

И так далее, убыстряя темп.

V. Усвоение нового способа сложения и вычитания. (В деловом темпе.) Время — 8 — 10 минут.

— Раз вы справились с такими примерами, то, надеюсь, вы сможете усвоить новый, не знакомый еще вам способ сложения и вычитания! Посмотрите внимательно на эти записи.

Открываю следующую часть доски.

Задания с примерами

Задания с примерами

— Как вы думаете, как я решил эти примеры: «8 + 7» и «18 — 9»? Что означают эти стрелки и цифры в квадратиках?

Даю детям возможность высказать свои соображения.

Если они обнаружат способ разложения второго слагаемого (в примере на сложение) и вычитаемого (в примере на вычитание), то можно объяснить им смысл этого способа при решении подобных примеров (для разбора можно дать и другие примеры).

Если же детям будет трудно понять смысл этого способа, то прекращаю работу и говорю:

— Хорошо… Мы еще вернемся к этому способу, и вы обязательно все поймете! А теперь… — и предлагаю следующую учебную задачу.

VI. Задание на самостоятельное составление примеров. (В умеренном темпе, в тоне содружества.) Время — 3–4 минуты.

— Можно вас попросить помочь мне?.. Я положил каждому на парту лист чистой бумаги. Составьте, пожалуйста, 1–2 примера на сложение и вычитание. Я отберу из них самые интересные и сложные, а завтра будем решать их всем классом. Этим вы поможете мне подготовиться к уроку.

Первая перемена (10 мин.)

Веду наблюдение за свободной деятельностью, общением, играми и развлечениями детей на перемене.

На доске записываю задания для урока родного языка. Одновременно слушаю рассказы детей о том, о чем они сами хотят говорить. Рассказываю им о разных вещах, вызывающих их интерес. Слежу за детьми, занятыми у доски в коридоре, за их играми и развлечениями.

Темп свободный, тональность — мажорная.

Урок родного языка

Тема урока: дальнейшее развитие познавательного интереса на материале текстов для чтения и речевых задач; формирование представлений о добре и зле.

Материал урока: отрывки из отдельных стихотворении, сказок и рассказов, которые я читал детям раньше («Можете отгадать, из каких они произведений?»); слова из двух предложений, данные вразбивку («Отгадайте, какие это предложения!»); переставленные строки из четверостишия («Как читать это четверостишие?»); раздаточный материал: пословицы, поговорки, афоризмы («Нравятся ли вам они?»); упражнения на восстановление пропущенного в предложении слова («Какое слово могло быть написано здесь?»); басня Сулхана Саба Орбелиани «Черепаха и скорпион» («Что могла ответить черепаха скорпиону? Почему?»); два стихотворения о весне («Дома почитайте эти стихи. Какое из них вам больше понравится, то и будем учить. Об этом поговорим завтра!»).

I. Постановка учебных задач. (В деловом темпе. Серьезно, в тоне содружества.) Время — 3 минуты.

— Посмотрите, какие задания я приготовил для вас! Раздвигаю занавески на обеих досках.

— Здесь вы вспомните, из каких произведений взяты эти отрывки!..

— А здесь я нарочно смешал слова двух предложений и строки четверостишия. Сможете вы их восстановить?

— В этом предложении «пропало» второе слово. Вам нужно будет «найти» его и поставить на свое место!

— А здесь я написал слова. Возможно, допустил ошибки. Придется проверить и исправить!

— Это басня Сулхана Саба Орбелиани, которую мы сегодня прочтем!

— А вот здесь, — приоткрываю занавеску на части доски и сразу же закрываю ее, — мой секрет! Об этом я скажу вам потом, когда прочтем басню.

— У каждого из вас на парте лежит карточка с пословицами, поговорками, афоризмами. Вы уже знаете, что с ними делать!

— Кроме того, я приготовил для вас вот такие листки. На каждом написаны два стихотворения. Вы поможете мне выбрать лучшее, которое потом выучите. На другом листе — ваше любимое упражнение на соединение слов с рисунками. Оба эти листка вы возьмете домой!

— Так с чего мы начнем?

Дети выбирают то задание, которым хотели бы заняться в первую очередь.

II. Узнавание стихотворения, сказки и рассказа по отрывкам из них. (В умеренном темпе. Интригующе.) Время — 3 минуты.

— Раньше я читал вам сказки, стихи, рассказы. Можете вы вспомнить, из каких произведений взяты эти отрывки?

На доске написаны три текста.

Даю детям возможность прочесть их.

Если они не могут вспомнить, из какого произведения взят тот или иной отрывок, помогаю им, перечисляя названия нескольких произведений.

III. Построение предложений из данных вразбивку слов, правильная расстановка перепутанных строк четверостишия. (Живо, в быстром темпе. Интригующе.) Время — 5 минут.

Раскрываю часть доски, на которой записаны слова двух разных предложений: лиса, борщ, поймала, мама, сварила, петуха, хитрая.

Объясняю: «Здесь перепутаны слова из двух разных предложений. Сможете ли вы быстро разгадать эти предложения?»

После того, как дети предлагают свои варианты, открываю на доске запись: Хитрая лиса поймала петуха. Мама сварила борщ.

Решительно и вызывающе: «А теперь посмотрите на эту запись! Здесь перепутаны строки четверостишия. Можете ли вы, только быстро, восстановить стихотворение так, как его написал поэт Владимир Маяковский?»

Одновременно приоткрываю часть доски с этим заданием:

Он плохой, неряха!

Что грязна рубаха.

Этот в грязь полез и рад,

Про такого говорят:

После предложения детьми нескольких вариантов, среди которых может быть и правильное решение, раскрываю на доске занавеску и предлагаю сверить свое решение со стихами Маяковского:

Этот в грязь полез и рад,

Что грязна рубаха.

Про такого говорят:

— Он плохой, неряха!

IV. Работа с карточками с пословицами, поговорками, афоризмами. (В умеренном темпе. Серьезно, доверительно.) Время — 3 минуты.

— Меня очень радует, что вы полюбили крылатые слова и мудрые изречения. Поэтому я постарался подобрать для вас новые изречения и записал их на карточках, которые лежат у вас на партах. Думаю, они вам понравятся и вы их запомните.

Прошу некоторых детей прочесть вслух афоризмы, написанные на их карточках:

Ученье — свет, а неученье — тьма.

Земля освещается солнцем, а человек — знанием.

Век живи, век учись.

Терпенье и труд всё перетрут.

— Нравятся вам они?.. Возьмите карточки домой и выучите эти изречения. Они вам обязательно пригодятся!

V. Восстановление пропущенных в предложении слов. (В ускоренном темпе, в тоне содружества.) Время — 4 минуты.

Раскрываю часть доски, где написано предложение с пропущенным словом:

Предложение с пропущенным словом

— Подскажите, пожалуйста, слово, которое можно вставить в это предложение.

Быстро записываю на доске все предложенные детьми слова.

Может получиться такая запись:

Получается следующая запись

— Разрешите и мне предложить слова: радостное, весеннее!.. Какое из всех этих слов подходит больше к предложению?..

Помогаю детям обосновать свой выбор.

VI. Исправление ошибок в словах. (Доверительно.) Время — 1 минута.

Раскрываю часть доски с записью слов, в которых допущены орфографические ошибки.

— Давайте не будем сейчас тратить время на это упражнение. Я оставлю его на доске, и кто желает, может заняться им на перемене. А теперь нас ждет самое интересное!

VII. Обсуждение басни Сулхана Саба Орбелиани «Черепаха и скорпион». (В деловом темпе. Серьезно.) Время — 10–13 минут.

— Эта басня Сулхана Саба Орбелиани очень мудрая и поучительная.

Раскрываю часть доски с записью басни.

Черепаха и скорпион.

Черепаха и скорпион побратались, отправились вместе в путь и пришли к реке, через которую нужно было переправиться. Скорпион опечалился, что не может переправиться. Черепаха сказала ему: «Садись мне на спину, я тебя перевезу». Сел скорпион ей на спину. Как только черепаха вошла в воду, скорпион начал жалить ее в спину. Черепаха спросила: «Братец, что ты делаешь?» Скорпион ответил ей: «Что мне делать? Я бы и не хотел, да у нас такая порода, мы должны кусать и врага, и друга».

— Концовка басни написана на доске под занавеской. Я вам прочту то, что вы видите на доске!

Читаю — выразительно, не спеша.

— Что вы могли бы сказать о скорпионе?

После того, как дети высказывают свое мнение, задаю им «провокационный» вопрос:

— А что делать скорпиону, если у него действительно такая порода?

После обсуждения поведения скорпиона спрашиваю детей:

— Как вы думаете, почему я скрыл конец басни?

— Вы хотите, чтобы мы сами отгадали его!

— Дальше рассказывается о том, что черепаха ответила скорпиону и как она поступила. Как вы думаете, как заканчивает Сулхан Саба Орбелиани эту басню и почему?

Поощряю суждения детей о возможной концовке басни, требую от них обоснования своих предположений о добре и зле.

Вставляю «провокационные» вопросы:

— Как вы думаете, могла ли черепаха сказать скорпиону: «Ну, хорошо, я тебя перевезу на ту сторону реки, но дружить с тобой больше не буду!»?.. Может быть, черепаха такая добрая, что все же пожалела скорпиона?.. Зачем губить скорпиона, как-никак он — живое существо!

В заключение:

— А теперь посмотрим, насколько близки наши предположения к концовке басни!

Раскрываю на доске запись концовки и читаю ее:

Нырнула черепаха, сбросила скорпиона в реку и сказала ему: «Братец, и я бы не хотела, да моя порода такова, что если ужаленное место не обмоешь, то распухнешь и умрешь».

— Нравится ли вам такой конец?.. Почему?.. Что вы скажете о поведении черепахи?.. А я думаю, что черепаха жестоко обошлась со скорпионом! Разве не так? Докажите, что я не прав!

Придется согласиться с детьми, что зло требует наказания.

— Хотите, я принесу и прочитаю вам и другие басни Сулхана Саба Орбелиани?..

VIII. Раздаточные материалы на дом: стихи о весне для выбора, листки с заданием соединить линиями слова с рисунками. (В деловом темпе. Доверительно.) Время — оставшиеся минуты.

— В этих пакетиках лежат листки со стихами и упражнениями на соединение слов с рисунками. Упражнение вы можете сделать в любое свободное время. Что касается стихов, то прочитайте их и завтра скажите мне, какие из них вам больше нравятся.

IX. Завершение урока. (Доброжелательно, тоном, вселяющим радость успеха.)

— Наш урок подходит к концу. Вы меня порадовали на этом уроке — были такие сообразительные, упорные, деловые! Спасибо вам за то, что вы становитесь пытливыми и любознательными! Видимо, мне нужно приготовить для вас более сложные задания — вы так быстро продвигаетесь вперед.

— А теперь встаньте!.. Мальчики, помните, что вы — мужчины!.. Можете отдохнуть!

Вторая перемена (10 мин.)

Дети ухаживают за цветами, рыбками в аквариуме, играют в коридоре, выполняют (по собственной инициативе) упражнения на нахождение и исправление ошибок в словах, записанных на доске, упражнения на соединение слов с рисунками.

Я принимаю участие в делах и развлечениях детей, проявляю интерес к их занятиям, поддерживаю с ними разговор. Темп свободный, тональность мажорная.

Урок искусства

Далее в моей партитуре записано содержание и процессуальность урока искусства. Эти уроки я провожу с детьми 2–3 раза в месяц. Они предшествуют или завершают содержание занятий по изобразительному и музыкальному искусству, по танцу, декламированию и театру кукол, ритмическому оркестру и постановке музыкальных пьес, внеклассному чтению, труду. На уроках искусства я пытаюсь дать детям обобщенное представление об искусстве, о его значении в жизни людей, в жизни каждого из нас. Эти уроки стали для меня одним из способов развития у моих шестилеток умения «читать» в отдельных доступных им образцах произведений искусств чувства, отношения, мысли его создателя, находить в них отклик своим мыслям, переживаниям.

Пусть не пугает кого-либо такая, казалось бы, «отдаленность» возможностей самых маленьких школьников от вершин искусства. Представьте себе детей, играющих под многовековым дубом. Дети, возможно, и хотят взобраться на верхушку, но это им пока не под силу. Зато им под силу попытка взбираться на дуб по ветвям. Так они растут под этим дубом, который можно сравнить с искусством. Они созерцают его с близкого и далекого расстояния и постепенно — но в более раннем возрасте — начинают познавать целостность многообразия искусства, набирают силы, чтобы постичь мир, познавать жизнь людей и самих себя.

Следуя партитуре, на сегодняшнем уроке искусства я скажу детям: «Я покажу вам репродукцию картины художника Саврасова „Грачи прилетели“, потом прочту стихотворение Ладо Асатиани „Весна“, а затем дам послушать пьесу композитора Сергея Рахманинова „Весна идет“. Во всех этих трех произведениях, посвященных наступлению весны, художник, поэт, композитор отразили одно и то же чувство. И мы должны вместе уяснить, какое настроение они хотели отразить в своих произведениях, что они хотели сказать нам».

Покажу репродукцию, прочту стихотворение, а потом в классе зазвучит музыка. Чтобы помочь детям углубиться в свои переживания и тем самым проникнуть в переживания создателей, я дам им возможность еще раз рассмотреть картину, послушать стихотворение и музыку. А потом заведу разговор о художнике, поэте, композиторе. На предыдущих уроках искусства, где мои шестилетки рассматривали репродукции картины Нико Пиросмани, слушали музыку Захария Палиашвили, читали стихи Галактиона Табидзе, на тот же самый вопрос — «Какое настроение авторы отразили в своих произведениях, что они хотели нам сказать?» — я получал следующие ответы-рассуждения:

«Пиросмани нам говорит: „Красиво, правда?“

„Палиашвили как будто говорит нам, что ему очень грустно. Мне самому тоже стало грустно, когда я слушал эту музыку!“

„Я рад! Радуйтесь вместе со мной!“ — вот что говорит Галактион Табидзе своим стихотворением»

«Пиросмани, видимо, был добрым человеком. Этой картиной („Бездетный миллионер и бедная женщина с детьми“) он нам говорит: „Мне очень жалко этих детей. Что мне для них сделать, не знаю! А вам не жалко их?“ Эта картина вызывает во мне грусть!»

Дальше этого в своих рассуждениях мои шестилетки пока не пошли. Сегодня им предстоит познакомиться еще с тремя произведениями искусства.

Большая перемена

Мы спустимся во двор, прикрепим на стене мишень, отсчитаем от нее десять шагов и продолжим соревнования в стрельбе из лука, которое продолжается уже пять дней и закончится на будущей неделе. Результаты успехов каждого из нас будем вносить в таблицу соревнования. Среди мальчиков соревнование возглавляет Саша, за ним следует Дато, я же занимаю предпоследнее место. Среди девочек успешно выступают Елена, Эка, Магда.

Урок труда

На уроке труда я прочту детям письмо, присланное им воспитательницей детского сада, который находится рядом с нашей школой, В письме воспитательница просит моих шестилеток приготовить для детсадовцев 40 коробочек из плотной бумаги, чтобы они хранили в них камушки для счета. Она прислала нам образец коробочки. Думаю, дети с радостью согласятся выполнить эту просьбу детского сада. Я поведу разговор так, чтобы они сказали:

— Сделаем коробочки красивее, чем этот образец!

— Украсим их узорами, которым мы научились на уроке рисования!

— Пусть каждый из нас сделает по 2–3 коробочки, чтобы можно было выбрать 40 лучших коробочек!

Потом я научу их, как делать коробочку. Я тоже буду делать коробочку вместе с детьми, размышляя вслух — что и как делаю, попрошу их оценить мое изделие. На 35-минутном уроке мы не успеем закончить это дело, поэтому предложу детям продолжить эту работу на занятиях в продленке или дома. «Через три дня, — скажу я им, — нас будут ждать в детском саду с нашими коробочками!»

После уроков

Дальше начнется продленный день. Партитуру этой части дня пишут воспитательницы, а также родители, которые проводят занятия с детьми. Все они исходят из общих целей и принципов, из намеченного нами плана воспитания детей. В конце каждой недели мы согласовываем друг с другом содержание сегодня у нас намечены: репетиция новой прогулка в парк, чтение книг и просмотр; нашей работы. На музыкальной пьесы, мультфильмов.

Так рисуется сегодняшний школьный день в моем воображении и в моей партитуре. Будет ли он таким? Может быть, не совсем.

Возможно, я не успею дать детям на уроках все запланированные мною задания. Но я все же предпочитаю приготовить побольше заданий и тем самым избавить детей от случайных, может быть, не совсем важных и интересных заданий, которые придется придумывать прямо на уроке, если останется вдруг свободное время. То, что они не успеют сделать на уроке, можно оставить на доске (если задание там написано) или же раздать всем (если оно приготовлено в виде раздаточного материала) для самостоятельного решения.

Следует ожидать и другого рода отклонений, причиной которых может стать методическая оплошность.

Вот пример такой оплошности.

Еще в середине октября я запланировал упражнять детей в составлении задач.

— Раскройте учебники на 26-й странице… 2 и 6! Вы увидите рисунок. Подумайте, какую можно составить задачу по этому рисунку.

Там нарисованы четыре цыпленка вместе и еще один цыпленок отдельно. Последний бежит к четырем цыплятам. Значит, задача должна быть построена на сложение: «Было 4 цыпленка, прибежал еще один цыпленок. Сколько стало цыплят?»

Следуя методическим рекомендациям, я должен задать детям серию вопросов после составления ими задачи: «Сколько условий в задаче?.. Перечислите эти условия!.. Каков вопрос задачи?.. Как записать задачу?.. Решите ее!.. Что получилось?»

Цель данного упражнения в том, чтобы дети научились разбирать задачу, ее условия, научились рассуждать.

— Придумали задачу?

Нико отвечает: «Цыплята клюют зерно».

— Разве это задача? Надо придумать задачу, а не предложение!

А Ния говорит: «Было 4 цыпленка, прибежал еще один цыпленок. Стало 5 цыплят».

— Мне нужно составление задачи, а не ее решение!

Эка предлагает: «Было 4 цыпленка. Прибежал еще один цыпленок. Спрашивается: сколько стало цыплят? Теперь стало 5 цыплят!»

Предлагаю детям составить задачу по другому рисунку на этой же странице учебника. И повторяется то же самое.

Виктор. Птички сидят на дереве. Я: Это же предложение! А нам нужна задача!

Тамрико. На дереве сидело 5 птичек. Одна птичка улетела. Осталось 4 птички.

Я: Ты же решаешь задачу!

Георгий. Было 5 птичек. Одна птичка улетела. Спрашивается: сколько осталось на дереве птичек? Осталось 4 птички!

Нет, не смог я на том уроке математики научить детей составлять задачи, мои вопросы не научили их рассуждать.

Однако только ли мои вопросы? Здесь я уяснил себе два момента, порождающие такое недоразумение.

Один связан с тем, что мои вопросы по математике я задавал так, как будто этому мини-уроку математики не предшествовал мини-урок родного языка. А на уроке родного языка мы занимались составлением предложений: я показывал детям картинки и предлагал им составить по ним предложения. После пятиминутного перерыва мы приступили к занятиям по математике, установка детей на составление предложений не стерлась. И потому на уроке математики мое задание «Составьте задачу!» они восприняли как «Составьте предложения!» Вот и говорили мне Илико и Виктор: «Цыплята клюют зерно», «Птички сидят на дереве». Что же нужно было сделать, чтобы избежать этого? Я должен был сказать детям четко, внушительно: «Мы только что составляли предложения, а теперь будем составлять задачи!» И еще должен был напомнить, как составляется задача. Уверен, что такое недоразумение, когда говоришь детям одно, а им слышится другое, не имело бы места.

Второй же момент исходит из самой методики. Как будто все делается для того, чтобы облегчить детям процесс сознательного учения, но порой получается совсем наоборот. Слепо следуя не совсем конкретизированному принципу наглядности, учебник предложил мне показать детям рисунок с четырьмя цыплятами и еще одним цыпленком, направляющимся к остальным. Казалось бы, что еще нужно? Наглядно и просто! Было 4 цыпленка, пришел еще один, сколько теперь цыплят? «Ну, скажи, ребенок, разве тебе трудно составить такую простейшую задачу? Ведь все так наглядно, доступно! Говорят же о тебе современные психологи, что твоим способностям нет границ, что ты можешь мыслить обобщенно и что для тебя даже алгебра иногда становится игрой!» Но мои шестилетки, которым действительно ничего не стоило тогда складывать и вычитать в пределах двадцати, не смогли справиться с таким, казалось бы, легким заданием.

Но действительно ли задание, поданное с такой «арифметической наглядностью», облегчает детям понимание смысла наших вопросов? Я лично убедился в том, насколько далека порой методика от психологии ребенка, насколько широко манипулирует она порой принципом наглядности. «Дети мыслят образами, это доказано психологией!» — скажет методист и нарисует в учебнике образ четырех цыплят и еще одного цыпленка, бегущего в сторону четырех. Вот и образ, надо теперь составить задачу! А ребенок затрудняется составить задачу. Почему? Разве он потерял дар образного мышления? Дело вовсе не в этом, а в том, что этот образ задачи сделал ее составление бессмысленным. Здесь же все и без задачи ясно: пять цыплят, вот и все! Задача нужна для выяснения, для поиска чего-то неизвестного, а тут это «неизвестное» уже превращено в известное. И ребенок действует мудро: он в нашем задании — «Составь задачу!» — воспринимает суть — «Решай задачу!» — и сразу, без лишних рассуждений, решает ее и выдает результат решения. Если мы хотим, чтобы дети научились рассуждать, то надо предлагать им для построения задачи такую наглядность, такие рисунки, которые не содержат в себе наглядно воспринимаемый ответ, исключающий необходимость рассуждений.

Вот как усложняется порой процесс обучения!

Другой забавный случай, теперь уже из-за моей методической оплошности, произошел совсем недавно. Я решил поговорить с детьми о значении человеческой дружбы, взаимоотношений в жизни каждого человека и сделать это на примере грузинской пословицы: «Дуб крепок корнями, а человек — друзьями». В партитуре я наметил себе вопросы: «Чем крепок дуб? А человек?» — и, отталкиваясь от ответов детей, хотел повести их дальше в своих рассуждениях о человеческой дружбе: «Почему говорит народ, что человек силен друзьями?» Но все резко изменилось.

Я записал на доске пословицу, дети прочитали ее.

— Так, значит, чем крепок дуб? — спросил я.

— Корнями!

— А человек?

И вот что говорит мне Котэ:

— Скелетом!

— Что ты сказал?! — удивился я.

— Человек держится на своем скелете!

Неужели Котэ не понял переносного смысла пословицы?

— А как он на скелете держится? — поинтересовались Другие.

— Если у человека не было бы позвоночника, он не смог бы держаться. А позвоночник начинается вот здесь и кончается вот здесь! — объяснил Котэ, наглядно показывая ни себе начало и конец позвоночника.

— Котэ правильно говорит… Хотите нарисую?

Hy конечно, это «Лаша», который тогда подарил мне рисунок строения внутренних органов человеческого тела! Теперь он пополняет свои познания о человеческом скелете. Он показывал свои рисунки детям, объяснял им, где ребра, где череп. Поделился своими знаниями и с Котэ. А Котэ, находясь под впечатлением новых знаний, так в прямом смысле и ответил на мой непрямой вопрос: «Чем силен человек?»

Это сообщение вызвало у остальных большой интерес.

— Пусть «Лаша» нарисует скелет! — попросили они.

Так была подменена моя педагогическая мелодия о дружбе импровизацией о костном строении человека…

…Сегодня, как обычно, я положу запись партитуры дня на свой рабочий стол и буду часто заглядывать в нее, хотя многие ее части знаю наизусть.

Конечно, вовсе необязательно, может быть, даже не нужно, чтобы школьная жизнь детей управлялась только моей партитурой. Это желательно постольку, поскольку моя партитура будет отражать действительные эмоции, интересы, познавательные стремления детей, будет дарить им радостный школьный день и направлять их наступательное движение, будет вести их воспитание на основе чувства свободного выбора, т. е. на добровольных началах. Если же между моими предварительными замыслами и стремлениями детей возникнут расхождения, тогда сразу обнаружатся отдельные недостатки выбранной мною методики, и это даст мне основу для более глубокого познания детей как объектов воспитания и себя как субъекта воспитания.

Я записываю на доске последние задания для урока математики, а там, в коридоре, не уже звучит прелюдия школьного дня. Во все более усиливающемся детском жриамули еле улавливаю отдельные голоса.

— Десять треугольников!

— Давай поспорим, восемь!

— Я уже разгадал, какое здесь получается слово!

— Подумаешь! Я тоже разгадал!

— Скажи!

— Родина!

— Нет, радио!

— Я могу прочесть это число: сто одиннадцать тысяч сто одиннадцать!

— Из этих букв я уже составил три слова!

— Подумаешь! Составь пять слов, тогда и хвастайся!

— Ух ты, смотри, какой интересный пример!

— Это мы будем решать на уроке математики!

— Хочешь, скажу, почему эти цифры записаны в квадратиках?

— Не надо, сама догадаюсь!

Некоторые отходят от коридорной доски, другие, только что пришедшие, останавливаются, и повторяется обсуждение, только уже в новых вариациях.

Звенит звонок.

— Дети, входите в класс! Мальчики, помните, что вы — мужчины!

Начинаю урок математики.

— Здравствуйте, дети!

— Здравствуйте!

— Что у вас нового в жизни?

Майя. А я пришла в школу с температурой! Мама не хотела: пускать, но я не послушалась!

Я: С температурой? Сейчас проверим, какая у тебя температура!

Учитель, всегда имей в классе аптечку первой медицинской помощи, знай, какие бывают детские болезни, особенно инфекционные, как они проявляются! Учитель, будь врачом первой помощи!

Майя (испуганно). Если у меня будет температура, вы отправите меня домой?

Я: Посмотрим! Но ты должна была послушаться маму!

— Можно мне что-то сказать Вам?

Это «Маквала».

— Конечно, можно. Она выбегает:

— Только на ухо!

Я нагибаюсь. Она прикасается к моему уху. Молчит,

— Нет, скажу потом, не сейчас! — и бежит обратно к своему месту.

Лела. Я нарисовала новую картину. Можно повесить ее в классе?

Я: Конечно, можно, если она тебе нравится. Перехожу ко второй части партитуры урока:

— Хотите знать, чем мы будем заниматься на уроке?

Дети слушают, какие я придумал для них задания и упражнения, и у них появляется желание скорее приступить к делу.

— Только надо сначала посмотреть, какая у Майи температура!

Девочка протягивает мне термометр: 38,3! Скорей врача! Надо вызвать родителей!

Майя волнуется: «Не хочу домой!»

— Два-три дня полежишь, выздоровеешь и придешь в школу! — успокаиваю я.

Дети тоже заволновались, уговаривают ее:

— С болезнью шутить нельзя!

— Я тебе позвоню и расскажу обо всем, что мы будем делать в классе!

— Майя, будь умницей! Приходит врач, уводит девочку.

— Видите, дети, какая у нас Майя, как она любит вас, любит школу, любит учиться! Потому и пришла с температурой — хотела быть вместе с вами!

Ираклий. Мне очень жаль ее!

3урико. Она скоро выздоровеет!

Я: Давайте продолжим наш урок!

Но уже прошло 15 минут. Поэтому третью часть партитуры урока математики (упражнения на развитие наблюдательности) провожу в сокращенном виде. Оставшаяся часть урока проходит в соответствии с записями в партитуре.

Только вот на мой вопрос в конце урока: «Какой у нас поручился урок?» — Лали ответила:

— Урок мог бы получиться более радостным, если бы не заболела Майя! Я все думала о ней! Нельзя узнать, как она себя чувствует?

Оказалось, что все мы переживали за Майю. Вот и врач.

— Как Майя?

— Ничего страшного! Она, видимо, простудилась. Пришла мама и забрала ее. Только она все плакала, что пропускает уроки!

Дети успокоились, и первая 10-минутная перемена прошла в предвиденной мажорной тональности. Мы еще успели решить оставшиеся на доске задачи.

Приступаю к уроку родного языка.

Дети попросили начать урок с чтения басни Сулхана Саба Орбелиани «Черепаха и скорпион».

Развернулась дискуссия о разгадывании концовки басни, и, когда я открыл занавеску на доске, где она была записана, многие не смогли сдержать своей радости:

— Я же говорил!..

— Я же сказала!..

Перехожу к следующему заданию: назвать произведение (стихотворение, сказку, рассказ), из которого я читаю отрывок…

…И вдруг:

— Посмотрите, снег идет! — воскликнул Саща

Как я мог предвидеть, что в начале марта в Тбилиси вдруг выпадет снег? Вся зима прошла так, что мечта моих шестилеток поиграть в снегу не сбылась: солнечная погода менялась дождливой, холодные дни — теплыми. Дети учили стихи и рассказы о снеге, снежках, снеговиках, о том, как хорошо зимой кататься на лыжах, на санках, а снега все не было…

— Снег, снег, снег! — кричат дети и бросаются к окнам. С неба падают густые, обильные хлопья. Наш школьный двор быстро покрывается белым ковром. Как долго мы ждали этого дня! Некоторые из моих шестилеток, быть может, видят это прекрасное явление природы впервые!

— Хотите поиграть в снежки? — спрашиваю я. Ну, конечно, хотят, да еще как!

Дети быстро одеваются. Я не требую, чтобы они строились по двое, надо спешить. И мы все выходим во двор.

Радость? Не то слово!

Урок искусства — мы кидаем друг в друга снежки, кувыркаемся в снегу.

Большая перемена — мы лепим снеговика.

Урок труда — мы перемещаемся в парк и катимся по глянцевой тропинке.

Мы с «Маквалой» делаем снеговика.

— У меня к Вам дело!

Я трясу ель, под которой стоит девочка. Пушистый сне окутывает ее. Она смеется, падает.

Пошли обедать? Нет, какое время обедать!

Мы смотрим, как ели покрылись снегом, наслаждаемся чистейшей белизной вокруг. Мы устали. Снегопад прекращается. Возвращаемся обратно. Какие радостные лица! Какие румяные щеки! Замерзли пальцы, кончик носа? Не страшно! Скоро всё пройдет. Зато какими неизгладимыми впечатлениями обогатились все мы сегодня!

«Маквала» не отстает от меня, держится за руку.

— У меня к вам дело! Скажу потом! — говорит по дороге.

В классе мы приводим себя в порядок.

— Мальчики, будьте мужчинами, помогите девочкам! Мальчики помогают девочкам снять пальто, сапожки, подаю! тапочки. Девочки вытирают им лица полотенцами.

— Как хорошо!

— Как здорово!

— Хотите расскажу сказку про Снежную Королеву?

— Хотим!.. Очень!

— Садитесь за парты!.. Устраивайтесь поудобнее!.. Слушайте!..

И начинаю нашептывать таинственным голосом:

— Жила-была…

Сказка длинная, дети слушают не шевелясь, многие опустили! головы, закрыли глаза, некоторые, кажется, заснули. Но только! не Саша. Он то закрывает, то открывает глаза. Все время смотрит в окно. И вдруг грустно восклицает, прерывая сказку:

— Смотрите, снег тает!

Дети забыли о сказке и опять бросились к окнам.

С крыши ручейками льется вода. Густой снег, которым был покрыт наш двор совсем недавно, исчезает прямо на глазах. Солнце веселится.

— Я же говорил, что надо успеть поиграть с зимой! Вот уже и нет зимы! — говорит Саша.

Дети с грустью смотрят на жалкие остатки зимы.

— Наш снеговик! Как мне жалко его! Как он тает!

— До свидания, зима! — говорит Ния.

— До свидания, зима! — повторяют дети.

За какие-нибудь два часа мы сегодня встретились с зимой и тут же попрощались с ней. Так природа-мать заставила меня прямо на ходу изменить партитуру этого великолепного 122-го школьного дня.

— У меня к Вам дело! — шепчут мне маленькие губки, и маленькая, не согретая еще ладонь тянет меня от окна в угол классной комнаты.

— Садитесь, пожалуйста!

Сажусь за парту.

Маленькие губки прикасаются к моему правому уху, маленькие ручки обнимают меня за шею, притягивают к себе. А теплое и взволнованное дыхание несет дрожащие слова:

— Знаете… Я хотела сказать… Не хотите ли Вы быть моим папой?.. Тогда мама не отдаст меня в школу-интернат и я останусь с вами!

Но это решено. Мать — как камень! Пытаюсь найти теплые ответные слова.

— Что ты, моя маленькая, в интернате неплохо! Я знаю, какие там хорошие учителя и воспитатели, они сразу полюбят тебя и ты полюбишь их! А я, все мы будем писать тебе письма! Обязательно приеду навестить тебя! Ты там не соскучишься!

— Значит, не хотите быть моим папой!

И все же «Маквала» целует меня в щеку.

Прости меня, дорогой Сент-Экзюпери, если, заплакав над муками детей, я присовокуплю твои грустные размышления, ибо я сейчас так удручен, что сам не нахожу слов:

«Вот ты декламируешь передо мною о страданиях детей и ловишь меня на зевке. Но ведь речь твоя не ведет ни к чему. Ты говоришь — „при таком-то наводнении утонуло десять детей“, — но я ничего не смыслю в арифметике, и не заплачу в два раза горше, если число пострадавших окажется в два раза больше. И к тому же с тех пор, как существует царство, умирали сотни тысяч детей, и это не мешало тебе быть счастливым и наслаждаться жизнью. Но я могу плакать над одним ребенком, если ты сможешь провести меня к нему по единственной настоящей тропе, и, как через один цветок мне откроются цветы, так и через этого ребенка я найду путь ко всем детям и заплачу не только над страданиями всех детей, но и над муками всех людей».