Когда я вспоминаю, как я проводил уроки букваря в начале своей педагогической деятельности, как объяснял детям буквы, как учил читать и писать, меня охватывает страстное желание с помощью волшебной палочки вернуться в то прошлое и избавить тогдашних моих малышей от скучных уроков грамоты, от нудных и назидательных приемов чтения, от мучительных упражнений по каллиграфии и, вообще, от императивного общения с ними. Я не знаю, что могло бы измениться сейчас в жизни молодых людей, которых тогда учил грамоте, если бы я обучал их по методике, которой владею сегодня. По всей вероятности, я ускорил бы их развитие и вдвое сократил бы это тягучее время так называемого букварного периода!

Если я знаю, что ребенку-шестилетке будет трудно следить по строкам учебника, когда читает вслух его товарищ, то зачем заставлять его заниматься именно таким образом да еще пугать, что неожиданно предложу продолжить чтение? Если я знаю, что после упражнений в письме больших букв в сеточной разлиновке в течение длительного времени ребенку будет трудно писать мелким почерком, зачем мне загонять его в тупик?

Где же гуманность моих методов, если они затрудняют ребенку процесс учения и отталкивают его от знаний, осложняют жизнь, отношение к близким ему людям?

Ученые часто спорят о том, как определить методы обучения, как их классифицировать, какую типологию уроков установить, следует ли различать в уроке три, пять, семь, десять моментов. Может быть, это разнообразие мыслей очень ценно само по себе. Но мне кажется, что педагогические дискуссии, научные исследования никогда не смогут продвинуть теорию вперед, если они не будут давать ответ на самое главное: как такие классификации, такие типологии, такие структуры облегчат жизнь ребенка на уроке и вне уроков, как, пользуясь именно такой классификацией и такой типологией, можно доставить детям радость познания, радость школьной жизни? Нельзя, чтобы наука Педагогика, ее милые детки-методики оглохли хоть на одно ухо, ослепли хоть на один глаз и допускали, чтобы где-то в школе, на уроках грамоты дети скучали, мучились, мрачнела бы их школьная жизнь, которой суждено остаться золотой порой в жизни каждого человека

Более чем двести 45-минутных уроков тратил я, обучая букварю тогдашних первоклассников семилетних детей, а результатом все же оставался недоволен.

А теперь?

Сегодня у нас в классе праздник: мои шестилетки завершают букварь. Сегодня, 28 декабря, на 84-й школьный день, покажу детям последнюю букву алфавита и поздравлю с изучением всех 33 букв.

Как мы шли к букварю?

В классе не было необходимости выделять «новый» звук в слове, чтобы затем ознакомиться с его графической формой. «Нового» звука для моих шестилеток, овладевших способом структурного анализа слова и уже проанализировавших звуковой состав многих слов, практически не существовало. Мы не занимались традиционным анализом слова — «Назову первый слог… Второй слог… Первый звук…» и т. д., — не дававшим детям ничего нового ни для развития (ибо это в них уже было развито), ни для познания (ибо в этом «поиске» все оказывалось знакомым). При знакомстве с буквой не использовал я и так называемую картинную наглядность предметов, необходимую якобы для звукового анализа слова: скажем, показать рисунок петуха, чтобы дети, рассказав все, что они знают об этой домашней птице, назвали слово петух и начали делить его на слоги и звуки. Отказавшись от такой наглядности, я отказался и от беседы о самом предмете, которая уводила детей далеко от действительного предмета изучения. Самой лучшей наглядностью слова может стать само слово или его модель.

Таким образом, мы «рвались» прямо к «новой» букве, перескочив звук. Как я это делал?

Первый прием.

— Дети, посмотрите на это слово и разгадайте, с какой буквой вы сегодня будете знакомиться!

На доске написано слово голова. В нем среди знакомых букв есть и новая — В. Рядом в круге записаны буквы (известные и неизвестные детям), в том числе и буква В три раза.

Первый прием

Посмотрите на этот рисунок. Есть ли здесь буква В?

Сколько букв В?

Знакомые детям буквы помогают им прочесть слово и отгадать, какая буква «новая», назвать ее, а также указать на ее место в слове.

Второй прием.

— Посмотрите на эти слова. В некоторых из них прячется буква, с которой я хочу вас познакомить. Что это за буква и в каких она словах?

На доске написано одиннадцать слов, в семи из них есть «новая» буква — Р. Применены и кружочки, обозначающие буквы, с которыми дети познакомятся потом. Сочетание букв и кружочков помогает детям прочесть слова и найти в них букву Р. Они диктуют мне, в каком слове и на каком месте находится «новая» буква, контролируют и поправляют мои действия, так как, обводя кружочками букву Р и соединяя ее линией с той же буквой в других словах, я, как человек «рассеянный», «ошибаюсь». На доске получается следующий рисунок, в середине которого я пишу букву Р.

Второй прием

Третий прием.

— Посмотрите на эту схему и разгадайте, какую букву я хочу представить вам сегодня!

А схема такая: вокруг квадратика, в котором стоит вопросительный знак, написаны слова; в них подлежащая изучению буква выделена кружочками, которые соединены линиями с квадратом. (Заштрихованные кружочки обозначают неизвестные детям буквы, которые они будут изучать позднее.)

Третий прием

После того как дети догадываются, что это буква Д, я стираю в квадратике вопросительный знак и пишу эту букву. Однако я могу и «ошибиться» вместо Д написать Г или какую-нибудь другую букву, а дети «поправят» меня.

Четвертый прием.

— Может, кто из вас опередил меня и скажет, какая из этих букв — Ц?

На доске написано пять букв, две из которых знакомы детям, а три — еще не изученные: Ф, У, Ц, Ж, Т

— Может быть, эта? — показываю я на первую букву.

— Нет, это Ф!

Я стираю ее с доски.

— Может быть, это — Ц? — показываю на вторую букву.

— Нет, это У! — и я стираю эту букву тоже.

— А где же Ц?

— В середине! — отвечают дети.

— Эта?

— Да!

— А что это за буквы? — показываю на еще не изученные я стираю буквы. Многие назовут их.

— Хорошо, мы познакомимся с ними попозже! Ж и Т. — Так какая это буква?

— Ц! — говорят дети хором.

Пятый прием.

До прихода детей на всех классных досках два-три раза пишу букву, с которой буду знакомить. Войдя в класс, дети сразу заметят ее. Начнут спорить, как она называется. К началу урока большинство будет знать ее.

— Скажите, с какой буквой вы сегодня будете знакомиться? И они хором ответят, что это за буква.

После знакомства с буквой я предлагаю детям разнообразные задания, которым придаю особое значение и вот почему. Тексты для чтения в букваре по своему содержанию крайне скудны. Даже смешно говорить о развитии познавательного интереса и интереса к чтению у детей, занятых чтением скучных слов и предложений, состоящих из пройденных букв. Чем может пополнить свои знания ребенок, прочитав в букваре: Но-га. Ка-ша. Нит-ка. Та-рел-ка. Майя помыла тарелку. Михо дал Гиви игрушечное ружьё? Будет ли доволен наш шестилетка, когда он ценой огромных из-за не сформированных еще навыков чтения усилий в конце концов постигнет смысл прочитанного, заключающийся всего-навсего в том, что какая-то Майя помыла тарелку, а какой-то Михо дал какому-то Гиви игрушечное ружье? Так превращается изучение грамоты для детей в мучение, и я уверен: если бы не бдительность и строгость взрослых, они с радостью разбежались бы по дворам играть в прятки, после первого же знакомства бросив эту обетованную страну книг.

Так что же делать? Ведь в действительности нет другого выхода, нет возможности приблизить содержание первых текстов для чтения (цель которых способствовать выработке навыка чтения) к уровню познавательных интересов современного ребенка! Нет пока такого способа, основываясь на котором можно было бы учить детей всем буквам сразу и заодно вкладывать в них навык беглого и сознательного чтения и, таким образом, сразу же предлагать высокохудожественное и познавательное содержание чтения. А пока нет такого способа, то избавить детей от скучных и бессмысленных текстов невозможно.

Значит, оставить все так? Я боюсь этой мысли. Если сейчас, в этот так называемый букварный период, напугаю моих шестилеток трудностями чтения и если у них из-за скудности текстов букваря создастся впечатление, что в книге нет ничего интересного, то, может быть, это их надолго оттолкнет от чтения книг Пушкина, Толстого, Руставели, Бараташвили, Чавчавадзе. Боюсь такого исхода моих стараний и потому ставлю себе цель расширить границы букварного периода, превратить его в период развития у «нулевиков» широких познавательных интересов, удовлетворение которых возможно с помощью навыка чтения.

Необходимо включить процесс выработки у детей навыка чтения в более широкую, содержательную, эмоциональную, интересную познавательную деятельность, формировать этот навык не как самоцель, а как способ решения познавательных задач.

Исходя из этой заповеди, я разрабатывал для моих шестилеток задания и искал формы их применения на уроках.

Задание первое.

На доске столбиком написаны слоги и слова. Педагогу надо стать подальше от доски и в темпе задавать детям задачи. На третьем месте сверху написан слог гра. Прав ли я? Дети проверяют и говорят, что я не прав.

— А что же там написано? Дети (хором):

— Гар!

— На четвертом месте снизу написан слог абр! Так ли это?

— Да!

— Прочтите этот слог вместе! Дети (хором):

— Абр!

— На каком месте сверху написано слово корабль? Дети обнаруживают, что в столбике вообще нет этого слова.

— Простите! Я хотел сказать — слово корень!

— На третьем!

Задание второе.

— Найдите, пожалуйста, ошибку, которую я допустил в этом предложении.

Дети читают предложение и ищут ошибку, а ее может вовсе и не быть. Они должны установить, есть ли она в действительности, и 'если да, то в каком слове и как ее исправить.

Задание третье.

На доске написано пять-шесть букв.

— Из этих букв можно составить шесть разных слов. Попытайтесь составить эти слова!

Дети составляют слова, называют их, я записываю на доске. Но они обнаруживают, что шестого слова нет. Вместе с детьми продумываем возможные варианты расположения данных букв и приходим к выводу, что больше пяти слов не получается.

Задание четвертое.

На доске написаны слова, соединенные линиями с рисунками предметов.

Задание четвертое

— Проверьте, правильно ли присоединены слова к рисункам!

Дети помогают мне исправить неверные соединения слов с

рисунками.

Иногда на глазах у детей я соединял рисунок не с тем словом, допуская явные ошибки. Дети начинали меня поправлять, я менял направление линии то к одному, то к другому слову, пока не «находил» нужное слово, и тогда класс успокаивался. Им также нравилось получать листки с такими заданиями для самостоятельной работы. Они сравнивали свое решение с моим на доске и опять обнаруживали мои «ошибки».

Задание пятое.

На доске я рисовал детям простые ребусы, которые были составлены с помощью букв и рисунков. При их решении нужно было отнять определенные буквы от данных слов и соединить оставшуюся часть слова с названиями нарисованных предметов. Решения ребусов я записывал на доске и вместе с детьми проверял их правильность. Дети радовались, когда я готовил для каждого листок с ребусами для самостоятельного решения, просили дать им эти листки домой.

Задание шестое.

Предлагаю для решения кроссворды. Например, такой: в написанных столбиком словах пропущена та или иная буква; в столбике эти буквы следуют друг под другом. При правильном восстановлении всех букв получится (если читать сверху вниз) новое слово:

Задание шестое

После таких заданий (разумеется, я давал детям не все задания сразу, а менял их от урока к уроку) мы переходили к чтению текстов в учебнике. Дети сначала сами читали текст шепотом. Я подсаживался то к одному, то к другому и помогал в чтении, подбадривал. Затем я давал всем задания, вроде:

— Найдите второе слово первого абзаца! Какое это слово?.. Между какими словами стоит слово герой в первом абзаце?.. Прочтите предложение, в котором есть слово радость!.. Найдите предложения, состоящие из трех (четырех) слов! Прочтите их!..

И к этому тексту мы больше не возвращались, я не давал детям на дом задания упражняться в чтении одного и того же текста. Навык чтения, по моему убеждению, не может успешно формироваться, если постоянно не меняется материал для чтения. Чтение нужно человеку, чтобы черпать разную информацию из разных источников, а не для того, чтобы перечитывать один и тот же ненужный текст.

Подобный опыт работы с букварем привел меня к некоторым соображениям по поводу того, как лучше составить первый учебник для шестилеток. Шестилетний ребенок не любит однообразия, и, когда мы долгое время — в течение всего учебного года — «привязываем» его к одной книге, она начинает ему надоедать. А почему не сделать учебник родного языка для малышей состоящим из четырех книжек? Первая введет ребенка в мир речевой действительности, вторая — в мир тайн чтения, а третья и четвертая будут способствовать развитию интереса к чтению. И давал бы я детям сперва первую книжку, ее завершение отмечал бы торжественно: «Видите, мол, как мы взрослеем, ко второй книге переходим!» Затем вручил бы следующую и т. д. Порадовали бы ребенка эти книги? Очень! Он наглядно увидит, как растет, шагает вперед. Каждый раз у него возникали бы новые познавательные стремления.

Самым главным дидактическим принципом, по которому я бы строил эти книги, стал бы принцип доставления детям радости Дознания. Да, принцип радости! Жаль, что дидактика не знакома с этим принципом, и потому я не нахожу советов о том, как осуществить его в книжках для шестилеток. Мой же опыт, хотя неполный и далеко несовершенный, подсказывает, что в первых учебниках для шестилеток обязательно должно быть много юмора, много интересных, занимательных заданий, полезных советов (допустим, как сделать игрушки для малышей, чем порадовать ровных, как помогать маме). Можно включить в эти книги ребусы, кроссворды, лабиринты, загадки, скороговорки, считалки, описание игр. Дети нашли бы в них веселые, умные стихи и рассказы, мудрые сказки. Я не побоялся бы отвести в этих книгах странички для тех детей, которые еще до прихода в школу научились читать или же опережают мой темп обучения грамоте, — пусть продвигаются дальше, зачем мне задерживать их!

Чувство свободного выбора — вот на какой мотивационной основе развивал бы я познавательную деятельность каждого ребенка. Имея такой учебник, я бы мог почаще предлагать детям:

— Решаете какой хотите кроссворд (или ребус)… Выучите какое хотите стихотворение… Прочтите любой — на ваш выбор — рассказ… А потом поговорим обо всем этом!

И какой состоялся бы в классе деловой разговор!

Постепенное овладение детьми навыком чтения стало бы важным условием для построения этих книг. И чтобы облегчить детям этот путь, я предложил бы им вначале «смешанный» способ чтения: читать слова с кружочками, читать их с помощью букв и рисунков, читать рассказы с помощью слов и рисунков. Постепенно кружочки исчезли бы из книжек, рисунки тоже приобрели бы свое основное назначение, а эмоциональные, веселые юморески, стихи, рассказы помогли бы детям совершенствовать навыки чтения. Желание прочесть, что там написано, стало бы сильнее неохоты читать из-за трудности чтения.

Мечты все это или такие книги-учебники, книги-друзья, умеющие помогать детям, радовать их, действительно появятся в ближайшем будущем?

— Здравствуйте, дети!.. Какие вы сегодня нарядные! В чем дело?

— Вы тоже нарядный!

— У нас же сегодня праздник!

— Мы закончили букварь!

— К нам придут гости!

— Ведь у нас сегодня будет утренник, правда?

— Будем украшать елочку?

— Я уже прочла там, в коридоре, на доске поздравление… Нас поздравляют, что мы умеем читать и писать!

— Я уже читаю книжки!

— Там написана буква Я, а вокруг нее написаны все остальные буквы!

— Это вы так красиво написали?

— Значит, вы знаете, какая последняя буква алфавита?

Хором: «Да!»

— И можете сказать, как ее зовут?

Я приоткрываю занавеску на доске. Там красуется буква Я, написанная во всю доску.

Хором: Я! — и хлопают в ладоши.

Так они встречали каждую новую букву, так они встречают и последнюю — тридцать третью.

— Нравится вам она?

— Очень красивая!

— Я могу ее написать!

— Я тоже!

— Садитесь, пожалуйста, и раскройте букварь на той странице, где буква Я!

И дети читают рассказ о том, как маленький Паата, выучив все буквы, приходит домой радостный и предлагает бабушке: «Хочешь, научу тебя читать? Это совсем просто!»

— А теперь на следующей странице прочтите другой рассказ!

— Страниц больше нет!

— Как нет?

— Мы закончили книгу!

— Совсем закончили!.. Опять аплодисменты радости.

— Тогда закройте учебник… И давайте поговорим: чему он вас научил?

— Он научил нас прекрасным грузинским буквам!

— Научил чтению и письму!

— Научил родному языку… Как правильно говорить!

— Дал знания!

— Учил нас быть добрыми, уметь дружить!

— Любить читать… Любить книгу!

— Уважать родителей!

— Быть вежливыми!

— Он научил нас — какая у нас Родина!

— В нем много смешных и веселых рисунков!

— Еще там ребусы, кроссворды, скороговорки!

— Я очень люблю эту книгу! Когда вы разрешали брать ее домой, я клала ее под подушку, и она спала вместе со мной!

— А я всем показывал, и соседям тоже!

— А теперь опустите головы на парты! Закройте глаза! — я понижаю голос. — Я вижу, вы полюбили вашу первую книгу, правда?

— Да! — шепчут дети.

— И вам, наверное, хочется сказать ей добрые слова благодарности?

— Да! — шепчут дети.

— Так подумайте, какими словами вы бы выразили свою благодарность ей!

Минутная пауза. Дети поднимают руки.

Марика. Вот что я скажу этой книге: «Милая, хорошая моя, я тебя очень люблю!»

Лери (держит книгу над головой). Спасибо тебе большое, большое, большое!

Дито. Никогда, мой дорогой друг, я тебя не забуду! Извини, что потрепал твою обложку, порвал страницу! Обещаю, что буду беречь книги. А тебе я говорю — ты как настоящий человек!

Гия. Дорогая моя первая книга, я отблагодарю тебя тем, что буду читать много, буду любить книги!

Вова. Ты — волшебник, и спасибо тебе за то, что подарил мне тридцать три волшебных ключика!

Майя. Может быть, дорогая наша первая книга, мы тебя мучили, нам было трудно читать, и ты, наверное, сердилась на нас? Но ты добрая. И мы все тебя очень любим! Никогда не забудем!

Ния. Ты — солнце, ты — царица книг! Живи и здравствуй вечно!

Илико. Когда я пришел в школу, не знал хорошо грузинского языка. А эта книга научила меня читать по-грузински. Потому я ее очень люблю!

Сандро. Ты очень хорошая и честная, очень ласковая. Тебя любят все за то, что всех учишь родному языку. Я тоже люблю тебя!

Тамрико. Ты — умная и нас тоже учила мудрости. Спасибо тебе!

Саша (стоит молча, смотрит на книгу, а потом начинает говорить медленно). Эта книга научила нас буквам, научила читать. А если человек любит читать, то он будет знать очень многое, потому что, мама говорила мне, в книгах хранятся все науки. Эта книга самая главная книга. Она — книга-учитель. Я тоже хочу сказать ей спасибо и сказать, что люблю ее!

…Поток прозрачных ручейков искренних слов, слов от сердца, полных любви и грусти расставания омывает наш учебник-букварь. Дети говорят о нем, как о живом человеке, добром и умном, любимом всеми.

— Вам, наверное, жалко расставаться с вашей первой книгой?

Хором и единодушно: «Да! Очень!»

— И ей тоже, наверное, будет грустно без вас… Хотите, возьмите ее себе на память, в подарок от школы.

Взрыв радости. Многие берут книгу и прижимают к сердцу.

— Моя книга! — шепчет Тека. Магда целует книгу.

Зурико раскрыл ее и рассматривает с таким видом, будто/ впервые видит ее страницы.

Ираклий поправляет потрепанную обложку, разглаживает уголки страниц.

— Я снова все прочту в ней! — объясняет Елена своему соседу,

В это время раздается стук в дверь, стук, которого я ждал. Дато открывает дверь, в класс входит директор школы. Дети знают ее. Они мигом встают и приветствуют первыми:

— Здравствуйте!

Полная тишина. Директор с доброй улыбкой оглядывает каждого ребенка.

— Простите, пожалуйста, я, наверное, помешала вашему занятию. Я узнала, что сегодня вы завершаете букварь. Это так меня обрадовало, что я не могла не прийти поздравить вас…

Она опять медленно переводит взгляд с одного ребенка на другого. Дети — все внимание.

— Садитесь! — говорит она. — Значит, вы уже научились читать?

Хором: «Да!»

— Какие вы молодцы! Поздравляю вас!.. Это от меня подарок классу — веселый мультфильм о мальчике, который любил читать. Посмотрите, когда у вас будет свободное время. А теперь я хочу пожать руку каждому из вас!

Она медленно проходит между рядами, протягивает руку ребенку. Он встает. Она всматривается в глаза.

— Как тебя зовут?.. Поздравляю тебя с успехом! И жмет руку серьезно, достойно, деловито.

Так подходит она к каждому в отдельности. Дети следят за движениями директора…

— Все учителя нашей школы попросили меня поздравить вас с завершением букваря!

Хором: «Спасибо!»

— Желаю вам новых успехов! Хором: «Спасибо!»

— До свидания!

Дети встают. Хором: «До свидания!»

Директор выходит из класса. Двери остаются открытыми. Звонок на перемену уже прозвенел, и теперь в классе слышно, что говорят по школьному радио. Я настороженно вслушиваюсь, и дети тоже навострили уши. А по радио говорят:

— Дорогие ребята подготовительного класса! Мы узнали, что вы сегодня завершили изучение букваря. Поздравляем вас! Вы уже настоящие школьники, можете читать, писать. Вместе с вами радуется вся школа, радуются учителя, комсомольцы и пионеры. Пусть знает вся школа имена наших сегодняшних героев. Вот они…

Я всматриваюсь в каждого, чье имя называют по радио. «Что с вами происходит, дети? — мысленно обращаюсь я к своим ученикам. — Мне кажется, каждый из вас взрослеет прямо на глазах! Отчего это? Оттого ли, что вы перешагнули первый рубеж в учении? Нет, скорее всего приветствие директора и еще то, что ваши имена объявляют по радио, укрепили вашу веру в себя, ваше стремление стать взрослыми, быть общественно полезными. А ты чего сгорбился, мальчик, почему потускнели твои глаза? Думаешь, по радио не назовут твое имя? Не бойся, я полон надежды, что ты тоже научишься читать и писать. Не твоя же вина, что у тебя на этот раз не получилось так, как у всех! Я не хочу назвать тебя слабым, умственно отсталым, не люблю такие выражения. Лучше назову слабой мою методику, не сработавшую в отношении тебя. Я изменю ее, поищу другие способы, чтобы помочь тебе, оказавшемуся в беде. Выше голову, мальчик, вот видишь, по радио назвали тебя! Не сегодня, так завтра чудо свершится и в тебе тоже!..»

— На втором уроке у нас будет письмо!.. Можете отдохнуть! Мальчики, помните, что вы — мужчины!

Майя сидит на парте не шевелясь. Не больна ли она?

— Майя, что с тобой?

Девочка молчит, сидит как каменная, даже глазами не моргает.

— Майя, отвечай!

Губы девочки еле пошевелились, и я услышал сказанное:

— Упражняюсь в выносливости!

Сегодня я ожидаю чуда. Может быть, громко сказано: «чудо». Наверное, чудес не бывает, тем более в деле обучения и воспитания. Но как иначе назвать то, что свершится сегодня, на 84-й школьный день?

А сегодня будет вот что: я предложу моим шестилеткам тему «Что меня радует и что огорчает», и они напишут свое первое в жизни сочинение. Хотя я знаю, что многие мои шестилетки еще задолго до окончания букваря приступили к чтению сказок, рассказов, стихотворений, начали писать предложения, отражающие их впечатления, все же буду перечитывать первые их сочинения, не переставая удивляться и восхищаться.

Многие из тех, кому я покажу эти сочинения, скажут, что «нулевикам» не под силу писать такое. Они не поверят в наличие таких способностей у детей этого возраста, не поверят в подлинность самих сочинений.

Был же у меня случай несколько лет назад, когда я впервые в своей практике оказался перед эти чудом. Тогда, радостный и взволнованный, поспешил к своим коллегам показать письменные работы тогдашних моих ребятишек (они уже давно окончили школу и теперь учатся и трудятся на славу).

— Вот, посмотрите, что написали мои «нулевики» сегодня на Уроке!

И я начал читать эти первые сочинения детей. Вдруг меня остановили.

— Хватит! — сказал кто-то раздраженно.

На трибуну поднялась пожилая женщина, назову ее Варварой Валерьяновной, и заявила:

— Товарищи! Зачем обманывать друг друга? Да еще ученым! Когда это бывало, чтобы шестилетки писали такое?

А другие ученые, иронически улыбаясь и кивая головами в знак солидарности с Варварой Валерьяновной, смотрели на меня как на человека, пытавшегося обмануть их. И никто не спросил меня: «А все-таки объясни, как может получиться такое?»

Да, это было в среде ученых, в середине шестидесятых годов!

«Ребенок не в состоянии усвоить такое…»

«Возрастные особенности детей… Возрастные ограничения…»

«Дети этого не поймут… Им не под силу усвоить такое…»

Часто я читаю и слышу такие утверждения от некоторых ученых, методистов, учителей.

Разумеется, дети не все могут усвоить, понять, сделать.

Они не смогут, например, встать на ноги и сразу заговорить, как только родятся. Они не смогут самостоятельно прокормить себя и освободить нас от заботы о них. Не смогут изучать науки, пока не созреют в них необходимые умения. Не смогут строить города, мосты, заводы, прокладывать дороги, сеять хлеб, не вооружившись нашими знаниями и опытом. Не смогут понять многие наши заботы, пока не накопят опыт социального общения.

Ограничений, обусловленных возрастом и неопытностью детей, действительно очень много. Но в авторитарных утверждениях, мне кажется, порой проскальзывает какое-то застывшее понимание ребенка. «Не сможет!» Но почему? Потому ли, что так было с давних пор, так было вчера и, судя по этой логике, так должно быть сегодня, завтра и послезавтра? Значит, дети XXI века будут проявлять ту же самую возрастную ограниченность, скажем, в способах мышления? Тогда какая же цена науке Педагогике, методике обучения, творчеству учителя?

В утверждении «Ребенок не сможет!» я вижу скорее всего не защиту детей от посягательств на естественный ход их развития, а отгораживание их от действительных способностей. «Ребенок не может» скорее всего означает не столько ограниченность развивающихся задатков самого ребенка, сколько ограниченность наших представлений о нем.

Чем ознаменовался наш XX век? Расщеплением атома? Не только этим. Он ознаменовался и раскрытием практически неограниченных способностей и потенций детской психики. Теперь педагогика имеет куда более яркие и идущие в глубь будущего перспективные линии развития, чем хотя бы тридцать лет назад. Уверенность в силах ребенка, которые могут развиваться и крепнуть в оптимистически-творческом учебно-воспитательном процессе, становится главнейшей чертой современного советского педагога. Перед нашими глазами рушатся высокие стены некоторых возрастных ограничений. В будущем дети, я уверен, еще бесконечно много раз удивят мир своими способностями, много раз будут ломать представления ученых и учителей о детской психике. Мне лично, как оптимисту, представляется, что если Вселенная действительно безгранична и бесконечна, то ребенок — единственная живая модель этой безграничности и бесконечности. Нет пределов способностям ребенка, если педагог проявляет к нему оптимистическое и творческое отношение. Отсюда и моя заповедь, служившая мне при поиске разных путей к уму и сердцу маленького человека:

Чем целенаправленнее будет обновляться методика обучения, способствующая выявлению и развитию глубинных потенций детей, тем она станет гуманнее, оптимистичнее и радостнее.

В этой заповеди и заключен корень сегодняшнего чуда.

Пусть не поверят те, кому я буду показывать эти сочинения, пусть скажут, что их писали не сами ребята, а их папы и мамы. От этого успехи моих детей ничуть не поблекнут. Я же стану вдвое и втрое убежденнее в их способностях, а также в возможностях науки Педагогики в деле созидания Человека.

Я предвкушаю радость и волнение той минуты, когда мои маленькие ученики впервые в жизни начнут проникать в глубь своих чувств и переживаний, в свое «я». Может быть, Саша, может быть, Гога, так же как и его сверстник Нукри пятнадцать лет назад, напишут мне: «Радуюсь многому. Вчера, например, я радовался тому, что мы с папой ездили к бабушке и починили ей шкаф. Бабушка говорила: „Ой, как мне хорошо с вами!“ Огорчают же меня такие случаи, когда сам огорчаю других своим необдуманным поступком или когда меня наказывают сам не знаю, за что…»

Первые попытки проникновения в самого себя я сравниваю с первым выходом космонавта в открытый космос. Я все больше буду способствовать тому, чтобы ребенок через умение письменно передавать свои переживания, впечатления, отношения — познавал свою личность. Мои «нулевики», а позднее — младшие школьники все больше будут размышлять о своих поступках, о любви к родным, о своем будущем, о том, как дарить людям радость, как бороться со злом.

Научить ребенка видеть самого себя среди других, стремиться к самовоспитанию, самообразованию, самоопределению — вот основная цель, которой я следую, развивая в детях умение выражать свои мысли письменно, разговаривать с самим собой. Письменная речь — это светильник в душе, и надо научить ребенка, как им пользоваться. В моей работе она превратится в средство воспитания в детях личностных качеств, обнаружения ими своего духовного мира.

Листки для письма розданы, авторучки проверены, задание разъяснено.

— Приготовьтесь к письму!

Это значит: нужно выпрямиться, взять авторучку и поднять правую руку: «Я готов!» Я оглядываю детей: все будут писать, кроме одного, которому я уже дал задание — нарисовать, что ему хочется. Все в порядке.

— Начинайте! — говорю я им шепотом.

После этой команды у нас в классе обычно воцаряется полная тишина. Я приучил детей не делать при письме лишних движений, не шуметь, не задавать вопросы товарищам — не мешать другим и самому себе. Если кому-нибудь все же захочется что-то спросить, пусть подойдет ко мне и поговорит со мной шепотом или пусть поднимет руку, и я сам к нему подойду.

Во время письменной работы я лишаю себя права ходить между рядами, делать, кому-то шумные замечания, рассматривать еще незавершенные сочинения. Смысл моего поведения? Это же ясно! Пусть дети поймут, что они заняты важным, серьезным делом и никто не имеет права нарушать ход их мыслей. Пусть поймут они, что нельзя мешать человеку, когда он думает, занят умственной работой. Я часто говорю шестилеткам: «Самым красивым человек становится тогда, когда он думает, погружен в мысли, когда он делает что-то хорошее!» Понимают ли они смысл этих слов? Возможно, не вполне. Но зато, я уверен, они чувствуют серьезность мысли, которая в них заложена. Иногда я подзываю к себе того или иного ребенка и «секретничаю» с ним, делясь своими впечатлениями и чувствами: «Посмотри, пожалуйста, на Эку, как она сосредоточена… Она же забыла обо всем на свете! Как я люблю смотреть на нее, когда она думает, прищуривает глаза, смотрит куда-то вдаль. Красивое зрелище, правда?» Отпускаю его на место, предварительно извинившись, что оторвал его от работы. Он возвращается на цыпочках, садится осторожно, без шума, и через минуту я вижу его тоже с прищуренными глазами, со сморщенным лбом. От урока к уроку он начинает улавливать мой открытый, довольный взгляд: «Как ты красив сейчас! Я любуюсь тобой!», — и постепенно в нем укрепляется стремление быть при работе серьезным, погруженным в мысли, приобрести красоту думающего человека. Конечно, я знаю, что только этим путем ребенок не научится мыслить, но для меня становится неоспоримым, что, ведя себя так, ребенок скорее постигнет красоту думающего человека, овладеет умением сосредоточиваться, поймет право каждого одноклассника не мешать ему, когда он думает, и сам тоже воспользуется этим правом. Моя заповедь запрещает мне быть самовольным на уроке, ибо урок является собственностью детей, а не моей. Она гласит:

Нельзя хозяйничать на уроке, нарушать ход мыслей детей, занятых решением учебно-познавательной задачи. Нужно беречь право каждого ребенка работать спокойно.

Я сажусь за свой стол, открываю книгу и делаю вид, что читаю. Однако незаметно наблюдаю за детьми. Многие уже начали писать. Но Ния еще обдумывает содержание своего первого сочинения. Дато крутит авторучку, не спешит приступить к работе. Майя кусает губы, нахмурила брови, прищурила глаза — она думает…

Дети склонились над партами. Некоторые так низко опустили головы, что кончик носа почти касается бумаги. Так сидеть нельзя. И пока нет у меня более надежного способа раз и навсегда приучить их сидеть ровно, я вынужден каждый раз напоминать им об одном и том же. Вот и сейчас.

— Дети, — говорю я шепотом, — выпрямитесь!

Услышали все, выпрямились…

Свершится ли сегодня чудо? Смогут ли шестилетки, только что завершившие изучение букваря, рассказать письменно о своих радостях и огорчениях? Я волнуюсь, но вера, исходящая из опыта прошлых лет, не покидает меня. 83 дня я упорно готовил их к тому, чтобы они овладели элементарными способами письменной речи. Вот и проверка моей методической системы, в которой заключены все «секреты» сегодняшнего урока.

А «секреты» эти таковы.

Сперва мои «нулевики» овладевают способом структурного анализа слова. Я приучаю их понимать слова, произнесенные мною неестественно растянуто, и учу самих так же произносить слова, наблюдая одновременно за последовательностью звучания в них звуков. С помощью фишек они материализуют звуковой состав слова. Это происходит так: проговорив медленно и растянуто слово, ребенок выделяет первый звук и кладет фишку (синюю — для обозначения согласных и красную — для обозначения гласных); повторным проговариванием слова выделяет второй звук и тоже кладет фишку. Так выделяет он и последующие звуки и кладет фишки. Таким образом он получает модель слова с его звуковым составом, которой можно манипулировать: переставлять звуки, заменять один звук другим, изымать тот или иной звук и во всех этих случаях наблюдать, как меняется, искажается или «теряется» слово. Это умение составляет основу овладения способом записи слов. Я предлагаю детям записывать слова, а так как они еще не знают букв, то для графического обозначения любой буквы используют кружочки. Этот процесс я называю квазиписьмом. От урока к уроку умение записывать таким способом слова все больше совершенствуется, и ребенку уже не нужно несколько раз повторять слово, чтобы выделить в нем все звуки — он начинает записывать слово с первой же попытки. Все это мои «нулевики» усваивают до изучения букв.

Затем — по мере изучения букв — предлагаю детям писать слова смешанным способом: с применением кружочка (для обозначения еще неизученных букв) и знакомых букв. Таким образом, каждая новая буква сразу включается в ту систему действий, ради которой она и была создана, — в письмо слов, а квазиписьмо постепенно перерастает в действительное письмо — буквы вытесняют кружочки. И получается, что мои шестилетки учатся питать слова, еще не зная всех букв, овладевают общим способом записи слов. Это и есть первый «секрет» моей методической системы.

Теперь о предложениях. Моим «нулевикам» я предлагаю придумать предложение по картинке и построить его с помощью фишек — теперь уже удлиненных полосок-прямоугольников. Составление предложения происходит так: ребенок проговаривает предложение, выделяет первое слово и кладет одну фишку, вторично проговаривает предложение, выделяет второе слово и кладет другую фишку рядом с первой и т. д. В конце же кладет фишку с точкой, с восклицательным или вопросительным знаком, в зависимости от того, что он сам хотел выразить этим предложением. Получается модель предложения, и он может переставлять слова, изымать то или иное слово, находить место в предложении новому слову. Каждый раз ребенок наблюдает, как меняется смысл, конструкция предложения, как обогащается или обедняется его содержание, думает, как лучше расставить в нем слова. Затем дети учатся «записывать» предложение: проговаривают его, находят первое слово и «пишут» его, то есть чертят удлиненный прямоугольник; снова проговаривают предложение, выделяют второе слово и тем же способом «записывают» его. В конце предложения ставят точку, восклицательный или вопросительный знак. Постепенно дети приучаются составлять маленькие рассказы по сюжетным картинкам и «записывать» их, «писать» о собственных впечатлениях, переживаниях. Так каждый «нулевик» заполняет несколько тетрадей за эти 84 дня. Конечно, только они могут «прочесть», что там «написано». И они «читали» мне на уроках, на переменах свои «сочинения». Получается, что писать о своих переживаниях и впечатлениях, высказывать свои соображения письменно дети научились у меня еще в период изучения букваря. Это второй «секрет» моей методической системы.

Далее. Я приучаю детей говорить осознанно, то есть прежде подумать, что и как сказать, а затем уже устно передать содержание. И чтобы приучить к этому, первым делом прибегаю к такому приему: упражняю их в замедленном пересказывании какого-нибудь содержания, в замедленном сообщении о своих впечатлениях, переживаниях. Причем я прошу детей рассказывать мне о том, чего я еще не знаю. Я не видел нового фильма, а ребенок смотрел его вчера. Мне интересно узнать содержание фильма, а ему хочется общаться со мной. Не знаю, как он провел воскресенье, а ему хочется поделиться впечатлениями о своей прогулке с папой. Вот и завязываются между нами деловые разговоры, однако он должен рассказывать медленно, разборчиво, ясно, без лишних повторов слов и фраз. Пусть даже держит в руке кучу фишек-слов и, рассказывая мне или всему классу о чем-то, кладет эти фишки в нашу маленькую красочную коробочку для слов. Эта потребность поделиться, сообщить что-нибудь так сильна, что способна помочь ребенку преодолеть трудности, возникающие в связи с предварительным обдумыванием содержания высказывания.

Все это нужно также для того, чтобы развить у детей умение приостанавливать натиск впечатлений, готовых выплеснуться в речи в смутном, не оформленном полностью виде, озарить их ясностью мысли, красками слов и предложений. Попробуйте понять что-нибудь в этом маленьком скерцо, сказанном залпом, с эмоциями и экспрессией: «Мы с папой пошли там, как это, и так было смешно — ха-ха, — и я бросил конфету, а обезьяна прямо на голову — трах, и так она закричала, и все смеялись, и там был еще один мальчик, и мама отшлепала его, потому что он… он… обезьяна хотела укусить». А вот что рассказал ученик, когда я попросил его говорить медленно, обдуманно, с, фишками: «Мы с папой пошли в субботу в зоопарк. Очень было смешно смотреть там на одну обезьяну. Ее зовут Чита. Она вверх ногами каталась на качелях, но вдруг упала и свалилась прямо на голову другой обезьяны. А эта страшно испугалась, закричала. Так было смешно! Все покатились со смеху. Я бросил им конфету. А один мальчик захотел близко подойти к сетке и дать обезьяне печенье. Мама этого мальчика перепугалась и оттащила его от решетки. Она боялась, что обезьяна укусит мальчика».

Вот во что может превратиться устная речь ребенка, если провести ее через «фильтры» письменной речи. В моей практике получается так, что развитие у детей умения письменно излагать мысли и впечатления происходит в процессе устной речи, причем развитие устной речи ведется по некоторым законам письменной. Этим, как я полагаю, убиваю одновременно двух зайцев: закладывая основы письменной речи, способствую более быстрому развитию устной. Вот и третий «секрет» моей системы обучения письму.

Скажу теперь о технике письма. Главную задачу я вижу в том, чтобы не отрывать процесс выработки навыков письма у детей от процесса развития у них умений письменной речи. И чтобы решить эту задачу, я разработал для моих шестилеток рабочие тетради с упражнениями и образцами письма. Для подготовки к письму я не предлагаю детям упражнений по вырисовыванию элементов букв. А предпочитаю упражнять их в письме таких фигур, которые содержат в себе ведущие графические движения грузинского письма. Поэтому дети позже не затрудняются писать любую букву. В рабочих тетрадях я дал детям разнообразные Упражнения для самостоятельной работы: писать слова и предложения по картинкам, решать ребусы, вставлять пропущенные слова в предложениях, составлять из данных букв как можно больше слов и т. д. Таким образом, навыки письма мои шестилетки приобретают в процессе решения разных письменных задач. Это четвертый «секрет» моей методической системы обучения письму.

В основе всех этих секретов лежит теоретическое положение Л. С. Выготского о том, что письменная речь — это «алгебра речи», она имеет свои специфические психологические закономерности, и механизм ее нельзя свести к механизму устной речи. Этим опровергается старое положение психологии, по которому «устная речь + техника письма = письменная речь». Это неверное представление, как мне кажется, мучает традиционную методику обучения письму в начальных классах: если у детей должным образом не развивается письменная речь, то, стало быть, нужно винить природу-мать, которая так ограничила способности детей. Но природа-мать творит ребенка наподобие самой себя. Как же она — будучи сама безграничной и всемогущей — могла так ограничить способности ребенка в письменной речи? Ой, как неловко перед матушкой-природой!

Неловко потому, что мои «нулевики» уже сдают мне свои письменные работы. На многих из них рисунки: бабочки, цветы, самолеты, дома, фигуры. Я тут же читаю сочинения, в них нет ничего придуманного, всё — правда. Я радуюсь: дети могут писать о своих впечатлениях, чувствах, переживаниях. Цель моя на этой ступени завершения букваря достигнута. Если бы меня сейчас тоже попросили написать о том, что меня радует, я написал бы: «Я бесконечно рад способностям моих шестилеток, рад свершению чуда!» — и привел бы в доказательство все 37 письменных откровений детей.

Но оно, это чудо, доставило мне и горечь. Разумеется, я знаю, что не у всех моих ребятишек спокойно на душе, что многих мучают разные неурядицы, и я должен был ожидать, что дети напишут об этом, — они же не могут ничего скрывать! Но милый ты мой «Лаша», милая ты моя «Маквала», неужели вас действительно настигает такое горе?

Меня радуют цветы, птички, моя куколка Маша. Маша умная девочка. Учится хорошо, слушается меня. Мы ложимся спать вместе, и я рассказываю ей сказки. Скоро мама выйдет замуж, и это меня огорчает. Мама сказала, что должна отдать меня в школу-интернат. Мама говорит, что там хороню. Но я хочу быть с мамой. По ночам, когда мама спит, я просыпаюсь и плачу.

Показать маме это сочинение ее дочери? Конечно, нет! Я знаю ее — она самовольна, а ее красота не может скрыть ее душевной грубости, черствости. Прочтет она откровение своей дочурки и, возможно, отомстит ей за разглашение семейной тайны. Поговорить с ней? Да, обязательно! Может быть, смогу отговорить ее от намерения отдать девочку в интернат? Я скажу ей, что нельзя строить личное счастье, лишая счастья и радости своего ребенка. Какое это будет счастье, если станет страдать от отсутствия материнской ласки шестилетняя девочка?! Может быть, сказать еще, что человек, который отвергает ребенка, не познавшего еще отцовской любви и заботы, недостоин женской любви? Милая ты моя девочка, смогу ли я спасти твою нежную душу от посягательств собственной матери?

Я ещё не могу сказать, что меня радует. Радуюсь, когда мама берёт меня на прогулку. Она журналистка и рассказывает мне много интересного. Но мама иногда плачет, и это меня огорчает. Папа ссорится с мамой, говорит, что они должны разойтись. Папа не дружит со мной, как прежде. Я не знаю, что будет дальше. Мама говорит, что уедем в другой город. Я очень огорчён этим.

А ведь я знаю, как ты, «Лаша», любишь своего папу! Ты гордишься им. Я часто слышу от тебя: «Мой папа… Мы с папой… Папа сказал!» И этот папа не желает с тобой дружить?! Этот папа заботится больше о собственных чувствах, чем о твоем легкоранимом сердце?! Что за эгоизм! Он унижает твою маму, не щадя твоего достоинства и твоей привязанности к маме?! Обязательно, мой мальчик, я покажу твоему папе этот крик твоей души. А тебе я посоветовал бы задать папе пару вопросов: «Что значит быть отцом? Можешь ли стать на мое место? Как ты переживаешь потерю самого первого, самого дорогого друга, каким для меня является отец?» Но сможешь ли ты задать папе такие вопросы?

И, вообще, почему дети не умеют задавать взрослым вопросы, способные уличить их в легкомыслии, в безалаберности и халатности по отношению к своим детям? Что бы вы сделали, мои коллеги, если бы вдруг в конце урока встал ваш шестилетний ученик, ростом с ноготок, этакий шалун, и сказал вам строго, с вполне серьезным видом: «Зачем Вы приходите на урок таким неподготовленным? Почему Вы проводите с нами такие скучные занятия? Почему не отдаетесь нашему воспитанию с полной душой и любовью? До каких пор может длиться это?» Что бы вы сказали ему? Может быть: «Как ты смеешь так со мной разговаривать!» — и разозлились бы не на шутку? Это было бы грубо и несправедливо с вашей стороны. Было бы лучше, если бы вы опустили голову от стыда, покраснели бы до ушей и сказали бы с чувством вины: «Я больше не буду! Вот увидите!»

Что бы вы сказали, дорогие родители, вашему ребенку, тому же шалуну, если бы он, чувствуя приближение разногласий между вами, вдруг сказал: «Любимые папа и мама! Я же не навязывался вам! А раз вы меня родили, то я имею право на материнскую ласку и отцовскую заботу, на семейную радость! Я привязался к вам от всего сердца, от всей души! Щадите же мое право и мои чувства!» Может быть, вы ответили бы ему: «Не суй свой нос, куда не следует! Не твое дело, как мы строим свою личную жизнь!» Вы попрали бы этим самое священное право ребенка — право быть счастливым и радостным. А может быть, отец покраснел бы, мама заплакала бы и оба признались бы сыну: «Да, мы провинились перед тобой! Мы подумаем, как нам дальше жить, не забывая о твоем праве и о твоих чувствах!»

Но вы не бойтесь, уважаемые учителя, не бойтесь, уважаемые мамы и папы! Вы никогда не окажетесь в таком неловком положении, ибо ваши малыши никогда не додумаются задавать вам такие вопросы, хотя они имеют право на них. Если бы они могли строго требовать от нас, чтобы мы выполняли наш долг воспитания, то, я уверен, многие социальные проблемы нашей жизни были бы решены. И если сейчас из-за нашего безалаберного воспитания из сегодняшних малышей порой вырастают хулиганы, невежды, то это из-за неспособности детей вовремя «образумить» взрослых — безответственных воспитателей, мам и пап. Дети обязали нас вместо них задавать самим себе вопросы, от решения которых зависит их судьба…

Скоро звонок. «Нулевики» кладут на мой стол красочные листки.

Завтра мой день рождения, и я радуюсь. Меня огорчает плохое поведение наших мальчишек. Они вчера поссорились и начали в коридоре бить друг друга. Разве так можно? (Ия.)

Меня радует, когда пускают играть с ребятами во двор. Там у меня хорошие друзья. Наш двор большой. Но мама редко пускает меня играть. Через пять минут зовёт обратно домой. Огорчишься, конечно! (Зурико.)

Сегодня у нас большой праздник. Будет утренник. Придут гости. Праздник радует меня. Ещё я радуюсь Новому году. Я уже достала свою любимую серебристую ёлочку. Буду её украшать. У меня много ёлочных игрушек. Что меня огорчает? Ничего не огорчает. Я рада. (Магда.)

Меня радует сегодняшний праздник. Я выучил все буквы и могу читать. Ещё меня радует то, что скоро поеду в деревню, свои каникулы проведу у дедушки и бабушки. Я не знаю, что меня огорчает. Меня очень огорчила смерть нашего соседа. Дядя Гиви любил играть со мной, был очень добрый и весёлый. (Даго.)

Меня радует то, что вернулся из командировки папа. Он был во Франции вместе с детским оркестром. И мне, и маме, и бабушкам привёз подарки. В нашем доме радость. Я научился читать, и это тоже меня радует. Меня огорчает болезнь бабушки. (Гона.)

Сперва скажу, что меня радует. Радует меня, когда ведут в школу. Люблю уроки, люблю своих товарищей и своего учителя. Когда я встречаюсь с ними, я радуюсь. А вот когда заболела и не могла ходить в школу, я была очень огорчена. Ещё меня огорчает, когда идёт дождь. Не люблю я дождливую погоду. Тогда нельзя играть во дворе. (Тамрико.)

Тенгоподарил мне красивый значок, очень красивый. Тенго обрадовал меня. Спасибо, Тенго! Ещё меня порадовала мама. Она обещала взять меня в субботу гулять. Мы поднимемся на фуникулёре. А папа вчера пришёл поздно, я уже спал. Он обещал приходить раньше и починить мой велосипед. Он огорчил меня. (Вахтанг.)

Сколько волнений и тревог вызывают у меня эти листки!..

Звенит звонок.

— Дети, постройтесь по двое! Мы идем на прогулку!

Но что там происходит? Кучка детей, собравшаяся вокруг Теи (ее не видно, она сидит за партой), что-то рассматривает, о чем-то спорит. Те, кто сзади, вытягиваются на цыпочках, чтобы разглядеть, что там. Мальчики отталкивают девочек, пробираясь к Tee.

— Саша, узнай, в чем дело!

— А я знаю, что! — говорит Саша. — Tea считает свои волосы!

— Что?!

Она и вчера считала свои волосы!

Подзываю к себе Тею. Она подходит в сопровождении детей.

— Что ты делаешь, Tea?

— Хочу сосчитать свои волосы! Я уже вот сколько сосчитала! Она показывает мне прядь своих длинных волос, завязанных бантом.

— Здесь двести волос!

А дети спорят о том, сколько может быть волос на голове у Теи: 500, 1000, миллион, триллион… Это прогнозы мальчишек.

— Ты хорошо делаешь, что считаешь свои волосы. Очень интересно знать, сколько у тебя волос на голове. Пошли в парк. Там продолжишь их считать!

Разве и я, и мои дети не живем в стране чудес?

Концерт для родителей

Это объявление, оформленное детьми на плотной бумаге, мы вывешиваем в вестибюле: там его все увидят.

Праздник букваря

Это наша афиша. Мы прикрепляем ее на стене в коридоре. Рядом приклеиваем буквы больших размеров (дети вырезали их на уроках труда и на занятиях в продленке). В классе расставляем парты вдоль стен. За ними будут сидеть гости.

Украшаем елочку игрушками. Почти все украшения — игрушки, гирлянды — дети сделали сами. Мы ставим елку в середине комнаты, а у доски расположится наш оркестр.

Все готово.

Остается подождать дядю Валерия, который вот-вот должен прийти и за оставшиеся 40 минут порепетировать с детьми музыкальную пьесу.

— Почему дядя Валерий опаздывает? Который час? — волнуется Лела.

— По-моему, он не опаздывает! Вот часы, смотри сама! — говорю я и протягиваю ей свои карманные часы. Она задумчиво смотрит на них.

— Я никак не могу научиться узнавать время на часах! Не знаю, что делать! Когда у меня будет ребенок и он спросит меня — «Который час?» — и я не смогу ответить, ведь мне будет стыдно!

— А почему? Я же еще не учил вас этому! Приходит дядя Валерий. Дети с шумом обступают его.

— Думали, не приду? А ну-ка, давайте построимся!

И дети быстро становятся в полукруг, в два ряда. Те, которые в первом ряду, садятся на стульчики, перед ними на столиках стоят ксилофоны, барабаны. У остальных в руках кастаньеты, треугольники, деревянные ложечки.

— С чего мы начнем? — спрашивает дядя Валерий.

— Входят гости, и мы встречаем их вальсом!..

— Приготовились… Начали!..

Репетиция прошла быстро. Тем временем в коридоре около нашего класса собралась большая группа родителей, бабушек, дедушек, школьных учителей, пионеров. И когда под звуки вальса, исполняемого оркестром, они прошли в класс и сели за парты, оказалось, что всем гостям — так их много! — места не хватит, кому-то придется стоять в классе и даже в коридоре. Мы распахнули настежь двери, чтобы всем было слышно, что происходит в классе.

— Дорогие наши папы и мамы, дедушки и бабушки! Дорогие гости! Можете поздравить нас! Мы сегодня закончили изучение букваря, можем читать книги! — Нато вышла вперед и торжественно произнесла эти слова. Аплодисменты.

Лери и Саша читают стихи.

Дито, Русико, Георгий, Ия, Лали, Вахтанг, Эка, Елена по очереди загадывают гостям загадки, но так как не уверены, что кто-то из присутствующих может их разгадать, разгадывают сами же.

Играет ритмический оркестр, дети поют песенку.

Виктор, Нино, Зурико, Ника, Ираклий, Майя, Марика, Тенго один за другим произносят пословицы, поговорки, афоризмы.

Илико рассказывает сказку о мужике-лентяе.

Снова играет оркестр. Тамрико, Гоча, Tea, Дато, Бондо танцуют.

Гия, Котэ, Тека, Вова, Магда, Элла, Гига, Сандро, Ния разыгрывают веселые сценки, читают юморески.

— А теперь — наш секрет! Мы, дорогие родители, приготовили для вас подарки! В эти пакеты мы положили для вас наши работы. Хотите знать, как мы пишем? Хотите знать, какие сложные задачи мы решаем? Хотите знать, как мы рисуем? Все в этих пакетах! — это говорит Tea, а последнюю фразу малыши говорят хором. Гости аплодируют.

Дети передают своим родителям красочно оформленные пакеты с надписью: «Дорогим маме и папе».

— Желаю вам радостных каникул, дети! — говорю я всем. Каждый подходит ко мне, прощается, целует.

Вижу довольные улыбки мам и пап. Они не спеша покидают класс, уводя своих повзрослевших детей, уже научившихся читать и писать.

Кто-то заводит со мной разговор о своем ребенке. «Властная мама» все же недовольна: «Почему мой ребенок выступил только один раз, почему он играл на деревянных ложечках, а не на ксилофоне?» В этой суматохе до меня доходит плач девочки, плачет «Маквала».

— Подойди ко мне, девочка моя. Почему ты плачешь?

На торжество не пришла мама, вот почему она плачет. Обещала и не пришла. Потому она оставила хоровод: тяжесть в сердце не давала ей прыгать выше всех и веселиться больше всех. «Маквала» прижимается ко мне и продолжает плакать. Вот и мама. Нет, девочка не оторвалась от меня, не бросилась к ней!

— До свидания! — говорит спокойно, смахивает слезы и выходит из комнаты, забыв или оставив свой подарок — секрет для мамы.

— Что с тобой, доченька?! — спрашивает мама, стараясь показать мне и оставшимся в классе родителям свою заботливость и чуткость.

Но она не отвечает. Может быть, ей сейчас все равно, выйдет мама замуж или нет, может быть, даже хочется быть сейчас где-то подальше от мамы, быть в школе-интернате?

Я Вас прошу, уделите больше внимания моему сыну! — не отступает от меня «властная мама».

А я ее не слушаю. Не слушаю потому, что сразу же после праздника букваря у меня появились более важные заботы. Там, в коридоре, я заметил «Лашу». Видимо, он тоже ждет, когда придут и заберут его домой.

К нему тоже никто не пришел на праздник. Стоит «Лаша» у окна, ожесточенный, сейчас он не похож на ребенка, полон забот взрослого человека. О чем он размышляет? «Папа больше не дружит со мной, как прежде!»

Приходит какой-то человек: «Я за тобой! Родители просили забрать тебя домой!»

— Это мой дядя! — объясняет мальчик и уходит, забыв попрощаться со мной, забыв и толстый пакет на подоконнике.

Я знаю, что в этом пакете. Там образцы его письма, самостоятельно составленные задачи с числами в пределах не десятка, а сотен, тысяч, миллионов. Там несколько рисунков геометрических фигур, и не только треугольников, квадратов, но и объемных — кубов, пирамид. Еще несколько рисунков и аппликаций. На одном из них «Лаша» нарисовал строение тела человека и около каждого внутреннего органа написал его название. В последние дни он не выходил на переменах из класса, готовя свой пакет-секрет. Из дома принес бумагу, клей, фломастеры, ножницы, составлял математические задачи, рисовал, вырезал… Несколько дней назад «Лаша» подарил мне такой же рисунок строения тела человека.

— Я знаю, — сказал он мне, — что происходит в животе! Как пища входит в желудок, как там перерабатывается… Все знаю!

— Это ты нарисовал? — Да.

— А это что такое?

— Это желудок!

— А это?

— Это сердце… А это печень… А пища сюда попадает…

— Откуда ты все это знаешь?

— Бабушка научила, она биолог.

— Очень интересный рисунок!

— Оставьте себе… Я это для Вас нарисовал!

— Спасибо!

И вот этот толстый пакет, этот «секрет родителям» «Лаша» оставил на подоконнике. Может быть, не с кем ему больше секретничать, некому дарить частицу своей души и сердца?

Чуткость людей помогает каждому перенести горе, не падать духом, обрести себя заново. Но как ребенку перенести горе, вызванное родительским злом и связанное с разрушением семейной радости? Какая педагогика поможет мне облегчить его горе? Может быть, педагогика ласки и любви, усиленной заботы и чуткости или же педагогика суровой требовательности? А может быть, нужна здесь какая-нибудь другая, особая педагогика?

Мне кажется, вовсе не сложно находить корни того, как возникают так называемые «трудные» дети. Мы их делаем такими сами. Но как помочь ребенку, которого постигло горе, способное задавить его душу, ожесточить его сердце? Я, как и тысячи коллег, вынужден искать, создавать педагогику для лечения ран в душах и сердцах моих детей. Смогу ли я сделать это?