СОЗДАНИЕ КОНЦЕПЦИИ

В письме, пришедшем в редакцию, содержался следующий факт: на крупном сибирском заводе уличен во взяточничестве секретарь комитета комсомола. Взятки он брал, участвуя как представитель общественности при распределении квартир. Все. Фамилия есть, адрес, название завода.

Какова тема? С какой суммой мыслей может отправиться в командировку журналист, сотрудник молодежной газеты? Попробую предложить несколько вариантов:

«Брать взятки плохо» — мысль достойная, правильная, но очень уж тривиальная. Столько писано-переписано на эту тему, что стоит ли прибавлять еще один материал, увеличивая количество, а не качество опубликованного?

«Почему человек стал взяточником?» — это уже интересней, хотя бы потому, что мы не просто ограничимся констатацией факта, а сделаем попытку искать причины. Действительно, случайно или не случайно событие? Быть может, секретарь запутался? В чем же запутался, почему? Или какие-то люди его запутали — жена с непомерными требованиями или друзья в кавычках? Или обстоятельства? Но какие? А может, перед глазами молодого человека был чей-то «привлекательный» пример, оставшийся безнаказанным?

В принципе во всем этом можно разобраться. Но не забудем: речь идет о молодом человеке — раз, и речь идет о молодежной газете — два. Не обезличивается ли «наша» молодежная специфика, не теряется ли «наш» молодежный поворот? Если ставим вопрос о причинах взяточничества «вообще», с одинаковым успехом можно брать в «герои» и врача, обремененного семьей, и старого инженера, и торгового работника, и сотрудника жилотдела исполкома а здесь комсомольский вожак, почти юноша?

Хорошо, подумаем, в этом направлении. Стало быть, молодой человек. Вероятно, лишенный жизненного опыта. И уже взяточник! Кто его «научил»?

Когда успел «научиться»? Не заразился ли он преступным желанием, как заражаются инфекцией, от тех людей, которые больны взяточничеством? Многие болезни нынче «помолодели», вот и коррупция тоже? А что, это достойно внимания! Тем более что заболеванию оказался подвержен не просто молодой человек, а комсомольский вожак.

Пожалуй, мы приближаемся к «нашему» повороту, но чего-то еще недостает, что-то еще не «дожато» — чувствуете? От «холодно» мы ушли, но должно быть «горячо».

В самом деле, размышляем дальше, откуда преступный соблазн именно у комсомольского руководителя? За какие такие льготы он мог бы брать взятки, если занят сбором членских взносов, организацией самодеятельности, воскресников и т. д.? Абсурд. Сама комсомольская работа бескорыстна по своей сути.

Но вернемся к письму: наш «герой» брал взятки при распределении квартир. Следовательно, у него был «голос» достаточно весомый, если он рисковал брать деньги, а затем выполнять свои преступные обязательства. Иными словами, наш секретарь обладал достаточным авторитетом? И в традиционном «треугольнике», обычно обсуждающем квартирные дела и состоящем из представителя парткома, представителя месткома и представителя администрации, занял равноправную «четвертую сторону», будучи представителем комсомола? Если это так, рискнем предположить: на данном заводе роль и влияние комсомола выросли до такой степени, что секретарь «мог» брать взятки при распределении квартир и гарантировать исполнение своих оплаченных обязательств!

Это уже совсем «горячо». Последнее мыслительное усилие, и концепция готова. Она прозвучит так: «В условиях, когда комсомол наращивает свое влияние в обществе и приобретает все больший удельный вес, надо быть трижды внимательнее к подбору комсомольских кадров».

По-моему, отлично. Во-первых, несмотря на резко отрицательный факт, мы заметили за ним позитивное явление: повышающийся авторитет комсомола. Во-вторых, обнаружили «болезнь роста»: возможность злоупотребления возросшим авторитетом и влиянием. В третьих, подсказали способ лечения: тщательный подбор кадров; подсказали бы больше, да больше пока сами не знаем. И наконец, в четвертых, создав концепцию, получили возможность целенаправленного сбора материала, долженствующего подтвердить нашу главную мысль.

Концепция поможет быть «зрячим» в командировке. Собирая «под» нее материал, журналист должен ответить на вопросы, которые прежде, при ознакомлении с письмом, ему и в голову не приходили. Например, действительно ли авторитетен комсомол на данном заводе? Чем именно? Какими делами он приобрел влияние на общественную жизнь коллектива? Является ли производным авторитет секретаря от авторитета заводского комсомола? Каким образом прошел в секретари «герой»? Какие изъяны в методике подбора комсомольских кадров сегодня болезненно мстят за то, что вчера их «не замечали»? Секретарь-взяточник — формальный вожак молодежи или действительно лидер? Они совпадают в одном лице? И т. д.

Значит ли это, что наша концепция непорочна и устоит при любых ветрах, как пирамида Хеопса? Нет, конечно. В принципе, думаю, как тема она устоит: комсомол в самом деле набирает авторитет, зарабатывая равенство и в решении бытовых проблем. Но в данном случае концепция способна и лопнуть. Вариантов ее гибели можно назвать не меньше, чем вариантов устойчивости. Например, если вдруг выяснится, что «герой» не такой уж авторитетный человек, как предполагали, и комсомол на заводе вовсе незнаменит делами и влиянием, а была элементарная взятка по чьему-то наущению, и секретарь по слабости своей исполнял роль передаточной инстанции. Все возможно! Как быть тогда? Есть три выхода из положения. Первый: отказ от факта во имя сохранения темы. Это значит, надо набраться терпения и подождать (или поискать) другой фактический материал, подходящий к нашей концепции. Второй: переход на другую тему и концепцию с использованием данного факта. Перестраиваться следует на месте, и это плохо, но мы сами виноваты, потому что обязаны были, размышляя над фактом, предусмотреть несколько вариантов тем и концепций. Третий: остаться с выработанной концепцией, хотя фактический материал «не лезет» в ее рамки. В этом случае, столкнувшись с «мешающими деталями», не избегать их, а так и писать: я, мол, думал, что комсомол на заводе вырос, приобрел влияние и случившееся — издержка роста, и тогда перед нами встала бы проблема подбора кадров. Однако фактическая ситуация оказалась иной, но это не должно помешать нам сделать выводы, к которым мы подготовились, продумывая нашу концепцию.

Подведем итог. У нашей концепции, конечно, могут найтись оппоненты, но я не готов спорить с ними, потому что ставил перед собой совсем иную задачу: продемонстрировать ход мыслей журналиста, размышляющего над фактом, показать трансформацию факта в тему и механизм создания концепции. При этом, чтобы не затягивать разговор, ограничился собственной интуицией, которая может оказаться либо ошибочной, либо недостаточной для решения вопроса по сути. В действительности, если бы мне пришлось заниматься этим делом, я бы прежде всего посоветовался со знающими людьми, посмотрел бы выводы социологов Горьковского политехнического института, которые исследовали в свое время проблему формального и неформального лидерства, нашел бы специальную литературу, как-то трактующую вопрос о комсомольском авторитете и влиянии на общественную жизнь страны, короче говоря, набрался бы знаний, а затем либо отказался от концепции, либо упрочил ее настолько, что был бы готов ввязаться в спор с оппонентами. Однако разговор касается методологии журналистской работы, и потому не будем отвлекаться.

«Прошу вас разобрать мое заявление по существу закона, написал в редакцию старший лейтенант милиции М-дов, житель одного из городов средней полосы. — Мною выявлены грубые нарушения учебного заведения района, которые не соответствуют правилам воспитания подростков, в частности…» И далее М-дов сообщает правилам воспитания подростков, в частности… И далее М-дов сообщает, что директора нескольких школ города перевели в вечерние школы несовершеннолетних детей, что, естественно, незаконно. Кроме того, в письме сообщается, что в районе совершенно бездействует «базарком», то есть базарная комиссия, из-за чего происходят нарушения правил торговли, совершаются хищения на стекольном заводе и ведется слабая воспитательная работа с молодежью.

Затем автор в нескольких словах рассказывает о себе: «Работаю участковым уполномоченным, являюсь отличником милиции, награжден двумя почетными грамотами, радиоприемником „Нева“, фотоаппаратом ФЭД-3 и два раза денежной премией, никаких взысканий не имею за все 24 года и 3 месяца службы в МВД СССР». И наконец, квинтэссенция письма: «Обо всех нарушениях я докладывал руководству, но тов. П-ров вызвал меня к себе и вместо того, чтобы принять меры и реагировать, стал угрожать: „Кто вы такой, зачем вмешиваетесь?!“ На основании изложенного тов. П-ров шантажирует меня и хочет избавиться. А на моем участке проживает 18 тыс. населения, работает более 50 тыс. рабочих, имеются школы, профтехучилища, больницы, фабрики и заводы».

Таково письмо, прямо скажу, безрадостное. Оно в наших руках, надо «реагировать». Так что же, в путь? Да, в путь по вариантам концепций и поворотов тем.

Вариант первый. Может возникнуть замысел написать о педагогической беспомощности учителей, в результате которой они вынуждены переводить несовершеннолетних учеников в вечерние школы, не умея с ними справиться и сознательно идя на обман с их трудоустройством (работа — непременное условие учебы в «вечерке»).

Если из письма М-дова выделить именно эту тему, то необходимо получить ответы на следующие вопросы:

Почему беспомощны педагоги? Это результат их конкретной профессиональной непригодности? Или особенной запущенности детей? Или следствие «процентомании», пока еще торжествующей в наших школах? Или причина в слабости педагогической науки вообще? Какой тип педагога способен сознательно идти на нарушения положения о трудоустройстве несовершеннолетних, не считаясь с нравственными издержками явления, отражающимися и на детях, и на взрослых? Впрочем, может быть, само избавление школы от трудновоспитуемых подростков справедливо, только делать это надо без обмана, на законных основаниях и т. д.

Возможен такой подход к письму М-дова? Да. Но есть несколько «против», в которых следует разобраться.

Во-первых, автор письма оказывается как бы за пределами проблемы, он не нужен журналисту, не интересен ему и «вылетает» из будущего материала. Стало быть, М-дов превращается в человека, давшего адрес, — и это не вполне этично по отношению к человеку, который просит от газеты защиты.

Во-вторых, тема, связанная с педагогической беспомощностью подобных учителей, не нова. Следовательно, надо основательно подумать, актуальна ли она именно сегодня. И наконец, стоит ли за нее браться, опираясь на факты сообщенные М-довым? То есть адрес-то есть, а писать нужно ли? Не рано?

Обращаю внимание на то, что сама прикидка возможности газетного выступления уже есть процесс выработки концепции, ее «нулевой цикл», ее первый этап.

Итак, не рано ли писать? Сам факт перевода детей в вечерние школы, возможно, и результат профессиональной беспомощности педагогов. Но у этой беспомощности могут быть объективные причины. Например, массовость в подготовке учителей отражается на их педагогическом уровне, что иногда усугубляется недостаточно квалифицированным преподаванием в вузе. Кроме того, в школах пока еще нет четкой программы воспитания, недостаточно внедряются в практику идеи Сухомлинского, Шаталова, Иванова и других педагогов.

Короче говоря, не угробим ли мы тему, взяв ее не с того конца — не с причины, а со следствия? А если уж браться, то надо обнажать всю проблему, главные «хранители» которой не две или три провинциальные школы, а Академия педагогических наук, Министерство просвещения и соответствующие научно-исследовательские институты. Факт, сообщенный в письме, — всего лишь иллюстрация, и пока довольно туманная, не характерная, излишне «периферийная». Возможно, факт надо сохранить на всякий случай, проверив его с помощью элементарного телефонного звонка или «попутно», но специально ехать в командировку только во имя проверки нет смысла, тем более что мы теряем на этом «повороте темы» автора письма М-дова.

Вывод: даем отставку первому варианту как основному.

Вариант второй. Ход мыслей таков: «простой» участковый милиционер, а из-за чего конфликт с руководством? Из-за того, что он вмешивается в дела школьников и педагогов, в дела «базаркома», в работу с молодежью, наконец, в кражи на стекольном заводе, к которым, будучи участковым, а не следователем, не имеет прямого отношения. Иными словами, занимается явно «не своим делом», берет на себя обязанности «не по должности». Что им движет в таком случае? Характер? Непримиримость ко всему неправильному и незаконному? Почему и как образовался подобный тип человека? Допустим, что профессия милиционера за двадцать четыре года могла бы притупить у М-дова болезненное восприятие несправедливости примерно так же, как может притупляться у врачей чувство сострадания к больным и родственникам больного, но нет, конфликт М-дова с руководством свидетельствует о том, что он «закалялся» в процессе работы, не утратил непосредственности, сохранил даже какое-то наивно-пылкое отношение к окружающей его действительности. Феномен? Или есть логика, есть закономерность в становлении подобных человеческих характеров?

Это интересно. «Характер и профессия», «по должности или по сути» беря такой поворот темы, можно уделить основное внимание автору письма, его психологии, биографии, исследованию его характера, мотивов его поступков, как, впрочем, и психологии и мотивов его противников. Тогда придется по винтику разбирать механизм рождения неравнодушного человека и поискать истоки явления. Стало быть, надо будет заранее порыться в специальной литературе и даже в художественной, чтобы вникнуть в мотивы и психологию человека-борца…

Вывод: тема достойная, можно взять ее на вооружение.

Вариант третий. Как относятся к автору нашего письма те самые «18 тысяч населения», что проживают на его участке? Как воспринимают люди борьбу М-дова за справедливость и порядок, если учесть, что кое-кому эта борьба приносит или может принести неприятности, даже горе, переживание за себя и близких, перспективу пострадать из-за активной деятельности участкового? И между тем по законам высшей справедливости они, возможно, полагают М-дова правым и справедливым? Он «свой» для них или «чужой»?

Чрезвычайно любопытный поворот! Взять бы и обойти десятка полтора семей, уже «пострадавших» из-за М-дова, и столько же получивших «выигрыш» в результате его вмешательства, посмотреть, поддерживают люди своего участкового или протестуют против него? Если поддерживают, значит, у автора письма есть надежная опора, по крайней мере в борьбе с бездеятельным руководством. Но если не поддерживают, если нет опоры, попытаться понять, почему в таком случае руководители вот уже двадцать четыре года терпят человека, настырно работающего на самом острие справедливости.

Вывод: и этот поворот можно взять на вооружение.

И пожалуй, достаточно, хотя далеко не исчерпаны все варианты, каждый из которых не доведен к тому же до полной кондиции. Но для нас важен ход размышлений, процесс создания концепции, важна методология работы.

Добавлю к сказанному еще два «узелка на память». Даже беря за основу «проблему», положим, хозяйственную, педагогическую или производственную, мне кажется, журналисты обязаны поворачивать ее к читателю этической стороной, раскрывать через людей и их отношения, потому что пишут не инструкции, а очерки.

Это значит, что, остановившись на первом варианте, то есть на беспомощности педагогов, невозможно обойтись без живых людей — без школьников, их родителей, педагогов, методистов, директоров организаций, куда формально зачислялись «на работу» подростки, и т. д. Так, спрашивается, почему мы решили, что автор письма окажется за пределами проблемы и будущего очерка? Другой вопрос, как удастся органически сочетать личность этого человека и столь далекую от него проблему, как придать повествованию нравственный поворот, каким образом убедительно показать, что простой милиционер оказался сознательнее иных педагогов, не способных оценить безнравственность незаконных переводов детей из школы? Но это, как говорится, уже из другой оперы.

И еще один «узелок на память». Вряд ли можно рассчитывать на то, что будущий материал «на равных» вместит в себя все придуманные варианты: и тему педагогической беспомощности учителей, и поворот со «своим» или «чужим», и «профессию и характер», и прочее, до чего при желании можно было еще додуматься. Потому что любой очерковый материал, мне кажется, может держаться в газете только на одном стержне, на одном шампуре, на одной главной теме, другие должны всего лишь ее поддерживать, но не более. Присутствуя в очерке, они, возможно, украсят его, даже составят его богатство, но, как в дорогом колье, в очерке тоже нельзя перебарщивать с бриллиантами высокого достоинства. Пусть главный обрамляется маленькими, скромно расположившимися вокруг, и никто не обвинит автора в отсутствии вкуса.

А зачем, логичен вопрос, было выдумывать столько вариантов? Во-первых, они давали направления поиска, с тем чтобы, выбрав главное, именно на нем развить атаку. Во-вторых, обилие вариантов в принципе делает факт беспроигрышным: не «эта» тема, так «другая», к которой журналист психологически готов заранее, имея соответствующую сумму мыслей.

Собственно, в чем заключен истинный профессионализм журналиста? В умении, полагаю, не возвращаться из командировки пустым.

«Дорогая редакция! Пишу вам письмо и убедительно прошу помочь в решении вопроса, суть которого излагаю ниже. На территории нашего сельсовета проживает инвалид I группы по зрению Г-ский Александр Ефимович, который является инвалидом с детства. У него имеется четверо детей, четыре дочери, все они комсомолки, возможно, неплохие производственники, внешне красавицы. Все они получили дома восьмилетнее образование, а Нина учится в техникуме. Воспитывал их отец, хотя и инвалид, а мать их скончалась в феврале 1973 г. Дочери приезжали на похороны матери, мать похоронили и разъехались по своим местам, оставив отца одного. А он не может по состоянию своего здоровья приготовить себе пищу, ведь проживает один. Мне приходилось навещать часто его, так как дом ветхий, печное отопление не в порядке, представляло огнеопасное состояние, дом требовал капитального ремонта. Несколько раз Г-ского помещали в местную больницу с одной целью накормить его, помыть и обогреть.

Писал я письма дочерям Г-ского, чтобы они выехали и решили вопрос, где и с кем будет проживать отец. Дочь Анна прислала ответ, я его вам высылаю, но остальные пока даже не ответили. Конечно с Г-ским А. Е. жить трудно, так как за свои 67 лет он очень расшатал нервную систему, ведь слепой. Сельсовет пытался направить его в дом для престарелых, но райсобес отказал, поскольку у него есть дети. Как быть и что делать, ума не приложу. Высылаю вам адреса дочерей. Председатель сельсовета Ю. П. С-хин».

Письмо отпечатано на машинке, а подпись председателя скреплена печатью. В этом же конверте:

«Юрий Петрович, здравствуйте! Ваш вызов я получила и была у следователя. Здесь я живу в общежитии, получаю только 60 рублей и забрать отца к себе у меня нет никакой возможности. Хотя бы была у меня комната, то забрала бы, а сейчас что я могу сделать? Возвращаться в разрушенный дом я не могу и не буду. Моя жизнь и работа здесь. Высчитывайте с меня алименты, так и следователь посоветовал. Вот и все, что я могу сделать. Анна».

На обороте письма Анны приписка и тоже с печатью: «Отпуск без содержания дать не могу в связи с производственной необходимостью (эпидемия гриппа). Заведующая яслями-садом» (подпись неразборчивая).

Такой вот печальный факт. Ход моих размышлений.

Нет, не берусь заранее определять вину детей в этой наисложнейшей жизненной ситуации. Не буду выносить приговор «за глаза», пока не разберусь в условиях, в которых дочери оказались, не выясню подробностей, не установлю степени их близости с отцом. Не судья я четырем женщинам на таком расстоянии и потому, еще не взяв билет на поезд, не стану настраивать себя ни «за» них, ни «против». Предположения хороши для исследования, а не для приговора.

Но вместе с тем хорошо известно, что для современного буржуазного общества в принципе характерно «похолодание» между людьми, даже близкими. Его реальность для всех очевидна, а главной причиной все чаще называют издержки научно-технической революции. Обращаясь к современникам и выражая беспокойство за их судьбу, можно сказать: «Вы — живые и мыслящие существа… Неумолимое развитие машин превращает вас в автоматы, вы уже почти сделались автоматами!» Многие ученые мира считают, что в результате урбанизации, «индустриального галопа», все увеличивающегося потока информации люди стали испытывать колоссальные нервные перегрузки и им все труднее сдерживать стрессовые проявления. Что еще более усугубляется изоляция людей друг от друга, потому что социальные контакты стали заменяться автоматами. Что количество контактов, возможно, и увеличивается, но люди стали «безразлично и неразборчиво терпимы» к их качеству. Что научно-технический прогресс ведет к очень быстрым изменениям вкусов, привычек моды, стиля жизни, за которыми далеко не все одинаково поспевают, — отсюда и трещины между родителями и детьми, между прошлым и настоящим, настоящим и будущим. Что у многих людей гипертрофически обострены эгоизм, тщеславие, меркантилизм, зависть, больное самолюбие, цинизм. Что грядет «эра потребления» или, как выразился один социолог, «шмуточный период развития человечества», при котором есть угроза, что духовные отношения между людьми могут замениться отношениями «вещными», по принципу «использовал — выбросил». Что молодежь, эта «ахиллесова пята» капиталистического общества, страдает особенно сильно и начинает жить «одним днем» и т. д.

А что в итоге «всеобщего похолодания»? Упадок нравственности и морали таков глобальный и весьма пессимистический вывод буржуазных ученых, разумеется, он не годится для всех людей, поскольку они живут в разных социальных системах. Научно-техническая революция в условиях капитализма усиливает, обостряет, осложняет уже имеющиеся противоречия, и потому ее последствия выглядят столь трагично и безысходно. В нашем обществе антагонистических противоречий нет, и в этом смысле издержки НТР «усилить» и «обострить» ничего не могут, и тем не менее они действуют! Я бы сказал, сами по себе, в чистом виде, но действуют, хотя механизм их действия, разумеется, решительно отличается от буржуазного и уровень причиняемого морального ущерба много ниже… У Е. Богата есть печально-веселый рассказ о том, как однажды он явился к своим лучшим друзьям просто так — посидеть и попить чаю! — и насмерть их перепугал, до такой степени они отвыкли от «простых» посещений да еще не предупрежденных телефонным звонком. По данным социологов Тартуского университета, только в одной семье из каждых десяти родители и дети проводят вместе свободное время: ходят в кино, в театры, на прогулки, в музеи, на стадионы. Лишь двадцать пять юношей из ста опрошенных называют свои отношения с отцами «удовлетворительными», то есть основанными на тепле, сердечности и взаимопонимании, и только сорок юношей полагают отношения с матерями «благоприятными». Даже самым близким родственникам мы звоним, бывает, по телефону «раз в год по обещанию», да и то когда нам что-то от них нужно.

Что делать? Ни мы, ни все человечество уже не имеет возможности во имя покоя «отменить» научно-техническую революцию, а в нашей действительности «отменять» ее просто неразумно, ибо НТР для социалистического общества несомненное благо. Но и бездействовать тоже нельзя! Мы не имеем права затыкать уши и не слышать отзвуков явления. Именно в преимуществах нашего строя и нашего общества нужно искать и находить реальные силы, способные сгладить, нейтрализовать, уменьшить издержки, сопутствующие НТР! А в первую очередь надо забить в колокола, привлечь внимание общества к печальному по своим последствиям явлению.

В таком случае, размышляем дальше, не является ли факт, содержащийся в письме секретаря сельсовета, достаточным поводом для очередного удара в колокол? Безусловно, является! Если процесс «похолодания» остро протекает в городской семье, то в деревенской — тем более, потому что она консервативнее, патриархальнее, с сохранением «вы» к родителям, с умением сострадать чужому горю; и тем ей больнее, чем гипертрофированнее проявления издержек научно-технической революции.

Стало быть, непременно следует рассказать читателю историю данной семьи, пораженной «холодом». Самое страшное и горькое, вызывающее недоумение, заключается в том, что каждый член семьи может оказаться по-своему прав. У каждого будут, по-видимому, свои оправдания то ли социального характера, то ли психологического. Это будет относительно надежная броня, защищающая равнодушие и потребительство действующих лиц печальной истории. Но от чего и от кого «защищаться» им? Друг от друга? Или от мнения окружающих их людей, которое, увы, может либо отсутствовать, либо неярко выразиться, либо оказаться несправедливым?

А как быть с рецептом, с позитивной программой? Что предложить конкретной семье и ее окружению взамен «похолодания»? Как утеплить отношения между людьми, каким образом найти мир, устраивающий и четырех детей, и слепого отца? Призывами? Угрозами? Убедительно нарисованной перспективой нравственного распада личности? Пожалуй. Можно взять социально-психологический аспект явления, не пожалеть художественных средств и красочно, зримо выявить нравственные потери сестер, отказавшихся от отца, а завтра — друг от друга. Но будет ли этого достаточно? Справедливо ли оставлять в стороне общество?

Надо еще посоветоваться с опытными, знающими людьми. Почему бы, например, не начать в газете серьезный разговор о введении дополнительных льгот работающим женщинам, тем более имеющим детей? Почему бы не развивать дальше внутрисемейную демократию? Почему бы особым законодательным актом не ввести так называемый родственный иммунитет, то есть разрешение родственникам не свидетельствовать против родственников в суде?

С такими мыслями, с такой концепцией я, пожалуй, согласился бы поехать в командировку по письму. Добавлю к сказанному «узелки на память».

«Узелок» первый. Что дает нам созданная концепция (я имею в виду чисто практически)? Она помогает журналисту очертить круг лиц, с которыми он должен иметь дело в командировке. Дает возможность поставить перед ними заранее обдуманные вопросы, что решительно облегчит получение правильных ответов, среди которых журналист сможет выбрать типичные, вполне соответствующие его мыслям. Наконец, поможет очеркисту предложить позитивную программу, пригодную для решения не только конкретной ситуации, но и ситуаций аналогичных, то есть программу преодоления наметившейся тенденции к «похолоданию».

Можно было бы продолжить перечисление «выгод», но не хочу сам себе перебегать дорогу, поскольку основательный разговор о практической ценности выработки концепций у нас впереди.

«Узелок» второй. Откуда, спрашивается, берутся у журналиста мысли, что складываются в концепцию? Приходят по наитию? От большого ума? Полноте! Во-первых, они вполне рядовые и обычные для любого информированного газетчика, более того, обязательные для него. Во-вторых, набраться их вовсе не трудно. Надо читать, говорить с умными людьми, регулярно просматривать газеты, внимательно слушать коллег, кое-когда почитывать специальную литературу.

Наконец, нужно найти какой-то способ фиксировать полученные сведения и систематизировать их. Единый рецепт в данном случае предложить трудно. Все очень индивидуально.

Мне известен журналист, который ведет тематическую картотеку и постоянно заносит в нее все, что рано или поздно может пригодиться в работе. Несколько лет назад и я завел дневник, куда даже ночью не ленюсь записывать мысли и сведения, меня поразившие. Подобного рода фиксация нужна не для того, чтобы была шпаргалка «на черный день», а для того, чтобы отложить в голове знания хотя бы с помощью разового фиксирования. Приложить потом эти знания к конкретному редакционному заданию, право же, дело техники.

Последний пример выработки концепции:

«Редакция, разрешите любить! Или нет, лучше — верните любовь! Ту любовь, о которой вы так хорошо пишете! Простите, я хочу сказать, что о любви писать вообще невозможно. Я буду писать о чувствах. Но вам нужны факты, что ж, факты есть.

Мне семнадцать лет, я ученик десятого класса. Далее: поступал на подготовительные курсы. Бросил. Занимался спортом — бросил. Увлекся электроникой — бросил. Увлекался музыкой — бросил. Писал стихи — бросил.

Любил — люблю!

Кто может запретить мне любить? Кто? Зачем они это делают, зачем врываются в душу, пытаются вырвать самое дорогое?!

Все началось с того, что я стал плохо заниматься, но как им объяснить, что я не могу больше, не могу! Довольно, сколько можно жить по маминой указке! Они никак не хотят понять, что мне не пять и не пятнадцать лет. Они не принимают тех изменений, которые произошли во мне. В последнее время я чувствую, у меня появился какой-то цинизм мыслей, я стал более раздражителен и невыдержан, но ведь это же не основание говорить мне: мы хотим спасти в тебе человека, тебе надо поступать в институт, получать диплом и „право на жизнь“, устроиться в хорошем городе инженером, а не гнуть спину рабочим, а ты еще о чем-то думаешь, о „какой-то“ любви!

Меня это страшно взбесило, и я бросил учебу. А они злятся и смеются над моим чувством, постоянно оскорбляют ее и меня.

Что мне делать? Что?!

Ударить отца? Так я убью его. Как я их презираю! Я несколько раз убегал из дома, за что получил сенсационную известность. Меня ловили и возвращали назад. Во всем районе меня называют „шальной турист“.

Вы, конечно, скажете, что я делаю „не то“: через каких-то шесть месяцев кончил бы школу, и тогда „свободен“. Согласен. Но почему же за меня должна страдать она, ведь не могу же я ее не любить. Как смотреть ей в глаза после того, как встают на родительском собрании и при всех оскорбляют девушку, да так, как могут одни только взрослые! Зачем после всего этого я должен быть с ней рядом, в одном классе, за соседней партой?

Вы не поверите, но я был почти на всех предприятиях района: в карьере, на рудообогатительной фабрике, в туннельных проходках, но нигде меня не берут, ну, конечно, хотят „спасти человека“! Тут уж действует самый главный председатель райисполкома, он даже грозил мне, что если бы мои родители не были учителями, он нашел бы на меня управу.

Где же выход? Мне пришлось сказать ей: „Не люби, не надо, так будет лучше!“ — „Ты трус! Ты боишься!“ — выкрикнула она.

Редакция, верните любовь! Напечатайте это письмо. Пусть знает она, пусть знают все: я люблю ее, слышите, я люблю!!!»

Письмо анонимное: обратного адреса нет, подписано «Сергей Т.». Но найти автора в принципе несложно, так как анонимность прозрачная: город известен по штемпелю на конверте, юноша учится в десятом классе, родители — педагоги, в дело вмешивался председатель райисполкома, прозвище парня — «шальной турист» — этого сверхдостаточно, чтобы расшифровать таинственное «Сергей Т.». Но стоит ли искать юношу, если он этого не хочет? — и такие вопросы приходится решать журналистам.

Отложим пока этот вопрос до выработки концепции. Какие же мысли навевает прочитанное нами письмо?

Во-первых, мы сталкиваемся с вечной темой — темой любви, которой, как известно, все возрасты покорны, с одной стороны, а с другой — далеко не все возрасты одинаково относятся к тезису о покорности. Сколько писано об этом, сколько снято фильмов, сколько поставлено пьес! Школьник любит школьницу, родители против, вмешиваются педагоги — начало бродячего сюжета, одновременно старого и молодого, но неизменно трогающего читателя. На моей памяти, к примеру, двадцатилетней давности материал А. Каплера «Сапогом в душу», напечатанный в «Литературной газете» и наделавший много шума. Быть может, повторить? Время идет, появился новый читатель, ему неведомы прежние публикации, тем более повторять никогда не вредно.

Однако, и это уже будет «во-вторых», с течением времени меняется не только читатель, но и содержание проблемы. «Раньше голубей было больше, а гадили меньше!» — даже в этом суждении пожилой дамы я улавливаю некую общую справедливость «постановки вопроса».

Иное содержание любви — с чем оно связано? Полагаю, кроме прочего, с архисовременным явлением, называемым акселерацией. Откуда она взялась и надолго ли, никто толком не знает. Но факт остается фактом: происходит обгон интеллектуального роста физическим. Современные юноши и девушки, сохраняя «прежний» интеллект, по крайней мере по глубине его, физически так развиваются, что даже страшно становится. Из-за резко увеличенного потока информации и ее доступности им известно сегодня то, что в прошлом веке не снилось даже старцам.

Но более всего беспокоит в подростках продиктованное акселерацией стремление считать себя взрослыми: брать взрослую ответственность (а на каком основании?); по-взрослому решать (но чем решать?); по-взрослому любить, но так и не преодолев инфантильности и «детскости» чувств, не говоря уже о «детскости» забот, связанных, положим, с учебой. Физически и физиологически они, возможно, к этому готовы, а интеллект, психика отстают, и вот тут-то и может поломаться человек — как важно это понимать нам, взрослым!

Профессиональные охотники знают: от медведя надо убегать вверх по склону горы, потому что большой вес не пустит животного в гору. Известны случаи, когда дети, беря физические нагрузки взрослых, погибали от инфарктов, не выдержав собственного веса: сердечко-то слабенькое! Вот так же и психика подростка не всегда выдерживает, интеллект не всегда готов, и чувства, не задубленные опытом, часто «пропускают». Уверен: бедного Сергея Т. родители уже не раз показывали психиатру, а не успели — скоро покажут.

Если все так и это неизбежно, то как воздух необходима повышенная чуткость взрослых к детям, а она в силу «похолодания» как назло пониженная. Вот в чем, по-моему, самое страшное противоречие.

Если все так, необходимо предельно бережное отношение к первым чувствам молодого человека, а оно, наоборот, предельно грубое, нетерпимое, без учета акселерации, о которой мы почти ничего не знаем; и хотя наша опека подростка вроде бы продиктована заботой о нем, основана по существу на равнодушии к ребенку.

Если все так, вдвойне необходимо умное, тонкое, грамотное воспитание детей, а оно, к сожалению, нередко безграмотное, примитивное, даже в таких семьях, где родители, как у Сергея Т., педагоги. Что же позволяют себе инженеры, бухгалтеры, слесари, трактористы, весьма далекие от педагогической науки?

Мы постоянно твердим подросткам, что они уже взрослые, что несут ответственность перед обществом. Мы делаем все, чтобы укоротить их детство, но, может быть, усугубляем тем самым действие издержек акселерации? Не лучше ли продлевать детство нашим детям, освободив их от ранней ответственности? Не лучше ли блокировать акселерацию вовсе не стремлением как можно раньше закрепить детей за профессиями, а созданием реальных условий для истинно детских забав, желаний, мыслей и чувств? Могу с уверенностью сказать, что Сергей Т., прожив на белом свете семнадцать лет и побывав за это время на всех предприятиях района, ни разу не лазил по веревочной лестнице, не играл в «Али-Бабу и сорок разбойников» или в «трех мушкетеров» и не испытывал потребности в нормальной дружбе с девчонкой из своего класса. Куда девалось это спокойное понятие «дружба», как и когда девальвировалось?

Вот примерно мысли, с которыми можно ехать в командировку по письму Сергея Т. Они полемичны? Способны вызвать читательские возражения? Вполне возможно. Не поленюсь в таком случае еще раз напомнить: мне важно продемонстрировать в данный момент не столько суть проблемы, сколько механизм формирования концепции, необходимость современного и относительно свежего подхода к любой теме, даже такой «вечной», как тема любви.

Теперь завяжем небольшой «узелок» на память. Дело в том, что изложенной концепции все же недостаточно, чтобы ехать в командировку и вплотную браться за сбор материала. Концепция должна быть обоснована в полной мере, а личного опыта и личных знаний журналиста обычно хватает для того, чтобы ее наметить. Следовательно, надо по уже намеченным маршрутам набираться фундаментальных знаний. Полезно, в частности, обращение к словарям, например к словарю «живого великорусского языка» В. И. Даля. Вот уж истинный клад для нас, журналистов! Словарь назван толковым потому, написал В. И. Даль, что он не только переводит одно слово другим, но и толкует, объясняет подробности значения слов и понятий, им подчиненных.[26] Добавлю: и дает толчок для раздумий.

Попробую на примере письма Сергея Т. продемонстрировать полезность союза со словарем. Выпишем для начала несколько понятий, которыми мы пользовались, размышляя над письмом, в надежде на то, что Даль поможет нам проникнуть в их глубину.

Итак: «любовь», «похолодание», «акселерация», «ответственность» достаточно? Признаюсь: рискую, потому что еще не знаю, что подарит нам Даль. Теперь — к словарю! «Любовь» — страсть, сердечная привязанность, склонность, вожделение — несколько толкований. А какое из них более всего подходит к нашему случаю? Кто может утверждать, что чувство семнадцатилетнего Сергея к однокласснице было «страстью» или «вожделением»? Быть может, всего лишь «склонностью» к ней, «сердечной привязанностью», что, по Далю, тоже «любовь»? И только стереотипное отношение взрослых к самому факту отношений юноши и девушки вызвало всеобщий ажиотаж и спровоцировало аффектацию Сергея? Подобный ход мыслей должен побудить нас к тактичному выяснению «качества» Сережиной любви. А затем, возможно, мы получим основание сказать его родителям: «Уважаемые папа и мама, зачем вы понапрасну паникуете? Не трогайте сына! То, чего вы так боитесь, называется „привязанностью“, которая либо пройдет, либо укрепится, но для того и другого нужно время. Его хватит, чтобы Сергей закончил десятый класс и спокойно выбрал себе профессию. Но только не лезьте ему сапогом в душу!»

И еще у Даля: «Нет выше той любви, как за друга душу свою полагать»[27] новая краска для правильного толкования поступков Сергея.

«Похолодание» — среди прочего вдруг натыкаемся в словаре: остывание! Выходит, если говорить о людях, они холодеют не только «со стороны», как от лютого ветра, но еще «изнутри» — остывают, растрачивая тепло. Что-то в них, значит, было, да остыло! А что в таком случае было у родителей Сергея, когда и как истратилось?

«Акселерация» — увы, у Даля нет такого понятия, оно слишком новое, да и слово иностранное однако в переводе «акселерация» означает «убыстрение». Смотрим: «Убыстрить — дать чему-то более успешный ход». Успешный?! А мы невольно относимся к акселерации только лишь как к несчастью. Свежее толкование Даля помогает найти в акселерации и нечто положительное, «успешное».

«Ответственность» — интересно, есть у Даля? Есть. Как производное от слова «отвечать». Читаем: «Ответственность — долг дать в чем-то отчет». И все. Кому отчет и в чем, неизвестно. Однако понятно, что Даль понимает «ответственность» не как, положим, долг трудиться, а как долг дать отчет, трудиться же вроде бы не обязательно. Ну что ж, посмотрим, в таком случае, как толкуют понятие современные словари. Находим в «Энциклопедическом»: «Ответственность — государственная, гражданская, по обязательству, солидарная…» — но опять без расшифровки, без упоминания социальной ответственности и даже ответственности перед обществом. Выходит, отстал словарь от жизни? Предположим. Как же нам теперь выпутываться из лабиринта? Скажу так: прекрасно то, что мы в него попали, потому что немедленно оказались в положении людей ищущих и думающих. Спасибо Далю.

Я попытался — надеюсь, не безуспешно — продемонстрировать полезность (во всяком случае не вредность) углубления наших знаний с помощью словарей. Всего лишь только словарей. Добавлю к сказанному, что обращение к опыту прошлого ничуть не мешает осовремениванию «вечных» понятий при условии, если сам журналист современен в истинном смысле этого слова, то есть находится в курсе самых последних теорий и представлений, живет заботами и проблемами сегодняшнего дня, не отрывается от действительности, не тонет в прошлом и не витает в безоблачном и слишком отдаленном будущем.

На этом готов считать наши размышления вокруг письма Сергея Т. законченными.

Теперь в путь?

Примечания:

2

«Вопросы литературы», 1966, № 9, с. 21.

26

В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т. II. М., 1955, с. 282.

27

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, с. 351.