КОММЕНТАРИИ

Петербург Достоевского

Интерес к творчеству писателя проявился у Анциферова еще в студенческие годы, когда, будучи на втором курсе (1910), он записался в семинар по Достоевскому к приват-доценту С. А. Адрианову.[280] Многолетнюю исследовательскую работу Анциферова по теме «Петербург Достоевского» завершает успешно защищенная им в Институте мировой литературы АН СССР (1944) кандидатская диссертация «Проблемы урбанизма в русской художественной литературе (Опыт построения образа города — Петербурга Достоевского — на основе анализа литературных традиций)».[281]

В настоящей книге, в отличие от «Души Петербурга», образ города в художественной литературе рассматривается имманентно — в творчестве отдельного писателя. Впервые подобную локальную задачу Анциферов ставит перед собой в статье «Непостижимый город: (Петербург в поэзии А. Блока)»,[282] где сформулированы два аспекта темы «город и писатель», нашедшие отражение и в «Петербурге Достоевского»: 1) «выявление цельного образа» города в творчестве писателя или поэта и 2) анализ отображения урбанистической среды в художественном тексте («от города к литературному памятнику»). Если первый аспект был затронут в книге «Душа Петербурга» (с. 138–149), то второй подход к теме первоначально апробировался в литературных экскурсиях по местам «Преступления и наказания», в докладах о топографии романа в Экскурсионном институте,[283] в выступлении на вечере «Утро Достоевского», устроенном для учащихся старших классов Музеем города,[284] а также в статье «Петербург Достоевского: (Опыт литературной экскурсии)».[285] Эти работы и легли в основу настоящей монографии.

«Путь постижения» Петербурга Достоевского Анциферов видит в литературных прогулках. При этом он предлагает два типа экскурсий: 1) «типологические» — прогулки по сохранившимся уголкам старого города, хорошо известным писателю и запечатленным в его произведениях; 2) «идиографические» — прохождения по следам героев Достоевского.[286] Экскурсиям второго типа предшествует «топографическое обследование» «Преступления и наказания» с целью разыскания адресов и маршрутов, необходимых для «наглядного комментария» к роману. Однако в процессе реконструкции романной топографии, не имевшей до этого прецедента в исследовательской литературе, Анциферов порой высказывает сомнение в правомерности подобных экскурсов (см. с. 60, 66, 96, 97, 99). Этим и объясняется двойственность позиции исследователя. Подобранные в соответствии с описанием в романе дома он рассматривает то как «типологические» (характерные для города времени Достоевского), то есть как иллюстративный материал, способный «волновать топографическое чувство», то, подпадая под хорошо знакомую читателю магию текстов Достоевского, склонен верить в существование реальных прототипов. В последнем случае Анциферов исходит из предположения о топографической точности Достоевского. Остановимся подробнее на истоках этого устойчивого представления.

Для подтверждения «гипотезы о связи образов романа с вполне определенными местами города» (с. 60) исследователь использует свидетельство вдовы писателя, раскрывшей в примечаниях к «Преступлению и наказанию» ряд адресов и топонимов. Заметим, однако, что в своих маргиналиях А. Г. Достоевская только в двух случаях ссылается на самого писателя, указавшего ей периферийные адреса романа на Вознесенском проспекте (двор, в котором Раскольников спрятал вещи старухи, и «нумера купца Юшина»).[287] Все остальные расшифровки топонимов и адресов романа принадлежат А. Г. Достоевской, то есть выражают не авторскую, а читательскую точку зрения.

Следует иметь в виду, что читатели-современники, воспитанные на физиологических очерках и этнографической беллетристике 1840-1860-х гг., где с фотографической точностью фиксировался городской быт и топография, воспринимали творчество Достоевского в рамках привычных представлений об адекватном отражении реальности в литературе. То, что не укладывалось в эти рамки, воспринималось как ошибка. Например, один из современников упрекал Достоевского в неточностях, так как не мог найти дачу Аглаи Епанчиной в Павловске, а другой заметил писателю, что длительность речи прокурора в «Братьях Карамазовых», сверенная им по часам, не соответствовала времени, указанному в романе.[288] Вероятно, этим же читательским стереотипом можно объяснить такой занятный факт, как открытие после выхода романа трактира «Хрустальный дворец»[289] вблизи Сенной площади, на том самом месте, где, по предположению современников, встретился Раскольников со Свидригайловым. (В этом случае можно говорить не об отражении города в романе, а о воздействии романной топографии на реальную.)

Подобному восприятию романа способствовала и специфика художественной системы Достоевского, который, стремясь убедить читателей в достоверности происходящего, подробно описывает городской быт и обильно вводит топографические реалии, зашифровывая их таким образом, чтобы можно было узнать тот или иной район Петербурга.[290] Это отмечает и Анциферов (см. с. 24, 59 и др.). И в то же время если свести воедино все топографические указания в романе и соотнести их с планом города 1860-х гг., то образ Петербурга предстает в виде города-двойника, отраженного как бы в кривом зеркале, где улицы и расстояния не соответствуют реальным, а дома героев и их местонахождение подвижны и неуловимы.[291]

Книга Анциферова вызвала очередную волну читательского и исследовательского интереса к образу города в творчестве Достоевского. Этому содействовали литературные достоинства монографии, ее исследовательский пафос и замечательные иллюстрации М. В. Добужинского. И хотя споры о топографической точности писателя не стихают до сих пор, указанные Анциферовым «дома» Раскольникова, Сони и старухи-процентщицы обрели (как в свое время трактир «Хрустальный дворец») новую построманную жизнь. Так зародился еще один «миф» о городе (воспользуемся термином Анциферова), миф, возникший не в художественном произведении, а во вдохновенном научном исследовании.

Примечания:

2

vaste symphonie en pierre — обширная симфония в камне (фр.).

28

у Казанского собора — совр. адрес: ул. Плеханова, 2/1. Казанский собор был сооружен в 1801–1811 гг. по проекту архитектора А. Н. Воронихина.

29

перебрался на Васильевский остров — совр. адрес: Большой проспект, 4/19.

280

Дело студента Петербургского университета Н. П. Анциферова // ЛГИА, ф. 14, оп. 3, д. 54139, л. 44 об.

281

ОР и РК ГПБ, ф. 27, арх. Н. П. Анциферова (в обработке).

282

Об Александре Блоке: Сб. статей. Пб., 1921. С. 285–325.

283

Петербургский Экскурсионный Институт. Петроградский научно-исследовательский Экскурсионный институт был организован в 1921 г.; входил в состав Академического центра; закрыт в 1924 г

Анциферов состоял сотрудником гуманитарного отдела института, который располагался на Симеоновской улице (н. Белинского), д. 13.

284

Экскурс. дело. 1921, № 2/3. С. 194.

285

Там же. С. 49–68.

286

См. прим. к с. 70.

287

Примечания А. Г. Достоевской к сочинению Ф. М. Достоевского // Гроссман Л. П. Семинарий по Достоевскому. М.; Пг., 1922. С. 56.

288

Достоевская А. Г. Воспоминания. М., 1971. С. 298–299.

289

Памятная книжка: Описание и адресные сведения о Петербурге. Спб., 1880. С. 160–161.

290

Узнаваемость городских реалий невольно побуждает Анциферова приоткрыть топонимы в цитатах из «Преступления и наказания». Так, на с. 78 исследователь раскрывает — ов мост на Т-в, а — ой проспект на Б-ой (см. подобные случаи вмешательства в текст Достоевского на с. 57, 58, 79, 81 и 89).

291

См.: Кумпан К. А., Конечный А. М. Наблюдения над топографией «Преступления и наказания» // Изв. АН СССР: Сер. лит. и яз. 1976. Т. 35, № 2. С. 180–190.